Об авторах Толкований Святого Писания

[Olqa 13 242]

Сегодня Церковь в числе многих  чтит память пророка Амоса, блаженного Иеронима Стридонского, блаженного Августина, епископа Иппонийского.

 

Из жития блаж. Иеронима Стридонского (полностью - на "Азбуке" в изложении свят.Димитрия Ростовского  http://azbyka.ru/otechnik/?Dmitrij_Rostovskij/zhitija-svjatykh=516 ; также на  "Азбуке" его труды http://yandex.ru/clck/jsredir?from=yandex.ru%3Byandsearch%3Bweb%3B%3B&text=&etext=733.jePVyEu6APQQfIGGldKtlYQ7x7NHBfynA2BUkPz98ZtPCVBCBVjXBZarmz_Uvw90XMXWazgFtT8ZFrNDTLH7WwZZlFByBrqXdfcxfS1lKRw.7a3e0e7880f4bff32f36cb372c580f1a31cf5250&uuid=&state=PEtFfuTeVD4jaxywoSUvtNlVVIL6S3yQ2WZQR_2RUzj9lkDsHU232A&data=UlNrNmk5WktYejR0eWJFYk1Ldmtxa3I3b2NLb3FqZzgxT2xMLUQ4NC1YVDlFbkt2eVdhZ1llT0ppd0Utb1p5S1Z5aEZkbFU4MlhNOTVEbS1XU1hDV2RjaEdWaW9rNWN1QjdKYXoyTU4xbjJmV2lrdW43YjZWRFRRbHBOZ2pQSkdMay1ROHc4TG9GRQ&b64e=2&sign=afea15671c032b788fd08ac803fcaf91&keyno=0&cst=AiuY0DBWFJ7IXge4WdYJQSaYtyyri96Fm6Effi9Ek4NR372yfVCHsGiHXOs-5tv4S1vC7G6Q6Du2P07YhRfDD9Yb6vJQRFr02ZQXzKFr3Dj7Fuoh5oX8aMzdQjI4jCwjSxazBY1PY_uvC7Bpq1bNLV6XJdiJtBbemqW6X9php15FunqnRfM-ujMdeM649iYA&ref=cM777e4sMOAycdZhdUbYHtkusEOiLu3mdB1NJZzO2O7TUQKIEQANmPhoe47zDvBLLpgx4KfTM786o_W-nZso8Ka-2zpoO1Q9U3MBZ-OSU_tauhPXLEUEAAKzlPKsDDhFDFUGMIx5XWobwFFH4OZnoSap11QzozwIPLjKmsdsvuca4aghlfWDTQDbMnmdxCR88oZm319eqX-Eap0tPon1HBAIpQXVPiUUlsethviecLwTYMY8r_xO9P94Qxlrc3maMRwR4xEWsnY&l10n=ru&cts=1435491166066&mc=4.554453888703843:

 

"Родина блаженного Иеронима — незначительный городок Стридон, лежавший на границах Далмации и Паннонии. Время рождения этого великого отца Западной церкви точно неизвестно, как неизвестно точно и его мирское имя: вероятнее всего он носил имя Евсевия, в честь своего отца. Родители блаженного Иеронима принадлежали, как можно думать, к классу богатых отпущенников; они были христиане и своему старшему сыну дали строго христианское воспитание. «Я вскормлен, — говорил впоследствии о себе блаженный Иероним, — на кафолическом молоке с самой своей колыбели и был тем более предан церкви, что никогда не был еретиком». Начальное образование Иероним получил дома, причем учитель его, несмотря на суровость своего характера, сумел внушить талантливому ученику любовь к науке. Потом для завершения образования родители послали блаженного Иеронима в Рим. По обычаю времени в курс учения входили логика и, как главные предметы, грамматика и риторика; блаженный Иероним, кроме того, ознакомился и с учениями некоторых философов, но особенно много времени уделял он изучению красноречия; он посещал суды, чтобы послушать знаменитых судебных ораторов. Здесь же в Риме, в годы своей юности, Иероним положил начало своей библиотеке, которая во все время последующей жизни служила ему большим утешением...

