Для чего Он меня оставил?

21.02.12

Как трудно бывает увидеть, услышать, почувствовать Божие присутствие в своей жизни. Иногда кажется, что Бог совсем отвернулся от человека и не делает никаких шагов навстречу. Почему так? Зачем? Насколько было бы проще, если бы Он не скрывался, если бы не пришлось вечно теряться в догадках, пытаясь понять Его волю.

Бог Саваоф, Эскиз росписи Владимирского собора в Киеве, Виктор Васнецов, 1885—1896, Государственная Третьяковская галерея, Москва

Самое страшное искушение Христа

«Сын мой! если ты приступаешь служить Господу Богу, то приготовь душу твою к искушению, управь сердце твое и будь тверд...» (Сирах. 2: 1, 2). Невозможно идти по жизни без искушений. И они не просто нечто неизбежное, то, чего лучше бы не было, но раз есть — приходится мириться. Искушения, или, говоря привычным современным языком, испытания, — некие трудности, проблемы, опасности, беды и скорби, преодолевая которые, человек растет и обретает нечто новое. Ну а если не преодолевает — что-то утрачивает и, в худшем случае, даже погибает. Краткий и точный ответ на вопрос о смысле искушений дает в своих записях отец Александр Ельчанинов: «Что умножает в нас духовную силу? — спрашивает он и отвечает: Преодоленное искушение». Что ж, если результатом преодоления искушений является умножение силы духа, то переоценить значение их невозможно.

Искушениями началось служение миру Господа Иисуса Христа. Сразу же после крещения «...Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола» (Мф. 4: 1). Те три «ловушки», в которые хотел поймать враг Спасителя, мы хорошо помним. На них, однако, дело не закончилось. «И, окончив все искушение, диавол отошел от Него до времени» (Лк. 4: 13). Отошел, чтобы снова и снова возвращаться с новыми и новыми попытками соблазнить, перехитрить и погубить. И самым тяжелым, самым страшным было последнее искушение Христа. Речь, конечно, не идет о той двусмысленной фантазии, которая легла в основу нашумевшего скандального фильма Скорцезе. Последним искушением Иисуса Христа было ощущение богооставленности. Предсмертный вопль распятого Спасителя: «“Или, Или! лима савахфани?”, то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мф. 27: 46) всегда будет самым пронзительным и горьким вопросом, который задает человек Богу. Ведь если даже ТАКОЙ Человек ощущал Себя покинутым Богом, удивительно ли, что не удается избежать подобного нам с вами! Так для чего же Он оставляет нас и действительно ли оставляет?

Тусклое стекло веры

Когда-то меня очень тронуло одно место в воспоминаниях Анастасии Цветаевой. Рассказывая о своей неверующей подруге, которая умерла, Анастасия Цветаева замечает, что теперь-то эта подруга, конечно, уверовала. «Это здесь есть верующие и неверующие, ТАМ — все верующие». Сейчас я понимаю: слова, конечно, прекрасные, но не совсем точные. «Там» действительно неверующих быть не может. Но и верующих нет ни одного. Верить или не верить можно здесь; «там» уже не вера, а знание, одинаково очевидное и для тех и для других. Верующие «там» убедятся в том, что не зря верили, а неверующие — в том, что зря не верили. Ведь, как написано: «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр.11: 1). «Там», в иной жизни, невидимое и Невидимый станут видимыми даже для слепых. И хочется спросить: «Почему же только там, почему не здесь». «Если Ты есть, Господи, зачем прячешься?» Как бы много проблем — нравственных, политических, всяких иных — разрешилось, если бы для всех без исключения присутствие рядом Судии Праведного было бы не менее очевидно, чем присутствие другого человека. Трудно даже представить себе, какой идеальный порядок царил бы в мире людей, когда бы на месте веры было бы знание. «Теперь, — пишет апостол Павел, — мы видим как бы сквозь тусклое стекло, тогда же лицом к лицу…» (1 Кор. 13: 12). Но «стекло» порой бывает не просто тусклое, а непроницаемое. Зачем же не сделает его Господь прозрачным?! Понятно, если бы Он не хотел, чтобы мы о Нем знали. Вот ведь диавол не желает быть нам известным, он очень заинтересован в том, чтобы люди думали, будто его нет. И это логично. Делать гадости гораздо сподручнее инкогнито. Бог же, наоборот, желает нам блага и спасения и Сам же говорит, что спасение и благо только в Нем. «Да не смущается сердце ваше и да не устрашается. Веруйте в Бога...» (Ин. 14: 1). «Взыщите Меня, и будете живы» (Ам. 4: 5). Но зачем же верить и искать, когда можно бы знать и видеть?! Как прекрасна, безопасна, справедлива стала бы жизнь человечества, будь присутствие Божие зримо и осязаемо в той мере, которая исключает всякое сомнение.

