Перейти к публикации

OptinaRU

Модераторы
 Просмотреть профиль  Активность

  • Публикации

    3 316

  • Зарегистрирован

  • Посещение

  • Дней в лидерах

    277

Записи блога, опубликованные пользователем OptinaRU

  1. OptinaRU
    Переплыв на монастырском пароме реку, я взошел в Святые врата обители, и когда, подымаясь по уступам горного восхода до других внутренних ворот, я оглянулся, мне представилась противоположная сторона картины: весь город Козельск с его многочисленными храмами в живописной дали. Мне пришло на мысль летописное сказание о долговременной осаде, которую отважился выдержать этот маловажный город со своим юным безвестным князем против несметных полчищ Батыя, не привыкших встречать себе нигде препоны. Вот единственное воспоминание историческое, которым может похвалиться местность Оптиной пустыни.
     
    Посетив собор, я поспешил к настоятелю, в его отдельный домик, и, по счастью, застал его в келье, потому что это было тотчас после малой вечерни: еще оставалось довольно времени до начала всенощной на праздник Рождества Богоматери. Благосклонно принял меня настоятель, отец Моисей; он был предварен о моем приезде братом своим, игуменом малоярославским Антонием, с которым я виделся в его монастыре. Третьего брата, игумена Саровского Исаию, я знал прежде, и мне утешительно было довершить здесь знакомство с благочестивым их семейством в лице старшего из них, о котором давно слышал как о восстановителе Оптиной пустыни. Действительно, кроме двух соборов, благолепно им украшенных, все сколько есть каменных хороших зданий в обители, и ограда и кельи - все это дело рук его, потому что его предместник ничего ему не оставил; а скит есть совершенно его создание, еще более в отношении духовном, нежели вещественном; он положил прочное начало, и ему верно последовали его преемники.
     
    Этот скит был первым предметом нашей беседы, и я просил отца Моисея позволить мне его осмотреть до всенощной, потому что на другой день полагал продолжать путь свой. Радушный игумен извинялся, что не может сам мне сопутствовать в скит, так как готовился служить литургию на праздник; он хотел уже послать со мною своего келейника, когда взошли в его келью два почтенных старца. В одном узнал я с чрезвычайною радостью отца игумена Антония, который по счастливому для меня случаю в этот самый день прибыл в обитель, другого же мне назвал сам настоятель: это был Макарий - начальник скита, которого уже давно я знал если не лично, то по утешительной о нем молве. Не всегда можно встретить соединенными в одной келье трех подобных мужей, достойно носящих иноческие имена свои, и кто имел это утешение, должен благодарить Господа, что не оскудели еще на земле благоговейные рабы Его.
     
    «Вот вам лучшие спутники для посещения скита, - сказал мне настоятель, - потому что оба там начальствовали и могут вполне удовлетворить ваше любопытство». Я весьма обрадовался счастливому случаю, который мне столь неожиданно представился. Отец Антоний ежегодно посещает пустынь для утоления своей духовной жажды; он скорбит об удалении из любимого им скита, где провел семнадцать лет, и о начальственном своем одиночестве в Малом Ярославце. Сколько можно судить по первому взгляду, мнепоказалось такого рода различие в сих трех замечательных характерах: в одном - строгость духовная и углубление во внутреннюю клеть своего сердца от долгого пустынножительства и соответственно своему начальническому положению; в другом - детская простота и любовь, непрестанно изливающаяся из его сердца в каждом приветливом слове и действии; в третьем - созерцательность, примененная опытом к назиданию тех, которые вручили себя его руководству, и между тем не знаешь, кому из трех отдать преимущество…
     
    Вообще должно сказать, что отец Макарий являет вместе с большою опытностью много сердечной духовной теплоты в управлении вверенным ему малым стадом, и потому так плодовиты труды его; особенно действительны искренняя любовь его и откровенное обращение, возбуждающие такую же искренность и со стороны подчиненных. Я не видал напряженного изъявления монашескогопослушания пред его лицом в частых земных поклонах, не всегда искренних, ни потупленного взора с принужденною молчаливостью; напротив, все открыто смотрели ему в глаза, потому что у них не было на сердце ничего для него тайного, изъявляя, однако, глубокое пред ним уважение в каждом слове и действии, и садились только с его дозволения; но все это было совершенно просто, так что, казалось, он обращался в кругу своего семейства и, конечно, с нелицемерным сердцем может сказать: «Се аз и дети яже даде ми Бог» (Евр. 2, 10 - 13). Не в похвалу доброму старцу, не нуждающемуся в земной славе, излагаю здесь то приятное впечатление, которое он произвел на меня в кругу своих духовных чад, но для назидания нашей братии мирян и для примера ищущим ему подражать.
     
    Фрагмент воспоминаний Муравьева А.Н.
    Из книги «Оптина Пустынь в воспоминаниях очевидцев»
  2. OptinaRU
    По уставам иноческого предания, при пострижении от Евангелия предают старицам, а не духовным отцам, кото­рым (то есть старицам) и должны новоначальные откры­вать свою совесть для получения советов и наставлений, как противостоять искушениям вражиим; но это не есть исповедь, а откровение; и в сем случае исполняется апо­стольское предание: Исповедайте убо друг другу согрешения ваша (Иак. 5, 16).
     
    Таинство же исповеди совершенно дру­гое и не имеет к откровению никакого отношения; обязан­ности духовника совершенно другие, нежели отношения к старицам.
     
    Припоминаем об одной синклитике[1], которую архиерей передал одной старице и вопросил ее, в каком на­ходится исправлении. Получил в ответ, что слишком до­бра к ней; тогда он предал ее другой старице, строжайшей, и по прошествии некоторого времени узнал от нее, что сия смягчила ее нравы, — не есть ли оное образ и нынешнего предания? Мать игуменья ваша поступает благоразумно и сообразно уставам иноческого предания, желая сестер за­благовременно приучить к очищению своей совести, до по­стрижения в монашество; а тем самым делает настоящий искус, по преданию святых отец, в иночестве просиявших.
     
    Что же касается до того, что будто в келье без священ­ника нельзя молиться, то это более удивления достойно, нежели вероятия. Сколько видим святых жен, в пустыне жительствовавших, в посте просиявших; чем они занима­лись, как не молитвой в уединении?
     
    Святая Мария Египет­ская в пустыне без пресвитера приносила свои молитвы и токмо в последний год жизни удостоилась узреть святого Зосиму и принять от него Святые Христовы Тайны. На счет же того, что без благословения старицы ничего не де­лать, это не только полезно, но и спасительно.
     
    Из множе­ства примеров, имеющихся в патерике и писаниях святых отец, напоминаем о том ученике, который, будучи послан на послушание от старца в город, едва не впал в любодея­ние, но, воспомянув старца, невидимой силой был восхи­щен и очутился в келье своей.
     
    Что относится до старцев, то в девичьих монастырях подразумевать должно о старицах. Не все старцы были священники, сие ясно видеть можно из жития преподобного Пафнутия Боровского, чудотворца (1 мая), ибо у него в монастыре из семисот братий не было ни одного священника, но все были под руководством старцев.
     
    Итак, лучше сообразоваться с уставами иноческо­го жития и быть спокойными.
     
    В Добротолюбии, в послании святого Кассиана к Леонтину игумену (IV части лист 157, на обороте), напечатано: «Авва Моисей рече: да не точию, яже творим, но и яже по­мышляем, открываем отцем; и да ни в чем же своему по­мыслу веруем, но и во всем словесем старец да последуем; и оно быти добро веруем, еже аще они искусят. Сие же де­лание не точию истинным рассуждением и правым путем инока невредима пребывати устрояет, но и от всех сетей диавольских без вреда того сохраняет».
     
    Сия помянув вашей любви от многого малое и поручая вас покрову Божию и слову благодати Его, остаемся ваши недостойные богомольцы, многогрешный иеросхимонах Леонид и многогрешный иеромонах Макарий.
     
    19 сентября 1840 года.
     
    [1] Синклитика (церк.-слав., из греч.) — близкая родственница высоко­поставленного византийского чиновника, члена правительства.
     
    Из Жизнеописания оптинского старца иеросхимонаха Леонида (в схиме Льва)
  3. OptinaRU
    Сегодня <…> я раскрыл Евангелие и вышла 4-я глава от Марка 35-й стих: Переправимся на ту сторону.
     
    Эти слова Господь сказал Своим ученикам при таких обстоятельствах: Христос и апостолы находились на западном берегу Генисаретского озера; кто не совсем забыл географию, тот знает, что это озеро находится в Азии, в Палестине, расположенной у Средиземного моря. Христос сказал: «Переправимся на ту сторону», и ученики, взяв с собой Иисуса, поплыли. Они находились уже на середине озера, как поднялась сильная буря. Волны заливали лодку, а Христос спал у кормы. Ученики в страхе начали будить учителя: «Господи, Господи, проснись, мы погибаем!» И, восстав, Господь запретил ветру, и сделалась великая тишина. Так говорит об этом Евангелие.
     
    Но есть еще и другой смысл этого повествования.
     
