OptinaRU

Проповедь Святейшего Патриарха Кирилла в день Радоницы после Литургии в Архангельском соборе Московского Кремля 21 апреля 2015 года, во вторник 2-й седмицы по Пасхе, день Радоницы, Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл совершил Божественную литургию и пасхальное поминовение усопших в Архангельском соборе Московского Кремля. По окончании Литургии Святейший Владыка обратился к участникам богослужения с Первосвятительским словом. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Во вторник второй седмицы по Пасхе мы молимся об умерших. Это особая служба, когда заупокойные молитвы соединяются с прославлением Воскресшего Господа, и в этот же день читается Евангелие (Ин. 3:16-21), которое, казалось бы, ничего не говорит ни о смерти, ни о загробной жизни, однако дает очень многое для понимания того, как должен жить человек, чтобы обрести бессмертие в Царствии Небесном. В небольшом отрывке из Евангелия от Иоанна есть такие слова: «не пришел Господь в мир, чтобы судить мир, но чтобы спасти мир». Да, действительно, нигде в Евангелии не сказано, что Господь принял на себя миссию Судии. Может быть, когда Он взошел на холм вблизи Галилейского моря, чтобы обратиться к народу с Нагорной проповедью, тогда и было уместно, вместо того чтобы произнести эти слова, сесть и судить мир. Однако ничего подобного не произошло и никогда не происходило в дни Его земной жизни. Даже когда Господь, будучи ни в чем не виновным, подвергся страшным истязаниям и был несправедливо осужден на смерть, — уж казалось бы, на Голгофе можно было произнести слово суда, — однако и этого не было, Господь лишь сказал: «Прости им, потому что не знают, что творят». Для чего же пришел Господь в мир? Не для того чтобы судить мир, но чтобы спасти мир. И буквально двумя предложениями позже евангелист Иоанн говорит нам о том, чтО есть суд Божий: «Суд состоит в том, что явился свет миру». Не слова Судии, не грозный взор, обращенный к грешникам, а свет, который принес Спаситель и, в первую очередь, свет Его учения действительно стал судом для мира. А почему так? А потому что, когда есть свет, то становится видно все. Обычно преступники выбирают темное время суток, чтобы совершить свои злодеяния, ведь тьма все скрывает, а свет, напротив, все высвечивает. На белой ткани видна даже самая маленькая точка, а на черной — не видна. И свет, который Господь принес, свет Его учения, дает точку отсчета и определяет систему координат, находясь в которой, каждый человек точно знает, что хорошо, а что плохо. И если даже если он не в состоянии совершать только добрые дела, то, по крайней мере, находясь в этой системе ценностных координат, человек может раскаиваться в своих грехах. Вот почему против Евангелия буквально с первых дней развернулись гонения. Людям не нужен этот свет, потому что им нужно творить неблаговидные дела, обманывая других, выдавая ложь за правду, поддерживая свои слова силой денег, политическим влиянием или физической силой, как то бывало в древности, как это бывает и в наше время. И вот до чего договорился сейчас мир: будто существует якобы общепринятая философия, согласно которой у каждого свой свет и у каждого своя правда. А это значит, что никакого света, который существовал бы помимо сознания и воли человека, и вовсе не существует. Ну, а затем уж дело техники — как добро представить злом, а зло — добром. Мы ужасаемся, слушая новости о том, как совершаемое зло представляется добром, а добро замалчивается или обвиняется как зло. Почему же все это происходит? А потому что люди отвергают свет и заставляют всех других считать, что света нет. А свет-то есть. И суд состоит в том, что свет явился миру, и сколько бы ни восставал враг рода человеческого на Евангелие, как бы ни пытался он затушить этот свет, возбуждая человеческие страсти, вкладывая в сознание людей ложную философию, раскрепощая страсти, формируя идею о том, что грех есть и не грех вовсе, а наслаждение, радость жизни, единственно правильная модель поведения, — он не может затушить истинный свет. Ведь