Перейти к публикации

Marina499

Пользователи
 Просмотреть профиль  Активность

  • Публикации

    330

  • Зарегистрирован

  • Посещение

  • Дней в лидерах

    3

Записи блога, опубликованные пользователем Marina499

  1. Marina499
    ДУШЕВНАЯ ТРЕВОГА ПРОИСХОДИТ ОТ ДИАВОЛА
     
     
     

    Паисий Святогорец



    – Геронда, миряне, живущие духовной жизнью, устают на работе и, возвращаясь вечером домой, не имеют сил совершить повечерие. А от этого они переживают.
    – Если они возвращаются домой поздно вечером и уставшие, то им никогда не нужно с душевной тревогой себя насиловать. Надо всегда с любочестием говорить себе: «Если ты не можешь прочесть повечерие полностью, то прочитай половину или треть». И в следующий раз надо стараться не слишком утомляться днём. Должно подвизаться насколько возможно с любочестием и во всём полагаться на Бога. А Бог Своё дело сделает. Ум должен всегда быть близ Бога. Это самое лучшее делание из всех...
    В духовной жизни требуется внимание. Делая что-либо по тщеславию, духовные люди остаются с пустотой в душе. Их сердце не преисполняется, не становится окрылённым. Чем больше они увеличивают своё тщеславие, тем больше увеличивается и их внутренняя пустота, и тем больше они страдают. Там, где присутствует душевная тревога и отчаяние, – бесовская духовная жизнь. Не тревожьтесь душой ни по какому поводу. Душевная тревога происходит от диавола. Видя душевную тревогу, знайте, что там накрутил своим хвостом тангалашка. Диавол не идёт нам поперёк. Если человек к чему-то склонен, то и диавол подталкивает его в этом же направлении, чтобы его измотать и прельстить. Например, человека чуткого он делает чрезмерно чувствительным. Если подвижник расположен делать поклоны, то диавол тоже подталкивает его к поклонам, превышающим его силы. И если твои силы ограничены, то образуется сперва некая нервозность, потому что ты видишь, что твоих сил не хватает. Потом диавол приводит тебя в состояние душевной тревоги, с лёгким – вначале – чувством отчаяния, потом он усугубляет это состояние всё больше и больше... Помню начало своего монашества. Одно время, как только я ложился спать, искуситель говорил мне: «Ты что же – спишь? Вставай! Столько людей страдают, стольким нужна помощь!» Я поднимался и делал поклоны – сколько мог. Стоило мне опять лечь, как он опять начинал своё: «Люди страдают, а ты спишь? Вставай!» – и я опять поднимался. Я дошёл до того, что как-то сказал: «Ах, как было бы хорошо, если бы у меня отнялись ноги! Тогда у меня была бы уважительная причина не делать поклоны». Один Великий пост я, находясь в таком искушении, еле выдержал, потому что хотел утеснить себя больше своих сил.
    Если, подвизаясь, мы чувствуем душевную тревогу, то должно знать, что мы подвизаемся не по-Божьему. Бог – не тиран, чтобы нас душить. Каждому следует подвизаться с любочестием, в соответствии со своими силами. Надо возделывать в себе любочестие для того, чтобы возросла наша любовь к Богу. Тогда человека будет подталкивать к подвигу любочестие, и само его подвижничество, то есть поклоны, посты и подобное этому, будет не чем другим, как преизлиянием его любви. И тогда он с духовной отвагой будет идти вперёд.
    Следовательно, не нужно подвизаться с болезненной схоластичностью, чтобы потом, отбиваясь от помыслов, задыхаться от душевной тревоги; нет – надо упростить свою борьбу и уповать на Христа, а не на себя самого. Христос – весь любовь, весь – доброта, весь – утешение. Он никогда не душит человека. Он в изобилии имеет духовный кислород – божественное утешение. Тонкое духовное делание – это одно, а болезненная схоластичность, которая от нерассудительного принуждения себя к внешнему подвигу душит человека душевной тревогой и разрывает его голову болью, – это совсем другое.
    – Геронда, а если человек по природе слишком много думает и его голову распирают многие мысли, то как ему следует относиться к той или иной проблеме, чтобы не выбиваться из сил?
    – Если человек ведёт себя просто, то из сил он не выбивается. Но если примешивается хотя бы чуточку эгоизма, то, боясь сделать какую-нибудь ошибку, он напрягает себя и выбивается из сил. Да хотя бы и сделал он какую-нибудь ошибку – ну, поругают его маленечко, ничего страшного в этом нет. Такое состояние, о котором ты спрашиваешь, может быть оправдано, к примеру, для судьи, который, постоянно сталкиваясь с запутанными делами, боится, как бы не совершить неправедный суд и не стать причиной наказания неповинных людей. В духовной же жизни головная боль появляется в том случае, когда человек, занимая какое-то ответственное место, не знает, как ему поступить, потому что ему надо принять решение, которое кого-то в чём-то ущемит, а если его не принимать, то это будет несправедливо по отношению к другим людям. Совесть такого человека находится в постоянном напряжении. Вот так-то, сестра. А ты будь внимательна к тому, чтобы духовно трудиться – не умом, а сердцем, И без смиренного доверия Богу духовного делания не совершай. В противном случае ты будешь переживать, утомлять свою голову и душой чувствовать себя плохо. В душевном беспокойстве обычно кроется неверие, но можно испытывать такое состояние и по гордости.
     

    Из кн.: Блаженной памяти старец Паисий Святогорец. Слова. Том 1.


  2. Marina499
    Патриарх Московский и всея Руси Кирилл заявил, что подвиг веры православных женщин в советское время сравним с подвигом евангельских жен-мироносиц, которые не оставили Христа во время страданий и после смерти.
    «Почему так прославляет Церковь жен-мироносиц? Потому что когда наступили страшные моменты, связанные с истязаниями Спасителя, а затем с распятием, то апостолы, которые были свидетелями Его величайших чудес, включая воскресение четверодневного Лазаря, — в страхе разбежались. Животный страх, инстинктивный страх за свою жизнь затмил все. А слабые жены-мироносицы — те, которые все время оставались в тени, — остались вместе со Спасителем», – сказал Патриарх Кирилл в своем Слове после Божественной литургии в Ново-Тихвинском монастыре Екатеринбурга.
    «Они поднимались вместе с Ним на Голгофу, они стояли около Его креста, никакой страх преследования, никакой страх смерти не мог разрушить их любовь ко Спасителю и их преданность Ему», – цитирует Предстоятеля портал Патриархия.Ru.
    По словам Предстоятеля Русской Православной Церкви, есть и другие примеры удивительной преданности «жен-мироносиц» в послереволюционной истории России, когда начались гонения на Церковь, а открытое исповедание веры угрожало смертью или заточением.
    «Когда многие жители Екатеринбурга готовы были растерзать Царскую семью, стрелять из пушки по дому, где она находилась, когда даже гонителям, надо было скрывать ее от этой человеческой ненависти — только сестры Ново-Тихвинского монастыря приносили пищу, проявляли заботу, подвергая себя смертельной опасности и, как известно, в конце концов погибли за эту преданность и веру», – отметил Патриарх.
    «А затем в последующие годы сильные мужчины, делавшие карьеру, образование, даже сохраняя в сердце веру, боялись присутствовать на крещении своих детей, хотя знали, что их крестили, боялись сами перекрестить свой лоб, хотя в глубине души оставались верующими. А кто сохранил веру в нашей стране? Жены-мироносицы, наши матери и бабушки, те самые, которые ничего не боялись», – добавил он.
    Патриарх Кирилл подчеркнул, что благодаря подвигу верности российских жен-мироносиц в России есть кому возрождать веру. «Именно они сохранили преемственность до того времени, когда исповедовать Христа уже стало не страшно. Жены-мироносицы земли нашей пронесли эту веру», – заключил Патриарх Кирилл.
     

