13 января - день памяти архимандрита Павла (Груздева)

[inna d 4 938]

«Отношение к отцу Павлу было как к рентгену»

Игумен Иоанн (Титов)

Сегодня, в очередную годовщину отшествия ко Господу архимандрита Павла (Груздева), мы публикуем воспоминания о нем игумена Иоанна (Титова), наместника Ростовского Борисо-Глебского, что на Устье, монастыря.

Архимандрит Павел (Груздев)

В первый раз отца Павла я увидел в 1991 году в Спасо-Яковлевском монастыре. Он приехал на празднование тезоименитства игумена Евстафия[1] 3 октября и на праздник Димитрия Ростовского 4 октября. Тогда я еще был послушником. Каждой встречи с отцом Павлом все ждали с трепетом, потому что отношение было к нему как к рентгену: отец Павел мог видеть ту грязь, которую ты сам не замечаешь. Когда человек болен, с одной стороны, он должен узнать о болезни, чтобы вылечиться, а с другой стороны, страшно узнать. Именно такой страх был и у меня перед отцом Павлом.

  Показать содержимое

 

Когда отец Павел приезжал в монастырь, он по-доброму ко всем относился, старался приободрить, что-то сказать, кого-то потреплет по голове, слово скажет. А меня только благословит и все, да я и сам не шел на сближение. А я был уже одним из помощников отца Евстафия, и такая холодность отца Павла по отношению ко мне не ушла от его внимания. Он мне высказал, что неслучайно отец Павел держит меня на отдалении.

Когда я стал иеромонахом, то однажды, в 1993 году, мне необходимо было поехать к отцу Павлу. Беда постигла моего близкого родственника, племянника, он серьезно разбился на мотоцикле, и я поехал в Тутаев к отцу Павлу, чтобы просить его молитв. Отец Павел очень тепло меня встретил, благословил, обнял и спрашивает:

— Игумен?

— Да нет, отец Павел, какой же я игумен?

Он говорит:

— Игумен, игумен, — и так по плечу меня еще потрепал.

Потом пришли к нему в келью. Я стал рассказывать о цели моего приезда, просить, чтобы он помолился о племяннике. Тут он меня как холодной водой облил:

— Пусть помирает.

Я говорю:

— Отец Павел, он же молодой.

Отец Павел молчал минуты две, потом опять по плечу меня потрепал и говорит:

— Будет жить Лешка. Скажи, отец Павел за него молится. Мы еще и свадьбу сыграем.

Когда я приехал обратно в Яковлевский монастырь и позвонил сестре, то узнал, что на самом деле была серьезная опасность, но сейчас кризис миновал. Слава Богу, все случилось по словам отца Павла: Леша и выжил, и женился.

После этого разговора я как-то проще стал относиться к отцу Павлу и не такой страх был перед ним, но все равно благоговение и трепет остались.

Архимандрит Павел (Груздев)

В 1994 году осенью на тезоименитство отца Евстафия (тогда он уже был архимандритом, но еще не стал епископом), отец Павел возглавлял службу, был предстоящим, а мы сослужили. И вот отец Павел кивает мне, и я должен дать возглас. Я, желая показать свою ревность служения Богу и надеясь, что это понравится отцу Павлу, все свои душевные и телесные силы вкладываю в этот возглас и кланяюсь ему. Я надеялся, что отец Павел оценит мои старания, но тут он такую «похвалу» мне дает! Смотрит и говорит:

— Почему не кланяешься? Гордец! — и владыке Евстафию: — Он гордец и не кланяется.

А я только что поклонился! Думаю, значит, он не заметил. А отец Павел и еще что-то говорит по поводу моей гордости. Я начинаю оправдываться:

— Отец Павел, я поклонился.

Но это только усугубило мое положение. После его слов я думал, лучше бы мне умереть. Если бы кирпич упал, свод рухнул, это было бы уже счастье для меня.

Литургия заканчивается, я стою у престола ни жив ни мертв. Все пошли поздравлять отца Евстафия. В алтаре остались только отец Павел и я. Он на стульчике сидит, а я стою в другом конце алтаря, никак в себя не приду, двинуться с места не могу, потому что сил у меня уже никаких нет. И тут отец Павел подзывает меня к себе. Я подхожу. Как будто ничего до этого не было, он прижал меня к груди, так носом в лоб уперся, держит меня и говорит:

— Иди, поздравь отца-то. Ведь ты же вития. И что бы ни случилось, из монастыря не уходи. Вместе будьте. Не оставляй.

