"Супруги должны быть одного духа,православного"

[Татиана. 1 981]

"Супруги должны быть одного духа, православного."

 

 

Как-то на Светлой седмице мы гостили в семьях священников Максима Горшкова в Новоржеве и Бориса Уварова в Бежаницах. Эти семьи складывались или формировались с благословения благочинного Дедовичского округа архимандрита Павла (Кравца), ныне приснопоминаемого. Надо сказать, что православная семья заметно отличается от обычной светской семьи, хотя бы тем, что там нет проблемы, где провести время, на какой дискотеке и в каком клубе, и кто в доме хозяин. Времени свободного в семье священника не бывает, и хозяин в доме, конечно, батюшка, его слово определяет всю жизнь дома.

 

р.Б. Наталья

 

 

Отец Борис Уваров, настоятель храма свв. Петра и Павла в Бежаницах:

Летом 1998 года я познакомился с Ольгой, моей матушкой, которая приехала к отцу Павлу (Кравцу) в Дедовичи, в Покровский храм управлять хором. На третий день знакомства мы решили пожениться, и поехали знакомиться с будущей тещей. Венчал нас отец Павел в Белой, в церкви Рождества Богородицы, и потом мы сразу поехали к нашему Владыке Евсевию. Рукоположили меня в дьяконы, а на Воздвижение Креста рукоположили в священника. Мне было 33 года. В один месяц я венчался, стал дьяконом и священником. Это было очень трудно. Назначили меня в Бежаницы, мы приехали сюда с матушкой, и так тут и остались. В Бежаницах уже восемь лет служу, до меня на этом приходе сменилось семь священников, никто не хотел служить, жилья не было. Не было жилья и у нас, искали сначала, где переночевать, потом семь лет снимали квартиру, пока свой дом не построили, вот живем в нем полтора года. Когда купили сруб, то на него сел аист, три дня сидел, ворон отгонял, дело было на Троицкую субботу, хорошее знамение.

 

- Матушка Ольга, Вы откуда родом?

 

- Из Великих Лук.

 

-А как Вы оказались в Церкви?

 

- Я оканчивала Музыкальное училище в Пскове, была некрещеной. Тогда открывались храмы, а мне очень захотелось петь в церковном хоре. Это и стало причиной, почему я покрестилась в семнадцать лет, пела в Любятовском хоре в 1991 году. Хор был у нас очень хороший: молодые голоса, и бабушки наши пели, а мы у них учились. Регент Николай Петрович вдохнул в меня какую-то церковную жизнь - ведь я была неверующим человеком. Захотелось учиться дальше на регента в Лавре. Отец Владимир Попов дал мне рекомендацию, благословил и сказал: "Оль, тебе девятнадцать лет, ты окончила музыкальное училище, а тебе еще три года учиться, но у тебя же есть музыкальное образование и тебе столько учиться не надо, два года - и замуж выходи!" Приезжаю в Троице-Сергиеву Лавру и без своей воли поступаю сразу на второй курс, два года учусь и заканчиваю, получаю диплом. Потом поехала в Торжок учиться золотому шитью, знаменитой торжокской вышивке, училась два года, делала дипломную работу - покровцы. После прожила год в Торжке на монастырском подворье регентом и вернулась на родину в Великие Луки. Тянуло домой, приехала - назначили регентом Вознесенского собора.

 

 

 

- Как познакомились с отцом Павлом в Дедовичах?

- В Великих Луках есть монахиня, ее зовут Марфа, она в Вознесенском соборе свечки делала, и всегда мне дарила свечечку. Марфа мне сказала, что отец Павел хочет со мной поговорить, дала мне, нищему регенту, денег на дорогу, я и поехала в Дедовичи. Познакомилась тогда с отцом Павлом, который искал регента, и он меня спросил: "Что ты хочешь, чтобы здесь жить? Что я могу для тебя сделать, чтобы ты здесь осталась? - Говорю: мне либо квартира нужна, либо муж". Мне двадцать шесть лет было, пора задуматься о будущем. А он мне говорит: "Вот и хорошо, мне Бориса надо женить", - в один день все решил. 4 сентября в день иконы Грузинской Божией Матери мы повенчались в Белой.

 

- Вы легко вышли замуж, Вы понимали, что будете матушкой?

 

- Я поняла, что уже всё, что это - крест, служение. Именно служение, а не жизнь. Правда, люди, наверное, думают, что мне легко живется.

 

- Знаете, обычные женщины могут пожаловаться на своих мужей и жалуются, у матушки нет такого права, а часто и желания делиться своими семейными тайнами?

 

- Да. В Церкви есть праздники, которые длятся иногда и день, и другой, и третий, и когда совсем уже не могу, скажу, как я устала, а мне говорят: потерпи. Но думают обычно, что если я не работаю, значит, я дома лежу и отдыхаю. А мне бывает так тяжело, что хочется убежать и отлежаться где-то в медвежьем углу.

 

- Не знают люди о том, что матушка не только домработница, но есть и работа в храме и для храма, для прихода?

 

- Но и обязанности домработницы никуда не деваются. В храме - я регент, для батюшки - супруга, вышиваю для храма, дом наш еще строится, огород большой. У меня нет вообще никакого свободного времени. Никакого. Идешь на базар, не пройти, народ останавливает, спрашивает. Надо говорить с людьми, объяснять, как причаститься, как отпеть покойника, куда прийти, к кому обратиться. Когда я стала матушкой, я стала ощущать себя "лампочкой", меня все замечают, как образец какой-то. Отец Павел меня называет "первой леди на деревне". Про меня все всё знают, иногда чего-то придумывают, и от этого неприятно. Мы ни про кого ничего не знаем, мы мало знакомы с кем-то, наша жизнь, в основном, проходит в храме, а про нас знают.

 

- Говорят же, что дом священника с увеличительными стеклами, к нему всегда проявляют повышенный интерес?

 

- Мы уже немного привыкли к этому и относимся спокойно.

 

- Что же главное в матушке, Оля?

 

- Жертвенность. Можешь - не можешь, хочешь - не хочешь, идешь и делаешь. Во мне, наверное, что-то было заложено, потому что как-то в пионерском лагере меня поставили на ворота сторожить вход в пионерский лагерь. Поставили и забыли. Я простояла до вечера, уже к ужину пришла, меня увидели и спросили: "Ты где была? - Ворота сторожила". Какая-то исполнительность, способность к послушанию была, наверное, заложена с детства. Ведь матушке нужно думать, что говорить и кому говорить - тогда ты - матушка. Нельзя равнодушно относиться к людям, выплескивать на них какое-то свое настроение.

 

- А про вас не говорят: вот батюшка, богач, вон как живет?

 

- Говорят. Мы семь лет снимали жилье, было очень трудно, а в этом доме всего полтора года живем. Почему-то думают, что нам кто-то строит, деньги нам дают, а этот дом строится на средства отца батюшки, который продал дом в Сибири, и строим мы его своими силами, я сама краску разводила, красила, батюшка печь придумал, сложил.

