Батюшки и матушки

[Татиана. 1 981]

Батюшки и матушки

 

 

Когда доводилось встречаться с батюшками, то часто молча в нашем разговоре присутствовала матушка. Немного наблюдая семьи священников, обратила внимание на свет, который видела в глазах матушек, когда обращены они были на мужа. Такое редко увидишь в светской семье - свет любви, тихий и греющий. Конечно, задавали вопросы и матушкам, потому что было весьма полезно узнать, как можно сохранять любовь в постоянном, зачастую, тяжелом, жертвенном труде, да еще и немалым количеством детишек. Тем более, что западная информационная традиция существования человека, бездумно воспринятая нашими СМИ, открыла в нашей семейной жизни все закрытое, показала все стыдное, все то, о чем могут знать только двое - муж и жена.

 

Собственно, семьи в том первом понимании, которое было определено Господом Богом, уже почти нет. Так, остались кое-где ее выжившие ее остатки. Что и говорить, у многих поколений молодых нашей советской страны не было примера перед глазами: как жить в браке никто никого не учил. И теперь в семье мы воспитываем не человека, не христианина, а способного благополучно устроиться в жизни гражданина. В нашем, еле живом институте семьи, не сохранились русские традиции воспитания будущих мужчин и женщин, мужей и жен. Но мы учим предохраняться от нежелательной беременности, и разрешаем нашим детям еще в школе иметь половые связи - все нами позволено, но почему-то детей в России все меньше и меньше.

 

Тема современной семьи исчерпана, но есть семьи священников, в них немало трудностей, неведомых в светском обиходе, в этих семьях еще сохраняется духовная связь между супругами. Та главная связь, которая и должна держать семью, делать ее оплотом жизни, "малой Церковью" и территорией спасения. Поэтому перед Новым 2010 годом мы решили опубликовать этот текст. Его открывает наш разговор с батюшкой Михаилом, уже приснопоминаемым, и его матушкой, теперь вдовой.

 

р.Б. Наталья

 

Протоиерей Михаил Женочин, настоятель храма в честь иконы Божий Матери Державная в Гдове: "Родился я в обычной семье, меня крестили восьмимесячным в Питере, где тогда действовали четыре храма, в церкви св. Георгия Победоносца (Промыслом Божьим батюшка был настоятелем собора Державной иконы, восстановленного на месте древнего Георгиевского храма). Я не был церковным человеком в детстве, но перед сном всегда перекрещусь. Как-то однажды думал, куда мне скрыться от 7 ноября, от этой демонстрации, думаю, пойду в церковь. Пошел на литургию, служба уже закончилась, тогда, кстати, даже проповедей не разрешали произносить священству. Часто потом приезжал в Псково-Печерский монастырь, искал своего авву, своего старца Зосиму, проехал все монастыри.

 

Очень долго не решался вступать в брак, потому что в Церкви видел особый подвиг - монашество, и это меня воодушевляло, мне казалось, что женатый священнослужитель более расслабленный что ли, более думает о земном, о семье. И я колебался, но так сложилось - мы встретились с будущей матушкой Мариной, надо было решаться на что-то: либо расставаться, либо венчаться.

 

Мы решили поехать к старцу Николаю на остров Залит. У старца Николая Гурьянова оба бывали часто. Это было зимой, с нами вместе попросилась поехать наша знакомая молодая девушка, семинаристка. Мы шли в солнечную морозную погоду, день был прекрасный, шли пешком по озеру, батюшка тогда был очень доступный, каждый желающий мог с ним поговорить, попросить благословения. Он открыл нам двери, позвал в дом, поставил самоварчик и вдруг говорит неожиданно: "Ну что, жениться приехали? - Я растерялся и говорю: "Да, батюшка, только не знаю, какую взять". Пошутил. А он говорит: "Бери эту, - и указал на Марину. Будешь Матушка Марина с отцом Михаилом на Чудском озере рыбу ловить". А потом сказал Марине: "Знаешь, что значит быть матушкой? Матушка - это мать всего прихода".

 

Матушка Марина: У меня даже мурашки по телу пошли от этих слов, и удивительно, мы действительно потом оказались рядом с Чудским озером, наш приход в Гдове, а был поначалу в Кярове. Все промыслительно было, и рыбку мы ловим не озерную.

 

Отец Михаил: Отец Николай называл меня тогда "отцом", хотя я не был рукоположен, и, когда Владыка Иоанн (Разумов) посвящал меня во иерея, я не просился ни на какие определенные приходы, это воля и право Правящего архиерея, которому мы должны подчиняться, но хотелось деревенского прихода, хотелось, чтобы там была живописная природа, было красиво. Сейчас так случилось, что многие поклонились "золотому тельцу", ищут выгод, наград, материального благополучия, мы тогда этого не искали и не думали об этом, единственное, чего хотелось, чтобы послали на приход живописный, деревенский. И Владыка Иоанн сказал: "Поедешь в Кярово". Так решилась наша судьба благословением батюшки Николая, но когда мы шли за благословением, мы не знали ответа: что скажет старец, благословит, или нет, и готовы были расстаться.

 

Матушка Марина: Мы познакомились в Пскове, я работала в ателье, а познакомил нас преподобный Варалаам Хутынский, осенью на его престольный праздник. Венчали нас в Любятове, в самом Пскове не просто было обвенчаться, запрещали, венчал отец Владимир Попов. Мы сначала обвенчались, потом записались.

 

В хоре Любятовской церкви у меня пели и бабушка, и мама, а отец Михаил был чтецом в Троицком Соборе, его там и в священника рукополагали. Мы дали друг другу обет: я - псковичка, он - из Санкт-Петербурга, но решили уехать в деревню. Кярово - гдовская деревня со старым кладбищем и кладбищенским графским храмом Покрова, рядом речушка. Мы приехали в Кярово, подошли к церкви и увидели запущенный храм, было ощущение, что там никто вообще не служил. Вошли в храм, в котором давно не делали ремонта, и самим негде было жить - вот такой был приход. Начинали с нуля: строились, ремонтировались, поселились в маленькой избушке, между бревнами пролезала рука. Батюшка все своими руками отремонтировал, утеплил, и меня с маленькими полугодовалым сыном привез из Ленинграда. Собственно, в этой избушке мы вырастили четверых детей: Андрею 22 года, Анне - 21 год (музееведческий факультет), Ольге - 19 лет (мединститут), нашему младшему - 14 лет.

 

Когда мы приехали в деревню, он сказал: "Нам с тобой ничего не надо, не надо ковров, хрусталей, мы будем жить скромно, носить воду, топить русскую печку, печь просфоры" - и я была к этому готова. Возможно, сейчас это воспримется как подвиг. Когда родился первый ребенок, было сложно, нам помогали наши мамы, труднее было когда сразу двое - друг за дружкой первые два родились, а потом им было хорошо расти, с третьим и четвертым было легче.

 

Но, помню, когда мы сели в Петербурге со всеми четырьмя в автобус, одна женщина смотрит на нас и спрашивает: "Это все ваши? - Наши.- Как справляетесь? - Господь силы дает, справляемся". Так что люди со стороны не могли представить, как справляемся, и, правда, один на руках, другие рядышком. Как мы успевали? Работаем много. Сейчас ведь мамы очень красиво детишек одевают, но из магазинов, и никто ничего не шьет. Когда мы растили детей, в то время даже пеленок в свободной продаже не было, все было по талонам. Я им шила шубы, комбинезончики, платьица, первые два у меня были обшиты.

 

Мы жили на берегу речки, и я радовалась, что рядом у меня есть вода, а зимой нашла родничок, погружу белье на саночки в тазик и на родничок полоскать - там вода была теплее, чем в речке, плюс пять. Трудно жили, но Господь помогал. Вспоминаю, когда делали какие-то ремонты в храме в Кяровской церкви, я везде была с батюшкой: окна красить, на колокольню лезть выметать помет голубиный, крышу красить. Маму оставляли с детьми, а сами на велосипеды - все делали вместе. Современные матушки, наверное, другие: они все красивые, творческие. Но самое главное, что нужно в любом в браке - терпение женщины.

 

Отец Михаил: Я не хотел записей в ЗАГСе, дворцов бракосочетаний на конвейере. Промысл Божий никого и никогда не оставляет, мы жили небогато, трудно, это, конечно, своеобразный подвиг, но не были голодными, раздетыми и несчастными, нам Господь давал столько, сколько надо. Матушка Марина - большая труженица, машинка у нее не закрывается, не только детям шьет, но все мои облачения шьет она. Нельзя быть привередливым: дает Господь, надо брать.

 

Приехал как-то в Москву к своим благодетелям, они дали мне деньги и сказали - купите себе машину. Я спросил: "Какую?" Мне сказали: "Купите, какую Вы захотите, любую, хоть кадиллак". Я купил нашу Ниву, тогда уже можно было покупать машины свободно, без очереди. Сейчас дороги лучше - пересел на Жигули. Нам помогали друзья, благодетели, даже в житейских мелочах. Без машины на нашем бездорожье не обойтись: надо причастить, какую-то требу совершить, надо исповедовать человека, надо успеть, чтобы человек не умер. Приход нам не дает возможности существовать, приход не кормит священника, а помогают нам наши благодетели. У моих прихожан пенсии маленькие, но они дарят главное - свою любовь, мне больше ничего не надо от них, а прокормят меня, может быть, другие люди.

 

У нас сложная жизнь, вся прошла в работе, в строительстве храма, я недостаточно времени уделял детям, но честно признаюсь, очень люблю своих детей, может быть, и чрезмерно, но надеюсь, что моя любовь когда-то поможет им в жизни. Диктата, я так думаю, в выборе будущего, над детьми нельзя проявлять. Я волю своих детей не забираю: можно научить петь, читать, но нельзя научить быть священником. Человек должен сам решиться на такую дорогу: священство - это призвание".

 

Матушка Елена, супруга священника Василия Лупакова, настоятеля храма Сошествия Святаго Духа в Плиссах (Невель): "Матушка - это крест, это помощница. В замужестве я девять лет, и легко нигде не бывает, везде хлеб с коркой, в любой семье, если она есть. Для детей священника тоже крест, что они - дети священника, это налагает определенные обязанности в поведении. Детей мы выращивали сами: у нас ни бабушек, ни дедушек рядом не было. Наши мальчики Саша и Гриша пономарят, помогают нам в храме. Ксения пока маленькая, и ее святую блаженную Ксению мы уже дописывали на нашей семейной иконе святых - покровителей, но там еще место есть.

