Таблица лидеров

Все упоминания про овцу, и тем более заблудшую, на этом форуме - только по особому благословению ) Людмила, сами же писали: язык мой - враг мой. Могу поделиться опытом, вот лично меня интернет (причем, неправославный) научил одной полезной и простой вещи. Если не хочешь продолжать разговор, просто не продолжай его, и всё.

Помоги Господи, сестричка! Простите меня за резкость, немножко даже специально получилось. Не опускайте руки.

Да, Ольга, совершенно согласна с Вами: я не должна рассчитывать на мгновенные чудеса. Умом это вроде понимаешь, а все же со стороны услышать более отрезвляюще. Спасибо Вам, буду стараться по максимуму сделать то, что могу сделать только я. Спаси, Господи.

Юлия, слова утешения это хорошо, конечно. Но стараться что то сделать и не делать - это никуда не годится. Тем более сейчас Вам в Вашей ситуации. Глядя со стороны, что получается? Сидим пишем просьбы, о молитве, а сами оправдыемся, что ничего не можем? Молитва может помочь дерзновенномму, а не опустившему руки. Без исповеди как Вы рассчитываете на помощь? И как звучит предложение подать сорокоуст о человеке, ушедшем из Церкви??? Юлия, я понимаю, что Вам непросто сейчас. И очень очень очень Вам сочувствую. Но, пожалуйста, перечитайте все свои сообщения. Пошли противоречия. В самом первом Вы написали : ушел из Церкви в подростковом возрасте. И теперь сидит в игровых клубах. А Вы продаете на 40-уст. ((. Может, лучше бы на Псалтирь подавать.? И о себе пишете, что давно не были на исповеди. Ведь каждое воскресение в храме. Что же мешает??? 5 месяцев молитвы, результата нет - Вы серьезно? То есть это такое чудо должно нас всех постоянно сопровождать. Веду не христианский образ жизни - ходить просто в храм разве достаточно?! Тут со мной беда, встала на молитву вроде как. А чуда нет...Простите! Очень хочется Вам помочь...но самый главный помощник Вы себе. Наладьте свою жизнь. Пожалуйста!

Дорогой Владислав, я уже написал, что не намерен вступать с Вами в спор по сути вопроса. Доказательств не будет. Будьте внимательнее. PS хорошо бы Вы не только читали Писание и приводили цитаты, но и взвешивали бы кто пишет, кому, о чем, и в каких обстоятельствах. Тогда Вы могли бы цитировать Писание в подтверждение своих аргументов по смыслу, а не по поиску слов. Ваши цитаты никак не касаются смысла того, что я написал. Понять Вы меня толком не поняли (даже не попытались) что Вас конечно не характеризует как православного христианина: потому что мало называть себя - надо являть Любовь делами и словами (ибо "А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше."). Кстати, чтобы не скучали, вот Вам догматический вопрос на засыпку - являются ли эти слова апостола заповедью Божией?