    21 мая 2013 г.



    Русская линия /
    www.klikovo.ru

  3. Marina499

    Страж порядка

    Автор: Marina499,

    Памяти насельника Сретенской обители иеромонаха Арсения (Писарева)


     
    Сегодня 40 дней с кончины насельника Сретенского монастыря иеромонаха Арсения (Писарева). Мы попросили наместника обители, братию, преподавателей Сретенской семинарии поделиться своими воспоминаниями об отце Арсении.
     
    Архимандрит Тихон: «Это был человек, верный и своему слову, и своим принципам».
     
    Отец Арсений пришел в монастырь в 1997 году. И в последующие шестнадцать лет каких только послушаний не исполнял. Некоторое время переплетал книги, позже был библиотекарем. Это он сделал вентиляцию в храме, поставил окна во всей галерее. Покупал столы в трапезную. Вел курсы в Политехническом музее: приглашал преподавателей, собирал людей. Читал в семинарии лекции по истории Русской Церкви. Около шести лет занимался неимущими и очень ответственно к этому относился: при всей строгости отца Арсения за все эти годы случая не было, чтобы кто-то из пришедших за помощью потом обратился ко мне и сказал, что его обидели, чего-то ему недодали или неучастливо к нему отнеслись.
    Отец Арсений был удивительным – людей такого типа сейчас редко встретишь: он был человеком четких правил, которым никогда не изменял.
     
    Не могло быть так, чтобы сегодня он хорошо относился к кому-то, а завтра плохо, сегодня решил что-то сделать, а завтра передумал. Все знали: если отец Арсений пообещал, то всегда исполнит. В службе он всегда был пунктуальным, никогда не опаздывал, ничего не пропускал. И если уж сказали ему: «Делай так», – то так и сделает, и никак по-другому. Надежность – совершенно потрясающее качество отца Арсения.
    Были у него и какие-то, скажем так, особенности характера. Например, он мог обидеться, но обижался он на самом деле на непорядочность, на нестойкость человека, который пообещал что-то сделать и не делает. Он не понимал, как же можно не исполнить своего долга. Внешне это выражалось через суровость. Я вспоминаю, как мы говорили об этом, да и на исповеди он часто скорбел, что не в силах понять, почему люди не исполняют того, что должны, не делают того, что пообещали, и, понимая, как надо жить, так не живут. Это было для него непостижимо.
     
    Самому себе отец Арсений задавал очень высокую планку. Потому и от других ждал того же. Но вот мы, как правило, мельчили.
     
    Знали, что он очень строгий, – и знали, что очень искренний. Чувствовали за ним правду. Пускай суровую, но правду. А бывает льстивая, но ложь.
     
    Он был кристально правдивый человек – лести в нем вообще не было. Как не было и лукавства. Он был человек, верный и своему слову, и своим принципам.
     
    Он всех приучал, что порядок есть порядок и если договорились о чем-то, то увиливать – это самое последнее дело. Он, может, это и не высказывал, но смысл был именно такой: вот твоя обязанность –почему ее не исполняешь? если сам не делаешь – значит, перекладываешь на кого-то, чтобы он тащил твой воз. Это же непорядочно!
     
    Было у него чувство порядочности. Но он его не выпячивал.
     
    Сейчас, после его смерти, мы узнаем о нем что-то новое: как он зэкам на письма отвечал, например… Он всегда занимался каким-то делом и считал праздность совершенно для себя недопустимой и невозможной. Он четко понимал: нужно работать по-монашески, и всё. И его не надо было заставлять искать, где он может помочь и в чем пригодиться, – он всегда это сам находил и делал. Он не мог по-другому – просто потому, что это непорядочно.
     
    Его лекции в семинарии кому-то нравились, кому-то – очень нравились, а кто-то считал их излишне начетническими. Но он просто выдавал весь тот пакет знаний, который должен был вложить в студента, а не рассказывал анекдоты, истории всякие, не развлекал, не влюблял в себя, как это делают некоторые. Ему было всё равно, хорошо к нему относятся слушатели или нет. Есть объем знаний, который нужно тебе преподать и с тебя стребовать – всё, больше ничего лишнего. Такая позиция заслуживает высокого уважения.
     
    Казалось, что человек был абсолютным педантом, но в нем не было формализма, а скорее буквализм: сделать всё, что необходимо, потому что это – для пользы, так благословлено. Но формально к делу подойти, думая: «Вот, я сделал, и оставьте меня в покое», – такого никогда не было.
     
    Он очень искренний, очень чистый человек был, да и монах строгий. Без помпы, не напоказ. Настоящий монах. Взялся за дело, как святые отцы, – что не получалось, в том искренне каялся, – но следовал правилам.
     
    Вспоминаются слова одного человека, далеко не святого отца –англиканина, настоятеля собора апостола Павла в Лондоне Джона Донна, которые Хемингуэй взял эпиграфом к своему роману: «Нет человека, который был бы как остров, сам по себе: каждый человек есть часть материка, часть суши; и если волной снесет в море береговой утес, меньше станет Европа, и так же, если смоет край мыса или разрушит замок твой или друга твоего; смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит колокол: он звонит по тебе».
     
    Иеромонах Иов: «Ни разу не слышал я от него сетований или недовольства».
     
    С отцом Арсением я познакомился еще до того, как стал насельником нашей обители. Он был в числе первых студентов созданной в 1999 году Сретенской духовной семинарии. Мне было поручено преподавать Священное Писание Ветхого Завета. Отец Арсений, получивший в свое время высшее историческое образование, в 41 год вновь сел на студенческую скамью. Он выделялся на курсе не только возрастом, но, прежде всего, любовью к знаниям. Живо интересовался Священной историей, библейским богословием. Серьезно готовился к каждому занятию, обстоятельно выступал на семинарах.
     
    Во время выпускного акта 3 июня 2004 года он сказал: «Сегодня, в день празднования Владимирской иконы Божией Матери, под Ее честным омофором в торжественной обстановке закрывается последняя страница одного из самых светлых периодов нашей жизни – учебы в духовной семинарии». Слушая его, я ни на минуту не сомневался, что слова эти не дань риторике, а искреннее переживание человека, который любил знания. Эта любовь коренилась в особенностях его личности: он стремился все делать основательно. Эта ценная черта помогала ему выполнять монашеские послушания. Даже тогда, когда ему что-то было трудно делать физически, он имел волю себя понуждать к этому. А трудно было потому, что он в последние три года вошел в полосу болезней. Переносил он их терпеливо. Ни разу я не слышал от него сетований и недовольства.
     
    Мне неоднократно приходилось давать своим духовным чадам рекомендации: на рукоположение, для поступления в Православный Свято-Тихоновский университет, в Свято-Димитриевское училище сестер милосердия. Текст рекомендации я посылал отцу Арсению по электронной почте в канцелярию. Он сразу же распечатывал, скреплял печатью, регистрировал и сам же приносил мне в келью, когда с канцелярского послушания возвращался в братский корпус.
     
