Из жизнеописания схиигумена Павла (Драчева)
– Как от призыва отойдешь, так и просись в монастырь, – ответил тот на вопрос о монашестве.
Об этом старце, не называя его имени, о. Павел рассказывал как о прозорливце, подвижнике высокой жизни.
Как только Павел получил освобождение от воинской повинности, так немедля отправился в Тихонову пустынь, но по дороге заехал в Оптину – уж очень ему хотелось повидать тогдашнего скитоначальника о. Варсонофия – старца, о котором к тому времени был много наслышан. Едва посмотрев на юношу, о. Варсонофий поведал ему нечто из его прошлого, напомнил грехи, о которых тот и думать забыл. «Куда же мне идти от такого старца?» – решил Павел и попросился остаться в Оптиной навсегда. <…>
Он стал послушником в Иоанно-Предтеченском скиту, исполняя должность садовника и канонарха. Позднее, уже после закрытия Оптиной и изгнания из нее монахов, схиигумен Павел вспоминал любимый им скит как Рай. Он всю жизнь скучал по нему и говорил, что готов лобызать там все яблоньки. Здесь же он принял монашеский постриг с именем Петр и сан иеродиакона. Его духовным отцом стал старец Варсонофий, который благословил Петра четками и дал ему крест. До глубокой старости схиигумен Павел благоговейно сохранял эти оптинские святыни, а также рубашку старца и наволочку с его подушки. <…>
После закрытия Оптиной в 1923 году Петр, как и многие оптинские монахи, перебрался в Козельск, но прожил там недолго. Услышав, что в Москве еще действует Данилов монастырь, поехал туда. Все монастыри тогда один за другим закрывались, архиереи лишались кафедр, поэтому в Даниловом скопилось огромное число монахов, архимандритов, архиереев. Жить, правда, было негде. Тогда дали ему на кладбище пустой заброшенный склеп. Он обустроил его под келью и так жил лет шесть, кормясь плотницким ремеслом, пока его не арестовали. Затем последовала ссылка на север.
От Архангельска этап гнали в Пинегу. Двести километров заключенные шли пешком. У о. Петра отказали ноги, и его сестра, инокиня Валентина, этапированная вместе с ним, почти всю дорогу тащила брата на себе. Потом над больным сжалились и посадили в повозку…
В ссылке одно время жили в многодетной семье. Жизнь была шумной, суетной и голодной. Уходя из дома, хозяева запирали своих квартирантов («батюшку» и «матушку», как они их называли) на ключ, но оставляли им на обед то, что ели сами. В ссылке о. Петр наловчился ловить рыбу, высушивать ее, а потом варить из нее уху. Потому, наверное, и сумел позднее прокормить умирающего о. Никона (Беляева; 25/8 июля 1931), ныне прославленного, что ходил, как на работу, каждый день с удочкой на реку и приносил больному батюшке свежую рыбу.
О жизни в Пинежскому районе схиигумен Павел вспоминать не любил. «Какой там народ нелюбовный был», – обронил он как-то. Но Пинега в его памяти связана с именем преподобного Никона, исповедника. Когда незадолго до смерти о. Павлу привезли карточку о. Никона, он поцеловал ее и заплакал. Он вообще без слез не мог вспоминать те последние месяцы и дни жизни умирающего батюшки, что провели они вместе в Пинеге. <…>
До последнего дня и часа о. Петр был рядом с преподобным старцем. Он вспоминал, как в июне 1931 года истощенный до крайности, о. Никон едва слышным голосом попросил дать ему лист бумаги и карандаш – хотел что-то написать. «Какая красота в духовных книгах», – начал он, и карандаш выпал из его ослабевшей руки. Видя его тяжелое состояние, О. Петр поспешил пригласить архимандрита Никиту (Курочкина; +1937), который не замедлил прийти к умирающему и причастить его Св. Таин и тут же после причащения прочитал над ним канон на исход души. В 10 часов 40 минут вечера 8 июля о. Никон отошел ко Господу, к Которому так стремился всю свою жизнь. Его духовная дочь сестра Ирина Бобкова (схимонахиня Серафима; +3ноября 1990) и о. Петр со страхом и трепетом наблюдали, как душа преподобного покидала тело. Гроб для него был заранее заказан тоже о. Петром.
Из архангельской ссылки о. Петр приехал в Тулу и получил там паспорт. Тульскую епархию тогда возглавлял Владыка – противник обновленческого раскола. Все стремились у него рукоположиться. Он-то и посвятил о. Петра в иеромонахи.
Несколько лет о. Петр служил в храме Двенадцати Апостолов. Его очень полюбили люди. Своим духовным служением, горячей верой, скромностью, кротким нравом, своей привлекательной наружностью (высокий рост, красивые длинные волосы, прекрасный голос) он привлек многих прихожан. Его всюду приглашали, он был, что называется, нарасхват. Настоятель собора стал ревновать и обратился за помощью в ГПУ, в епархию и в органы полетели доносы на «общительного иерея», и вскоре за о. Петром пришли. Но, предупрежденный прихожанами, он успел скрыться «прямо из-под носа чекистов», пришедших его арестовывать.
С этого времени (30-е – 40-е годы) о. Петр стал особенно осторожным и скрытным. Ему приходится жить на нелегальном положении. Три года он тихо-тихо прожил в одной деревушке у знакомых в погребе, выходя на воздух только по ночам.
