Перейти к публикации

Елена г.Тула

Пользователи
  • Публикации

    480
  • Зарегистрирован

  • Посещение

  • Дней в лидерах

    4

Записи блога, опубликованные пользователем Елена г.Тула

  1. Елена г.Тула
    Петр Столыпин против «норковых воротничков»
     

    Никита Михалков


    Судьба Столыпина — трагедия России не только ушедшей, но и сегодняшней. Потому что и сейчас есть люди, к которым в полной мере можно отнести его слова: «Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия!»
    Крупнейший реформатор боролся практически в одиночку. Нес свой крест молча и терпеливо. Не обладая властью Петра или Екатерины, он оказался среди, в лучшем случае, непонимания, в худшем — зависти и злобы, причем и справа и слева.
    Столыпин, так тонко чувствовавший стихийно-интуитивные чаяния корневого, православного русского человека, до конца не был понят своим народом. И это, к сожалению, объяснимо. Ибо разобраться во всем, что задумал Петр Столыпин, — значило бы системно осознать Россию в целом, ее цивилизационный код. Это дано не каждому.
    Однако были в стране люди, которые хорошо — даже слишком хорошо — уловили замыслы Столыпина. Именно эти люди его и убили.
    Посмотрим, какая Россия досталась премьер-министру Столыпину в 1906 году.
    Разъедаемое ядом нечаевщины и либерального нигилизма, русское общество распадалось. Оно не могло и не хотело объединиться на любви к чему-либо. Оно сплачивалось вокруг ненависти.
    Слабая безавторитетная власть, допустившая чудовищный разгул терроризма. Разъедающая госаппарат коррупция. Позорное поражение русской армии в войне с Японией. И еще более позорное отношение к этому поражению русской либеральной интеллигенции, посылавшей поздравительные телеграммы микадо.
    Колоссальный бюджетный дефицит, опасность финансового краха, остановившиеся предприятия, отток капитала за границу. Власти клянчат кредиты у западных правительств и банкиров.
    Сепаратизм окраин. Бесправие крестьян. В обществе чувство безысходности и неверия, духовный кризис, массовый алкоголизм, падение рождаемости.
    Лихие 1900-е... Не правда ли, что-то знакомое?
    Никто не знал, что Столыпину, чтобы спасти страну, было отведено не 40, 35 или 25 лет, как, скажем, Петру, Екатерине и Александру II, а всего лишь 5. Что же он успел сделать за этот краткий срок?
    Столыпину приписывают слова: «Сначала успокоение, потом реформы». Но он этого не говорил. Жестко пресекая террористические выступления, он одновременно реализовывал программу системных реформ. Обвинения Столыпина в жестокости совершенно беспочвенны. Более чем за 18 тысяч погибших от терактов мирных граждан и государственных чиновников по решениям военно-полевых и военно-окружных судов были казнены около 3 тысяч террористов. Спустя немного времени обвиняющие Столыпина большевики прольют реки крови.
    Столыпин остановил развал страны, сделал к 1910 году профицитным бюджет, ввел демократическую модель местного самоуправления, укрепляя при этом вертикаль государственной власти. Увеличил расходы на начальное образование, перевооружил армию и воссоздал флот.
    За Урал потянулись около 3 млн малоземельных домохозяев, многие из них на пустом месте основали новые населенные пункты. Теперь эти деревни, села, города представляют живое наследие Столыпина.
    Люди переезжали в так называемых «столыпинских вагонах». Такой вагон повторял строение крестьянской избы. Половина его предназначалась для перевозки скота, в другой, отапливаемой, половине ехала семья. Уже в сталинские времена в этих вагонах перевозили в ту же сторону заключенных.
    В результате за период с 1908 по 1912 год производство зерновых в России составило 20% от общемирового. А в 1912-м Россия вывезла за рубеж масла на 68 млн рублей, что превысило стоимость годовой добычи сибирского золота.
    Но главное: с 1902 по 1912 год население Российской империи увеличивалось на 3 млн 174 тыс. человек в год. Другими словами, за 10 лет население страны, включая Сибирь, выросло более чем на 30 млн человек. А что такое прирост населения? Ведь это не потенция увеличилась, а появилась надежда. Надежда на будущее — твое и твоих детей.
    Право на землю, право считать ее своей воспитывает независимость и самоуважение, без которых не может быть достоинства. А без достоинства не может быть ни великого народа, ни великой страны.
    Но для разночинцев и для народа в целом Столыпин остался чужим и непонятным человеком. В этом заключалась вина России, ее великая трагедия и печаль. Когда страна погрязла в либеральной говорильне, вызвав тем самым революционную радикализацию общества, Столыпин стал в одиночестве вершить конкретное русское дело, за что и поплатился жизнью.
    В кои-то веки во главе государства оказался деятель, мыслящий масштабно, с далекой исторической перспективой, но Россия в очередной раз предпочла пустую говорильню, либеральное словоблудие делу, которое просто надо делать. Делать каждый день.
    Неразумно говорить, будто бы Столыпина убил всего лишь революционер и по совместительству агент охранки Богров. Как и смерть Пушкина — на совести не одного только кавалергарда Дантеса. Кому и по какой причине была выгодна гибель Столыпина — вот вопрос.
    Великий реформатор хотел воспитать умную, самостоятельно мыслящую личность — будь то рабочий или учитель. Однако это не устраивало сложившуюся к тому моменту в России финансовую и землевладельческую элиту. Преобразования Столыпина наступали на личные или групповые интересы тех, кому невыгодно было иметь рядом с собой толкового, работящего, свободного человека. Ибо такой человек слишком ясно видит, кто раздербанивает его страну.
    Вот почему и сегодня, сто лет спустя, мы наблюдаем осознанную дебилизацию общества, активные попытки отвлечь думающего, работящего человека бесконечными ток-шоу и бездарными юмористическими тв-программами, подробными бюллетенями о личной жизни «звезд», когда всякое, даже самое интимное гигиеническое действие превращается в повод для всенародного обсуждения. Это не случайное стечение обстоятельств. Это намеренное забалтывание, «засмехивание», «зашуткивание», «заплясывание» глобальных проблем гражданина, общества, страны. Прохохочем, пропляшем мы так Россию, господа.
    Сто лет назад не было таких — с виду невинных — средств массового оболванивания. У тогдашней олигархической элиты оставался только один способ сохранить свои позиции — физически устранить Столыпина.
    Говорят, история не терпит сослагательного наклонения. Я не считаю это верным, потому что отсутствие «если бы» исключает вариативность в работе над ошибками. Так вот, если бы Столыпин остался жив, попробуем предположить, какой он хотел бы видеть сегодняшнюю Россию?
    На мой взгляд, великая Россия сегодня — это соединение просвещенного консерватизма с просвещенным патриотизмом. Органическое сочетание традиций и новаций. Сплав духовной мудрости и современных технологий. Стратегическое евразийское объединение, сочетающее в одном пространстве разные религии и культуры.
    Это гордость за свою страну, чувство личного достоинства и уважение достоинства другого человека. Это русский крест, органично соединяющий вертикаль государственной власти и горизонталь культуры и гражданского общества. Это единство права и правды, веры и верности.
    Это здоровая и благополучная нация и свободный, ответственный человек. Это забота о семье в единстве всех ее поколений. Это вооруженная эволюция России в XXI веке, то есть та созидательная эволюция, которая умеет защищаться от разрушительного террора революции.
    Вот что хотел дать России в начале XX века великий реформатор Петр Аркадьевич Столыпин. Чтобы это стало нашим будущим, мы должны осознать опыт, через который прошла страна сто лет назад, и трезво оценить ситуацию, в которой пребываем сегодня.
    Современные либералы, «норковые воротнички», воплощенная крикливая безответственность требуют себе каких-то дополнительных свобод. Хотя они никогда не знали, что такое настоящая несвобода, и своей нынешней жизнью всецело обязаны переменам новейшего времени. Сомневаюсь, что этим «революционерам» известны действительные тяготы простого гражданина нашей страны, придавленного безнаказанной бюрократией на местах.
    Самозваные лидеры нашей кашемировой оппозиции используют живое оскорбленное чувство справедливости нормальных людей для собственного пиара. Однако, возвращаясь с тусовочных митингов за высокие заборы своих рублевских дач и в лондонские особняки, они вряд ли хоть раз задумались — чем сами могли бы помочь своим не столь крикливым и гораздо менее благополучным соотечественникам. Тем людям, которые в поисках хлеба насущного тоскуют не по новым свободам, а по несвободе вчерашнего дня, когда им так или иначе был обеспечен минимум достойного существования.
    Глядя на наших сытых, гламурных «революционеров», трудно не вспомнить Салтыкова-Щедрина: «Чего-то хотелось: то ли Конституции, то ли севрюжины с хреном, то ли кого-то ободрать...» Конституция есть, севрюжину с хреном скушали, страну ободрали давно, теперь можно и побузить.
    Мы не умеем учиться на собственных ошибках, не заглядываем в прошлое, чтобы понять настоящее и будущее. Каждый раз, наступая на старые грабли и с изумлением и обидой потирая новую шишку на лбу, мы вынуждены констатировать, что опять зашли не туда.
    Объединение на ненависти бесперспективно и чрезвычайно опасно — особенно в России. Честный анализ прошедшего, ясное признание своих ошибок и промахов, такой же осознанный и честный взгляд в будущее, созидательная, ответственная политическая воля, жесткое ограничение чиновничьего произвола и немереных аппетитов, беспощадная война с коррупцией — вот чего по-настоящему хотят люди, у которых нет времени выходить на Болотную площадь.
    Великие потрясения нужны тем, кому есть куда уехать. А великая Россия — тем, кто хочет здесь жить.
     

  2. Елена г.Тула
    протоиерей Николай Агафонов
    Преодоление земного притяжения
     
    Победа над смертью
     
    Анастасия Матвеевна, собираясь в церковь ко всенощной, с опаской поглядывала на своего супруга, полковника авиации в отставке, Косицына Михаила Романовича. Михаил Романович сидел перед включенным телевизором с газетой в руках. Но ни на телевизионной передаче, ни на газете сосредоточить своего внимания он не мог. В его душе глухо росло раздражение, некий протест против намерения жены идти в церковь. Раньше, еще в молодые годы, она захаживала в церковь раза два-три в год. Он на это внимания не обращал: мало ли какая блажь у женщины. Но как вышла на пенсию, так зачастила в храм каждое воскресенье, каждый праздник.
     
    «И сколько этих праздников у церковников - не пересчитать, - с раздражением думал Михаил Романович. - То ли дело «красные» дни гражданского календаря: Новый год, 8 Марта, 1 Мая, 7 ноября и уж совсем святой, особенно для него, фронтовика, День Победы, вот, пожалуй, и все. А тут каждый месяц по несколько, с ума можно сойти».
     
    Анастасия Матвеевна думала о том, что последнее время ее супруг очень раздражителен, оно и понятно: бередят старые фронтовые раны, здоровье его все более ухудшается. Но почему-то больше всего его раздражает то, что она ходит в церковь. Чуть ли не каждый уход ее на службу в храм сопровождается скандалом и руганью.
     
    - Миша, закройся, я пошла в храм.
     
    - Ну чего, чего ты там потеряла, не можешь, как все нормальные люди, посидеть дома с мужем, посмотреть телевизор, - с раздражением на ходу говорил Михаил Романович, чувствуя, как гнев начинает клокотать в его израненной старческой груди.
     
    - Мишенька, так может нормальные-то люди, наоборот, те, кто в храм Божий ходят, - сказала и, поняв, что перегнула палку, сама испугалась сказанного, но слово - не воробей.
     
    - Так что, я, по-твоему, ненормальный? - переходя на крик, вознегодовал Михаил Романович. - Да, я - ненормальный, когда на своем истребителе все небо исколесил, но Бога там не увидел. А где был твой Бог, когда фашистские самолеты разбомбили наш санитарный поезд и из пулеметов добивали раненых, которые не могли укрыться и были беззащитны? Почему Бог их не укрыл? Я был ненормальный, когда летел под откос в санитарном вагоне и только чудом остался жив?!
     
    - Миша, но ведь это чудо Бог совершил, разве ты этого не понял ни тогда, ни сейчас?
     
    Удивительное дело, но именно эта вылетевшая у Михаила Романовича фраза «чудом остался жив» вмиг иссушила его раздражение. Негодование куда-то исчезло и, махнув рукой, уже успокаиваясь, сказал:
     
    - Иди к своим попам, раз тебе нравится, что тебя дурачат.
     
    За всенощной Анастасия Матвеевна горячо молилась за Михаила, чтобы Бог просветил его разум и сердце. Несмотря ни на что, мужа своего она сильно любила. Когда приходила в храм, всегда становилась перед иконой Архистратига Михаила, стояла перед ней всю службу, молясь за то, чтобы Господь просветил ее мужа светом истины. У каждого человека есть какая-то главная мечта его жизни. Такая мечта была и у Анастасии Матвеевны. Она всем сердцем хотела, чтобы настал когда-нибудь день и они вместе с Мишей под руку пошли бы в церковь к службе. После службы также вместе возвращались бы домой. Вдвоем читали бы молитвенные правила перед сном и утром. Этого она желала больше всего на свете.
     
    - Господи, если тебе угодно, забери мою жизнь, только приведи Мишеньку в храм для жизни вечной.
     
    Когда Анастасия Матвеевна вернулась домой, Михаил уже лежал в кровати. Не было еще девяти часов вечера, так рано он не ложился, это сразу насторожило Анастасию Матвеевну.
     
    - Мишенька, ты что, заболел, тебе плохо?
     
    - Немного неважно себя чувствую, но ты, Настенька, не беспокойся, пройдет.
     
    Анастасия Матвеевна не успокоилась, она-то хорошо знала: уж раз он лег - дело серьезное, и вызвала врача. Врач ничем не утешил, измерил давление, прослушал сердце, поставил укол и заявил, что необходима госпитализация. Но Михаил Романович категорически отказался ехать в госпиталь. На следующий день его состояние ухудшилось.
     
    - Миша, может, батюшку позвать, ведь ты ни разу не исповедовался, ни разу не причащался.
     
    Он, открыв глаза, глянул сердито:
     
    - Что, уже хоронишь меня?
     
    - Да что ты, Мишенька, Господь с тобою, наоборот, верю, что через это на поправку пойдешь.
     
    Он устало прикрыл глаза, а когда она собиралась отойти от постели на кухню, вдруг, не открывая глаз, произнес:
     
    - Ладно, зови попа.
     
    Сердце Анастасии Матвеевны зашлось в радостном волнении, она выбежала в соседнюю комнату, упала на колени перед иконами и расплакалась. Всю ночь она читала каноны и акафисты, чтобы Миша дожил до утра и дождался священника.
     
    Батюшка пришел в половине девятого, как и договаривались. Она провела его к мужу и представила:
     
    - Вот, Миша, батюшка пришел, как ты и просил, это наш настоятель отец Александр. Ну, я вас оставлю, буду на кухне, если понадобится какая помощь, позовете.
     
    Отец Александр, мельком взглянув на фотографии, где Михаил Романович был в парадном мундире с орденами и медалями, бодро произнес:
     
    - Не беспокойтесь, Анастасия Матвеевна, мы - два старых вояки, как-нибудь справимся со всеми трудностями.
     
    Михаил Романович глянул на молодого священника, сердито подумал: «Что он ерничает?»
     
    Отец Александр, как бы отгадав его мысли, сказал:
     
    - Пришлось немного повоевать, интернациональный долг в Афганистане исполнял. Служил в десанте, так небо полюбил, что после армии мечтал в летное пойти, был бы летчик, как вы, да не судьба.
     
    - Что же так?
     
    - Медкомиссия зарубила, у меня ранение было.
     
