Категории и разделы

Думала куда эту статью скопировать и пришла к выводу, что эта тема более-менее подойдёт. ОЛЬГА НАДПОРОЖСКАЯ. НЕ НУЖНО О ЦЕРКВИ СУДИТЬ ПО ТОРГОВЦАМ   Отвечая на нападки, мы часто говорим, что на Церковь нельзя смотреть только как на «общественный институт», которому присущи те же черты, что и остальному обществу. Церковь, объясняем мы, это Царство не от мiра сего, Богочеловеческий организм, глава которого – Христос. И слышим в ответ: «И где же эта ваша идеальная Церковь»? То, что наши собеседники не видят, не понимают Таинственной жизни Церкви – это их беда. Но ведь и у нас есть беда: наши пороки, которые подвергаются осмеянию именно потому, что принадлежат нам — людям «не от мiра сего», которые, по словам святого Амвросия Оптинского, «должны жить на земле так, как колесо вертится: чуть только одной точкой касается земли, а остальными непременно стремится вверх». Очередным поводом для осмеяния Церкви стал бюстик Путина «из бивня мамонта», продающийся в церковной лавке Троице-Сергиевой Лавры. «Я даже не сразу понял, — пишет автор заметки в altgazeta.ru. — Подумал, какой еще Путин может продаваться в церкви? Там же, вроде, торгуют предметами религиозного культа и поклонения верующих в Христа». Но, пройдясь по лавкам Лавры, автор действительно увидел и бюстик Путина за двадцать семь тысяч, и «подарочный набор» (кажется, фляжка и рюмки) за сорок пять, и наручные часы за пятьдесят три. «На ценниках покрупнее написано не «цена», а «сумма пожертвования», — отмечает наблюдательный, хотя и не очень грамотный автор. — При чем, таких лавок в лавре и на прилегающей к ней территории больше десятка. А еще есть лавки и магазины монастырских продуктов, книг и цветов. Монастырские трапезные, рестораны, гостиницы, парковки и экскурсии с платным «благословлением» использования фотоаппарата на территории этого памятника истории и культуры».   Что же ответить ему на это? Что в Лавре он не заметил главного – Свято-Троицкого собора с мощами преподобного Сергия Радонежского, игумена Русской земли? Что святой Сергий, поселившись на этом месте, своими руками построил первую деревянную церковку, и позже, когда вокруг него собралась чтившая его братия, по-прежнему носил убогую одежду, сам рубил дрова, носил воду, пек хлеб и иногда по несколько дней оставался без еды? Что сегодня и в Троицком соборе, и в других лаврских Храмах ежедневно служится Божественная литургия, совершается Таинство Евхаристии, и автор заметки сам может прийти туда с покаянным сердцем? Что Православие – там, в Храме, у аналоя с Крестом и Евангелием, а не в лавке, где продается бюст президента и малахитовые часы? Но у него уже сложилось личное впечатление, Церковь для него – большая лавка и, как и многие другие, он не собирается приходить сюда с какими-то духовными поисками. Как и мы не пойдем молиться в ювелирный салон. В конце текста автор раскрывает нам свой главный секрет: оказывается, у производителя этот бюстик Путина можно купить всего за 15 тысяч рублей! «Получается, рясаносы из лавры наваривают на её продаже 12 тысяч рублей (80% от стоимости)», — заключает он. Под этой заметкой оставлено много комментариев, но вполне исчерпывающим стал уже первый из них: И вошел Иисус в храм Божий и выгнал всех продающих и покупающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей, и говорил им: написано: «дом Мой домом молитвы наречется»; а вы сделали его вертепом разбойников (Мф. 21:12-13). Только, в очередной раз справедливо вспоминая эти слова, мы забываем одно: когда Господь изгнал продающих и покупающих, Храм не остался пустым. Ведь там ещё были молящиеся, и Сам Христос, и Его апостолы – а это и есть Церковь. Не нужно судить о ней по торговцам, которые вновь расставляют свои столы.  

