…Мертвым можно обещать рай, но ничто не заменит им жизни.

Нельзя дать им того, чего у них уже никогда не может быть.

Тщетно родственники-язычники приносили молитвы и жертвы, устраивали поминальные трапезы – еще древние знали, что жертва ненадолго оживит душу мертвеца, ему будет легче. Так! пускай хоть легче – с безнадежностью принято смиряться.

Пребывание в смерти невыносимо для человека, но его не избегнуть. Что еще можно для них сделать? Какую помощь подать? Да и может ли помочь обреченный обреченному?

Человек ищет помощи себе — и не может найти – смерть не имеет выхода. Ушедшему туда можно как-то «помогать», но избавить его от страданий мнимости, недочеловечности, уже нельзя.

Он – отогнут от земли живых, он — вне тех, с кем еще недавно был. Родственники его скоро станут такими же, как и он, и никто уже не принесет кровавой жертвы, веря, что кровь дает пусть жалкую, но каплю жизни тому, кто ушел в Аид – место, где ничего не видно, и откуда не видно ничего. Никто не возлиет вино и мед на могилу в надежде, что умерший может вспомнить, что значит – быть живым…

Забытые мертвецы сотен и сотен тысячелетий…

+++

Удивительный мир открывается в песнопениях Октоиха и Триодей, посвященных тайне смерти. Собственно, таких песнопений два рода – посвященные мученикам и молящие об усопших-уснувших христианах.

Здесь нет той древней ереси, с которой боролся Апостол языков – о том, что воскресение уже совершилось, но речь о той тайне, что выражена в словах преподобного Ефрема Сирина – «они ждут возлюбленных тел своих» «у ограды рая».

«Невозможно жить без жизни, а бытие жизни происходит от общения с Богом; общение же с Богом состоит в познании (или в иной рукописи — видении) Бога и в наслаждении Его благостью…» — пишет богослов и мученик Ириней, епископ Лионский.

Здесь стоит слово «общение»,– то же греческое слово, которое употребляется для Причастия Тайны Хлеба и Вина, и рядом стоят слова о сладости. Постоянная игра слов созвучных, различающихся только на одну букву греческих слов в византийской поэзии – пища и сладость – вовсе не игра, а отражение глубин опыта, простирающегося далеко назад в эпоху мучеников – и далеко вперед, до самого эсхатона, чаяние которого и свершение которого так ярко и сжато проживали свидетели-мученики Древней Церкви.

«Тебе, Спасе, молимся: Твоего сладкого причастия преставльшихся сподоби».

Пища – древнейший архетип, образ жизни. Рай – «сад Эдем», «рай сладости», сладкой пищи, «рай пищный».

Но с пищей связывается и травма, нанесенная Адамом себе и созданному Богом миру, с пищей связывается общение с божеством – как в языческих культах, культах древних, так и с Богом Живым в религии Израиля – «они видели Бога, и ели, и пили» (Исх.24:11).

Только мертвые не едят, мертвые не вкушают, мертвые лишены сладости Богообщения.

Кто исповедует Тебя во аде? – задает риторический вопрос псалмопевец. Там не поют Богу. Не мертвые восхвалят Тебя, не нисходящие во ад – но мы, живые. «Пою Богу моему, пока я жив!» Как долго продлится это «пока» — не важно: даже Мафусаилов век короток, если за ним следует расставание с Богом Живым навсегда.

Во вне-израильском мире напрасно люди, приносящие жертвы-возлияния в память мертвых, возливают трижды на могилу вино, воду и мед… Увы! Мертвые не вкусят сладости меда, и крепость вина не воздвигнет их. «Сласти, поднесенные к сомкнутым устам, то же, что снеди, поставленные на могиле» (Сирах, 30:18).

Грустный, знающий мир людей мудрец книги Притчей говорит: «Не будь мудрецом в глазах твоих; бойся Господа и удаляйся от зла: это будет здравием для тела твоего и питанием для костей твоих». (Прит.3,7-8). Притчи во много комментируют Тору, они — размышление над ее страницами, опытом богообщения со Святым Израилевым. Единение с Богом, осуществляемое в Законе – вот пища жизни. Но закон «ничего не довел до совершенства»…

Видеть свет – свет Лица Твоего – тоже синоним жизни, как и пища. Благословение времен Исхода, сохранившееся в нашей утрени – «Да воссияет на нас свет лица Твоего».

В отдаленных от библейского мира местах этот архетип тоже присутствует. Видеть дневной свет у Софокла означает – «жить». Но Феб-Солнце не дарует видеть свой свет сходящим в безвидность Аида…

Смерть – темна. Это – преисподний ров, темнота, смертная сень, долина смертной тени, куда уходят все, становясь в своем бессолнечном бессилии, безжизнности подобно «воде, вылитой на землю».

