Таблица лидеров

Этой статьёй, всем известного русского писателя С. Нилуса, взятой, как фрагмент из его предисловия к недавно вышедшей в свет книги издательства «Оптиной Пустыни», — «Записки игумена Феодосия», — мы начинаем небольшую серию публикаций-фрагментов. Они будут содержать некоторые увлекательные, интересные современному читателю, эпизоды во многом назидательной жизни о. Феодосия (в миру Феодора Афанасьевича Попова). «В одну из поездок моих в Оптину пустынь, за беседами с богомудрыми старцами довелось мне услыхать об одном из членов этого святого братства, игумене Феодосии, скончавшемся в 1903 году и последние годы своей жизни приютившимся на покой под тихую сень скита великой духом Оптинской обители. И все, что рассказывали мне об этом старце, до того было близко моему сердцу, так трогательны были о нем еще живые воспоминания, что я невольно им заинтересовался. Богу угодно было раскрыть мне душу этого молитвенника и дать мне в руки такое со­кровище, которому равного я еще не встречал в грешном своем общении со святыми подвижниками, работающи­ми Господу в тиши современных нам православных мо­настырей. Сокровище это — автобиографические заметки в Бозе почившего игумена, которые он составил незадолго до своей праведной кончины. Со времени учреждения право­славных монастырей не было примера, чтобы кто-либо из их насельников и подвижников оставил о себе воспоми­нания, касающиеся самой интимной стороны жизни мо­нашеского духа, сохранил бы подробную историю своей души, стремящейся к Богу, своих падений и восстаний, и поведал бы о силе Божией, в его немощи совершавшей­ся и неуклонно руководившей им на пути к земному со­вершенствованию в благодати и истине и к Царству Света невечернего. Тем и драгоценны эти заметки, что они с необыкно­венно правдивой ясностью указывают нам, что и в наше время, и в ослабевшем нашем христианском духе, возмо­жен и всякому доступен, с Божией помощью, путь спасе­ния и соединения с Господом Иисусом, Который все Тот же, что был от создания человека, и останется Тем же во­веки. С необычайной живостью и с неослабевающим инте­ресом ведется эта летопись сердца почившего игумена и раскрывается история земного испытания этой христиан­ской души. С редкой правдивостью, с какой автобиограф не щадит и самого себя, повествуется им и о той мирской и монастырской обстановке, в которой трудилось его серд­це в искании Бога и Его вечной правды: как живые, вос­кресают перед читателем тени недавнего прошлого, тени тех средних русских людей, из которых одни работали над созданием храма Божьего в сердце Православной России, а другие — по слабости своей и неведению — над его раз­рушением. С редкой силой, с летописной простотой ве­дется удивительное повествование это о людях, о собы­тиях, о душе человеческой и о силе Божией, над всей их немощью совершавшейся, и сам игумен восстает перед читателем во всей яркости своего духовного облика. Уверенный в особой назидательности этих заметок по­чившего игумена как для верующего православного люда, так и для монашествующей современной братии, я разо­брал их, связал их по силе своего разумения в одно целое, не убавив и не прибавив в них ничего своего, самоизмыш­ленного, и даже по возможности сохранив слог и способ выражения мыслей самого автора. Покойный, не получив законченного образования, не мог создать и обработать цельного литературного произведения, но природное да­рование его было не из заурядных, и оно дало в его за­метках такой богатый и яркий литературный, бытовой и психологический материал, что легок был мой труд, кото­рый я теперь и предлагаю вниманию и назиданию моего дорогого читателя. В напутствии к биографии игумена Феодосия сооб­щу характерную черту прозорливости великого старца и наставника монашествующей братии Оптиной пусты­ни и всего православно верующего мира, отца Амвросия Оптинского, под чьим духовным крылом воспитывался и отец Феодосии. Жил игумен Феодосии уже на покое в скиту Оптиной пустыни и, несмотря на известную только одному Богу сте­пень своей духовной