Поиск по сайту
Результаты поиска по тегам 'блаж. Ксения Петербургская'.
Найдено 1 результат
-
(Тоже из старых записей. К сожалению, не сохранился источник. (( Только название главы, в которую входил рассказ - "Непридуманные истории") Боль была ужасной, непередаваемой. Кто сказал, что время лечит? Проходили дни, недели, месяцы, но легче не становилось. Человеческое сострадание исчерпало себя: замолчал телефон, перестали приходить письма. Все, что осталось мне, - это неуютный песчаный холмик на дальнем кладбище и фотопортрет в нише мебельной стенки с уголком, срезанным черной бархатной ленточкой. Были еще письма, документы, разные ценные бумаги в кабинете, в ящиках стола, - но нет сил даже войти туда. Изящный газетный столик. Снотворное. Нет, не могу. Сон не приносит облегчения, в снах возвращается прежняя жизнь, счастливая, далекая. В моих снах Митя вегда живой, веселый, лицо мирное, светлое... Взгляд так и прилип к флакончику с лекарством: не могу оторвать его, как под гипнозом. По одной таблетке два раза в день... А если сразу все? Мысль была страшна, глубока и холодна. Холод ее проник до сердца, парализуя волю, отнимая последние силы. В отчаянии я выбежала из дома, едва успев накинуть пальто. Но как можно убежать от мысли? Я шла по набережной, сама не зная куда, а страшная мысль кралась по пятам, не давая покоя. Она настигала меня снова и снова и с непонятным дерзновением требовала исполнения... Вдруг сквозь слезы я почувствовала, что кто-то есть рядом. Взглянула: старушка в длинном старом пальто. Вместо сумки - узелок из большого клетчатого плата, в сухонькой ручке - деревяная клюка.- Эх, дочка, плачешь то как. Знать, горе велико? - Да. - Что ж у тебя, милая? - Муж погиб. Света белого не вижу... - Такими-то слезами сердцу не помочь, горя не избыть. - Так что же делать-то? - Молиться надо, поминать его. Он ведь не умер, муж твой. - Как это - не умер? - А так. Смерти нет. На том свете он, однако, живой. И ты ему можешь даже весточку послать. Поди в церковь Божию, без Бога, гляди, как сердцу горько, а утешить некому... Голос тихий, по-родному "окающий", журчал, как весенний ручеек, обламывая лед недоверия. - Ступай завтра поутру. Знаешь, здесь в переулке собор? Туда и пойди. Мысль была новой. В горячечном бреду последних часов она стояла одиноко и как будто светилась, словно окно в непроглядном мраке. Я ухватилась за нее, как утопающий за соломинку. - Как же это - "весточку послать"? - решилась спросить я у доброй старушки, но никого уже не было рядом. Теперь можно идти домой, но я еще долго сидела на холодной скамье, повторяя поразившие меня слова: "Смерти нет!" Утром решилась идти в храм, указанный доброй старушкой. По пути изо всех сил старалась не думать ни о чем, но мысли беспокойно набегали, как волны на прибрежный песок. Что говорила она? Смерти нет... Ненормальная? Больная? Нет, не может быть: такое чудное лицо, добрые глаза... Жаль, не спросила ничего. Как это - "весточку подать"? Ничего не знаю. Вот досада! В храме так тихо. Полумрак. Потрескивают свечи, мерцают какие-то разноцветные огоньки перед иконами... А, вот оно! несколько женщин что-то пишут, низко склонившись над столиком. Пришлось подойти и заглянуть через плечо: о упокоении... раба Божия... Так, значит, это правда?! Пишут ведь- значит, надеются, что дойдет. - Все правда! Смерти нет, дерзай, не бойся! - голос прозвучал где-то рядом, тихий, сладостный. Я оглянулась. Кто это? Кто говорил со мной? - Вы мне что-то сказали? - решилась спросить я у одной женщины. - Нет, вам показалось. По-моему, вы разговариваете сама с собой. Этого еще не хватало. Чтобы я сама с собой разговаривала? Но нет, голос был, мне не показалось! Не помню, как достала ручку, написала "весточку" на крохотном листочке, отнесла куда положено. Теперь что? Уходить не хотелось, но и стоять просто так, ожидая невесть чего, казалось глупо. Где-то впереди низкий женский голос монотонно читал что-то. Прислушалась: ничего не понимаю, ни единого слова. Внезапно навалилась усталость, и разочарование крепко сдавило сердце. Надо идти. Я уже повернулась к выходу, как вдруг... Мне показалось, что раскрылся высокий свод и вместе со светом чудесный голос, многократно усиленный, хлынул умилительно и сладкогласно: - Аминь! Я замерла. Это был тот самый голос, который говорил мне, что нет смерти и чтобы я не боялась. Мне хотелось слушать его еще и еще, и дивный хор, согласно моей измученной душе, без конца взывал: - Господи, помилуй! Чудные звуки действовали, как струи, омывающие, утешающие, возносящие в неведомую высь. Лицо было опять мокрым от слез, но эти слезы не душили, не давили сердце, а наоборот: с ними уходило изнутри неизбывное горе, становилось легче и легче. Дома оказалось на редкость грязно, пыльно и заброшенно. Я не могла отделаться от ощущения, что на все смотрю какими-то новыми глазами. Вот мое кресло, в котором сплю уже полгода, не решаясь почему-то лечь на диван, вот дверь в кабинет, мимо которой проходила, сдерживая стоны. Вот и Митин портрет с траурным уголком. Лицо опять, как во сне: светлое, улыбчивое... Впервые смотрю так долго и не плачу... Что же у меня есть хорошего? Ах, да - он, Митя. Митя был объяснением всему. И все же в моей жизни чего-то не хватало. Остался какой-то незаполненный кусочек. Жизнь пронесла меня мимо чего-то очень важного, более того, мимо самого главного. Смерти нет - как я могла этого не знать? - Что же у меня есть? Добрые глаза старушки... Свет в окне... Дивный чудесный голос: "Смерти нет. Аминь!" В следующий раз в храме, подавая записочку, я вдруг обратила внимание на книги. Книг было много. Вот что поможет мне! - Дайте мне книгу о вере, - попросила я, - самую главную. Женщина за стойкой едва приметно улыбнулась. Я думала, сейчас она будет долго искать, но нет, быстро обернулась и подала мне книгу. "От Иоанна Святое Благовествование"... По дороге домой я с удивлением отметила, что наступила весна. Солнце купалось в лужах, воробьи оглушительно чирикали. На углу продавали цветы: розы, гвоздики, тюльпаны. Вдруг меня накрыл знакомый тонкий, горьковатый запах. Мимоза! Милые пушистые "цыплячьи" веточки...Отчего так светло дома? Свет даже режет глаза. Ну конечно, ведь гардины распахнуты, стекла вымыты, как это я забыла? Что у меня есть? Да, книга! Не садясь в кресло, открываю. Новые страницы перелистываются сами упругим белым веером. Наконец, они остановились, и я прочла: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня не умрет вовек. Веришь ли сему? (Ин. 11, 25-26) Я задохнулась от волнения, дрожа, как в лихорадке. Действие этих удивительных слов было сильнее, чем ангельское пение. Я вдруг поняла, что вопрос этот обращен именно ко мне и Кто-то ждет моего ответа, от которго зависит вся моя жизнь! Веришь ли сему? Не верить - значит возвратиться назад, в пыльный душный мир, к безысходности, отчаянию, жутким мыслям. Нет! Только не это. Бедное сердце мое, не слушая доводов рассудка, уже само отвечало за меня: Верую, Господи! В прихожей оживился, запел гонг. Кто бы это мог быть? - Ты жива еще, моя старушка? Какой знакомый голос, густой, сильный. Антон. Как я рада, просто удивительно. У Антона в руках цветы. Глаза - как у брата, широко распахнутые, внимательные - ничто не укроется. Он рад, что я не плачу, что в доме исчез беспорядок прежних тягостных дней. Вдруг взгляд его упал на веточку мимозы в тонкой вазе на столике. Я без труда слежу за ходом его мысли, играющей на открытом полудетском лице, чуждом всякого лукавства. Как он мне напоминает Митю! Он, вероятно, думает, что в моей жизни появился кто-то, кто принес мне эти цветы. Если бы он только знал, Кто у меня есть! Если б все они только знали! Придет время, я непременно расскажу Антону и всем, но не сейчас. Сейчас это только мое, самое дорогое, тайное. Страшно: вдруг не поймут? Оно - как нежный расточек, только-только проклюнувшийся. Не хочу, чтобы на него наступили!