    Чаще всего мне приходилось общаться с отцом Арсением во время службы. Он любил совершать Божественную литургию. Относился очень ответственно. Перед каждой литургией он старался исповедоваться. Во время службы был собранным и внимательным. Я с большим удовлетворением вспоминаю совместное служение.
     
    Из святых отцов, близких к нашему времени, святитель Игнатий (Брянчанинов) чаще и острее писал об особых трудностях монашеского подвига в эпоху нарастающего обмирщения общества: «Ныне, когда среди мира умножились соблазны и грехопадения, когда человеческая сила истощилась пред силою распространившихся и объявших мир соблазнов, когда чувство сознания греховности и желания освободиться от нее еще не угасло во всех человеках, – большинство вступающих в монастырь вступает для снятия с себя греховного бремени, для вспоможения своей немощи, для обуздания себя». Отец Арсений не только сознавал свои немощи, но и искренне желал их уврачевать. Результат этих трудов ведом только Господу.
     
    Для отца Арсения время борьбы закончилось. Жизнь наша продолжается, но никто не знает дня исхода из этого мира. Поэтому важно помнить наставления святых отцов: «Живи так, как бы умереть тебе сейчас. Будь всегда таким, каким хочешь быть при кончине» (святитель Игнатий (Брянчанинов)).
     
    Иеромонах Клеопа: «Я помню, как он меня накормил».
     
    Я помню, как он меня накормил, когда я еще был послушником. А еще помню, как мы помогали ему расчищать его квартиру – он жил возле нашего монастыря. Еще вспоминается его трудолюбие. Помню, как-то мы с братией работали в скиту в один из жарких летних дней. И вот мы все довольно быстро утомились, решили сделать перерыв, отдохнуть – а отец Арсений один продолжал работать. Это врезалось в память. Он тогда уже был диаконом или иеромонахом.
     
    Иеромонах Никодим: «Очень рукодельный был, плотничать умел».
     
    Я общался с отцом Арсением незадолго до его смерти. На Сретение я ему позвонил, спрашиваю: «Как ты себя чувствуешь?» Предложил обед принести. Он сначала отнекивался, а я говорю: «Я тебе что-нибудь вкусненького принесу», – и он великодушно согласился: «Ладно, неси». Прихожу – дверь открыта, видно, что он ждет меня. Я захожу, он лежит и тяжело дышит. Мы поговорили. Он рассказал, что приходил врач-пульмонолог, посмотрел, сказал, что ничего опасного нет: простуда и ангина. Говорит: «Я еще поживу, не беспокойтесь…» Вечером я еще раз к нему пришел, а он мне опять: «Всё будет хорошо, я еще поживу, завтра мне ничего не надо, еды много скопилось». Я ему пообещал в воскресенье что-нибудь вкусненькое принести. Так и расстались. Я ему заказал грейпфруты и лимоны, и вот в субботу…
     
    В особых дружественных отношениях он ни с кем не был. Годовщину рукоположения, еще что-то – три-четыре праздника в году он праздновал. Он официально приглашал, это было похоже на китайскую чайную церемонию. Собирались у него на кухне, садились небольшим кругом. Разговаривали, он какие-то фотографии показывал – всё было так чинно. Потом торжественно все прощались и расходились.
     
    Он очень рукодельный был, плотничать умел. У себя в келье многое сам сделал. Делился своими плотницкими секретами. Наш монастырский плотник даже говорил: «Отец Арсений вот этому меня научил, то-то изобрел». Практически всё на кухне он сам устроил. Когда мы строительные материалы покупали, заказывал себе иногда, просил: «Можно мне щит мебельный?» – и потом что-нибудь из него делал.
     
    Отец Арсений очень ревностно, даже строго относился к церковному порядку. Если положено, чтобы диакон снимал покрывало с Престола, – значит, он должен его снимать. И если диакон по каким-то причинам опаздывал, то отец Арсений садился и ждал, пока он придет. Сам был очень порядочным, и всех тоже приучал к порядку.
     
    Иеродиакон Феофан: «Некоторые комсомольцами были, а потом иеромонахами становятся».
     
    Отец Арсений в 1980-х годах комсомольцем был. Он рассказывал: «Поехал на экскурсию в Псков и Печоры. Смотрю: перед входом в монастырь – доска и надпись: “Они сотрудничали с немецко-фашистскими войсками”. И фотографии отцов Печерских. И осудил. Потом спускаюсь, а на Успенской площади стоит какой-то старичок –я потом понял, что это отец Иоанн (Крестьянкин) был. Вокруг народ, я встал с краю и смотрю с осуждением. А отец Иоанн разворачивается и говорит: “Ну да, некоторые комсомольцами бывали, а потом иеромонахами становятся”. Я тогда подумал: что это он говорит?!».
    Еще запомнилось, как мы с ним на Афон ездили, в одной келье жили. С нами тогда еще были покойный отец Анастасий, отец Иов и отец Лука. Помню, как мы с ним вдвоем там в море купались. С большой радостью вспоминаю.
     
     
    Иеромонах Ириней: «Он умел благодарить людей».
     
    Отец Арсений был одним из тех замечательных монахов, которые никогда не выставляют свои добродетели напоказ. Одним из тех священников, которые добросовестно относятся к своей службе. Из тех людей, которые не имеют двоедушия, но говорят то, что думают и исполняют всегда то, о чем их просят.
     
    Он старался отсекать все лишнее, поскольку главным для него была молитва и послушание. В чем-то он был не узнан другими людьми. За его буквальностью восприятия мира скрывалась небывалая порядочность: в слове и в деле.
     
    Он был очень точным и пунктуальным. По отцу Арсению можно было сверять часы. В 10 часов начинал работу и ровно в 17:00 заканчивал. Если он назначал встречу в 12:20, то приходил ровно в это время.
     
    Из тех лет, когда отец Арсений был дежурным помощником в семинарии, мне вспоминается то, как он совершал обход келий после отбоя. Подождет пять минут и в 23:05 начинает систематически обходить все комнаты. Проблемы возникали не тогда, когда он заставал кого-то в комнате не спящим, но когда он кого-то в келье не находил. Тогда начинались поиски человека, выяснения, где он, что с ним и т.д. В коридорах лучше было ему не попадаться, потому что он – человек очень правильный и очень честный, и когда он шел с обходом, надо было по-честному находиться в келье. Что было после, история умалчивает, но на момент обхода все должно было быть по распорядку.
    Да, порядок у него был во всех отношениях на первом месте. Он и сам был очень порядочный и от всех требовал, чтобы и у них тоже был порядок в делах и мыслях.
     
    Когда ему выпадал отпуск, он старался отправиться в Грецию. Ехал он туда на месяц, и почти всегда – в светлой одежде. Убеленный сединой, с бородой, в светлой одежде, он был похож на старца-монаха. Однако любил отдохнуть не в подвиге телесной аскезы, а подвиге философа-созерцателя. Можно даже себе представить, как он среди оливковых рощ сидел в тени старого дерева и читал любимую книжку.
     
    Отец Арсений умел благодарить тех людей, которые помогали монастырю. Он не забывал ни их имен, ни дней рождений, ни какие у кого особенности жизни родственников. Всегда помнил, интересовался, поздравлял с днями рождения. Поскольку он был человеком экономным, дорогие подарки никогда не дарил, но открытку или коробку конфет преподносил как знак внимания всем, кто когда-либо помогал монастырю.
     