    - Понятно.
     
    Священник Михаилу Романовичу после такого откровения не то чтобы понравился, а прямо как родной стал. Немного поговорили, потом отец Александр сказал:
     
    - У Вас, Михаил Романович, первая исповедь. Но Вы, наверное, не знаете в чем каяться?
     
    - Вроде жил, как все, - пожал тот плечами. - Сейчас, правда, совесть мучает, что кричал на Настю, когда в церковь шла, она ведь действительно глубоко в Бога верит. А я ей разного наговорил, что, мол, летал, Бога не видел в небе и где, мол, был Бог, когда на войне невинные люди гибли.
     
    - Ее вере Вы этими высказываниями не повредите, она в своем сердце все ответы на эти вопросы знает, только разумом, может быть, высказать не умеет. А вот для Вас, по всей видимости, эти вопросы имеют значение, раз в минуту душевного волнения их высказали. По этому поводу вспомнить можно случай, произошедший с архиепископом Лукой (Войно-Ясенецким). Он был не только церковный иерарх, но и знаменитый ученый-хирург. Во время Великой Отечественной войны, назначенный главным консультантом военных госпиталей, он не раз, делая операции, самых безнадежных спасал от смерти. Как-то владыка Лука ехал в поезде в одном купе с военными летчиками, возвращавшимися на фронт после ранения. Увидели они церковнослужителя и спрашивают: «Вы что, в Бога верите?» - «Верю», - говорит Владыка. - «А мы не верим, - смеются летчики, - так как все небо облетали, Бога так и не видели». Достает тогда архиепископ Лука удостоверение профессора медицины и говорит: «Я тоже не одну операцию сделал на мозгу человека: вскрываю черепную коробку, вижу под ней мозговой жир, а ума там не вижу. Значит ли это, что ума у человека нет?»
     
    - Какой находчивый Владыка, - восхитился Михаил Романович.
     
    - А насчет того, что невинные гибнут, это действительно непонятно, если нет веры в бессмертие, а если есть христианская вера, то все понятно. Страдания невинных обретают высший смысл прощения и искупления. В плане вечности Господь каждую слезинку ребенка утрет. Всем Бог воздаст, если не в этой жизни, так в будущей, по заслугам каждого.
     
    После исповеди и причащения отец Александр пособоровал Михаила Романовича. После соборования тот признался:
     
    - Веришь ли, батюшка, на войне смерти не боялся, в лобовую атаку на фашиста шел, а теперь боюсь умирать, что там ждет - пустота, холодный мрак? Приблизилась эта черта ко мне, а перешагнуть ее страшно, назад еще никто не возвращался.
     
    - Страх перед смертью у нас от маловерия, - сказал отец Александр и, распрощавшись, ушел. После его ухода Михаил Романович сказал жене:
     
    - Хороший батюшка, наш человек, все понимает.
     
    Ободренная этим высказыванием, Анастасия Матвеевна робко сказала:
     
    - Мишенька, нам бы с тобой повенчаться, как на поправку пойдешь, а то, говорят, невенчанные на том свете не увидятся.
     
    - Ну вот, опять за старое, да куда нам венчаться, это для молодых, засмеют ведь в церкви. Сорок лет прожили невенчанные, а теперь, здрасте, вот мы какие.
     
    - Ради меня, Мишенька, если любишь. Пожалуйста.
     
    - Любишь-не любишь, - проворчал Михаил Романович. - Еще выздороветь надо. Иди, я устал, подремлю малость. Коли выздоровлю, там видно будет, поговорим.
     
    - Правда? - обрадовалась Анастасия Матвеевна. - Обязательно выздоровеешь, быть другого не может, - и, чмокнув мужа в щеку, заботливо прикрыла его одеялом.
     
    Произошло действительно чудо, в чем нисколько не сомневалась Анастасия Матвеевна. На следующий день Михаил пошел на поправку. Когда пришел участковый врач, то застал Михаила Романовича пьющим на кухне чай и читающим газету. Померив давление и послушав сердце, подивился:
     
    - Крепкий вы народ, фронтовики.
     
    Когда Анастасия Матвеевна напомнила мужу о венчании, он отмахнулся:
     
    - Погоди, потом решим. Куда торопиться?
     
    - Когда же потом? Скоро Великий пост, тогда венчаться аж до Красной горки нельзя.
     
    - Сказал потом, значит, потом, - с ноткой раздражения в голосе ответил он.
     
    Анастасия Матвеевна пробовала еще несколько раз заводить разговор о венчании, но, почувствовав, что нарывается на скандал, сразу умолкала. Так и наступило Прощеное воскресенье и начался Великий пост. Анастасия Матвеевна старалась не пропускать ни одной службы, в первую неделю ходила вообще каждый день. Потом стала недомогать, снова, как раньше, появились сильные боли в правом боку. А к концу поста вовсе разболелась и слегла. Сын Игорь свозил ее в поликлинику, оттуда направили на обследование в онкологию. Когда они вернулись, Игорь отвел отца в сторону:
     
    - Папа, у мамы рак печени, уже последняя стадия, врачи сказали: осталось немного.
     
    - Что значит - немного? Точно проверили, может, ошибаются? Чем-то можно помочь? Операцию сделать, в конце концов, - растерянно произнес Михаил Романович.
     
    Сын отрицательно покачал головой.
     
    - Надо готовиться к худшему, папа. Не знаю, маме говорить или нет?
     
    - Что ты, сынок, не надо раньше времени расстраивать, я сам с ней поговорю.
     
    Он сел к кухонному столу, обхватил свою седую голову руками и сидел так минут пять, потом решительно встал.
     
    - Пойду к ней.
     
    Подойдя, сел на краешек кровати, взял нежно за руку.
     
    - Что же ты расхворалась, моя верная подруга? Давай поправляйся скорей, Пасха приближается, куличи будем печь, яички красить.
     
    - Что сказали врачи, Миша? - прямо посмотрев ему в глаза, спросила она.
     
    Михаил Романович суетливо завертел головой.
     
    - Ну что-что сказали, надо лечиться - и поправишься. Вон сколько лекарств тебе понавыписывали.
     
    - Не ври, Мишенька, ты же не умеешь врать, я и так сама все понимаю. Умирать мне не страшно, надо только подготовиться достойно к смерти, по-христиански. Ты мне отца Александра приведи, пусть исповедует, причастит, да и пособороваться хочу. Так мы с тобой и не повенчались, как пред Богом предстанем?
     
    - Милая Настенька, ты выздоравливай, ради Бога, и сразу пойдем венчаться.
     
    - Теперь уж, наверное, поздно. Страстная седмица начинается. Затем Светлая, до Фомина воскресенья я не дотяну. Значит, Богом не суждено.
     
    Михаил Романович шел в церковь за отцом Александром и про себя бормотал:
     
    - Это как же - не суждено? Что значит - не суждено? Ведь мы как-никак сорок лет прожили.
     
    В церкви повстречавшись с отцом Александром, договорился, что утром тот подъедет к ним. Поговорил с ним насчет желания венчаться. Отец Александр задумался:
     
    - На Страстной однозначно нельзя, на Светлой, хоть и не принято по уставу, но исключение можно сделать. - Посмотрел на осунувшегося Михаила Романовича, добавил: - Если будем усердно молиться, она доживет и до Красной горки, я в этом уверен.
     
    - Буду, конечно, молиться, только не знаю как.
     
    Отец Александр подвел его к иконе Михаила Архангела.
     
    - Здесь Ваша супруга постоянно стояла за службой, наверное, за Вас молилась Вашему Ангелу-хранителю. Я Вам предлагаю, пока она болеет, заменить ее на этом боевом посту, я не шучу, когда говорю про боевой пост. Апостол Павел пишет: «Наша брань не против крови и плоти, но против духов злобы поднебесных».
     
    От этих слов все сразу встало для Михаила Романовича на свои места. Его соратница, его боевая подруга, его милая жена, пока он дома отлеживался у телевизора с газетой, была на боевом посту. Она боролась за него, за свою семью, против врагов невидимых, а потому более коварных, более опасных. Боролась одна, не имея в нем никакой помощи. Мало того, что он не поддерживал ее в этой борьбе, он еще потакал врагу. Теперь, когда она лежит больная, он должен встать на этот боевой пост. И он встанет, ему ли, старому вояке, не знать, что такое долг воина-защитника. Он встанет, обязательно встанет, и ничто не помешает ему в этом.
     
    Анастасия Матвеевна заметила, что муж ее вернулся какой-то подтянутый, собранный, решительный и даже помолодевший.
     
    - Настя, завтра утром батюшка придет, буду собороваться вместе с тобой. Сейчас покажи мне, какие молитвы читать, я за тебя и за себя почитаю.
     
    - Мишенька, что с тобой? - еще не веря всему, прошептала Анастасия Матвеевна.
     
    - Ничего. Вместе воевать будем.
     
    - С кем воевать, Миша? - даже испугалась Анастасия Матвеевна.
     
    - С духами злобы поднебесной, - отчеканил полковник. - И раскисать не будем, - увидев слезы на глазах жены, добавил он.
     
    - Да это я от радости, Миша, только от радости.
     
    - Ну это другое дело.
     
    Каждый день на Страстной седмице Михаил Романович ходил в храм. Стоять приходилось подолгу, службы Страстной седмицы особые, длинные. Но он мужественно выстаивал их от начала и до конца, хотя и не понимал, что и для чего происходит, но боевой пост есть боевой пост, приказано - стой, высшее командование само знает. Высшим командованием для него в данном случае был отец Александр. После службы он часто подходил к нему, что-нибудь спрашивал. Как-то поделился своими переживаниями.
     
    - Сам-то я хожу сейчас в церковь, а вот сын со снохой... Их разве заставишь? Наш грех: сами не ходили в молодости и детей не приучили.
     
    - Да, это проблема не только ваша, многие подходят с подобным вопросом. Честно признаться, не знаю, что и отвечать. Советую усиленно молиться за детей, молитва родителей много может. Мне как-то рассказывали один случай. У одного верующего человека был неверующий сын. Отец, конечно, переживал сильно. А перед тем как умереть, завещал сыну, чтобы он после смерти в течение сорока дней заходил в его комнату каждый день на пятнадцать минут, ничего не делал, только молча бы сидел. Сын исполнил последнюю просьбу отца. А как сорок дней прошло, сын сам пришел в храм. Я думаю, что просто тот отец понимал, что молодежь в суете живет. Некогда над вечным подумать: о смысле жизни, о своей душе, о бессмертии, о Боге.
     
    Великим четвергом Михаил Романович причастился, а вечером после чтения двенадцати Евангелий умудрился принести домой огонь в самодельном фонарике. От него зажгли лампадку в комнате Анастасии Матвеевны. В субботу сходил в церковь, освятил кулич и крашеные яйца. Кулич испекла им сноха, а яйца красил сам Михаил Романович, так как Анастасия Матвеевна, вконец обессиленная, постоянно лежала в кровати. Врач-онколог, курирующий ее, был удивлен, узнав, что она до сих пор жива. После ночной Пасхальной службы Михаил Романович пришел весь сияющий, уже с порога закричал:
     
    - Христос Воскресе!
     
    - Воистину Воскресе! - ответила чуть слышно Анастасия Матвеевна, любуясь своим мужем, который на Пасху вырядился в свой парадный мундир со всеми наградами, раньше он надевал его только на 9 Мая.
     
    - Ты прямо как на День Победы, - улыбаясь, сказала она.
     
    - А сегодня и есть День Победы, победы над смертью, так в проповеди отец Александр и сказал. Они поцеловались три раза.
     
    - Ты давай поправляйся, в следующее воскресенье, на Красную горку, поедем в церковь венчаться.
     
    - Как уж Бог даст, но я буду ждать.
     
    В воскресенье подъехал сын вместе со снохой на своей машине. Сноха помогла Анастасии Матвеевне надеть ее лучшее платье. Михаил Романович с сыном под руки осторожно вывели и усадили в машину Анастасию Матвеевну. В храме отец Александр разрешил поставить для нее стул. Так и венчались: Анастасия Матвеевна сидела, а рядом в парадном мундире стоял ее любимый супруг. Во время венчания он несколько раз поглядывал с заботливостью на нее, а она отвечала полным благодарности взглядом: мол, все со мною в порядке, не беспокойся и молись. Домой привезли Анастасию Романовну совсем ослабевшую и почти что на руках внесли и уложили в постель прямо в платье. Дети уехали, обещав вечером подъехать проведать. Михаил Романович сел на стул рядом с кроватью жены и взял ее за руку.
     
    - Спасибо, Мишенька, я сегодня такая счаст-ливая. Теперь можно спокойно помереть.
     
    - Как же я? - растерялся Михаил Романович.
     
    - Мы же с тобой повенчанные, нас смерть не разлучит. Я чувствую, что сегодня умру, но ты не скорби, как прочие, не имеющие упования, мы с тобой там встретимся непременно. Ты помнишь, как мы с тобой первый раз повстречались?
     
    - Конечно, помню: в Доме офицеров, на вечере по случаю Дня Победы, ты еще все с капитаном Кравцовым танцевала, я тебя еле от него отбил.
     
    - Дурачок, я как тебя увидела - сразу полюбила, и никакие Кравцовы мне были не нужны.
     
    - Настенька, ты знаешь, мне очень стыдно, хоть и прошло много лет, все же совесть напоминает. Встретимся на том свете, говорят, там все рано или поздно откроется. Так вот, чтобы для тебя не было неожиданностью, короче, хочу признаться: я ведь тогда с Клавкой... Ну, словом, бес попутал.
     
    - Я знала, Мишенька, все знала. В то время мне так больно было, так обидно, что жить не хотелось. Но я любила тебя, вот тогда-то я впервые в церковь пошла. Стала молиться перед иконой Божией Матери, плакать. Меня священник поддержал, сказал, чтобы не разводилась, а молилась за тебя, как за заблудшего. Не будем об этом больше вспоминать. Не было этого вовсе, а если было, то не с нами, мы теперь с тобой другие.
     
    Михаил Романович наклонился и поцеловал руку супруге.
     
    - Тебя любил, только тебя любил, всю жизнь только тебя одну.
     
    - Почитай мне, Миша, Священное Писание.
     
    - Что из него почитать?
     
    - А что откроется, то и почитай.
     
    Михаил Романович открыл Новый Завет и начал читать:
     
    - Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает... - он вдруг заметил, что супруга перестала дышать и, подняв голову от книги, увидел застывший взгляд его милой жены, устремленный на угол с образами.
     
    - Мы скоро увидимся, Настенька, - сказал он, закрывая ей глаза. Затем он встал, подошел к столу, взял лист бумаги и стал писать: «Дорогой мой сынок, прости нас, если что было не так. Похорони по-христиански. Сынок, выполни мою последнюю просьбу, а не выполнить последнюю просьбу родителей, ты же знаешь, великий грех. После того как похоронишь нас с мамой, в течение сорока дней заходи в эту комнату и посиди здесь минут пятнадцать-двадцать каждый день. Вот такая моя последняя просьба. Поцелуй за меня Люсю и внуков. Христос Воскресе! Твой отец».
     
    Затем он подошел, поцеловал жену и, как был в мундире, лег с нею рядом, взял ее за руку и, закрыв глаза, сказал:
     
    - Пойдем вместе, милая, я тебя одну не оставлю.
     