 

- Скажите, Оля, а жизнь священника не имеет таких страшных потрясений в бытовом плане, как, например, жизнь обычной замужней женщины, у которой муж часто пьет, изменяет ей, груб, мало, что умеет делать по дому?

 

- У нас все-таки другое. Хотя тоже бывают обиды, редко очень, но когда остаешься с домашними делами одна, а батюшка все время в храме. Я все понимаю, но у батюшки на первом месте - храм, а не я.

 

- Вы выходили замуж за отца Бориса по послушанию, чувства так просто не родятся, а живете хорошо, как так получается?

 

- Надо было устраивать жизнь. Слава Богу, на венчании никто из нас не упал в обморок, а мы волновались оба очень и переживали. Но у нас дух один, православный, а это главное в семейной жизни, супруги должны быть одного духа, это сближает навсегда. Мы не проверяли друг друга на прочность, не жили в гражданском браке, для нас это было невозможно. Но вот нынешней молодежи посоветовала бы не торопиться закреплять свои отношения, и непременно венчаться, понимая смысл Таинства венчания.

 

- Венчание укрепляет брак?

 

- А как без венца жить? Это же блуд. Но надо понимать суть Таинства брака, и не пытаться венчанием просто удержать мужа. Таинство венчания для того проводится в нашей Церкви, чтобы жить могли супруги под благословением Божием, чтобы Господь помогал своей благодатью через Таинство венчания спасаться вместе. Вот так мы понимаем венчание, а не просто как укрепление супружеского союза.

Матушка показала нам пяльцы, на которых вышивает покровцы, поясы для батюшки, обложки для книг - размером с небольшой стол. Говорит: "Как за них сядешь, так и не разгибаешься часами - нельзя".

 

Матушка Евгения, супруга отца Максима Горшкова, настоятеля храма Рождества Христова в Новоржеве:

Я познакомилась со своим будущим мужем в Пушкинском пединституте под Питером. Максим учился на географическом факультете, а я - на факультете психологии и педагогики. Мы поженились, когда я окончила второй курс, а Максим оканчивал пединститут. Семьи у нас были неверующие, но Максим очень хотел повенчаться, и мы повенчались через два года после ЗАГСа. Жили в Сосновом бору под Питером, потом открыли для себя храм в Лебяжьем, а туда однажды приехал отец Павел (Кравец) из Дедович, он нас увидел и пригласил к себе - приезжайте, поучитесь, а потом, может, и до рукоположения дойдет. Мы все бросили, хотя бросать было нечего: ни квартиры, ни детей, и поехали в Дедовичи. Батюшка хотел поступать в семинарию, но отец Павел предложил практический вариант: помочь ему в храме на службах, а потом, как будет.

Первый ребенок у нас, еще до венчания, почти сразу после рождения умер - так роды приняли, но мы успели окрестить маленькую, дать ей имя София в честь Премудрости Божией. Я горевала до тех пор, пока мы не приехали к отцу Павлу, и один раз на клиросе я увидела, как принесли маленького ребенка причащать, заплакала. Отец Павел увидел мое состояние и сказал: "Ну что, тебе ребеночка жалко для Господа? Пожалела?" На этом я и успокоилась. В Дедовичах устроилась работать в школе, отец Павел помог найти съемную квартиру, а Максим стал помогать батюшке в храме, и на Великий пост его рукоположил Владыка Евсевий в диаконы. Через две недели рукополагали уже в Псково-Печерском монастыре на преподобную Вассу в священника, и в августе 2001 года мы приехали в Новоржев.

 

- И как жизнь?

 

- До рукоположения прожили в браке три года. Потом многое в моей жизни изменилось: мы приехали на Псковщину, стали жить в своем доме при церкви, хотя мы люди - городские. Только в этом году я стала работать, потому что два моих ребенка пошли в садик Ульяна и Максим. Когда мужа рукоположили, мне одна матушка в Дедовичах, монахиня, сказала: "Ты тоже стала духовным лицом и должна нести это". Жизнь матушки в чем-то тяжелее жизни обычной замужней женщины, здесь немного другая грань усталости, но и легче в чем-то: у меня есть уверенность в батюшке, у меня есть вера в него, а больше мне ничего не надо.

 

Сама жизнь матушки легкостью не отличается. Меня здесь все знают, наблюдают, какое поведение у матушки, даже, как одета смотрят. Дети в садике меня спрашивают: "Почему Вы не ходите в брюках. - Да у меня их нет, - отвечаю. - Как так, нет у вас брюк?" - их удивлению не было предела. Моя Ульяна, когда видит женщину в брюках, спрашивает: "Тетя не православная?" А маленький Максим меня обычно спрашивает в таких случаях: "Это тетя или дядя?"

 

В храме пока я бываю только на Богослужении, не принимаю участие в жизни храма, но мне дано послушание от моего духовника отца Павла за детьми смотреть. Дети в садике, где я работаю, в основном, крещены в церкви отцом Максимом.

 

У батюшки с матушкой двое детей: Ульяна с ветрянкой, в зеленке, и маленький Максим, которому нет еще и двух лет. Но дети считают, что их трое: "У нас Сонечка на небе", - так сказала Ульяна.

Отец Максим о Сонечке говорит:

 

"Нам было очень утешительно, что она крещена, и она теперь наш молитвенник. Мы знаем, что точно один из нас наследует Царство Небесное, значит, если по-человечески рассуждать, наше житие-бытие не напрасно. Мы знаем, что Соня всегда рядышком с нами и с нашими детьми, и оградит их, как мы говорим, от плохих ангелов. И наши дети знают, что у них сестра и она в Царстве Небесном".

 

Когда мы спросили разговорчивую Ульяну о матушке, ее маме, что в ней такого хорошего, Ульяна подумав, ответила: "Моя мама варит вкусный суп, и я очень ее люблю. И Максима". Игры у детей священника разные, но любят "играть в церковь", в Богослужение. Ульянка знает молитвы и пробует петь. В общем, замечательные малыши.

[Татиана. 1 981]

История жизни княгини Натальи Борисовны Долгорукой (1714-1771) трагична. Будучи дочерью фельдмаршала графа Б.П.Шереметева, она с детства уже была отмечена особой печатью несчастий, хотя и росла в семье известной на всю Россию. Будучи замужем за князем И.А.Долгоруким, фаворитом императора Петра II, была после смерти монарха сослана вместе с мужем в Березов по указу императрицы Анны Иоанновны. Вытерпела в ссылке все тяготы и лишения, хотя могла бы и не следовать за своим мужем. После казни мужа, в 1738 году, оставалась в Березове. Императрица Елизавета Петровна, взошедшая на трон в 1741 году, позволила ей вернуться в Петербург. В 1758 году княгиня Долгорукая приняла монашество под именем Нектарии и жила в монастырской обители до самой смерти. Позже человеческий подвиг Натальи Борисовны Долгорукой повторят жены декабристов...