это Божественный свет, и его лучи высвечивают и правду, и ложь, как бы ложь ни скрывалась и как бы правда ни разрушалась, потому что в этом свете видно отчетливо, что есть ложь, а что правда, что добро, а что зло. А почему мы вспоминаем о суде в день, когда поминаем умерших? Это неслучайно, потому что Бог и будет нас судить в свете Своей правды. Он будет нас судить не по какому-то человеческому закону, — Он будет судить нас по Своему закону, который Он нам передал, который Он нам раскрыл. Бог вооружил нас этим законом, и потому каждый из нас знает, когда совершает добро, а когда — зло; и если хватает сил и мужества, то мы, сознавая свое зло и свой грех, приходим и каемся Господу. Может быть, не во всех грехах раскаялись те люди, о которых мы сегодня молились в этом кремлевском Архангельском соборе, в соборе-усыпальнице, где покоятся великие князья, цари, правители земли нашей. И наша молитва была о том, чтобы Господь простил им и всем, за кого мы сегодня молились, — нашим родным, близким, знакомым, — их грехи и по молитвам Церкви принял их в Свое Небесное Царство. Верим, что молитва Церкви обладает силой изменить загробную участь людей. Именно на этом и основывается особое почитание сегодняшнего дня и особая сила молитвы, с которой мы обращаемся к Господу, вспоминая наших почивших родных и близких. Христос Воскресе! Пресс-служба Патриарха Московского и всея Руси

Воспоминания оптинской братии о почившем иеромонахе Алипие. В день памяти трех убиенных оптинских иноков в братской трапезной монастыря у иеромонаха Алипия случился удар, и он потерял сознание. Спасти его не удалось, и 20 апреля, примерно в 23.00 он скончался в калужской больнице. Желая почтить память о. Алипия мы решили задать несколько вопросов о нем оптинским отцам, хорошо знавшим почившего. Я знаю, что у тебя в свое время был период, когда ты близко общался с отцом Алипием. Каким он был для тебя и чем тебе помог? Отец Н.: Я многие недоумения мог разрешать с ним. Он отличался какой-то особой рассудительностью… Человек очень добрый, отзывчивый, легкий в общении и очень доступный. Крайне редко такие люди встречаются, он был человеком, под которого не надо подстраиваться. Ты тогда был еще послушником, а он иеромонахом. Как вы с ним общались, чувствовалась ли между вами какая-то дистанция? Отец Н.: Мы общались с ним запросто, как друзья. Отец Алипий старался избегать какой-то дистанции, стремился преодолеть ее. По крайней мере, в общении со мной. Глядя на него, у меня часто возникала ассоциация со старцем Нектарием, который всем интересовался — науками, языками, старался во все вникать, хотя политикой не увлекался… У тебя наверняка были какие-то огорчения, какие-то конфликты с братией. Что он тебе говорил, как он укреплял тебя? Отец Н.: Никаких установок он не давал, а просто поддерживал меня своим сочувствием и теплотой. Если я какие-то мысли высказывал, то он мог подкорректировать, но пространных поучений избегал. Если у меня бывали с кем-то конфликты, то он советовал вести себя так, чтобы никто не заметил моей нелюбви к этому брату. Была одна ситуация, когда мне надо было исполнить совместное послушание с отцом, с которым у нас случилась взаимная неприязнь. Я долго мучился от мысли, как мы с ним сойдемся, а потом решил, что с меня хватит и пожаловался на собрата вышестоящему отцу. Отец Алипий сказал мне на это буквально следующее: Запоминай, пока я жив, так делать нельзя! Ты знал, что он болел? Он не жаловался. Только если я его спрашивал, тогда он отвечал. Таблетки принципиально не принимал. Считал, что больше вреда от этого будет… Отец М.: Он пришел в монастырь в 1988. Маленький такой, я не думал, что его примут, а Евлогий (ныне — митрополит владимирский, в 88-м — наместник Оптиной пустыни) говорит: надо брать. А наместник (архим. Венедикт) уже потом решил: ну какой из него диакон!? Надо его в священники рукополагать! Отец П.: В миру его звали Юрий Юрьевич Комиссаров. Родился 2 июня 1960 г. И в этом году ему должно было исполниться 55 лет. У него был врожденный порок сердца, по