    Когда вечером Игорь с женою приехали к родителям, то долго не могли дозвониться, так и открыли дверь своим ключом. Прошли в спальню и увидели, что мать с отцом лежат на кровати рядом, взявшись за руки, он в своем парадном мундире, а она в нарядном платье, в котором сегодня венчалась. Лица у обоих были спокойные, умиротворенные, даже какие-то помолодевшие, казалось, они словно уснули, вот проснутся - и так же, взявшись за руки, пойдут вместе к своей мечте, которая ныне стала для них реальностью.
  3. Елена г.Тула
    Притча «Рецептура Бога»
     
    Мальчик жалуется бабушке на свою плохую жизнь: на проблемы в школе, с родителями, со здоровьем. А бабушка в это время стряпает. Она спрашивает внука, не голоден ли он, не желает ли чего-нибудь поесть.
    - Конечно, - отвечает внук.
    Тогда бабушка говорит:
    - Вот возьми маргарин.
    - Фу - протестует внук.
    - Может быть два сырых яйца? - предлагает бабушка.
    - Ну, что ты бабуля!
    - А как насчёт муки и соды? - допытывается бабушка.
    - Бабуленька, - урезонивает её внук. - Всё это несъедобно.
    На что бабушка отвечает:
    - Правильно, по отдельности эти продукты не очень-то вкусны, но, если их соединить должным образом, из них получится удивительно вкусный пирог!
     
    Вот также действует Господь. Ты часто задаёшься вопросом, почему Он допускает мои страдания и мучения, но тебе просто надо довериться Ему и знать, что по Его рецептуре, в конце концов, получится что-то необыкновенное.
     
    Господь безмерно любит тебя. Он посылает тебе цветы каждую весну и восходы солнца - каждое утро. Ты захочешь говорить, и Он будет слушать. Он может жить где угодно во Вселенной, но выбирает твоё сердце.
     
    http://www.duhovnik.com/node/4892
  4. Елена г.Тула
    Притча о спасении.
     
    Один глубокий старец, живший в уединенной пустыне, впал в уныние, и тьма помышлений начала сокрушать душу его, внушая ему недоумения, правильно ли живет он и есть ли надежда, что труды его увенчаются наконец успехом. Старец сидел, поникши главою. Сердце ныло, но очи не давали слез. Сухая скорбь томила его. Между тем как он так убивался горем, предстал ему ангел Господень и сказал: "Что смущаешься и зачем помышления входят в сердце твое? Не ты первый и не ты последний идешь путем сим. Многие уже прошли им, многие идут, и многие пройдут им в светлые обители райские. Ступай, я покажу тебе разные пути, какими ходят сыны человеческие, равно как и то, куда приводят сии пути. Смотри - и вразумляйся!"
    Повинуясь мановению ангела, старец встал и пошел; но едва сделал несколько шагов вперед, как стал вне себя и погрузился в созерцание дивного видения, которое открылось умным очам его. Он видел по левую от себя сторону густой мрак, как стену непроницаемую, внутри которого слышались шум, тревога и смятение. Всматриваясь внимательнее в мрак, увидел он широкую реку, по которой волны ходили взад и вперед, вправо и влево; и кто-то всякий раз, как мелькала пред очами его волна, как бы на ухо внятно произносил старцу: это волна неверия, беспечности, холодности; это - немилосердия, разврата, взяточничества; это - неги, забавы, зависти, раздора; а это - пьянства, нечистоты, лености, неверности супругов и прочее и прочее; и всякая волна поворачивала на себе пред ним несметное множество людей, поднимая их из реки и снова погружая в глубь ее. В ужасе старец воскликнул: "Господи! Ужели все сии погибнут и нет им надежды спасения?" Ангел сказал ему: "Смотри далее - и узришь милость и правду Божию!".
    Старец взглянул еще на реку и увидел ее по всей широте и по всей долготе своей покрытою малыми ладьями, в которых сидели светлые юноши со всякого рода орудиями во спасение утопающих. Они всех призывали к себе и иным подавали руки, другим спускали жерди и доски, тем бросали верви, а иногда погружали вглубь багры и крюки, не ухватится ли и там кто? И что же? Редкий-редкий откликался на призывный голос их, и еще менее было таких, которые пользовались как следует подаваемыми им орудиями спасения. Наибольшая часть с презорством отвергали их и с каким-то диким услаждением погружались в реке сей, издававшей чад, смрад и гарь. Старец простер взор свой вдаль реки и в конце ее увидел бездну, в которую низвергалась она. Юноши в большом количестве стремительно плавали в ладьях туда и сюда, у самого края бездны, заботливо подавая помощь всякому; но, несмотря на то, каждую минуту, на каждой точке реки целые тысячи людей вместе с рекою низвергались в бездну, откуда были слышны одни стоны отчаянья и скрежет зубов. Старец закрыл лицо свое и зарыдал. И был к нему глас с Неба: "Горько, но кто виновен? Скажи, что бы еще мог Я сделать для спасения их, чего бы не сделал? Но они с ожесточением отвергают всякую подаваемую им помощь. Они отвергнут Меня, если Я низойду на помощь к ним в самые безотрадные места их страданий".
    Успокоившись несколько, старец обратил очи свои на правую сторону, к светлому востоку и утешен был отрадным видением. Те, кои, внимая зову светлых юношей, подавали им руку или хватались за какое-нибудь спасительное орудие, были извлекаемы ими на правый берег. Здесь принимали их другие лица, вводили в небольшие стройные здания, рассеянные в большом количестве по всему протяжению берега, где их обмывали чистою водою, облекали в чистые одежды, опоясывали, обували, давали посох и, подкрепив пищею, отсылали в путь - далее к востоку, заповедав им не озираться вспять, идти без остановки, внимательно смотреть под ноги и не пропускать ни одного подобного здания без того, чтоб не зайти в него и не подкрепить себя в нем пищею и советом от тех, чьему попечению вверены сии здания, равно как все заходящие в них.
    Старец провел глазами по берегу и увидел, что на всем протяжении его готовятся в путь эти избавленные. На лице всех отпечатлевались радость и воодушевление. Видно было, что они все чувствовали особенную легкость и силу и с некоторою неудержимостию устремлялись в путь, первые стадии которого усеяны приятными цветами.
    Старец обратил потом взор свой далее к востоку, и вот что ему открылось! Приятный луг оканчивался не вдали от берега; далее начинались горы, лежавшие хребтами в разных направлениях. Они шли, поднимаясь все выше и выше и пересекаясь пропастями, то голые и утесистые, то покрытые кустарниками и лесами. Повсюду по ним видны были путники-труженики. Иной карабкался на крутизну, другой сидел в утомлении или стоял в раздумье, тот боролся со зверем или змеею; один шел прямо к востоку, а другой по косвенному направлению, а иной перерезывал поперечно пути другим; только все были в труде и поте, в борьбе и напряжении сил и душевных, и телесных. Редкий путник всегда видел дорогу: часто она совсем пропадала или раздроблялась в распутия; в ином месте скрывали ее туман и мрак, в ином пресекала пропасть или крутой утес; там преграждали ее звери из дубравы или ядовитые гады из ущелий. Но вот что дивно! Повсюду по горам рассеяны были красивые здания, подобные тем, в которые принимаемы были в первый раз спасенные от воды. Коль скоро путник заходил в них, как ему заповедано вначале, то, как бы он ни был изможден до того времени, выходил оттуда бодрым и полным сил. Тогда звери и гады не могли выносить взора его и бежали от него; никакие препоны надолго не останавливали его, и он легко и скоро отыскивал скрывавшийся каким-либо образом путь по тем указаниям, какие получал в тех зданиях. Всякий раз, как преодолевал кто препятствие или одолевал врага, становился крепче, выше и статнее; чем кто выше всходил, тем более хорошел и светлел. К вершине горы местность опять становилась гладкою и цветистою; но вступившие на нее вскоре входили в светлый облак, или туман, из которого более уже не показывались.
    Старец поднял очи выше сего облака и из-за него или из-за горы увидел чудный, неописанной красоты свет, из которого доносились к нему сладостные звуки: «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф!» Старец в умилении пал ниц, и над ним звучно пронеслось слово Господне: «так бегите, чтобы получить» (1Кор.9,24).
    Поднявшись снова на ноги, старец увидел, что с разных высот горы немалое число путников в разных местах стремительно бежали снова к реке, то молча, то с криком и хульными, бранными словами. К каждому из них и сверху и с боков обращаемо было воззвание: "Остановись, остановись!" Но гонимые какими-то малорослыми муринами, они не внимали остережению и снова погружались в смердящую реку. Тогда старец в изумлении воззвал: "Господи! Что сие?" И услышал в ответ: "Плод самочиния и непокорливости богоучрежденному порядку!" Тем видение кончилось.
    Ангел, показывавший его старцу, спросил его наконец: "Утешен ли?" И старец поклонился ему до земли.
    Думаю, братия, нет нужды много говорить вам для истолкования сего видения. Река есть мир; погруженные в ней люди - живущие по духу мира, в страстях, пороках и грехах; светлые юноши в ладьях суть ангелы и вообще призывающая ко спасению благодать; бездна, в которую низвергалась река с людьми, есть пагуба; красивое на правом берегу здание - Церковь, где чрез таинства покаяния или крещения обратившиеся грешники омываются от грехов, облекаются в одежду оправдания, препоясуются силою свыше и поставляются на путь ко спасению; восход на гору с разными затруднениями - разные труды в очищении сердца от страстей; звери и гады - враги спасения; гладкая к вершине местность - умиротворение сердца; светлое облако, скрывающее путников,- покойная смерть; свет из-за горы - рай блаженный; здания, рассеянные по горе,- храмы Божии. Кто заходит в сии здания на пути, то есть принимает таинства и участвует в священнодействиях и молитвованиях Церкви, пользуется советом и руководством пастырей, тот легко преодолевает все препятствия и скоро востекает к совершенству. А кто самочинно отвергает их, не подчиняясь указаниям и советам пастырей, тот скоро падает, и дух мира снова увлекает его.
    (Из сочин. Феофана - затворника, епископа Тамбовского).
  5. Елена г.Тула
    Высказывания о жизни и любви

    Какой победитель наилучший? — Победивший правдой.
    Какой победитель наихудший? — Победивший силой.
    Какой человек самый слабый? — Победивший других.
    Какой человек самый сильный? — Победивший самого себя.
    Какая борьба опасная? — Фанатичная.
    Какой учитель самый лучший? — Страдание.
    Какой учитель самый плохой? — Наслаждение.
    Как стать добрее? — Разделить с ближним его беду.
    Как стать скромнее? — Разделить с ближним свою славу.
    Как стать смиреннее? — Разделить с ближним его немощь.
    Как стать честнее? — Не забывать о своих долгах.
    Какое умение самое редкое? — Умение отдавать.
    Какое умение самое лучшее? — Умение прощать.
    Какое умение самое трудное? — Умение молчать.
    Какое умение самое важное? — Умение спрашивать.
    Какое умение самое нужное? — Умение слушать.
    Какая привычка самая неприятная? — Спорливость.
    Какая привычка самая вредная? — Болтливость.
    Какой человек быстрее приходят к Богу? — Милосердный.
    Какой человек самый сильный? — Который способен постичь Истину.
    Какой человек самый слабый? — Который надеется на свою силу.
    Какой человек самый разумный? — Который следит за своим сердцем.
    Какая привязанность самая опасная? — Привязанность к своему телу.
    Какой человек самый бедный? — Который больше всего любит деньги.
    Чем противостоять беде? — Смирением.
    Чем противостоять страданию? — Терпением.
    Каков признак здоровой души? — Вера.
    Каков признак больной души? — Безнадежность.
    Каков признак неправильных действий? — Раздражение.
    Каков признак добрых поступков? — Мир души.
    Какой человек заживо умер? — Равнодушный.
    Какой человек никогда не умрет? — Любящий Бога и ближних.


    Монах Симеон Афонский

  6. Елена г.Тула
    Прощение
     
     


    … – В двадцать первую, да, перевели?
    - Ну да. МарьСергеевна, ты не перебивай, мне и так некогда. Так вот, она с матерью ехала к ихему отцу, на такси. То ли водила такой попался…знаешь, как моя подружка про таких говорит: права имеют только на велосипед, и те купленные. То ли и вправду на них с такой скоростью летели… В общем, кто виноват – не знаю. В общем, мамка и водила – насмерть, а девочка вот отделалась сотрясением. К ней уже пустят скоро, сказали. Пришла в себя, всё, есть уже просила. Ой, я ее видела через дверь, вся в кудряшках черненьких, такая интересная! И говорила так вежливо, ей ладно если шесть есть, а она врачу: «Будьте так добры, разрешите…» Всё, Сергеевна, с окончанием отпуска тебя, как говорится! Побежала я, а то вон Людмила Викторовна идет, скажет, что не работаю! – молоденькая повар Танечка, недавно принятая на работу, круто развернулась, выскочила на лестницу и бойко загрохала каблуками по больничной лестнице.