    На исповеди отец Арсений часто бывал строг, и поэтому те люди, которые шли к нему, знали, на что идут. Некоторых он хорошо оздравомыслил после сорокадневной епитимьи. И есть конкретные личности, которые поступили в семинарию после «школы» отца Арсения – благодаря такой строгости и принципиальности, отрезвляющему слову отца Арсения. Иногда, правда, на исповеди в приделе преподобной Марии Египетской он выговаривал прихожанам достаточно громко, так что трансляция службы не могла перебить его голоса. Но люди всё равно шли и искренно исповедовались ему.
     
    Он и сам очень искренне исповедовался и считал своим долгом, прежде чем приступить к Святой Чаше, очиститься от грехов своих. И вот тут-то и раскрывалась вся суть его, потому что он понимал свои немощи и свою излишнюю строгость, предвзятость и иногда даже какую-то гневливость и в этом искренне каялся, считая себя недостойным. И не оправдывал себя ни в коем случае, якобы его что-то подтолкнуло, не сваливал вину, а брал ее на себя и, раскаявшись, только потом дерзал подходить к Святой Чаше. Его строгость и принципиальность в первую очередь были обращены к нему самому – это поражало. За честность и порядочность мы его любили.
     
    Иеродиакон Серафим: «Он был очень скрупулезным»
     
    Вспоминается то время, когда отец Арсений был дежурным помощником в семинарии. Семинаристы его очень боялись. Он был у них самым правильным, даже скрупулезным дежпомом. Мы с ним в скиту жили в одной келье. Он как-то разоткровенничался – а он умел очень хорошо рассказывать, – вспоминал о своей жизни, как, будучи еще молодым студентом, поехал в какую-то деревню в Московской области. И говорит: «Мне так запало в душу: красивая холмистая гора, покрытая лесом, а на ее вершине – храм. Так мне понравилось… Я все вспоминаю: где же это было? Но, наверное, никогда в жизни мне больше этого места не увидеть». Я: «Может, ты вспомнишь названия каких-то окрестных населенных пунктов?» «Да! – говорит. – Помню. Там был деревня, интересно называлась –Середа». Я сразу сообразил, что это тот самый храм, где мы тоже бывали, – Пески. И говорю – тогда его еще Андрей звали: «А знаешь, Андрей, я могу исполнить твое желание: у меня там недалеко дача». Мы съездили туда, отец Арсений был просто счастлив.
     
    Иеромонах Симеон: «У него был не только богатый жизненный опыт, но и прекрасное образование, и незаурядные способности»
     
    Отцу Арсению было труднее, чем нам, жить в монастыре. Ведь когда-то он был главой семьи, мужем и отцом, который решал все основные вопросы самостоятельно, сам был себе хозяином. А теперь ему приходилось постоянно подчиняться чужой воле, смиряться, в том числе перед молодыми послушниками, а ведь у него был не только богатый жизненный опыт, но и прекрасное образование, и незаурядные способности…
    Как и у его покровителя – преподобного Арсения Великого. Только зная житие этого святого, можно понять нашего отца Арсения. Арсению Великому был голос от Бога: «Бегай людей и спасешься». Как можно укрыться от людей в центре Москвы, в многолюдном и многозаботливом монастыре, где вдобавок большая семинария и масса приходящих просителей, с которыми отцу Арсению было дано послушание разбираться? Но, как ни странно, ему удавалось следовать этому преподобническому императиву. Разумеется, внешне это порой выглядело как замкнутость, отчужденность, даже суровость… Мне кажется, что сам факт кончины отца Арсения на второй день праздника Сретения Господня, в день памяти святого Симеона Богоприимца, говорит об исполнении его земной миссии. Потому что это символ полноты жизни, свершения надежд, «насыщенности днями» – день встречи с Богом.
     
    Иеромонах Матфей: «Первое впечатление в монастыре –экскурсия отца Арсения»
     
    Это было, когда я только пришел в монастырь, еще в семинарию. Наше первое серьезное впечатление было, когда отец Арсений собрал всю нашу группу и перед первым занятием провел экскурсию по обители. А потом подвел всех к мощам священномученика Илариона. Тогда у мощей читалась Неусыпаемая Псалтирь. Вот подвел он нас туда и говорит: «Здесь вы будете читать Псалтирь. И следите за расписанием. А когда ваша очередь подойдет – неважно, какое у вас будет в это время послушание, кто вас куда позовет или какие другие дела будут, – все оставляйте и говорите, что у вас сейчас время чтения Псалтири. И приходите сюда». Нам это очень понравилось. На полиелейных службах отец Арсений был всегда. У него еще была такая особенность: если служащий священник был младше его по хиротонии, позже был рукоположен, то он старался не выходить на полиелей.
     
    Я часто фотографирую, потом распечатываю снимки и раздаю. А как-то раз приходит отец Арсений с большой заламинированной фотографией и говорит: «Ты всех снимал – а это вот тебе твоя фотография». Он своим телефоном фотографировал, потом распечатывал, ламинировал и приносил. И у меня несколько фотографий остались, в рамочке, красивые.
     
    Иеромонах Лука: «Я был первым, кто назвал его братом в монастыре»
     
    Одно время я с отцом Арсением дружил. У нас даже была традиция: мы каждый год с ним вместе ездили в Троице-Сергиеву лавру. И на Духов день обязательно посещали Духов храм. Вдвоем ездили, потом к нам еще несколько человек примкнуло.
     
    Помню очень хорошо первый день отца Арсения в нашем монастыре. Было утро. Я убирал двор. Он сначала был в корпусе наместника, а потом подошел ко мне. Я спрашиваю: «Ты кто?» – «Я послушником у вас буду». – А я: «Ну, значит, наш брат». И он впоследствии это вспоминал, смеялись. Рассказывал мне: «Знаешь, иду, смотрю: подметает двор какой-то заросший, небритый. А потом ты говоришь: “Брат”, – и мне это так засело в сердце на все годы». Вот так получается, что я был первым, кто его назвал братом в монастыре и просто с ним поздоровался.
     
    Послушник Андрей Попов «Ему были присущи милосердие и рассуждение»
     
    У нас в семинарии он вел историю. Очень искренне вникал в тему. Когда сдавали экзамен, он дал всем задания и вышел на двадцать минут. Все благополучно подготовились, он зашел и стал принимать. Это к вопросу о том, что милосердие, конечно, и рассуждение очень были ему присущи. Он поставил всем четверки-пятерки, даже защищал нас перед профессором А.К. Светозарским.
     
    Я сначала думал: «тяжелый» человек. Я у него хорошо учился, посещал занятия, все контрольные писал на пятерки. А экзамен – я тогда уже послушником стал – сдал на «4». И очень расстроился: ну как же так? В общем, роптал. А потом узнаю, что по совокупности оценок он мне всё же поставил «5». И я понял, что этот человек совсем не буквалист.
     
    Послушник Виктор: «Я радовался, что у меня есть такой сосед»
     
    За мою недолгую жизнь я прошел не одно общежитие. Всё было там, не было только одного – тишины, которой я жаждал хотя бы в те минуты, когда читаешь правило. Единственное время, когда можно было спокойно молиться, – ночь. Правда, так было не всегда. Отец Арсений был моим соседом и, можно сказать, учителем этики. Это был самый тихий сосед. Даже когда он пылесосил, он извинялся передо мной за предоставленные неудобства. Я радовался, что у меня такой сосед.
     