"Я говорю как православный человек: не ходите на фильм. Не из-за того, что мы в какую-то позу встали - просто он вас ранит. Этот фильм ничего хорошего в душу вам не принесет, вы два часа будете внутри бороться со своей страстью: одна сторона - это будет ожесточение, возможно, агрессия, а другая - уныние, страдание, осуждение. Этот фильм в вас эти страсти возбудит. Это просьба и совет многодетного отца - просто не ходите на фильм". Пострадать из-за "Матильды" для верующего человека - большая честь 05 Октября 02:19 ТелеканалЦарьград Бывший глава Общественного совета при Министерстве культуры России Павел Пожигайло рассказал телеканалу Царьград о причинах своей отставки Неожиданная отставка Павла Пожигайло произошла на закрытом показе для Общественного совета фильма "Матильда". В студии телеканала Царьград Павел Анатольевич Пожигайло и член Общественной палаты России Сергей Юрьевич Рудов поделились своим мнением о фильме и прокомментировали ситуацию. "Я считаю, что Господь смиряет меня, и я к этому отношусь очень серьезно. И действительно, человек, который верит в волю Божию, верит, что все, что с ним происходит, случается именно по воле Божией, - сказал экс-глава Общественного комитета Павел Пожигайло. - Поэтому, может быть, он меня сберег от чего-то или готовит к каким-то новым постам: меня уже снимали три раза". До этого за свою жесткую позицию по музею на Соловках, по открытию казино в Крыму Павел Пожигайло подвергался критике. По его словам, "все эти взлеты и падения не имеют большого значения с точки зрения моей судьбы - я терял эту должность четыре раза: в Думе, в министерстве, в Общественной палате, и вот теперь в Общественном совете. Ничего страшного". Несмотря на отставку Пожигайло с пониманием и уважением относится к главе Министерства культуры Владимиру Мединскому: "Меня действительно связывают с Мединским человеческие отношения, я уважаю его. Трезво оцениваю его значение. Для меня его мнение было важно, потому что он имел отношение к моему назначению в Общественный совет". Одним из важных моментов, по словам Пожигайло, является, то, что он не может просто уйти сам: "Я ухожу, и я должен объяснить людям причину. Меня невозможно ни купить, ни запугать, но есть вещи, которые могут меня заставить принять такое решение - это просьба друга, просьба человека, мнение которого я уважаю. Первое - это требование государства, второе - это просьба друга и третье - это позиция членов совета. Я сказал, что поддерживаю предложение министра и вы проголосуйте так, как считаете нужным". Пожигайло уточнил, что единственным членом Общественного совета, который проголосовал против отставки, был Николай Петрович Бурляев. К сожалению, полагает Пожигайло, власти так и не поняли, что отставкой они не только не решат проблему, а лишь усугубят ее. Нейтрализовав трех-четырех "смутьянов", среди которых Поклонская и сам Пожигайло, государство только проиграет. "Я пытался сказать, что мы всего лишь выражаем позицию огромного количества людей нашей страны, а вы имеете в нашем лице легитимных переговорщиков. Со мной гораздо проще было бы найти компромисс, в том числе по принципам дальнейшего финансирования кино, театров и так далее, - и успокоить в моем лице огромную часть населения, которая, как минимум, ходит в храм каждые выходные. Если лишить меня этой возможности, вам придется напрямую говорить с ними. Вы сами рубите сук, на котором сидите. Вот эта позиция меня очень беспокоит с точки зрения нашей страны, нашего государства и в конечном итоге нашего лидера Путина". Пожигайло убежден, что его публичная позиция только выиграет от отставки. "Люди, которые слышат меня, находят свое мнение в моем мнении. И поэтому моя позиция сегодня достаточно сильная, не зависит от того, какую должность я занимаю. У меня нет никакого пиара, самопиара, я за одно переживаю - за мою страну, которая сегодня в непростой ситуации, в которой сегодня я бы услышал одну Поклонскую". Свое мнение об отставке борца с "Матильдой" выразил член Общественной палаты России Сергей Рудов, который увидел в Общественном совете сплоченный коллектив: "Это дружное сообщество очень доверяло и доверяет Павлу, это было видно по реакциям. Пожигайло в своей речи, сильнейшей речи, которую надо записывать, обращаясь к членам совета, поблагодарил их и объяснил свою позицию. Он пример того, как надо достойно уходить. Он сам, по сути, призвал поддержать его решение об уходе. Поэтому вины людей нет - если бы он просто промолчал, это была бы схлестка мнений, позиций, репутаций. Ему верят, ему доверяют, он сказал, что это решение окончательное. Бурляев один не согласился - все остальные сидели растерянные, смотрели на него". "Не ходите на фильм, он вас ранит!" Сергей Рудов сообщил в эфире, что посмотрел на закрытом показе "Матильду". "Я сегодня шел на просмотр фильма, шел с тяжелым сердцем, комментариев было много, но меня благословили посмотреть, чтобы было о чем-то говорить". По словам Рудова, фильм вызывает чувство растерянности: "Фильм никакой. Я уверен, что даже люди, отстаивающие "права свободных граждан на любую информацию", будут растерянны. Это не фильм. Это какое-то количество костюмов и декораций…" Отдельно Рудов остановился на образах Царя Николая Второго и его супруги Александры Федоровны. "Они представлены как личности почти никчемные, особенно Александра Федоровна, к сожалению. После просмотра осталось ощущение какой-то грязи, которая на нас зачем-то льется. То есть сам фильм - это винегрет – все смешали, лишь бы кого-то увлечь оккультным, костюмами, спецэффектами,.." - печально резюмировал член Общественной палаты. В свою очередь, Павел Пожигайло предположил, отвечая на вопрос о реакции на фильм большинства депутатов, которые считают, что кино не нарушает законы РФ и не оскорбляет чувства верующих, что целью режиссера Алексея Учителя могла быть попытка посеять рознь среди православных. "Не исключаю, что это именно цель", - резюмировал экс-глава совета. "Меня одно пугает - перед каким выбором мы сейчас стоим. Первая часть моей жизни прошла в Латвии, Эстонии, Литве, Приднестровье, Таджикистане, Абхазии - на моих глазах свершались все революции, - продолжил мысль Пожигайло. - Беспокоит то, что этот фильм появился со всем этим раздраем под выборы президента, под столетие революции и расстрела Царской семьи. Неужели эти чиновники настолько глупые люди, что не могли это понять и перенести показ на 2019 год? И вот сейчас, убежден гость эфира, необходимо задуматься: а что будет после показа? Если все-таки удастся успокоить Поклонскую, то прокат пойдет. "Но болезнь-то останется. И огромное количество людей могут среагировать на это, выразить свое недовольство. Все, кто приходит к иконе каждое воскресенье, испытывают какое-то угрызение совести: как же мы не можем тебя защитить, - продолжил Пожигайло. - Может быть, это наивность человеческая и Бог непоругаем, но сердцу не прикажешь. Как уберечь от провокаций? Пойдет фильм, и те майдановские спонсоры, которые за этим стояли, не дай Бог, сделают Учителя какой-нибудь сакральной жертвой. Сатановский уже ввел понятие "православного ИГИЛа" - это тоже случайно? Это провокационное поле. Смогут ли наши правоохранители это предупредить - не уверен. А если фильм у нас запретят, то он на 100 процентов получит Оскара..." Пожигайло напомнил о своей позиции, которая была более чем компромиссная и не предполагала полного запрета фильма: "Я предложил хороший выход, который можно бы было принять: не запрещать, а просто отложить прокат этого фильма за пределы 2018 года. Понимаете? Можно было бы компенсировать Учителю какие-то небольшие финансовые потери, дать еще один фильм снять ради того, чтобы убрать это поле раскола, чтобы уйти от провокаций. Но..." " В конце беседы Павел Пожигайло обратился ко всем зрителям телеканала Царьград: "Я говорю как православный человек: не ходите на фильм. Не из-за того, что мы в какую-то позу встали - просто он вас ранит. Этот фильм ничего хорошего в душу вам не принесет, вы два часа будете внутри бороться со своей страстью: одна сторона - это будет ожесточение, возможно, агрессия, а другая - уныние, страдание, осуждение. Этот фильм в вас эти страсти возбудит. Это просьба и совет многодетного отца - просто не ходите на фильм"