    Каждая душа ищет блаженства, стремится к нему. Но греховная жизнь не дает человеку истинной радости, напротив, несет с собой тоску и разочарование, а в душе раздается голос Божий: «Переправимся на ту сторону», – то есть зовет начать новую жизнь во Христе. Томится душа и нигде не находит утешения. Обращается к родным, но и те не понимают ее: «Надо тебе развлечься, пойдем в театр, мы уже и ложу взяли». Знакомые тоже предлагают разного рода развлечения, но все это не в состоянии утешить душу, ищущую Бога.
    …Когда ученики сели в лодку, то взяли с собой Иисуса. Так и в плавании по житейскому морю необходимо быть с Господом. Замечательно, что Христос находился на западной стороне и поплыл к востоку – всякая христианская душа стремится к востоку, к Горнему Иерусалиму. Но враг не оставляет человека. Вот поднимается сильная буря – буря страстей и скорбей. Нестерпимо тяжело, а Господь как будто позабыл, спит. «Господи! Господи! Спаси меня, я погибаю!» – должна вопиять душа, и Господь, может быть не скоро, но все-таки услышит ее, а когда войдет Он в душу, то сделается великая тишина, умолкнут страсти и водворится мир и радость.
     
    Из бесед прп. Варсонофия Оптинского
     

  4. OptinaRU
    Иеродиакон Палладий более 46-ти лет жил в Оптиной Пустыни; был старец строгого нрава и великий подвижник.
     
    Каких лет отец Палладий оставил мирскую жизнь, неизвестно. Сначала он поступил в Площанскую пустынь, и прожил там года полтора вместе с отцом Макарием (Ивановым), который впоследствии был оптинским старцем. «На общее послушание, – рассказывал отцом Палладий, – мы с отцом Макарием ходили в лапотках. Нам выдавали лыки, и я сам плел лапти для себя и для отца Макария. В Площанской пустыне хотя я жил по паспорту, но был пострижен в рясофор и наречен Паисием. Пошел за увольнением, и случайно попал в Оптину Пустынь».
     
    Строгий блюститель подвижнических правил, отец Палладий очень любил читать жития и писания святых отцов, и был, так сказать, пропитан духом их. Отличительною чертою его в монашестве было строгое и неупустительное хождение в Божий храм. Устав с обрядовой стороны он знал так хорошо, что мог служить для всех примером. Так был бдителен за собою в этом отношении, что внимавшие себе брали его в образец, и следя за ним во все службы, в продолжение целых десятилетий, никогда никто не мог заметить, чтобы он, задремав, не снял в положенное время камилавки, или не положил поклона, хотя имел две весьма большие грыжи. Никогда не прислонялся к стене, но как бы не изнемогал, в неположенное время не сидел.
     
    Нестяжание его было удивительно. В келье его ничего не было, кроме самого необходимого для монаха... Денег у него не было. А если какой благодетель, бывало, поусердствует ему сколько-нибудь денег, он тотчас купит какую- нибудь книгу, или отдаст их о. игумену, и то укоряет себя за то, что взял их, с неделю твердит: «Палладий нанялся жать чужое терние».
     
    Один помещик, бывший в Оптиной Пустыни, подарил ему дорогие карманные часы. Отец Палладий взял их, но как у него часов никогда не было, то по непривычке к их стуканью он вечером никак не мог заснуть. Завернул их в тряпку, накрыл их горшком, и заснул. «Пошел к утрени, но помысел замучил меня, – говорил отец Палладий, – как бы их не украли. Вспомнил слова Спасителя: «идеже будет сокровшце ваше ту и сердце ваше будет», и поскорей отнес их к своему благодетелю, сказав: «Возьми, пожалуйста, их назад, они нарушают мой покой».
     
    Незадолго до смерти отца Палладия келейник настоятеля послал ему ситцевое одеяло. Отец Палладий сначала было взял, но потом сказал посланному: «Брат! Благодари отца за его память, возьми его назад, а то когда помру и пойду по мытарствам, бесы скажут: «Палладий одевался ситцевым одеялом».
     
    Иеромонах Климент (Зедергольм)
     
    Из книги «Подвижники благочестия Оптиной Пустыни».
    Фрагмент жизнеописания иеродиакона Палладия (Иванова)
  5. OptinaRU
    Охранять свою душу от помыслов – это трудное дело, значение которого даже непонятно людям мирским. Нередко говорят: да зачем охранять душу от помыслов? Ну, пришла мысль и ушла – что же бороться с нею? Очень они ошибаются. Мысль не просто приходит и уходит. Иная мысль может погубить душу человека, иной помысл заставляет человека вовсе повернуть на жизненном пути и пойти совсем в другом направлении.
     
    Святые Отцы говорят, что есть помыслы от Бога, помыслы от себя, т.е. своего естества, и помыслы от бесов. Для того чтобы различить, откуда приходят помыслы, внушаются ли они Богом или враждебной силой, или происходят от естества, требуется великая мудрость.
     
    Послужившие Христу воцарятся с Ним. Он им тоже «Свой». Теперь же особенно легко отпасть от Христа и подпасть под власть темной силы. Идешь по улице и видишь: в окне выставлена книга, трактующая, ну, хотя бы о Божественности Христа. Помысл говорит: зайди, купи книгу, прочти. Хорошо, если человек не поверил этому помыслу, если сообразил, что внушается ему эта мысль сатаной, что книга эта враждебна учению Св. Церкви. А другой, смотришь, зашел, купил книгу, прочел – да и повернул в другую сторону, отпал от Христа. Где начало его падения? В помысле лукавом.
     
    Будем стараться исправить свою жизнь и непрестанно каяться в грехах своих. Но является вопрос: а как стяжать покаянное чувство? Единственно – непрестанною Иисусовой молитвою. Будем творить эту молитву по силе своей, и Господь не оставит нас. Он будет нашим Помощником и Утешителем, и введет нас в Свое Царство.
     
    Из бесед прп. Варсонофия Оптинского
  6. OptinaRU
    Вчера, когда читали канон мученице Агафии, то задумался на словах, выражающих (точных слов не помню) мысль: св. мученица сохранила целомудрие и дерзнула на мучение.
    Действительно, только тот может иметь мужество и решиться на мученичество, кто сохранил целомудрие – целое мудрование. Под целомудрием надо разуметь не только сохранение тела, но и всего: надо иметь целый ум, целые чувства, целые мысли, целое тело. Тогда вера сохраняется, а имея целую твердую веру, будешь иметь мужество за веру стоять до смерти, претерпеть все мучения. Но сохранить целомудрие одними своими силами нельзя, нужна молитва, чтобы испросить помощь, сохраняющую нас в целомудрии, нужно молиться и Царице Небесной, и святым, чтобы получить помощь, прийти в первоначальное состояние, когда человек был на такой высоте, что отличался «малым чим от ангел» (Пс. 8, 6). Если же человек прилепится к земному, он не захочет, не будет иметь мужества и стоять за веру, не сможет сохранить веру в чистоте, он погрязнет в земном. Но как помочь ему, когда он потерял целомудрие, прилепившись к земному? Надо каяться, каяться и каяться. Только покаяние, искренне покаяние может спасти человека. Покаяние есть начало духовной жизни. Помолимся Божией Матери, как сегодня и название празднования «Взыскание погибших», чтобы Она избавила нас от тины греховной. 
    Аминь.
  7. OptinaRU
    <iframe title="YouTube video player" width="560" height="349" src="http://www.youtube.com/embed/tB1zkT-3DQw" frameborder="0" allowfullscreen></iframe>
     
    Днесь висит на древе, Иже на водах землю повесивый: венцем от терния облагается, Иже Ангелов Царь: в ложную багряницу облачается, одеваяй небо облаки: заушение прият, Иже во Иордане свободивый Адама: гвоздьми пригвоздися Жених Церковный: копием прободеся Сын Девы. Покланяемся Страстем Твоим, Христе: покланяемся Страстем Твоим, Христе: покланяемся Страстем Твоим, Христе, покажи нам и славное Твое Воскресение.
     
    "Ныне висит на древе Тот, Кто повесил (утвердил) землю на водах; терновым венцом покрывается Ангелов Царь; в порфиру шутовскую одевается Одевающий небо облаками; заушения (пощечины) принимает Освободивший (от греха) Адама в Иордане; гвоздями прибивается Жених Церкви; копьем пронзается Сын Девы. Поклоняемся страданиям Твоим, Христе, поклоняемся страданиям Твоим, Христе, поклоняемся страданиям Твоим, Христе, покажи нам и всеславное Твое Воскресение".
  8. OptinaRU
    Лес подходил к самым стенам. Сзади, и справа, и слева скита стоял и точно охранял его тоже все лес. Некоторые сосны даже пытливо перевесили свои длинные ветви через скитские стены и как бы наблюдали, что там делается.
     
    – Вот это пустыня, древняя палестинская пустыня! – невольно произнес путешественник, изумленный, очарованный внешним видом скита и его безмолвием.
     
