Тогда открылись у них глаза, и они узнали Его… (Лук. 24:31) А у мёрзлой стены всё ютятся, чернеют сугробы. Вот, гляди, намело… Отогрей-ка, а ну-ка, попробуй! И откликнется клён – шевельнёт, разминаясь, кистями и на низкое небо грачей нашвыряет горстями. Вот и снова весна… нет, не так – равномерно, на вдохе языком и губами опробуй кириллицы крохи, и тогда ты поймёшь, что вернулся на круг, на дорогу по ожившей земле к отдалённому, к ближнему, к Богу… Ах, и, правда, весна! И как будто угодник безгрешный ты по саду идёшь не с крестом, а с фанерной скворечней, где не кущи ещё, – а чертогов незримых колонны, и шатры облаков наполняют пасхальные звоны… А в тумане – мосток, словно вставший на рейд миноносец. Постоишь, обождёшь у сельпо продавщиц-мироносец. И с «Кагором» в руках завернёшь преждевременно в гости*, – со слепою совой тропари пропоёшь на погосте. А душа – грамм со ста – станет как-то по-детски ранима, и увидишь Христа в телогрейке бредущего мимо. Перестанешь спешить, распрямишься, махнёшь, улыбнёшься: мол, понятно, как жить… Да, наверно, опять ошибёшься… В пеленах новизны, будто отзвук газетных заметок, заплетают грачи нам венцы из наломанных веток. Рыжей кистью апрель покрывает столешницу лаком, до июньских дождей всё на свете до нитки оплакав. *по православной традиции кладбище не посещают на Светлой седмице, от Пасхи до Красной горки.
Сергей Дуков