Портрет княгини Натальи Борисовны Долгорукой

 

"Я сама себя тем утешаю, когда вспомню все его благородные поступки, и счастливой себя считаю, что я его ради себя потеряла, без принуждение, из свои доброй воли. Я все в нем имела: и милостивого мужа, и отца, и учителя, и старателя о спасении моем; он меня учил Богу молится, учил меня к бедным милостивою быть, принуждал милостыню давать, всегда книги читал Святое писание, чтоб я знала Слово Божье, всегда твердил о незлобие, чтоб никому зла не помнила. Он фундатор всему моему благополучию теперешнему: то есть мое благополучие, что я во всем согласуюсь с волею Божьей и все текущие беды несу с благодарением. Он положил мне в сердца за вся благодарить Бога. Он рожден был в натуре ко всякой добродетели склонной, хотя в роскоши и жил, яко человек, только никому зла не сделал и никого ничем не обидел, разве что нечаянно," - так завершила свои Своеручные записки Наталья Борисовна Долгорукая, как бы подводя итог своей жизни, итог своей большой любви к мужу...

[Татиана. 1 981]

Невеста и жених

 

Родилась она в 1714 году в знатном и достаточном семействе графа Бориса Петровича Шереметева, пользовавшегося благорасположением государя Петра Алексеевича и бывшего одним из самых верных сподвижников царя-реформатора. Шереметев принадлежал к старинному роду и по женской линии состоял в родстве с царской семьей[2].

Графа Бориса Шереметева многие уважали за то, что его попечение о России не ограничивалось только обязанностями службы. Он и в повседневной жизни был человеком нового времени – деятельным, щедрым и открытым. Так, обыкновением у него был стол для желающих на 50 человек в день. Он не отказывал в милости и многим помогал, а в своем имении Борисовке под Полтавой по обету, принесенному перед Полтавской битвой, основал Тихвинский женский монастырь. Это о нем как о «благородном», то есть достойном по своим нравственным качествам, «птенце гнезда Петрова» упоминает А.С. Пушкин в поэме «Полтава».

Наталию растили в любви, более служа личным примером, нежели назидая со строгостью. В 14-летнем возрасте ее ожидало первое в жизни большое несчастье: скончалась ее мать Анна Петровна, и юная Наталия почти два года провела в уединении в доме своего брата Петра Борисовича Шереметева. Приятная внешность, благонравие и безукоризненное воспитание девушки в сочетании со знатностью ее рода расположили к ней сердце одного из прославленных столичных повес – князя Ивана Долгорукого.

Иван Алексеевич же характером и привычками был полной ее противоположностью. При своей молодости он был горделив, жизнь вел самую роскошную и, пользуясь покровительством государя Петра II, как свидетельствует о том князь М.М. Щербатов, предавался «всем страстям, каковым подвержены молодые люди, не имеющие причины их обуздывать».

«Подвиги» молодого князя Долгорукого вызвали сожаление о нем у известного сподвижника Петра I Феофана Прокоповича: «Иван сей пагубу, паче помощь роду своему приносил… и еще к тому толиким счастием надменный (то есть положением фаворита. – М.Д.)… не только весьма всех презирал, но и многим зело страх задавал, одних возвышая, а других низлагая по единой прихоти своей»[3].

Впрочем, эта оценка несколько уравновешивается отзывом испанского посла герцога де Лира, отмечавшего, что Иван Долгорукий все-таки «отличался добрым сердцем», однако и испанец не мог не заметить того, что мало в нем было «твердости духа и никакого расположения к трудолюбию… Он хотел управлять государством, но не знал, с чего начать… не имел воспитания и образования, словом, был очень прост»[4].

В главном характеристики современников совпадали: Иван Алексеевич, увы, не относился к тому высокому типу государственного деятеля, к которому принадлежали В.Н. Татищев и отец Наталии Борисовны граф Б.П. Шереметев с их стремлением служить государю и государству верой и правдой. Но наша героиня была слишком юна и чиста, чтобы различать худое, и, полюбив его, как она сама пишет, «за истинную и чистосердечную любовь», с девической доверчивостью видела одну только щедрость и доброту.

Когда же князь объявил о своем выборе, Долгорукие засыпали невесту подарками, очевидно надеясь, что под ее присмотром 22-летний Иван наконец остепенится.

Обручение проходило в Москве в канун Рождества 1729 года и в пышности соперничало с недавним обручением сестры Ивана Долгорукого с Петром II. Драгоценные меха, лучшие ювелирные украшения и редкие ткани падали к ногам Наталии Борисовны и совсем вскружили ей голову: «Все кричали: “Ах, как она счастлива!” Моим ушам не противно было это слышать; а не знала, что это счастье мною поиграет: показало мне только, чтоб я узнала, как люди живут в счастии, которых Бог благословит. Однако я тогда ничего не разумела… а радовалась тем, видя себя в полном благополучии цветущею. Казалось, ни в чем нет недостатку… от всех людей почтение; всякой ищет милости… подумайте, будучи девке в 15 лет так обрадованной! Я не иное что воображала, как вся сфера небесная для меня переменилась»[5]. Печально заканчивает она воспоминания о коротком и ярком, как фейерверк, успехе: «Мне казалось, по малодушию моему, что все прочно и на век мой станет, а того не знала, что в здешнем свете нет ничего прочного: за 26 дней 40 лет стражду»[6].

Читать продолжение:http://pravoslavie.ru/put/39153.htm

[Татиана. 1 981]

http://www.youtube.com/watch?v=VkP_j2_RlGk&feature=related

[Татиана. 1 981]

Преподобные Кирилл и Мария Радонежские – родители преподобного Сергия

 

Недалеко от Ростова Великого, на берегу реки Ишни, находилось поместье знатных ростовских бояр Кирилла и Марии. Кирилл состоял на службе у ростовских князей, владел достаточным по своему положению состоянием, но, живя в деревне, не пренебрегал и обычными сельскими трудами. Жестокий голод и монголо-татарское нашествие довели ростовского боярина до нищеты. Возможно, что своевольные московские наместники, распоряжавшиеся в Ростове, приказали ему удалиться из города, и тогда семейство поселилось в селе Радонеж близ церкви Рождества Христова.

Кирилл и Мария были людьми добрыми и богоугодными: помогали бедным и больным, принимали странников. Супруги имели уже сына Стефана, когда Бог даровал им другого сына — будущего основателя Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, преподобного Сергия. Задолго до рождения Промысл Божий дал о нем знамение, как о великом избраннике Божием. Однажды, когда Мария, беременная им, была в церкви, ребенок, к великому изумлению всех присутствовавших, трижды воскликнул громким голосом в материнском чреве во время литургии.

После этого Мария стала особенно следить за своим духовным состоянием, помня, что носит во чреве младенца, которому предназначено быть избранным сосудом Духа Святого. Она блюла себя от всякой скверны и нечистоты, ограждала себя постом, избегала мяса, молока и рыбы, питалась лишь хлебом, овощами, и водой. Воздерживалась и от вина, употребляя вместо различных напитков только одну воду, и ту понемногу. Часто втайне наедине, воздыхая со слезами, Мария молилась Богу, о сохранении себя и младенца.