Об Ольге Александровне Кавелиной (продолжение)     После ареста архиепископа Варфоломея она и еще несколько прихожанок вывезли из еще неопечатанной кельи книги и архивные материалы. Позднее ей пришлось сопровождать отца Зосиму (Нилова) во время его спешного ночного отъезда из Волоколамска в виду угрожавшего ему ареста, а затем ее семья некоторое время прятала его у себя дома. Она всегда считала, что лишь чудом сама избежала ареста и лагеря. В самом начале Великой Отечественной войны был арестован отец Феодор (Богоявленский). Незадолго перед тем была вызвана на допрос и Ольга Александровна. Она поняла, что этот допрос был предвестием ареста, что ее оставили на свободе лишь в надежде, что она невольно “приведет” слежку к отцу Феодору, который некоторое время скрывался в доме у своей сестры. Но буквально на следующий день после допроса Ольга Александровна была вызвана к руководству министерства и откомандирована в Свердловск (Екатеринбург) готовить эвакуацию их ведомства, причем ей было позволено вывезти с собой из Москвы и родных. “Я стояла перед ними, — вспоминала Ольга Александровна, — и чувствовала, как десница Божия опускается мне на голову, уводя от ареста”. Приехав в Свердловск накануне дня Петра и Павла, она опустилась на пол в пустой комнате общежития, наугад открыла праздничную минею, незадолго перед тем подаренную отцом Феодором, и наткнулась на листок, заложенный как раз между страницами службы первоверховным Апостолам. Это было последнее наставление ее духовника и духовного брата, его духовное завещание2. Жизнь сводила Ольгу Александровну со многими замечательными христианами ушедшего столетия. Среди них были, например, митрополит Иоанн (Вендланд), архимандриты Таврион (Батозский) и Иоанн (Крестьянкин), отец Димитрий Дудко. Она дружила с архиепископом Василием (Кривошеиным), который приходился ей двоюродным братом по линии матери. Они не раз встречались во время приездов Владыки в СССР, переписывались. На сведения о церковной жизни в СССР, полученные от Ольги Александровны и ее сестер, архиепископ Василий не раз ссылается в своих воспоминаниях. Она обладала даром чувствовать человека и несколькими словами передавать его духовный облик. Ее свидетельство об ушедших всегда опиралось на яркие жизненные детали и через них раскрывало духовное содержание человека или происходивших событий. Она замечательно рассказывала о своих братьях и сестрах по общине Высоко-Петровского монастыря. «В Петровском, — говорила она, — было несколько “стад”, сплоченных вокруг своих старцев. И чужой человек всегда мог понять, где чьи: вот агафоновские, вот владыкины, вот митрофановские. “Владыкины” (чада епископа Варфоломея) — все очень умные, очень образованные и нервные. Агафоновские (то есть духовные дети архимандрита Агафона (Лебедева)) — те, наоборот, спокойные и почти святые. “Митрофановские” (духовные дети игумена Мирофана (Тихонова), старейшего наставника Высоко-Петровского монастыря) — все ясные и простые». Ее рассказы были необходимым дополнением к воспоминаниям о Высоко-Петровском монастыре ее старшей духовной сестры монахини Игнатии (Пузик; 1903–2004). Для всех, кому дорого наследие Петровских старцев, они вместе были живой связью с их образами и с их духовным опытом. Таким же связующим звеном Ольга Александровна была и для прихожан храма святителя Митрофания Воронежского. Как сказал на ее отпевании отец Димитрий Смирнов: “От нашего храма (к началу его восстановления) остались только три вещи: стены, икона святителя Митрофания из местного ряда и Ольга Александровна”. Она помнила последнего настоятеля храма — ныне священномученика Владимира Медведюка, расстрелянного в Бутово. О владыке Иоанне (Вендланде) она рассказывала, как, будучи архиереем, он навещал своих родных в Переяславле. Он шел пешком через город обязательно с авоськой в руках, в которой лежали одна или две баночки какого-нибудь варенья. И вы понимали, что в этом жесте трогательной заботы проявлялись простота и настоящее смирение без позы и смиреннословия — важнейшие качества его христианской души. Рассказывала Ольга Александровна и о том, как случайно увидела тогда еще тайного иеромонаха Иоанна в алтаре только что открытого после войны Успенского собора Троице-Сер­гиевой Лавры, первым наместником которой стал духовный руководитель отца Иоанна архимандрит, а позднее епископ Гурий (Егоров). “Через отверстые царские врата на всенощной, — говорила Ольга Александровна, — я увидела, что он, стоя в алтаре, в своем поношенном пиджаке, молился так, что не видел никого вокруг себя, было ощущение, что огненный столп над ним бьет прямо в небо. Я запомнила его таким, а позднее поняла — он молился о своем пути, потому что в этот момент он видимо принимал решение о выходе на открытое служение”. С отцом Таврионом (Батозским) она познакомилась во время своих посещений Спасо-Преображенской пустыни под Ел­гавой (Латвия). Она говорила: “Монахини пустыньки не понимали его. Они не понимали, что этот человек прошел лагеря и сохранил радость о Христе, и знал, что современный человек нуждается в свидетельстве об этой радости, и отец Таврион изливал эту радость в служении литургии, в украшении храма…”. Мысль о том, насколько важно для нынешнего христианина понять опыт новомучеников и исповедников Российских, была одной из центральных в ее размышлениях и беседах последних лет. Она остро чувствовала вопиющее непонимание этого опыта, обличающее нашу духовную слепоту и окаменение сердца. Главным примером этой слепоты, не дававшим ей покоя, постоянно отзывавшимся болью в ее сердце, для нее была судьба ее первого наставника — архиепископа Варфоломея (Ремова), расстрелянного в 1935 г. по обвинению в “шпионаже в пользу Ватикана”, а в наше время обвиненного в тайном католичестве. Через всю свою жизнь она пронесла тесный духовный контакт с Владыкой и в последние годы не уставала свидетельствовать о нем, о его подвиге, когда, защищая свою общину и всю Русскую Церковь, он пожертвовал и своей жизнью, и своим добрым именем. Примечательно, что в этом она была едина с покойным отцом Иоанном (Крестьянкиным). Непонимание того, как жили христиане при советской власти, нежелание впустить в свое сердце опыт новомучеников, тем самым понять — в чем их подлинное величие, воспринимались ими как главная трагедия современных российских христиан и как серьезная духовная угроза будущему нашей Церкви. Сегодня, когда и архимандрит Иоанн, и Ольга Александровна отошли от нас в селения праведных, можно привести фрагмент из адресованного ей в середине ноября 1999 г. письма Печерского старца. Оно стало ответом отца Иоанна на просьбу Ольги Александровны молиться о том, чтобы образ владыки Варфоломея был очищен от клеветы: «Живых свидетелей того периода жизни Церкви остается все меньше, а слышавшим о нем трудно и представить, а тем более понять все тогда происходящее. Живя в оголтелой, разнузданной “свободе”, как представить жизнь в застенке. Но у Бога все на своем месте <–> и Небо и земля, и ин суд Божий, и ин суд человеческий. Так что нам<,> верующим несомненно Богу<,> не страшны лабиринты любой лжи и казуистики, ибо Истина хранится неповрежденной в руце Божией<,> и в угодное Богу время Он выпускает ее на свободу, чтобы посрамить и самую правдоподобную ложь. Так что молимся и трудимся и ждем Божие определение о сем». В день своего 16-летия Ольга Кавелина пришла на службу в храм преподобного Сергия на Большой Дмитровке, где тогда находилась Петровская община, и обратилась к владыке Варфоломею: “У меня сегодня день рожденья. Скажите мне что-нибудь”, — предполагая, что он даст ей наставление в приватной беседе. Владыка ответил ей. Он поставил ее перед собой посреди храма и обратил к ней свою проповедь. Центральный образ этой проповеди она запомнила на всю жизнь, и даже за несколько дней до смерти она в который раз говорила о том дне. “В Америке была выставка, — обращался к ней владыка Варфоломей. — Были выставлены все достижения цивилизации, представлены все штаты этой обширной и богатой земли. Среди экспонатов была клетка, в которой сидел негр. Живой негр. Он улыбался, гляда на проходящую толпу. Кто-то из толпы спросил его: Чего же ты радуешься? Ты же в клетке. — Да, отвечал негр, но я со Христом, и поэтому я свободен. Будь и ты со Христом, — заключил Владыка, — и ты будешь воистину свободна”. Так она и жила...    