 

 

 

Мне было 16 лет, когда я закончила 9 классов, собиралась идти в 10 класс, но мама настояла, чтобы я пошла в Духовное училище в Пскове, и написала письмо нашему духовнику отцу Адриану в Псково-Печерский монастырь, и он благословил идти в училище, а против воли духовника не пойдешь. Отец Адриан сказал, что выйдешь замуж за батюшку, но цели выйти замуж в Духовном училище у меня не было совершенно, все спонтанно получилось - там и встретила своего принца, как отец Адриан благословил, и ни о чем не жалею. Мы поженились и рукополагались не сразу, поехали к отцу Николаю Гурьянову на Залит, потому что без благословения нельзя, и если бы он не благословил, то лучше быть хорошим пономарем, чем плохим священником, но батюшка благословил, мы рукоположились. В Опочке полтора года батюшка служил, а в Плиссы попали тоже с благословения отца Николая.

 

У нас Невель рядом и живем мы на приходе за счет Невеля. На приходе очень многое зависит от матушки, но в дела церковные я не лезу, что-то посоветовать, конечно, могу. Говорят же, поп - в храме, попадья - в селе. Попадья может настроить, как захочет: матушка - диакон, а батюшка - священник. Пытаюсь уговорить батюшку пустить меня учиться, но он не благословляет, а хочется в Свято-Тихоновский институт, мне надо, но не с кем оставить детей. Нам тяжело совмещать карьеру и семью, но хотелось бы, например, учительствовать в школе, конечно не в ущерб храму, думаю, никому бы не было ущерба: ни семье, ни школе, но семьей ради работы я не буду жертвовать, это даже не оговаривается. При этом меня мало интересует материальная сторона, зарплата, мы довольствуемся тем, что есть.

 

Господь каждому дает свой крест, но у матушки больше ответственности, чем у обыкновенной жены, но матушка, как и любая другая жена, если с Божией помощью преодолевает трудности, то все возможно вынести".

 

Дом протоиерея Петра Нетребы, Себежского благочинного, большой и красивый. Кто-то и позлобствовать может: вот как наши попы живут. Кто же знает, что несколько лет батюшка с семьей жил в бане.

 

Протоиерей Петр Нетреба, настоятель Троицкого храма в Себеже: "Я всегда полагался на волю Божию и просил, когда что-то предпринимал: "У Тебя, Господи, есть множество путей, которые могут отвести меня от этого шага, если нет на то воли Твоей. Помню, приехал к Владыке Иоанну (Разумову) на прием, входит Наместник Псково-Печерского монастыря Гавриил, говорит мне: "Ты что здесь сидишь?" - говорю: "Приехал, может, Владыка на приход псаломщиком благословит". - Наместник говорит: "Я тебя к себе возьму". Ну, думаю, может, в монастыре теперь буду, а мы тогда только месяц встречались с Мариной, будущей моей матушкой. Решил сделать ей прощальный подарок: купил духи, потому что думал, что в монастырь уже иду, а Наместник мне сказал: "Паспорт сдай, здесь будешь работать, а живи дома". Он меня взял на монастырское послушание псаломщиком, а когда была моя свадьба, он уже ходатайствовал, чтобы меня рукоположили.

 

Когда с матушкой встречались, то говорил, что у меня будет футбольная команда, вот немного не дотянули: четверо детей, все мальчики. Петр заканчивает третий курс института, ему 21 год, 1985 года рождения мой Василий (Рязанский) учится в Богородском училище на художника-резчика, третий сын - Гавриил заканчивает 11 класс православной гимназии в Варнице, на родине Сергия Радонежского, там пансионат и школа, младший три класса закончил, зовут Илия.

 

Своих детей идти моей дорогой я не заставлял принципиально: священнический путь сложен, и если по чьей-то человеческой указке совершается, то он может быть невыносим. Мы, наше поколение, быстро повзрослели, а наши дети взрослеют медленнее. Я в 26 лет считал себя уже взрослым человеком, встал на путь священнослужения в 21 год сразу после армии. На нас, духовенство, ведь все смотрят пристально, и вести себя даже просто по-светски, скажем, уже неприлично и недостойно священника. Хотят найти, прежде всего, в священнике не что-то хорошее, а уколоть. И это налагает особенную ответственность, уже речи у нас нет о каких-то посиделках, гуляниях - жизнь сразу стала взрослой, серьезной. И если ребенку пойти по этому пути по решению отца, это тяжело, но дети наши, конечно, верующие и воспитаны соответственно. Мы своих детей от веры "не оберегали", понимая, что религия - это путь к вечной жизни. Воспитывали их с матушкой в православном духе, в Православной вере, а уж там, как они определяться. Будет призвание - прошу и молюсь, чтобы Господь их укрепил в Православной вере, удержал, соблазнов сейчас очень много.

 

Матушка Марина: Мы познакомились с отцом Петром в Печерах, в монастыре я пела в любительском хоре. Сейчас моя работа - хор, трапеза, украшения храмовые. Утром встаешь и понимаешь: если не ты, то кто? Ты женщина, это - твое, ты - мать, если не ты, кто будет любить твоих детей, твоего мужа? Господь создал женщину рожать и быть зависимой от мужа. Благодать священства отца Петра ощущается, конечно, и на мне, она очень помогает, укрепляет семью.

 

Жена священника и жена в миру - две большие разницы. Батюшки дома практически нет, а у нас семья, храм, церковное пение, я регентую, и мы радуемся, когда папочка приходит. Помню, Илюша родился, батюшка строил храм в Идрице, утром уезжал рано и приезжал поздно, ребенок уже спал. Когда исполнилось Илюше три месяца, батюшка взял его на руки, и ребенок испугался - не помнит папу. Практически одна вырастила детей, но мы всегда радуемся, когда папа дома, дети его обожают. Я воспитана в религиозной семье, и муж для меня все, я за ним, как за каменной стеной. Его любят дети, хотя я с ними рядом все время, но только папа приходит - все вокруг него, он для них огромный авторитет, а для старшего сына - непререкаемый авторитет. Наш папа - мягкий человек, но при его мягкости его слово - закон.

 

Отец Петр: Если в современной семье придумывается свое в противовес, то получится "черный квадрат", черная зияющая пустота, созданная в противовес тому, что есть живое в этом мире. Так и от Слова Творца, сказавшего чему женщина предназначена, что ей дано за то первое грехопадение, когда сказано "будешь рождать в болезни детей своих, и от этого тебе спасение и зависимость от мужа", которому тоже сказано: "в поте лица будешь добывать хлеб свой" - не уйти. И когда человек сопротивляется этому - он богоборствует, что хуже для него самого. К добру, когда идешь от противного, это не приведет. Вот поэтому нету семьи, нету брака, нету согласия и мира в душе, человек за свое богоборчество расплачивается".

 

Алевтина Бабина, жена протоиерея Владимира Бабина, Палкино:

 

Когда-то свадьбу Владимира Бабина с Алевтиной устраивал наместник монастыря архимандрит Алипий в том смысле, что благословил монастырского эконома отца Иринея одеть и обуть жениха на венчание, выбрать жениху и невесте обручальные кольца. Жених был гол как сокол. Потом кортеж с молодыми под колокольный звон въехал на территорию монастыря, Владимир и Алевтина поклонились святым мощам преподобного Корнилия и чудотворной иконе Успенской Божией Матери. Архимандрит Алипий подарил невесте большую коробку конфет и букет алых гвоздик, редких в те времена 70-ых, и сказал: "Какая красивая священническая пара!" Но сам Владимир тогда ещё не знал, что станет священником и будет настоятелем Никольского храма в посёлке Палкино Псковской области.

 

В браке протоиерей Владимир Бабин и матушка Алевтина живут почти 35 лет, семеро детей, семь внуков. Мы разговариваем с матушкой Алевтиной, женщиной открытой, с ямочками на щеках, в доме священника, простом, давно не ремонтированном, где живёт большая и дружная семья.

 

- Матушка Алевтина, перед хиротонией будущий священнослужитель должен быть женат, за исключением целибата и монашествующих, как можно выйти замуж за человека, которого Вы знали три дня?

 

- Мы оба уральцы, но друг друга не знали, и познакомились по благословению, то есть, если говорить понятно для светского человека, нас познакомил священник. Сейчас понимаю, что это был просто Промысл Божий. Жила я на Урале, а они с родителями переехали в Печоры, мы же тогда с подружкой тоже поехали в Печерский монастырь поклониться преподобномученику Корнилию. А матушка моего батюшки, тогда ученика четвертого класса Семинарии в Троице-Сергиевой Лавре, пошла к отцу Афиногену просить совета, потому что Володя просил её пойти просить благословения на женитьбу.

 

Ну и я там оказалась, пошли вместе к батюшке Афиногену. Она рассказала ему, что сын просит благословения родительского и вашего, батюшка, на женитьбу. А отец Афиноген отвечает: "Пусть пока не женится, заканчивает четвертый класс, подождёт маленько". Мы же поехали после Печор в Троице-Сергиеву Лавру к мощам преподобного Сергия, и матушка попросила нас передать сыну Володе эти слова отца Афиногена. Встретили в Лавре нашего семинариста и передали, что просили: "подождать маленько". Вот так мы познакомились с моим батюшкой. Оказалось, невесты у него ещё нет, и он меня спрашивает: "А Вы будете моей невестой, выйдете за меня замуж?" Я так сразу не могла ответить, говорю: "На полном серьёзе меня спрашиваете? - Да, - отвечает". Поговорили немножко и расстались, но обменялись адресами. Он прислал мне письмо, написал, что съездил к отцу Николаю на остров Залита, попросил благословения у батюшки, и стал добиваться моей руки. Моим духовным отцом был тогда отец Савва, и я Володе ответила, что если меня отец Савва благословит, я приму предложение.

 

- Вас не испугало такое внезапное предложение? В православном мире понятно, когда и при каких обстоятельства надо выходить замуж, жениться - только с благословения священника, и неважно, сколько знакомы молодые люди?

 

- Но мы же вообще и знакомы не были, но благословение духовника показывает, что брак возможен, и на нём есть и Божье благословение. Если будет благословение батюшки Саввы, значит, я выйду замуж, а если он не благословит - против воли духовника не пойду. Но я чувствовала, если отец Савва благословит меня выходить замуж, то это будет благословение на всю жизнь, а если не благословит, значит, нет Божьего благословения, тогда и замуж выходить мне за него не надо.