Для исправления ошибок есть покаяние. А я не очень хотела бы сейчас разбирать мою семейную жизнь по косточкам (особенно учитывая то, что Господу всегда виднее, наказание это, испытание или что-то еще, нами непостижимое), просто прошу искренне вздохнуть о том, чтобы семья сохранилась.

"Мы – воины духовные и имеем непримиримых врагов невидимых, бодрых, злобных, старающихся распленить град души нашей." "Враги… силятся свергнуть с доброго основания послушания и повести самочинием и самосмышлением, по злой их воле". (Симфония по творениям преподобных Оптинских старцев, прп. Макарий) Сарказм ваш, брат Владислав, непонятен... да и не уместен.) Апостол Павел не для Апостолов оставил свои послания, а для нас с вами. И воевать "один-на-один" с диаволом и его сворой, будучи в здравом уме и даже небольшой образованности (православной), ни один человек не станет. Как и вас я не призывал делать это. С чего этакие мысли пришли к вам в голову мне не ведомо, я такого не говорил и не мыслил... Из апостольского послания, это тоже не вытекает. Если, вдруг, вы не читали этого послания, процитирую эту мысль полностью: "Наконец, братия мои, укрепляйтесь Господом и могуществом силы Его. Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских, потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной. Для сего приимите всеоружие Божие, дабы вы могли противостать в день злый и, все преодолев, устоять. Итак станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности, и обув ноги в готовность благовествовать мир; а паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого; и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие." (Послание к Ефесянам. Глава 6:10-17) И чуть ранее Апостол Павел просит и увещевает: "отложить прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях" (Послание к Ефесянам. Глава 4:22) Т.е. нигде я не нашел, что "человек - враг себе", и должен отправляться на войну с собой. Ведь, следуя этой логике... с врагом, что делают? Правильно. Побеждают и уничтожают. Т.е. - я должен уничтожить себя. Очень опасное может возникнуть разночтение. Мне кажется, что это самосмышление в чистом виде. Или вы можете подкрепить свое утверждение Святым Преданием и Святым Писанием?

Феодосия, Вы, - правы, это - мои "фантазии" на заданную тему.

Божией благодати Вам, A Lost Sheep, и Ангела-хранителя.

Отец Киприан (Бурков): "Монахи — Божий спецназ, вот мы и воюем" 12 фраз единственного в мире монаха-героя СССР о случайностях, Афганистане, письмах маме, потере ног и обретении веры. Каждая фраза — емкая мысль, каждая мысль — добродетельный посыл и надежда. Три часа этот удивительный человек, стоя на протезах, вел беседу, внимательно слушал, отвечал на вопросы челябинцев и беспрестанно улыбался. Интервью накоротке, где каждое слово — во благо: https://hornews.com/dialogue/12_fraz_otca_kipriana/ Рассуждения еще в миру Полковник ВВС Валерий Бурков: "Дух воспитывается через принуждение" Вы — счастливый человек? — Раньше я думал, что нет. В личном плане. Я никогда не любил. Все чувства, которые у меня возникали к женщинам, к девушкам, я их тут же гасил, подавлял. И женился когда я сдался, не нашел к чему придраться (смеется). Меня победили. Но я хочу сказать о том, что со мной было в 2009-2010 годах:я находился в состоянии шока, я не понимал, со мной это или нет, едет или нет моя крыша. Я открыл для себя Бога в тот период и недоумевал, где же я был раньше. И такому человеку не страшна никакая смерть — тому, кто обрел Бога. Самый сильный воин — это исторический факт — это христианин. Потому что он не боится смерти. Он с Богом. Никаких пыток люди не чувствовали порой, ощущая только Божью благодать. И я повторюсь — это в нашей человеческой природе искать Бога. Просто мы не там ищем. Военные готовятся умирать. Умирать, защищая свое Отечество. Тогда-то и проявляется внутренняя потребность обрести Бога. Потому солдаты и офицеры и идут в храм.