Но, несмотря ни на что –«я верую видеть благая Господня на земле живых. Мужайся, и да крепится сердце твое!»

Смерть — не навсегда, предчувствуют пророки. «Я во плоти моей узнаю Бога! Я узрю Его сам!» (Иов 19,25-27) — восклицает вопреки всякой очевидности истерзанный тлением Иов, отчаянно споря с кем-то безличным и безликим.

Память о Пенуэле – «Лице Бога», которого видел Иаков, и сохранилась душа его, жизнь его — не покидает печальных изгнанников рая. Ангел лица Его посещает их, дает им залог будущей тайны – тогда, когда, наконец, Моисей увидит Бога лицом к Лицу на скале Фаворе при свидетеле Илии, и сохранится душа его, и будет он жить.

Слава Божия, являемая «многочастно и многообразно» в ветхие времена, когда исполнится срок, засияет так нестерпимо, что ослепит и повергнет на землю фарисея Саула, и он восстанет Павлом-апостолом.

Да, — оживут мертвецы твои, восстанут мертвые тела – да, веруем, они воскреснут, в воскресение, в последний день — а пока поколение за поколением вкушают горечь распада.

Смерть тоже можно вкушать, она – смертельная и неотвратимая пища, которая проникает в чрево и кости, отравляя и убивая. Есть те, которые, однако, не вкусят смерти – и увидят Царствие Божие, пришедшее в силе.

Фото: nikitas, photosight.ru

А Жизнь вкусит смерть. Бог упал, а человек восстал – о, дивное чудо! Он причастился тлению, вкусил смерти – а мы вкушаем Жизнь, щедро и непрактично раздаваемую всем даром. Где человеческая мудрость Притч? «Сын мой! если ты поручился за ближнего твоего и дал руку твою за другого, ты опутал себя словами уст твоих, пойман словами уст твоих» (Притч. 6:1-2). Остановись, Сын Божий, не поручайся за ближнего Твоего – это смертельно опасно! Господи, будь милостив к Себе! (Мф. 16:22)

Но безумие Божие – мудрее человеков. Он знает, что не видя Лица Божия, «человек перестает существовать». И Он не восхотел более «человека зрети мучима». Он ничего не ставил выше нас. И вложено древо креста в хлеб Его, и истреблен Он от живущих (Иер11:19).

Он отверг, выбросил как сор премудрость премудрых – и поплатился. Всем здравомыслящим людям известно, что мертвецы не имеют более надежды.

Мертвецом стал и Сын Человеческий, Сила и Премудрость Божия – та, которую мудрые века сего называют «юродством». Та, которая премудрее их и слабее (1Кор.1:25) в Своей открытой, бескорыстной отдаче Себя – до конца, до тайны Креста и гроба.

Иисус Христос, Истинный Человек, Истинный Бог, принял в Себя эту забытость и боль небытия. Он желанием возжелел быть с теми, число которых равно числу песка морского, числу звезд на небе – с теми, которые были и которых уже нет. С потерянными для Бога мертвецами земли. Он разделил с ними землю забвения и смертной тени.

Христос – Иной, чем все, что случалось в мире до Него.

…Мертвым можно обещать рай, но ничто не заменит им жизни…

Тебе, Спасе, молимся: Твоего сладкого причастия преставльшихся сподоби.

Но – ведь они, мертвецы, не могут вкушать, они не могут видеть свет, они не могут причащаться?! Если Он сподобит их этого причастия — значит, они станут ж и в ы м и ?!

Где же они живут? В райских кущах?

Нет – на Земле Живых.

И здесь удивительно вот что – об усопших в песнопениях Восточной Церкви звучит мольба, чтобы они получили свет, жизнь, покой, пищу, иными словами, чтобы они стали ж и в ы м и. Мученики же – имеют все это, они — живы. Они не вкусили смерти из-за тесного единения со Христом. Умершие могут быть живыми, а могут – не быть. Мы молим о жизни для них.

Ты, Христе, все для меня: и младость, и сила,

И родная земля: в Тебе упокоиться жажду.

(свт. Григорий Богослов)

Эта жизнь-общение неописуема и несказанна, ибо не похожа на то, что привычно для обитателя этого мира, но, тем не менее, это — реальная жизнь и гораздо, без сомнения, более реальная, чем наша. Жизнь истинная, единственная жизнь, которая может называться жизнью в полном смысле этого слова. Более того, это – единственная жизнь, достойная человека, достойная наименования жизни человеческой.

Это не «дух, не имеющий плоти и костей» (Лк.24:39), это – та адамантовая реальность, которая порой слишком тверда для наших глаз, привыкших к сумраку полужизни, неизбежно обреченной на угасание. Апостол Павел называет эту реальность «непоколебимое царство» ( Евр.12:28).