высоты, нередко подвергался иску­шению от духа уныния, столь знакомого всем, кто внимал своей духовной жизни. В одно из таких искушений прибе­гает старец игумен к старцу Амвросию и почти с отчаяни­ем плачет к нему: — Батюшка, спаси: погибаю! Свинья я, а не монах: сколько лет ношу мантию, и нет во мне ничего монашеско­го. Только и имени мне что — свинья! Улыбнулся старец своей кроткой улыбкой, положил свою руку на плечо склонившегося перед ним плачущего игумена и сказал: — Так и думай, так и думай о себе, отец игумен, до са­мой твоей смерти. А придет время — о нас с тобой, сви­ньях, еще и писать будут. Это мне рассказывал один из сотаинников жизни по­койного игумена, ныне здравствующий отшельник оптинский. Лет двадцать прошло с этих знаменательных слов бла­женного старца, и суждено было им исполниться через мои грешные руки...» Сергей Нилус Из книги «Записки игумена Феодосия»

На дитя человеческое, приходящее в этот мир, негласно возлагается тяжкое испытание. Никто ничего не говорит ему об этом; он должен сам пережить ситуацию, осмыслить ее и справиться с нею. Часто проходит слишком много времени, пока это произойдет; часто понимание приходит слишком поздно, и тогда человек становится беспомощным и потерянным. Задача гласит: по своему основополагающему принципу существования ты, как все люди, одинок в мире; ты должен понять это одиночество, принять его, подружиться с ним и духовно преодолеть его; оно ведь останется с тобою до конца дней твоих, но твой характер обретет благодаря ему силу, достоинство и доброту. Одиноким приходит человек в эту жизнь с первым вырвавшимся криком страдания, требующим глотка воздуха; одиноким покидает он этот мир с последним вздохом, стараясь произнести слово. Как много порою делается для него вокруг; а он так и остается отшельником, заключенным в камеру своего тела. Того, что он за всю свою жизнь в этой камере ощущает, воспринимает, чувствует, чего жаждет, о чем думает — никто не сможет пережить так, как он; все, что он в своем одиночестве избирает, решает, исполняет, жертвенно осуществляет, переживает и выносит в бессоннице, в болезни, в заботах, в неудаче, в отчаянии — знает он один. Всякое значительное событие в жизни, от первой любви до смерти своих родителей, всякое важное решение, всякая возлагаемая на него ответственность, всякая великая боль и скорбь — дают ему ощутить свое одиночество. Лишь очень немногим пришлось пережить предельное одиночество в величайшей нужде — в бушующем море, в безмолвных горах, в забвении вчерашнего поля боя, в тюремной камере, — чтобы постичь свое душевное и духовное одиночество. Это пожизненное одиночество — тяжкое бремя. Но оно одновременно и великое благо. Когда человек осознает свое одиночество, он вопрошает: «Кто поможет мне?» И ответ гласит: «Я сам должен помочь себе»... И заложен первый камень характера. А еще ответ гласит: «Господь в небесах поможет мне тем вернее, чем преданнее ему буду я»... И заложен основополагающий камень живой веры. В одиночестве человек находит самого себя, силу своего характера и святой источник жизни. Когда же человек постигает чужое одиночество, а именно то, что каждый существует, замкнувшись в себе, и пока не постиг бремени и благо одиночества, это — сострадание и любовь, которые овладевают им: сострадание к слабому, любовь к сильному. Тогда он говорит: «Я помогу им! Братья, я помогу вам — поскольку вы одиноки, а я знаю тягость и выкрутасы одиночества». Сам находясь в одиночестве, человек находит своего одиноко страдающего брата и помогает ему. И как раз тут — зарождение духовной любви, братства и истинного единения чувств. Нам не дано избавиться от одиночества. Но все мы призваны достойно и с верою каждый нести свое одиночество; и, любя и помогая, делать чужое одиночество сносным, достойным и духовным. В этом — утешение. Так и только так сможем мы преодолеть одиночество, мы, одинокие дети человеческие, взирая ввысь и с любовью помогая друг другу. Ильин Иван Александрович (1882-1954) – русский религиозный мыслитель. Из книги «Я вглядываюсь в жизнь»