"Ваша жизнь — пример подлинного подвижничества и истинного служения Русской Православной Церкви, стремления к укреплению веры и духа нашего народа. Вас знает и любит вся православная Русь. Ведь во многом благодаря таким Наставникам, как Вы, Россия возвращается сегодня к своим духовным и нравственным корням" (письмо В.В.Путина на 90-летие арх.Иоанну Крестьянкину, 11 апреля 2000г.)

Что хотите со мной делайте, но жизнь в Церкови такова, какой я её показал в книге "Несвятые святые": она бесконечно добра, очень доверительна, искренна, личностна, потому что - это жизнь с Богом. А всё другое (а есть, конечно же, и другое) - это всё случайные черты! Как там у Блока: "Сотри случайные черты - и ты увидишь: мир прекрасен.." Епископ Тихон (Шевкунов)

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ОБ АРХИМАНДРИТЕ АЛИПИИ (ВОРОНОВЕ), НАМЕСТНИКЕ ПСКОВО-ПЕЧЕРСКОЙ ОБИТЕЛИ Диакон Георгий Малков Я впервые оказался в Печерском монастыре в 1959 году, в самом начале августа, когда и отец Алипий также только что прибыл сюда (почти что инкогнито) – как предполагаемый в дальнейшем наместник: тогда он еще только знакомился с положением дел в обители. В ту пору мои представления о православной вере были весьма туманны, а в монастырях я вообще никогда не бывал. Тем более я был поражен всем увиденным – и древностью полуразрушенных крепостных стен, и храмами, и пещерами с проводником по ним – отцом Нафанаилом, и даже нищими у стены, ведущей к Никольскому храму, которые были точно такими же, как на фотографиях еще начала XX века. Передо мной была живая – явно не советская, а настоящая – православная Россия. Замечательно было и добро-назидательное отношение ко мне, еще 18-летнему юноше, полному невежде в духовной сфере, со стороны насельников обители. И я уже не смог не приехать сюда, хотя бы на несколько дней, и в следующем году, и в следующем – уже с женой, а потом, со временем, и с сыном – и так продолжается, слава Богу, и по сию пору. Лично же познакомиться с отцом Алипием привелось мне в начале лета 1964 года, когда я, тогда студент исторического факультета МГУ, специализирующийся по истории древнерусского искусства, приехал в Печоры с приятелями: художником В. Архаровым и поэтом Г. Сапгиром. Отцу наместнику мы попались на глаза к вечеру, когда и он, и мы оказались рядом на площади перед Успенским храмом. Поинтересовавшись тем, кто мы такие и чем занимаемся, он сразу же, будучи и сам знатоком православной традиционной культуры и хранителем церковной старины, расположился к нам до такой степени, что тут же повел показывать новейшие свои достижения в деле восстановления монастырских стен, и с удивительной бодростью затащил нас на самый верх – в могучий шатер башни Верхних решеток. Шатер и дощатая кровля стен были только что просмолены – в истинном духе строгой северной обители XVI века. Было видно, что батюшке здесь дорог каждый камень и что он сам получает удовольствие от этой высоты, от верхового крепкого ветра, от пламенного заката, особенно широко сиявшего при взгляде на него с вершины шатра. Мы же были благодарны отцу наместнику за такую впечатляющую экскурсию, и как оказалось впоследствии, нас (в том числе и меня) он запомнил. Замечу, что уже через много лет поэт Г. Сапгир, насколько мне известно, крестился и умер вполне по христиански: вероятно, одним из первых значительных моментов на его пути будущего воцерковления стало как раз посещение Печерской обители и такая непосредственная и живая встреча с отцом Алипием. Я же по приезде в обитель в следующий раз, уже через пару месяцев, чувствовал себя в ней попривычнее и по благословению батюшки начал понемногу принимать участие в некоторых послушаниях: чистил колокола, красил крыши, трудился в просфорной. Так продолжалось несколько лет, а с 1969 года я стал приезжать в обитель уже как представитель владыки Питирима – по линии Издательского отдела Патриархии. Именно с этого времени и по 1974 год включительно я и имел духовно полезную и просто человеческую радость довольно близкого и откровенного общения с отцом Алипием. Темы бесед были самыми разными: и о жизни монастыря, и о положении Церкви в большевистской России, и о личном жизненном пути самого батюшки, и об искусстве, и о православной культуре, и о поэзии. Иногда он писал какие-то свои бумаги, письма, а я поигрывал в первом зальце на фисгармонии – ему нравились Д. Бортнянский, Д. Сарти, киево-печерские распевы. Сам он был весьма музыкален, неплохо пел и как-то даже пел дуэтом в своих покоях вместе с И. Козловским, которого мы с архимандритом Агафангелом (Догадиным) потом провожали из монастыря – и великий певец со своей подругой, солисткой Большого театра, все никак не мог прийти в себя от доброго приема, от гостеприимного и остроумного наместника, от замечательно, глубоко черного неба в первом уже часу ночи – с сияющими на нем чистейшими печерскими звездами.