Я думаю: да, «вития», я вообще ни слова сказать не могу, никаких оснований для того, чтобы назвать меня «витией», не было ни до ни после. И я это осознавал. А вот сомнения тогда у меня были, на самом деле уже думал уйти в другой монастырь: чего-то стал накручивать, что не тем занимаюсь, слишком много ненужных хлопот, не за тем я пришел в монастырь, чтобы заниматься хозяйственными делами, и прочее... Но тут уже я от счастья воспарил, что отец Павел меня к груди прижал. Сил в ногах нет, идти не могу, но счастливый.

Потом приходит отец Евстафий в алтарь, смотрит на меня понимающими глазами: это, конечно, серьезно, от отца Павла такой разгон получить у престола. Праздники заканчиваются, и у нас с архимандритом Евстафием происходит серьезный разговор о том, что он слышал обо мне от отца Павла в алтаре. Я вижу, что он расстроен, помочь мне хочет, чтобы я в чем-то покаялся, что-то изменил в жизни. Все-таки он считал меня своим помощником и многое доверял, и вот начистоту решил поговорить со мной:

— Я же вижу, что отец Павел к тебе холодно относится. Бывает, с кем-то пошутит, кому-то что-то скажет, а тебя благословит и все. Может, что-то есть, о чем ты забыл, подумай.

А я отцу наместнику ничего сказать не могу, просто я рад, пребываю в том состоянии, когда отец Павел меня обласкал, прижал к груди, слов-то больше не надо никаких и говорить мне не хочется ничего...

Через две недели, 17 октября 1994 года, отец наместник, приехав из епархии, позвал меня к себе в приемную для обсуждения монастырских дел. Под конец разговора он говорит:

— На, почитай.

Дает мне документ, и я читаю указ о своем назначении игуменом Борисо-Глебского монастыря[2]. На меня это не произвело никакого впечатления, и я сказал, что у меня на это нет здоровья.

Архиепископ Михей (Хархаров), игумен Феодор (Казанов), мать Феврония, игумен Иоанн (Титов) и братия Борисо-Глебского монастыря

После этого разговора отец наместник уехал на две недели на Валаам, оставив меня за старшего в монастыре. Однажды под вечер я поехал в епархию к владыке Михею[3] с твердым намерением убедить его, что мне не по силам игуменство в Борисо-Глебском монастыре. Около часа прого­ворили мы с владыкой. Он рассказывал о своем игуменстве в Жировицком монастыре. В конце разговора владыка мне говорит:

— Ну, ты попробуй, уж если не справишься... отказаться никогда не поздно.

После приезда отца Евстафия мы с ним поехали к отцу Павлу по поводу указа о переводе меня в другой монастырь. Мы были уверены, что отец Павел не благословит. Я помнил его слова, сказанные тогда в алтаре, чтобы от отца Евстафия не уходить и быть вместе.

Когда мы приехали к отцу Павлу и рассказали ситуацию, он говорит:

— Указ получил? Получил. Вот так и поступай. Попробуешь открутиться, перед Богом отвечать будешь. Велик преподобный[4] перед Богом, что бы ни случилось, от преподобного не уходить!

Я попытался объяснить, что это неполезно для Спасо-Яковлевского монастыря, что братию раздергивать смысла нет. Отец Павел ничего этого не слушал.

Сели за стол, посидели, а потом он стал говорить обо мне такие слова, которые я совершенно не заслуживал. И тогда не заслуживал, и сейчас тоже не заслуживаю. Когда поехали назад, отец Евстафий мне сказал:

— Ты забудь те слова, которые отец Павел говорил. Это он для меня говорил, а не для тебя.

Этим отец Павел как бы реабилитировал меня перед отцом наместником, что во многом повлияло на наши с ним отношения, которые имели большое значение для возрождения монашеской жизни в обители Борисо-Глебской и для меня лично. Я понимаю, что не по моим заслугам что-то дается, отец Павел хотел поддержать монастырь, в который я был назначен игуменом. Так отношения с отцом Евстафием, которые на какое-то время охладели, выровнялись. Меня перевели в Борисо-Глебский монастырь, и я вскоре туда переехал.