    И сколько глубокого смысла в этой тропинке с ее изгибами! Да, путь к внутреннему покою – не прямой, не открытый и не просторный путь. Не вдруг он дается подвижнику. Много житейских изгибов нужно пройти, нужно миновать темный лес колебаний, сомнений, пережить сложную, трудную жизнь различных страстей, переболеть все эти болезни души, чтобы найти, наконец, желанный путь к покою сердечному, к этому сладкому, святому покою в обители Отца нашего Небесного.
     
    И если уж здесь, в этом раю, не живут Ангелы, нет истинного монашества, после этого уж я и не знаю, где они могут и быть...
     
    Все в этом безмолвном приюте отшельников, как бы убежавшем от целого мира, затаившемся в глубине бесконечного леса, начиная с самого входа, поражало постороннего посетителя таинственностью и подготовляло увидеть нечто необычайное.
     
    Посетитель, кто бы он ни был, подъехав боковой лесной дорогой к скиту, не въезжает за ограду его, а оставляет экипаж свой у входа. Вход этот есть именно вход, а не въезд. За ворота скита переступает лишь человек. Поэтому все так обставлено, так приспособлено все, чтобы вступающий сознавал, что он вступает в святилище высшей духовной деятельности, имеющей своей задачей - жить во Христе, и проникался благоговением к святому месту…
     
    Здесь же, в этом маленьком мире, общая жизнь как бы остановилась, или точно ушли все куда-то, умерли, никого нет здесь, а остались только эти молчаливые стены, этот храм, эти немые цветы, эти белые кельи. Даже все окна в кельях завешаны темными шторами. Точно это было кладбище, но хорошее, изящное кладбище. Только первобытный, естественный, ничем еще не извращенный вкус мог создать такой изящный могильный покой. Хотя бы чей-нибудь вздох или человеческий вопль вырвался из чьей-нибудь человеческой груди в этой стране безмолвия и изобличил, что живет же, наконец, здесь живой человек. Но только и звуков здесь слышалось, что за скитской стеной, по гулкому лесу, простонет тоскливое кукованье весенней кукушки или прорежет замерший воздух скрипучая дробь одинокого дятла, да из отворенных окон церкви медленно, звучно прольются и словно замрут, растают чистые, полные, сосредоточенные звуки церковных стенных часов. И что это за своеобразные звуки! Нигде не слыхал таких путешественник. Точно скрылся в них, в эти часы, отживающий жизнь старец-аскет и возвещает оттуда таинственным гробовым голосом скитскому миру, что все суета, что утренним сновидением отлетит наша жизнь, что с каждым мгновением, с каждым движением маятника невозвратно мы отплываем от берега жизни и подступаем к безбрежному океану смерти и таинственной вечности, без берегов, без конца, без пределов...
     
    Кругом обошел путешественник этот зачарованный мир, и хотя бы одна живая душа напомнила ему, что не страна же это, наконец, смерти, что живут же здесь люди. Только звон скитского колокола, тихий, медленный, точно похоронный, несся над этим безмолвным миром и напоминал, что люди действительно здесь живут.
     
    Когда путешественник подходил уже к храму, появилась, наконец, и живая душа. Со ступенек одной из келий спустился и, до половины закрытый зеленью и цветами, направился к храму неспешной, степенной походкой, не отрывая глаз от земли, мантийный монах. С противоположной ему стороны, от скитских прудов, из-за деревьев кедровой рощи по направлению к храму едва передвигал ноги, опираясь на черный посох, другой отшельник, обремененный годами, в расшитой белыми крестами по черной мантии схиме. От скитской насеки, из-за скитских могил появились еще отшельники и тихо, благоговейно направлялись к храму. Точно встали все они из могил, пробужденные звуком колокола, как последним трубным призывом Архангела, и, не поднимая от земли глаз, смеженных могильным сном, как замогильные тени, устремлялись к храму с разных концов скита, как бы с разных концов вселенной, готовясь предстать пред Престолом Судии и Владыки живых и умерших. У крыльца, в преддверии храма, некоторые сходились друг с другом, молча кланялись, молча младшие от старших принимали благословение, молча всходили по ступеням церковным, отворяли беззвучную дверь и молча скрывались за нею.
     
    «Вот где, в этом рукотворном храме, олицетворяющем нерукотворное небо, за этой беззвучной дверью начинается царство иного строения, иного порядка, иных идей, иной жизни, несокрушимое, вечное царство великих таинств великого Бога, Его судеб, Его жизни. Падают царства, смываются с лица земли потоком всесильной смерти племена и народы, в прах, без следа, рассыпаются их дела.
     
    А это царство стоит и живет – вечно незыблемое, вечно живое, вечно льющее потоки жизни, любви и правды. Отложим же ныне всякое житейское попечение, войдем в дом Божий и повергнемся духом, с упованием и доверием, пред Престолом нашего Отца Небесного и Царя царей», – сказал себе путешественник, отворяя дверь в храм и смиренно становясь у порога.
     
    Фрагмент воспоминаний Н. В. Сахарова.
    Из книги «Оптина Пустынь в воспоминаниях очевидцев»
  9. OptinaRU

    Не забывать о вечности...

    Автор: OptinaRU,

    Не имам зде пребывающего града — да грядущего взыскую (Евр. 13,14).
    Господь, кого хочет привести к себе, к познанию себя, тому Он посылает непрестанно скорби, а особенно, когда в этой душе есть закваска христианской добродетели, но эта душа, влекомая всяческими немощами, тянется к земле, заражается миролюбием. «Бог баче з неба — кому чого треба!»
     
    То, что все мы кратковременные странники на земле — есть осязательная истина. То, что все наше бытие на земле меньше, чем мгновение, ничтожнее, чем росинка сравнительно с океанами вод, — так же ничтожна наша жизнь сравнительно с вечностью. То, что мы обращаем так мало внимания на эту вечность, забываем ее, — есть верный признак нашего падения не только в теле, но еще больше в уме, в сердце. Познание Бога, познание себя — есть истинная мудрость, истинное сокровище, истинное счастье человека на земле.
     
    Человеку же, лишившемуся благодати Божией, изгнавшему из души своей Бога неверием, ожесточением, и Рай будет адом, ибо он принесет в Рай — ад в душе своей. Царство Божие начинается здесь, на земле, так же, как и ад — внутри нас , то есть в сердце — душе человека его образом жизни; за прагом вечности только растет то и другое беспредельно до ангелоподобия и диавольского.
     
    Хочу, чтобы Господь сподобил вас Своей милости, о сем за вас всех и молюсь у Святого Престола Божия.
     
    Из писем прписп. Рафаила (Шейченко)
  10. OptinaRU
    Вот, новоначальный брат Гавриил и на первом своем послушании в хлебной! В монастырях это послушание считается самым трудным и беспокойным, и потому оно является как бы своего рода пробным камнем для испытания послушника. Тут требуется не только хорошая физическая сила и здоровье, но и вообще терпение — основная добродетель Евангельская. «В терпении вашем стяжите души ваша». В хлебной работа пыльная, притом в постоянном жару и поту. Но брат Гавриил с радостью проходил свое послушание и на трудности внешние не обращал внимания.
     
    — Ведь я монах! Значит, должен идти путем самоотвержения — отвергнуть себя и не иметь никакой любви к телу и ничего общего с ним и презирать все хотения его.
     
    Надо проходить все ужасы и переносить их!.
     
    <img src=http://www.optina.ru//photos/blog/i16.jpg width=250 hspace=10 vspace=10 align=left>В Оптиной пустыни брату Гавриилу надо было вставать и в два часа ночи — к утрене. Вместе с другими послушниками он стоял в церкви до кафизм: а как начнут читать кафизмы,— все девять хлебников, в том числе и брат Гавриил, уходят месить хлебы, и, пока тесто «подходило», ложились по лавкам и отдыхали. Потом сажали хлебы в печь и тотчас растворяли новую опару. Как только вынимали из печи первые хлебы,—принимались месить вторые, и дожидаясь их «подхода», пили чай. Затем разделывалипо формам, садили в печь, разводили в третий раз опару. А потом хлебы в печи,— шли на трапезу и обедали.
     
    После обеда можно было отдохнуть, но не более полчаса: нужно было вынимать вторые хлебы, разделывать по формам третьи и сажать их в печь. Уже тут только уходили в свои кельи на несколько часов (приблизительно на 5-6), и пользовались этим по своему усмотрению. Затем снова собирались в хлебную и вынимали хлебы, а в семь часов вечера ходили на правило и к Старцу в скит и от туда возвращались к девяти вечера опять делать «постанов» к следующему дню. Таким образом, выпекалось три раза по 25 пудов, всего 75 пудов в сутки. Но брату Гавриилу, кроме того, былопоручено еще ходить ежедневно к ранней обедне — петь на правом клиросе, а впраздники и по воскресеньям — петь в соборе на левом клиросе и звонить в один большой колокол.
     