Протоиерей Михаил Дронов. Главный редактор. Воспоминания очевидца. Часть 1. Памяти митрополита Питирима (Нечаева) «Неформатный» священнослужитель Митрополит Питирим (Нечаев; 8.01.1926–4.11.2003)Первое знакомство с владыкой Питиримом, тогда еще архиепископом, оказалась «односторонним». В Московской духовной семинарии вновь поступившие приступали к занятиям не сразу 1 сентября, а лишь прослушав вступительные лекции лучших профессоров. Позже я узнал, что этот порядок был заведен именно архимандритом Питиримом, когда он в 1959 году стал инспектором Московских духовных школ. А в 1978-м праздник «первоклашек» длился дней десять, и где-то вначале, пока погода была еще теплая, состоялась паломническая поездка по московским храмам. После десятка остановок ближе к вечеру группа почти в 150 человек на экскурсионных автобусах подтянулась к Новодевичьему монастырю. Там прямо в трапезном храме семинаристов ожидали бутерброды и горячий чай, которым угощали сотрудницы редакции «Журнала Московской Патриархии». Редакция тогда занимала тесные помещения при этом храме и на территории монастыря, но владыки на месте не было. Когда семинаристы уже потянулись через монастырские ворота обратно к автобусам, они и повстречались с гостеприимным хозяином. Я увидел владыку, уже окруженного толпой молодых людей в черных семинарских кителях. Кто-то предложил сфотографироваться. Озорно оглянувшись, владыка резво ступил на склон у крепостных стен. Желающих запечатлеться с ним всё прибывало. Это еще больше развеселило владыку, он ребячливо перешагнул повыше, чтобы вся толпа уместилась вокруг него. Так вот он какой, владыка Питирим! Смеющиеся добрые глаза на тонком благородном лице, длинная, тогда еще не совсем седая борода. Его веселость не была безмятежной. Чувствовалось, что этот человек всему знает цену. Атеизм в те годы был официальной идеологией. «Нормальные» советские граждане поглядывали на «боговерующих» в лучшем случае как на уличенных в чем-то неприличном, о чем можно говорить лишь лукаво подмигивая. Для представителей партийно-государственной власти верующие были пережитком дореволюционного прошлого, не совместимым с коммунистическим будущим. Тогда общение властей с верующими проходило в диапазоне от откровенно насмешливого тона до неприкрытой враждебности. Всё это оставляло на духовенстве неизгладимую печать мученичества и обреченности. Во всяком случае мы, вновь поступившие семинаристы, очень походили на «ежиков», в любой момент готовых ощетиниться. Это через две-три недели студенческая группа превратилась в настоящее братство. Каждый семинарист наконец ощутил себя среди своих, вдали от агрессии и насмешек. Но первого сентября мы все были еще одиночками, «религиозными фанатиками», привыкшими выстаивать идеологический натиск. Как не похож был архиепископ Питирим на священнослужителя советской формации! Не было суровости, прикрывающей страх быть униженным. Вместо этого — сознание власти. Но выражалось оно не в превосходстве, а в готовности по-отечески покровительствовать каждому. Чувствовалось, что это осознанно избранное им оружие в борьбе с системой и что в его руках оно непобедимо.