И вот праведная Мария, подобно святой Анне, матери пророка Самуила, вместе с мужем дала обещание: если родится у них мальчик, принести его в церковь и отдать Богу. Это значило, что они сделают все, чтобы на их будущем дитяти исполнилась воля Божия, совершилось о нем предопределение Божие, на которое они уже имели некоторое указание.

И 3 мая 1314 года праведных родителей посетила великая радость: родился мальчик. В сороковой день по рождении младенца принесли в церковь, чтобы совершить над ним Крещение. Священник Михаил назвал младенца Варфоломеем, ибо в этот день (11 июня) праздновалась память святого апостола Варфоломея. Это имя по своему значению — «Сын радости (утешения)» было особенно утешительно для родителей. Священник почувствовал, что это особый младенец и, осененный Духом Божественным, предрек: «радуйтесь и веселитесь, ибо будет ребенок сей сосуд избранный Бога, обитель и слуга Святой Троицы».

Родители стали замечать особенное в поведении младенца: если мать вкушала мясную пищу, младенец не пил материнского молока. По средам и пятницам он вовсе оставался без пищи. Воздержанный постом во чреве, младенец и по рождении как будто требовал от матери поста. И она стала строже соблюдать пост: совсем оставила мясную пищу, и младенец, кроме среды и пятницы, всегда после этого питался ее молоком.

Подрастая, Варфоломей, как и в первые дни своей жизни, по средам и пятница не вкушал никакой пищи, а в остальные хранил воздержание. Мария опасалась, что суровый образ жизни может повредить его здоровью и убеждала сына уменьшить строгость поста. Однако сын просил не отклонять его от воздержания, и мать более не препятствовала.

Когда Варфоломею исполнилось 15 лет, родители его из Ростовского княжества переселились в Московское княжество — в город Радонеж. По обычаю того времени Кирилл должен был получить поместье, но по старости уже не мог служить Московскому князю, и эту обязанность принял на себя его старший сын Стефан, к тому времени уже женатый. Младший из сыновей Кирилла и Марии — Петр, также женился, но Варфоломей и в Радонеже продолжал свои подвиги. Когда ему было около двадцати лет, он попросил у родителей благословения на монашество. Кирилл и Мария не возражали, но просили подождать только до их смерти: с уходом они потеряли бы последнюю поддержку, так как два старших брата были уже женаты и жили отдельно. Благодатный сын повиновался и делал все, чтобы успокоить старость своих родителей, которые не принуждали его вступить в брак.

В то время на Руси распространен был обычай принимать иночество под старость. Так поступали простецы, князья и бояре. Согласно этому благочестивому обычаю Кирилл и Марию в конце своей жизни тоже приняли сначала иноческий постриг, а потом и схиму в Хотьковском Покровском монастыре, который располагался в трех верстах от Радонежа и был в то время одновременно мужским и женским. Утружденные болезнями, скорбями и старостью схимники-бояре недолго потрудились в новом звании. В 1337 году они с миром отошли ко Господу. Перед своей блаженной кончиной они благословили Варфоломея на иноческий подвиг. Дети погребли их под сенью Покровской обители, которая с этого времени стала последним приютом и усыпальницей Сергиева рода.

Летопись Хотьковского Покровского монастыря приводит свидетельства о том, как молитвенное обращение к преподобному Сергию и его родителям спасало людей от тяжких недугов. Особенно проявилось их заступничество во время народных бедствий — страшной моровой язвы 1770-1771 годов, эпидемий холеры в 1848 году и 1871 году. Тысячи людей стекались в Хотьково. У гробницы родителей преподобного читалась неусыпно Псалтирь и молитва святым схимонаху Кириллу и схимонахине Марии. В то же время они уже местно почитались в монастыре. И всякий раз множество людей сохранялись от губительных болезней.

Мощи схимонаха Кирилла и схимонахини Марии неизменно покоились в Покровском соборе, даже после его многочисленных перестроек. Уже в XIV веке в лицевом житии преподобного Сергия родители его изображены с нимбами. По преданию преподобный Сергий завещал — «прежде чем идти к нему, помолиться об упокоении его родителей над их гробом». Так и повелось — паломники, едущие на богомолье в Троицкую Лавру, посещали сначала Хотьковскую обитель, желая «поклониться на могилке его праведных родителей, чтобы явиться благодатному сыну от дорогой ему могилы как бы с напутствием от самих праведных родителей». Так же по преданию, преподобный Сергий нередко ходил на могилу родителей из своей Лавры.

В XIX веке почитание преподобных Кирилла и Марии распространилось по всей России, об этом свидетельствуют месяцесловы того времени.

После 1917 года Хотьковский монастырь был ликвидирован. В июле 1981 года было установлено празднование Собора Радонежских святых 6 (19) июля, на следующий день после праздника в честь обретения мощей преподобного Сергия Радонежского. Схимонахи Кирилл и Мария были прославлены в соборе Радонежских святых.

В 1989 году в Покровском храме бывшего Хотьковского монастыря, возвращенного Русской Православной Церкви, вновь возгорелась свеча церковной молитвы преподобному Сергию и его родителям. В том же году, в день празднования преподобного Сергия, мощи его праведных родителей перенесли в храм Покрова Пресвятой Богородицы. Возобновилось празднование памяти преподобных Кирилла и Марии 28 сентября (11 октября) и 18 (31) января. Вера в заступничество святых укрепилась после многочисленных исцелений, совершенных у гробницы.

В 1992 году открылся Хотьковский женский монастырь в честь Покрова Пресвятой Богородицы. В том же году, когда праздновалось 600-летие со дня кончины преподобного Сергия, совершилось общецерковное прославление преподобных Кирилла и Марии, увенчавшее шестивековое почитание родителей великого светильника Русской земли, давших миру образец святости и христианского устроения семьи.

[О_К (fakel) 1 360]

http://www.pravmir.ru/diagnoz-poslushnaya-zhena/

 

Диагноз: послушная жена

 

19 апреля, 2012 • Оксана Головко

• Жена — человек или «друг человека»?
  
• Несчастливы по-разному
  
• Как переделать мужа?
  
• Почему жены плачут от православных мужей?
  
• Епископ Василий (Родзянко): Беседа о семейной жизни
  
• Последствия обратимы? — 7 разводов глазами детей
  
• Все на свете могут наши мамы?
  
• Черный понедельник, или «До февраля по вопросам развода не консультирую!»
  
• Христианство без Христа
  
• Почему он молчит?
  

 

Взаимоотношения в семье • Психология

Теги: Взаимоотношения в семье • выйти замуж • депрессия • жена • женская доля • женская психология • молодая семья • муж • муж жена • муж и жена • Психология • Семья

 

 

 

 

 

Быть Настоящей Православной Женой – это значит отказаться от своих надежд, желаний и мечтаний? По крайней мере, так думает героиня присланного в редакцию «Правмира» рассказа.