 

Мы переписывались некоторое время, а потом поехали к отцу Савве, и батюшка нас благословил. А у Володи был духовным отцом отец Иоанн (Крестьянкин), и тогда отец Савва сказал, "куда иголка, туда и нитка", так что благословил меня перейти к отцу Иоанну, чтобы духовный отец был один. В это время у меня уже не было ни мамы, ни папы, отец Савва вынес из своей кельи Казанскую иконочку Божией Матери и благословил меня ею. Она была чёрная-чёрная, и он мне сказал: "Возьмёшь иконочку, почистишь её, чтобы она блестела, и жизнь такая же у тебя будет". Мы её вычистили, заказали киотик, и она до сих пор сохраняет нас в нашей жизни. Нам было тогда по 24 года.

 

- Сколько детей у вас с батюшкой и сколько внуков сейчас?

 

- У нас была старшая дочь - Наташа, утонула в семилетнем возрасте на нашем прудике, он и сейчас возле дома. Головка у неё была беленькая, кучерявая, она как кукла плавала в этом пруду, батюшка увидел, схватил её сразу, поднял на руки, но было поздно. А до этого мы оба видели сон, почти один и тот же, что наша девочка должна утонуть. Я тяжело переживала, но сейчас бы я смотрела другими глазами, и себя успокаиваем тем, что приобрели своего молитвенника на небе, как Ангела-хранителя семьи. Но это осознаёшь со временем, а тогда переживали очень, у нас уже был второй маленький Костя. Девочка была очень добрым ребёнком, дадут ей булочку, а она спрашивает: "А Котьке?" Мало того, и ещё попросит: "А маме?" Чем бы её в церкви не угостили, она сама не возьмёт, пока Котьке не дадут: наши дети привыкли делиться друг с другом, но она сама умела делиться, её никто этому не учил. Протягивает руку для гостинца, а другую - для брата. Все уже знали и давали ей и Котьке.

 

Нашему сыну Константину 32 года, он священник на приходах в Хредино и Лудонях. У Кости и матушки Лиды есть сын Илюша, Люба пяти лет, и матушка ждет третьего ребёнка. После Константина у нас родилась Екатерина, она замужем за отцом дьяконом Александром, который служит в Палкино вместе с отцом Владимиром, своим тестем, ей 25 лет.

 

И Катя, и Александр окончили наше псковское Духовное училище, а отец дьякон оканчивает Свято-Тихоновский богословский институт. У них сын Коля - три с половиной года и маленький Павлик. За Катей идёт Настя, у неё тоже муж дьякон Роман, он служит в Дно в Михаилоархангельском храме, тоже оба выпускники Духовного училища, у них недавно родилась девочка Ксения, ей пока полгода. Наш сын Миша окончил лицей в Палкино, выучился на механика-слесаря и сейчас служит в армии, полгода осталось. Владыка его звал: "Приходи к нам", но не знаю, что он решит. После Миши идут двойняшки: Христина и Валя, им девятнадцать. Обе учились в Духовном училище. Валя вышла замуж за ученика Духовного училища, живут в Кронштадте, у них девочка Наталья. А Христина продолжает учиться в Духовном училище, сейчас перешла на последний третий курс. И Маша, наш восьмой ребенок, ей шестнадцать, заканчивает девятый класс, сдаёт экзамены.

 

- Ваша семья - кузница кадров Псковской епархии, а куда собирается Маша, в Духовное училище?

 

- Говорит, надоело учиться, раздумывает, куда идти, но хочет служить в армии. У нас в Палкино школа особенная, экспериментальная, есть ли такая в Пскове - не думаю, дети в ней как подопытные кролики. Так что Маша хочет быть военной и одновременно поваром. У нас в Пскове стоит десантная дивизия, гвардейская, такую православную девушку Машу туда с удовольствием возьмут поваром. Не знаю пока, что она выберет, молимся, а папе-то не очень нравится Машин выбор.

 

- Скажите, как выращивали такую ораву, такой коллектив, как это возможно вырастить семерых детей, причем, один из них - священник?

 

- Думаю, что только с помощью Божьей. Время было тяжёлое и трудное, мы даже не могли купить колготки детям, не только из-за материальных проблем, просто их продавали по талонам определённое количество, а многодетные матери были наравне с теми, у кого один ребёнок. Спасибо добрым людям, они нам помогали, давали одежду, иначе нам не справиться было, и сейчас нам помогают, нашим внукам. Мы своё тоже раздали, из чего наши ребята выросли. Трудности были обычные: вы представляете, как сразу можно отправить пять школьников в школу? Мне учителя шутили: "Матушка, тебе надо мини-школу дома устраивать". Как было сложно всем купить портфели, учебники, тетради, обложки, одежду...На классное собрание не знаешь к кому идти: ходишь туда, где особенно необходимо поговорить с учителем.

 

В школе у нас было всегда хорошо, ребята учились неплохо, Миша боевой рос, но учителя его любили. Однажды что-то случилось в классе, нахулиганили, учительница подняла их: стоят пять минут, десять, пятнадцать, и только Миша Бабин, как мне потом рассказала учительница, сказал при всём классе: "Простите нас, пожалуйста". После уже и другие попросили прощения. Нас очень спасает - дети у нас не злобные, а это большое дело, о девчонках даже не говорю: добрые дети. Мир наш, как вы знаете, лежит во зле, поэтому доброта моих детей меня очень радует. Вот с Машей учителям жалко расставаться, и мне: чего бы не попросил сделать, сразу бежит и делает. В других семьях обычно надо заставлять детей, просить.

- Ваши дети трудолюбивые, судя по Маше, которая и стол помогает накрыть для трапезы в храме, и посуду убирает, и моет, все быстро и без напоминаний. Это не трудно сделать, наверное, но в Маше чувствуется готовность помочь, в отличие от того ребёнка, который в семье единственный?

 

- У нас с детства дети приучены к дежурству: неделя была распределена между всеми, и они уже знали, что дежурят, и никого не надо было заставлять.

 

- Выходит, матушка, очень хорошо иметь многодетную семью: один помогает выращивать другого, они вместе учатся, делают уроки, помогают маме, главное пережить этот младенческий период и дорастить до семи лет хотя бы?

 

- Костя вынянчил Катю от начала и до конца. Двойняшек помогали растить Катя и Настя, поэтому одна была "Катина", другая - "Настина". Мы недавно вспоминали, что им не нужны были друзья, они вырастали в своём детском домашнем мире, и грязи извне не нахватались. Те же ребята из пятиэтажек - на улице каждый чего-то слышит не для детского уха предназначенное, а наши ребята всегда в кругу семьи, им хватало своего общения.

 

Знаете, как весело проходят у нас дни рождения, дни Ангела: накрывается большой стол с тортами, хоть какими бедненькими, а если в посту, значит, безоговорочно постная еда. Садились за стол, зажигали свечи, и каждый говорил своё поздравление имениннику, да и звать кого-то уже было сложно: места нет за столом, особенно, когда родные приезжали на празднество. Дети друг за другом тянутся, старшие показывают пример младшим. У нас есть огород, своя картошка, всё своё, поэтому на огороде они работают с детства - все приучены к труду, а это большое дело. Знаю, что если выйдут замуж, а Миша - женится, они не пропадут, всю необходимую для семьи работу они умеют делать: убирать стирать, готовить, копать, полоть и т. д.

 

- Как детские болезни, как лечились, как переживали? Сейчас мамы вызывают врача, дают детям таблетки, а что матушка делала в таком случае? У вас, наверное, "эпидемии" были: один заболеет - все заболевали?

 

- Нас как-то Господь хранил: дети почти не болели. Когда я была беременной, не ела ни одной таблетки, ни одного укола мне не сделали, дети рождались здоровыми. И всегда иду с молитвой на каждые роды, я такая трусиха, родов боялась. Когда рожала, до самой последней минуты молилась про себя: "Богородице, Дева, радуйся...", начинаются схватки, а я молюсь. И детям своим советую: от схваток и до схваток читайте "Богородице, Дева, радуйся...", и Матерь Божия поможет. Ну, если и это невозможно, то тогда остаётся только "Господи, помилуй!": вдох и выдох. Только с молитвой и больше никак.

 

Дети не болели, Слава Богу! Они же молятся, с детства приучены к молитве. Утром и вечером мы молились с ними вместе, а чтобы не было трудно, у нас своё короткое молитвенное правило. Пели "Трисвятое", "Царю Небесный", "Отче наш", "Богородице, Дева, радуйся", "Милосердия двери отверзи, Жизнодавче", пели "Помилуй нас, Господи, помилуй нас", "Святый Боже", "Взбранной Воеводе".

Чтобы они не только слушали и читали - это для детей тяжело, а пели все вместе, это им было интересно. Заканчивалась молитва, прикладывались к кресту, брали благословение у батюшки и - в кровать. Так же и утром - молились: и кто в садик, кто в школу, кто ещё дома. Вечерами я им всегда читала Жития святых, у нас же дети названы по святцам: Екатерина, Анастасия, Валентина, Мария, Христина - интересные жития, и им самим интересно слушать. Христина с Валей - рождественские девочки, потому что родились в самую Рождественскую ночь с 6 января на 7. Дети Жития слушали с большим интересом, садились вокруг: кто на полу, кто на диване. Машино Житие длинное, интересное, она названа во имя святой Марии, супруги святого Ксенофонта, у них дети потерялись, их искали, молились и нашли, старец привел им плачущих детей.

- Значит, у кого теряются дети, надо молиться святым Ксенофонту и Марии, получается?

 

- Наверное.

 

- Вас послушаешь, матушка, кажется, что совсем не трудно быть многодетной матерью?

 

- Время прошло, многое забылось, а хотя бы собрать детей в храм: одеть одного, другого, третьего, четвертого... В храме мне нужно быть рядом с батюшкой всегда, я пела на клиросе, и вот одного посадишь на колени, другого - рядом, а третьего на окошко положишь.

 

- А батюшка Вам помогал?

 

 

- Да, когда были маленькие дети, знаете, очень трудно было стирать, и стирки много, и воды из-под крана нет, за водой далеко ходить, надо под гору спуститься и в посёлок пройти. Вот батюшка флягами возил несколько раз в день воду и для еды, и для стирки, много воды надо было. Полоскали в реке, я полощу, а он выжимает, так и стирали вдвоём.

