Н.Е.Пестов,

СОВРЕМЕННАЯ ПРАКТИКА ПРАВОСЛАВНОГО БЛАГОЧЕСТИЯ. Том второй,

Глава 39 "Mолчаливость и сдержанность в словах"

...Сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа.

1 Пет. 3, 4

Буду обуздывать уста мои.

Пс. 38, 2

В течение всякого дня христианину надо стремиться и к проявлению молчаливости — заботливого ограничения себя в словах, не вызванных действительной необходимостью.

Вместе с другими добродетелями молчаливость украшает человеческую душу. Эта сокровенная красота не бьет в глаза, от многих закрыта и не просто распознается.

Главными ее признаками служат, по словам апостола Петра, наличие в человеке кротости и молчаливости.

Однако не всегда молчаливость и сдержанность в словах соединены с кротостью. Бывает иногда молчаливость, соединенная с ограниченностью — скудостью душевного содержания и нелюдимостью.

Но есть другая молчаливость, когда сердце человека отображает красоту Христа; тогда вместе со смирением и кротостью человек проявляет и молчаливость. Она как бы дополняет ту гармонию добродетелей, которая расцветает в душе истинного христианина.

Чаще всего молчаливость является природной чертой характера. Но ее можно и развить в себе, хотя это и не легко. Так, древнегреческая школа пифагорейцев для начала обучения мудрости налагала на уста своих учеников длительное молчание. И всегда мудрецы всех веков одобряли молчаливость.

Премудрый Соломон пишет: «Кто хранит уста свои, тот бережет душу свою» (Притч. 13:3); «При многословии не миновать греха» (Притч. 10:19); «Голос глупого познается при множестве слов» (Еккл. 5:2).

Один святой отец говорил: «Я никогда не раскаивался в том, что молчал, и очень часто сожалел о том, когда говорил».

Прп. Варсонофий считал, что «многоглаголание оскверняет человека».

А прп. Антоний Великий пишет: «Умен тот, кто Богу угождает и больше молчит, или, если говорит, то говорит не много и только нужное и угодное Богу».

«В раю много покаявшихся грешников, а говорливого нет ни одного», — говорил старец Зосима из Троице-Сергиевой Лавры.

А авва Агафон Египетский своим ученикам заповедал: «Не давать себе воли говорить и вмешиваться в такие дела, которые тебя не касаются».

Недаром народная мудрость говорит: речь — серебро, а молчание — золото.

Итак, при многословии трудно не согрешить. Тогда в душе появляется грусть, что является, по словам епископа Феофана Затворника, признаком «того, что мы через разговор удалились от Господа».

Молчаливость — это вместе с тем исполнение заповеди Христа: «И если правая рука твоя соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну (Мф. 5:30).

На основе этих слов Господа, при желании совершенно обезопасить себя от греха в слове, некоторые подвижники брали на себя подвиг молчания. Последний вместе с тем имеет и еще положительные стороны: он дает возможность молчальникам все свое время посвятить молитве и вниманию к внутренней жизни, ничем не отвлекаясь от нее, никакими разговорами и беседами с людьми. Прп. Иоанн Лествичник так говорит про связь молчаливости с преуспеванием в молитве: «Благоразумное молчание есть матерь молитвы... любитель молчания приближается к Богу и тайно беседует с Ним, просвещается от Него».

А прп. Исаак Сириянин пишет: «Сперва будем принуждать себя к молчанию, и тогда от молчания родится в нас нечто, приводящее к самому молчанию. Да подаст тебе Бог ощутить нечто, рождаемое молчанием.

Если же начнешь молчаливым житием, то не умею и сказать, сколько света воссияет тебе отсюда... Если сохранишь язык свой, то от Бога дастся тебе, брат, благодать сердечного умиления, чтобы при помощи ее увидеть тебе душу свою и благодатию умиления войти в радость Духа».

Для тех же, кто думает о душе, ищет ее спасения, знает цену уединения, стремится жить внутренней жизнью и быть близким к Богу, для тех говорливые друзья или близкие являются помехой в их работе над собой, препятствием на пути к исканию внутри себя Царствия Небесного.

«Между духовным ростом и многословием — обратная пропорциональность», — говорит о. Александр Ельчанинов.

Если произвести анализ тех основ души человеческой, которые сообщают ей свойство говорливости, то мы найдем нижеследующее:

Говорливость прежде всего свидетельствует о самомнении, т. е. гордости человека. Такой человек, находясь в обществе, считает себя наиболее достойным, чтобы говорить и чтобы его слушали все остальные. Он думает, что затронутый в разговоре вопрос он может осветить лучше всех и потому спешит взять слово и говорит долго, не давая места другим.