    К сожалению, в последнее время он болел и сильно кашлял. Мне было его жалко.
     
    Дух Рождества
     
    Отец Арсений показал особенность Рождества Христова, даже не особенность, а дух праздника. Я был послушником первый год. И вот он на Рождество подарил мне еловую ветку.
     
    – Зачем? Куда мне ее?
     
    Он мне:
     
    – Как же! Рождество!!! Нельзя без елки!
     
    Запах от елочной ветки стоял неделю, а вместе с ним сохранялся и дух праздника.
     
    Святой огонь
     
    Считается, что святой огонь, принесенный в Великий четверг после слушания двенадцати Евангелий, от всех болезней лечит, дом очищает.
     
    Еще в первый год моего послушничества мне дали келью, как мне казалось, после ремонта. И вот после чтения двенадцати Евангелий я пошел в келью, но по дороге встретил отца Арсения.
     
    – А где же у тебя горящая свечка? Или ты не был на службе?
     
    – Как же, был, только у меня был выбор: крестное знамение делать или держать свечу. Я выбрал первое, вот поэтому и нет свечи.
     
    – Хорошо, тогда пойдем к тебе в келью.
     
    Когда пришли в мою келью, он святым огнем нарисовал крест в дверном проеме, помог зажечь лампадку и говорит:
     
    – А в оконном проеме сам нарисуешь крест.
     
    Что я незамедлительно и сделал. Эти кресты и сейчас мне напоминают об отце Арсении.
     
    Чувство долга
     
    Потом уже мы с ним общались, и меня очень удивляло вот что. Он иногда просил у меня лампадное масло, я ему давал бутылку и не думал, что он мне должен что-то. А он подходил ко мне и говорил: «Вот, я брал бутылку, теперь возвращаю!» Меня удивляло: мы же его не покупаем, каждый может свободно взять сколько угодно… Вот я дал и уже забыл. А он обязательно: «Я брал, теперь возвращаю».
     
    Надежда Малинаускене, преподаватель греческого языка Сретенской духовной семинарии: «Отец Арсений: моменты из жизни»
     
    Впервые я увидела отца Арсения, тогда иеродиакона, в аудитории четвертого курса, когда мы собрались на факультативные занятия по древнегреческому языку со студентами первого, «монашеского» выпуска нашей семинарии. Группа была небольшой, ее состав менялся, но отец Арсений присутствовал практически на всех занятиях. А это была первая пара в субботу. Один из немногих, отец Арсений посещал занятия до самого конца и получил хорошую зачетную оценку. К занятиям относился очень ответственно, приходил в аудиторию обычно заранее, старался все записывать. Я понимала, что немолодым людям трудно заучивать слова, воспринимать и запоминать непростой материал, связанный, например, с древнегреческим ударением, поэтому занятия шли медленно. Когда я огорчалась по поводу нашего темпа, отец Арсений спокойно говорил: «А мы никуда не спешим». Навсегда запомнилось, как сосредоточенно и благоговейно он читал по-гречески «Отче наш».
     
    Впоследствии я слушала его проповеди, иногда пристраивалась к группам паломников, которым отец Арсений рассказывал об истории обители, об иконах в храме. Бывало, что мы просто встречались на территории монастыря, когда я шла в семинарию. Я подходила к нему под благословение, а он всегда успевал сказать доброе слово. От него исходило какое-то мудрое спокойствие, умиротворение, тепло, отеческая благожелательность.
     
    Однажды при входе в трапезную отец Арсений подарил мне свою книжечку «Грех непрощаемый: о грехе хулы на Духа Святаго», изданную в Сретенском монастыре, с дарственной надписью: «Уважаемой Надежде Касимовне с благодарностью, благословением и добрыми пожеланиями. Иеромонах Арсений. Рожд. пост 2007 г.» Прочитав ее и вникнув в суть, я лучше поняла, о чем раздумывал отец Арсений и почему он был таким, каким он многим запомнился. Ведь он жил так, как написал в своей книжке: «Христиане не должны своей жизнью давать другим людям поводов к богохульству».
     
    Запомнилась одна из последних встреч. Отец Арсений иногда обращался ко мне несколько старомодно: «госпожа профессор» – я воспринимала это с юмором. А в тот раз спросила его: «Шутите? Какая же я профессор? Я доцент». Он ответил, что ничуть не шутит, потому что есть европейская традиция всех преподавателей высших школ называть профессорами. Мы разговорились о том, что теперь для получения профессорского звания в России нужно преодолеть множество формальностей, чего раньше не было. «И публикации нужны в особых журналах, а в “Сретенском сборнике” не считаются…» – грустно заметил отец Арсений.
     
    В мае прошлого года как-то раз я пришла в семинарию раньше обычного. День был удивительно ясный, зелень на деревьях особенно свежей, цвели тюльпаны, примулы, барвинок. Около храма я встретила отца Арсения и попросила у него благословения пофотографировать. Он понял мое желание, благословил и пошел к воротам, а я успела его запечатлеть уходящим. Так и стоит у меня перед глазами эта удаляющаяся фигура…
     
    Ирина Ковынева, преподаватель немецкого языка Сретенской духовной семинарии: «С огромным теплом вспоминаются исповеди у отца Арсения»
     
    «Благословите, батюшка!» – «Guten Tag, Ирина Евгеньевна! Божие благословение!» – слышится в ответ мягкий голос отца Арсения. Медленной походкой после трапезы он иногда прогуливался вокруг храма, благословляя весь монастырский люд, спешащий в этот час на обед.
     
    Послушание заведующего канцелярией – это один из самых горячих постов большой хозяйственной системы монастыря. Форпост, боевая точка, так как кроме ведения кадровых дел в обязанности входит также раздача милостыни бедным. Множество обездоленных и обиженных со всех концов страны приходят сюда со своей болью в надежде получить здесь, в центре столицы, утешение и материальную помощь. На «трех вокзалах» ходит информация, что деньги на билет дают в Сретенском монастыре. «Подайте, сколько можете, на билет», – только и слышится на подходах к обители от разного рода людей: стариков и старух с котомками, женщин с детьми, хорошо одетых юношей, опухших молодых мужчин и т.д. С огромным терпением выслушивал отец Арсений их непридуманные и придуманные истории и всякий раз прозревал с Божией помощью, если перед ним стоял профессиональный вымогатель.
     
    С особым теплом вспоминаются исповеди у отца Арсения. Бьется сердце, и заливает стыд, когда подходишь к уважаемому тобой человеку и открываешь ему самые неприглядные глубины своей души. Но вдруг звучат слова утешения, поучительный пример из жизни отцов-пустынников, ободряющее наставление и неожиданный ракурс на твою проблему – с радостью и удивлением отходишь от аналоя, хваля Господа за этот бесценный дар исповеди, который ни умом не объять, ни возблагодарить за него хоть сколько-нибудь достойно Всемилостивого Бога. Так трезвенно и по-доброму исповедовал меня отец Арсений. Но бывало, видишь и такое, как он у молодого человека, как страж у врат небесных, со всей строгостью требует глубокого покаяния, отказа от греха и изменения жизни.
     