 

- Чем отличается жизнь матушки, жены священника, от жизни обычных женщин?

 

- Принципиально. Я задумываюсь иногда об этом, и могу сказать, что много чего нельзя себе позволить по отношении к мужу, даже грубого слова, он же - священник. Я у него благословение беру, целую ему руку, руку священника, называю батюшкой. Он меня - матушкой, иногда мамой, редко при народе "матушка Алевтина". В церкви всё другое, дома могу сделать какое-то замечание, подсказать, а в церкви у меня нет никакого голоса. Сейчас я всё время с ним, потому что наши певчие состарились, а если крестины, похороны - я рядом, пою, и любую требу мы вместе: он служит, я пою, и батюшка привык, что я всегда под рукой.

 

- Традиционное направление материнской заботы: накормить, одеть, обуть ребёнка и дать ему образование, а какой долг у родителей перед детьми на самом деле, ведь одеть-обуть это само собой разумеющееся?

 

- Для меня самое главное, как в Святом Писании сказано, когда придётся отвечать пред Богом за своих детей, и мы предстанем пред Господом, чтобы он нам дал добрый ответ. Чтобы наши дети не погибли, чтобы души их были православными, и они приносили радость нам и Бога прославляли.

 

- Государство принимало участие в Вашей многодетной семье, помогало Вам, Вы замечали его помощь?

 

- А какой ответ Вы хотите услышать?

 

- Честный.

 

- Нам давали раньше 12 рублей детское пособие на ребенка, а сейчас по 70 рублей - вот вся помощь.

 

- Матушка Алевтина, что-то можете сказать нашим женщинам, дать искренний совет?

 

- Дала бы только один совет, чтобы мужья и жёны относились друг к другу терпимее и старались понять друг друга, прощать ошибки, не спешить делать категорические выводы, и обязательно уделять больше времени детям и больше за них молиться. Главное молиться за детей и своих мужей.

 

- Что для Вас самое трудное в жизни, духовно трудное?

 

- Для меня самое трудное, чтобы мои дети были поставлены на путь праведный, чтобы место своё в жизни нашли. Не как лучше пристроились, а чтобы были на своём месте, и чтобы не я определяла им это место, а Господь, не против воли Божьей и нам на радость. Это самая главная забота. Остались Миша, Христина, Маша, куда они пойдут? Мы понимаем, что на всё воля Божья, и хочется, чтобы воля эта исполнилась на детях, а не наша. Не думайте, что в нашей жизни всё было гладко и просто, были и есть внутренние переживания, но со временем всё трудное прошлое стирается, и мы смотрим на это другими глазами и во всём видим Промысл Божий, так что переживать много не надо, за нас Господь хлопочет. А мы должны смиряться с волей Божьей и принимать всё то, что с нами случается и что с нами происходит. Слава Богу, за всё!

 

[Татиана. 1 981]

«Не суетитесь, матушка!..

Матушка Марина живет в селе Новенькое Ивнянского района Белгородской области, где служит в Михаило-Архангельском храме ее супруг, священник Лука, они воспитывают пятерых детей. А еще матушка сотрудничает с «Белгородскими епархиальными ведомостями» и пишет глубокие и поэтичные рассказы, воспоминания…

 

В отличие от меня мой супруг никогда не тяготился деревенской жизнью. Сын сельского священника, росший во время хрущевских гонений на Церковь, он привык к гораздо более суровым условиям жизни. Достаточно сказать, что за 4 года учебы в начальных классах он сменил 7 школ! Его отца переводили с прихода на приход за каждую оплошность в отношении с гражданскими властями, которые делали в те годы все возможное, чтобы помешать нормальной приходской жизни.

Мама Луки служила псаломщицей, дети были с родителями на всех службах. Однажды в Пасхальную ночь маленький Лука игрался на амвоне. Вышедший из алтаря священник не заметил малыша и нечаянно стукнул его по лбу кадилом. Утешая плачущего малыша, прихожане улыбались: «Батюшкой будет».

Прошло несколько лет. Ясным летним днем пятилетний Лука вместе с сестрой играл в церковной ограде (семья жила в церковной сторожке). Отец уехал на сессию в Одесскую Духовную семинарию, мать отлучилась по делам... К воротам храма подкатил черный лимузин, каких в селе никогда не видали. Удивленный мальчик подошел к машине. Из нее выглянул Патриарх Алексий I, совершавший в то время поездку по епархии. Расспросил детей о храме, о родителях, о приходе и подарил 25 рублей. Тут уже все село утвердилось в мнении: быть Луке священником непременно!

Но до этого еще были годы и годы переездов вместе с отцом с прихода на приход. Став священником, он никогда не просил у Архиерея сменить ему место службы. Хотя Владыка Хризостом помнил, как мы узнали позже, о своем обещании перевести нас в город. Но, как говорится, нет ничего более постоянного, чем временные трудности. Для Архиепископа Хризостома советское время было тоже непростым.

Я уже говорила о том, что среди священников порой оказывались не всегда искренне верующие и действительно служащие Богу люди. Были такие и в нашей епархии. За один только год (1983 или 1984, точно не помню) Владыка лишил сана пятерых священников! И еще нескольких отправил под запрет. Увы, некоторые из этих теперь уже бывших священников имели могущественных покровителей в органах государственной власти и сумели устроить так, что Владыка Хризостом был отправлен «в ссылку», на далекую Иркутско-Читинскую кафедру. Буквально за пару недель до этой опалы, в середине ноября 1984 года, Владыка служил у нас на приходе.

Как мы готовились к этому событию (о нем нам сообщили из епархии за 2 недели)! Отмывали и украшали храм, искали помещение для праздничного обеда (знали, что Владыка обедает после службы редко и только рядом с храмом, а мы жили на значительном отдалении). Я впервые поднялась на клирос и пыталась разучить с певчими песнопения на греческом языке из чина Архиерейского Богослужения. Всё это оказалось напрасно! Владыка служил обычным иерейским чином, даже без Архиерейского облачения, так что некоторые из прихожан вообще не поняли, кто из прибывших был Архиереем. Как позже мы узнали, на сельских приходах он служил так всегда, понимая, что ни батюшка, ни певчие не знают порядка Архиерейской службы, и не желая вносить лишнюю суетливость в Богослужение.

Владыка не хотел оставаться у нас на обед, но когда староста храма подошла к нему с какими-то жалобами на батюшку, он отказался ее выслушивать и направился в дом, где был накрыт стол, через иподиакона передав, чтоб на обеде не было никого, кроме настоятеля и матушки. Так и сидели мы втроем за огромным накрытым столом. Владыка практически не ел и не пил, зато подробно расспрашивал нас о жизни и службе и в конце беседы пообещал: «Очень скоро я переведу вас в какой-нибудь районный город». И добавил: «Если меня самого не переведут раньше». И коротко рассказал о жалобах в Патриархию от лишенных сана священников и об их высоких покровителях.

Больше мы Владыку Хризостома не видели. Первое время после его перевода в Иркутск мы даже хотели проситься в его новую епархию (особенно я, ведь там был город, с которым я познакомилась в детстве, Братск). Но потом рассудили, что Бог - везде один, и остались в Новеньком. А Владыке Хризостому мы в те годы, до перевода его в Литву, посылали поздравления к праздникам (каждый раз он откликался телеграммой) и даже иногда писали письма с волнующими нас вопросами - и получали ответы.

Новый глава епархии, Архиепископ Ювеналий, не вызывал батюшку в епархию и, казалось, не интересовался ни нами, ни состоянием нашего прихода. Но это только казалось… Однажды на Пасхальной неделе, отслужив, как положено, первые три дня, батюшка «взял» выходной и повез старшего сынишку в Курск к моим родственникам, чтобы оставить его там на несколько дней. Я с младшим, двухлетним Максимом, осталась дома. Днем ребенок заснул, я прилегла рядом и… увидела сон. Я никогда не обращала внимания на сны и всех призывала делать то же. Но иногда все же сны бывают вещие. Видно, Господь решил смягчить мне грядущее потрясение. Приснилось мне в эту минуту, что в мой дом входит епархиальный шофер и сообщает о приезде Владыки Ювеналия. Я начинаю метаться по дому, убирая разбросанные детские вещи и игрушки. И тут оживает портрет Владыки Хризостома: этот большой портрет отдала мне наша кума, работавшая машинисткой в епархии, когда его сняли со стены Епархиального управления в связи со сменой Правящего Архиерея. И вот в моем сне этот портрет произнес: «Не суетитесь, матушка!»

Проснулась я от стука в дверь. На пороге стоял знакомый мне архиерейский водитель. «Владыка приехал», - сообщил он. Схватив в охапку орущего малыша, я села в архиерейскую «Волгу», доехала до храма. В ограде ходил раздраженный Владыка Ювеналий. «Где отец Лука? Где ключи от храма?» - бросил он мне вместо благословения. Узнав, что батюшка уехал в Курск, Владыка вскипел: «Я - здесь, а он - в Курске! Вы знаете, что я могу его под запрет послать?» Мне стало обидно от такой несправедливости, и я отбила удар: «Это Ваше право, Владыко». - «Я сам знаю свои права! - закричал Владыка. - Ключи!!!» Ключи от храма были у старосты, за 3 километра от церкви. Владыка остался у храма, повторяя: «Я - здесь, а он - в Курске!» - а мы с водителем поехали к старосте. Дороги в Новеньком - горный серпантин. Сегодня они покрыты узкой полоской асфальта, а тогда это было весеннее месиво грязи и глины, с которого машины не раз соскальзывали в пропасть обрывов. Староста оказалась в огороде. Пока отмылась, переоделась, пока ползли по обрывам назад - прошел, наверное, час. Бледный от гнева Владыка вошел в храм, бегло оглядел его и в пух и прах разнес только что сделанный ремонт-реставрацию, во время которого приехавшие из Харькова художники подновили иконы. «Это кто?» - вопрошал Владыка. - «Сергий Радонежский», - отвечала я. - «Это калмык какой-то, а не Сергий! А это что?» - «Орел…» - «Это ворона! - еще повышал голос

 

Владыка Ювеналий на Крестном ходе. Владыка. - На ваши иконы не то что молиться - смотреть нельзя! И скажите своему мужу, что я жду его в епархии!»