Диктатура точного знания

Но нет, не прекрасна стала бы наша жизнь и не было бы в этой жизни места никакому добру! Даже то, что мы называем добром, утратило бы право им называться, когда бы на смену вере пришло достоверное знание. Иллюстрируя это, я иногда задаю детям в школе, где преподаю, такой вопрос: «Приведите пример какого-нибудь доброго поступка». Дети обычно рассказывают, как кто-то с кем-нибудь поделился, кому-то помог и проч. «А теперь представьте, что он не хотел этого делать, но кто-то из старших ребят велел это сделать и пригрозил: “Не поделишься — получишь!” Разумеется, тут любой поделится. Будет ли такой поступок добрым?» Даже самые маленькие дети, смеясь, говорят, что нет, конечно, не будет. Но ведь поступок один и тот же. И результат одинаковый! «Нет! — смеются дети. — Он испугался, поэтому поделился». Вот и наши с вами добрые поступки были бы подобными, если бы мы не просто верили, а твердо и опытно знали, что Тот, Кто сказал «не укради, не лжесвидетельствуй, не пожелай чужого, не суди и т. д.», всегда рядом, за всем наблюдает и моментально накажет ослушника. Никакой тоталитарный режим не способен сделать жизнь более невыносимой. Даже если когда-нибудь «в целях безопасности» везде и всюду Поставят камеры видеонаблюдения и каждый сможет получить о нас полную информацию, где, когда, с кем мы были, что делали и что говорили, это будет не так страшно. В душу-то ведь никакая камера не проникнет. Если не могу свободно делать и говорить, могу хотя бы свободно думать и чувствовать! Здесь же все будет под контролем: и мысли, и чувства. И то, что Контролирующий благ и праведен, не очень облегчит ситуацию.

Разумеется, случись такое, никто бы произвольно не совершал никаких даже самых мелких грешков, а согрешив нечаянно, умирал бы от страха перед неизбежной карой. Поспешно умолял бы о прощении, но не из раскаяния, а из того же страха возмездия. Хороша бы была жизнь! Абсолютное благополучие и абсолютный страх. Полное отсутствие проблем и еще более полное отсутствие свободы.

«Но ведь, — возразят мне, — вы, верующие, так и поступаете, так и живете. Знаете, что находитесь “под постоянным контролем”, и на этом строите свое поведение». Нет, не так! Мы не знаем — мы верим. Вера отличается от знания тем, что не лишает свободы. Знание — лишает. Та реальность, которая открывается верующему, оставляет ему возможность выбора — принять ее или не принять. Знание такой возможности не оставляет. Что выбирать, когда все ясно и очевидно? Бог желает веры нашей, доверия Ему, оставляя возможность не поверить и отвергнуть. Свобода — дар опасный, трудный и ответственный, но не будет ее — не будет и человека. «Там», в жизни будущего века будет уже не вера, а знание, потому что здесь мы созреваем и формируемся, здесь — труд и подвиг, а там — либо «венец правды», для тех, кто «подвигом добрым... подвизался, течение совершил, веру сохранил» (2 Тим. 4), либо вечный стыд и беспросветная горечь от того, что ты не стал тем, кем мог стать и должен был стать.

Встреча будет неожиданной

Конечно, любая подлинная вера опирается не на те или иные доводы, а на духовный опыт, на ощущение Божественного присутствия. Иногда оно бывает столь сильным, что можно говорить уже о том, что Господь воспринимается нами ощутимее, чем то, что мы видим, слышим, осязаем. Именно так переживал близость Бога псалмопевец Давид, сказавший о себе: «Всегда видел я пред собою Господа, ибо Он одесную меня; не поколеблюсь» (Пс. 15: 8). Но, даже ощущая присутствие Господа, мы не всегда можем быть уверены, Его ли это присутствие. Так легко принять за Бога собственную фантазию, чисто психологическое воодушевление, все то, что на языке Церкви называется «прелесть». Митрополит Антоний Сурожский рассказывал, как к нему обратилась женщина, которая утратила ощущение присутствия Бога, которое раньше не покидало ее. Она боялась, что ощущение близости Божией не вернется, но еще больше — что примет за посещение Господа переживание, которое никакого отношения к Богу не имеет. «Лучше вообще ничего не чувствовать, чем это!» Очень честный и трезвый подход. Не стоит искать никаких возвышенных переживаний. Доверимся во всем Господу. Он Сам знает, когда и с какой силой напомнить о Себе, в чем и каким образом обнаружить свое присутствие. Одна закономерность все же, кажется, известна. Бог чаще всего являет Себя человеку неожиданно, любая встреча с Ним происходит по Его инициативе и при таких обстоятельствах, о которых мы и не предполагаем. Нам же неуместно торопить Его и показывать нетерпение. Двухтысячелетний опыт Церкви говорит нам, как возделывать почву своего сердца, чтобы оно было способно отзываться на голос Божий и не перепутать его с любым другим голосом. «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят» (Мф.7: 7,8). А то, что стучаться порой приходится долго, пусть не охладит веру. Тот, Кто обещал отворить, слово сдержит.

Одной из первых книг о вере, которые мне довелось прочитать, была книга архимандрита Софрония Сахарова «Старец Силуан». Прочитав ее начало, я уже не мог оторваться до конца, и когда дочитал, не сомневался: истина во Христе и в Его Церкви. Пусть же начало этой книги и будет окончанием нашего разговора о кажущейся богооставленности человека:

«Жил на земле человек, муж гигантской силы духа, имя его Симеон. Он долго молился с неудержимым плачем: “Помилуй меня”; но не слушал его Бог. Прошло много месяцев такой молитвы, и силы души его истощились; он дошел до отчаяния и воскликнул: “Ты неумолим!” И когда с этими словами в его изнемогшей от отчаяния душе еще что-то надорвалось, он вдруг на мгновение увидел живого Христа: огонь исполнил сердце его и все тело с такой силой, что, если бы видение продлилось еще мгновение, он умер бы. После он уже никогда не мог забыть невыразимо кроткий, беспредельно любящий, радостный, непостижимого мира исполненный взгляд Христа, и последующие долгие годы своей жизни неустанно свидетельствовал, что Бог есть любовь, любовь безмерная, непостижимая».

http://www.nsad.ru/index.php?issue=90&section=10014&article=2013