    В 2007 году отец Арсений опубликовал в Сретенском издательстве свою книгу, в которой он описал один из самых тяжелых духовных опытов Церкви. Книжица небольшая, но название такое, что внутри все холодеет от страха Божия, когда берешь ее в руки: «Грех непрощаемый» – ее название. Да, есть грех, который Церковь не может простить человеку. Предупредить и по возможности удержать от него – такова задача и забота автора этой книги отца Арсения (Писарева).
     
    Смерть его была для всех неожиданностью. Всё случилось с такой скоростью, что мы пока еще не привыкли к его отсутствию, он до сих пор как будто в рядах братии, но только временами спохватываешься, что реальность изменилась, и что обитает отец Арсений уже в других селениях, и в помяннике он вычеркнут из первого списка «О здравии» и переписан во второй – «О упокоении».
     
    Помяни, Господи, от жития сего отшедшего иеромонаха Арсения и в вечных Твоих селениях со святыми упокой!
     
    27 марта 2013 года
     
    http://www.pravoslavie.ru/sm/60385.htm
  4. Marina499
    Единство духа в союзе мира
     
    Я подсчитал, что за шесть лет священства окрестил около 1000 человек. И где же они? А в нашем храме служит еще пять священников. И еще в двух храмах нашего города служит по пять священников, а в других храмах по убывающей – до одного. Так что только в нашем, сравнительно небольшом городе служит около 30 священников. И все они крестят, крестят, крестят… Допустим, что некоторые младенцы оказываются в других храмах; то же можно сказать и о взрослых… Но если пройти по этим «другим» храмам и спросить: «Много ли прибавилось в них прихожан за последние годы?» – ответ не будет оптимистичным. Человек (маленький или большой) принимает крещение, но жизнь его не меняется. Крещение в сознании большинства остается как бы амулетом, защищающим от потенциальных опасностей. И все.
    Ладно, отрадное явление: все больше приносят причащать младенцев, но и это ведь очень небольшой процент от всех крещеных. А еще, если спрашиваешь у родителей: сами-то они исповедуются, причащаются, стараются ли следовать каким-то минимальным требованиям христианской жизни? – ответом бывает смущенное признание, что «как-то все… не получается… времени нет…»
    Но я сейчас даже не к тому затеял разговор, чтобы еще раз призвать крещеный люд к полноценной христианской жизни, хотя и это, конечно, важно. Я пытаюсь понять, что происходит с нами: с приходом, с общиной… Не только с тем приходом, где служу я, и не только с той общиной, которая составляет этот приход, а с приходом вообще, с православной общинной жизнью, которая, по моим наблюдениям, если не отсутствует вовсе, то в подавляющем большинстве случаев сведена к плачевному минимуму. Во всяком случае, в большинстве городских храмов. И если я ошибаюсь – переубедите меня. Поверьте, я буду только рад признать, что ошибся!
    Я не берусь говорить о сельских приходах, но в крупных городских храмах отсутствие общинной жизни очевидно. Мы утрачиваем какие-то очень простые, естественные понятия: внимания друг к другу, снисхождения, поддержки, участия, сострадания, искренности и доверия. А ведь эти «общечеловеческие», очевидные с нравственной точки зрения вещи и стали общечеловеческими благодаря приходу в мир Господа, благодаря Его заповеди о любви. К сожалению, все чаще понятия субординации, устава, порядка и дисциплины, «послушания» и «смирения», планы глобальных влияний и задач закрывают от нас суть, то самое простое, что и делает людей христианами по существу и без чего никакая «вселенская проповедь» не только не принесет плодов, но и в принципе невозможна. Это правило, а точнее – заповедь так проста, но мы почему-то, храня ее в уме, мало стараемся воплотить в жизни: «По тому узнают все, что Вы мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13: 35).
    В последнее время мне пришлось общаться с людьми, которые были крещены в Православии, но в силу разных обстоятельств ушли в секты. Все эти люди, независимо друг от друга, рассказывали одну и ту же историю: «Мы пришли в храм, стояли, молились… ничего не поняли, никто к нам не подошел… и мы ушли». Конечно, можно разразиться гневной филиппикой: «А почему к вам кто-то должен подходить? А почему вам кто-то должен объяснять? А почему… почему… почему?!.» Но сможем, посмеем ли мы сказать эти слова перед лицом Господа?! И будут ли это те самые слова, от которых нам надлежит «оправдаться»?..
    Можно сказать и иначе (и мы говорим): «Не будьте равнодушны к собственной вере: читайте, узнавайте, интересуйтесь, вникайте…» Но человек зачастую бывает так далек от всего, что составляет содержание церковной жизни, что одних «увещеваний», да еще и «одноразовых», бывает недостаточно. Чтобы человек сознательно стал прилагать усилия, стремиться к духовной жизни, ему нужен не только толчок, но и поддержка, сопровождение. Как для того, чтобы вывести спутник на орбиту, нужно мощное ускорение. Вряд ли пусть даже обстоятельная, но единичная беседа или встреча может выполнить такую функцию. Здесь именно нужно общение постоянное и продуктивное, и не только со священником, но и с братьями, сестрами во Христе. Но где такое общение? Его попросту нет. Нет! Мы ставим перед собой глобальные задачи: миссионерские, просветительские, социальные…
     
