Старец Амвросий обладал необыкновенно живым, острым, наблюдательным и проницательным умом, просветленным и углубленным постоянною сосредоточенною молитвою, вниманием к себе и знанием подвижнической литературы. По благодати Божией его проницательность переходила в прозорливость. Он глубоко проникал в душу своего собеседника и читал в ней, как в раскрытой книге, не нуждаясь в его признаниях. Легким, никому незаметным намеком он указывал людям их слабости и заставлял их серьезно подумать о них.
<iframe width="560" height="349" src="http://www.youtube.com/embed/kyNDLGXnQH8" frameborder="0" allowfullscreen></iframe> Своею прозорливостью старец сильно удивлял многих и располагал их сразу всецело отдаться его руководству, в уверенности, что Батюшка лучше них знает, в чем они нуждаются, и что им полезно, а что вредно.
Острота ума и прозорливость совмещались в старце Амвросии с удивительною, чисто материнскою нежностью сердца, благодаря которой он умел облегчить самое тяжелое горе и утешить самую скорбную душу. С этими качествами своей богато одаренной души о.Амвросий, несмотря на свою постоянную болезненность, соединял неиссякаемую жизнерадостность и умел давать свои наставления в такой простой, наглядной и шутливой форме, что они легко и навсегда запоминались каждым слушающим. <…>
Он был довольно высокого роста, немного сгорбленный, худощавый, бледный, с довольно длинной редкой бородой, с живыми, добрыми и проницательными небольшими глазами, в ватном подряснике и в ватной камилавке на голове, с четками в руках. Когда он снимал камилавку, открывался большой, умный лоб, увеличиваемый лысиною. Выйдя из своей кельи, старец сперва направлялся на женскую половину, в хибарку. В летнее время, когда бывало особенно много посетителей, старец через хибарку выходил в лес, под открытое небо, и там обходил и благословлял собравшихся, останавливаясь с тем или другим, чтобы выслушать вопрос и дать ответ. И с какими только просьбами и жалобами, с какими только своими горестями и нуждами не приходили к нему люди!
Одна крестьянка со слезами просила его научить ее, чем кормить порученных ей господских индюшек, чтобы они не дохли, и старец, расспросив, как она их кормит, давал ей соответствующее наставление. Когда ему указывали, что он напрасно теряет с нею время, он отвечал: «Да ведь в этих индюшках вся ее жизнь!».
Для старца не существовало неважного человеческого горя. Каждого он выслушивал с одинаковым вниманием. Ни к кому он не относился безразлично. Это и было дорого всем…
И сенатор, и простая, бедная крестьянка, и студент университета – все в его глазах были равно нуждающимися духовными пациентами, требующими внимания, ласки и духовной помощи. Иные приходили к старцу за благословением, выдавать ли дочь замуж, женить ли сына, принять ли ту или другую должность, ехать ли в то или другое место на заработки, оставаться ли в миру или уходить в монастырь, как жить вообще и т.д. И для каждого у старца находилось соответствующее полезное слово, приноровленное и к его обстоятельствам, и к его характеру, указывающее ему наилучший и разумнейший выход из того или другого трудного положения…
Из книги прот. С.Четверикова «Оптина Пустынь»