Игумения Толгского монастыря Варвара (Третьяк), архимандрит Павел (Груздев), архимандрит Евстафий (Евдокимов), игумен Иоанн (Титов)

Каждый месяц мы с отцом Евстафием ездили к отцу Павлу, а потом, когда отец Павел болел, уже почти каждую неделю бывали. За трапезой у отца Павла мы получали духовные уроки монашеской жизни, опыта которой к тому времени почти никто не имел. У отца Павла был тот монашеский дух, без которого невозможно стать монахом. А мне просто необходимо это было почувствовать, ведь, когда имеешь ответственность за обитель и нет опыта, — это страшно. Можно жить по букве, но откуда-то надо еще напитаться и духом. И вот за столом у отца Павла главной была не трапеза, за которой мы сидели и разговаривали о своих делах, а главной была счастливая возможность напитаться монашеским духом от отца Павла. Все сидящие за столом это, конечно, понимали. Он стремился напитать пищей духовной, осознавая, что уходит и надо научить людей жить по-христиански.

То, что говорил отец Павел, сначала, может быть, и не воспринималось, но чувствовалось — чувствовалась радость общения, жажда этого общения. А через какое-то время уже разузнавалась и польза. Иногда слова отца Павла осознавались только через годы. Они и были сказаны для того, чтобы когда-либо они оказали помощь, чтобы на эти слова можно было опереться.

Из тех уроков, которые отец Павел преподал мне, некоторые стали совершенно необходимы. Не знаю, как бы сложилась жизнь в монастыре без того, чему научил отец Павел. Когда не совсем уверен, правильно делаешь или нет, и не на что опереться, то ошибки могут быть очень серьезными. Я благодарен Господу, пославшему мне опору, когда я стал наместником. Я понимал, что без отца Павла, отца Евстафия и их поддержки мне не выстоять. Отец Павел, например, го­ворил слова, которые не сразу воспринимались, но запомнились и потом помогли выстоять:

— Три монаха — это монастырь. Три монаха да пять полудурков — какой монастырь?!

И в подтверждение своих слов про Варлаамо-Хутынский монастырь рассказывал:

— В Варлаамо-Хутынском в последнее время три монаха было, но какой высокой жизни был монастырь! А тридцать монахов где теперь наберешь... Колхоз... Пусть у тебя будет три монаха, но пусть это будет монастырь.

Так он предупреждал меня, чтобы я не смущался малолюдностью. Его слова давали какую-то перспективу, и не было безысходности. Он говорил:

— Даст Бог, потом и старые монахи придут. А, может быть, и с Афона.

Думаю, слова отца Павла о старых монахах можно отнести к отцу Афанасию[5], архимандриту Троице-Сергиевой лавры, который в последние годы своей жизни приезжал пожить в нашем монастыре. Более сорока лет он провел у мощей преподобного Сергия, 14 последних лет он был старшим в Троицком соборе. Его советы, беседы тоже были для меня уроками монашеской жизни. Отец Афанасий, как и отец Павел, тоже, казалось бы, иногда рассказывал ни о чем. Но в этих рассказах был дух монашеский. Он вспоминал о том, как пришел в Лавру и застал там 70 человек еще прежних монахов — «старичков», как он говорил. И какое же было отношение молодой братии к этим монахам! Отец Афанасий рассказывал, что он чувствовал, видя старого монаха впереди: надо выполнить какое-то послушание, казалось бы, бегом надо сделать, а впереди идет монах, настоящий старый монах, — он говорил: «как Ангел». Говорит: «Идешь и дыхнуть боишься, чтобы как-то не потревожить его и ждешь, когда он пройдет, чтобы не обгонять его. А если идет навстречу, поклон делаешь до земли». Это было благоговейное и трепетное отношение к подвигам, которые они несли, к тем годам жизни, которые они прожили, пройдя через тюрьмы и лагеря. Отец Афанасий, сопоставляя сегодняшнюю жизнь в монастырях с той жизнью, говорил: «А теперь что? Теперь молодой насельник может похлопать по плечу старика и не задуматься, сколько ему лет и кто перед ним». Отец Афанасий в Борисо-Глебском монастыре находил покой, его тянуло сюда, но он не мог оставить Лавру, преподобного Сергия. Отец Афанасий привел меня к архимандриту Кириллу (Павлову). За это я гоже благодарен Богу: не было бы общения с отцом Павлом, наверное, не было бы у меня и встреч с этими старцами.