    Трудов было много, свободного времени мало. В таком положении многие из новоначальных начинают скучать, унывать и даже роптать на монастырские порядки. До поступления в монастырь им нередко представляется, что монахи только молятся, и потому сами «готовясь» к монашеству, еще загодя в миру начинают отказываться от работы, живут якобы уже «не от мира сего» и принимают на себя самочинные подвиги, которыми и услаждаются невольно. В такой своеобразной прелести жить в миру,конечно, легче, нежели в монастыре, где требуются и труды и подчинение воли настоятелю и старцам. Еще труднее тем, кто в миру приобрел пристрастие к мясу, водке, легкомысленному поведению. Для таковых скоро наступает утомление и разочарование в себе, ибо видят себя по поступлении в монастырь как бы позади других отставшими, да и враг не дремлет—нагоняет дух уныния.
     
    В то же время прежние страсти начинают требовать себе удовлетворения и смущают послушника немонашескими помыслами. Ему бы следовало все свое состояние открыть старцу, ноложный стыд удерживает его, и потому послушник мучится в бесплодной борьбе с собой и приходит в еще большее расстройство и уныние.
     
    <img src=http://www.optina.ru/photos/albums/4477.jpg width=500 hspace=10 vspace=10 align=right>У брата Гавриила и было несколько именно таких товарищей по послушанию. И они охотнее открывали свои переживания ему, чем старцу — тем более, что видели его всегда ровным, радостным и даже веселым, при одинаковых трудах с ними. Они знали, что секрет этой бодрости лежит в откровениях помыслов старцу и советах его, и потому начали заказывать брату Гавриилу спросить старца и об их душевных муках.
     
    А Ганя, памятуя наставление о. Исаакия, неопустительно ходил к старцу в скит, и если нечего сказать, так просто бывало, получит благословение для себя и для своих товарищей, да кстати о борьбе их поговорит со старцем. При этом ему открывались обе стороны человеческой души: здоровая—святая, и болезненно-греховная, а старец указывал и врачевство от греховного недуга и уполномочивал брата Гавриила руководить его доверителями. Если и сам брат Гавриил чувствовал какие движения в себе греховные, тоже все нес к старцу и свободно открывал перед ним свое сердце. Откровенность, простота и искренность были качествами, которые он воспитал еще в родительском дому, когда все свои мысли и чувства открывал родителям и отних получал советы. Эти советы и тогда были ему полезны, ибо родители жили свято и во всем руководились Св. Евангелием, и примерами и наставлениями Угодников Божиих. Еще тогда эти советы помогли Гане сохранить себя от мирских пристрастий: увлечений, поэтому и в монастыре ему легко было жить, легко открывать себя старцу, пред которым он благоговел, как и вся лучшая братия.
     
    А беседы старца? Они были не только елеем на сердечную рану для Гани, но открывали ему и источник святой жизни. И эта жизнь в лице старцев — о. Амвросия, о. Исаакия, о. Иллариона, о. Мелхиседека и других,— была не в дали сотых веков, а тут, у всех пред глазами, исполненная молитвенных трудов, блиставшая дарами Духа Божия, рассуждением, прозорливостью, исцелением и чудесами.
     
    Прибавьте к этим живым примерам еще бесчисленные рассказы о недавно — по тому времени — почивших старцах: о. Леониде (+1841), о. Макарие (+ 1860), о. Моисее (+ 1868), которые были еще более могучи духом и славны о Господе и заветами которых старалась жить вся Оптина пустынь. Этим старцам подражали — кто в чем мог, или кому что нравилось, конечно, с благословения и одобрения тоже старцев позднейших.
     
    И было то дивно, что привсем разнообразии времени, подвигов и характеров, у всех была одна душа, одно сердце, и это «одно», связующее всех древних и новых подвижников в один неразрывный святой союз, была любовь о Христе. Она привлекала к старцам всех и, как свет от света, зажигала ответную к ним любовь их учеников и духовных чад. Исполненная духом кротости и смирения, она делала Старцев и игуменов оптинских не начальниками над вверенным им братством, а мудрыми Строителями его духовного возрастания, всемирно помогающими каждому брату в его послушании — советом, в скорбях — сочувствием, в искушениях — молитвою.
     
    Братия не видели ни в ком из них ни соблазна, ни разрушающего гнева, и потому батюшка о. Гавриил, уже сам будучи старцем, при воспоминании об Оптиной пустыни, всегда говорил: «Да, мы чувствовали там себя, как в среде святых, и ходили со страхом как по земле святой..
     
     

    Глава из книги Архимандрита Симеона (Холмогорова) "Един от древних"


    другие части
  11. OptinaRU
    Во время своего пребывания в монастыре он был болен то тем, то другим, и за всё благодарил Бога. Я, видя его всегдашние страдания, из сожаления назвал его Пименом многоболезненным, и это имя осталось при нем до смерти; почти вся братия не иначе называла его как сим именем...
     
    Беспрестанно открывавшиеся болезни, новые, непонятные, принудили Павла в 1834 году в июле месяце отправиться в Москву, чтобы узнать причину оных...
     
    В Москву Павел отправился пешком с другим послушником из сего же монастыря; не доходя столицы верст 50, остановились на одном постоялом дворе; проезжих никого на оном не было, и они пошли спать в сенной сарай. Павел, снявши подрясник, начал молиться Богу; хозяин двора входит за сеном, видит на груди Павла сумку, вообразил, что у него много денег (но в ней были одни бумаги и 15 рублей ассигнациями), решился на убийство, но Господь хранил раба Своего невидимо.
     
    Хозяин двора входит в избу и, привыкши презирать опасность и нарушать закон справедливости, давно уже приучил руку к резке, сердце к варварству, а взоры к ужасам. Начал приготовлять орудие для произведения умысла своего в действо; старуха, мать хозяина, видя его так заботливо готовящего убийственные орудия, исполнившись жалости, воскликнула: «Злодей, ты уже хочешь и монахов резать? Нет, Господь не попустит сего тебе сделать; ты видишь, они молились, и за тебя мы все погибнем».
     
    Харчевник, не слушая слов матери, выходит на двор; старуха его преследует и громко кричит: «Злодей, если ты тронешь только их, сама открою все твои дела, и сейчас же побегу и объявлю в деревне». Павел с товарищем слышит, к кому относятся эти слова, никого, кроме их, нет; оружия никакого, кроме четок, возле них не находится. Павел стал на молитву вместе со своим спутником. Харчевник начал бить свою мать, и вдруг у ворот загремел колокольчик и громкий голос заревел: «Хозяин, отворяй ворота». Харчевник бросился к воротам, начал принимать приезжих гостей, а Павел со спутником своим бросились на улицу.
     
    Господь невидимо покрыл их от поисков разбойника, а может быть, он за ними и не преследовал. Теперь может всякий видеть, как сильна была молитва праведника и благодать Божия присутствовала при нем. Когда мать разбойника остановила руку убийцы, боясь, что злодеяния его откроются за то, что лишит жизни инока. Здесь снова сбылись над ним слова Спасителя: «аще забудет жена исчадие чрева своего, но Аз не забуду тебе» (Ис. 49, 15).
     
    ... пролежав в Голицынской больнице три недели, не видя никакой пользы, и по консилиуме докторов узнал, что они не постигают его болезни, возвратился назад в Пустынь, возлагая надежду на самого Бога...
     
    Различные болезни Павла были не что иное, как преддверие чахотки. Он чах не от подвигов, но болезнь его изнуряла, ум его погружен был во всегдашнюю молитву, и почти за год до смерти он всегда говорил: «ах, умру скоро – помолитесь за меня, отцы и братия».
     
    Наступил 1836 год и чахотка в Павле обнаружилась во всей силе. Отец Леонид тогда же говорил приближенной братии, что «Павел на Светлой Неделе возмется от нас»; кто знает, почему за такое долгое время он узнал кончину, назначив время – не сказав дня, о котором, может, он тогда и знал, но умолчал, и впоследствии никому об оном не сказал, хотя некоторые и спрашивали...
     
    Монах Порфирий (Григоров)
     
    Из книги «Подвижники благочестия Оптиной Пустыни». Жизнеописание монаха Павла (Трунова)
  12. OptinaRU
    Старец Макарий провел детство среди природы. Он очень любил птиц и всегда устраивал на окнах кормушки для них. Но особенной его любовью пользовались цветы. Поселившись в Скиту, в домике скитоначальников, он расширил цветник перед своими окнами. А потом, постепенно, благодаря его старанию, цветы запестрели вдоль стен и всех дорожек Скита. Разного вида и цвета георгины, пионы, люпины, резеда, кусты жасмина и сирени – все это в свое время благоухало и радовало глаз. Ему помогал в разведении цветов его келейник, будущий старец Иларион.
     
    До того, как старец Макарий стал скитоначальником, в обители был в основном плодовый сад, то есть яблони, груши, вишни, крыжовник, сливы. Сад этот насаждался еще со времен Авраамия, первого настоятеля возрожденной Оптиной. Затем отцы Моисей и Антоний продолжили это дело. И вот при старце Макарии Скит принял тот райский вид, который восхищал и поражал всякого сюда входящего. 
    Цветами украшались иконы храмов монастыря и Скита. Плоды были всегда на столах в трапезной. Кроме того, ближние городские и сельские жители нередко и зимой приходили в Скит просить для своих больных свежих и моченых яблок, и никогда не получали отказа.
     