По сщмч. Иринею Лионскому, «видеть свет – значит быть в Нем и быть причастным Его животворному великолепию. Поэтому видящие Бога сопричастны жизни». Человек, не видящий Бога – перестает существовать, не существует… Являя свет лица Своего человеку, Бог оживляет его; подавая «сладкое свое причастие» – общение, «как друг беседует с другом своим» — Он оживляет его – и человек перестает быть мертвым.

Британский мыслитель К.С. Льюис использует глубокий образ, описывая в своей книге «Расторжение брака», как невоскресшим людям режет ноги истинно живая трава в Царстве Небесном, как боятся они полноты жизни. Воистину – прав страдалец-христианин Евгений – иеромонах Серафим (Роуз), сказавший как-то: «человек достоин ада и не менее, если он не достоин небес».

Подобный образный ряд мы находим и в византийской гимнографии, в которой языком греческой поэзии плетется кружево библейской мысли.

В гимнографии нет подробного описания красот рая – подобно тому, как мы не находим в Библии описаний красоты зданий и людей. Есть описания, как были построены здания, и что те или иные люди были красивы, но нигде нет их описания.

В гимнографических текстах есть лишь апофатические описания, отрицательные. Особенно это видно при чтении текстов на греческом языке – по приставке «а»: невечерний свет, негиблющее брашно, нестареемая жизнь.

Даже определения, когда они есть – не дают прямого описания (нет ни райских кущ, ни пресловутых сковородок). Они говорят о некоей красоте, их катафатика, положительное описание, возводит ум тоже к апофатике, высшему богословию, не связывающему Божественную реальность ни с чем земным и знакомым.

Этот «свет» – не свет земного солнца или звезд, как и «дивная скиния» – не из шкур животных и тканей. Какие они – неизвестно, но здесь важно именно указание на их принципиальную инаковость, не-земную нетленность, бессмертие, причастность к «нестареемой и присно (вечно) сущей жизни». Это изображение принципиально неизобразимого, некая словесная икона, где символы не изобразительные, а словесные.

Скиния, пища, воды оставления и свет – неизвестны нам, так же, как неузнаваем Христос Воскресший. Это образы исцеленного мира: «нам возсия сущим во тьме и сени смертней правды незаходимое Солнце».

Райские состояния описываются как получения пищи, сладости, света, мира, потоков вод, покоя.

«Идеже пища есть тайная, идеже сияет свет лица Твоего, яже от нас преставльшиеся в вере благодатию всели, славить благочестно твою благостыню».

Христос – Иной, чем все, что случалось в мире до Него.

Он творит новые дела – вопреки всякой безнадежности. Он дает мертвым человеческую жизнь. Вместо той, что вытекла из них по капле, как вода – непрочной жизни сынов человеческих, сынов земли, сынов Адама – Он дает им – без остатка – всю Свою жизнь Сына Человеческого.

Они снова живут, они становятся людьми, они видят свет и вкушают пищу, они пьют от источника и поют песнь Богу. Их жизнь становится воистину живой, полной, неимоверно полной и густой, как зрелый мед из сот, а не жалким подобием полуживого, пусть и блаженного посмертия, когда просто все утихло и не болит. Они – снова люди, и ничто более не мешает этому. Они – человеки с Сыном человеческим, они — сыны Божии с Сыном Божиим, они – навсегда в Нем и с Ним.

Бог же не есть Бог мертвых, но Бог живых, ибо у Него все живы (Лк.20:38). По священномученику Иринею, «слава Божия есть живущий человек, а жизнь человека есть видение Бога». «В раю всюду видим будет Спаситель», — пишет он.

В лоне Церкви нам дано заранее отведать хлеба «восьмого дня», — вторит ему современный богослов Христос Яннарас.

О, это невозможно…- и поэтому во Христе исполнимо. В Нем не исполняется ожидаемое и возможное. Он – Бог, и единственное достойное Его – исполнять невозможное. Умирать за подданных, принимать бичевания за рабов, делать врагов – друзьями и беседовать с ними бесконечно…

«Я живу, и вы живы будете» (Ин.14:19).

«Я слышал о Тебе слухом уха – ныне же глаза мои видят Тебя» (Иов 42:5).

Христос – Иной, чем все, что случалось в мире до Него.

«Ты — нам брашно и питие,

Ты -нам Кормчий и паруса,

Ты — нам пение и оплот,

Возвращенье к земле живых.»

Ты — их брашно и питие,

Ты — роса им и горный ключ,

Ты — их риз нетканая ткань,

Ты — их глаз негаснущий свет,

Ты — им Кормчий и паруса,

Ты — простор им и крепкий кров,

Ты их кости не позабыл,

Ты их души не сокрушил,

Ты — их пение и оплот,

Возвращенье к земле живых,

Ты — их чаянье и печать,

Ты — им брат, и сестра, и мать.

Читайте также:

Усопшим нужна наша молитва: о родительской субботе

Живая связь

К Родительской субботе: Мысли о себе самом