С годами маленькая располневшая женщина с мягкими чертами лица и лучистыми глазами стала наставником многих людей. Ее родственники вспоминают, что у нее был особенный, редкий дар – притягивать к себе людей. И если уж кого брала она под свое крыло ,то, как говорится, «пасла по жизни» - столь высока была ее ответственность за человека. К ней приходили за советом. И она порой буквально одним словом разрешала сложные проблемы, развязывала жизненные узлы. К ней шли с вопросами веры и церковных отношений разные люди – и молодой священник, и человек, много повидавший на своем веку. Ольга Александровна была открыта для всех. Ее дом в шутку называли домом открытых дверей. И когда она по болезни уже не могла выходить на улицу, вечерами собирала у себя людей. Представьте только, в определенные дни у нее даже проходили службы. Сколько же людей привела она в церковь! Ольга Александровна была еще и замечательным рассказчиком. Человек очень образованный и начитанный, она охотно делилась всем, что знала. Особенно любили слушать ее рассказы из истории Православия. Знающие ее люди уверяют: общение с ней было истинным наслаждением. В ней удивительным образом сочеталась молодость д с мудростью возраста и жизненным опытом. Недаром она умела дружить с молодыми, при этом всегда как-то ненавязчиво наставляя их на путь истинный. В последний год, будучи тяжело больной (хотя о мере ее физических  страданий можно было только догадываться, она не любила никому докучать жалобами), Ольга Александровна подает прошение на имя наместника Свято-Ввденского монастыря Оптина Пустынь. Приведем его дословно, потому что нельзя не восхищаться силой духа этой удивительной  русской женщины. Прошение.
Прошу Вашего благословения на захоронение моего праха после кончины на некрополе монастыря Оптина Пустынь, где похоронены моя прабабушка М.М. Кавелина и ее дети (братья и сестры архимандрита Леонида Кавелина). Святейший Патриарх Московский и всея Руси Апексий П благословил похороны инокини Серафимы – Ольги Александровны Кавелиной – в Оптиной Пустыни, откуда и начался ее путь в вечную жизнь.  

В местах памяти о замечательных людях время теряет свою разрушительную силу, не предаёт их забвению. У Достоевского есть странное свойство: места, где он жил, удивительным образом сохраняют колорит  той жизни, которую он описывал. Как здорово было окунуться в мир Федора Михайловича ,нетронутого современными реалями. Наш безумный мир остался за стенами этого дома.Федор Достоевский вместе со своими родителями ,братьями и сёстрами прожил здесь 15,5 лет: от рождения 11 ноября 1821 года до отъезда в Санкт-Петербург в середине мая 1837 года.Радует то,что квартира ни разу не перестраивалась.Стены, печи и перекрытия сохранились такими, какими они были при жизни писателя. Можно использовать книгу « Воспоминания »  , написанную младшим братом писателя-А.М.Достоевского, в качестве путеводителя по квартире. Всё будет узнаваемо. Мариинская больница для бедных ,где служил лекарем отец Ф.М.Достоевского ,выглядит как дворянская усадьба)или как театр ) Перед зданием больницы памятник Ф.М.Достоевскому «В октябре (1821 года) родился младенец в доме больницы бедных у штаб-лекаря Михаила Андреевича Достоевского, сын Федор» была сделана запись в «Книге для записи крещеных и отпетых в церкви Петра и Павла, что при больнице».Именно с этого экспоната  начинается экспозиция .Имя младенца соседствует с теми, кто лежал и умер в больнице: солдатка, отставной капитан, жена служителя монастыря, отпущенный на волю дворовый человек. В детской стояло 2 сундука на которых спали Михаил  и Фёдор.                                                                                             По вечерам в этой комнате звучали сказки няни Алёны Фроловны.Федор Михайлович вспоминал ,что уже в три года он сам пытался сочинять замысловатые и страшные истории.Здесь же стоят немногочисленные детские игрушки,в которые дети играли под присмотром мамы,занимающейся рукоделием.                                                                                               На ломберном столе лежит Библия,раскрытая на " Книге Иова" ,изданная в 1815 году.Все ветхозаветные истории читала детям любимая матушка  Мария Федоровна,которая вышла из купеческой семьи и выросла в Боровске.Она была первым учителем своих ребятишек.Первым учебником для всех детей были" Сто четыре священные истории". С экземпляром этой книги Федор Михайлович не расставался и берёг его всю жизнь,как святыню. Деревянные народные игрушки покупали во время поездок в Троице-Сергиеву лавру.На таких игрушках воспитывались яркие светлые личности,в отличие от современных трансформеров,барби и непонятных страшных монстров.   продолжение следует

Я "Бесы" не читала, увы. 