    Оберегая скитское безмолвие, старец Макарий имел особенную заботу о сосновом боре, который окружал Оптину. «Человек, – говорил он, – получает в лесу себе успокоение и душевную пользу. Мы видим, как в прежние времена люди удалялись в чащу лесов и там, в тиши от мира и сует его, в молитве и трудах иноческих, искали своего спасения. Один вид вечнозеленых хвойных деревьев веселит зрение, служа символом надежды на вечную жизнь».
     
    Однажды буря повалила много больших деревьев на дорожке между монастырем и Скитом. Старец Макарий с братией убрал весь бурелом и насадил в опустошенных бурей местах новые деревья. Те сосны, которые мы видим здесь сегодня, тогда и были им посажены. Бог благословил труды старца с братией: какие красавицы выросли!
     
    Архимандрит Леонид в житии старца пишет, что старец «иногда, выйдя из кельи, прохаживался по скитским дорожкам от цветка к цветку и молча погружался в созерцание премудрости Творца, от творений познаваемого».
     
    Из книги монаха Лазаря (Афанасьева) «Ангел на башне»
  13. OptinaRU
    <iframe title="YouTube video player" width="560" height="349" src="http://www.youtube.com/embed/bZwQTGlRw4s" frameborder="0" allowfullscreen></iframe>
     
    ...Необходимо всем приготовиться к скорбям. Без признания достойным себя скорбей за свое падение нельзя познать Спасителя. Пример двух разбойников. От предания себя воле Божией в сердце человека является духовная сила веры и духовное утешение. Бесскорбная жизнь — признак неблаговоления Божия к человеку. Не следует завидовать живущим бесскорбно, ибо конец их бесскорбия плачевен. Искушения и скорби обнаруживают состояние души человека, выражаясь языком современным, они являются как бы каким экзаменом. Скорби предохраняют от превозношения. Предание себя Богу: Его воле о нас, Церкви с ее учениями и таинствами, евангельскому учению. Самовольно вдаваться в скорби есть дерзость, гордыня, безумие. Принимай то, что посылает Бог. Плод скорбей — в очищении души и ее духовном состоянии. Его надо хранить.
     
    Преподобный Никон Оптинский, исповедник
  14. OptinaRU
    Из Лебедяни я выехал, сняв родителя со службы, со всем своим семейством в село Доброе, когда-то бывшее горо­дом. Опять началась для меня обеспеченная и прибыльная служба дистанционного, и мир опять, вопреки моим обетам, понемногу стал меня затягивать в свои сети. Кончилось тем, что я, к стыду моему, увлекся красотой жены одного купече­ского сына и стал вновь рабом своих страстей. О монастыре я, казалось, и думать забыл, хотя в минуты просветления сердце мое с тревогой обличало мое поведение. Но жизнь шла своим порядком, брюхо было сыто; а сытое брюхо, как известно, к ученью глухо, особливо к учению света, добра и истины, еже во Христе Иисусе, Господе нашем.
     
    Однажды приехал ко мне один мой приятель, человек молодой, служивший в Добром становым приставом, и соблазнил меня ехать на охоту за утками. Собралась нас целая компания, и покатили мы на тройках верст за пят­надцать от Доброго. Было это время, когда матерые утки линяют и держатся в камышах на озерах. И вот на одном-то из таких озер мы и начали свою охоту. Мы со стано­вым пошли по одному берегу, а остальная компания — по другому. Ружья у нас были отличные, и охотились мы с подружейными собаками. Дичи было много, собаки ра­ботали на славу, да и охотники не зевали — и скоро мы наколотили препорядочно и молодняку, и старых уток, и селезней.
     
    Обилие дичи и непрерывная бойня несколько поутомили меня и поохладили охотничий пыл. Я шел, опустив ружье, и задумался. Мысль моя невольно обратилась к мо­настырю, к невыполненным обетам.
     
    «Когда же, — думал я, — удастся мне наконец поступить в монастырь? Где все обещания прозорливого старца Макария?.. — Я взглянул на небо и с горькой усмешкой недоверия проговорил: — Ну, где же Божий Промысл? Какой это Про­мысл! Все лишь игра случайностей, игра воображения!..»
     
    В это мгновение из камышей вылетела утка. Меня что-то изо всей силы ударило в спину и точно обожгло. Гулко прокатился выстрел, и я тут же упал на землю — почти в беспамятстве...
     
    Ко мне подбежал становой — лицо, искаженное испу­гом, и прерывающимся от волнения голосом спросил:
     
    — Голубчик ты мой, жив ли ты? Прости, Христа ради, — это я нечаянно... Нечаянный был выстрел...
     
    Оказалось, что становой хотел было выстрелить по взле­тевшей утке, но, когда он вздумал вскинуть к плечу ружье, курок преждевременно спустился, и весь заряд крупной утиной дроби угодил мне в спину. А ружье у станового было такое, что этой дробью в сорока саженях пробивало доску. А я шел впереди станового саженях в семи или восьми...
     
    Бедный становой весь трясся, бледный от испуга, и только причитывал:
     
    — Ах, ах! Голубчик ты мой, я тебя убил! Я тебя убил!..
     
    Когда прошла первая минута испуганного оцепенения, я попробовал приподняться. Это мне удалось. Кое-как сняли они с меня сюртук. Рубашка была вся смочена кровью, но кровь уже более не текла, и я не чувствовал боли. Боль была мгновенная только при выстреле: меня точно обожгло или укололи в спину острыми вилками, а затем она так же мгно­венно и прошла. Силы ко мне вернулись, я почувствовал, что опасности нет, встал с земли, и мы пошли пешком к лоша­дям. Я велел становому ничего не говорить о случившемся, но охоты мы уже не продолжали — не до охоты уже было.
     
    Вернувшись домой, я сказал о том, что со мной было, только сестре Екатерине со строгим запретом говорить что-либо отцу, а становой послал свою тройку за доктором в имение князя Васильчикова, неподалеку от Доброго.
     
    Рано поутру приехал доктор, осмотрел мою спину и, улыбаясь, сказал:
     
    — Хорошо же вы охотитесь! Только вы не беспокой­тесь: опасного ничего нет. Вот я вам пришлю примочку, вы ее приложите к ранам, когда будете ложиться спать, боль и успокоится.
     
    Но в том-то и дело, что боли у меня никакой не было.
     
    Напившись чаю, доктор уехал обратно. На ночь я не воспользовался докторской примочкой, лег спать и уснул самым приятным сном. Вставши поутру, я попросил се­стру дать мне другую рубашку, и когда я ее стал менять, то из моей спины дробины посыпались на пол. Изумленный и обрадованный явному чуду, дарованному мне для вразум­ления моего, я обратился к образу Спасителя, висевшему тут же в комнате, и взмолился Ему:
     
    — Оставь мне, Господи, в теле моем хоть несколько дро­бинок в память милосердия Твоего ко мне!
     
    И во мне остались три дробинки, которые я храню в своем теле и до сего времени, да видят на мне щедрую и ми­лостивую руку Господню.
     
    Из книги «Записки игумена Феодосия»
  15. OptinaRU
    Сам игумен совершал Божественную службу при строгом благоговении, которое соблюдалось во время четырехчасового бдения; царствовала глубокая тишина и слышны были только одни церковные молитвы.
     
    Я видел в течение одного месяца несколько таких всенощных бдений в трех пустынных обителях: на Белых Берегах, в Святых Горах и здесь, в Оптиной пустыни, и ни одно не показалось мне утомительным, несмотря на свою продолжительность: это происходило частью от глубокого внимания священнослужителей, от ясного чтения и приятного пения ликов по их древним пустынным напевам, частью же от самого разнообразия, с каким благоразумно положили опытные отцы совершать сии долгие службы, собственно для того, чтобы священными обрядами и попеременным чтением и пением благоговейно поддерживать внимание молящихся.
     
    Таким образом, кроме благолепных выходов полным собором из алтаря на средину храма, для литии, благословения хлебов и для величания праздника, при неоднократном каждении диаконов, есть еще умилительные пустынные порядки. По окончании вечерни, пред началом шестопсалмия, погашают все свечи и лампады, так что вся церковь погружается в священный сумрак, и слова псаломные, тихо произносимые, как бы просиявая огненными чертами из сего мрака, глубоко напечатлеваются в сердце слушателей; потом, при окончании кафизм, мало- помалу начинают опять возжигать свечи в паникадилах пред иконостасом, пока, наконец, в полном блеске воссияет весь храм возжжением главного хороса, или паникадила, в минуту величания.
     
    Чтение поучений отеческих после первой кафизмы Псалтири дает отдых вместе душевный и телесный, если мы только хотим внимать сим поучениям, ибо во время их дозволено садиться, равно как при чтении самих кафизм и паремий, и это троекратное сидение расположено таким образом, чтобы братия могла отдыхать в продолжение службы; посему и не утомляются ею внимательные, особенно знающие ее обычный порядок, если даже и не каждое слово доходит до их слуха; напротив того, люди, не приучившие себя с молодых лет к следованию за Божественною службою, скучают и утомляются ею, хотя бы и ясно доходили до них слова молитв, потому что для не разумеющих они будут как кимвал бряцающий и медь звенящая (ср.: 1 Кор. 13, 1), по выражению апостола; они чувствуют себя как бы потерянными в этом безбрежном для них море неведомого чтения и пения, хотя и на родном наречии. Чья же тут вина, Церкви или их собственного к ней невнимания?
     