На прощанье Владыка все же благословил нас и подарил Максимке деревянное пасхальное яйцо.

Я была уверена, что на этом наша жизнь в Новеньком, а возможно - и вообще в Курской епархии закончилась. На следующий день отец Лука был у Владыки. К его, а пуще моему изумлению, Владыка Ювеналий не только не кричал, но и вообще не поминал о своем визите в Новенькое, расспросил о службе, о приходе - и отпустил с миром. Кума-машинистка шепнула, что накануне он служил недалеко от нас и там его очень расстроили, вот и сорвался…

Впоследствии Владыка Ювеналий еще дважды приезжал в Новенькое. Первый раз нас известили о его приезде заранее, а во второй он появился так же неожиданно, прямо во время воскресной Литургии. Присланный из храма гонец (я в тот день осталась дома с кем-то из заболевших детей) и я за оставшийся до конца службы час успели приготовить вполне сносный молочный обед (Владыка не ел мяса), красиво накрыть стол, водрузив на него, в довершение всего, бутылку кагора и кувшин молока. Когда гости и батюшка, помолившись, сели за стол, оказалось, что я забыла принести чашки. Я побежала на кухню, а, вернувшись, увидела, что Владыка - а за ним и остальные - пьют молоко из винных бокалов. Вино так и осталось нетронутым. Как и дефицитные тогда мандарины, которые я берегла к какому-то празднику и выставила на стол. Когда обед закончился и гости стали прощаться, в комнату, где они обедали, внезапно заскочил наш проголодавшийся Максим (он был самым шустрым и озорным из детей) и бросился к столу с криком: «А нам что-нибудь оставили?» Владыка рассмеялся и попросил Максима прочитать молитву, с чем мальчик успешно справился, а затем отдал ему все мандарины со стола.

Владыка Ювеналий вообще любил устраивать сюрпризы. Мы продолжали служить на приходе, в епархии почти не появлялись, но и нареканий за годы службы батюшка не получал. И вот однажды его вызвали телеграммой в Епархиальное управление. Мы отправились вместе с детьми, которых к тому времени было уже трое. Явившись к назначенному часу, узнали, что Владыка служит Литургию. Батюшка отправился в алтарь, а я с детьми осталась в храме. Каково же было мое изумление, когда через некоторое время иподиаконы вывели из алтаря моего батюшку, а Владыка провозгласил: «Аксиос!» - и водрузил на него «золотой крест» и тут же возвел в сан протоиерея. Две награды одновременно, да еще и без предупреждения!

А жизнь наша в Новеньком текла своим чередом. Я уже смирилась и с тяготами деревенской жизни, и с тем, что круг моего общения был ограничен старушками и женщинами, ходящими в храм, и с периодическим исчезновением из магазина самого необходимого. Крупу покупали сразу мешками, а чай, соль и спички порой приходилось «выписывать» из Ленинграда: оставшиеся там друзья иногда присылали посылки. Из-за этих посылок среди моих бывших однокурсников утвердилось стойкое мнение о том, что мы в нашей деревне чуть ли не голодали. Но это совершенно не так! В селе у каждого есть огород и какая-то живность. Едва мы поселились в Новеньком, нас стали навещать прихожане. Кто-то шел договориться о крещении младенца или освящении дома, кто-то - просто в гости (особенно зимой, когда мало работы). И почти все приносили с собой то ведерко картошки, то банку огурцов, то кувшин молока или миску творога, то свежеиспеченный хлеб. По праздникам нас оделяли домашней птицей или куском свинины. Некоторые бабульки-прихожанки относились к нам с особой теплотой и лаской и навещали чаще других. Соседки по улице - баба Катя, баба Маня и молодая еще женщина Нина, у которой было трое детей-погодков, прямо-таки опекали нас, следили, чтоб мы всегда были сыты, и учили меня деревенской жизни. Нина иногда оставляла у меня детей и бегала за 8 километров в соседнее село, где жила ее мать.

Когда у нас родился первенец, я осталась в Курске, под присмотром родных. Но долго не выдержала и через месяц вернулась в село. В Курске мы купили коляску, и когда я впервые вывезла малыша на прогулку, посмотреть на это чудо на колесах сбежалась вся улица. Так велика была тогда разница между городской и деревенской жизнью, что я и селяне не понимали друг друга не только в речи, но и в жизненном обиходе. В селе не видели не только колясок, но и сосок-пустышек. На нашего новорожденного Даниила приходили поглядеть по очереди все прихожане. И почти каждый спрашивал: «Что ж, ты его жалеешь?» Я не могла понять, за что надо жалеть здоровенького ребенка. И лишь потом кто-то объяснил: по-деревенски «жалеть» означает «любить». Также все интересовались, даю ли я ребенку «жваники». Оказалось, что это - печенье, пряник или просто хлеб, которые после тщательного пережевывания матерью скармливаются ребенку. Такие «жваники» часто использовали вместо соски: завязывали эту массу в тряпичный узелок и давали ребенку как пустышку. Меня такие советы, естественно, приводили в ужас.

За семьей священника приход и вообще деревенские жители следят особенно тщательно, критично воспринимая каждый шаг. Особенно бурно всякий раз проходило событие рождения у нас ребенка и, главное, наш выбор имени. Кстати, с именем для первенца у нас чуть было не случился конфуз. Задолго до рождения малыша мы сообща решили: мальчика назовем Даниилом, а девочку - Дарьей. Когда будущая крестная спросила меня: «Как назовешь?» - я так и ответила, но добавила при этом: «Я решила…» Присутствующий при этом разговоре муж обиделся и сказал, что теперь решать будет он. И вскоре объявил имя: Гедеон. Пришлось смириться. В роддоме его так и записали. Но когда батюшка отправился получать свидетельство о рождении, он неожиданно все же записал сына Даниилом. С его рождением тоже вышел переполох. Мои родные настояли, чтобы я приехала на роды в Курск, и последние дни я жила у них. Батюшка приезжал в неслужебные дни. Однажды, уезжая от меня на службы, муж пошутил: «Без меня не рожай». И я… послушалась. Когда начались схватки, я никому не сказала и два дня (!) ждала мужа. Он приехал поздно вечером, а ночью пришлось вызывать «скорую». У меня не было обменной карты: я была прописана в Питере, там не успела встать на учет, а в деревне не посчитала нужным, так как в Белгороде у нас появилась знакомая врач в областном роддоме, которую я иногда навещала, чтоб убедиться, что беременность протекает нормально. И вот в Курске «скорая» отказалась везти меня в роддом без карты! Мы пошли пешком в железнодорожную больницу, но и там меня не приняли. И тогда мы отправились на вокзал и уехали в Белгород. Там муж позвонил нашей знакомой, но оказалось, что роддом закрыт на дезинфекцию. С ее помощью меня все же принял другой роддом, и там буквально через полчаса появился малыш.

Когда я вышла на улицу с коляской, ее облепили ребятишки. Я объяснила им, что этого маленького мальчика зовут Даня, а когда он вырастет, его будут называть Даниил. Через некоторое время на улице появилась соседка Нина. Ребятня бросилась к ней с криком: «Мама! У тети Марины-матушки есть мальчик, его зовут Даня, а когда ён вырастет, ён будет Даниёл!» (В нашем селе почему-то употребляют букву ё вместо е - и наоборот, ставят е, где обычно бывает ё). Взрослые же обитатели переиначили имя на свой лад: Данила, Данка.

Второму сыну мы выбирали имя с осторожностью. Остановились на Максиме: вроде бы, это имя никак не переиначить. Баба Катя, которую я позвала в крестные, обрадовалась: «Наше имя, старинное: Моська!» Третьей родилась долгожданная «Даша». Но то ли имя надоело, пока ждали

 

Матушка Марина с детьми (тогда из было еще четверо).

 

 

 

девочку, то ли по иной причине - записал ее папа Людмилой. «И-и! - скривилась баба Катя, первый мой критик, - придумали: Лю-у-да. То ли дело - Люба! Чего Любой не назвали?»

Надо сказать, что в селе очень распространено подражательство: строят одинаковые дома, покупают одинаковую мебель, одинаково называют детей. Старшее поколение - почти сплошь Марии, Федоры, Иваны, Викторы, Пелагеи, Ульяны, Ефросинии, Варвары, Анны. Дети - Саши, Сережи, Наташи, Денисы, Любы, Олеси и Алины. Мы же старались выбрать такое имя, которого бы еще не было в селе. И ни разу не смогли угодить соседям!

Четвертого ребенка назвали Борисом. И та же баба Катя набросилась на меня: «Борька - это же кабанчик! А ты подумала, какое у его дочери отчество будет?» Я вопросительно смотрела на нее. Баба Катя растянула губы и презрительно пропела: «Бо-рись-ев-на!»

Последнего сына назвали в честь Царя-мученика Николая. Так захотел наш Борис, которому я читала книгу «Царские дети». Из нее он узнал, что маленького Царя родные звали Ники, и захотел, чтобы у его братика было такое же имя. «Как братика назвали?» - спросили Бориса в школе. - «Николай». - «Коля?» - «Нет, Ники». - «Вот выдумали! - фыркнула учительница музыки. - Коля - он и в Африке Коля». Дома я посоветовала расстроенному Борису напомнить учительнице, что в Африке, где говорят по-английски или по-французски, Николая зовут именно Ник, а уж никак не Коля.

В конце концов деревня привыкала к нашим именам. Привыкала и я к деревне. Хотя до конца так и не привыкла. А языковые казусы случаются до сих пор. Помню, приехала к батюшке за советом женщина из соседнего села. Тогда у нас только что родилась дочь - третий ребенок. Коляска со спящим младенцем стояла возле крыльца. Женщина заглянула в нее и спросила: «Токная?» Я не поняла вопроса, но постеснялась в этом признаться и отвечала утвердительно: «Да». Через несколько минут прибежали наши старшие мальчишки. Лицо женщины обиженно вытянулось: «Что же ты врешь? Какая же она токная?» Оказывается, «токная» - значит единственная (он слова «только»). До сих пор не могу я понять, почему «сметана» на местном языке - это то, что мы привыкли называть ряженкой, а настоящую сметану тут называют «сымок»; почему «пирог» - никакой не пирог, а просто домашний хлеб; почему груши называют «игрушками», клубнику - ягодой (а все остальные ягоды - только по их названиям: смородина, крыжовник и т.д.), а теплый головной платок - матрешкой.