...В 374 году Иероним решил поселиться в «сирийской Фиваиде» — пустыне Халкидонской (к Востоку от Сирии).
    Здесь он пробыл почти пять лет, живя, вероятно, в каком-либо монастыре и по временам оставляя его для пустынного уединения, одобряя общежитие и советуя его другим, блаженный Иероним, как показывает его «Жизнь Павла отшельника»...Умерщвляя плоть свою молитвой, суровыми подвигами поста, лишений и физическим трудом, блаженный Иероним в пустынном уединении всего себя посвятил изучению Священного Писания, пользуясь нужными для этого книгами из своей собственной библиотеки и библиотеки живших по соседству в Антиохии друзей, главным образом Евагрия. В это же время под руководством одного обращенного иудея он начал изучение еврейского языка, на котором, главным образом, написаны книги Священного Писания Ветхого Завета, последнее занятие для блаженного Иеронима служило и смиряющим средством: этой цели вполне соответствовали и унизительность изучения алфавита и немузыкальность слов еврейского языка, мало приятная для блаженнаго Иеронима, образовавшего свой слог на изучении лучших представителей классической литературы. К этому времени жизни блаженного Иеронима, вероятно, относится следующий замечательный сон, который он описывает таким образом:
    «Жалкий человек, — говорит он, — я постился как раз перед тем, как намеревался читать Цицерона. После многих, продолжавшихся по целым ночам бдений, после слез, исторгнутых из самого моего сердца воспоминанием о моих прежних грехах, я обыкновенно брался за Плавта. Если, придя в себя, я начинал читать пророков, то их грубая речь коробила меня, и так как я не видел света своими слепыми глазами, то думал, что это вина не моих глаз, а вина солнца. Когда оный древний змий таким образом искушал меня, около половины поста мое изможденное тело было схвачено лихорадкой семена, которой находились во мне, и без всякого облегчения она так питалась моими несчастными членами, что едва кожа держалась на моих костях. Между тем уже делались приготовления к моему погребению, и жизненный жар моей души едва теплился в незначительной теплоте моей груди, причем все тело мое холодело; и вот вдруг я был восхищен в духе перед судилище Божественного Судии, где был такой поток света и такой блеск славы от ангельских зрителей, что простершись на землю, я не смог поднять своих глаз. На вопрос о том, кто я такой, я отвечал, что я христианин.
   «Ты лжешь, — отвечал Спросивший, — ты цицеронец, не христианин; ибо где твое сокровище, там и сердце твое».
    — Мгновенно я онемел и под ударами (ибо Он повелел подвергнуть меня бичеванию) я еще более был мучим огнем совести, размышляя об известном стихе: «Во аде кто исповедует Тебя?» Но я начал кричать и под удары бича, громко вопя, говорил: «Помилуй меня, Господи, помилуй меня!»
    Наконец, стоявшие около меня, бросившись на колена к ногам Судии, умоляли Его простить мою юность и дать возможность раскаяться в моем заблуждении, а впоследствии — подвергнуть меня муке, если когда-либо буду читать книги языческой литературы. Сам я, который в этой смертельной нужде готов был обещать даже больше того, начал каяться и, призывая Его имя, говорил: «О Господи, если я когда-либо буду читать их, то да буду отвергнут Тобой!»
    Отпущенный после произнесения этой клятвы, я возвратился в высшую область воздуха и, к удивлению всех открыл свои глаза, залитые таким потоком слез, что мой страх убедил даже неверующих. И действительно, это было не сновидение и не простой сон, которыми часто обманываемся. Это судилище, перед которым я стоял, этот грозный суд, которого я опасался, есть мой свидетель; да не буду я опять никогда приведен на этот суд. Я признаюсь, что мои плечи посинели от побоев, что, проснувшись, я чувствовал самые удары и что отселе я читаю божественные книги с большей ревностью, чем раньше читал человеческие книги».
    Из пустыни Халкидской блаженный Иероним поддерживал общение с близкими ему лицами путем переписки, которой он пользовался как средством для горячего призыва к аскетическим подвигам. В этом отношении особенную известность получило письмо блаженного Иеронима пресвитеру Илиодору; в следующих пламенных словах он убеждает своего друга отречься от мира: «Долой с мольбами, прочь с ласками! Ты пренебрег мной, когда я просил тебя; быть может, ты послушаешь меня, когда я буду укорять тебя. Изнежившийся воин! Что ты делаешь в твоем предательском доме? Вот звук трубный раздается с неба! Вот с облаков сходит вооруженный Вождь для покорения мира! Вот обоюдоострый меч, исходящий из Его уст, разрушает все препятствия. А ты выходишь ли из комнаты на битву, из тени на солнце? Вот противник в самой твоей груди старается убить Христа... Хотя бы твой маленький племянник повис на твою шею, хотя бы с распущенными волосами и с разодранными одеждами твоя мать показывала тебе те груди, которыми она питала тебя, хотя бы твой отец лежал на пороге — перейди по его телу с сухими глазами и беги под знамя креста! В подобном деле единственная истинная сыновная любовь состоит в том, чтобы быть жестоким»...