На оптинской страничке в Вк периодически публикуются данные о нашедших свой последний приют в святой Оптинской земле. Возможно, среди форумчан есть люди, которые могли бы рассказать о тех, кто похоронен на Оптинском некрополе. Мой рассказ не личный, это из Оптинского альманаха и интернета.   В Оптине среди богомольцев есть такая традиция - после службы, или в любое другое свободное время обойти дорогие, почему-то такие родные, могилки, приложится к Кресту, воздохнуть, иногда получить утешение в виде просфорочки или конфетки, или пакетика чая, или шоколадки, оставленной чьей-то любвеобильной рукой.   В том ряду захоронений с левой стороны от Часовни убиенных братий есть могила, над которой возвышается белый крест. Если не ошибаюсь, перед могилой монахини Татианы (Пеньковой) ( вот тоже интересно, какая  была женщина, сын которой был архимандритом и без малого 30 лет возглавлял Оптину Пустынь).  На табличке под крестом  написано: Инокиня Серафима (Ольга Александровна Кавелина), даты рожления и смерти то ли нечитаемы, то ли просто остались без внимания, но слово "инокиня" рисовало в представлении среднего возраста женщину, видимо болевшую и почившую молодой. А вот что говорится в сведениях о ней.   История этого старинного дворянского рода восходит к семнадцатому веку. В течении четырех столетий фамилия Кавелиных была прославлена людьми, служивших верой-правдой Богу и родному Отечеству. Среди них – дьяк патриарших приказов и участник Отечественной войны 1812 года, генерал-губернатор Санкт-Петербургской губернии и директор Санкт-Петербургского университета, а еще историк, правовед…Наконец, широко известная и почитаемая в истории русской православной Церкви личность – архимандрит Леонид (Лев Александрович Кавелин), историк, духовный писатель, начальник Русской православной миссии в Иерусалиме, а с 1877 года наместник Троице-Сергиевой Лавры. Свой путь он начинал в Оптиной Пустыни, где принял монашеский постриг. Оптина всегда была значимым местом для многих Кавелиных. Сюда, в оптинскую благодать, они стремились при жизни. Здесь захотели обрести и вечный покой. В 2006 году на оптинском некрополе рядом с могилами Кавелиных появилась еще одна – рясофорной монахини Серафимы, в миру Ольги Александровны Кавелиной. Ее дед был родным братом архимандрита Леонида. Вот так через года и поколения отозвалась в ее судьбе преемственность еще и родства духовного.
Ольга Александровна родилась в Москве в семье полковника императорской гвардии, преподавателя Александровского военного училища. Она была младшей из четырех сестер и принадлежала к старинному дворянскому роду: родословная Кавелиных восходит к первой половине XVII века. Среди них были дьяк патриарших приказов, участник войны 1812 г. и генерал-губер­натор Санкт-Петербургской губернии, директор Санкт-Петер­бург­ского университета и знаменитый историк и правовед. Сама Ольга Александровна особенно почитала архимандрита Леонида (Льва Александровича Кавелина; 1822–1891) — постриженника Оптиной пустыни, который был церковным историком и археологом, членом-корреспондентом Академии наук, с 1877 г. — наместником Троице-Сергиевой Лавры.
В советское время она как дворянка не имела права на высшее образование. Не без препятствий она закончила редакционный техникум и всю жизнь проработала в Министерстве черной металлургии СССР, в отраслевом издательстве “Металлург­издат”.
Прихожанкой Высоко-Петровского монастыря она стала в 15 лет. Первым ее наставником был сам настоятель монастыря — епископ Варфоломей (Ремов; †1935). Он не был ее духовником в обычном понимании — Ольга Александровна у него не исповедывалась, но он был ее первым старцем: без его благословения она не делала ни единого шага, он указывал, к кому из Петровских духовников она пойдет на исповедь, он, в конце концов, направил ее под руководство архимандрита Никиты (Ку­роч­кина; †1937).