Отец Афанасий (Алафинов) с иконой Воскресения Христова. 1984 г.

По многим вопросам слова отца Павла всплывают в памяти именно когда нужно. «А зачем мне это все?» — именно так я несколько раз думал, когда мне отец Павел о чем-то говорил. Казалось бы, забытое совершенно когда-то, ненужное. Через два-три года, через пять лет эти слова становились настолько важными, что решали какую-то проблему. Вспоминаешь, что отец Павел эго говорил, начинаешь думать о нем, ощущаешь необходимость в его молитвах и чувствуешь, что помощь от него идет. После поездок к нему на могилку тоже обычно решались проблемы.

Я думаю, многие могут об этом сказать. Все, кто имел общение с отцом Павлом, все, кого он в свое время поддержал, как-то между собой связаны. Иногда встречаешься с человеком, общаешься с ним и чувствуешь к нему симпатию, а потом узнаешь, что отец Павел в жизни этого человека тоже сыграл серьезную роль.

С другой стороны, люди, которые не знали отца Павла, а только слышали рассказы о нем, не видели, как он относился к людям, в каком контексте произносил те или иные слова, пересказывая что-то об отце Павле, иногда теряют самое главное, его дух. Вот, говорят, что отец Павел ругался матом. С кем, как и для чего? Наверное, для того, чтобы людей усовестить. И если после этого у собеседника отца Павла не было желания ругаться, то это что-то значит! Говорили, что отец Павел мог выпить. Но если люди, с которыми он сидел за столом и выпивал, после этого знали меру, то это тоже много значит.

Когда у отца Павла просили молитв, он говорил, показывая на сердце: «Вы у меня здесь».

Борисоглебский монастырь. Фото: А. Поспелов / Православие.Ru

И, конечно, я думаю, он чувствовал свою ответственность и за монастырь, в который меня назначили игуменом. Последние годы жизни отца Павла совпали с возрождением Борисо-Глебской обители и с моим здесь игуменством. И то, что отец Павел так тепло и живо проявлял участие к жизни монастыря, я считаю не своей заслугой, а необходимостью монастырской.

Зная, что у меня нет опыта и поэтому можно навлечь многие скорби и беды, набирая братию, отец Павел говорил:

— Не бойся десять праведников за ворота выставить: праведника Господь не оставит, праведнику за то венец и тебе награда — о стаде радел. А бойся волка и паршивую овцу в стадо запустить — стада лишишься.

Какая это была поддержка, невозможно представить человеку, который не был в моей шкуре, не ощущал возложенной ответственности. Ведь народ в монастырь шел разный. Иногда приходит вроде благочестивый человек, ты ему отказываешь, чувствуя какую-то тревогу, а уходит он, ругаясь матом.

Отец Павел говорил, что наместник должен и палку показывать, тогда увидишь, овечка это или волк: если зубы оскалила, значит, волк. Наместник должен пасти овец и выгонять волков. Трудно пойти на такой шаг, чтобы кого-то не «допустить к Богу», как все говорят обычно, приходя в монастырь. Это уже потом, имея опыт, можно как-то в ситуации разобраться и увидеть, что, чем человек более дерзкий, чем меньше в нем благочестия, тем меньше в нем желания работать Богу. Многие свою дерзость выказывают за дерзновение служения Богу. И когда мне начинали говорить: «Такой-сякой, к Богу не пускаешь», я думал: значит, не туда идешь или не оттуда, потому что к Богу не пустить нельзя; еще раз десять придешь, кого надо, палкой не выгонишь, а за каждым бегать и зазывать калачом — калачей не хватит. Я словами отца Павла неоднократно таких людей ставил на место. Такие поучения в двух-трех словах и составляют основу нашего отношения к жизни. Пока на память что-либо приведешь из прочитанного... А тут: «Не бойся десять праведни­ков выгнать, бойся одну паршивую овцу или волка в стадо запустить» — и все становится на свои места. Во многих случаях слова отца Павла, не понятые сначала, потом давали свои плоды как семена.