нему было видно, что он такой хиленький и слабенький… В миру он окончил художественное училище в Риге, все время стремился к иконописи, рисовал, но ему это по состоянию здоровья было тяжело. Но вот искусством он очень увлекался, у него в келье было много разных блокнотиков, он, похоже, постоянно что-то рисовал… Отец Л.: Его рано призвал Господь, и он терпеливо нес крест своей болезни, зная, что в любую минуту может умереть. Как-то я беспрепятственно зашел к нему в келью днем, когда он спал. И я у него спросил, почему он не запирает, а он ответил, чтобы в случае чего не ломали потом дверь. Что меня в нем удивляло, так это то, что последние десять лет он ни разу не ездил в отпуск и не имел выходных дней… Отец С.: Ему некуда было ехать, родственников у него не было. Послушание по монастырю позволяло ему иметь достаточно свободного времени, и он любил гулять по лугам и лесам, его наша природа устраивала. Но все-таки это его осознанная позиция? Ведь многие ездят по паломничествам, святым местам, а он оставался в монастыре… Отец С.: Пожалуй, это был его выбор. Выбор человека состоявшегося, решившего, что все, что он хочет, он может получить в Оптине: и Иерусалим и Дивеево — все находится здесь. Правда, несмотря на его миролюбие, у него было определенное упрямство в характере… Может быть, это было следствием его болезни? Отец С.: Скорее всего, своей болезни он особенно не чувствовал, привык к ней с детства, но знал что болезнь серьезная, и это его смиряло. Правда, он маловато следил за своим здоровьем, решил, по-видимому, на каком-то этапе предаться воле Божией. Хотя по-своему старался беречься, «лечился природной гармонией», ведь это очень важно при его заболевании — жить в состоянии внутренней гармонии с самим собой, чтобы не было стрессов, переживаний, и ему в этом, конечно, сильно помогало общение с природой. Отец Л.: По причине болезни послушание у него было не тяжелое, но он отнюдь не пребывал в праздности и вообще старался жить по-монашески — не входил в рассмотрение чужих дел и поступков, не интересовался внешней жизнью монастыря… Отец П.: Он был человеком довольно-таки глубоким, но напоказ не жил. Все у него было сокровенно, скрыто — в этом он был учеником о. Феодора (Трутнева), который покоится на нашем кладбище. Надо сказать, что отец Алипий находился под вольным или невольным влиянием о. Феодора, и от него многое перенял, даже интонации голоса. В целом он был человек где-то робкий и в то же время твердый, всегда знал, чего хочет. Например, если говорил, что не могу прийти на службу, то было бесполезно его уговаривать. Если говорил «не могу», то действительно не мог. Как-то был период в его жизни, когда о. Алипий был вынужден уехать из монастыря, и я приехал его навестить. Я спросил: ты правило исполняешь, он ответил, что никаких правил не исполняет, но четочки всегда в кармане, и молитва всегда идет. Он был делателем молитвы Иисусовой, но этого не афишировал, и только когда я у него при определенных обстоятельствах в лоб спросил, он ответил. В этом он был похож на о. Феодора, тот тоже не был сторонником каких-то там чтений. О. Феодор махал руками на братий, которые говорили, что хотят Добротолюбие почитать. Он считал, что епископа Феофана и епископа Игнатия вполне достаточно для спасения. И вот о. Алипий, если сейчас у него в келлии посмотреть, то у него там всего три книжки — три иконки и три книжки. А четочки — в кармане! Всегда очень аккуратный и пунктуальный, никогда не опоздает, всегда отсидит от сих и до сих. В этом смысле он был очень дисциплинированным человеком. Я думаю, что это и на внутренней жизни сказывалось. На свою жизнь вообще никогда не жаловался. Только иногда его увижу и спрошу: Ты как? Не очень? Он отвечал: не очень. К этому и сводились все его жалобы. Очень любил природу, и как художник, был очень внимательным к ближнему… Для всех остался светлым и совершенно бесконфликтным человеком...

Не выходя из комы после перенесенного инсульта скончался оптинский иеромонах Алипий (Комиссаров). Упокой Господи его душу.