С детьми вообще общаются на каком-то особенном языке! Когда одна из прихожанок после службы спросила у годовалого Дани, сидящего у меня на руках: «Будешь папу кушать?» - я подумала, что она не в своем уме, но она протянула ему кусок хлеба: «Кушай папочку!» - и я поняла, что «папа» - это хлеб. Огонь и вообще все горячее для детей называют «жижа», а собаку - «тютюка». Причем, если ребенок что-то потерял или у него незаметно отобрали и спрятали взрослые - это всегда «тютюка съела». Я запрещала детям говорить по-деревенски, и речь их была правильной и грамотной. Но однажды, придя в садик за сыном, я услышала, как он рассказывает что-то приятелю со всеми этими «тютюками», «жижами» и «ён каже» (вместо «он говорит»). «Даня!» - воскликнула я. Сын повернулся ко мне: «Прости, мама. Но они не понимают, когда я говорю по-русски».

Конечно, мою жизнь в селе осветляли и украшали дети. Не будь их - вряд ли бы выдержала я здесь все эти годы. Как странно и страшно, что сегодня большинство молодых людей боятся «заводить» (словно речь идет о собаке!) детей, а семьи с тремя детьми уже считаются многодетными. Когда мы здесь поселились, у многих местных жителей было по 6, 9 и даже 12 детей. За эту всеобщую многодетность Новенькое в райцентре называли «вторым Китаем». Сегодня, увы, даже наше большое село пустеет. Детей в нем все меньше: на две с лишним тысячи жителей в год родится от пяти до десяти малышей, а умирает, увы, в 3-4 раза больше… Молодые отговариваются нежеланием «плодить нищету». Конечно, сейчас нелегкие времена (а когда на Руси было легко жить?), но в селе, где у каждого есть дом, огород и скотина, нищим может оказаться только горький пьяница. Гораздо страшнее - нищета духовная. Боясь этой нищеты, я каждый год возила детей (по очереди, по двое) в паломнические поездки по святым местам и в познавательные - по большим городам. Все 30 лет мы так и прожили в том же старом доме, где приютила нас мать сергиево-посадского священника. Когда она решила переселиться к детям, мы выкупили этот домик, немного расширили его, «прилепив» к нему еще одну комнату, ванную и кухню, обложили снаружи кирпичом, а внутри он так и остался «посылочным ящиком» с низким потолком и маленькими оконцами. Вместо ковров и сервизов мы всю жизнь покупали книги, и это единственное, после детей, наше богатство.

 

Марина Захарчук

[Ника 1 837]

«Не суетитесь, матушка!..

 

Моей подруге, не матушке, сделавшей неосторожный шаг к помазанию, батюшка однажды сказал фразу, ставшую у нас крылатой: "НЕ НАПИРАЙТЕ, матушка!!!"

[Татиана. 1 981]

"Своих детей в мир мы боимся выпускать"

 

 

Все мои паломничества по Псковской епархии с целью поговорить с батюшками о спасении заканчивались моим острым желанием остаться в этом самом месте, где только что встречалась со священником: в этой деревне, на этом приходе. Здесь всё было настоящим в отличие от моей городской жизни.

 

Не стала исключением и встреча с матерью Вениаминой, поразившей меня до глубины души. Мне там, с ними, с ее детьми, с ее помощниками тоже захотелось остаться и помогать этой жизни, но не все в нашей власти, и я до сих пор тоскую по их, не моей, жизни. Потому что она настоящая, без лицемерия. Человека, если он нормален, должно тянуть жить в честной работе и молитве.

 

Почитайте этот текст, написанный пять лет назад об Общине милосердия священномученика Вениамина Петроградского, которая расположилась в псковской глуши, в Лосицах, и живет при храме святителя Митрофана Воронежского. Председатель Общины инокиня Вениамина (Лариса Фалкова), в прошлом методист РОНО Санкт-Петербурга, учитель математики.

 

Общине уже более десяти лет, она собрала под свое попечение детей - сирот, выпускников детских домов, детей из трудных многодетных семей, теперь проживают в Общине и старики - инвалиды, молодые родители, попавшие в трудные жизненные обстоятельства. В Общине есть и собаки, которые пришли вместе со своими хозяевами, бывшие породистые псы: Грин, Лесик, Рыжик... Община живет и молится. Мы не знаем, есть ли еще подобное братство в России. Тогда в Общине было девятнадцать человек, сколько сейчас - не знаю, и как складываются теперь обстоятельства их жизни, и живы ли те простодушные собаки?

 

р.Б. Наталья

 

Мать Вениамина показала дом, где обитают жители - общинники: мы увидели чистенькую старушку 95 лет, лежащую в подушках на кровати, которая на вопрос священника: "Как здоровье? - Ответила честно: "Плохо, нет здоровья". Рядом, за занавеской другая старушка вязала носок. Дети заняты по хозяйству. Нет запахов несчастной жизни детского дома: пахло ладаном, было тепло и уютно, народ молился перед трапезой, прежде чем сесть за стол. Мы посмотрели большую чистую кухню, новую плиту, биотуалет, канализацию. Это последние работы, которые велись в Общине.

 

У ее руководительницы много планов, она хорошо понимает, что такие дети, как у нее, в миру никому не нужны. Им там не выжить, и она старается построить для них здесь Усадьбу. Уже есть самое важное: есть храм, есть дом, есть работа по дому. В Лосицах еще сохранилась старая приходская школа, которую когда-то освящал Митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин, но пока в ней деревенский клуб, хотя в лосицкой деревне почти никого не осталось, и веселиться особенно некому. Когда разговаривали с инокиней Вениаминой, человеком очень открытым и добрым, постоянно сожалели, что время поджимает, и разговор получился почти на ходу, короткий.

 

- Давно вы все здесь, мать Вениамина, как началась ваша общинная жизнь?

 

- Летом будет пять лет. Искали какого-нибудь отца, который сможет нас вынести, в городе уже жить было невозможно. Начинали мы на приходе в Петербурге, где у нас была часовенка священномученика Вениамина Петроградского, туда ходили детки-инвалиды, из детского дома сироты - отказники, учителя, мамочки. И мы бы сами ничего не предприняли, если бы не потребность устройства выпускников из детских домов. Пока было возможно, они ходили по нашим домам.

 

Потом мы начали ездить по монастырям в поисках "места жизни". Были в Иверском монастыре на Валдае, трудились там, надеялись жить при монастыре, изучать Закон Божий. Нашим выросшим детдомовцам, да еще с некоторым отставанием в умственном развитии, почти невозможно устроиться в жизни, в обществе. Вот мы их и возили по монастырям, чтобы "раздать", оставить жить при монастыре, но не получалось, и было понятно, что жить надо не в монастыре, а возле монастыря. Пытался нам помочь Новгородский Владыка Лев, но Юрьевский монастырь, где мы трудились, в черте города, и детям было легче украсть, чем заработать. Нам нужен был монастырь на таком удалении, чтобы не убежать, а если все-таки убегут, чтобы можно было вернуть.

Иногда казалось, что мы способны только на разрушение, но выпусти нас в чистое поле, хоть половину затопчем, другую половину вырастим и хорошо вырастим. Пришли к отцу Николаю на Залит советоваться, как устроить ребят, он говорит: "Потерпите, все хорошо будет". Спрашивали отцов, не хочет ли взять кто-нибудь "общинку", а нас человек семеро было с коровой. Написали мы и Владыке Евсевию, потому что его знали, ездили на работы в Крыпецкий монастырь к отцу Дамаскину. А потом так случилось Промыслом Божиим, приехали к отцу Роману в Заянье и встретили там отца Вениамина. Он нас сразу поразил.

 

- Чем?

- Своим именем - Вениамин. У него постриг был в честь Вениамина Петроградского. В Заянье мы прожили год, а там больничка для пожилых матушек, мы с ними в одном корпусе жили, и им тяжело было вынести нас: мы же такие жизнерадостные, проходим, дверьку прикрываем, а она с петель слетает. Пройдем по комнате, у матушек что-то с полочек падает. Так у нас получается. Корова у нас тогда появилась - наше первое методическое пособие по дойке. У нас все доят. Мы ее кормили образцово, по-научному: за последние два месяца она у нас тридцать мешков морковки съела - молоко сладенькое было.

 

- К отцу Вениамину все-таки как попали?

- Мы думали, как жить дальше, потому что вокруг как-то все разрушали, и это уже видно было всем. С другой стороны, мы и работали. И вот как сделать так, чтобы наша работа была видна, а наше разрушение оставалось сокрытым? Надо отъехать в сторонку, спрятаться и выходить только, когда нужна сила на работу и на молитвенное делание, чтобы эта наша сила была с пользой. Уже батюшку Вениамина перевели в Лосицы на приход, и когда на праздник св. Вениамина Петроградского мы сюда ехали, у нас машина перевернулась вверх колесами, дети вместе с ней и мама с грудным ребеночком с нами тоже - все перевернулись вместе с пирогами. Дети очень радовались: вот это настоящее путешествие, мы все, как космонавты летали.

 

Лосицы - место чудесное, кто здесь бывает, это заметили. Здесь - всё! Здесь ты спрятан и востребован, укрыт, покрыт и восхищен. Говорим, между прочим, как повезло отцу Вениамину, что он здесь живет, а вот нас скоро выгонят из Заянья. Куда деваться? И хорошо понимали, что за спиной должен быть у нас не приход, а монастырь, потому что наша болезнь, переданная родителями алкоголиками и наркоманами детям, настолько велика, что должна быть рядом та же степень благодати и аскетизма. Должно быть непременное удаление от города, и чтобы мы сами добывали хлеб, чтобы можно было убежать от трудностей и вернуться, а за спиной был монастырь, который прикроет нас и будет образцом для подражания, и наши руки могут быть там востребованы. Но монастыря не было. Был приход, отец Вениамин, лес. А потом отец Николай благословил друзей отца Вениамина взять детей, мы заехали сюда просто в гости, в лагерь. Был у нас такой хитрый ход: просто заехать погостить. Друзья отца Вениамина купили здесь дом, и мы остались в этом доме жить милостию Божией.

 

- На какие же средства существуете, мать Вениамина?

