Вот, новоначальный брат Гавриил и на первом своем послушании в хлебной! В монастырях это послушание считается самым трудным и беспокойным, и потому оно является как бы своего рода пробным камнем для испытания послушника. Тут требуется не только хорошая физическая сила и здоровье, но и вообще терпение — основная добродетель Евангельская. «В терпении вашем стяжите души ваша». В хлебной работа пыльная, притом в постоянном жару и поту. Но брат Гавриил с радостью проходил свое послушание и на трудности внешние не обращал внимания.

— Ведь я монах! Значит, должен идти путем самоотвержения — отвергнуть себя и не иметь никакой любви к телу и ничего общего с ним и презирать все хотения его.

Надо проходить все ужасы и переносить их!.

<img src=http://www.optina.ru//photos/blog/i16.jpg width=250 hspace=10 vspace=10 align=left>В Оптиной пустыни брату Гавриилу надо было вставать и в два часа ночи — к утрене. Вместе с другими послушниками он стоял в церкви до кафизм: а как начнут читать кафизмы,— все девять хлебников, в том числе и брат Гавриил, уходят месить хлебы, и, пока тесто «подходило», ложились по лавкам и отдыхали. Потом сажали хлебы в печь и тотчас растворяли новую опару. Как только вынимали из печи первые хлебы,—принимались месить вторые, и дожидаясь их «подхода», пили чай. Затем разделывалипо формам, садили в печь, разводили в третий раз опару. А потом хлебы в печи,— шли на трапезу и обедали.

После обеда можно было отдохнуть, но не более полчаса: нужно было вынимать вторые хлебы, разделывать по формам третьи и сажать их в печь. Уже тут только уходили в свои кельи на несколько часов (приблизительно на 5-6), и пользовались этим по своему усмотрению. Затем снова собирались в хлебную и вынимали хлебы, а в семь часов вечера ходили на правило и к Старцу в скит и от туда возвращались к девяти вечера опять делать «постанов» к следующему дню. Таким образом, выпекалось три раза по 25 пудов, всего 75 пудов в сутки. Но брату Гавриилу, кроме того, былопоручено еще ходить ежедневно к ранней обедне — петь на правом клиросе, а впраздники и по воскресеньям — петь в соборе на левом клиросе и звонить в один большой колокол.

Трудов было много, свободного времени мало. В таком положении многие из новоначальных начинают скучать, унывать и даже роптать на монастырские порядки. До поступления в монастырь им нередко представляется, что монахи только молятся, и потому сами «готовясь» к монашеству, еще загодя в миру начинают отказываться от работы, живут якобы уже «не от мира сего» и принимают на себя самочинные подвиги, которыми и услаждаются невольно. В такой своеобразной прелести жить в миру,конечно, легче, нежели в монастыре, где требуются и труды и подчинение воли настоятелю и старцам. Еще труднее тем, кто в миру приобрел пристрастие к мясу, водке, легкомысленному поведению. Для таковых скоро наступает утомление и разочарование в себе, ибо видят себя по поступлении в монастырь как бы позади других отставшими, да и враг не дремлет—нагоняет дух уныния.

В то же время прежние страсти начинают требовать себе удовлетворения и смущают послушника немонашескими помыслами. Ему бы следовало все свое состояние открыть старцу, ноложный стыд удерживает его, и потому послушник мучится в бесплодной борьбе с собой и приходит в еще большее расстройство и уныние.

<img src=http://www.optina.ru/photos/albums/4477.jpg width=500 hspace=10 vspace=10 align=right>У брата Гавриила и было несколько именно таких товарищей по послушанию. И они охотнее открывали свои переживания ему, чем старцу — тем более, что видели его всегда ровным, радостным и даже веселым, при одинаковых трудах с ними. Они знали, что секрет этой бодрости лежит в откровениях помыслов старцу и советах его, и потому начали заказывать брату Гавриилу спросить старца и об их душевных муках.

А Ганя, памятуя наставление о. Исаакия, неопустительно ходил к старцу в скит, и если нечего сказать, так просто бывало, получит благословение для себя и для своих товарищей, да кстати о борьбе их поговорит со старцем. При этом ему открывались обе стороны человеческой души: здоровая—святая, и болезненно-греховная, а старец указывал и врачевство от греховного недуга и уполномочивал брата Гавриила руководить его доверителями. Если и сам брат Гавриил чувствовал какие движения в себе греховные, тоже все нес к старцу и свободно открывал перед ним свое сердце. Откровенность, простота и искренность были качествами, которые он воспитал еще в родительском дому, когда все свои мысли и чувства открывал родителям и отних получал советы. Эти советы и тогда были ему полезны, ибо родители жили свято и во всем руководились Св. Евангелием, и примерами и наставлениями Угодников Божиих. Еще тогда эти советы помогли Гане сохранить себя от мирских пристрастий: увлечений, поэтому и в монастыре ему легко было жить, легко открывать себя старцу, пред которым он благоговел, как и вся лучшая братия.

А беседы старца? Они были не только елеем на сердечную рану для Гани, но открывали ему и источник святой жизни. И эта жизнь в лице старцев — о. Амвросия, о. Исаакия, о. Иллариона, о. Мелхиседека и других,— была не в дали сотых веков, а тут, у всех пред глазами, исполненная молитвенных трудов, блиставшая дарами Духа Божия, рассуждением, прозорливостью, исцелением и чудесами.

Прибавьте к этим живым примерам еще бесчисленные рассказы о недавно — по тому времени — почивших старцах: о. Леониде (+1841), о. Макарие (+ 1860), о. Моисее (+ 1868), которые были еще более могучи духом и славны о Господе и заветами которых старалась жить вся Оптина пустынь. Этим старцам подражали — кто в чем мог, или кому что нравилось, конечно, с благословения и одобрения тоже старцев позднейших.

И было то дивно, что привсем разнообразии времени, подвигов и характеров, у всех была одна душа, одно сердце, и это «одно», связующее всех древних и новых подвижников в один неразрывный святой союз, была любовь о Христе. Она привлекала к старцам всех и, как свет от света, зажигала ответную к ним любовь их учеников и духовных чад. Исполненная духом кротости и смирения, она делала Старцев и игуменов оптинских не начальниками над вверенным им братством, а мудрыми Строителями его духовного возрастания, всемирно помогающими каждому брату в его послушании — советом, в скорбях — сочувствием, в искушениях — молитвою.

Братия не видели ни в ком из них ни соблазна, ни разрушающего гнева, и потому батюшка о. Гавриил, уже сам будучи старцем, при воспоминании об Оптиной пустыни, всегда говорил: «Да, мы чувствовали там себя, как в среде святых, и ходили со страхом как по земле святой..

другие части