    Тетя Маруся только пожала плечами. Ее дело – шваброй махать, а таких девочек, с сотрясениями, тут пруд пруди. В том числе и без мамок. Тетя Маруся сама без матери выросла. И очень этим гордилась. Любила сказать: «Вот, я без матери выросла! И ничего – выучилась, работала, не пьющая, не гулящая, сейчас вот попала под сокращение – не унываю, дорабатываю до пенсии!» После этих слов следовал монолог: «А ты?.. Все тебе в жизни дано…» Кстати, на многих эти слова действовали неплохо. Старшая медсестра даже как-то сказала ей: «Мария Сергеевна, вам надо было психологом устраиваться!» А что, сейчас много книжек всяких про психологию, какая, оказывается, простая наука! Знай говори себе: я себя прощаю, я хорошая, я сильная. Как просто, и что другим психологами не работается… У тети Маруси уже пять книжек с пестреньким мягким переплетом, где про это все написано. Все выживают, все забывают, и эта девчонка тоже забудет, и будет жить, и если слабая – сопьется-сгуляется, а если, как тетя Маруся, сильная, – то работать станет… «Я – сильная», – шепнула про себя тетя Маруся и бодро махнула тряпкой, задумавшись. Тряпка угодила по ногам заведующей отделением. Брызги попали на белоснежный халат Людмилы Викторовны. А Людмила Викторовна очень, очень любила не просто чистоту – стерильность…
    ***
    И чего тетя Маруся вздумала еще раз пол перемывать? Ну, разбились эти пузырьки, ну, толкнул их пробегавший сантехник, ну и что, быстро протереть – и ладно. Так нет же, чего-то домой не тянуло в тот вечер. Как школьница, стыдилась происшествия с халатом заведующей. Она еще так серьезно: «Товарищ Михайленко…» Никогда ее МарьСергевна не назовет, или тетя Маруся, все товарищ да товарищ. Раньше на «господа» говорили «господа в семнадцатом году кончились». А теперь что говорить? Когда кончились товарищи?
    - Дзынь! – раздалось за дверью двадцать первой палаты.
    Тетя Маруся открыла дверь. В полумраке палаты она увидела силуэт девочки, девочка пыталась закрыть форточку.
    - А ну-ка, отойди от окна. Вывалишься или стекло разобьешь, – недобрым голосом сказала тетя Маруся.
    Девочка послушно отошла. Девочка не спросила, кто к ней зашел и зачем. Она молча двинулась к тете Марусе.
    - Тебе…тебе вставать нельзя, – Мария Сергеевна почему-то испугалась. Она выглянула в коридор – медсестры не было на посту. Куда ж она делась…
    Девочка протянула руки к тете Марусе. Женщина остолбенела.
    И девочка вдруг сказала нежным голоском, но настолько взрослым тоном, что Марию Сергеевну передернуло:
    - Мама…где?
    - Она…она… – забормотала тетя Маруся. Вдруг ее одолела какая-то свербящая злость. Чего она испугалась, это просто палата, просто ребенок, сейчас медсестра придет… И неожиданно для себя она выпалила:
    - Умерла твоя мама! Нет ее!
    Прикусывать язык было поздно, и она скороговоркой забормотала:
    - Ничего, поплачешь, сердце отойдет, вырастешь, все заживет, работать будешь, учиться будешь!
    Она попятилась – и, пока пятилась, видела, как девочка каким-то неясным жестом складывает пальчики правой ручки щепотью и несет их к забинтованному лобику.
    ***
    Наутро Мария Сергеевна чуть не оказалась «на бюлютне» – приболела. То ли прохватил ее свежий ветерок, никогда раньше не болела, всю жизнь прожила здоровой и тех, кто «бюлютни» часто брал, считала нытиками и симулянтами. То ли уже годы брали свое и голова болела по другим причинам. Уж очень она горевала – только из отпуска вышла, и нате, она же сильная… Нет, хоть с опозданием, да пошла!
    - Двадцать первую палату мыть, – первое, что услышала. Что ее опять мыть-то, эту палату?
    Старшая медсестра пробежала мимо по коридору с красными глазами:
    - Теть Марусь, тут у нас такое! Машенька Тарутина из двадцать первой. Умерла. Сердечко остановилось. Тут ее тетка приезжала – сказала, что, видать, почувствовала она, что мама не просто так не приходит. Машутка, говорит, мамин хвостик была. В семье смеялись, что родить родили, а пуповину не отрезали: все мама да мама, ни на секунду без мамы не оставалась…
    Медсестра хлюпнула носом в одноразовый платочек и помчалась дальше по коридору.
    Мария Сергеевна остановилась. Пятерней провела по стриженым, крашеным в рыжий, волосам, медицинская шапочка упала на пол.
    ***
    Простить себя у Марии Сергеевны никак не получалось. Никак. Она втолковывала себе, как постороннему бестолковому человеку, что девочка все равно бы все узнала, но, но! Она даже не рассмотрела девочку, она бы и не узнала ее сейчас, а вот так вот раз – и девочки больше нет… Эта ручка, щепотью ко лбу тянется…
    Мария Сергеевна убежала под лестницу и там разрыдалась.
    - Теть Марусь, ты чего?
    Мария Сергеевна подняла голову. Над ней склонилась старшая медсестра Оля. С Олей они никогда раньше не разговаривали, и Мария Сергеевна даже не знала, как ответить. К тому же она ей в дочки годилась. Но внутри вдруг будто что-то сорвалось, как плотину снесло, и она с всхлипываниями и причитаниями выложила ей все. Она ожидала, что Оля пойдет жаловаться – Людмиле Викторовне, родным девочки, кому угодно, или просто уйдет…
    - Знаете что, Мария Сергеевна, я никому ничего не скажу – хорошо? Но вы меня дождетесь – хорошо? Я вам все объясню, а завтра выходной, и мы с вами кое-что сделаем – хорошо? Не плачьте.
    И Оля убежала.
    ***
    - Садитесь, садитесь, – подгоняла Оля Марию Сергеевну. – Вот так, пристегивайтесь…
    Олин «Дэу Матис» показался тете Марусе просто сказочной каретой…только салатового цвета и маленькой.
    - А может…не надо? – промямлила тетя Маруся.
    - Так, Мария Сергеевна, вы вчера решили, а сегодня уже не надо. Мы же договорились, что сегодня я за вами заезжаю, и мы едем в церковь. Все помните? У батюшки на исповедь попроситесь. У меня когда был случай…ну, в общем, один там…ладно. Я тогда на исповедь пошла, мне соседка посоветовала. И так легко! Такая благодать!
    Оля с улыбкой покачала головой, и машина тронулась.
    Дорога оказалась непростая. Оля вела машину нервно, при этом везде были «пробки». Каждому водителю, неверно поведшему себя на дороге, Оля «бибикала» – болван, мол, куда лезешь… Один раз «бибика» заела и гудела долго-долго, после этого Оля не жала на сигнал, а просто громко ругалась на всех водителей разом.
    - А в какую церковь мы едем? – спросила Мария Сергеевна.
    - А какая попадется первой! – задорно ответила Оля.
    Тут в машине что-то застучало.
    - Да что же это! – всплеснула руками Оля . – Еще и напротив кладбища…Ой, смотрите, смотрите!
    Из ворот кладбища выходил молодой высокий священник.
    - Вот! – воскликнула Оля и лихо завернула прямо к воротам. – Идем к нему поговорим!
    - Но здесь нет церкви…и молодой такой… – пролепетала тетя Маруся.
    Оля не слушала ее. Она выскочила из машины. Минуты три она отчаянно жестикулировала перед батюшкой, показывая то на небо, то на иерейский крест на его груди, то на машину, где притаилась Мария Сергеевна. Потом подбежала:
    - Так, теть Марусь, давай к батюшке, тут часовня есть, там поисповедуешься. А я пока в сервис.
    Услышав про сервис, тетя Маруся спорить не стала. Вышла, сказала «здрасте». С легким поклоном поздоровался и батюшка. Они шли рядом, медленно, молча. «Он молодой, поэтому сам не знает, как себя сейчас вести», – решила тетя Маруся.
    В часовне зазвучали слова молитв перед исповедью. Тетя Маруся исповедовалась впервые в своей жизни. «Что будет, если не мыть тело с младенчества? – объяснял батюшка. – А вы душу с младенчества не мыли…» Тетя Маруся будто физически почувствовала эту грязь. Она оглянулась, увидела икону Богоматери с Младенцем, представила себе, как некая женщина вот так держала на своих руках маленькую Машеньку, и слезы хлынули из глаз. Ей не хотелось «прощать себя», ей хотелось, чтоб ее простили и полюбили – да, простили и полюбили! – те, перед которыми она так виновата. Перед погибшей матерью – что погубила ее дочь. Перед дочерью, чьё неокрепшее сердечко не вынесло разлуки. Перед…а отец-то там есть? Он, наверное, еще молодой, и остался один, и потерял самое родное и дорогое, и вовсе не хочется говорить обычное «заживет, забудется». А вот на Кресте Тот, Который, как объясняет батюшка, взял на себя всё страдание мира.
    - Прости! – закричала она.
    «Прощаю и разрешаю», – услышала она. Батюшка учил креститься. Щепотью сложил ее пальцы, поднес к ее лбу…
    Она, ослабшая, села на лавочку. Почти легла. Она задавала вопросы, батюшка отвечал, и ей казалось, что она маленькая, а рядом стоит ее отец, который любил ее, растил ее, жалел, и с удвоенной нежностью относился к ней с тех пор, как умерла ее мать.
    - А отец девочки меня простит? – спрашивала она молодого священника слабым голосом. Откуда ему это знать – сейчас ее это не заботило, и казалось, что он ответит на все вопросы.
    - Простит, – отвечал батюшка. – Вот ведь как получается… Чтобы вы прорвались к Богу, чтобы покаялись, – ради этого понадобились жизни трех людей…
    - А они сейчас у Него? – кивнула она на распятие.
    ***
    Батюшка шел прочь с кладбища. Поодаль Оля вела под руку тетю Марусю.
    Вот и ворота. Вдруг начался дождь, Оля взвизгнула и потащила тетю Марусю за собой к машине. А батюшка вдруг достал из кармана мобильный телефон и поднес его к уху – видно, позвонил кто-то.
    - Забавно – правда? - смотрится, когда батюшка в рясе и с мобильником? – щебетала Оля. – С другой стороны, они тоже люди, что ж им…
    Они поравнялись с батюшкой. А он говорил невидимому собеседнику:
    - Да, Миш, спаси Христос тебя, благодарю, что звонишь. Да, я сегодня Машутку свою схоронил. Один отпевал, отец Александр не смог, заболел. Да понимаю, понимаю, что не смог ты приехать. Да, в одной оградке, Ксюша моя и Машенька. Да, с час назад… Ну, задержался на кладбище, были на то причины.
     
     
    Юлия Кулакова
     
     
    (с) Православие и Мир
  7. Елена г.Тула
    «Где наш Мишенька?»

    Осенью, когда пожелтевшая листва осыпала обитель, в монастырь приехали гости: мама, папа и сын лет четырнадцати. Родителям нужно было отправляться в длительную командировку, а оставить мальчика с бабушкой они боялись. Дело оказалось вот в чём: сыночек всё время проводил за компьютером, отказываясь от сна и еды. С трудом родители отправляли его в школу, а он и оттуда ухитрялся сбегать к единственной своей радости – компьютеру. На бабушку надежды не было никакой: она смотрела сериалы и жила большей частью приключениями их героев.
     
    Фото: Андрей Федосеев
    Вот так в обители оказался Миша – худой и долговязый, с потухшими глазами и нездоровой бледностью. Он с ужасом оглядывал далёкий от цивилизации монастырь, и в глазах его таилась недетская тоска: здесь не было любимого компьютера.
    Игумен Савватий внимательно выслушал родителей, посмотрел на тоскующего Мишу и разрешил оставить мальчишку в обители на время их командировки. Школа находилась в десяти километрах, и туда уже возили двух школьников – детей иерея, жившего рядом с монастырём.
    Первые два дня Миша пребывал в шоковом состоянии. На вопросы отвечал коротко и угрюмо и, видимо, вынашивал мечту о побеге. Постепенно стал оживать. А потом подружился с послушником Петром. Петя был в монастыре самым младшим, пару лет назад он окончил школу. И теперь роль наставника юношества грела ему душу. Он великодушно покровительствовал Мише, а иногда увлекался и сам резвился как мальчишка наравне с подопечным. А инок, отец Валериан, за послушание присматривал за обоими.
    После уроков в поселковой школе Миша нёс послушание на конюшне и полюбил монастырскую лошадку Ягодку. Похоже, Ягодка стала первым домашним животным, которое оказалось рядом с Мишей. Ухаживал он за лошадью, к удивлению братии, с нежностью. И так они полюбились друг другу, что через пару недель Миша и Пётр по очереди лихо объезжали монастырь верхом на Ягодке, правда, под бдительным присмотром отца Валериана.
     
    Фото: Андрей Федосеев
    Незаметно в обитель пришла зима. А зима здесь была самой настоящей – не такой, как зима в городе. Здесь, в глуши, на Митейной горе, не было неоновых реклам и блестящих витрин, не было городской суеты и растаявшего грязного снега под ногами.
    Может, поэтому звёзды в синих зимних сумерках здесь светили необычно ярко, белые тропы поражали чистотой, а тёмная зорька года освещалась только светом окон братских келий. Морозы и ветры, снега и метели стучали в двери иноков, и тогда огонь в печах трещал спокойно и ласково, соперничая с непогодой.
    После послушания Миша с Петром завели обычай на санках с гор кататься. Петя, правда, смущался поначалу: такой взрослый – и санки… А увидит кто из братии… Насмешек не оберёшься. Но никто из братии и не думал смеяться над ними, и постепенно Пётр увлёкся. Накатаются они, значит, на санках и по звону колокольчика, все в снегу, румяные, весёлые, голодные, – в трапезную.
    А там – хоть и пост рождественский, но всё вкусно. Монастырская пища всегда такая, даже если это постные щи или пироги на воде. Готовит братия с молитвой – вот и вкусно. Румяные шанежки картофельные или нежный пирог с капустой, уха монастырская и рыба прямо из печки по воскресным дням – дух от них такой ароматный! А потом кисель клюквенный или брусничный или чай с травами душистый, а к нему сухарики с изюмом…
    Старшая братия ела понемногу; схиархимандрит Захария пару ложек щей съест да кусочек пирога отщипнёт. Даже отец Валериан, высоченный, широкоплечий, ел немного. Ну, они давно в монастыре… А Петру и Мише духовник благословил есть досыта. Они и старались.
    На Рождество по традиции братия вертеп сделала. Прямо у храма посреди зимнего сугроба – ледяная пещера, освещённая фонариками, в ней деревянные ясли, в яслях настоящее сено, рядом тряпичные лошадка с осликом и, самое главное, – Пресвятая Богородица с Младенцем Христом на полотне.
     
    Вертеп изо льда. Фото: М.Юрченко / Expo.Pravoslavie.Ru
    Особенно хорошо было смотреть на эту пещеру вечером, когда вокруг темно и огромные звёзды ярко переливались в небе. Тогда очаг в вертепе светил особенно ласково, фонарики притягивали взгляд и разгоняли окружающую тьму.
    Ещё ёлку отец Валериан из леса привёз – пушистая такая ёлочка. Миша с Петром шары и сосульки принесли из кладовки, дождик блестящий. Шары – яркие, звонкие – прямо хрустальные. Никогда бы раньше не поверил Миша, что можно ёлку с радостью украшать: это для малышей занятие… А теперь украшал и слушал, как гудит и потрескивает печь в тёплой, уютной трапезной. С кухни доносились чудесные, вкусные запахи, за окнами, покрытыми ледяным узором, стояли белоснежные деревья в инее. Тихо кружились снежинки.
    Вечером отец Савватий Мишу с Петей в келью позвал. Это были самые желанные минуты. В келье у батюшки пахнет так чудесно – ладаном афонским, иконы кругом, книги. А уж как отец Савватий начнёт рассказывать про Афон, про горные тропы, про монастыри афонские…
    Когда вышли из игуменской кельи, на монастырь уже спускалась синяя ночь. В небе переливались огромные звёзды. Горел огонёк в пещере Рождественского вертепа, и свет его Святых Обитателей освещал дорожку к кельям.
    Остановились на минуту у снежной пещеры. Постояли. И Миша вдруг почувствовал необычную полноту жизни, такую, что невозможно передать словами. Он и не смог. Когда Пётр спросил: «Миш, ты чего примолк-то?» – только тихо сказал:
    – Знаешь, Петя… А хорошо всё-таки жить на свете!
    Испугался, что не поймёт друг, засмеётся, спугнёт настроение. Но Петя понял и серьёзно ответил:
    – Да, брат Миша, хорошо… «Я вижу, слышу, счастлив – всё во мне…» Это Бунин, брат…
    Приближалось Рождество. Ждали морозов, и после трапезы вся младшая братия возила на санях и на салазках дрова из дровяника в кельи и в трапезную, чтобы на Рождество встретить праздник и отдохнуть, не заботясь о дровах. Все в валенках, телогрейках, ушанках. Работали споро.
     

    Возвращаясь с санками, полными дров, Пётр и Миша застыли, не доходя до кельи: навстречу им торопились Мишины родители. Выглядели они озабоченными. Прошли мимо ребят, лишь головой кивнули – поздоровались, значит.
    Миша недоумевал: родители на него не обратили никакого внимания. А те подошли к дровянику, обошли всех трудящихся иноков и поспешили обратно. Вернулись к застывшим на месте Мише и Петру и остановились рядом. Мама жалобно спросила:
    – Отцы иноки, вы нашего Мишеньку не видели? Мишеньку, сыночка нашего?
    А папа подтверждающе закивал головой. Миша с Петей переглянулись в изумлении, а мама ещё жалобнее запричитала:
    – Да что же это такое?! Отцы дорогие! Не видели ли вы сыночка нашего, Мишу?
    И тут наконец к Мише вернулся дар речи. Он смущённо пробасил:
    – Мам, ты чего? Это я… Миша…
    Пётр внимательно посмотрел на друга: фуфайка, валенки и ушанка до бровей. Но не одежда сделала его неузнаваемым. Вместо бледного, с потухшими глазами мальчишки, приехавшего в монастырь несколько месяцев назад, рядом стоял румяный толстощёкий Миша с живым и радостным взглядом.
    Вот такая рождественская история.
  8. Елена г.Тула
    Своя правда
     
    Однажды старец и его ученик вошли в ворота большого города, чтобы рассказать о христианской вере.
     
    Один христианин, житель этого города, подошёл к нему и сказал:
     
    — Отче, вряд ли нужны жителям этого города твои проповеди. Жители эти тяжелы сердцем и сопротивляются слову истины. Они совсем не хотят учиться. Не трать своё время на них.
     