    Но давайте не будем обманываться: пока мы сами, в своих малых и больших общинах, на своих приходах не наладим подлинно семейную, полную любви, сострадания и взаимопомощи жизнь – ничего мы не сможем дать миру «внешнему», ничему не сможем научить и никуда не способны будем позвать и тем более привести.
    Похоже, мы сами начинаем относиться к Церкви как к силе, которая берет реванш после десятилетий вынужденного унижения. Евроремонт, золоченые иконостасы, роскошные палаты, дорогие иконы и утварь, бойкое овладение утраченным и новоприобретенным имуществом. «Смотрите: Церковь стоит, Церковь может!» А что, собственно, может Церковь и на чем она стоит? А Церковь может омыть греховные раны погибающего человека, преобразить его, соделать причастником жизни Самого Бога. И реванш ей брать не за что и незачем, потому как Глава Церкви – Христос – «вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр. 13: 8)». И стоит наша Церковь на камне истиной веры, оживотворенная той непостижимой жертвой, которую принес Бог ради спасения человечества от рабства греху.
    Исходя из этого, Господь призывает нас искать, прежде всего, «Царствие Божие и правду его», а что пить, во что одеваться, как купола золотить, где кирпич достать, иконостас заказать, краску купить, рабочих нанять – это все приложится. И никак не наоборот. Потому что главная и неизменная, высшая ценность Церкви – это сам человек, люди, души, окружающие нас и нуждающиеся в добром слове, в поддержке, в окормлении, в человеческом внимании и участии, наконец. Но если у нас, в нашей малой церковной семье, в общине приходской, всего этого нет, то горе нам. И это горе – увы! – не гипотетическая, а самая насущная, кричащая реальность наших дней.
    Сейчас как-то особенно ясно становится, что Церковь призвана стать авторитетом в обществе, но не «заочным», не подтвержденным примерами подлинных, но чужих историй, не историческим только авторитетом, а авторитетом современным, действенным. И вот что еще важно: авторитетом не административным, а духовным, нравственным! И, как ни странно, этого ждут люди, далекие от Церкви, находящиеся пока на распутье, но искренне ищущие истину, ищущие сердцем, так что убедить их можно не правильными словами, а только примером подлинно духовной жизни. Сейчас такое время, что невозможно человека просто удержать в какой-то вере в силу традиции потому, что «так принято», потому, что «все так верят», и потому, что «так надо». Сейчас время, когда подлинность духовного опыта нужно доказывать своей жизнью. И только так. Никакие другие аргументы не действуют. Да, это относится к нам, священникам, в первую очередь, но ведь Церковь Христова – это не священники только, это все мы – православные верующие. И от того, как мы живем в большинстве своем – не то, о чем мы говорим или что декларируем, но именно от того, как живем, – зависит и тот самый, подлинный, а не административный, авторитет, о котором идет речь.
    Давайте будем честными. В большинстве храмов (во всяком случае, городских) никакой общинной жизни нет. В лучшем случае давние прихожане узнают друг друга на службе, здороваются, иногда успевают перекинуться парой фраз. Некоторые старушки общаются между собой более тесно, могут посетить кого-нибудь в случае недуга, но эти спонтанные «группы поддержки» состоят из двух-трех человек. Люди встречаются в воскресенье или в праздничный день на службе, иногда успевают кивнуть друг другу, шепнуть словечко (кто ж в храме разговаривает?), а после службы расходятся по домам, каждый сам по себе. Единые во Христе, но разобщенные в повседневности.
    Я думаю, совесть любого христианина подсказывала ему не раз, что так быть не должно.
    А где же то единство любви и участия, где то проникновение в проблемы и заботы братьев и сестер во Христе, где то единство духа, о котором мы так много говорим, в чем оно проявляется?
    Может быть, разобщенность – это самое примечательное свойство нашего времени. Есть единая вера, есть стремление жить во Христе, но эта жизнь у каждого протекает закрыто. И ладно, если бы только в радости и достатке – здесь, может, и грех навязываться в «друзья», но ведь и в скорбях и трудностях, и порой тяжких, человек остается один.
    Я особенно задумался об этой проблеме сейчас, когда по благословению архиерея стал заниматься проблемой реабилитации алко- и наркозависимых. Ведь во многих семьях (и православных тоже) существует эта проблема, да и не только эта. Но семья, православные члены семьи иногда годами остаются один на один с болью, подчас невыносимой, изматывающей, выходящей за пределы средне-житейского опыта. А в скольких приходских семьях есть дети-инвалиды или заболевшие тяжкой болезнью, которая требует от всех членов семьи непосильных, запредельных затрат материальных, душевных, нравственных… Сколько семей, просто живущих за гранью нищеты в то время как другие из прихожан порой не знают, куда девать «шальные» деньги?! Сколько беспомощных стариков из нынешних или давних, но теперь уже не могущих прийти в храм прихожан нуждаются во внимании и заботе?! А мы о них и не знаем порой, а иногда и не хотим знать, потому что понимаем, что много горя и боли в мире, и везде помочь невозможно… и только начни помогать одному, как увидишь и другого, и третьего… и можно с ума сойти, а тут и своя семья… И живем мы каждый своей, тесной, маленькой жизнью, сознательно не вникая в жизнь других, потому что так легче… до тех пор, пока с нами не случится беда и пока мы сами не останемся одиноки. А ведь община, тем более община большого городского храма, много может, гораздо больше, чем можно себе представить, и в живом, открытом общении, всем миром, способна решать проблемы самые серьезные и острые. И вот главное: приходская община не только может, но и должна решать все эти проблемы. А иначе какая же она община? В чем эта общность выражается? В молитве? Так ведь и молитва совместная должна приносить плоды.
    Глава Церкви Христос, а верующие составляют Его тело, Церковь. Но в реальности получается так, что храм принадлежит как бы какому-то «начальнику», а прихожане приходят, чтобы «получить благодать», но к реальной жизни прихода не имеют отношения (кроме особых случаев, когда перед праздником нужно сделать «генеральную уборку» или принять участие в той или иной общеепархиальной акции).
    Что уж говорить о приходящих…
    Ведь зачастую человек и приходит в церковь как в какое-то особенное, святое место, ожидая там встретить людей, если уж не прямо святых, то во всяком случае добрых, приветливых, не равнодушных друг к другу. Человек вполне резонно ожидает найти людей, способных сопереживать, сочувствовать, объединенных тем «духом Христовым», который может защитить от безумства времени. И что «человек входящий» встречает в реальности? Ну, сами честно ответьте себе, исходя из опыта воцерковления своего и своих близких, знакомых…
    В чем выход, как нам вернуть тот живой, общинный дух, который должен не только присутствовать на приходе, но и служить живым выражением подлинного единства во Христе?
    Вопрос очень сложный, и я не могу сейчас на него ответить. Нет у меня, «очередного священника», каких-то предложений и тем более готовых решений. Я только чувствую, знаю, что церковная община должна быть сплочена не формально, а подлинно духом братской любви и взаимопомощи. Кроме литургического – несомненно, главного, – общения, должно быть общение вне храма, в котором обсуждались бы проблемы воцерковления, катехизации, вообще духовные вопросы, а также житейские, организовывалась бы молитвенная и материальная помощь тем, кто оказался в затруднительных обстоятельствах… У прихожан должна быть возможность лучше узнать друг друга, необязательно в нарочитом рассказе о себе, но в тесном, живом общении, в совместном труде и отдыхе. И каждый член общины должен знать, что он не останется один в своих проблемах и нуждах.
    Можно сказать: так зачем же дело стало? Давайте, организовывайте, осуществляйте, действуйте… Так в том то и дело, что никакой свободы творчества, свободы инициативы в организации форм приходской жизни не существует. Зато есть довольно жесткая «генеральная линия», направленная в первую очередь на осуществление внешней, хозяйственно-административной деятельности. И здесь всплывает другая проблема – оторванность прихожан от священноначалия, пропасть духовная, нравственная и житейская. Об этом горько говорить, но ведь от молчания слаще не станет. Почему у нас такая дистанция, откуда возникает такое недоверие и отчужденность, такое несовпадение интересов?! Ведь мы единый народ, и если это так, то должны существовать формы выражения этого единства. Формы более постоянные, чем спорадические соборы и съезды. И главная из этих форм – живая приходская жизнь в согласии и взаимодействии всей общины, без надменного разделения на «высших» и «низших», но в равной ответственности христианской любви.


    Священник Дмитрий Шишкин



    11 января 2011 года

  5. Marina499
    На прошедшем в первых числах февраля 2013 года Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви был принят ряд важнейших решений. Поделиться своими впечатлениями о трудах Собора, о проблемах, горячо обсуждаемых православным сообществом, портал Православие.Ru попросил архиепископа Берлинско-Германского и Великобританского Марка (Арндта).
     
    – Владыка, чем, на ваш взгляд, минувший Архиерейский Собор отличался от предыдущих?
     
    – Он отличался двумя элементами, которые были совершенно новыми. Во-первых, в истории Русской Церкви никогда не бывало Архиерейского Собора столь многочисленного. Два года назад, когда проходил последний Собор, его участников было, если не ошибаюсь, около 220, а теперь их 290! Это очень серьезный количественный рост епископата. Во-вторых, большая подготовительная работа, которая была проведена между двумя Соборами, связанная с деятельностью Межсоборного присутствия, учрежденного по инициативе Святейшего Патриарха. Комиссии, которые функционируют в рамках Межсоборного присутствия, предварительно рассмотрели большой спектр разных вопросов церковной жизни. Документы, положенные в основу нашего Архиерейского Собора, были подготовлены именно этими комиссиями, так что мы рассматривали документы, которые были выработаны на основе дискуссии, проверены и отредактированы. На Архиерейском Соборе они, разумеется, подверглись обсуждению и доработке, но если бы не было предшествующей работы Межсоборного присутствия, наша деятельность не могла бы быть столь плодотворной.
     