 

- Всегда мы живем и строимся на Богом данный аванс. Откуда он берется - непредсказуемо, но берется в той квоте, сколько нужно, чтобы не превысить, чтобы не разбаловаться. Нам помог фонд Святого Григория в Англии, эмиграция, они про нас узнали, давали нам средства. Мы просчитываем, сколько нам надо и на что, нам дают. Народ нам присылает: кто сто рублей, кто тысячу. Мы за всех молимся, все, что мы построили за это лето - московское православное пожертвование. Что будет завтра? Как Бог даст, до сих пор все потихоньку двигалось.

 

- Получаете детские пособия, деньги на детей-инвалидов?

 

- Пособий для наших первых детишек не было ни у кого. Оформляли мы опеку без лишения родительских прав, с лишением прав - это очень долгий судебный процесс, нам его не потянуть. Первое очень быстро делается: детей дают в опеку, но не дают государственное пособие. Когда опека с лишением прав, то государство субсидирует.

 

- Родители знают, что их дети здесь живут в общине?

 

- Родителей надо было обязательно найти. Фиксируешь им квадрат на листе бумаги, где они должны поставить подпись; говоришь, где их ребенок, можете забрать...

 

- Были случаи, когда родители забирали своих детей?

 

- Да, одна мама, но она приехала к нам жить. Привела нам еще троих детей - дети умирают с голоду, забери, говорит, их к себе жить. Был у нее еще один, другого она должна была родить. Пятеро. Мы, конечно, за то, чтобы детки сообщались с родителями. Одного мальчика нашли в подворотне, его кормили старушки при церкви, мама его оставила в два года, ушла. Потом она умерла. За этого мальчика мы получили пособие. Так что найти родителей, чтобы оформить юридически статус - кво ребенка - еще большая проблема. А выпускники, которые вышли из детского дома, у нас живут. На них государство уже не платит. Есть несколько детей, которым удалось оформить инвалидность, пособие небольшое, но дети любят денежки складывать себе. Мы так тихонько говорим, что деньги надо бы в общий котел, и некоторые прозревают.

 

Один мальчик нам дает половину пенсии. А есть, кто ничего не дает. Наш выпускник у нас восемь лет жил, и ему жалко было давать нам свою долю, мы шутили: "Ну, ты просто жмот ужасный. Я жду, когда ты принесешь и скажешь: Ну, на мать!" И тут он совсем недавно приехал, сорок километров на велосипеде: мороз, снег, привез огромные торты со взбитыми сливками, ворвался обледенелый: "Я не жмот! Вот, я вам привез. Я не жмот!" Тортики, четыре штуки со сливками взбитыми - все в смятку.

 

- У вас как в семье?

 

- Все, как в семье, а в семье не без урода - "и первый есть азм". За восемь лет, что мы существуем как община, наши первые ребята уже выросли. И, слава Богу, за все: кто-то в Духовном училище учится в Оренбурге, кто-то в православной воинской части на Валааме служит - год конкурс держал, год там жил наш мальчик. Другой ребенок живет в городе, работает, заканчивает вечернюю школу, в армию собирается. Наш Женя работает на хлебопекарне, и у него мировая фантазия: он хочет заработать денег и построить здесь дом. Он говорит мне: "Тетя Ларис, я же псих, мне в общем доме нельзя, я же все снесу, а жить мне надо где-то рядом, но чтобы был свой дом". И он уже по второму кругу копит, первый круг он проел, а заработал где-то двадцать тысяч за год. Теперь опять копит на дом.

 

- А взрослые откуда появились в общине?

 

- Чудным образом, все приходили и говорили: хочу поучаствовать в добром делании. Они приходят обычно с недугом каким-то, говорят, помогите подняться, я прослышал про вас, потом вам помогу. Я два часа пугаю по телефону, что у нас за восемь лет не выжил ни один воспитатель, кроме меня, все убегали с криком: "Ненавижу детей!" Но если мои уговоры по телефону иногда не убеждали, люди приходили, оставались. Пожилые появились случайно: одну бабушку привезли старенькую, потом другую, так они и остались. Дедушка у нас с сыном живут, они отдают часть пенсии, но они трудятся, им на лекарства нужны деньги. Так что у нас есть старшая группа - это трудные взрослые, очень тяжелая группа. Замечательные люди, но со своими страданиями, которыми нужно переболеть, перестрадать, может, всю жизнь. Вот так мы вместе учимся: читаем вместе, исповедуемся, вместе приобщаемся, чтобы возрасти в Духе. И всем тяжело и радостно.

 

- Сейчас страшно представить себе будущее России, понимая, какое количество детских домов в стране. Дети родителей алкоголиков и наркоманов - особенные дети. Они вырастут, и их может быть столько же, сколько и нормальных детей. Ваша община - это тот опыт, который показывает, что таким детям надо жить именно в общине - семье? Детские дома - это противоестественная жизнь?

 

- Я не знаю, есть ли такие общины, которые могут потянуть больных детей. Но ведь в миру есть порабощение и умных, и интеллектуальных. А количество детей с задержкой умственного развития очень велико, это болезнь нашего времени. Наши дети - это миниатюра нашего государства, они все отражают, и нам в лицо открыто показывают нас - какие мы, якобы здоровые и нормальные. Раньше при приходах были маленькие приюты, небольшие, а не огромные, как детские дома сейчас. Ну, а если говорить о каких-то перспективах существования больных детей - это не община, а обитель милосердия, в которой люди, помогающие детям, знают, какой крест несут.

 

- Только Церковь может помочь обездоленным детям?

 

- Церковь может помочь всем нам. Дети - это часть нас. Храм может помочь, а церковь - это же не стены, церковь - живые кирпичи. Если мы поднимем все храмы, а живого кирпичика не будет, церкви рухнут. Максимальное врачевание таких детей - максимальное приобщение Святых Тайн, максимальное исповедование, максимальное очищение новоначальных. Поэтому мы причащаем своих каждую неделю.

 

- Вы нуждаетесь в помощниках, мать Вениамина?

 

- К нам не надо ехать, но если кто-то имеет в сердце дар крестоношения, или специальность врача, учителя коррекционной школы, имеет благословение своего духовника, а не только сердечный порыв, пусть приходят попробовать. Здесь надо трудиться, как трудится сестра милосердия. Но мы точно не берем семьи: нашим ребятишкам завидно наблюдать нормальную семью. Тяжело видеть, как в семьях по-другому любят и заботятся. Пожертвования мы принимаем в неограниченном количестве. В том году мы выпустили тридцать два ребенка, сейчас у нас девятнадцать.

 

Наши выпускники приезжают к нам, как в родовую усадьбу. На праздники приезжают, в отпуска, у них нет родителей, им некуда ехать - только сюда. Если они упали духом, запили - приезжают сюда, и мы им помогаем, устраиваем лечиться. Сейчас у нас достраивается своя база, доводим ее до некоторого комфортного уровня. Первое жилье у нас было спартанское, а сейчас мы хотим взять маленьких девочек сироток. Готовим для них дом, и нам нужны воспитательницы. Хотим поставить дом усадебный для наших выпускников и сотрудников, которые здесь будут трудиться. Нам нужен и маленький зальчик спортивный. Это же дети. Если кто-то хочет поучаствовать, архитекторы, еще кто-то, пожалуйста, нам и коровник надо новый строить. Нужны эскизы, проекты. Вообще проектов мечтательных много и желательных тоже.

[Татиана. 1 981]

Возвращаясь из храма после воскресной литургии, моя двенадцатилетняя дочь с грустью констатировала: «В нашем храме совсем нет мальчиков моего возраста. Или совсем малыши, или совсем дядьки». Поскольку до этого момента чадо не было замечено в пристальном внимании к противоположному полу, я позволила себе удивиться: зачем ей в храме понадобились мальчики – вообще-то, туда не за тем ходят. «Как ты не понимаешь?! – возмутилась дочь. – Мне что, с будущим мужем на дискотеке знакомиться?» Поскольку перспектива остаться в старых девах еще не подступила к ней вплотную, я хотела ограничиться традиционным: хорошего мужа не находят, а вымаливают, и начинать можно уже сейчас. Однако разговор на этом не закончился. «Придется мне, наверно, на регентское отделение поступать все-таки», — с тяжелым вздохом обреченности выдала моя не слишком музыкальная отроковица.

Этот посыл мне хорошо известен еще со времен преподавания в воскресной школе. «А., конечно, хороший мальчик, — говорили «церковные» девочки, — но П. круче, потому что у него папа священник и сам он в семинарию поступит». Во время редких визитов владыки детский хор (одни девицы) в полном составе лез вон из кожи, чтобы обратить на себя внимание молоденьких иподиаконов. Ни для кого не секрет, что примерно треть абитуриенток регентского отделения семинарии вовсе не мечтают после окончания, помыкавшись несколько лет без работы, получить под свое начало пару-тройку безухих и безголосых бабушек в медвежьем углу. Согласно расхожей поговорке, без матушки нет и батюшки (если, конечно, батюшка не монах), а шанс стать матушкой, поучившись на регента, весьма высок

Читать полностью:

Без матушки нет и батюшки

[Татиана. 1 981]

Легко ли быть матушкой?

В сегодняшней Церкви можно встретить явления, которые вряд ли были возможны (или были вообще невозможны) в ее дореволюционном, традиционном бытии. Временные храмы в приспособленных помещениях, отцы настоятели чуть больше двадцати лет от роду, бывшие преподаватели научного коммунизма на дежурстве у подсвечников… Все это не всегда негативные, но, скажем так, «побочные» эффекты стремительного возрождения Православия. К ним можно отнести, наверное, и случаи, когда женой священника — «матушкой» — становится девушка, совсем недавно или еще некрепко живущая в вере. Что из этого следует и «как это бывает в реальности» — возможно, на это стоит обратить внимание.

 

Эта странная «батюшкина жена»…

 

Совсем нецерковных матушек среди лично моих знакомых нет. И вероятно, в этом уже есть что-то хорошее. Кто-то больше, кто-то меньше смог «врасти» в православный уклад, но все стремятся в храм и — к Богу. И преодолевают при этом трудности: как «специфические», связанные со своей «ролью», так и те, с которыми сталкивается в процессе узнавания своей веры почти каждая личность. Впрочем, если быть честной, писать эту статью я могла бы не только о «личностях», но и от первого лица… Если бы меня, светского, целыми днями пропадающего на работе журналиста-телевизионщика, когда-то «предупредили», что мне предстоит «выйти замуж за батюшку», то я, наверное, даже гипотетически отказалась бы себе это представить. Но так и сложилось на самом деле. И это обрушило на меня огромное количество вопросов — к жизни, к Богу и к самой себе. На которые я пыталась и до сих пор пытаюсь найти ответы прежде всего в практической жизни — приходя порой к не совсем ожидаемым результатам.