Как я была послушной женой

 

Иногда интересно узнать чью-нибудь историю из жизни. Вот недавно, когда я лежала в роддоме на сохранении, соседки по палате рассказывали свои истории, которые я бы никогда не услышала при других обстоятельствах. А моя история – с открытым концом, так как я живу и сама с интересом смотрю, куда и как все пойдет. В тайне я надеюсь на комментарии, потому что было бы здорово, если бы кто-то посмотрел вместе со мной. Может, со стороны виднее.

photosight.ru. Фото: raufino

Жила-была девочка у самого синего моря. Вернее, у Черного моря. У нее были самые лучшие на свете папа и мама, а уж про любящих бабушек и говорить нечего. Еще у нее были пляжи летом и солнечные улицы зимой, множество любимых мест в городе, друзья, книги, цветы – целый уютный мир. Этот мир после школы пришлось оставить и уехать в университет – сравнительно далеко, в Москву.

Там бывало очень холодно, очень непривычно, тоскливо и одиноко, никакого моря и цветущего миндаля. Но зато там, в звенящей морозной тишине, ждали и звали великие храмы, и кто хотел, получал от Господа радость и утешение.

Сейчас я понимаю и отчетливо вижу, что, не будь «испытания Москвой», я бы не стала читать Евангелие, не пошла бы в церковь, боясь и волнуясь, не стала бы разбираться в том, какие отношения бывают у человека с Богом. А в Москве у меня было очень много времени и очень мало других занятий. В клубы не хотелось, ездить домой по выходным – невозможно, сиди себе в библиотеке да читай, или ходи по улицам и думай.

Больше всего хотелось в Крым, домой, а еще – нащупать свой путь, как бы узнать, где я должна быть, чем должна заниматься, то есть, как бы сказать, где меня видит Бог и как на этом месте можно Ему угодить.

Мы с еще одной девчонкой из общежития устроились работать в книжный магазин «Москва» — один из самых известных и «именитых». Можно сказать, повезло, на лекциях мы как раз изучали историю книги и книжную торговлю, а тут каждый день видели эту самую торговлю вживую. И как книги расставлены, и почему именно так, и какие вопросы задают покупатели, и как проходит встреча с писателем, как разговаривать и как себя вести, да и просто держать свой «рабочий фронт» в порядке.

И когда наводить порядок не хотелось, а хотелось пить чай и болтать с такими же продавцами-консультантами на нашей «кухне», когда был пост, а перед Новым годом постоянные посетители несли и несли великолепные торты из «Елисеевского» магазина, что неподалеку; когда ближе к одиннадцати вечера надо было считать кассу и пулей нестись к метро, потому что потом еще маршрутка, а общежитие в полночь закрывается, когда… Вот в такие моменты ясно ощущалось, что наша первая студенческая работа была тем местом, на которое нас поставил Бог, и надо все сделать как можно лучше, чтобы оправдать доверие. (Можете смеяться, но это ощущение было очень сильным и во многих случаях помогало доводить дело до конца).

Но домой все равно хотелось. Получив диплом и еще немного поваландавшись по Москве (слабые попытки «закрепиться в столице», самой себе наперекор), я все-таки исполнила заветное желание и рванула в Крым – жить с родителями, работать в родном городе. Пусть за скромную зарплату в местной газете, но жить и работать там, где нравится, где чувствуешь себя живой.

Снова, после стольких лет, рядом были море, тихие улочки, дома — как давние друзья. Все было, но было также понятно, что девушке в 26 лет уже пора бы подумать, или так: пора бы захотеть замуж. А православный человек если чего-то хочет, то должен молиться, чтобы или получить просимое, или узнать, почувствовать, что его желание неполезно для него самого и поэтому не исполняется. Вот так и я просила о том, чтобы найти и православных друзей, и свою любовь. Как оказалось, скоро нашла и то и другое, вернее, они сами меня нашли.

Мой будущий муж сначала был в рядах тех самых друзей, потом буквально приехал «по мою душу» из стольного града. И стало как-то само собой понятно, что мы – друг для друга и что, конечно, у нас будет семья.

Еще стало само собой понятно, что из провинциального крымского городка мы уедем, да, да, навстречу совсем новой жизни.

Мы будем все решать вместе, но муж будет главой семьи, а я – ее душой, любящей и нежной. Я по-настоящему стремилась быть послушной женой, в том понимании православной семьи, которое предлагают современные книги для молодоженов и собирающихся вступить в брак. Хотела заботиться о доме и детях, и в этом реализовываться, быть правой рукой мужа, его верной подругой и т.д. и т.п.

И вот, на волне своей мечты мы скоро оказались вдвоем — в небольшой, зато своей квартире, в высотном доме, в одном из спальных районов Большого Города. Мы стали молодой семьей, дали обеты и получили благодать Божью на венчании, теперь можно и нужно было радоваться, строить, воплощать идеалы. И вот тут-то я затосковала, причем не на шутку.

Я вставала ночью, уходила на кухню, садилась в старенькое кресло и думала – что же делать. Голова моталась из стороны в сторону, но ответа не давала. В порыве «быть правой рукой мужа, его верной подругой и т.д. и т.п.» я уехала из любимого, такого живого, солнечно-морского города, оставила родных и друзей, чтобы оказаться лицом к лицу с панельными многоэтажками.

То, от чего я бежала (и убежала!) из Москвы, как будто преследовало меня. Вот, снова он – большой город, полный суеты, пыли, транспорта, от которого кружится голова и обуревают мысли типа: «Зачем я здесь? Зачем мы здесь? Господи, неужели надо, чтобы мы были здесь?!»

Последний вопрос я стала задавать чуть ли не каждый день: когда муж уходил на работу, а я оставалась на хозяйстве; когда гуляла с коляской в единственном парке внутри района; летом, на горячем асфальте, зимой — в промерзлом, чужом мне дворе.

Я кричала свой вопрос про себя, задавала его священникам и получала советы — молиться Божьей Матери, искать себя там, где довелось поселиться, оставить «отца своего и мать свою» (как раз незадолго до свадьбы мой отец умер, а маму я, действительно, люблю и нередко переживаю, что теперь она живет одна). Для мужа, который старался вовсю – работал, показывал мне город, помогал заботиться о нашей новорожденной доченьке – я старалась быть веселой и не рассказывала ему о своих «тараканах», но каждый день начинался для меня с вопроса – что делать? Что мне делать со своей жизнью, как вернуться туда, где осталось мое сердце?

Раз мы сели и честно поговорили (ведь невозможно все время разыгрывать, что ты счастлив). Муж разумно все объяснил – что в курортных городах, таких, в котором я родилась, мало работы для мужчин, мы не прокормим семью, что нет резона жить в провинции, если можно жить в столице, что и здесь много всего интересного, надо только посмотреть вокруг.

Он ровно и даже ласково говорил то, что я и так знала, а мне почему-то ничего не хотелось, только хотелось опускать голову, все ниже и ниже.