«Дело было в Осе» Мария Дегтярева В «мясорубку» 1930-х, перемоловшую судьбы многих, попали и осинские священники Петр Алексеев и Владимир Корепанов. Теперь из документов, найденных в архивах, мы знаем, как ничтожны были поводы для возбуждения дел против них. О деле священника Владимира Корепанова я писала в одной из предыдущих своих статей. А история мытарств отца Петра Алексеева оказалась связана с делом Петра (Гасилова), епископа Осинского, викария Пермской епархии. Для историка дело епископа Петра Осинского – настоящая находка. Оно раскрывает и сам механизм построения подобных дел, и – что еще более ценно – духовный и человеческий облик обвиняемых. Что поразило меня больше всего, так это даже не хитросплетения следствия и не суровая развязка, а искренность людей, представших перед судом. Как просто, не лукаво, не велеречиво дают они свои показания! В полной уверенности, что, не совершив ничего противозаконного, они, несомненно, будут оправданы, хотя бы и оттесненные на обочину государства, в котором места для них предусмотрено не было. «Был вынужден признать советскую власть» Отец Петр Алексеев Отец Петр АлексеевАккуратная стопочка документов, подшитых к делу[1]. Вот оно, постановление о предъявлении обвинения и избрании меры пресечения: «1932 года, мая 30-го. Гор. Оса: Гасилов Федор достаточно изобличается в том, что ведет систематическую антисоветскую агитацию» (л. 4). Далее – постановление от 4 июля 1932 года: «Обвиняемых: Гасилова, Лопасова и Павлова заключить под стражу в артпомещении при Сарапульском оперсекторе со строгой изоляцией, с зачислением содержания за Осинским РО ОГПУ» (л. 1). Анкета: «Гасилов Федор Степанович. 63 года. Родился в 1869 году, апреля 20-го дня. Происхождение: из крестьян. Пользуется ли избирательным правом: нет. Имущественное положение: никакого хозяйства. Чем занимался до Февральской революции 1917 года: с 1888 до 1901 год – учился в народной школе, с 1901 до 1917 год был учителем и диаконом в Уфе. С февраля до октября 1917 года: то же и священником до 1922 года. С октября 1917 года по день допроса: в 1922 году был избран и поставлен во епископа слободы Нижегородки г. Уфы до февраля 1924 года. Последнее место службы и занимаемая должность: епископ Осинского викариатства с февраля месяца 1924 года по сие время. Назначен патриархом Тихоном». Читаю первые показания свидетелей. За что же в ОГПУ смогли зацепиться? Что послужило причиной ареста владыки Петра? Читаю и недоумеваю. Из показаний епископа – кратко, выдержанно, корректно, просто констатация: «За все время своего служения политических вопросов я не касался и никогда нигде не вел антисоветскую агитацию ни словом устным, ни тем более в письменной форме». В показаниях свидетелей – то же. Ожгихина Пелагея Трофимовна, убиравшая у отца Ермогена (Лопасова), заявила: «Я ничего не замечала антисоветского… У Лопасова среди них велись разговоры только частного характера» (л. 10). Толмачева Татьяна Алексеевна: «Находясь в прислугах у архиерея, я ничего антисоветского не замечала, и в разговорах он вообще политики и власти не касался». То же самое – в показаниях священников, арестованных вместе с владыкой. Да, были встречи с чаепитиями, но не часто, по праздникам; было обсуждение новостей из газет, разговоры частного характера. Никакой политики. Новый допрос владыки. Прояснение политической позиции. Отвечает прямо, не ожидая подвохов, не имея, что скрывать: «К революции я отнесся как к чему-то полезному для народа, однако никакой революционной деятельности не проводил и не мог проводить, будучи служителем культа». И снова допрос. Требуют рассказать о содержании беседы со священниками 25 мая в гостях у иеромонаха Ермогена. Неторопливо, спокойно отвечает, что предметом разговора была статья в «Журнале Московской Патриархии», где говорилось об отделении митрополита Евлогия и о его неподчинении митрополиту Сергию (Страгородскому). Звучит оценка: «Все присутствовавшие у Лопасова признали виновным митрополита Евлогия, искавшего покровительства у Фотия, патриарха Константинопольского, и правым Сергия. Частично коснулись о налогах, кто и сколько вносит; никто особенно не заявлял, что чересчур непосильны». Вчитываюсь, пересматриваю документы, возвращаюсь. Что же? Где? Может быть, отношение к советской власти? Допрос от 15 июля: «С момента Октябрьской революции я стоял на платформе убеждений, постановлений последних Соборов 1917–1918 годов, но был вынужден признать советскую власть… отрицательно отношусь к тому, чтобы вести борьбу с советской властью». Уж не отношение ли к «Закону об отделении государства от Церкви»? И здесь как будто все ожидаемо и допустимо: «…он (то есть закон. – М.Д.) ставит Церковь вне политики, прав и лишает всех преимуществ, которыми пользовалась Церковь, но я с ним смирился в силу того, что вопреки тому сделать ничего не могу. В отношении того, чтобы Церковь и служителей культа поставить в дореволюционное положение, я знаю, что существующий строй на такие уступки не пойдет, а для того чтобы получить преимущества хотя бы минимальные, как необложение нас налогами, не закрывать церкви, восстановить нас в правах, открыть церковные учреждения, школы и т.