Зона – это отдельное государство. Есть там и своя карательная система, и свой суд, и своя правда, как это не парадоксально. И свой закон есть. Бывает и такое, что гражданами этого государства становятся те, кто, определенно достоин иной участи. О! Сколько замечательных, интересных и талантливых людей можно встретить в местах заключения. Но Боже вас упаси, искать этих встреч в, описанном мною, месте – лучше, книжку почитайте.

Так вот, сидел паренек по имени Витька. Славный такой пацанчик, но была у него слабость. Как бы это сказать покорректнее… Короче, девушки его не интересовали.

Как известно, в зоне оказываются не потому, что совершили преступление, а потому, что попались. Вот и наш Витька попался – было, за что.

Вообщем-то, глупости, что таким, как он, там житья не дают – свободу выбора уважают везде, а на мелкие неудобства парень внимания не обращал. На свободе-то ему с таким «недугом» еще хужей жилось. А еще он был художником от Бога и историком искусств по совместительству.

Начальство приглядело талантливого заключенного и поставило его на работу в художку, напрочь забыв оформить ставку. А парню чего – рисуй, себе, плакаты «На свободу – с чистой совестью!» и подрабатывай помаленьку на чаек да сигареты – лишь бы не трогал никто – был он всегда выше своих братьев но интимному несчастью, держался особняком. Хороший художник – одинокий художник.

В то же время, в том же отряде сидел Сокол – парняга авторитетный, но горяч не в меру и задирист. Братва, за его авторитет, ему многое прощала – мол, да, иногда палку перегибает, но то исключительно от ревности к неписаному блатному закону. И был у Сокола друг Вагай – многое они вместе повидали, и Вагай смирился с тяжелым характером своего «братана».

Долго ли, коротко ли, а попал однажды Витька-художник в изолятор – опер зашел к нему в художку, а он там пьяный сидит, раздобыл, хитрец, где-то водочку. Ну и пригрел его опер на пятнадцать суток – такое там за будьте-здрасьте.

Ясное дело, в шизо он не единственным клиентом был, но опера тоже не вчера родились – Витьку в отдельную камеру сунули. Сидит он, сутки свои шагами меряет – курить охота, и есть.

А в зоне три тысячи человек, и всем все интересно. В отряде спокойно не пообщаешься – ушей и глаз посторонних хватает. А в клубе свой завхоз – хвост перед авторитетами поджимает – пусть уважаемые люди душу успокоят в располагающей обстановке и о делах заодно поговорят. Среди них ведь каждый – романтик и по воле скучает.

У Вагая был свой человечек в изоляторе – без нужных связей и нашем мире – попробуй, проживи.

И является этот человечек в клуб, и Сокол дает ему поручение, чтоб передал пацанам в изолятор еды повкуснее и сигарет – все исключительно из «общего». Тот башкой кивает, берет грев и уже уходить собирается.

Вагай его тормозит:

- А вот это, - вынимает из-за пазухи кулек, - художнику передай. Понял?

- Сделаю-сделаю, не сомневайся.

- Ну, иди с миром.

А Сокол это видит!

Когда в отряд шли, Сокол дернул тихонько друга за рукав, погоди, мол, базар есть. Когда все лишние в потьмах растаяли, он заговорил:

- Ты чего художника греешь? Ты соображаешь!?

- А что ты можешь мне предъявить? – невозмутимо отозвался Вагай, - По закону в шизняке все равны, все одинаково страдают. Да и свои я ему сигареты отдал – не общие… Аль не так?

- Да так, так, - Сокол отвел глаза в сторону, - но ты все-таки поосторожнее, он же…

Ну, вообщем, вы поняли.

Питал симпатию блатной Вагай к бедному художнику – приятно было ему вечерами поговорить с умным, интеллигентным человеком. Завораживало его созерцание того, как на давешней мешковине появляются грубые мазки, становясь вскоре тихим деревенским пейзажем – маленький домик на берегу ручья, ива на ветру клонится и серые-серые тучи – далекие добрые звуки рождались в издерганной душе рецидивиста…

А дни сидельцев тем временем летят, и каждый день чего-то новенькое происходит.

Был среди блатных некий Серега. Попал он по-полной, и закрыла его администрация в ПКТ, дабы потом, пересудом, на «крытый» режим отправить – местечко далеко не сахарное. Братва всполошилась – надо Серегу выручать. Поговорили со своими, прикормленными, людьми. Те - ни в какую! Говорят: «К замполиту надо подход искать. Мимо него никак не решить.» А к замполиту как подкатить – уж больно крученая рыбина – ну безнадега какая-то.

А в ИТК тем временем поверка собрается – две недели на подчистку хвостов, а если что – вы у меня попляшете. Замполит в ужасе – в отрядах бардак, наглядной агитации не хватает, а художник артачится: «Я за две недели ничего не успею. Да и вообще – я не художник, так, рисую помаленьку.»

Замполит по-тихой Сокола в сторонку отзывает:

- Не ну ты глянь! Я ему работу даю. Ходит – сам себе хозяин. Да он мне по гроб жизни должен! Не успеет, мать его!

Сокол лицо держит, слушает. Начальник продолжает:

- Я, дружок, тебе помогал. И не раз. Ты б повлиял на этого мазилу, а то мнит из себя больше положенного. Кто он есть!?

Сокол горяч, но не глуп – понимает, что почем, и двигает до Вагая.

- Короче, дело такое. – и все ему подробненько расписывает.

Вагай потянулся, накаченными бицепсами поиграл:

- Я что тебе, опер, чтоб мальчонку прессовать? Ты чего-то путаешь, братуха.

- Вагай, ты парняга правильный. Уж не знаю, какие у тебя с художником дела…

- Э! Ты на поворотах-то поаккуратнее! – и костяшками пальцев – хрусть.

- Ладно-ладно, брат, не кипятись, - и на Вагая снизу вверх поглядывает.

Против кривоногого, невысокого росточка, Сокола, Вагай выглядит просто римским гладиатором.

- Не кипятись. Ты бы поговорил с художником. Тебя-то он послушает. Надо же как-то Серегу выручать.

- Надо. Ох, Сокол, не послушал ты меня, а я тебе говорил… Да… Чего толку!? – и вышел, бросив в дверях. – Попробую.

Замполит остался доволен Витькиной работой. И Серега вместо «крытого» полгода ПКТ получил и в зоне остался. Правда, догнал его на одной из пересылок туберкулез - от судьбы не уйдешь.

Сокол через пару лет стал большим авторитетом. Он и по сей день жив, избежал, пройдоха, перепятий тяжелого времени. Все у него в шоколаде. Он и не вспоминает про интеллигентного голубого Витьку-художника, который, после освобождения выставку свою устроил и в загранку благополучно свалил.

А Вагай… А что Вагай? Он как жил, так и живет – по своим человеческим (!) понятиям.