    Старец посмотрел на него и сказал:
     
    — Ты прав.
     
    Несколько минут спустя подошёл к старцу другой христианин и сказал:
     
    — Отче, не сомневайся: ты будешь радушно принят в этом прекрасном городе. Люди ждут тебя и надеются услышать драгоценные слова Евангельского учения, исходящие из твоих уст. Они истосковались по знанию и готовы к служению. Их сердца и умы открыты для тебя.
     
    Старец посмотрел на него и сказал:
     
    — Ты прав.
     
    Ученик не выдержал и спросил старца:
     
    — Отче, объясни мне, как ты и одному, и другому сказал одни и те же слова, хотя говорили они тебе совершенно противоположные вещи.
     
    Старец ответил:
     
    — Ты прав. Но ты наверняка заметил, что оба человека изрекали истину, соответствующую их пониманию мира. Первый во всём видит только плохое, второй ищет хорошее. Оба воспринимают мир таким, каким они ожидают его увидеть. Каждый из них исходит из своего опыта понимания этого мира. Ни один из них не солгал. Они оба сказали правду. Только свою.
     
     
    Знаю-бывает тяжко...
     

     
    Знаю - бывает тяжко,
    Страшно за каждый шаг..
    А вот одна монашка
    Мне говорила так:
    Надо молиться Богу,
    Чтобы рассеять страх...
    С Богом найдешь дорогу,
    Что с фонарём впотьмах.
    Надо молиться много,
    Долго и не спеша,
    Чтоб добралась до Бога,
    Как ручеёк душа...
    Надо молиться часто,
    Чтоб не нарушить связь,
    Чтоб ручеёк несчастный
    Не превратился в грязь...
    Надо молиться сильно -
    Вырваться из тисков,
    Чтоб он рекой обильной
    Вышел из берегов!
    Надо молиться страстно,
    А не зевать кругом -
    Не бормотать напрасно,
    Думая о другом.
    Надо молиться строго,
    Не потакать себе,
    Не торговаться с Богом
    Лишь о своей судьбе.
    Надо молиться чисто,
    Радуясь и любя,
    Так, чтобы круг лучистый
    Вырос вокруг тебя...
    Чтобы такой кольчугой
    Сердце облечь ты смог -
    Вот... И тогда, как чудо,
    В нём засияет Бог.
  9. Елена г.Тула
    Святитель Филарет Московский
    Слово на Вознесение Господне
     
    А мне удивительным кажется то, что вы, светоносные мужи, вопрошаете сих мужей Галилейских, для чего смотрят они на небо. Как им не смотреть на небо, куда вознесся Иисус, куда перенесено их сокровище, куда взята их надежда и радость, где жизнь их сокрылась? Если бы теперь смотрели они на землю: тогда надлежало бы спросить их, – и надлежит спросить всех последователей Иисуса Христа, которые пристрастным оком смотрят на землю: что смотрите на землю? Чего вам искать на ней после того, как единственное ваше, и ея, Сокровище, найденное в Вифлееме, разсыпанное по всей Иудеи и Самарии, прошедшее чрез руки разбойников в Гефсимании, в Иерусалиме, на Голгофе, скрытое под камнем в саду Иосифа Аримафейскаго, взято и отнесено в сокровищницу небесную? Вам сказано, и так должно быть, да идеже есть сокровище ваше, ту будет и сердце ваше (Матф. VI, 21): и так, если сокровище ваше на небесах, там должно быть и сердце ваше; туда должны быть устремлены взоры ваши, помышления ваши, желания ваши.
    Два мужа во одежди беле, которые тотчас, по вознесении Господнем, явились Апостолам, и вопрошали их, для чего смотрят они на небо, без сомнения, сами были небесные жители: потому нельзя думать, чтобы сие было им неприятно, и чтобы они куда нибудь инуды хотели обратить взоры мужей Галилейских. Нет! Они хотят только прекратить бездейственное изумление Апостолов: что стоите зряще на небо? Пробудив их от сего изумления, они вводят в размышление, и наставляют Апостолов, – и нас, с какими мыслями должно взирать на небо во след Господа Иисуса, Который туда вознесся. Сей Иисус, продолжают они, вознесыйся от вас на небо, такожде приидет, имже образом видесте Его идуща на небо.
    Хотя многократно Господь наш, по воскресении Своем, являлся Апостолам, и становился невидим; и потому они могли некоторым образом привыкнуть к сим чудесным нечаянностям: но когда, разлучаясь с ними на горе Елеонской, не просто удалился Он, или сделался невидим, а восходя видимо превыше облаков, только по причине безмерной высоты, престал быть видим ими; нет сомнения, что сей но вый образ отшествия Его показался им, и после привычки к чудесному, необычайным, и особенно знаменательным. Им представилось тогда ясное исполнение слов Его, которыя им пересказала Мария Магдалина: восхожду ко Отцу Моему и Отцу вашему, и Богу Моему и Богу вашему (Иоан. XX, 17).
    Должно было заключить, что сии радостныя посещения Его, сии поучительныя собеседования с Ним, сии ощутительныя общения с Его Богочеловечеством, продолжавшияся четыредесять дней, прекращает настоящая минута. Когда руки и голос не могли уже достигнуть Возносящагося: Его преследовали взорами, желающими удержать Его. Взирающе бяху на небо, идущу Ему. Можно вообразить, какое безмерное лишение должны были ощутить Апостолы, по удалении на небо Иисуса, Который Един был для них все в мире. И сие-то безмерное лишение поспешают восполнить небесныя силы. Сей Иисус, вознесыйся от вас на небо, приидет.
    Христианин! Если ты сколько нибудь познал Господа Иисуса, и вкусил, яко благ Господь (Псал. XXXIII, 9): то конечно более или менее примечаешь, какая без Него пустота в мире, чувствуешь, какая без Него пустота в сердце. Так и должно быть: потому что все, что есть в мире, суета суетствий; а суета не может наполнить сердца, сотвореннаго Истиною для истины: все, еже в мире, есть похоть, или предмет, приманка похоти в разных видах; и как мир преходит и похоть его (1 Иоан. II, 16. 17), или иначе сказать, предметы, возбуждающие похоть, вскоре исчезают, то сколь ни велик мир, сколь ни разнообразны блага его, сколь ни обильны потоки удовольствий его, все сие не может наполнить малаго сосуда сердца человеческаго, которое, будучи безсмертно, только вечною жизнию наполнено быть может.
    Если, при таковом ощущении пустоты в тварях, тебе кажется, что Господь, Который есть твоя истина, твоя жизнь, твое желание и полнота всех желаний, удаляется от тебя, скрывается, остав ляет тебя не только без утешения, но и в скорби, не только одиноким, но и среди врагов твоего спасения; если утомленный взор твой не проницает небес, закрытых облаком, и недомыслимыя судьбы Всевышняго представляют тебе одну неизвестность: приими от небесных Сил исполненное силы слово, которое может наполнить твою пустоту, облегчить скорбь, прекратить одиночество, прояснить мрак, разрешить неизвестность, оживить дух твой надеждою необманчивою и нетленною. Сей Иисус, вознесыйся от вас на небо, – приидет.
    К утешительному и спасительному свидетельству о будущем пришествии Вознесшагося Господа, небесные вестники Его присовокупляют некоторое изъяснение того, каким образом последует сие пришествие. Они сказывают, что пришествие Господа подобно будет отшествию Его, или вознесению. Такожде приидет, имже образом видесте Его идуща на небо. Небесные проповедники верно не празднословят, как иногда мы земные; но и малым словом подают великое наставление внимательным. Будем внимательны!
    Такожде приидет, имже образом видесте Его идуща на небо. По сему указанию, обращаясь к обстоятельствам отшествия Иисуса Христа на небо, во-первых, можем приметить благословение, в то время Им преподанное Апостолам. Бысть, повествует Евангелист Лука, егда благословляше их, отступи от них, и возношашеся на небо (Лук. XXIV, 51). Сие обстоятельство восшествия Своего на небо, и разлучения с избранными Своими, Господь Сам приведет им на память, егда приидет во славе Своей, и вновь сретясь с ними, будет призывать их к действительному обладанию царствием Его: ибо тогда речет Царь сущим одесную Его: приидите благословеннии Отца Моего (Матф. XXV, 34).
    Какой безконечный ток благословения Христова открывается пред нами, Христиане! Он начинает благословение, и, не окончив онаго, возносится. Бысть, егда благословляше их, – возношашеся. Таким образом и вознесшись, Он еще продолжает невидимо преподавать благословение. Оно течет и нисходит непрестанно на Апостолов; чрез них преливается на тех, которых они благословляют во имя Иисуса Христа; получившие Христово благословение чрез Апостолов распространяют оное на других; таким образом все принадлежащие ко Святой, Соборной, Апостольской Церкви, делаются причастными единаго благословения Иисуса Христа и Отца Его, благословляющаго нас всяцем благословением духовным в небесных о Христе (Ефес. I, 3); как роса Аермонская, сходящая на горы Сионския (Псал. CXXXII, 3), сходит сие благословение мира на всякую душу, восходящую выше страстей и похотей, выше сует и попечений мира; как неизгладимая печать, знаменует тех, кои Христовы суть, так что в кончину века по сему знамению вызовет Он их из среды всего рода человеческого: приидите благословеннии!
    Помыслим, братия, как нужно нам попещись ныне, чтобы приобресть и сохранить благословение Вознесшагося Господа, нисходящее и на нас чрез Апостолов и Церковь Апостольскую. Если мы получили и сохраним оное: то и мы со Апостолами и со всеми Святыми в будущее пришествие Иисуса Христа призваны будем к участию во царствии Его: приидите благословеннии! А если тогда, как Он призывать будет благословенных Отца Своего, или не обрящется на нас благословения, или мы будем иметь только ложное благословение людей, которые сами не наследовали благодатно и таинственно благословения Отца небеснаго: то чтo будет с нами? Ей, глаголю вам, помыслим и попечемся о сем благовременно!
    Другое обстоятельство вознесения Господня, примечаемое в соображении с ожидаемым пришествием Господним, есть то, что Господь вознесся пред очами учеников Своих явно и торжественно. Зрящим им взятся, и облак подъят Его от очию их. Что за облак? – Облак света и славы, какой осенял и наполнял некогда скинию Моисееву и храм Соломонов. Там видели славу, но не видели Господа славы; после и Его видели, но не в славе, и потому не узнали Его, и не прославили: здесь и слава не скрывает Славимаго, и Славимый не скрывает славы. Апостолы зрели славу Вознесшагося Господа: Пророк также и слышал ее, когда и сам торжественно воскликнул: взыде Бог в воскликновении, Господь во гласе трубне (Псал. XLVI, 6). И так, когда светоносные проповедники возвестили нам, что Он так же приидет, как ви дели Его идущим на небо: чрез сие они дали нам разуметь, что Он приидет явно и торжественно. Так точно предрек и Господь о Себе, что приидет Сын человеческий во славе Своей, и вси святии Ангели с Ним (Матф. XXV, 31). Так и Апостол изъясняет, что Господь в повелении, или по предвозвещении, во гласе Архангелове, и в трубе Божии снидет с небесе (1 Сол. IV, 16).
    Но для чего, подумает иной, замечаются сии подробности, по-видимому, более возбуждающия любопытство, нежели подающия наставление: ибо предсказывают для того, чтобы можно было узнать, и принять с верою, посылаемое от Бога событие; а славнаго пришествия Христова кто не узнает, хотя бы и не был предварен о его подробностях? – Не спеши, возлюбленный, заключать о излишестве сих подробностей. Нет! Апостолы, Ангелы, Сам Господь не говорят ничего для любопытства, но все для наставления. Что пришествие Христово будет явное и торжественное, – сие предсказано для того, что будут провозвестники противнаго сему, когда на недостойных, неверных и развращенных Христиан послан будет дух обольщения.
    Грядет час, или время искушения (может быть и ныне есть) когда скажут: се зде Христос, или онде! Се в пустыни есть! Се в сокровищах (Матф. XXIV, 23. 26)! Вот Он у нас, говорят отщепенцы, которые, оставя град Божий, духовный Иерусалим, Апостольскую Церковь, убегают не в истинную пустыню мира и тишины, но в запустение духовное и чувственное, где нет ни здраваго учения, ни святости таинств, ни добрых правил жизни частной и общественной. Вот Он у нас, говорят скрытно еретичествующие, указуя на свои тайныя сборища, как будто солнцу должно светить только под землею; как будто не Он сказал и повелел: еже глаголю вам во тьме, рцыте во свете; и еже во уши слышите, проповедите на кровех (Матф. X, 27).
    Слыша таковые вопли или шептания, вспомните, Христиане, Ангельский глас и проповедь о Вознесшемся Господе: такожде приидет, имже образом видесте Его идуща на небо, так же явно, также торжественно. И потому, аще кто речет вам: се зде Христос, или онде: не имите веры. Ни грубые вопли, ни хитрыя шептания, не походят на провозвещение Архангела и на трубу Божию. Не исходите в след зовущих вас из града Господня; оставайтесь на месте своем, и берегите веру вашу для истиннаго пришествия Христова, славнаго и торжественнаго.
    Третие обстоятельство Вознесения Господня, примечательное для будущаго, есть то, что оное было для учеников Его нечаянно и непредвиденно. Сие произошло, сколько можно узнать из кратких повествований Евангельских, таким образом, что Он, явясь им в Иерусалиме, как бывало многократно, и отходя, вел их за Собою, как сопровождающих, беседуя с ними, как обыкновенно, о царствии Божием, и наипаче о приближающемся сошествии Святаго Духа; извед же их вон из Иерусалима до Вифании, и воздвиг руце Свои, и благослови их; и бысть егда благословляше их, отступи от них, и возношашеся на небо. Не только по собственному изволению не предварил Он их о сем великом событии; но даже на вопрос их о временах великих событий царствия Его, решительно им отказал в сем познании. Рече же к ним: несть ваше разумети времена и лета, яже Отец положи во Своей власти (Деян. I, 7).
    Сей отказ в разумении времен, очевидно, простирается и на времена будущаго пришествия Христова, и преимущественно к сему относится. Еще и прежде Он внушал ученикам Своим внезапность сего события, уподобляя оное молнии, которая есть разительнейший в природе образ совершенной внезапности. Якоже молния исходит от восток, и является до запад, тако будет пришествие Сына человеческаго (Матф. XXIV, 27). Подобно сему и Апостол изъясняет: приидет день Господень, яко тать в нощи (1 Сол. V, 2).
    Из сей внезапности будущаго Своего пришествия Господь Сам извлекает для нас, Христиане, спасительное предостережение. Бдите убо, глаголет, яко не весте, в кий час Господь приидет (Матф. XXIV, 42). Не увлекайтесь любопытством, или легковерием, когда Христиане, думающие знать более, нежели сколько дано от Христа, будут исчислять вам времена царствия Его, и определять лета чаемаго явления Его: несть ваше разумети времена и лета; старайтесь лучше познавать грехи свои, исчислять падения, и находить им пределы в покаянии. Наипаче же берегитесь, если услышите, что скажут предсказанные Апостолом ругатели: где есть обетование пришествия Его? Отнеле же бо отцы успоша, вся тако пребывают от начала создания (2 Петр. III, 4). Берегитесь, чтобы мрачныя грезы сынов века сего, смежающих очи от света грядущаго века, не омрачили вашего сердца, не ослепили ума, не усыпили духа к тому вожделенному и страшному часу, когда приидет день Господень, яко тать в нощи. Возлюбленнии! сих чающе, потщитеся нескверни и непорочни Тому обрестися в мире (2 Петр. III, 14). Аминь.
  10. Елена г.Тула
    Что такое старчество? Это особый институт духовного наставничества, органично сложившийся в Православной Церкви с древних времен, прежде всего в монашеской среде. Как говорит один из современных подвижников благочестия – старец Лука из афонского монастыря Филофеу, «тот, кто оставляет мир, чтобы стать монахом, покидает мир не потому, что ненавидит и отвращается его. Он покидает грех и зло мира. И насколько он отдаляется от мира и исцеляется с помощью благодати Божией, тогда, насколько он исцеляется, настолько понимает, как страждет мир. И насколько он облегчается от тяжести грехов, настолько любовь Христова, входящая в него, открывает ему сердце для того, чтобы он принимал грехи других, чтобы он отдавал самого себя». Старец – тот, кто достиг высот евангельского совершенства: молитвы, смирения, веры, любви – и, как опытный альпинист, способен вести к этим высотам и других. Вот слова епископа Зарайского Меркурия о схиигумене Илии (духовнике нынешнего патриарха): «Высота смирения и внутренняя постоянная молитва столь же характерны для него, как умение дышать, слышать и видеть. Даже когда он говорит, то не перестает молиться. Общаясь с ним и рассказывая о своей жизни, поймал себя на мысли о том, что я его ни о чем не спрашиваю…» Невольно вспоминаются слова Спасителя, приводимые в Евангелии от Иоанна: «В тот день вы не спросите Меня ни о чем» (Ин. 16: 23).
    В чем же одно из главных дел монаха? По словам недавно почившего афонского монаха Иосифа, ученика старца Иосифа Исихаста, это хранение чистоты ума: «Однако монах как ум должен усовершиться через внутреннее обращение, и приходит соприкосновение человека с Богом, когда происходит просвещение или очищение сердца. Именно это сказал Самарянке Господь наш: “Бог есть дух и ищет поклоняющихся Ему в духе и истине”. И, собственно говоря, монах занимается именно этим. Итак, видите, что именно ум есть способ нашего общения с миром. Следовательно, если мы хотим отринуть безумное (paralogon), закон извращения, и снова соединиться с Богом, то мы это делаем через ум. И закон извращения, безумное, которое действует в чувствах, действует и на ум, и если он не сопротивляется, то пленяет его и приводит к безумию. Однако если ум здрав, то он не позволяет чувствам приближаться и желать безумного. Ум контролирует их, поэтому монах действительно рассматривается как ум, зрящий Бога. И поэтому подлинное делание монаха – держание ума».
    Возникает вопрос: как этого добиться, если вся современная жизнь построена по закону извращения, надругательства и над верой в Бога, и над здравым смыслом, и над человеческой природой? Один из ответов: через твердую и определенную жизненную программу, через исполнение молитвенного правила и устава, через постоянную духовную деятельность, через послушание и смирение и отсечение поиска сверхъестественных состояний. Характерны слова игумена Дохиарского монастыря отца Григория, сказанные в ответ на вопрос наместника Валаамского монастыря епископа Панкратия: «Как молятся ваши монахи? Занимаются ли они умной молитвой?» Отец Григорий ответил так:
     