д., то для этого нужно насильственное свержение власти – этой цели у меня не было… Я ограничивал свои взгляды тем, что мы, как служители культа, должны давать религиозное воспитание народу… в этом духе я и давал установки духовенству Осинского викариата». Коллективизация?! – хватаюсь я за последнюю возможность. И вижу: «Касаясь вопроса о коллективизации сельского хозяйства, я поощрял это мероприятие… Мой призыв сводился к тому, чтобы вступление в колхозы не было связано с упадком религии». А дальше – глазам своим не верю: «Кроме того, считаю, что имеет место неподготовленность крестьянства к коллективным хозяйствам, и к имеющимся перегибам в насильственной коллективизации отношусь отрицательно». И тут мне хочется вскрикнуть: «Владыка, да что вы! Это же 1932 год. В России нарастает волна стихийных антиколхозных крестьянских выступлений, применяются “меры”, вернулось в обиход слово “спецпоселенцы”, и их сотни тысяч! Около полмиллиона из них, высланных туда, где кроме каменистой почвы нет ничего, не досчитались по переписи между 1930 и 1932 годами!» Что это? Спокойная уверенность в том, что отношение к власти в целом не дает повода для ареста? Неведение души чистой, что там, по ту сторону стола, отнюдь не друзья, а как раз ищущие повода? Невозможность сказать слово неправды, ведь он пастырь Церкви? Думаю, прежде всего, привычка по-евангельски видеть и в недруге друга. Надежда быть услышанным в правде, не горделивой, с сознанием очерченных властью границ. Во время этого допроса владыка Петр не знает того, что уже знаю я, историк: фактически предлог для возбуждения крупного дела найден, и сотрудникам ОГПУ теперь важно, говоря профессиональным языком, «установить связь». «Основной свидетель» Иеромонах Гермоген (Лопасов)Когда показания первых свидетелей не оправдали ожиданий следствия, была разыграна практически беспроигрышная карта. К делу был привлечен житель Осы, 78-летний почетный гражданин, служитель земской управы Яков Исидорович Андреев. И тут перед нами разворачивается целая семейная драма. Иеромонах Гермоген (Лопасов) В городе было известно, да и сам Яков Исидорович не слишком тщательно скрывал тот факт, что периодически ходит в банк получать франки, которые его сын периодически пересылает ему из-за границы. Революция разделила семейство Андреевых. Его сын Александр, в Первую мировую служивший в чине поручика, в сумятице гражданской войны оказался в эмиграции и поселился во Франции. Об участии сына в борьбе с Красной армией старик ничего сообщить не имел или не хотел. И, по-видимому не без нажима, рассказал только о своей переписке с сыном. Нажимали, видимо, хорошо, судя по чеканным формулировкам протокола допроса. Вряд ли 78-летний старик смог бы так «грамотно» изложить суть своих «антиправительственных» действий. Набитая рука письмоводителя чувствуется в каждой строке: «Сообщал сыну о положении в СССР по следующим вопросам: 1. непосильном обложении налогами населения СССР, 2. нарастающем неверии и закрытии Церкви в СССР в связи с этим, 3. о переживаемых трудностях в СССР и полуголодном существовании ввиду голода и невозможности что-либо купить не только из продуктов, но и вообще что-либо, 4. письменно информировал его о ликвидации кулачества как класса и выселении кулаков, 5. писал о тяжелом бремени духовенства и обложении их налогами». Какое же отношение все эти компрометирующие Якова Исидоровича обстоятельства могли иметь к епископу и другим священникам? А отношение прямое: дело в том, что Яков Исидорович к владыке изредка заходил. И не только заходил. Вот они, строки показаний: «О моей переписке с сыном хорошо знал епископ Петр Гасилов, викарный Осинской епархии, бывая у которого я устно передавал краткое содержание писем своего сына. Епископ Петр на это никак не реагировал (!) и сказал, что ему самому очень хочется побывать во Франции. У епископа Петра Осинского я бывал очень редко, приблизительно в год раз или два в большие религиозные праздники по личному его приглашению». Не удивительно, что в дни праздников бывали у владыки к чаю и эти священники: иеромонах Ермоген (Лопасов) и благочинный Осинского Успенского собора Петр Алексеев – образованный, известный в городе батюшка. Бывал и монах Авраам (Павлов). Все они, к слову сказать, люди зрелые, всем около 50 лет. И вот, что называется, «стояли рядом». Для следователя уже не имело значение то, что говорил этот старик в простоте об обстановке встреч: «…следствием именин епископа, просидев некоторое время, я ушел, и при мне никаких разговоров не происходило, все сидели молча и пили чай. На ранее устраиваемых у епископа Петра обедах в присутствии меня вообще никаких разговоров не происходило». Основа была найдена. Но тут-то как раз дело встретило сопротивление со стороны других свидетелей, а осторожность и обдуманные ответы самих священников лишали его развития. Показания всех троих в целом соответствовали показаниям владыки Петра. И тогда следствие вновь надавило на Якова Исидоровича. Что это было – угрозы, шантаж, – ведь у него была большая семья, дети, внуки? Или? Этого мы не знаем наверняка, но в дополнительных показаниях этого участника появляется привнесение: «В предыдущих своих показаниях я совершенно опустил из виду показать о том, что сын Александр мне писал, что такое положение в СССР сейчас неизбежно должно измениться, чему особенно будут способствовать империалистические державы, которые усиленно вместе с белогвардейскими эмигрантскими кругами готовы к войне против Советского Союза с целью свержения соввласти, что даст также и ему возможность вернуться на родину». Владыка Петр (Гасилов)А это уже была не частная переписка, а связь с кругами, сочувствующими контрреволюции. Владыка, выходит, знал и не донес. 