Грешить и каяться — такого пути к Богу мне мой духовный отец никогда не заповедовал, да пошлет ему Господь сугубую благодать за гробом, потому как почил он давно уже, прозорливец. Но вот о непрерывном покаянии он мне никогда не уставал напоминать.

— Непрестанно кайся!

Вот и весь сказ.

Поначалу я долго своего духовного отца не понимал, ну как так? Разве можно непрестанно каяться?! Я что, Фреди Крюгер что ли какой-то?!

А духовник, как нарочно…

— Во всем кайся.

Я опять в недоумении.

А духовник меня потом вконец добил…

— Кайся не рассуждая. Каждое свое чувство к Богу, каждую свою молитву — все, что ни делаешь перед Богом, все омывай самым глубоким покаянием. Иначе Господь повелит предать твою душу демонам на поругание, чтобы ты цену себе познал, что ты ничто.

— Ну как это — не рассуждая? Я же образованный…

Спорил со своим духовником, невзирая на его седины и на его Духовную Академию, которую он закончил, когда я еще под стол пешком ходил. А спорил оттого, что духовник мой, хотя и прозорлив был, да только уж был он крайне (почти до безумия крайне) прост. Пошутить он очень любил и просто на дух терпеть не мог показного благочестия. А когда он служил, так это просто порою одно искушение было… Многие искушались… и никто в нем Святого не видел.

Это же какой позор был, когда у меня кто-либо из верующих спрашивал:

— У тебя кто духовный отец?

— Отец Федор (имя настоящее, оно не изменено — прим. автора).

— Фи… — и все, кто ни спрашивал, тут же отходили от меня с презрением.

Город, где он служил, — 350 тысяч населения, Священников тогда мало было в те времена, о всех прочих отцах легенды в городе ходили, какие они высокой духовной жизни. А отца Федора все считали за так… Мол, никто он.

Бог не даст мне солгать, я был у него единственным духовным чадом.

Он так прямо мне и говорил:

— Сергей, ты у меня единственное духовное чадо, больше никого нет. А ведь в этом городе уже тридцать с лишним лет служу, — а у самого рот до ушей… Улыбается.

Зато какие подводные течения церковной жизни мне мой духовник открывал (я тогда неофитом был, ясное дело, розовые очки на глазах были: «Все вокруг Святые, да и я вроде ничего»). А мой духовник терпеть не мог напускного благочестия. Розовые очки мои о том, как верующий народ НА САМОМ деле знает Евангелие и исполняет его, мой духовник с меня быстро снял… Да так СНЯЛ, что я это на всю жизнь запомнил. Он над напускным благочестием совершенно в открытую смеялся. Аккуратно, правда, он это делал, ненавязчиво.

Возьмем, к примеру, клирос…

Идет служба. Клирошане, ясное дело, «все в Боге душами летают» — это за версту было и видно, и слышно… Старательно так свои мелодии выводят. На лицах, ясное дело, едва-едва не нетварный Свет умиления.

Подходит к ним отец Федор и на весь Храм:

— Можно я вместе с вами попою?!

А голос был у старика — не голос, а гром Небесный…

Регент молодой, и отказать — не откажешь, протоиерей все-таки…

Машет рукой — мол, «можно».

Отец Федор начинает подпевать, у него исключительной силы БАС был…

Вначале вроде ничего, слух у отца Федора был (как и обычно у всех украинцев) просто изумительный…

Проходило минуты две-три, и все… Клирос как будто расстреливал кто на месте, никого не было слышно, а по всему Храму громогласно и победоносно раздавалось громоподобное: «Господи, по-о-о-о-милуй!!!» — протоиерея Федора.

Заканчивается ектенья, а мне даже в Храме слышно, как регент начинает смирять разбушевавшийся ураганной силы голос о. Федора.

— Батюшка, батюшка, потише, из-за вас же никого не слышно.

— Да, да, хорошо!!! — на весь Храм. — Я потише буду!!!

Проходит минута, две, ситуация один к одному повторяется, клирос «отдыхает». Кроме того, как самозабвенно громоподобный голос о. Федора выводит очередной тропарь, больше никого не слышно… и так непременно несколько раз сделает, пока его (едва-едва) угомонят. Регент чуть не в слезы…

— Ну ладно, я в Алтарь пошел (опять на весь Храм).

Отец Федор уходит в Алтарь, клирос облегченно вздыхает, богослужение продолжается.

Зачем он это делал?!

До сих пор не пойму.

Да еще потом подойдет ко мне и непременно скажет:

— Ну я сегодня ревел. Ну ревел… Как медведь!!! Никого не было слышно…

Старой закалки был протоиерей, закончил Одесскую духовную семинарию, ясное дело, что при коммунистах… Ну и так далее. Такое иногда рассказывал, я порою не знал, где плакать, а где мне смеяться надо было.

Ничего не хочу сказать плохого ни о ком из Священников (терпеть не могу, без всякого исключения, всех тех, кто осуждает Священство, и сам никогда этого себе не позволяю), но вот почему-то той свободы духа, которую я испытывал рядом с отцом Федором, я больше никогда ни с кем рядом не испытывал. Был, правда, один благочинный, удивительного смирения и удивительно печальной души человек, так я с ним тоже хоть редко, но все же спорил. А на других батюшек посмотришь и сразу понимаешь — «оракул», противоречить ему НИКАК нельзя; если он неправ, то лучше молчать, да молиться о спасении его души. А с отцом Федором я, правду сказать, очень часто (особенно поначалу) до хрипоты спорил. Спорил по-настоящему, всерьез. Не соглашался, упирался — и все. С места меня не сдвинешь. Упрямый был, как осел. А потом проходили годы, и я понимал ту правоту о. Федора, которая в меня в то время просто не могла уместиться.

Именно отец Федор привил мне вкус к детальному, дотошному, внимательному исследованию Евангельских и Святоотеческих текстов. Он прямо так и говорил:

— Нет ничего интереснее духовной жизни.

Очень редко, но бывало и такое, что отец Федор признавал свою неправоту или свое незнание чего-то. Бывало, что прямо на службе подойдет ко мне и начнет пытать что-либо о духовной жизни.

— А об этом ты, Сергей, знаешь что-нибудь? А про это слышал? А об этом что думаешь? О… а я об этом не знал… — искренно так.

Он как ребенок вел себя порою.

За это его никто и не уважал…

А Господь сподобил меня видеть его во Свете благодати, точно так же, как и Мотовилов видел преподобного Серафима, как бы посреди ярко сияющего солнца, так что я и смотреть в глаза отца Федора не мог — такой силы Свет от него исходил. И еще раз я видел в Алтаре, как о. Федор причащался Огнем из Святой Чаши, а Огонь летал не только вокруг Чаши, но и вокруг всего тела батюшки. Понял я тогда, что на нем благодать особая (мы с ним в Алтаре вдвоем были), и избрал его себе в духовные отцы.

Такая вот история.

Бог, надеюсь, укрепит моих читателей поверить в то, что я ничего не преувеличиваю, а пишу, как есть, и, конечно, очень многое из наших отношений и бесед с батюшкой я никому никогда не открою. Не все смогли бы понести его слова…

Выше всего он ценил в человеке невысокое мнение о себе и непременно непрестанный духовный плач о себе самом, к чему и меня мало-помалу приучил непокорного.

…..............

Отрывок взят из моего «ДНЕВНИКА» полный текст см. по ссылке http://www.edinstva.ru/?p=9968