    Да простится мне одно сравнение, быть может, недостойное высокого предмета, о котором говорю, но употребленное мною здесь для лучшего уразумения моей мысли. Люди, неопытные в музыке, особенно в италианской, с первого раза не находят большого удовольствия в зрелищах, соединенных с такого рода музыкой, и готовы удалиться, если бы не боялись показать себя пред другими несведущими; но когда они к ней привыкают и им уже известны, от частого повторения одного и того же представления, весь его ход и лучшие части, то уже они не скучают его продолжи- гельностию и согласны присутствовать на оном ежедневно.
     
    Что если бы хотя малую долю такого усердия к увеселению светскому, весьма недавно занесенному к нам из чужой земли, мы уделили, с тою же внимательностию, священному пению ликов накануне церковных праздников, которое искони перешло к нам в наследие от предков! Принудив себя несколько вначале, чтобы вновь приобрести утраченный нами навык, мы бы, конечно, опять в короткое время привязались к священным звукам, в которых отзывается нашему сердцу не одна только Церковь, но и неразлучная с нею Святая Русь: отечественное возобладало бы вновь над иноземным, и тогда навечерия празднеств достойны были бы для нас тех великих событий нашего искупления, о которых они должны нам напоминать.
     
    По окончании всенощной отец Макарий, прощаясь, сказал мне, что он испросил у настоятеля дозволения отслужить в скиту раннюю обедню, дабы я не лишен был утешения присутствовать при Божественной службе в их скиту; меня тронуло такое снисхождение к пришельцу со стороны людей весьма строгих к самим себе, но это было выражением их христианской любви.
     
    Фрагмент воспоминаний Муравьева А.Н.
    Из книги «Оптина Пустынь в воспоминаниях очевидцев»
  16. OptinaRU
    Правильно разумеющие с радостью воспоминают равно как Воскресение Христово, так и Крест Христов. Но немало есть малодушных, не скажу суеверных, которым о кресте и о несении креста и не говори. А если и молча им дают крест на благословение, то они или отказываются принимать, или, содрогаясь, принимают оный, как бы предвестника какой-либо беды, тогда как Церковь всем явно провозглашает, что «крест есть хранитель всея вселенныя, крест — красота Церкви, крест — царей держава, крест Ангелов слава и демонов язва». Не крестом ли Христовым мы избавлены от власти и мучительства диавольского? Поэтому, малодушные, оставим неправильное мнение и равно возлюбим как Воскресение Христово, так и крест Христов. Если желаем быть общниками Воскресения Христова, то не должны отрекаться и от несения креста Христова, или, по крайней мере, христианского, какой кому Промыслом Божиим будет послан. Быть распятым на кресте, подобно Христу Господу, выше меры нашей. По крайней мере, не будем отказываться понести то, что Господь прежде Своей крестной смерти претерпел, потому что Воскресший Господь определенно изрек: «иже не приимет креста своего и вслед Мене не грядет, несть Мене достоин» (Мф. 10, 38).
     
    Из писем преподобного Амвросия Оптинского
     
    <iframe title="YouTube video player" width="640" height="390" src="http://www.youtube.com/embed/c_T477ewvxM" frameborder="0" allowfullscreen></iframe>
  17. OptinaRU

    Солнце Оптиной Пустыни

    Автор: OptinaRU,

    "Наша святая обитель привлекает к себе многих богомольцев, и часто слышится такое мнение, что, побывав раз в Оптиной, стремятся туда всей душой. Не имеет наша обитель ни чудотворных икон, ни прославленных мощей, но вся земля здесь как бы полита кровью и потом святых старцев, и молитвами их низводит благодать на души верующих. Нигде в другом месте этого нет. Даже наш Владыка, как епископ, посещающий обители, всегда говорил, что в Оптиной есть что-то особенное".
    прп. Варсонофий Оптинский


    Благодарим Михаила за присланный фильм!
    <iframe title="YouTube video player" width="640" height="390" src="http://www.youtube.com/embed/bQP8T_GJ0Yg" frameborder="0" allowfullscreen></iframe>
  18. OptinaRU
    В последние годы своей жизни отец Леонид не мог уже столько заниматься своими учениками, ибо велико было стечение к нему мирских людей изо всех местностей России и всех сословий и званий. В особенности же был велик наплыв из некоторых женских монастырей инокинь, которые считали себя ученицами отца Леонида. В том числе были монахини пустыни Борисовки, находящейся в Курской губернии (и состоящей на содержании графов Шереметевых в их собственных владениях, ими основанной на их иждивение). Эта женская обитель, весьма многочисленная, была разделена на два старчества: одна половина, и в том числе тогдашняя настоятельница, находилась под старчеством отца Леонида Оптинского, а другая была под духовным руководством Филарета, старца Глинской пустыни, и обоим старцам было немалое затруднение умиротворить обе стороны, но при всем их старании они не могли достигнуть того, чтобы единомыслие утвердилось в монастыре. Для знавших старца Леонида нимало не удивительно, что столько отовсюду боголюбцев стекалось к этому духовному и (мы не обинуясь скажем) прозорливому мужу.
     
    Долговременная жизнь, проведенная им в постоянном трезвении ума, весьма обширного от природы и одаренного необыкновенною памятью, но еще более обогатившегося вследствие непрерывного упражнения в чтении отеческих книг, развила в старце способность, как будто в отверстой книге, читать в судьбах человеческих. Припоминая случившееся, обсуживая могущее быть и сопоставляя в разные времена сбывавшееся, он выводил свои заключения о исходе того или другого дела и в данном случае умел прилагать с пользою плоды своих долговременных наблюдений, хранившихся в запасах его обширной памяти. Природная проницательность, вследствие долгого навыка и всегдашнего упражнения ума доходившая до прозорливости, действовала в нем, конечно, не без особой благодати Божией, которая видимо опочила на сем незлобиво-кротком и богомудром старце, тщательно приумножавшем дарованные ему десять талантов, и потому он действительно был опытным духовным руководителем.
     
    Многие из его предсказаний сбывались и еще более подтверждали всеобщее мнение, что не одними человеческими силами приводилось в исполнение совершаемое отцом Леонидом, но особым содействием Божиим, дивным во святых Своих. Говоря об отце Леониде, упомяну об одной из его учениц, пришедшей мне на память. Этот рассказ относится к давнему времени, именно к тому, когда отец Леонид жительствовал еще в Свирском монастыре.
     
    Вот что мне рассказывал отец Иларий. Верстах в двадцати от Свирского монастыря, в одном крестьянском семействе, была одна женщина, не очень уже молодых лет, по имени Матрона. Детей она не имела, а семейство ее состояло из мужа и свекра со свекровью. Первые годы своего замужества Матрона прожила довольно спокойно и мирно, но мало-помалу она стала примечать всеобщее к себе охлаждение всего семейства, быть может потому, что она была бездетною; и это нерасположение к ней мужа и его родителей дошло постепенно до совершенной ненависти, так что жизнь в семействе стала наконец для бедной женщины невыносимою. Соседи, видя ее горестное положение, посоветовали ей сходить в Свирский монастырь к старцу Леониду, известному во всем околотке своим подвижничеством и в простонародии получившему название вещуна, так как многие прибегали к нему не только в скорбях и болезнях душевных, которые он врачевал мудрым и простым словом своим, но и оказывал помощь в недугах телесных, преимущественно употребляя святую воду и елей, и, по благодати Божией, болящие получали облегчение и совершенное здравие.
     
    Внимательно выслушав все обстоятельства жизни скорбящей Матроны, старец преподал ей совет все терпеть Бога ради и, вручив ей четки, научил творить Иисусову молитву. Возвратившись домой, подкрепленная духом. Матрона стала жить по совету старцеву, непрестанно творила втайне устную молитву Иисусову, отчего и стала ощущать спокойствие в душе и мало-помалу пришла в совершенное равнодушие ко всем скорбям своим, чрез что и взяла верх над семейством, которое, видя ее невозмутимое спокойствие, поневоле должно было ощутить ее нравственное превосходство и, быть может, не сознавая того, подчинилось ее влиянию. Так как она была бездетною, то и дали ей полную свободу удалиться из семейства, чем она воспользовалась и, поселившись в одной из ближайших к Свирскому монастырю деревень, вскоре сделалась совершенно ученицею отца Леонида.
     
    Должно думать, что прозорливый старец читал в сердце этой женщины и, проразумевая ее внутренние достоинства, признал ее способною к духовной жизни и нашел возможным, посредством глубокого смирения, отсечения воли и самосознания, руководить ее к стяжанию умной молитвы. Ожидания старца оправдались, хотя не скоро, но в продолжение десяти лет она достигла того духовного настроения, при котором получается дар умной молитвы.
     
    К сожалению, в современном монашестве весьма редко приходится слышать о делателях умной молитвы, которую почему-то считают несовместимою с духом времени. Это происходит, без сомнения, оттого, что дом наш слишком овеществился и плоть воспреобладала над духом.
     