11 июня 1932 года уполномоченным Сарапульского оперсектора ОГПУ Куницыным дело было принято к производству. Священников снова и снова вызывали на допросы с целью получения сведений о подпольной контрреволюционной группировке, связанной с зарубежьем. Были привлечены и новые подозреваемые, и среди них – священник Петр Алексеев. Владыка Петр (Гасилов) А в ответ все то же. Отец Петр Алексеев устало повторял: «…отрицаю, что с соввластью нужно вести борьбу, тем более нам, служителям культа… несмотря на то, что изданный соввластью закон об отделении Церкви от государства и школы от Церкви нас, служителей культа, поставил в отрицательное положение, но я здесь нашел свободу верования и, как последовательный и убежденный христианин, ставил своей целью воспитывать массы в религиозном направлении, внедряя в них евангельское учение». Иеромонах Ермоген (Лопасов) подтверждал снова: «Разговоров на политические темы не было… Убеждения и привычки я не изменил до сих пор потому, что не могу быть полезным человеком для существующего строя… Но не согласен с тем, что нужно открыто призывать массы на восстание». О подчинении власти, хотя и «посланной Богом в наказание за грехи», говорит и монах Авраам (Павлов). И только окончание его показаний заставляет усомниться в том, что все было записано точно с его слов: «Не могу состоять в мирных отношениях благодаря моему положению священника и религиозных предрассудков (!)». Однако даже при такой формулировке нет ни призывов, ни доказательств агитации или антиправительственных действий. Тогда в очередной раз был призван к ответу все тот же измученный старик, показавший, что «духовенство Осы к советской власти относится вредно… Проводили мероприятия, используя для этого религию, предрассудки и сан священника». Конкретно же Яков Исидорович ни о чем рассказать не мог. Но для Куницына и этого оказалось довольно. Работа проделана, участники изобличены, показания подшиты и направлены по инстанции. И тут случилось неожиданное. «Последний акт» Нашелся один трезво мыслящий человек – оперуполномоченный Сарапульского ОГПУ Сааль. Рассмотрев дело № 442, 3 августа он принял решение о его прекращении за недостаточностью материала. Видимо, явно бросалась в глаза и эксплуатация одного свидетеля, и отсутствие сведений об отношении священников к содержанию писем из Франции, и никаких признаков агитации и тем более активной деятельности. Все это не вытягивало на организацию. А возможно, слишком уж шаблонными показались и записи прямой речи. Так или иначе, подозреваемые были освобождены, но, как оказалось, ненадолго. Начальство к решению Сааля отнеслось сурово. 28 августа сверху пошла директива: свидетельские показания не давали никаких оснований для прекращения дела; если возникли сомнения, их надо было обосновать; для ясности провести повторный допрос участников с целью выяснения, все ли было записано верно. Еще один круг. Привлечение новых свидетелей, путаные, мало что привносящие показания. Отец Петр Алексеев обнаружил неточности в записях следователя: церковно-канонические убеждения в одном месте превратились в «церковно-монархические». В другой записи были перетолкованы слова об отношении к власти: отец Петр не утверждал, что считает себя при нынешнем положении бесполезным для общества, а только говорил, что политическое бесправие не лишает его возможности трудиться и тем приносить пользу. Иаков Исидорович АндреевВозможно, к обвиняемым были применены и дополнительные меры. Отец Ермоген показал о том, что в годы гражданской войны он вынужденно отступал с войсками добровольческих формирований, пояснив мотивы своего поступка: «Причиной, побудившей меня к отступлению с белыми… послужили слухи, что красная армия жестоко расправляется с служителями православной религии, культа, и мы, в том числе и я, боялись репрессий со стороны красных». В политических вопросах показания остались без изменений. Никто из подследственных не признал своей вины. Однако 17 ноября коллегией ОГПУ владыке Петру и проходившим по делу священникам был вынесен приговор. В решении говорилось о наличии признаков «организационно оформившейся антисоветской группировки и изобличении ее участников в сборищах и активной контрреволюционной деятельности, направленной на срыв коллективизации и других мер, проводимых партией и соввластью в деревне». Срок ссылки для всех был определен в три года. Более чем достаточно для дела, где с фактической стороны не было почти ничего. Владыку Петра и отца Ермогена ожидала высылка на Урал, а отца Петра Алексеева и монаха Авраама (Павлова) – в Западную Сибирь. Иаков Исидорович Андреев Это была «репетиционная волна» перед началом «ежовщины». Причудливо, необычно переплелись истории семей осинских священников – Петра Алексеева и Владимира Корепанова. В период «большого террора» к высшей мере были приговорены и отец Владимир, и вернувшийся из ссылки отец Петр. А их вдовы и дети в ту пору сблизились. Прошли годы, две эти вдоволь настрадавшиеся семьи породнились: Галина Владимировна Корепанова и Валентин Петрович Алексеев стали мужем и женой. В деревянном доме, приобретенном Яковом Исидоровичем Андреевым – отцом матушки Марии Корепановой, нашлось место и для ее детей, и для семьи сына отца Петра Алексеева – Валентина Петровича. Горе объединило, здесь не задавали лишних вопросов и не искали виновников. Все поняли, все сумели покрыть любовью. В бедности каждый кусок хлеба, каждую крошку делили на всех. Дети годами носили один после другого вещи. Знали, что выдержать напор жизни можно только вместе. И по молитвам двух священников, принявших мученическую кончину, воцерковляется уже не одно поколение этой большой семьи.