Действительно, мне ли, не зарабатывающей денег домохозяйке-маме, предлагать бросить все, хорошую работу, достаток и ехать в никуда с ребенком. Еще один вопрос – «Ты на самом деле хочешь вернуться к своей маме?» — тоже звучал как обвинение. «Оставит человек отца своего и мать свою…» А я, значит, не хочу оставлять? Где же моя готовность быть покорной, самоотверженной женой, настоящей христианкой?

Это уже не муж говорил, это я так говорила сама себе, когда снова оставалась одна и принималась за дела. Я даже отправилась на консультацию к нашей хорошей знакомой – православному психологу. Рассказала ей эту историю и прибавила, что как будто исполняю обязанность жены и мамы – на автомате, в то время как сердце мое не здесь. И сколько ни обвиняю себя, ничего поделать не могу. Отдыхаю только летом, дома, в Крыму, а потом снова «работаю женой».

Она сказала примерно следующее: «Неужели ты все воспринимаешь только как обязанность? Где же радость? Разве тебе не хочется приносить радость в свою семью?» Мы очень интересно поговорили в таком духе в кафе, наконец, я стала соглашаться с ней.

Соглашаться с такими правильными доводами было легко, хотелось даже подыграть специалисту, мол, пациент не безнадежен. Вспоминались тезисы: «Православная семья – это прежде всего счастливая семья. Если счастливы родители, то счастливы дети. Жена – сердце семьи. Какова она, такова и «погода в доме»».

Снова становилось ясно, что по гордости, какому-то неправильному устройству или из эгоизма я испытываю совсем не те чувства. Неправильно, что мне все равно, закончим мы ремонт или нет и куда пойдем в выходные. Неправильно, что я больше люблю (стала любить) свое прошлое, чем настоящее. Неправильно, что не хочется выходить из дома, заводить друзей или знакомых, ехать в метро, ходить в супермаркеты за «мультяшной» едой в ярких пакетах. Неправильно и даже тревожно, что не хочется следить за собой, пойти и купить какую-то новую вещь, даже безобидные недорогие бусики (женщины знают, что это, в общем-то, тревожный для нас симптом).

По вечерам я смотрела на мужа и думала: «Ты такой молодец, я так благодарна тебе за все, но зачем ты привез меня сюда? Ведь я никогда не хотела жить в «человейнике» большого города. Я просто согласилась тогда, потому что испугалась, что иначе ты не возьмешь меня в жены, смешно, но правда. Почему не понимаешь, как мне здесь плохо, ведь обычно ты все так хорошо понимаешь? Я не могу и не дерзаю заставлять тебя полностью изменить твою жизнь, чтобы мне было удобно, тем более если ты окажешься на моем месте и станешь жалеть, я все равно не смогу быть счастливой. Так что пусть все остается как есть, я постараюсь приспособиться».

Так и эдак я прокручивала про себя эти фразы, понимая, что ни одну из них мне неудобно выдать вслух. Вечно всем недовольная, депрессивная, ноющая жена, вместо НПЖ (настоящей православной жены), как изначально задумывалось.

Вот, говорят, еще один распространенный диагноз современной молодежи, семейной и «свободной»: инфантилизм. Надо взрослеть, учиться любить, учиться жертвовать своим комфортом, привычками ради любимых. Для женщины это и значит сохранять мир в семье, что является ее прямым предназначением (вычитано в книгах и на православных сайтах, там об этом то и дело пишут, потому как разводов много, а причина – эгоизм и нежелание жить не только в свое удовольствие). А еще быть взрослым – это чувствовать ответственность, еще – научиться жить независимо от родителей, как внешне, так и внутренне, принимать решения и за них отвечать…

И тут мне в руки попадает журнал “Psychologies”, в котором французский философ Андре Конт-Спонвиль дает такое определение взрослого человека.

«Это тот, кто оставил мысль о счастье – во всяком случае о том, на какое он надеялся в 16 лет. Который больше не верит в него, больше не интересуется им – по крайней мере, для себя самого или же людей своего поколения. Но который не может, если у него есть дети, не желать его для них. (…)

Кто такой взрослый? Это человек, который научился держаться и продолжать». (январь 2012, №69, с.118).

Мне пришлось согласиться с этой грустноватой трактовкой, ведь держаться и продолжать приходилось практически каждый день. Вопрос только в том, так ли должна выглядеть счастливая семья? До какой степени должна распространяться жертвенность? Поскольку любовь не ищет своего, то, очевидно, до бесконечности.

Эти размышления стали приводить к неожиданным результатам. Понятно, что в семье с первым ребенком, тем более пока он еще совсем малыш, молодые родители сталкиваются чуть ли не с полной сменой образа жизни и порой так устают, что буквально валятся с ног, скорее с непривычки и от нервного напряжения, боязни сделать что-то не так. У нас складывалась другая картина: ребенок подрастал, а желания (наши) угасали.

Даже мое огромное желание переехать, даже желание почитать вечером что-нибудь замечательное, тем более желание общаться с людьми, ходить в гости или просто звонить кому-либо. Хотелось все больше тихо сидеть на стуле и даже не двигаться, чтобы не вызывать ни новых желаний, ни сожалений.

Но еще удивительнее, что муж, с которым я практически не делилась тем, о чем здесь пишу, как-то устало заметил, что решил распрощаться со своими мечтами. Чтобы заниматься фотографией, живописью, музыкой, нужно время, которого у семейного человека, кормильца и добытчика, а дома – любящего отца, так мало.

Пресловутый вопрос: где взять время для себя, и уместны ли его поиски в православной семье, или лучше сразу сказать себе «нет»? Детство кончилось, нам и впрямь только и остается, что «держаться и продолжать»?

Прошло четыре года, пошел пятый. Говорят, это немного для молодой семьи. Мы ждем второго ребенка и, конечно, радуемся, но все вышеперечисленные проблемы никуда не делись, остались «за кадром». Скоро новые хлопоты, как лавина, накроют нас с головой, и слава Богу. Пусть на время, но они унесут эти сомнения и переживания: просто времени переживать не будет.

Я, вроде, приспосабливаюсь и стараюсь каждый день не думать, а что было бы, если бы мы взяли и махнули туда, жить у моря… несмотря ни на что.

Святые отцы убеждают нас, что о каждом человеке есть воля Божья, надо только ее понять, принять и следовать ей. Интересно, в том ли она, чтобы мы продолжали жить так, смиряться, или же как раз наоборот — Бог ждет от нас смелости, смелости делать то, что подсказывает сердце, куда оно стремится? Или все-таки для жены главное – оставаться за-мужем, и это и есть – отвергнуться себя?

Вот они, мои «проклятые вопросы», а может, не только мои. Моя история, а может, не только моя. Глупая история, а может, не очень?

Юлия

Насколько распространена проблема, описанная в письме, и в чём, собственно, она заключается? Можно ли строить семейные отношения, основываясь на чувстве долга, на православных книгах и советах?

Ситуацию комментируют психолог протоиерей Андрей Лоргус и протоиерей Алексий Уминский.