Затвор о. Петра оказался вынужденным и благодатным, и это время батюшка всегда вспоминал как самое счастливое в своей жизни. <…>
В конце войны стали открываться храмы. Старинный Веневский монастырь объявили приходской церковью. Сюда-то и решил перебраться о. Петр. Но обученный осторожности, скрыл, что он иеромонах, и устроился церковным сторожем. В храме все было разрушено, перебито: ни окон, ни дверей, один мусор кругом, который о. Петр в числе других прихожан таскал из церкви тележками. После работы «старичок» всех подкармливал у себя в сторожке – никто от него голодным не уходил. В послевоенные годы в стране царила высокая преступность: людей на улицах раздевали, грабили и убивали. Однажды ночью в сторожку, где о. Петр жил вместе со священником о. Михаилом, ворвались бандиты с оружием и потребовали «гроши».
– Вон костюм на стенке висит, на полторы тысячи, а денег… возьмите все, что есть, – сказал о. Петр и отдал преступникам небольшую сумму денег, которые у него были.
Раздались выстрелы, о. Петр потерял сознание. Очнувшись, он увидел о. Михаила, лежащего в луже крови с простреленной головой. Батюшка вызвал милицию, которая, не разобравшись, сочла о. Петра соучастником преступления и виновным в убийстве. Целый месяц просидел он в камере с уголовниками и много пострадал от них: его избивали, отнимали у него продукты, не давали спать, издевались. Потом срок, лагерь и те же страдания. О. Петр молча все терпел, молился свт. Николаю Чудотворцу – на людскую справедливость надежды не было. Впоследствии настоящих убийц поймали, и невиновность церковного сторожа была очевидной – его освободили.
В начале пятидесятых его перевели в с. Черкассы. Но здесь батюшка служить не хотел. Года не прошло, как повторилась знакомая история. Вскоре после Пасхи разбойники выставили раму, сторожа уложили на пол, а о. Петра ослепили фонарем и потребовали денег. Кое-какие сборы в церковной кассе имелись, и батюшка отдал грабителям все до копейки. С тех пор, видя, что поп сговорчивый, бандиты и повадились ходить в храм за «зарплатой» – пять раз наведывались и обирали до нитки. О. Петр вынужден был проситься на другой приход.
В Козельске в то время жил иеросхимонах Мелетий (Бамин; +30/12 ноября 1959), последний шамординский духовник. К нему неоднократно за советом и как к своему духовнику обращался о. Петр. О. Мелетий настоял на служении батюшки в Черкассах, а потом посылал туда на жительство некоторых шамординских монахинь.
В Черкассах о. Петр послужил только первые полтора года. Начались хрущевские гонения, и храм закрыли. Батюшка, к тому времени уже игумен, окончательно отказался от служения в церкви и в течение десяти лет вообще не ходил в храм. Весь богослужебный круг он вычитывал дома, келейно. Склонный к затворнической жизни, он стремился к уединению и всеми способами уклонялся от общения с людьми, отрывавшего его от молитвы и внутреннего делания. Долгожданное и дорогое его сердцу одиночество, посвященное полностью Иисусовой молитве, перемежалось работой по саду и в огороде. И сейчас, как когда-то в Иоанно-Предтеченском скиту, он посадил вокруг дома много деревьев, выращивал овощи. Но, большой постник, сам почти ничего не ел, а все раздавал другим. Физические нагрузки, которые он себе давал, были огромные, просто каторжные. Объясняя это, он говорил: «Томлю томящего мя».
Внутренняя жизнь батюшки была глубоко сокрыта от людей. Но и во внешней жизни наблюдалось много таинственного. Даже из близких о. Петру людей далеко не все знали, что он схимник. За время своего затворничества о. Петр выехал из села всего один раз – в начале семидесятых. Вернувшись из таинственной поездки, он снова стал посещать церковь и уже до самой смерти не пропустил ни одного богослужения. А ездил он в Почаев, где отцы упраздненной Лавры постригли о. Петра в великую схиму. И вернулся батюшка в Черкассы с новым именем – теперь он был схиигуменом Павлом. Не укроешь светильник под спудом, да и пора, видимо, было выходить на служение людям. Наступил такой период в жизни схиигумена Павла, когда к нему за советом стали стекаться люди, и он стал их принимать. Его почитали за святого старца, прозорливца, верили в чудодейственность его молитв.
По воспоминаниям знавших его, схиигумен Павел был высокий, худощавый, волосы белые, глаза светились радостью. У него была нежнейшая душа, кроткая, тихая, легкая – высокая и мужественная душа настоящего подвижника, не надломленная ни тяжелыми жизненными испытаниями, ни мерзостью лагерной жизни, ни тюремными допросами и издевательствами, ни различными лишениями ссылки. Отец Павел был необыкновенно прост в общении, но тонок, чуток к душе человека. Праздных разговоров он никогда не вел. Сам молчаливый, он учил избегать лишних разговоров, скрывать свои чувства, учил благому молчанию, немногословию. Верил в возрождение Оптиной Пустыни, говоря: «Для Бога невозможного нет. Господь двинет рычаг – и все переменится». <…>
Скончался схиигумен Павел на 93-м году жизни, Великим постом, на Крестопоклонной неделе. Шамординские сестры, как завещал батюшка, положили ему в гроб все оставшиеся от старца Варсонофия вещи: четки, рубашку и наволочку, лишь крест старца священник класть в гроб не разрешил.
Похоронен схиигумен Павел в с. Черкассы Ефремовского района Тульской области за алтарем храма прп. Сергия Радонежского с приделом в честь иконы Божией Матери «Казанская».
Оптинский альманах, вып. 1.
2 комментария
Рекомендованные комментарии
Join the conversation
You can post now and register later. If you have an account, sign in now to post with your account.
Note: Your post will require moderator approval before it will be visible.