    – В России очень активно велась церковно-общественная дискуссия относительно многих вопросов, вынесенных затем на Собор. Насколько эта дискуссия затронула паству и духовенство Русского Зарубежья?
     
    – Наши священнослужители и миряне в небольшой мере участвовали в этом обсуждении. Частично это связано с тем, что мы вынуждены в целом ряде вопросов смотреть на явления церковной жизни с совершенно иной точки зрения. Это связано с тем, что мы живем в иных реалиях, чем верующие в России, Украине, Молдове, Беларуси.
     
    – Как вы относитесь к идее русификации храмового богослужения? Именно эта тема вызвала очень острую дискуссию в период работы Межсоборного присутствия.
     
    – Для нас эта тема, можно сказать, непонятна. Мы в Зарубежье живем с тем языком, который каждый из нас унаследовал от своих предков. Несомненно, переводы богослужебных текстов, которые были осуществлены в прошлые века, в каких-то моментах «хромают», слишком сильно ориентируются на греческий подлинник, что можно изменить. Но мы не видим в этом первостепенной важности. Для нас намного важнее переводы на местные европейские языки – немецкий, английский, французский и т.д., поскольку мы объективно вынуждены пользоваться на богослужениях и другими языками, помимо церковнославянского. Церковнославянский язык для нас – это твердая основа, на которой мы стоим, но мы ощущаем необходимость его очищения от излишних грецизмов. Однако здесь вопрос не может идти о русификации. Мы говорим только об освобождении церковнославянского языка от наслоений, которые мешают восприятию текстов. Порой достаточно просто изменить порядок слов. Эту работу, несомненно, нужно вести, и этой идее мы сочувствуем.
     
    – Другой вопрос, активно обсуждавшийся в преддверии Собора, – взаимосвязь таинств исповеди и причастия. Многие участники дискуссии, основываясь на опыте грекоязычных Поместных Церквей, призывают священноначалие разрешить мирянам причащаться за каждой литургией без непременной предварительной исповеди, как это сейчас принято в Русской Православной Церкви.
     
    – Мы, живущие на Западе, считаем, что человек должен приступать к таинству причастия как можно чаще. Если меня спрашивают, как часто это желательно делать, то, полагаю, обычному мирянину – три раза в месяц: может быть, в два воскресенья и один какой-нибудь праздник среди недели. При этом наши верующие редко пользуются возможностью приступать к Чаше без повторной исповеди, хотя многие имеют эту возможность. Я, например, благословляю своих духовных чад причащаться без повторной исповеди, и в наших монастырях такая практика существует: я исповедую монашествующих раз в неделю, а причащаются они три раза за эти семь дней. Но я говорю о небольших промежутках времени. Когда же эти промежутки между участием в таинстве причастия достигают двух-трех недель, тогда уже новая исповедь необходима. Нет человека, который жил бы такой жизнью, что мог бы быть уверен: он провел это время, не совершая никакого греха.
     
    На Страстной седмице я разрешаю причащаться каждый день до понедельника Светлой седмицы тем своим чадам, кто приступал к исповеди в Лазареву субботу. Так же советую поступать своим священникам. Но это я могу позволить только тем, кого я хорошо знаю.
     
    Редкая исповедь в грекоязычных Церквях – порочное явление. Оно возникло в силу того, что большинство православных священнослужителей, служивших в XIX веке под османским игом, были безграмотными. Мало кому из них благословлялось исповедовать народ, и, таким образом, взаимосвязь двух таинств была утрачена.
     
    Мы все-таки говорим о духовном возрастании человека, и причастие для этого не может послужить каким-то автоматическим средством. Оно должно быть проявлением духовной зрелости верующего. Мы понимаем, что человек может возрастать духовно или если он регулярно приходит на откровение помыслов, или приступает к исповеди, поэтому совершенно разделить эти таинства нельзя.
     
    Русская Церковь в прошлом регламентировала периодичность причащения очень строго, и на это были свои причины. Мы не придерживаемся такой строгой связи, но, с другой стороны, не отставляем ее полностью. Знаю, что в Американской Православной Церкви прихожане месяцами могут не исповедоваться, но причащаются очень часто. Я считаю, что это – порочное явление, которое неоправданно.
     
    – Как вы относитесь к существующей в некоторых епархиях практике не причащать мирян в праздник Пасхи и Рождества Христова?
     
    – Когда я услышал об этом впервые, то был шокирован. Как можно в такой великий праздник не причащаться? При этом читается слово святителя Иоанна Златоуста, где все точно сказано, и тут же людям не дают приступить к Чаше! В советское время это, вероятно, было оправданно. Я слышал от старых священников, что тогда, действительно, были очень неприятные случаи, поэтому они так поступали. В наше время ситуация совершенно иная. Но, опять-таки, каждый архиерей и священник должен поступать, руководствуясь собственной совестью и пастырским опытом, и я не могу их критиковать. Могу говорить только за себя.
     
    – В повестке Архиерейского Собора особое место заняли вопросы, касающиеся различных аспектов монашеской жизни. Сейчас нередко приходится слышать об оскудении решимости современных христиан всецело посвятить себя служению Богу, об уменьшении количества монашеских призваний. Вы согласны с этим?
     
    – Монастыри всегда отражают те настроения или нестроения, которые присутствуют в окружающем обществе. Принимающие монашество уходят из современного им мира, они – его продукты. Надо радоваться тому, что после долгих лет большевистского гнета снова возрождается монашеская жизнь. Нельзя сказать, что сейчас в принципе становится меньше монахов. Если говорить о численности, то, да, их меньше, но ведь и очень небольшая в численном отношении часть народа действительно воцерковлена. Дело не в том, кто крещен и считает себя православным, хотя очевидно, что многие из людей, считающих себя таковыми, даже не крещены. Вопрос в том, насколько человек вовлечен в церковную жизнь, насколько он готов воспринять Христа всем сердцем без остатка.
     
    В монастырях, находящихся в моем ведении, сейчас наблюдается явная тенденция возрастания численности монашествующих. Их сейчас больше, чем даже десять лет назад, и это в основном молодые люди.
     
    – На Соборе Святейший Патриарх призвал церковных иерархов быть в своих епархиях не только администраторами, но и пастырями. Каким вам видится ваше пастырское служение?
     
    – Думаю, главное в том, чтобы максимально общаться с народом Божиим. Я стараюсь как можно чаще посещать приходы своей епархии, взяв за правило одно воскресенье служить в кафедральном соборе, а следующее – где-то в провинции, охватывая, таким образом, максимальное число приходов. Помимо проповеди на богослужении я всегда общаюсь с прихожанами на трапезе и после нее, делюсь с людьми своими наставлениями, мыслями, переживаниями по разным проблемам церковной жизни, отвечаю на их вопросы.
     
    – Что вас, как архипастыря, радует сегодня, а что печалит?
     
    – Радует, что люди тянутся ко Христу, а печалит, что мы часто живем не так, чтобы своей жизнью убеждать всех, что этот путь – правильный.
     
    С архиепископом Марком (Арндтом) беседовала Ольга Кирьянова
     
    20 февраля 2013 года
     
    Православие.ру / www.klikovo.ru
×
×
  • Создать...