Психолог протоиерей Андрей Лоргус

 

Детский инфантильный эгоцентризм

 

Священник Андрей Лоргус

История кажется выдуманной: в ней нет реального человека, нет личности. Но если принять за факт, что это письмо реальной женщины, то…

1. Речь в письме не идет о семейной жизни. Главное в нём – страдания юной души, которая никак не может забыть своё счастливое детство у моря.

2. Ни муж (даже имени нет, ни его качеств, ни слова о любви к нему или привязанности), ни ребенок не составляют предмет заботы, обеспокоенности, внимания «автора» текста. Все письмо посвящено её страданиям об оставленном «городе у моря».

3. В «письме» говорится об инфантильности. И оно всё действительно инфантильно. И прежде всего — вот это есть подлинная правда этого текста, не придуманная, — эта женщина не желала и не желает покидать своего детства. Даже муж ей нужен, чтобы «полностью изменить свою жизнь, чтобы мне было удобно». Это не просто прорвавшийся эгоизм, это эгоцентризм. Детский инфантильный эгоцентризм. Все разговоры про православную семью не могут всерьез обсуждаться в связи с этим текстом, тут нет семьи. Семья здесь только орнамент.

4. В описании состояний автора есть признаки начинающейся или тщательно скрываемой депрессии, но это иная история.

Протоиерей Алексий Уминский

 

Декабристка из Ниццы?

 

Протоиерей Алексий Уминский

Ситуация, описанная в истории, не очень ясна. Потому я могу делать лишь предположения.

За всем этим описанием супружеской жизни я не заметил хоть малейшего намёка на любовь к мужу. Мне трудно понять, откуда возникла эта депрессия и тоска по дому. Не очень верится, что подобное отношение к родному гнезду способно затмить реальность супружеской жизни, если она действительно в Боге и с любовью.

Мне также показалось довольно странным, что, явно находясь в депрессивном состоянии, героиня это состояние почему-то стесняется обсуждать с мужем. Когда муж пытается что-то объяснить ей, исходя из своих представлений, явно не понимая глубину и меру её переживаний, то она тут же отказывается продолжать этот разговор. Вообще удивительно, что ситуация не решается дома, внутри семьи, с мужем.

Героиня объясняет, что у неё с самого начала была установка: «Я должна быть мужу хорошей женой». Если это – некая позиция от ума, некая обязанность, которую она считает необходимой исполнять, тогда это — очень опасная вещь. Нельзя поставить себе целью во что бы то ни стало быть хорошей женой. Утвердить себе как некую исходную внешнюю позицию, а потом стараться ей соответствовать. Никакого соответствия никогда не получится.

Послушание, несение креста, терпение – это же не цель супружеской жизни. Целью должна быть взаимная любовь. А она зиждется не на исполнении внешних установок, а на глубоком соответствии друг другу, сочувствии друг другу.

Героиня истории пишет, что если «любовь не ищет своего, значит, я не должна искать своего». Но ведь из этого не следует, что, например, жена хочет жить в Ницце, а муж, предположим, где-нибудь в Сыктывкаре, и она, как жена декабриста, должна идти на всё из чувства долга. Какое-то внешнее решение должны искать оба супруга, тем более это не та проблема, которую нельзя разрешить.

И тут встаёт ещё один вопрос. Если даже муж слышит свою жену, понимает и всячески старается помочь ей, и они переезжают туда, куда она хотела, будет ли она там счастлива? Пройдёт ли это состояние, что ей жизнь не мила?

Она сейчас ждёт второго ребёнка, находится в состоянии депрессии. Дети будут расти с ощущением психологической незаполненности, потому что мать не может отдавать себя детям, поскольку находится в этом состоянии. Она этой своей депрессией повлияла и на мужа, поскольку, как сама пишет, муж перестал интересоваться жизнью. О чём это говорит? Это результат послушания супругу? То, что жизнь воспринимается ими как тяжёлая ноша, как необходимость «тянуть лямку»?

Надо разобраться, мне кажется, с собой и понять, что происходит.

Я пытаюсь рассуждать, но не знаю, верны ли мои рассуждения. Трудно судить по такому тексту , написанному тем более в таком романтическом ключе: синее море, яркое солнце, запах миндаля… Ну, мне тоже тяжело бывает в Москве четыре-пять месяцев, так что на стенку лезть хочется. Вот, сейчас жду–не дождусь, когда солнце появится. Большинство людей так живёт. Это не причина, чтобы настолько переживать по поводу семейной жизни.

А если это действительно – депрессия, облечённая в образ, что «мне будет хорошо где-то в другом месте», то тогда нужно идти к психиатру, а не к православному психологу, который даёт непрофессиональные советы, будто он не психолог, а тётенька, которая книжки читала и слушала станцию «Радонеж». Значит, надо лечить депрессию, пить таблетки, назначенные специалистом, следовать его рекомендациям…

Подготовила: Оксана Головко

Читайте также:

• Почему жены плачут от православных мужей?
  
• Твердый фундамент: подготовка к браку
  
• «Любовь дано пережить всем, но не все на это согласны»
  

[Ксения-Н 257]

Имя Тебе Любовь

Каждое утро Жанночка спешила на свидание к Женечке. Вставала в шесть утра, что-то ела, наводила румянец и бежала на автобус. Когда было свободное место – садилась и, прикрыв глаза, думала о своем Женечке.

Он просыпался на другом конце города в одно время с ней. И сразу начинал ее ждать, прислушиваясь к шагам в коридоре.

Вот прошаркал мимо палаты невыспавшийся дежурный врач, за ним бодро процокали каблучки медсестры. Около девяти утра, уверенно печатая шаг, прошел профессор с гомонящей свитой, и, наконец, родные торопливые шаги.

Перед тем, как войти в палату, она изо всех сил делала радостный вид. Он знал об этом.

- Женечка, здравствуй, родной!

Она сразу начинала суетиться вокруг него – мыть, протирать, причесывать, взбивать подушку, стараясь не задеть трубки, выходившие из живота со всех сторон. А он, забыв о боли, любовался на жену, ловил ее руки и нежно прижимал их к губам.

Молоденькие медсестры, то и дело забегавшие проверить капельницы, с завистью поглядывали на Жанночку. Таких отношений между супругами они раньше не видели.

Старички, которые у них лечились, в основном были одинокими. К некоторым приходили жены, но чтобы, как эта, каждый день с раннего утра, при полном параде, с улыбкой на лице и с такой любовью в глазах, когда она смотрит на своего бесценного Женечку. А ведь ей явно за семьдесят.

После всех процедур Жанночка садилась на табурет у кровати, брала мужа за руку и, гладя его по голове, начинала говорить о пустяках. Женечка, страдавший бессонницей, мгновенно засыпал, и тогда ее лицо менялось – горестно опускались уголки губ, застывали морщины на лбу, потухали глаза. Но стоило мужу пошевелиться – жизнерадостная маска мгновенно возвращалась на ее лицо.

Они прожили вместе тридцать лет. Переплелись корнями и ветками, как два деревца, растущих рядом – не различишь, где какое. Говорят одинаково, думают об одном, жить друг без друга не могут, даже внешне стали похожи.