За недавний, короткий промежуток времени мне несколько раз доводилось встречать в периодических изданиях статьи с названиями типа «Профессия — матушка». Пишут о «матушкином служении», о «матушкином кресте». Вообще, интерес к этой теме почему-то достаточно высок, притом, что сами по себе священнические жены являются категорией немногочисленной. Похоже, что по мнению редакторов и авторов этих статей — это некий особый «контингент», с которого стоит срисовывать те или иные жизненные стереотипы женской половине «обыкновенных» прихожан. Поэтому, наверное, в среде «православной общественности» время от времени можно наблюдать дискуссии о весьма странных вещах: как должна выглядеть и одеваться матушка, может ли она отдавать детей в детский сад и т. п. Примеры, которые приводятся в качестве жизненных иллюстраций всего этого, можно довольно отчетливо разделить на две категории. В первой рисуется некий адаптированный к Православию образ «первой леди» — эрудированной и в меру амбициозной, курирующей благотворительные мероприятия и создающей «выгодный» облик мужа. Вторая останавливается на тихом домашнем варианте: клирос, шестеро детей, ежедневные борщи и незаметное женское счастье. Эти две мало совместимые тенденции существуют и в общественном мнении, с четким подтекстом: соответствовать (тому или другому) для жены священника не просто пожелание, а некий долг. В этом и заключается внешняя сторона ее «особого служения».

И все это свалилось на меня… Еще до каких-либо «столкновений» с окружающими, просто в попытке ответить на вопрос — «кто я есть» теперь. И попытки эти почти сразу привели к неутешительным выводам: я не только не соответствую «установленным образцам», но и вовсе «из другой оперы» человек. И не только потому, что прежний образ жизни не воспитал во мне привычки к постоянным обязанностям (а любое «служение» есть что-то именно постоянное). Но и потому, что совсем еще не способна к решению каких-либо «усложненных задач», связанных с верой и Церковью. А жить в священнической семье, как подсказывал мне разум, не проще, а сложнее, чем занимаясь чем-либо «мирским».

Помню, как в первые дни после рукоположения мужа выходила из дома с сияющей улыбкой и в непременном белом платке. Казалось, именно так должно быть — и теперь будет всегда. Дней через пять поняла: надолго меня не хватит. И платка, и улыбки, и внутренней сосредоточенности на главном, ощущавшейся в тот момент. И вот это «меня не хватит» — пусть проявившееся в мелких пока деталях — воспринималось как очень тревожный сигнал. А еще не покидало осознание того, что я, фактически «не зная броду», решаю в своей жизни очень серьезные вопросы. И остается только уповать, что здесь окажется «не слишком глубоко».

Матушки сегодня встречаются самые разные. Тех, для кого церковная жизнь является чем-то «наследственным», привитым с пеленок, среди них, думаю, все-таки меньшинство. Многие, правда, успели пройти хорошую «школу послушания» в регентских классах и всевозможных сестричествах. Случаи, когда «вторая половина» будущего клирика появляется откуда-то совсем «со стороны» — из незнакомых с церковной средой, «начинающих» прихожанок, встречаются, пожалуй, довольно редко, но и они далеко не единичны. Стать матушкой, едва перешагнув порог храма, на мой взгляд, неестественно, но не драматично. Главное — внутренне, для Церкви в ее духовном, а не земном измерении этим человеком «со стороны» не остаться.

Может быть, это странно, но мне в жизни очень помогает то, что этот путь я для себя не выбирала и не хотела. С человеком, который стал моим мужем, нас связывало душевное тепло — и никаких намеков и планов на совместную жизнь. Впрочем, и не до того мне было: к тому времени я успела окончательно запутаться в своих жизненных стремлениях, людях, работах, городах… В какой-то момент поняла, что «стоять у камня», где направо пойдешь — «коня потеряешь», а прямо — пожалуй, и голову, больше нет сил. И остается только действительно «взмолиться» Богу. Пусть закончится эта мучительная неопределенность, пусть будет какой-нибудь знак — событие, письмо, да хоть кирпич на голову, но только сегодня, сейчас… Наверное, это было неадекватно и дерзко, но спустя несколько дней, в неожиданных обстоятельствах, от «неожиданного» человека я услышала спокойную, полуутвердительную фразу: «Поедешь со мной?». И поняла, что в моей жизни сейчас действует Господь, что это и есть ответ на то, о чем я просила — каким бы «выходящим за рамки» он ни казался. С тех пор меня посещали, наверное, все возможные внутренние проблемы, кроме одной — ощущения, что я живу «не свою» жизнь. А значит, и все трудности — преодолимые с Божией помощью испытания, а не следствия нелепого и неправильного жизненного выбора.

А еще мне очень помогла книга «Под кровом Всевышнего», именуемая в народе «пособием для матушек», но являющая на деле гораздо большую глубину. Книга очень откровенных и детальных воспоминаний о длинном пути священнической семьи, давшей начало целому православному роду. Вряд ли что-то из нее можно использовать в качестве советов и указаний. Но остается очень важное и нужное понимание — того, что жизнь священника и его близких может быть далекой от «идеальных» представлений, сложной, исполненной неприятных, даже конфликтных моментов и годами не решающихся проблем. Но и это может быть жизнь с Богом — хотя кажется, только и хватает сил на то, чтобы отдышаться и взглянуть на Него.

Но сперва предстоит пересмотреть свое понимание очень многих жизненных вещей. А если сделать это не удается — делать хотя бы маленькие «шажки», стараясь обращаться к Богу в решении самых простых и насущных задач. Эти попытки не принесли мне особого успеха, но, капля за каплей, привели к неожиданным выводам. О том, что быть матушкой — это не «особое служение» вовсе, не «профессия» и даже, наверное, не крест. Это просто обыкновенная жизнь, которую мы по мере сил стараемся сделать христианской. И суть, и роль — та же, что и у любой женщины в православной семье. Да и духовный путь — практически ничем не отличается.

Кто-то, может быть, возразит: по матушке судят и о батюшке, она во многом формирует «образ» прихода. Возможно, кому-то свойственно искать в наблюдении за батюшкиной семьей подтверждения отрицательных или положительных своих впечатлений. Но «лицо» священника — это все-таки сам священник. Только его служение и проповедь способны сформировать церковную общину, придать богослужению и отношениям между людьми ту или иную тональность. А матушка лишь участвует в тех или иных приходских делах. В том случае, если это полезно. Конечно, в маленьком сельском храме ей приходится быть «и швецом, и жнецом». Но если говорить в целом, душой и стержнем прихода могут быть совершенно «мирские» люди. Это уж где как сложится.

Нередко приходится слышать: жизнь матушки — бесконечное ожидание мужа. В общем-то, это так. Но разве не так же ждут главу семьи жены военных, дальнобойщиков, журналистов, моряков?.. И не подобным ли образом отдают все свое время людям мужчины-врачи и мужчины-учителя? Все это к тому, что в этом ожидании вряд ли есть какой-то особый «подвиг», требующий специальной подготовки и «специального» уважения. То же касается и «ограничений во всем». Есть вещи, о которых супруге священника остается только забыть, но все эти «нельзя» и «нежелательно», если посмотреть чуть строже, относятся и ко всем христианам. Так что и здесь никаких особенных «отличий» нет.

Возможно, что-то в моих представлениях не соответствует ожиданиям окружающих… Во всяком случае, «матушкой» меня почти никогда не зовут. В основном по имени, иногда, в третьем лице, «батюшкиной женой». Впрочем, я не обижаюсь. Ведь так оно, по сути, и есть.

Но все это, по большому счету, лишь скольжение по поверхности, не затрагивающее по-настоящему серьезных вещей — собственно духовной жизни... Говорят, что враг кидает против священника в десятки раз большие силы, чем на людей, не касающихся Престола. И очень часто, не имея возможности «непосредственно» подобраться к его душе, действует через близких. А значит, необходима особенная трезвость — та, отсутствие которой у новоначального христианина приводит порой к печальным «перегибам» и «переломам». Пожалуй, для неопытной «матушки» это и есть самая большая опасность. Во всяком случае, меня ничто так не пугает, как ощущение, что куда-то стремительно «съезжают с рельсов» душа и ум. И как их остановить — непонятно. Точнее, понятно, но опытно не знакомо. Что же касается «духовной борьбы» в жизни священника, об этом и вовсе судить не берусь. Конечно же, она есть, но протекает так глубоко в сердце, что видит ее только Господь и, может быть, принимающий исповедь духовник.

Нужно затронуть, наверное, и еще один момент... Об этом почти не говорят вслух, но было бы, наверное, неправильно совсем его замалчивать. Есть батюшки, у которых матушек «нет». Точнее, они существуют, но находятся где-то «за горизонтом». Встречается подобное крайне редко, но даже один такой случай — большая беда. Поскольку священнику это нередко грозит одиночеством на всю оставшуюся жизнь, а иногда, при «развитии ситуации», и запретом в служении. Наверное, это могло бы стать самым серьезным поворотом в разговоре о матушках «со стороны» — всем существом своим привыкшим к «светским» образцам поведения. Если бы не одна деталь. Во всех известных мне случаях подобное случалось как раз с людьми из верующих семей, вполне осознававшими, что их ждет. И потому, наверное, не в «стаже» посещения богослужений, и даже не в привычке к православному укладу дело. Я не знаю, отчего распадаются такие семьи. Наверное, от того же, отчего и все остальные, но с более разрушительными и трагическими последствиями.

Так трудно ли — вообще, в целом — в роли матушки человеку, не так давно пришедшему в храм? Думаю, все-таки, что не намного труднее, чем нашедшим дорогу к Богу достаточно давно. По-разному бывает... Наше время, оно вообще такое — «по-разному» — сжатое и непредсказуемое. Возможно, в этой теме вообще не стоит делать каких-либо определенных выводов. Точнее, они становятся более-менее явными лишь тогда, когда супруги приближаются к тому, что называется «единство духа». Но до этого еще нужно дожить, «допрыгнуть», дорасти...

Елена Сапаева