 

Еще из другого интернет-источника  http://yandex.ru/clck/jsredir?from=yandex.ru%3Byandsearch%3Bweb%3B%3B&text=&etext=733.7ypt7L5qeh9yblpLQ1H1hiFC4PF3D-k0FcoNPUsbUcAZdiypD02wnSfxQkmC-NYKfeH_pJh8lFrLDvCFW95QmWcPHaD9fAXl_HJkK61LuFg.d83fbd3505ea7fda54def56f322980544e74c6c0&uuid=&state=PEtFfuTeVD5kpHnK9lio9b04eb9KTsJpEk3AFOuLWkb2A2ZADgA4gA&data=UlNrNmk5WktYejR0eWJFYk1LdmtxbjJJUVd5NDdfUUd1R25KVUJzTkdGVDRibm1SY1VmVm5FSkpGZS1nUVlER21RcDh1SUlSaW5zQ1NtTEtxUlhXMExxTi1jcjctLUlsb0VjbER5RmZGRUk&b64e=2&sign=59d4d607560cb86baf25e1c888c8c6fb&keyno=0&cst=AiuY0DBWFJ7IXge4WdYJQSaYtyyri96Fm6Effi9Ek4NR372yfVCHsGiHXOs-5tv4S1vC7G6Q6Du2P07YhRfDD9Yb6vJQRFr02ZQXzKFr3Dj7Fuoh5oX8aMzdQjI4jCwjSxazBY1PY_uvC7Bpq1bNLV6XJdiJtBbemqW6X9php15FunqnRfM-ujMdeM649iYA&ref=cM777e4sMOAycdZhdUbYHtkusEOiLu3mdB1NJZzO2O7TUQKIEQANmPhoe47zDvBLLpgx4KfTM786o_W-nZso8Ka-2zpoO1Q9U3MBZ-OSU_tauhPXLEUEAAKzlPKsDDhFDFUGMIx5XWobwFFH4OZnoSap11QzozwIPLjKmsdsvuca4aghlfWDTQDbMnmdxCR88oZm319eqX-Eap0tPon1HBAIpQXVPiUUlsethviecLwTYMY8r_xO9P94Qxlrc3maMRwR4xEWsnY&l10n=ru&cts=1435491917160&mc=4.861427826879137:

 

Нравственное христианское учение, излагаемое им главным образом в его многочисленных посланиях и письмах, имеет своим предметом не выяснение и изложение общих начал, а лишь разъяснение частных вопросов: о воспитании детей, о терпении в несчастиях, о непрестанном самоусовершенствовании и т.п. Особенно много писал он в посланиях о достоинствах девства и об иноческой жизни (против Гельвидия). В полемике его много остроумия и блеска: особенно замечателен спор его с Руфином, в котором последний отстаивал консервативные, по его мнению, начала церковного учения, а Иероним защищал свободу наследования на пользу церкви.

Из исторических сочинений Иеронима особенное значение имеет книга "О знаменитых мужах" ("De viris illustribus"), "Хроника" и "Жизнеописания отцов" ("Vitae patrum").

Первое содержит в себе драгоценные сведения (хотя и краткие) о жизни и сочинениях отцов церкви и церковных писателей первых четырех веков.

"Хроника" — в большей своей части — перевод сочинения Евсевия Кесарийского, но в последнем отделе (с 325 г. по 378 г.) составляет самостоятельный труд; все сочинение имеет задачей установить соответствие священной истории с сказаниями языческих историков.

"Жизнеописания отцов" имеют предметом жизнь египетских иноков. Дополнением к этому сочинению служит составленный блаж. Иеронимом "Мартиролог".

Главная заслуга блаж. Иеронима — в области изучения св. Писания. В этом отношении он стоит на той же степени исторического значения, как Василий Великий — в области христианского нравоучения, а Григорий Богослов — в области догматики.

