Это произошло, как всегда, после многомесячного отлынивания от исповеди. Я ела сливы и проглотила косточку. Нормальные люди, наверно, не кладут в рот сливы целиком, и им не надо думать о том,чтобы выплюнуть кость вовремя. Я на нормальность не претендую. Ну, проглотила и проглотила. Но на следующий день утром я почувствовала колики и поняла, что косточка застряла. Всё, что я собиралась сказать на исповеди когда-нибудь, при удобном случае, как-то быстро спрессовалось у меня в голове, и я подготовилась очень быстро, но саму исповедь отложила на завтра, а про себя подумала, что до завтра косточка может как-нибудь вывернуться и пройти дальше. Как бы не так! На другое утро я проснулась с болью в том же месте... Батюшка спокойно отреагировал на мою бурную исповедь, сказал, что надо молиться Святителю Николаю. Но я вышла из храма и срочно всё забыла. Заехала домой за тётей, и мы поехали вместе в институт Склифосовского сдаваться врачам. Одновременно с нами в приёмное отделение на "скорой" прибыл с ножевым ранением в области сердца пьяный дядька из ресторана. Его пытаются уложить, он поминутно вскакивает, кричит, кровь льётся. Все к нему сбежались. Со мною возиться было особо некому, я самотёком прибыла, на своих ногах. Врач нащупал косточку. Она так никуда и не сдвинулась с места за сутки. "Некогда, - говорит, - мне с вами заниматься, езжайте домой, съешьте побольше чего-нибудь вязкого, мяса, хлеба. Если до завтра не выйдет, вызывайте "скорую"". Мы приехали домой.

Небольшое отступление. У меня подруга есть, Любовь, редкой души человек. Её родители после заключения скрывали в своём доме одну схимницу, немало потерпевшую за веру. Матушка прожила у них в семье много лет, до самой кончины. Любовь и её брат при жизни матушки ничего без её благословения не делали. Потому монастырская закалка у Любы сохранилась, несмотря на все пожизненные "семейности", в которых Любе довелось участвовать позже. Она, кстати, потом мне помогала за тётей ухаживать, была на подхвате, когда та слегла.

И вот я звоню этой Любе, объясняю ситуацию, мол, срочно нужно какое-то народное средство. "Так, - говорит эта трезвая голова, - тебе батюшка что-то сказал по поводу этой косточки?" "Да-а-а, велел Святителю Николаю молиться...". "Ты молилась?" Не-е-ет". Люба высказала мне всё, что она обо мне думала, не стесняясь в выражениях. У неё день рождения на праздник Николы Зимнего, когда кто-то ленится молиться Святителю Николаю, она это воспринимает, как личную обиду. В общем, я повесила трубку, взяла икону Святителя и приложилась к ней, перед тем как начать чтение канона с акафистом. Сказала что-то коротко, вроде "Святителю отче Николае, моли Бога о нас!" В ту же секунду меня скрутило. Думаю: всё, прободение. Внутри всё кувыркалось. Наконец, мой организм затих. Я доплелась до туалета. На сверкающее белизной дно унитаза одиноко упала аккуратненькая сливовая косточка, от её стука у меня аж в ушах зазвенело. Больше ничего не происходило. Тишина, белизна и она. И я, ду-у-ура, автоматически нажала на спуск воды. Канон с акафистом был прочитан на мажорных тонах. На следующий день, увидев меня в храме, батюшка удивлённо спросил: "Это что же, без операции обошлось?" Я кивнула. Но, кажется, соврала. Операция была. Точно.