Жанне было за сорок, Евгению Петровичу около пятидесяти, когда они встретились, полюбили друг друга и сразу расписались. Его взрослый сын их осудил, а ее дочь Таня обрадовалась. Отчим ей понравился.

Как-то, еще до свадьбы, Жанночка сказала дочери:

- Я его так люблю – был бы он инвалидом, все равно вышла бы за него и всю жизнь о нем заботилась.

Тогда Таня мать не поняла.

Жили они душа в душу. За все годы ни разу серьезно не поссорились, голоса друг на друга не повысили.

Семьдесят пять лет – дата серьезная. Поэтому к юбилею мужа Жанночка начала готовиться заранее. Бегала по магазинам, покупала продукты, стараясь уложиться в пенсию.

За праздничным столом гости поднимали тосты за здоровье Женечки, за неувядающую красоту Жанночки. Салатики ели диетические. Пили аккуратно по глоточку. У одного — сердце, у другого — печень, у третьего — почки. Самым здоровым был юбиляр, смотревший на жену влюбленными глазами. «Как молодожены», — перешептывались гости.

Татьяна пожелал родителям придти к Богу. Этого ей больше всего хотелось. Сама-то она к вере пришла недавно.

«Как у нее сил хватает каждое воскресение в церковь ходить и постоянно молиться? — удивлялся Женечка. — Утром – молится, перед едой тоже, после еды — молитву читает, а вечером еще и поет. Хорошо, хоть голос у нее приятный. Не дай Бог, в монашки уйдет», — переживал он.

И Жанночка вздыхала — не узнать прежде яркую Танюшу – щеки не румянит, юбками полы метет, кофточки носит темные, на все пуговицы застегнутые. И что самое ужасное – телевизор не смотрит.

У Татьяны по-своему сердце за родителей болело. «Крещеные, а Бога не знают. Думают только о своем здоровье. Дни у них расписаны по минутам, как телепрограмма – час здоровья, кулинарные новости, сериал «Монте Кристо». Зачем им здоровье? Чтобы на несколько лет дольше телевизор смотреть? В любой миг Господь их может к Себе призвать. Как они перед Спасителем предстанут? Что скажут?»

Придя в церковь, Татьяна, как все новоночальные, рьяно взялась за духовное воспитание родителей. Дарила им иконы, читала вслух Евангелие и святых отцов. Женечка, увидев дочку со Священным писанием в руках, выходил из комнаты на правах мужчины без объяснений. Жанночка терпеливо, скрывая зевоту, слушала непонятные ей тексты, и думала о своем.

Вскоре Таня от родителей отступилась. Поняла, что по гордыне взяла неподъемный крест, что Господь сам всем управит, когда придет время.

Спустя три года после юбилея у Женечки появились сильные боли в животе. «Запущенная онкология. Необходима операция», — ошарашил Жанночку врач.

Перед тем, как Женечка лег в больницу, Татьяна уговорила родителей обвенчаться. Вместе с дочерью держала над ними венцы.

Бабульки в храме умилялись, глядя на то, с какой любовью «молодожены» смотрят друг на друга. Татьяна же сгорала от стыда перед батюшкой – дочка пришла в джинсах, родители вели себя как младенцы – ничего не понимали. Женечка во время обряда умудрился поцеловать ручку Жанночке, за что получил от батюшки нагоняй.

Следующий нагоняй он получил от врача после операции, когда с не зажитыми швами соскочил с кровати, чтобы помочь жене переобуться.

- Лапочка моя, не наклоняйся, я сам, — бормотал он, снимая бахилу с ее ботинка.

Пожилой анестезиолог, вошедший в палату с молодым врачом, увидев эту картину, прослезился. Вечером он рассказал дочери об увиденной сцене:

- Представляешь, ему семьдесят восемь лет, и он ей так нежно говорит — «лапочка моя». Есть еще на земле любовь! Слава Богу, есть!

Татьяна непрестанно молилась об отчиме. Везде, где могла, заказала за него сорокоусты. Обошла все монастырские подворья, обзвонила всех знакомых батюшек, прося молитв. Но что-то не заладилось у Женечки. Понадобилась вторая операция, затем третья.

В больнице отчима пособоровали. «Все легче ему к Богу будет идти», — думала Татьяна. Она принесла в палату иконы, и Жанночка начала молиться рядом с кроватью мужа. Сначала ей было очень тяжело – ни слов не понимала, ни смысла. А потом молитва пошла легко, слова сами потекли из сердца.

Перед третьей операцией Женечка со всеми попрощался. Жанночка сквозь слезы уверяла его, что все будет хорошо, а Татьяна непрестанно просила про себя: «Да будет воля Твоя, Господи! Но по нашей немощи яви на рабе Твоем Евгении чудо исцеления». Особенно горячо молила она о помощи святого Иоанна Кронштадтского.

Пережил Женечка и третью операцию. Только швы у него не заживали. Лежал чуть живой, весь пронизанный трубками.

Несколько раз Татьяна приводила в больницу знакомых священников, чтобы причастить отчима. После каждого причастия Женечка говорил:

- Вот этот батюшка самый лучший!

Татьяна улыбалась – дело-то не в батюшках.

Два месяца боролся со смертью Женечка, два месяца несла свою вахту Жанночка. Она не заметила, как истаяла вместе с мужем. Величавая дама превратилась в сухонькую старушку. Теперь она постоянно молилась о любимом муже. В дороге, в больнице, дома. Только до церкви дойти не могла. Не было сил.

За несколько дней до Христова Рождества врач, опустив глаза, сказал:

- Нужна четвертая операция.

Жанночка еле сдержала крик, а Женечка взял ее за руку и сказал:

- Не бойся, лапочка моя. Я буду ждать тебя на небе. Бог милостив и знает, как сильно я тебя люблю, и не разлучит нас после смерти. – И, прижав к исхудавшей щеке ее ладонь, добавил, — ты меня прости за все, ладно?

Вечером Татьяна позвонила врачу и спросила:

- Можно избежать операции?

- Можно. Если случится чудо, – ответил тот.

Операцию назначили после Рождественских каникул. Женечка был молодцом – часто улыбался Жанночке и почти не ворчал.

В Новогоднюю ночь они не спали. Думали друг о друге на разных концах города.

- Я тебя люблю, — говорила ему Жанночка, не сдерживая слез.

- И я тебя люблю, — отвечал Женечка, — не плачь, моя лапочка. Все будет хорошо.

Второго января весь православный мир праздновал столетие со дня преставления святого Иоанна Кронштадтского.

Татьяна включила телефон после праздничной службы на Леушинском подворье. Двенадцать непринятых звонков от матери! Сердце сжалось. Она торопливо набрала номер:

- Мама, что случилось?!

- Чудо! Операцию отменили! А еще сегодня начали заживать швы!

Три месяца спустя Женечка впервые вышел из дома на улицу и, крепко взяв за руку Жанночку, повел в сторону храма.