Отец Никита стал ее старцем, родившим в вечную жизнь и определившим весь ее жизненный путь. Он, судя по фотографиям, предсмертному портрету и воспоминаниям, был невысоким, полноватым человеком с мягкими чертами лица. Однако именно отца Никиту (вместе с наместником монастыря архимандритом Агафоном, в схиме — Игнатием (Лебедевым) епископ Варфоломей именовал пиргом — столпом своего прихода и своей монашеской общины.
Думается, Ольга Александровна в чем-то походила на своего старца. Маленькая полная женщина с устремленными на вас сияющими глазами. Она стала одной из ближайших его духовных дочерей. После его смерти она окормлялась у архимандрита Зосимы (Нилова; †1939), а затем — у иеромонаха Феодора (Бо­го­явленского; †1943). Отец Феодор был одним из ближайших и преданнейших духовных детей отца Никиты. По свидетельству Ольги Александровны, отец Феодор во многом воспринял дух руководства их общего старца. Погибший в заключении отец Феодор ныне прославлен в лике преподобномучеников.
Во время Великой Отечественной войны, когда почти все Петровские духовники уже умерли или погибли в заключении, большая часть их постриженников собралась у ног архимандрита Исидора (Скачкова; †1959). У него стала окормляться и Ольга Александровна. 16 октября 1956 г. отец Исидор постриг ее в рясофор, дав имя в честь преподобного Серафима Саровского. Представляется, что старец дал новопостриженной очень подходящее имя. Недаром монахиня Игнатия, еще один из известных членов Петровской общины, говорила, что отец Исидор обладал даром нарекать в постриге имена, соответствующие призванию человека. Имя Серафима, пламенная, как нельзя более соответствовало живому, общительному, энергичному характеру Ольги Александровны. (“Пламенность” была и в ее облике. Недаром еще в 1930-е гг. в Петровском за ней закрепилось прозвание “Ольга рыжая”.)
Как одна из самых младших членов общины она часто выполняла трудоемкие, а иногда опасные поручения. Так, она ездила за свечами для храма. В условиях, когда Патриаршая Церковь не имела своих свечных заводов, ее потребность в свечах и других элементарных предметах церковного обихода удовлетворялась за счет кустарного производства. В 1920–1930-х гг. членам общины Высоко-Петровского монастыря приходилось покупать свечи для своей церкви у таких кустарей.
По воспоминаниям самой Ольги Александровны, в определенный день кто-то из прихожан ехал по указанному настоятелем или старостой адресу и там, назвав хозяйку дома по имени-отчеству — что, видимо, служило знаком благонадежности, — покупал одну или две сумки свечей. Через некоторое время операция повторялась другим доверенным прихожанином. Ольге Александровне неоднократно приходилось уносить на своих плечах тяжелый рюкзак со свечами.
(Есть продолжение...)   На 2-ой фотографии Ольга Александровна Кавелина за год до смерти.   p/s. В Житии преподобного Старца Макария Оптинского говорится о том, что имение  мамы Льва Александровича Кавелина находилось в 10-ти верстах от Оптины, Старец гостил там иногда. Лев Александрович в числе трёх отцов Оптиной Пустыни занимался переводами святоотеческих книг, организованных Старцем Макарием      

Воистинну, велик Господь!
Слава Тебе, Господи! Как вы не случайно мне это пишите. Могочино для меня именно сейчас многое значит. Благодарю!!!   

Благодарю !  

Лариса, спаси Господи за фоточки. Мы там были в час пик, на фоне картин народа много получилось. Музей небольшой совсем. И как же по душе пришлось, что он совсем не компьютезирован нисколько. Хотя у прогрессирующих людей были ахи-охи-какжетак. Но такая атмосфера  отсутствия любой техники, кроме кассового аппарата при входе, помогает присутствовать только там, в тех самых стенах...Информации тоже не много, она в основном кратко описывает сами комнаты.  Сразу по входе в бывший больничный коридор справа у окна будет музейная стеклянная стойка, где выставлена ручка Федора Михайловича. Перьевая, пришедшая на смену гусиному перу. Мы этот экспонат почти пропустили, если бы не школьники, точно бы не увидели, так тянуло туда, в комнаты. И если будет там присутствовать смотрительница, достаточно пожилая, но такая, с харизмой )) - спрашивайте ее, она кладезь информации и любви к Федору Михайловичу, его супруге, творчеству. Ждём фото.