Говорливость свидетельствует, затем, о легкомыслии. Большое количество слов и мыслей болтливого человека не могут быть глубокими и ценными, как слишком скороспелые плоды. Мудрым мыслям и решениям надо время, чтобы созреть. Как и во всяком творчестве, так и в творчестве слова требуется время для достижения совершенства.

Здесь можно вспомнить случай из жизни американского писателя Марка Твена.

Он как-то произнес очень интересную речь на одном собрании. Его друзья поздравляли его с успехом и удивлялись его таланту произносить речи «экспромтом» (т. е. без подготовки), как это им казалось.

Марк Твен тогда сознался одному из них: «Этот "экспромт" стоил мне нескольких бессонных ночей для того, чтобы его продумать».

В-третьих, болтливость есть проявление эгоизма и ограниченности ума. Говорливый человек, повинуясь склонности к болтливости, обычно не дает себе отчета о цели того, для чего ему надо было говорить то или другое.

Он быстро перескакивает от одной мысли к другой и никогда не дает себе труда проверить, надо ли действительно высказывать вслух вновь появившуюся мысль.

Он не задается вопросом, чем интересуется собеседник, и эгоистично навязывает ему тот поток мыслей, газетные новости, рассказы из своей жизни и т. п., которые сейчас случайно текут у него в голове. Он, таким образом, чаще всего насилует внимание своего собеседника, заставляя слушать о вещах, не интересующих собеседника.

К сожалению, в обществе обычно считается неприличным молчать со знакомыми при их посещении дома. Между тем, не было ли бы иногда более целесообразным, при необходимости длительного совместного проведения времени, предложить друзьям и знакомым, помимо собеседования, также поинтересоваться хорошими книгами или альбомами?

Интересно, что в Лондоне имелся клуб «молчальников». Первым параграфом устава этого клуба было запрещение в стенах его каких-либо разговоров. Здесь можно было дать отдых своей нервной системе, переутомленной условиями жизни большого города, и спасаться от знакомых и друзей, больных «логореей», как в медицине называют болезнь чрезмерной говорливости.

В ряде случаев жизни молчание можно особенно рекомендовать или даже считать его необходимым.

Так, нам нужно молчать тогда, когда наши собеседники осуждают кого-либо и нам следует бояться быть соучастником в осуждении.

Не следует отвечать и при похвалах нас или лести. Здесь отрицание наших заслуг или достоинств может оказаться подчеркиванием в себе скромности и смирения, т.е. рисовкой — «смирением паче гордости». Св. отцы в этих случаях всегда рекомендуют молчание. Оно показывает, что мы отказываемся сами принимать какое-либо участие в обсуждении вопроса о наших достоинствах.

При этом надо следить и за своим сердцем, чтобы похвала не дошла до него и не возбудила бы гордости и тщеславия и мы не почувствовали бы себя действительно достойными похвалы.

Поэтому при похвалах надо в душе сейчас же внутренне уничижить себя пред Богом как недостойнейших и ничего доброго не сделавших. Иначе услышанная похвала окрадет нас и отнимет надежду на воздаяние от Господа в том мире, где мы только и должны «собирать себе сокровища» (Мф. 6:20).

Следует терпеливо молчать и тогда, когда собеседник еще не кончил своей речи. Перебивать собеседника является безусловно предосудительным. Еще премудрый Соломон писал в своих Притчах: «Кто дает ответ, не выслушав, тот глуп, и стыд ему» (Притч. 18:14).

Есть и еще одна причина, когда неизбежно молчание. Это, как говорит Н.: «Молчание души, переполненной невыразимым. Его знают поэты: они тщетно борются с бедностью языка, при которой в известные моменты "мысль изреченная есть ложь"».

«Лишь в ограниченных пределах возможно выражение Божественной истины человеческим словом», — говорит схиархимандрит Софроний.

«Как беден наш язык, хочу и не могу... Не передать того ни другу, ни врагу, Что буйствует в груди прозрачною волной. Напрасно вечное томление сердец, И клонит голову маститую мудрец Пред этой ложью роковой», — пишет Фет.

Говорят, что «дипломатам язык дан для того, чтобы скрывать свои мысли».

В испорченном мире некоторые люди являются до известной степени такими дипломатами и, применяя ложь и лицемерие, с помощью языка стараются скрывать свое истинное лицо и свои мысли.

Поэтому не по разговорам только надо постигать иных людей: разговоры иногда скорее могут сбить с толку. Есть возможность постижения людей, их чувствований и их отношения к себе помимо языка.

Так, в произведении «Сокровище смиренных» Метерлинк описывает содержание разговора без слов.

При встрече двух людей, еще до того как они произнесли хотя бы одно слово, между ними уже произошел целый обмен мыслей и чувств, заранее решающий в значительной степени все дальнейшие их взаимоотношения.