Всех сочинений блаж. Иеронима, не считая мелких писем, около 180. Заслуживает внимания в мировоззрении Иеронима Стридонского его отношение к женщине. В то время, как его ученые друзья часто мучили его клеветой и сплетней, несколько благородных женщин (Павла, Агерухия, Евстахия, Маркелла) постоянно оставались неизменными его друзьями. Письма к ним блаж. Иеронима отличаются особенной задушевностью.

Прп. Иоанн Кассиан:

"Сочинения Иеронима сияют по всему миру как священные светильники; он - муж как учености обширной, так испытанного и чистого учения, учитель православных".

Свт. Димитрий Ростовский:
"пойду в сокровищницу святого Иеронима, хотя нищаго духом, яко законника, нищету хранить присягавшаго, но духовным имением не убогаго, и яко не последняго в Церкви Христовой учителя...".

Изменено 28 июня, 2015 пользователем Olga

[Olqa 13 242]

Протоиерей Артемий Владимиров. «Мой университет» (в книге батюшка рассказывает о годах своей учебы в МГУ им.Ломоносова):

«…В один прекрасный день передо мной на библиотечный стол легла книга неизвестного мне тогда автора – блаженного Феофилакта архиепископа Болгарского. Она называется «Благовестник». Раскрыв старинное издание, я увидел строчки славянского Евангелия от Матфея с кратким комментарием-изъяснением слова Божия этим дивным писателем позднего Средневековья. Меня настолько поразила глубина его мысли и предельная прозрачность истолкования, затрагивающая и нравственный, и исторический аспекты, что я непроизвольно схватил ручку и стал конспектировать первую главу! До сих пор у меня где-то лежат толстые тетради с переписанными от руки толкованиями блаженного Феофилакта на Евангелие от Матфея! Отмечу: поначалу почерк у меня был типично юношеский, неровный, с меняющимся наклоном букв, то круглый, то угловатый…Но постепенно рука становилась все тверже, а может быть, благоговейнее. Евангельские «глаголы живота вечнаго» были переписаны мною в тетрадь так старательно, как будто это был почерк какого-нибудь профессионального каллиграфа из дворцового приказа времен Ивана Васильевича Грозного, а не безусого посетителя университетской библиотеки.

Непонятным образом русские религиозные философы с их противоречивым, часто сбивчивым, но всегда искренним образом мысли отступали в тень, а на Tabula rasa (чистой доске) моего жадного до истины сердца все зримее проявлялись ясные, как день, и светлые, как солнце, заповеди Божии. Кропотливое изучение Евангелия с подробным и непревзойденным (по форме и содержанию) истолкованием умирило мятущуюся душу, привело к согласию ум и сердце, внесло во внутреннее пространство тот непоколебимый  мир Христов, который всего более свидетельствует нам об обладании Истиной. Мне было заметно, как с изменившимся мышлением становилось иным и мое слово. Уходили излишние эмоциональность и порывистость при разговоре, мысль обретала свое правильное выражение в логичном построении фразы. Сами слова как бы налились изнутри весом и смыслом. Казалось, что мне приоткрылись законы построения речи, равно и восприятие ее окружающими. По всем этим словесным признакам я с радостью  убеждался, что нащупал подлинную «золотую жилу» евангельского любомудрия.

 

Последним по порядку, но самым, пожалуй, дорогим обитателем университетской библиотеки явился для меня святитель Иоанн Златоуст с его гениальным (как сейчас принято выражаться) толкованием на книгу Бытия. Ветхий Завет, дотоле почти неудобочитаемый, стал для меня ослепительно ясной книгой, исполненной дивных богооткровенных свидетельств о Творце и воззванном Им к бытию мире. В моем домашнем архиве хранятся и эти, переписанные от руки, поистине духоносные толкования. Пусть и не в полной мере, но этот труд дал мне «ключ разумения» Книги книг. Не нагромождения фактов, имен и чисел, вовсе не связанных с нашей жизнью, не описание непонятных жестокостей в истории древних средиземноморских народов, но простое и убедительное свидетельство Божиих всемогущества, премудрости и неистощимого человеколюбия – вот что такое Библия! Златоустый великий учитель постепенно раскрывал мне действующее с математической строгостью нравственные законы, пренебрегать которыми – великая глупость, а соблюдать – истинное счастье для всякого разумного человека…»