    Архимандрит Григорий (Зумис), настоятель Дохиарского монастыря
    «Мы не требуем умной молитвы от многих и с трудом даем ее. Я считаю, и даже верую, что умная молитва есть небесное делание, но нужно подходить к ней с большим вниманием и великой осторожностью.
    Существует просто молитва (euchе) и умная молитва (noera proseuchе): первую мы должны творить неукоснительно, вторая – не в нашей власти, но во власти Бога. Проблема современного афонского монашества состоит в том, что многие монахи – молоды, и они приходят из мира, который уже совершенно другой, чем тот, что был до 1960 года. Капитализм, материализм, гедонизм в нашей стране сделали то же, что коммунизм – в вашей: они разрушили духовное наследие нашего народа. Мои родители были неграмотными, но я знал все, что относится к жизни Церкви. Мои детские годы прошли с моей тетушкой, монахиней, которая совершала 300 поклонов утром, 300 поклонов вечером. Поэтому у меня не было проблем в монастыре: что я делал дома, тем же занимался и в обители. Теперь не то: у современной молодежи почти нет связи с Церковью – она порвана. Когда современные молодые люди приходят в монастырь, они ничего не умеют, их приходится учить всему: стоять в церкви, креститься, сидеть за трапезой (ведь дома они привыкли класть ноги на стол), даже – нормально пользоваться туалетами. Люди приходят в монастырь с чувством дерзости, неуважения к старшим, с совершенным отсутствием смирения, так что часто необходимы определенные кровопускания. Ему еще нет 18 лет, а он уже сотворил все мыслимые и немыслимые грехи. И с такими людьми вы собираетесь говорить об умной молитве, с ними – заниматься ею?! Нет и еще раз нет! Сейчас многие говорят и пишут об умной молитве, но посвящают буквально одну-две страницы тому, как ее стяжать, и пишут десятки, сотни – о ее плодах. Это все равно что нахваливать апельсины, но забывать о том, как их выращивают. Вот ты трудишься, сажаешь дерево, поливаешь его, удобряешь, а об этом – ни слова. Только о плодах, ведь они – вкусные, все их любят. Мы любим льстить монахам, убаюкивать их словами об умной молитве, и прежде всего – о ее плодах. Некоторые игумены и монахи со Святой Горы любят приезжать в Элладу, в Фессалоники и другие города, где рассказывают об умной молитве, и их с восторгом слушают толпы народа, особенно женщины. Но что они рассказывают? О сердечном жаре, о боли в сердце и т.д., а не о покаянии. Ко всем таким проявлениям следует относиться с большой осторожностью, они могут быть истинными, а могут быть и прелестными, а прелесть – самое худшее, что может быть для человека.
    Как же стяжать умную молитву? Через исполнение заповедей, через борьбу со страстями, стяжание добродетелей Христовых. Если же монах – чревоугодник, хулитель, сплетник, пьяница, то о каком умном делании может идти речь? Приведу один пример. Старец Амфилохий, мой наставник, никого никогда не осуждал. Я прожил с ним 15 лет и не слышал от него ни одного слова осуждения. Вот он был подлинным делателем умной молитвы. Расскажу один случай. Однажды летним утром он сидел у себя в келье. Он был болен, и обыкновенно мы каждые полчаса заходили к нему келью. Он заснул в своем кресле, и мы долго не входили к нему в келью, уважая его покой. Наконец, когда прошло довольно много времени, мы подошли и постучали. Ответа не было. Мы не выдержали и потихоньку вошли в его келью. Он сидел в своем кресле совершенно неподвижно, как неживой, я подошел поближе, чтобы рассмотреть, жив ли он, и увидел, что рука его медленно перебирала четки. Наконец он как бы очнулся, выпрямился в кресле и спросил: “Много ли времени прошло?” “Немного” – ответил я. Тогда он приложил палец к устам и сказал: “Тсс, молчи об этом”. И я умолчал об этом до его смерти. Мы – чувственные люди. Мы смотрим, слышим, обоняем, Если ты хочешь заниматься умной молитвой, то должен совлечься всех своих чувств. Можешь? Нет? Тогда нечего и говорить об умной молитве. Она – для усовершившихся, а не для новоначальных».
    Но возникает вопрос: разве молитва может быть механической, несознательной? И разве слепое послушание само по себе изменяет человека? И на это афонские старцы дают свой ответ, ясный и трезвый. Предоставим слово отцу Григорию, игумену монастыря Дохиар на Афоне: «Именно поэтому я ввожу братьев в таинства Церкви и в круг церковных праздников. Я не рассказываю им долгих историй, я не ученый, тем более не старец-тайноводитель. Просто в церкви мы читаем проповеди великих отцов Церкви, потом в трапезной я изъясняю их. Например, на Вознесение в церкви мы читали слово Епифания Саламинского и первое слово Иоанна Златоустого. В трапезной мы читали второе слово Иоанна Златоустого, а потом я его толковал. В своем истолковании я стараюсь выделить самое существенное в празднике, в его таинстве, ибо праздник – это своего рода таинство Церкви. Старец Амфилохий говорил: “Самая лучшая молитва – богослужение в течение 24 часов (то есть богослужение суточного круга). Только на нем может вырасти хороший монах, настоящий монах».
    Но что же делает монаха настоящим монахом? По словам отца Григория, послушание и полное отсечение своей воли: «Монах со своей волей – не монах. Это вообще невозможно. Поэтому если хочешь стать монахом, то необходимо кровопускание. Если я вижу, что послушник как приходит со своей волей, так и остается с ней, то отправляю его домой. Домой его. Требуется полное послушание игумену. Я требую его не потому, что я святой, но потому, что монаху необходимо отсекать свою волю. Это нужно для монаха же». Но опять-таки вопрос: как не переусердствовать, требуя послушания? По словам отца Григория, должно быть рассуждение. Следует проявлять к послушнику внимание, обладать познанием его душевного склада, его психологии: «Не смиряйте его резко, а ограничивайте его так, чтобы он шел в нужном направлении. Нагружайте его не сразу, а постепенно и в зависимости от того, как он стоит. Если он стоит хорошо, нагружайте его как следует, но не сразу. Если он еле стоит, шатается, не нагружайте его совсем». Но что делать, если брат не слушается? Как его направить в нужную колею? Ответ прост: делая то, что должен делать он сам. Например, один брат не выполнил послушания и не попросил прощения. Тогда отец Григорий сказал ему: «Прости меня, брат». Он устыдился и пошел исполнять послушание.
    Архимандрит Иоанн (Крестьянкин)
    Но это в монастыре высокого уровня, на Афоне. А как происходит общение старцев с мирянами? И вот здесь хотелось бы поделиться своим опытом общения с архимандритом Иоанном (Крестьянкиным), старцем Псково-Печерского монастыря. Мне довелось общаться с ним в мои отроческие и юношеские годы – в 1980–1990-е. В середине 1980-х попасть к отцу Иоанну было очень трудно: существовало негласное (вероятно, согласованное с властями) распоряжение наместника обители отца Гавриила: не пускать. И тем не менее (и это было чудо Божие) он нас принял. Помню, как он утешил маму во всех ее скорбях, как ее успокоил и воодушевил. И спросил меня: «А кем ты хочешь стать, Володенька?» Я в то время был увлечен историей и ответил: «Историком». Старец лишь покачал головой: «И о прошлом не все говорить-то можно. О настоящем вообще молчать надо. А будущее от нас сокрыто. Ты больше языками занимайся. Они во всем полезны будут». Передо мной стоял тогда вопрос: куда дальше идти – в английскую школу или в историко-литературную. До сих пор помню, как деликатно поступал отец Иоанн: он не давал безусловных повелений, зная, что мы, немощные, не можем их понести, а лишь мягко советовал: «Может быть, лучше пойти в английскую школу, как более аполитичную».
    А я, грешный, ослушался его: английская школа меня отпугнула возможными контактами с детьми партноменклатуры, а о ленинградской историко-литературной № 27 шла слава как об оазисе свободолюбия и культуры, исторической науки и литературоведения, и я выбрал ее. Почти что сразу я убедился в прозорливости отца Иоанна: директор школы, весьма пронырливый коммунист и политикан, сразу «взял меня под колпак», а на следующий год, увидев крест на шее, «рассекретил» как мальчика верующего. В общем, было не без приключений, каковых я избежал бы, послушайся старца. Но все-таки я закончил ее, будучи некомсомольцем, и встал вопрос: куда дальше?
    Естественным путем казалось ехать в Москву, где уже веяли ветры перестройки, и поступать на исторический факультет МГУ. Поехали за благословением к отцу Иоанну, рассказали о шансах в Ленинграде и Москве. Он очень обеспокоился: «В Москву? Зачем от дома отрываться? Поступай в Питере». И опять я поступил своевольно: поехал в Москву, где позорнейшим образом провалился на сочинении. О результатах отписали отцу Иоанну и получили от него утешительное письмо, в котором, между прочим, было следующее: «Я очень рад, что Владимиру придется поступать вновь и дома. Пускай посмиряет себя на филологическом факультете, в надежде, что со временем займется любимым делом». Это было написано в 1987 году. С того времени я занимался многими вещами. Но к чистой истории приступил лишь в 2003 году, за три года до смерти старца. И чувствуется, что его молитвами мне удалось попасть на работу на исторический факультет.
    Всякая встреча с отцом Иоанном была праздником, даже когда времени у него не было и он, проходя, приговаривал: «Общее благословение, общее благословение». Но от общения с отцом Иоанном оставалось не только удивительное общее светлое впечатление – он давал и конкретные, удивительно трезвые, ясные и своевременные наставления. Он чутко чувствовал и дух человека, обращавшегося к нему, и дух времени. Вот лишь одно из его вразумлений: «“Мы все глядим в Наполеоны. Двуногих тварей миллионы для нас – орудие одно…” Вот, Володенька, не будем наполеоновскими планами заниматься. Потихоньку, полегоньку. Никого не осуждать, никого не раздражать и всем мое почтение». Трезвость и ясность пронизывали его пастырские советы. Еще в 1985 году краем уха я услышал его разговор с одним священником: «Что это отец Н. частную исповедь затеял, да еще на час с каждым? Времена сейчас такие… Придет вестник с пером на шляпе да и скажет: разойтись всем. Общая и только общая исповедь сейчас».
    Рассказывал он и о своем аресте и заключении, но без обиды, и уж тем более – без гнева, призывая нас к бдительности и осторожности: «В 1945 году, после Победы, была эйфория: внешний враг разгромлен, внутренний с Церковью примирился. А потом, когда меня в 1950 году арестовали и показывали доносы и то, что прослушивали, стало ясно: напрасно радовались. Поэтому и сейчас осторожно надо. Осторожно, потихоньку, полегоньку» (разговор был в 1986 г. ).
    Когда открывался Иоанновский монастырь на Карповке (еще как подворье Пюхтицкого монастыря), он очень радовался и подбодрял радетелей открытия, говоря: «Давайте делайте быстрее. Скоро Эстония отколется, так хотя бы в России у монастыря уголок будет». Разговор этот происходил в 1988 году, когда еще ничего не было ясно.
    Видел он не только грехи и беды советского периода, но и то, что нас ожидало. В 1988 году он писал: «Вы пишете, что храмы открываются. Это хорошо – да так ли хорошо? Храмы открываются, а души закрываются – и кто откроет их?» И еще вспоминается его пророчество о глобализации – об одной нашей знакомой, желавшей уехать в эмиграцию: «О М. умолчу. Что посеет человек, то и пожнет… А беда повсюду идет, и ни в какой Америке от нее не спрячешься». Видел он все это: и домашнее атеистическое душеубийство, и западное, глобалистское, материалистическое.
     