По взгляду встретившегося нам человека, по выражению его лица, позе, по характеру пожатия руки наша душа интуитивно уже в какой-то степени оценила человека и поняла отношение к нам встречного, расшифровала гамму промелькнувших в уме его мыслей и охвативших его чувств и со своей стороны ответила ему многими мыслями, окрашенными соответствующими чувствами, выражая их в своем взгляде, игре черт лица, позе и рукопожатии.В таком непринужденном разговоре без слов значительно менее может быть лжи и лицемерия, особенно когда встреча была внезапной и к ней не готовились. Здесь сердца говорят одно другому: а сердце не умеет лгать, как лгут уста. Поэтому истинное познание сущности человека достигается более интуицией — является познанием сердцем, а не умом.

Развитие же способности к подобному постижению достигается посредством предварительного постижения самого себя и очищения своего сердца.

Итак, по мере движения человека к совершенству, дается ему способность видеть и понимать души окружающих его, даже не прибегая к посредству слова, постигать их в молчании, когда говорят между людьми их сердца.

Кто-то из святых сказал, что «слова — орудия этого века; молчание — таинство будущего века». Если в этом веке уста могут говорить ложь и скрывать за словами состояние своего сердца, то в том веке ложь, вероятно, вообще будет невозможна. Обмен душ мыслями без слов, т. е. разговор сердцами, исключает возможность лжи и обмана.

Предел молчаливости — «священное молчание», которого достигают лишь великие из подвижников. Про последнее так говорит Н. в своей книге «Путь чистоты и священного молчания»: «Когда действием благодати Божией, в результате победы над темной стихией греха, будет достигнуто "умирение помыслов", когда мир и божественная тишина безмолвия низойдут на душу, тогда услышит она, как доносятся до нее голоса иных миров, и начнет познавать тайны неведомые и в слове невыразимые».

Как достичь молчаливости? Она развивается у человека тогда, когда он приучается непрерывному вниманию к внутренней жизни, приучается следить не только за всяким своим поступком, но и за всяким словом, чувством и пожеланием.

Иначе говоря, оно есть плод его непрерывного «трезвения» и духовной бодрости. Когда поймет человек полноту ответственности за всякое свое пожелание и слово, когда захочет во всем, в самых малых вещах, творить не свою, в Божью волю, тогда уста его будут не легко и не всегда открываться.

Развивается молчаливость и с возрастанием человека в смирении и кротости.

Вместе с тем теряет человек склонность к говорливости и тогда, когда душа его поймет истинную цену житейской суеты и глубоко задумается над смыслом и целью жизни человеческой, постигнет несоизмеримость временных мирских ценностей с тем, что ждет его в вечности.

Но как и во всякой добродетели, и в молчаливости нужна рассудительность, и бывают положения, когда молчание является предосудительным и будет поставлено нам в осуждение.

Прп. Серафима спросили: предпочитать ли молчание словам?

Он ответил: «Когда надо — не воструби, а когда надо — не премолчи».

А прп. Варсонофий хотя говорит, что «многоглаголание оскверняет человека», но вместе с тем дает такое определение молчаливости:

«Не в том состоит молчание, чтобы молчать устами; ибо один человек говорит тысячи слов полезных, а другой скажет одно праздное слово — и оно вменяется ему в попрание учений Спасителя».

Также бывают случаи, когда мы обязаны бываем давать ответ о нашей вере в Иисуса Христа. Для этого случая Господь говорит: «Ибо кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человеческий, когда приидет в славе Отца Своего со святыми Ангелами» (Мк. 8:38).А ап. Петр пишет: «Будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением» (1Пет. 3:15).

Нельзя молчать и уклоняться и тогда, когда мы можем защитить ближних от обиды, нападок, несправедливых укоров и упреков. Здесь наша совесть укажет нам, что молчание недопустимо, и будет свидетельствовать при молчании лишь о нашем бесчувствии, немилосердии или трусости.

Вместе с тем молчаливость и сдержанность в словах не должны переходить у христиан, живущих в миру, в нелюдимость, обособленность и неприветливость. Общительность является обязательной добродетелью христианина, и ап. Павел в своих посланиях указывает на это. Он пишет к Тимофею: «Чтобы они (богатые. — Авт.) благодетельствовали, богатели добрыми делами, были щедры и общительны» (1Тим. 6:18).

Здесь, однако, следует оговориться: и при общительности надо проявлять рассудительность. Так, прп. Исаак Сириянин пишет: «Будь дружен со всеми, а мыслью своею пребывай один».

Можно думать, что в этом совете прп. Исаак рекомендует христианам всегда ощущать не только собеседника, но и Бога в своей душе, т. е. непрестанно тайно молиться.