    Фрагмент воспоминаний архимандрита Пимена (Мясникова),
    позже канонизированого, прп. Пимена Угрешского.
    Из книги «Оптина Пустынь в воспоминаниях очевидцев»
  19. OptinaRU
    Мужество и благочестие — вот преимущественно черты, которыми украшалась замечательная жизнь его. Военная служба его началась в 1804-м и продолжалась до 1840 года, когда он был уволен за слабостью здоровья в отставку. В течение этого времени он совершил 11 кампаний и был в 85 сражениях, если не более.
     
    Пред вступлением в бой он имел обычай прочитывать 90-й псалом Давида.
     
    Несмотря на то что жизнь его в 85 сражениях не раз подвергалась крайней опасности, храбрый герой не имел ни одной раны: твердая вера и пламенная молитва — вот крепкий щит, которым он отражал от себя вражии стрелы!..
     
    Последнее служение свое престолу и Отечеству генерал-майор Андрей Андреевич Петровский завершил в Новгороде, в звании директора Новгородского графа Аракчеева кадетского корпуса.
     
    Отслужив с честью, Петровский поселился в своем имении, отстоящем от города Задонска в 10 верстах, и тут проводил мирно дни в кругу небольшого семейства, которое составляли две дочери. Когда же дочери вступили в супружество, он после того не более двух лет оставался в имении, желая уйти в монастырь. Но вопрос, какую избрать обитель, занимал его и дни и ночи, и занимал долго, пока не решен был для него сновидением. Ему представилось во сне, будто пришел к нему его родной племянник, Александр Антонович Петровский, и сказал: "Что вы затрудняетесь в выборе святой обители, в которой могли бы провести остаток дней ваших? На что вам лучше Оптиной пустыни? Поезжайте туда". Это сновидение он принял за указание свыше и, немедленно сделав все распоряжения относительно имения, отправился в Оптину пустынь, где и судил ему Господь в продолжение 9 лет потрудиться для спасения души своей в тесной монашеской келлии, откуда он до самой кончины своей не выходил никуда, кроме храма Божия и келлий настоятеля обители да опытных в духовной жизни старцев.
     
    Вне службы церковной никто не видел его праздным: находясь в келлии своей, он постоянно чем-нибудь занимался. Любимое занятие его составляли: внимательное чтение слова Божия, также отеческих и других душеспасительных книг, молитва, богомыслие и переписывание изречений богомудрых отцов. Плодом таких занятий было то, что труженик этот приобрел впоследствии дар, который нелегко и нескоро достается, а именно дар слез. Келейник, входивший в келлию в то время, когда стоял он на молитве, заставал его в слезах. Да и вообще, стоило, бывало, только завести с ним речь о спасении и необходимости достигать этого блага — и слезы неудержимым потоком лились из глаз его.
     
    Но, прожив в обители не малое время, он не торопился облечься в полный иноческий образ чрез пострижение в мантию. Как человеку старческих лет, успевшему уже ознакомиться с духовной жизнью и иноческим бытом, ему, конечно, более чем кому другому известна была непререкаемая истина, что необдуманная поспешность нередко портит все дело, хотя оно и предпринималось с благой целью. Можно предполагать, что он отлагал пострижение в монашество с тем, чтобы наперед испытать себя: в силах ли будет поднять на рамена свои этот крест и идти с ним неуклонно в вечность? Он хорошо помнил, что возврат из-под этой крестной ноши, добровольно взятой на себя, невозможен уже, как свидетельствует о том само слово Божие.
     
    Между тем силы его были на исходе, так что болезненный старец и сам начинал уже ясно понимать, что смерть его недалеко. В этом он особенно убедился после того, как за шесть недель до смерти своей увидел во сне родного сына, Алексея Андреевича, умершего лет 10 тому назад, который ему сказал: "Пора вам, батюшка, отправиться ко мне: у меня очень хорошо". Готовясь к переходу в жизнь загробную, он за три недели до смерти пожелал принять ангельский образ чрез пострижение в мантию, и это желание его с любовью было исполнено. Надобно было видеть духовный восторг и непритворные слезы генерала, а теперь монаха отца Андрея, когда совершился над ним трогательный обряд полного пострижения в мантию. От полноты чувств он не находил слов, чтобы возблагодарить Благого Владыку, Который вчинил его в число рабов Своих, оставивших все земное и скоропреходящее для того, чтобы улучить вечное, нескончаемое; и событие это считал самым высоким для себя счастьем. Слезы, орошавшие в это время его старческие глаза, были красноречивее слов.
     
    Вскоре после смерти отца Андрея (на 81 году жизни) келейнику его, послушнику Оптиной пустыни Пахомию Данилову Тагинцеву, было такое сновидение. "14 февраля 1867 года,— говорил он,— в послеобеденное время прилег я на ложе свое для краткого отдохновения и вижу во сне, будто я нахожусь в каком-то обширном саду, дивная местность которого, благоухание от растущих там деревьев с листьями на ветвях, похожими на роскошные цветы, поражали взоры мои. Чудное пение красивых птиц, сидевших на деревьях, неизъяснимо услаждало слух мой. Далее мне представилось какое-то огромное великолепное здание, возвышавшееся на открытой местности среди сада; наружный вид здания, стройность во всех частях его при богатой обстановке — выше всякого описания; внутренние стены дома, казалось мне, составлены были будто бы из ярко сияющей массы, подобной чистому и прозрачному хрусталю. В одной из трех обширных зал стоял штучный, превосходной работы, стол, с изображением на поверхности птиц; а несколько далее стояли люди, обращенные лицами к той стороне, где находилась божница со святыми иконами. Они одеты были в блестящие белые одежды, покроем своим похожие на подрясники иноческие; подпоясаны ремнями, тоже монашескими; в руках своих держали четки черные; не очень длинные, но кудреватые и красивые локоны волос опускались с голов и покоились по плечам их. Все они, вместе с бывшим посреди их неизвестным мне монахом в мантии и клобуке, общим хором, необыкновенно стройно пели Херувимскую песнь. В это время из крайней комнаты, находящейся на левой стороне, очень ясно слышан был мне голос отца Андрея, обращенный ко мне: "Видишь ли, брат Пахомий, какой милости сподобил меня Господь? Блажен тот человек, который держится Господа". Голос этот был голос Андрея, самого же его в лицо не видел. С этим словом я проснулся".
     
    Из книги "Оптинский патерик". Фрагмент жизнеописания монаха Андрея (Петровского)
  20. OptinaRU
    «Смотрите, какая картина, – начал батюшка, указывая на луну, светящую сквозь деревья. – Это осталось нам в утешение. Недаром сказал пророк Давид: Возвеселил мя еси в творении Твоем…(Пс. 91, 5). Возвеселил мя, – говорит он, хотя это только намек на ту дивную, недомысленную красоту, которая была создана первоначально. Мы не знаем, какая тогда была луна, какое солнце, какой свет… Все это изменилось по падении. Изменился и видимый, и невидимый мир.

    Жизнь среди природы для приобретшего любовь и навык всматриваться в окружающее благодетельна тем, что спасает от мелочной односторонности мышления, сообщает воззрению широту, целостность и глубину.

    Знание, получаемое нами из того материала, который в письменных памятниках завещан нам от предков, в громадном большинстве случаев есть разнородная, разнообразная, сбитая в памяти в одну кучу масса, которая больше запутывает и подавляет, чем руководит. А были люди, которые смело говорили: «Между людьми я невежда, и разумения человеческого нет у меня (т.е. земной мудрости), и мудрости я не учился, но ведение святых (т.е. небесную мудрость) имею»…

    Из поучений прп. Варсонофия Оптинского
  21. OptinaRU
    Каждая страсть есть болезнь души; ведь зависть, гнев, скупость – не телесны, а душевны. Лечат больное тело, тем более необходимо лечить больную душу. Для борьбы со страстями и существуют монастыри. Впрочем, и мирские люди не могут быть избавлены от этой борьбы, если хотят спасения. Вот и у нас в Скиту ведется борьба. Никто сразу не делается бесстрастным. Один поступает гордым, другой – блудник, если не чувственный, то мысленный, третий так зол, что мимо него проходить надо со страхом, четвертый скуп, дорожит каждой копейкой, так что невольно скажешь, зачем же он в монастырь шел? Пятый – чревоугодник, ему все есть хочется.
    – Ведь ты уже был на трапезе? – говорят ему.
    – Что мне трапеза, мне этого мало, – отвечает и ест потихоньку в келлии, устраивая себе и полдник, и полунощник и т.д. И все в таком роде. Такие люди сами сознают свои грехи и каются в них, но вначале исправление идет медленно. Опытные в духовной жизни старцы смотрят на них снисходительно: ведь он – новоначальный, что же от него еще ждать? Но проходит лет двадцать пять, и видим, что труды не пропали даром. Из чревоугодника сделался постник, из блудника – целомудренный, имеющий всегда в мыслях Господа, из злобного – любвеобильный, из гордого – смиренный и т.д. В миру редко кто знает об этой борьбе.
    На вопрос – как спастись? – более благонамеренные отвечают: «Надо молиться Богу для спасения, а будешь молиться – то и спасешься». И не выходят из этого круга. А между тем, молитва человека страстного не спасет его. Цель, единственная цель нашей жизни и заключается в том, чтобы искоренить страсти и заменить их противоположными добродетелями. Начинать эту борьбу лучше всего так: хотя нам присущи все страсти, но одни в большей степени, другие в меньшей. Надо определить, какая страсть в нас господствует, и против нее вооружиться. Вести борьбу со всеми страстями сразу невозможно: задушат. Победив одну страсть, переходить к искоренению другой и т.д.
    (из бесед преподобного Варсонофия Оптинского)



  22. OptinaRU
    Отлагая, наконец, все попечения мира сего, так угнетавшие и томившие дух мой, кратко скажу мое последнее слово и мой последний завет дорогим моим духовным чадам.
     
