Прощаясь с другом моим, зашли мы с ним в храм. Службы не было. Подошел я со слезами к чудотворной иконе Божией Мате­ри, и когда помолился Ей, изнемогая от волновавших меня чувств, и подошел к Ней прикладываться, то вложил за ризу иконы приготовленную мной заранее записку, как бы прошение к Самой Преблагословенной, чтобы Она помог­ла мне избавиться от мира и сохранила меня во всех путях моей жизни.

И сказал я затем вслух Ей, Владычице:

— Тебе, Матерь Бога моего, вверяю я душу свою и молю Тебя: исходатайствуй мне благословение на увольнение от мира. Сын Твой и Господь мой сказал, что грядущего к Нему Он не изгоняет вон, а я вот другой раз выхожу от Него об­ратно в мир... Где же обещание Его? Неужели грехи мои победили Его благость? Помоги, Владычица!.. — И многи­ми другими словами молился я Преблагословенной.

И, обнявшись в последний раз с отцом Филаретом, пу­стился вновь в тот опостылевший мне мир, от которого так отбивался и к которому все еще оказывался прикованным какой-то тяжкой, точно заколдованной, цепью.

Не могу выразить словами всю скорбь сердца моего, когда я шел обратно в мир. Я не рад был даже своему суще­ствованию... И пришла мне дорогой мысль зайти к моему старцу в Оптину пустынь. Помысл говорил во мне, что если я его теперь не увижу, то уже более никогда его на этом све­те не увижу. Дорога мне была на Лебедянь, к родителю, и, чтобы дойти до Оптиной, мне надо было сделать сто два­дцать верст крюку. И я это сделал.

Когда увидел меня батюшка Макарий, смущенного и в слезах, то стал меня утешать и сказал мне:

— Не скорби: в силах Господь утешить тебя и извести тебя из мира.

— Нет, батюшка, — отвечал я, — верно, грех моих ради, Господь отвергнул меня от звания иноческого.

— Не так говоришь, — возразил старец. — Грядущего к Нему Он не изгоняет вон. Моли Его благость и предайся святой Его воле, и Той сотворит. Верь мне: будешь ты мона­хом, но когда и в какое время, этого я не могу сказать тебе, но думаю, что со смертью родителя твоего тебе откроется путь к иночеству. А теперь укрепи себя надеждой на Бога и иди к родителю и по силе нужды его с сиротами, твоими сестрами, усиль свою сыновнюю обязанность в обеспече­ние их сиротства и его старости. Будет время, что и сверх твоего ожидания откроется путь к желаемой цели. Теперь же иди и исполняй обязанности сына.

И когда я уходил из благословенного скита Оптиной, то — о старец мой любвеобильный! — он пошел меня про­вожать. И когда я плакал дорогой, он остановился сам, остановил меня и сказал:

— Жаль мне тебя: ты идешь в мир — с тобой встретят­ся искушения... Но помни слова мои: не отчаивайся! Еще повторяю тебе: с тобой будут искушения — не отчаивай­ся. Сон, когда-то виденный тобой, что ты горел в огне раз­ных цветов, и указывает на эти разного рода искушения. Но искушения породят в тебе ведение, а познание своих немощей обогатит тебя смирением, и ты будешь снисхо­дительнее к другим. Повторяю тебе опять: будут с тобой искушения, но не отчаивайся и, что бы с тобой ни было, пиши ко мне всегда обо всем, а я по силе возможности буду отвечать тебе.

При этих словах старца я упал ему в ноги и, обливая их слезами, просил святых молитв его.

— Господь да благословит тебя, Господь да сохранит тебя, Господь да поможет тебе и да изведет Он тебя. Мир тебе. Не скорби! В силах Бог утешить тебя: придет вре­мя — будешь и монахом. Тогда вспомнишь слова мои. Уве­ряю тебя, что будешь ты монахом!

Это были последние слова блаженной памяти великого старца Макария, обращенные ко мне. Простившись с ним и приняв его последнее на земле целование, я, успокоенный в духе, пошел в Лебедянь к родителю и в мир предстоящих мне искушений.

Предчувствие меня не обмануло: старца Макария я уже на земле более не видел. Соедини нас, Господи, во Царствии Твоем!

Из книги «Записки игумена Феодосия»