    Протоиерей Василий Ермаков
    Не только, однако, монах может стать старцем, но и белый священник, если он в своей жизни достигнет монашеской высоты, чистоты и духовной проницательности. Хотелось бы поделиться воспоминаниями об отце Василии Ермакове. С ним мне довелось общаться с 1999 года и до его кончины – 2 февраля 2007 года. Отец Василий Ермаков родился в г. Болхове Орловской области, и в нем истинно проявилась широта южного русского характера, крепость русского духа. Он пережил войну, оккупацию, был угнан в лагерь. Под конец войны служил в Советской армии. Репрессии, опустошительная война… все это было на его глазах. Но страшные испытания не сломали его, а духовно закалили. Он говорил о том, что война открыла для него путь к Богу.
    Во время оккупации, когда открылись церкви, он получил возможность славить Бога. И, несмотря на страх, на боязнь, он шел в церковь, молился, прислуживал. Позднее он разделил крестный путь многих русских людей, которые были угнаны из своих родных мест немцами. Спас его отец Михаил Ридигер. С тех пор и пошла его дружба с отцом Михаилом и его сыном Алексеем Ридигером, будущим Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием II.
    После войны он поступил в семинарию. Несмотря на трудности, на проблемы, связанные с тем, что он был на оккупированной территории, поступить ему удалось. Учился он в голодные годы, когда не хватало хлеба, когда каждое полено было на счету, – он все твердо и мужественно сносил ради любви к Господу.
    После принятия священного сана долгие годы служил в Никольском соборе Санкт-Петербурга. Он вспоминал, что это были удивительные годы, когда молились люди, прошедшие Блокаду, знавшие страдания. Ему довелось служить с духовенством, прошедшим войну, пережившим Блокаду. Особенно удивительным был отец Александр Медвецкий.
    Из Никольского собора отца Василия удалили за независимость и твердость духа, за его смелые проповеди, за то, что он говорил прихожанам: «Потерпите, эта власть скоро кончится». Его удалили на Серафимовское кладбище, и вот там расцвел духовный цветник, удивительный центр духовной жизни, который под конец его жизни стал не просто всероссийским, а всемирным. К нему приезжали люди со всех уголков мира – из Европы, из Америки. Один из священников был у него голландец, и это не случайно, потому что у отца Василия за долгие годы его молитвы открылся удивительный дар пророчества, дар ведения души человеческой и удивительный дар молитвы о ближних. Я лично на себе испытал этот дар прозорливости. Прихожу я однажды на исповедь, а он вдруг говорит: «Владимир, дуй в Москву, я за тобой». Я спрашиваю: «Батюшка, откуда вы знаете, что мне надо ехать в Москву на конференцию?» Он говорит: «Я все знаю».
    Очень он не любил всего ложного, не любил он и озлобленной политизированности нашего времени. Однажды пришел к нему на исповедь, рассказал все, а он мне говорит: «Это все пустяки. Политикой занимался?» – «Занимался». – «А вот с этого и надо было начинать». Он болел душой и скорбел о развращении русского человека, о безумии молодежи, о той неправде, которая царит в нашем обществе. Он говорил об этом на проповедях: «Некоторые по-молодецки идут по жизни, наступая на головы ближним, а потом оказываются или в больнице, или в тюрьме. Потом пишут слезные письма: “Простите, помогите, не знали…” – да все вы знали, все прекрасно понимали, когда ломали чужие жизни во имя вашего гордого “я”».
    Особым было его отношение к исповеди и к Евхаристии. Он возмущался тем поверхностным, потребительским, горделивым отношением к Евхаристии, которое было и бытует в «кочетковских» кругах. Он его называл «предательским». Он говорил: «Причастие – это не таблетка, а великое таинство». Он лично переживал таинство Евхаристии, говоря: «Вот вы приходите, а чувствуете ли вы Господа в сердце своем? Чувствуете ли святое причастие, как это надо чувствовать?» Часто эти вопросы оставались без ответов.
    Он «вынимал» людей из самых трудных, самых сложных ситуаций. Людей разболтанных, расшатанных, разбитых миром, этой жизнью. Он собирал и делал их снова людьми целеустремленными, дисциплинированными, внимательными, верующими, христолюбивыми. И приход у него был и есть особенный. Отец Василий сыграл большую роль и в жизни нашего города, и в жизни своего родного города Болхова, в немалой степени способствовал восстановлению церковного строительства и воцерковлению его жителей. Под конец своей жизни он действительно стал всероссийским духовным светилом. Он был человеком пророческого духа, болевшим за Россию, человеком святой жизни. И пока жива Церковь, такие светила будут подниматься на ее небосклоне. Пока жива Церковь, в ней всегда пребудут старцы.


    Диакон Владимир Василик

  11. Елена г.Тула
    Суть
     
    Притчи в стихах


    О, Великий Мудрец, я упал и не раз,



    Вновь коленки разбил, руки все … и не только…



    И ответил Мудрец: «Хоть и слезы из глаз…



    Суть не в том что упал, суть поднялся ты сколько?!»



    О, Великий Мудрец, дали мне по щеке.



    Он ответил: «Другую подставь… и не только..



    И обиды свои утопи все в реке –



    Суть не в том, что рыдал, суть – простил ты их сколько?!



    О, Великий Мудрец, я ошибся опять,



    Боль доставил родному, скажу… и не только…



    Вновь ответил Мудрец, что не мог ты всё знать,



    Не в ошибках вся суть, суть исправил их сколько?!



    Татьяна Науменко


  12. Елена г.Тула
    Христианские притчи
     
    Сущность смирения
     
    Для выяснения вопроса, в чём же состоит сущность смирения, как-то раз собралось несколько духоносных мужей. Один из них сказал:
     
    — Смирение состоит в постоянном забвении своих добрых дел.
     
    — Смирение состоит в том, чтобы считать себя самым последним и грешным из всех людей, — высказал своё мнение другой.
     
    — Смирение есть осознание своей немощи и бессилия, — произнёс третий.
     
    Другие подвижники дали ещё несколько определений сущности смирения, но ни одно из них не было исчерпывающим.
     
    Выслушав всех, преподобный Иоанн Лествичник суммировал мнения этих благочестивых мужей.
     
    — Смиренномудрие, — сказал он, — есть безымянная благодать души, имя которой тем только известно, которые познали её собственным опытом; оно есть несказанное богатство, божие именование.
     
    Преподобный Иоанн в своём выводе по сути признал, что человеческим языком невозможно выразить сущность смирения. Почему? Потому что смирение божественно по своему существу и его природу может познать только тот, кто обрёл в себе Самого Бога. А таковых всегда было очень мало.
     
    С преподобным Иоанном Лествичником в своём понимании смирения согласен преподобный Исаак Сирин. Он пишет, что смирение есть некая таинственная сила, которая во всей своей полноте подаётся Богом только святым. Смирение является совокупностью всех добродетелей и поэтому венчает человека, достигшего духовного совершенства. «Смиренномудрие есть одеяние Божества. В него облеклось вочеловечившееся Слово и чрез него приобщилось нам в теле нашем. И всякий, облечённый в оное, истинно уподобился Нисшедшему с высоты своей, сокрывшему добродетель величия своего и славу свою прикрывшему смиренномудрием, чтобы тварь не была попалена видением сего». Кто облекается в одежду смирения, тот облекается в самого Христа. Но даже такой человек не может объяснить другим людям в доступных им понятиях сущность смирения, он только имеет возможность ощущать её сам.
     
    Хотя нашему рациональному мышлению недоступно понимание природы смирения, мы можем видеть признаки смиренномудрия в человеке. Таких признаков существует множество, но главными являются бесстрастие и полное предание человеком себя в волю божию. Эти два признака смирения можно было наблюдать, например, у преподобного Саламана Молчальника.
     
    Святой Саламан поселился в селении на западном берегу Евфрата в маленькой хижине, в которой наглухо затворил дверь и окно. Раз в год он выходил наружу через подземный ход и запасался пищей. Местный епископ, узнав о праведнике, пожелал посвятить его в сан священника. Разобрав часть стены хижины, посланцы епископа взяли Саламана и доставили его к владыке, который и рукоположил преподобного. Через некоторое время епископ, так и не услышав от подвижника ни одного слова, приказал доставить его в хижину, а стену вновь заложить. Между тем жители селения Каперсаны, где родился преподобный, загорелись желанием видеть святого в своём селе. Однажды ночью они взяли Саламана, привели его в Каперсану и поселили в заранее построенной хижине. При своём переселении Саламан не спорил, не сопротивлялся и даже не проронил ни слова. Вскоре жители селения, в котором преподобный жил ранее, так же ночью пришли к его новому жилищу, разобрали хижину и отвели Саламана на прежнее место жительства. Смиренный молчальник и на этот раз не сопротивлялся и не требовал, чтобы его оставили в покое.
     
    Таким было смирение великих святых. В какой-то мере эту добродетель может, а лучше сказать обязан, приобрести каждый из нас.
    (Протоиерей Вячеслав Тулупов)
    http://lib.pravmir.ru/library/readbook/1836#part_23255
  13. Елена г.Тула
    Трудно быть человеком
     

    Максим Федорченко


     
    30 сентября 2009 г. Источник: Отрок.ua
    Животное ведомо инстинктом, который не ошибается, так как не знает альтернатив: от огня бежать, пищу есть, воду пить. Человек, обладая инстинктами, ещё и понимает, «что такое хорошо и что такое плохо». И делать «хорошо» — перед людьми и перед Господом — оказывается не в пример труднее, чем следовать непогрешимому инстинкту. Но этот труд не тяготит, если мотивирован любовью.

    Что такое «хорошо» и что такое «плохо»


     
    Пиросмани. Сестра милосердия
    Бренное и тленное земное существование человека — только миг в цепочке событий, которая может увенчаться вечной жизнью в Царствии Небесном или привести в душный сумрак адского узилища. Земная жизнь очень коротка — с потусторонней точки зрения, конечно. «Изнутри» этот миг иногда кажется очень долгим — особенно потому, что состоит из каждодневного, ежеминутного выбора пути. И так устроен мир, что верный путь один, а неверных — множество. И потому трудно быть человеком.
    У многих людей вызывают протест психологические тесты, которые требуют выбрать свой вариант ответа, причём варианты, дающие наибольшее и наименьшее количество баллов, кричаще очевидны. Оказывается, между тем, что мы сразу распознаём как правильное, и тем, что нам хотелось бы выбрать, есть разница. И вот наличие этой разницы раздражает — она дает нам ощутить свою постоянную виновность и виноватость. Мы постоянно уязвлены чувством вины, поскольку всегда знаем, или ощущаем, или догадываемся, что же было «хорошо», когда мы всё таки выбрали «плохо»: «Ибо кто из нас не знает, что для нас хорошо и желательно, а что плохо, чего мы всеми возможными средствами должны стремиться избежать» (архимандрит Иоанн (Крестьянкин).

    Универсальный закон


    Такого рода тест и такого рода эффект можно найти и в Новом Завете. Некий законник спрашивал Иисуса: Учитель, что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? Господь ему предложил ответить самому — и законник знал правильный ответ: Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя. Законник, желая оправдать себя, сказал Иисусу: а кто мой ближний? (Лк. 10, 26-29). Вот это пример того, как мы знаем правильные ответы в теории и как ищем обходных путей на практике.
    И тогда Иисус, чтобы наполнить духом закон, который для вопрошавшего превратился в мёртвую букву, рассказал притчу о добром самарянине. Оказалось, что близость людей определяется не расстоянием, не родством, не национальностью и не сословием. Иисус помогает это понять, подчёркивая, что нельзя найти ближнего в поиске «от себя» («кто мой ближний?»). Из притчи следует, что вопрос следует ставить «кому я ближний?» А я становлюсь ближним тому, кому я «оказал милость», а не наоборот: вот мои ближние (родные, друзья...), только их и буду любить. Задать параметры близости на будущее, определить круг ближних, ограничить любовь — нельзя. Близость и любовь в притче приобретают тождественный смысл: близость создаётся деланием добра, — а разве это не любовь?
    В контексте этой притчи несложное правило «возлюби ближнего» приобретает глубокий и сложный смысл. Во-первых, человек обязан оказывать милость людям, нуждающимся в помощи, иначе он не может стать для них ближним и наследовать жизнь вечную. Во-вторых, человек обязан любить тех, кто оказывает милость ему, то есть своих ближних. Это правило не знает исключений — и потому человеком быть трудно. Но это — универсальный закон человеческого общежития, принцип всеобщей гармонии.

    «Поповское слово»


    Добрый самарянин на своём ослике ввёз в нашу жизнь одно очень важное понятие — милосердие. Это оказание помощи тому, кто вызывает у нас жалость и сострадание, это милость, в том числе «милость к падшим». Это любовь к ближнему — в действии.
    «Милосердие — поповское слово», — с осуждением говорил Глеб Жеглов, непримиримый борец с бандитизмом. Это не просто цензура речи — отказ от «поповского слова» на практике свёлся к отказу от самого милосердия. Отношение Жеглова к людям приобретает отчётливую нелогичность; о невинно пострадавшем Груздеве он говорит: «Наказания без вины не бывает». Кажется, для ближнего у Жеглова нет ничего, кроме осуждения. И потому такой обаятельный и яркий, но такой немилосердный Глеб Жеглов получает уничижительную оценку: «Для него люди — мусор».
    Время идёт. Уже не клеймят милосердие как «поповское слово». Восстанавливаются храмы, открываются воскресные школы. Голос Православия слышен даже в переполненном рекламой, пошлостью и политикой теле- и радиоэфире. Есть православный интернет, православная пресса, православное кино и музыка. А милосердие почему-то исчезает из нашей жизни.

    Кому я ближний?


    Вот сосед, старик лет семидесяти. Он медленно выбирается из лифта, заставляя нас нетерпеливо топтаться на месте. Так же медленно, осторожно он преодолевает порог входной двери. Мы же спешим! Видно, в магазин собрался, в руках старомодная сумка. Одинокий он, надо бы как-то зайти, может, в магазин, в аптеку сбегать, да-да, обязательно... Потом спохватываешься, что не видел его уже некоторое время. Пожалуй, месяца два. В животе вдруг возникает зыбкая пустота, становится страшно и тоскливо. Вечером с надеждой смотришь на его окна, может, он просто болеет и не выходит. Но его окна темны, и ничто не спасает от стыда: знал, что было хорошо, и снова не сделал...
    Если смотреть на людей вокруг неравнодушным взглядом, то сердце начинает разрываться от жалости. Беспризорные дети, одинокие старики — как они выживают? Что чувствуют неизлечимо больные? О чём думают излечимо больные, которые не могут собрать денег на операцию? Но как только начинаешь их жалеть, понимаешь, что им же всем надо помогать. Возникает ощущение обязанности, долга помочь и проявить заветное милосердие — и тут же ощущение вины: обязанностью этой я пренебрегаю. И гонишь от себя эту вину, а она не уходит, если не постараться забыть, что есть эти оборванные, голодные, больные, одинокие, слабые и беззащитные... И подавляешь в себе сострадание, потому что ощущать сострадание, не давая ему выхода, невыносимо, и всем помочь нельзя, а ещё дела, и дома семья, и ещё что-то важное... И не может человек не сострадать несчастному, но может подавить в себе это сострадание; не может не стыдиться удушенного сострадания, но может привыкнуть к мукам совести. И потому человеком быть трудно.

    «...придерживаться глубочайшего уважения к человеческой жизни»
    [1]

    Двухлетний малыш попал в больницу с ожогами. Матери не разрешили ночевать в отделении, отправили домой. Чтобы ребёнок никого не беспокоил ночью, кто-то из медсестер ввёл ему 4 «кубика» реланиума. Ночь прошла спокойно — и только утром обнаружили, что у одурманенного малыша наступила клиническая смерть. Лихорадочная реанимация вернула его к жизни, но сон медперсонала дорого обошёлся ребёнку. Сейчас мальчику 11 лет, он не говорит, не ходит, не играет — он просто существует.
    Сёстры милосердия превратились в сестёр медицины — и медицина утратила всякий смысл. Без милосердия эта отрасль сокровенных знаний и леденящих кровь умений превращается в форму изощрённого издевательства. Как-то мой немецкий коллега ни с того ни с сего заговорил о системе здравоохранения Германии. Он смаковал подробности организации системы, детально описывал денежные потоки между пациентами, врачами и страховыми компаниями, указывал, что в этих потоках необходимо исправить. Я заметил ему, что главной характеристикой такой системы является милосердие, и если она на это не способна, то это плохая система, даже вредная. Подумав, он согласился и признал, что в Германии с этим «есть проблемы». Значит, не нашу бедность и не их зажиточность следует винить в том, что милосердия не стало даже там, где оно является основой основ.