    И, во-первых, смиренно прошу: простите мне все мои вольные и невольные согрешения, которыми согрешил я против вас, и вас взаимно всех прощаю за все скорби и огорчения, которые подъял я через некоторых, по наущению исконного врага спасения нашего.
     
    “Веру мне имите” (Ин. 14, 11), святые отцы и братия, что все мои действия и делания сводились к одному — охранить святые заветы и установления древних отцев-подвижников и великих наших старцев во всей Божественной и чудной их красоте от разных тлетворных веяний века сего, начало которых — гордыня сатанинская, а конец — огонь неугасимый и мука бесконечная! 
    Может быть плохо исполнил я это — каюсь в том и повергаю себя перед благостию Божией, умоляя о помиловании. А вас всех, возлюбивших меня о Господе, прошу и молю: соблюдайте мои смиренные глаголы. “Духа не угашайте” (Фес. 5, 19), но паче возгревайте его терпеливою молитвою и чтением святоотеческих и священных писаний, очищая сердце от страстей.
     
    Лучше соглашайтесь поднять тысячу смертей, чем уклониться от Божественных заповедей Евангельских и дивных установлений иноческих.
     
    Мужайтесь в подвиге, не отступайте от него, хотя бы весь ад восстал на вас, и весь мир кипел на вас злобой и прещением, и веруйте: “Близ Господь всем призывающим Его, всем призывающим Его во истине” (Пс. 144, 18).
    Аминь.

    17 марта 1913 г.
    P.S. Еще завещаваю именем Господа нашего Иисуса Христа не предавать тела моего погребению до тех пор, пока не обнаружатся явные признаки смерти , — всем известно, какие это признаки.
     
     



    Грешный архимандрит Варсонофий.



     
     



  23. OptinaRU
    Расскажу вам страничку из моей жизни. У меня всегда было желание спасения, но окружающие меня люди были равнодушны к вере, опоры найти было не в ком. А между тем мысль говорила мне, что так жить нельзя. Я не знал, на что решиться. Один знакомый инок утешал меня: «Предайтесь на волю Божию; когда молитесь утром и вечером, всегда говорите: «Имиже веси судьбами спаси меня, Господи», – и спасет».
     
    Так я и молился. Всегда ходил ко всенощной в церковь св. Иоанна Крестителя при монастыре и молился. У обедни часто бывал в Спасо-Преображенском соборе и там у раки святителя Варсонофия молился: «Святителю отче Варсонофие, помози мне!» Не знал я, что выбрать. Идти в монастырь боялся: там поклоны да посты – редька, квас, а я избалован; затем, командовать все станут, а я привык к некоторой власти, не выдержать мне.
     
    Но Господь все устроил, и я теперь, хотя недостойный, но все же инок. На вид случайно, но конечно, по Промыслу Божию, узнал я об Оптиной Пустыни и о старце Амвросии, взял отпуск на 28 дней и приехал к нему для решения вопроса, как мне жить. Батюшка Амвросий сказал: «Надо в монастырь идти, но не сейчас, а через два года», – и дал некое послушание, а через два года я поступил в Скит Оптиной Пустыни.
     
    Так и вам поможет Господь на вашем жизненном пути. Молитесь Матери Божией. Она будет ходатайствовать за вас и в этой жизни, а по смерти поможет пройти мытарства и достигнуть Царствия Небесного.
     
    Из бесед прп. Варсонофия Оптинского
     

  24. OptinaRU
    Из безмолвного уединения Рославльских лесов являлись миру такие цельные закаленные личности, как отец Моисей и отец Антоний, пред нравственным величием которых благоговейно преклонялись и бедные, и богатые, простые и знатные и высокообразованные люди. Все это было следствием тяжелой борьбы, вынесенной ими со злом физической и нравственной природы.
     
    Какие только напасти, какие искушения постигали их в пустыне! Холод и голод пустынники переносили добровольно. Хищные звери бродили вокруг их келий, разбойники нападали на них, бури завывали над головою, – но пустынники все переносили с надеждой на Бога. Вот как рассказывал об этих напастях отец Моисей.
     
    «Волки постоянно выли около нас в продолжение целой зимы; но мы уже привыкли к их вою, как бы к вою ветра; а медведи иногда обижали нас, расхищая наши огороды. Мы их видели весьма близко и часто слышали, как они ломали по лесу деревья, но никогда они нас не трогали, и мы жили с ними в мире. И от разбойников помиловал нас Бог, хотя и часто слышали, что они бродят у нас в околотке. Впрочем, нас нелегко было найти, да и нечем было им у нас поживиться.
     
    Однажды только, Божиим попущением, случилось искушение; как теперь помню, это было 14 ноября, поздно вечером. Старец мой, отец Афанасий отдыхал, а я переписывал Святцы, так как письмо по уставу было обычным моим занятием. И только что начал писать молитву к Божией Матери: «Под Твое благоутробие прибегаем, Богородице, моления наша не презри во обстояниих»; кто-то постучался в дверь, – то были разбойники. Они, обобравши келью бывшего в отлучке отца Дорофея, пришли втроем к нам.
     
    Не снимая крючка, я стал спрашивать: «Кто там?» – «Да вот работники в лесу заблудились; нет ли вблизи селения?» И так вопрос за вопросом. Я со свечей в руках полуотворил дверь и увидел неизвестного человека, он продолжал разговор со мною, сняв шапку. – «Ты говоришь: мы, а где же другие?» – спросил я. В это время из-за крыльца показался его товарищ в шапке, на которого первый тотчас прикрикнул: «Сними шапку-то!» А издали приближался и третий с рогатиною. Старец, услышав длившийся разговор, взглянул за дверь и в то же время получил тяжелый удар в бок по руке с словами: «Его-то нам и надобно!»
     
    Заслонив собою старца, я силился припереть наружную дверь, но подпорка попала между дверью и стеною, и нас бы, конечно, убили, если бы, по счастью, не случился на тот раз в нашей келье молодой здоровый крестьянин, который принес нам пищу из селения и остался за ночным временем. Проснувшись на шум, он схватил топор и еще со сна закричал: «Много-ли их тут? Всех перебью!»
     
    Разбойники, подумав, что нас много в келье, разбежались, оставив старца еле жива, и долго болел он от полученного удара. Матерь Божия, видимо, спасла нас.
     
    Кроме же сего случая, других в продолжение десяти лет нашего пустынножительства, благодаря Богу, не было. Но страшнее разбойников бывали для нас порывистые бури, ломавшие вековые деревья и грозившие задавить нас. Однажды обрушилось огромное дерево подле самой нашей кельи с таким треском, что я уже думал, – вот настала последняя минута! – но и тут помиловал нас Господь, – оно лишь ветвями задело крышу. Но страшен и самый рев бури в вековом бору, когда она ходит по нему и, как трости, ломает то, что росло целые столетия.
     
    Как ни страшны были бури в лесу, как ни жутко было прислушиваться к их реву, но еще страшнее были для пустынников бури, поднимавшиеся в их душе, особенно у новоначальных, при мысли о трудностях пустынножительства.
     
    Из Собрания сочинений Фуделя С.И.
  25. OptinaRU
    Делайте добро, уклоняйтесь от зла – сначала из страха Божия, а потом дойдете и до любви Божией.
     
    Надобно делать добро, но не думать, что мы оное делаем, а паче еще будто своею силою. Всегда мы найдем недостаток и далекость от совершенства в наших деланиях. Должно научиться от опыта, что и при трудном делании и самоотвержении, ежели приписываем себе, то не только лишаемся мзды, но и впадаем в различные страсти. Святые отцы при всей своей богоугодной жизни считали себя хуже всех, оттого что многим искусом познали свою немощь и, смирившись, получили неоскудно помощь Божию в делах своих.
     
    Добродетели наши приятны Богу, когда они делаются со смирением.
    ...Не забывайте о смирении, которое нужно сопрягать со всяким добрым делом, без коего дела нам не принесут пользы, а паче повредят, что на многих видим исполнившимся. Хотя вы поститесь, хотя молитесь или милостыню даете – опасайтесь мысли, что добро делаете, которую старается враг приносить, дабы все плоды погубить и душу удалить от Бога.
     
    Из писем прп. Макария Оптинского
     

     

×
×
  • Создать...