    Эволюция «самости»


    Около ста лет назад кто-то сказал: некоторые люди живут так, словно Бога нет. Героиня современного фильма, отчаявшись найти средства для лечения ребёнка, становится киллером. Она мотивирует свой выбор тем, что её «клиенты», бизнесмены и чиновники, «живут так, словно нас нет». Вот такое страшное развитие — человек уединяется, обособляется и отрешается — от Бога, от других людей, пока не остаётся сам. Где же здесь быть милосердию? Абсолютизация своего «эго», своей «самости» исключает возможность существования каких-то «ближних». И вот тут начинается торжество законов джунглей — побеждает сильнейший, око за око и «мені ж треба».
    Но Бог есть, и другие люди есть — значит, позиция, которая отрицает Бога и ближних — глубоко ошибочна. Это неправильный путь, и вечную жизнь так не унаследовать. Да и в земной жизни самоуверенный хищник может внезапно стать беззащитной жертвой. А ближних-то нет...
    Это только кажется, что желание «помочь всем» является такой же крайностью, как и животное равнодушие. Была такая антисоветская карикатура на Хрущёва: человек в драных штанах обнимает земной шар и восклицает: «Кому ещё помочь?» Так вот для православного человека всё обстоит несколько иначе. Конечно, оказать милосердие всем, кто в нём нуждается, мы физически не в состоянии. Но мы можем и должны оказывать милосердие тем, кто в нём нуждается и находится рядом — только руку протянуть, ведь эти люди — есть! Желание же помочь всем своими руками — это тоже проявление неразумной «самости», эгоизма и гордыни — ведь Бог есть! И потому мы можем и должны молиться обо всех, кто требует помощи и утешения, вместо того, чтобы бесплодно терзаться горестями и бедами миллионов.

    Три любви


    Не случайно в притче о добром самарянине речь идёт и о любви к Богу, о любви к ближнему и о любви к себе. Эти три любви нельзя разделить. Ведь кажется, что Бога — доброго, милостивого, грозного, вечного и всемогущего — любить легко. Любить себя — просто и приятно. Но ближний — такой несимпатичный, требовательный, неблагодарный — как его любить? Но иного выхода нет: «любовь к Богу заключается в любви к ближнему, и тот, кто возделает в себе любовь к ближнему, вместе с нею стяжает в сердце своём неоцененное духовное сокровище — любовь к Богу» (святитель Игнатий (Брянчанинов). И потому трудно быть человеком.
    ...Даже в храме, среди братьев-православных, иной раз испытываешь не то что нелюбовь, а эдакую неприязнь к ближнему. Перед Пасхой мы пошли на соборование. Медленно собирались люди, всё больше старики. Кашель, приглушённые жалобы на разнообразные хвори и маленькую пенсию. Морщинистые лица. Согнутые спины. Шаркающая походка. Одежды такие, что только в музее выставлять: жизнь в оккупации. Священники в светло-зелёных облачениях начинают расставлять верующих рядами. Те пытаются сбиться в кучу, жмутся поближе к знакомым. Да что ж они такие бестолковые, никак не встанут, я на работу спешу!.. Наконец началось. Свечи, запах ладана, дым, пронизанный столбами солнечного света. Батюшки проходят между рядами, быстро рисуя кресты на лбах и запястьях. И я понимаю, что мы тут все — вместе. Мы — воины. Мы стоим рядами, плечом к плечу, готовясь встретить врага, если надо, умереть, но не сделать и шагу назад. Наши командиры в светло-зелёном камуфляже нас не оставят. Мы стоим так уже тысячу лет и будем стоять ещё тысячу. Мы — братья по оружию, и нет ничего выше нашего братства, и братьев своих я люблю как самого себя... Это ощущение было коротким, но очень сильным. Люди вокруг снова превратились в стариков и старушек в нелепых одеждах, но для меня они теперь — боевые побратимы. Я улыбнулся: человеком быть трудно. Но можно!
     
    [1] Из клятвы Гиппократа.
  14. Елена г.Тула
    Философия начинается с вопросов
     
     
     
    Платона и Аристотель на фреске "Афинская школа" Рафаэля
    Философия начинается с вопросов, то бишь с удивления. Нужно ли, можно ли удивляться и задавать вопросы верующему человеку? Иначе говоря, можно ли верующему человеку быть «чуть-чуть» философом? Это важный вопрос, поскольку многим верующим людям кажется, что мыслить можно только в рамках катехизиса. Но и сам катехизис есть диалог. Там есть вопросы и ответы. «Что есть Церковь?» – «То-то и то-то». «Каково учение Евангелия о будущей жизни?» – «Таково и таково». «Можно ли мыслить об этом вот так-то?» – «Нельзя, потому что сказано то-то».
    Катехизис дает некую сумму готовых ответов, но предполагает вопросы. Значит, верующему человеку можно их (вопросы, то есть) задавать и можно, следовательно, быть чуть-чуть философом.
    Ужасен человек, которому все ясно. Человек, которому все ясно, это не Платон, и не Василий Великий, и не Филарет (Дроздов). Это, скорее всего, какой-то зощенковский персонаж на манер того товарища, который в ответ на вопрос барышни: «Что это соловей так нынче сладко поет?» – ответил без сомнений: «Жрать хочет, оттого и поет». Можно было бы порадоваться, что человеку все ясно и на любой вопрос ответа долго ждать не надо. Но радоваться почему-то не хочется.
    Вопрос о возможности философии в христианстве формулируется так: «В христианстве можно только молиться или можно молиться и думать?» Конечно, можно думать и молиться, молиться и думать, просто думать и просто молиться. И когда человек будет думать, он будет постоянно задавать вопросы. Себе, Богу и окружающему миру. Почему все так, а не иначе? Если на все воля Божия, то я ни при чем или все же от меня чего-то ждут и за что-то спросят? О, как много этих вопросов, и как рвутся они из самих глубин человека! Иногда они, эти вопросы, заставляют молиться, иногда мешают. Но сделать вид, что их нет или что они не нужны, что это блажь и чушь, вряд ли удастся.

    ***


    Философия есть поиск Бога. По Клименту Александрийскому, она есть для язычников то же, что для евреев – Закон. Закон же для евреев, напомним Павлово слово, есть «пестун», то есть детоводитель ко Христу. Детоводителем называли раба, который водил детей своего господина к учителям. Евреев ко Христу должен был привести Закон, а язычников – размышление.
    Закон требует тщательного исполнения. Казалось бы, Закон и философия – антагонисты. Но это только кажется. Поскольку Закон обширен, мелочен, скрупулезен, целостен, он для исполнения требует понимания. Человек не способен исполнять то, что не понимает. Отсюда еврейские поиски ответов на вопросы «какая заповедь в Законе большая?», «что первостепенно, а что второстепенно?» и так далее. Размышление над Законом есть аналог философии, только не в смысле свободного полета: дескать, «думаю, о чем хочу». Это настырный труд ума в заданных рамках, это религиозная философия. Она-то нам и нужна.
    Если бы не было у евреев людей, размышляющих над Законом, после Пятикнижия в Библии бы больше ничего не было. Но там есть и Притчи, и Псалмы, и Иов, и Исаия. Не было бы у них того, что называется «устной Торой», – аналога нашего Предания. Сам Христос в ответ на вопросы книжников отвечал: «В Законе что написано? Как читаешь?» (Лк. 10: 26). Не просто «что написано?», но и «как читаешь?» Очевидно, это сказано оттого, что одно и то же читать можно по-разному. Стоит дать прочесть любую книгу двум разным людям, а затем обсудить с ними прочитанное, и мы удивимся. Окажется, что в одном и том же тексте люди эти люди заметили совершенно разные места, нашли совершенно разные смыслы, почувствовали абсолютно несхожие подтексты. Один и тот же человек в разные возрастные периоды тоже понимает по-разному одну и ту же, вроде бы знакомую, книгу. Потому что повзрослел, потому что перенес опыт измены, или болезни, или разочарования в ложных идеалах. Если это справедливо в отношении Шолохова, то почему это не должно относиться к Божественному Откровению? Значит, нельзя просто дать Святую книгу человеку: дескать, «там все есть, читай – и все будет в порядке». Нужна культура коллективного чтения, размышления, толкования. Нужно уметь многим слушать, когда один читает, а затем по очереди высказывать свое мнение о прочитанном. Нужна культура дискуссий, при которой неизбежно бывают несогласные или мыслящие различно. Но именно внутри силового поля коллективной мысли становится понятным не просто что-то кому-то, но само Откровение оживает в многогранности своей и питательно проникает в сознание духовно трудящейся общины.
    Вот этого-то у нас и нет. Не то чтобы совсем нет. Где-то, наверно, есть. Но в целом – нет. А раз нет свободного движения внутри заданных координат – значит, есть стояние на месте. А стояние на месте внутри текучего мира невозможно в принципе. Там, где есть намек на него, есть неизбежная деградация и скатывание вниз. То есть происходит движение «вниз по лестнице, ведущей вверх».
    Философии нет – значит, жизнь не осмысливается. А жизнь не осмысливается в двух случаях: или жизни нет, или живущий человек неполноценен.
    Религиозной философии нет – значит, жизнь в вере не проходит через сито анализа и самоанализа. Вариантов тоже два. Либо веры нет, а есть лишь шелуха и «оптический обман зрения», либо верующий человек похож на растение. Жестковато звучит, но такова категоричность мысли, подобящаяся остроте скальпеля.
    Догматизация мелочей и канонизация исторических ошибок происходят именно отсюда, «из сего зерна», как сказал бы Г. Сковорода. Думать люди не хотят. Религиозные люди жертвуют риском философского поиска якобы молитве. То есть говорят: «Мы не думаем, мы молимся». Но чаще всего это ложь на молитву, потому что не умеющий и не любящий думать человек молиться тем более не любит.
    Молитва выше всякого размышления, и она есть высший плод трудящегося ума. Это такой плод такого ума, который вовлекает все существо человека в единый процесс молитвенного горения. Тот, кто знает по опыту огонь молитвы, ценит огонь мысли, ибо это похожие огни. Но лентяи и не молятся, и не думают. Они носят угрюмые маски и повторяют в акафистах: «Радуйся, радуйся». Они интуитивно боятся, что, однажды позволив себе мыслить, додумаются до вещей непривычных и парадоксальных. Да, есть риск. Но родиться – тоже риск. Гораздо спокойнее остаться зародышем и спать в темноте утробы, а лучше – вовсе не зачинаться.
    Именно умственное упрощенчество сообщило русской революции религиозный характер – именно оно виновато в реках пролитой крови. Русская революция была попыткой скачка в вечность. Это был наивный запуск ракеты из рогатки. Это была насквозь мифологическая трагедия, в которой участвовали «простые» люди, желающие всемирной справедливости и прочих «святых» вещей без реального стремления к святости. Массовые участники строительства нового мира были «интуитивные христиане», которым на голову надели «вывернутое Евангелие» и которые позволили себя завертеть и обмануть именно из-за религиозного невежества и догматического безразличия. Отсутствие дисциплины ума и пренебрежение к умному труду есть наш родовой грех, похожий на добровольное проклятие. И толком выбраться из исторических тупиков мы не можем именно из-за пренебрежения к главному достоинству человека – способности честно мыслить. Подчеркну – способности, а не умения, ибо умением еще нужно овладеть.
    Оттого и ищут люди болото погуще да потеплее, чтобы улечься в него, как хрестоматийный бегемот, и высунуть на поверхность только две сопящие ноздри и два лениво моргающих глаза. И если есть бытовое болото, то отчего не быть болоту религиозному? Оно тоже есть.
    Религиозное болото – это отсутствие размышления над Откровением, отсутствие живой рефлексии на слово Божие плюс пугливая ненависть к тем, кто с тобой не согласен. Эту ненависть легче всего нарядить в благочестивый сарафан «охранения традиций». Но это все – до поры до времени. Человек, честно думающий и находящийся за пределами Церкви, к Церкви придет, а человек, находящийся внутри Церкви и ни о чем не думающий, от Церкви уйдет.
    Честная мысль вообще имеет то особое свойство, благодаря которому, додумав нечто до конца и донышка, жить по-прежнему уже невозможно. Мысль меняет жизнь, а там, где жизнь не меняется, но происходит лишь смена декораций, там нет ума, там царствуют растительно-животные инстинкты, одетые в модный костюм.
    «Это трудно сделать», – говорил один человек другому в отношении решительного жизненного шага. «Нет, – отвечал другой. – Это трудно понять. Если же поймешь, то уже трудно не сделать». Таково мышление. Особенно если это мышление религиозное. Оно не подвергает сомнению бытие Божие. Оно трепетно осмысливает Откровение, то есть тот опыт, до которого нельзя додуматься, если Бог его не явит. Оно смотрит на жизнь не как на схему, но как на живую – то есть меняющуюся постоянно – реальность и стремится дать появляющимся фактам правильные имена.
    Именно это способность, помнится, выделяла еще не согрешившего Адама в Раю из царства животных.


    Протоиерей Андрей Ткачев

     


    25 мая 2012 года

  15. Елена г.Тула
    Стихотворения иеромонаха Василия Рослякова
     
    Цикл "Стихи на Псалмы"
     
    ***
     
    1
    Дай, Псалмопевец, гусли мне!
    Твои дай струны и органы,
    Чтоб я запел под стать тебе
    Самозабвенными псалмами.
    Вложи, святый, в мои уста
    Язык твоих смиренных песен,
    Язык, вмещающий слова,
    Которым мир бывает тесен.
    Дай мне твои слова, Давид.
    Они сродни душе скорбящей,
    Как солнца огненного вид
    Сродни кадильнице горящей.
    Что принесу и что воздам
    Тебе, смиренная обитель,
    Твоим могилам и крестам,
    Которым ныне я служитсль?
    Псалмы и песни принесу
    Тебе, блаженная пустыня.
    Спасенья Чашу прииму
    И призову Господне имя.

    14 октября 1989 г.


    2
    Дай, Псалмопевец, гусли мне!
    Твои дай струны и органы,
    Чтоб я запел во след тебе
    Самозабвенными псалмами.
     
    Что мне искусство и стихи,
    Что дар нежданный вдохновенья,
    Когда душа полным-полна
    Одной строкою псалмопенья?
     
    Чти принесу и что воздам
    Тебе, старинная обитель,
    Твоим могилам и крестам,
    Которым ныне я служитель?
     
    Душа тебе уж отдана.
    Приими и тело, коль захочешь.
    Приими все то, чем от Творца,
    От Бога наделен средь прочих.
     
    Поклон сыновний положу
    Тебе, блаженная пустыня.
    Спасенья Чашу прииму
    И призову Господне имя.

    21 ноября 1990г.


    3
    Дай, Псалмопевец, гусли мне!
    Твои дай струны и органы,
    Чтоб я запел под стать тебе
    Самозабвенными псалмами.
     
    Скудны чернила и перо!
    И рифмы тщетны вдохновенья.
    Давид, дай пение твое,
    Пропеть о самом сокровенном.
     
    Дай мне твои слова, Давид,
    Они сродни душе скорбящей!
    Так солнца огненного вид
    Слегка сродни свече горящей.
    И хладен стих мой вдохновенный.
    Дай сердца голос сокрушенный.
    4
    Что взялся, инок, за стихи,
    Или тебе псалтири мало?
    Или Евангельской строки
    Для слез горячих не достало?
     
    Иль голос тишины ночной
    Не внятен стал душе смятенной?
    Или не сладок стал покой
    Молитвы долу преклоненной?
     
    Не знаю я, зачем слова
    Из сердца вылились стихами,
    Ведь наполнял его не я
    И благодатью, и слезами.
    6 августа 1990г.
×
×
  • Создать...