Можно много прочитать, все это в памяти, может быть, отложится, но будет грузом, который тащишь, которым можно пользоваться, чтобы показать свои знания, но никак нельзя применить этот багаж. А слова отца Павла часто были кратки и всегда полезны. Например, по поводу того, нужно или нет интересоваться врагом рода человеческого. Стало очень много книг выходить о мире демонов, и очень многие стали интересоваться. Книги эти читались как романы. И у меня тоже интерес к этому был: врага, мол, надо знать. Отец Павел четко все расставил на свои места:

— Мы ленимся о Боге узнать, а туда лезем.

Игумен Иоанн (Титов), наместник Борисоглебского монастыря Фото: А. Поспелов / Православие.Ru Все так просто. В двух словах. Если мы туда лезем, то и получаем. Если мы всматриваемся в бездну, то и бездна всматривается в нас. Не лезь, не смотри туда, а смотри на Бога, смотри туда, куда святые зовут.

Поразили меня несколько случаев со святынями, которые благословил мне отец Павел еще задолго до своей смерти, а потом, казалось, об этом забыл.

За полгода, а может быть, и больше, до смерти отец Павел благословил мне икону преподобного Дорофея Югского, которая была написана в Мологском монастыре, где одна из его тетушек была старшей над иконописцами. Отец Павел однажды взял эту икону и сказал:

— Это вот тебе.

Потом посмотрел и добавил:

— Надо бы, конечно, ее подреставрировать, — и поставил опять себе на столик. Потом говорит: — Ну, ничего, подреставрируешь.

Через какое-то время отец Павел, глядя на Шестоковскую икону Божией Матери, написанную на холсте, которая была прибита на стену перед его коечкой в сторожке, сказал:

— Вот у отца Евстафия есть Шестоковская, у отца Григория есть, это — тебе. Ну, потом возьмешь, она у меня к стене прибита.

За несколько месяцев до смерти отца Павла мы с отцом Евстафием были у него. Он сказал:

— У меня вот вам по мантейке есть. Ну, потом разбирать вещи будут, тогда получите, не сейчас. Вещи перевозили, их сложили и сейчас трудно найти.

Все это вскоре забылось: ну, пообещал и пообещал. А после смерти отца Павла в день его похорон отец Евстафий после поминальной трапезы, обращаясь к брату отца Павла Александру Александровичу, к Марье Петровне (будущей монахине Павле, келейнице отца Павла), говорит:

— Мне ничего не надо. Только мантию, в которой я служил первую панихиду об отце Павле и посох его.

На поминальной трапезе по отцу Павлу (Груздеву)

Стали искать мантию и посох, и не могли найти. И тут отец Евстафий бросил взгляд на занавеску у окна — а там на гвоздике висят две мантейки. Не знаю, каким образом они там оказались. Отец Евстафий снимает эти две мантейки, и тут мы вспоминаем, что отец Павел нам их обещал. Отец Евстафий говорит:

— Ничего мне больше не надо, вот, я беру одну мантейку, а одну отцу Иоанну даю.

И надел эту мантейку, привез в свой монастырь и повесил у себя в келье.

На девятый день сидим за столом на поминальной трапезе, а в келье отца Павла разбирают вещи Толя, Володя Белов, отец Григорий, Марья. И Володя Белов берет икону преподобного Дорофея Югского, которую отец Павел мне давным-давно обещал, и говорит:

— Мне ничего не надо. Я вот возьму одну иконочку.

Я смотрю: это та самая иконочка, которая, вроде, мне благословлена была. Сердце немножко екнуло, вспомнилось, что мне отец Павел ее благословил. А дальше произошло совершенно непонятное. Владимир говорит:

— Ну, я беру эту икону, — подходит с этой иконой к столу, — и отдаю ее отцу Иоанну.

Его не было, когда отец Павел мне благословлял эту икону, и я-то подзабыл это все!

Через какое-то время отец Григорий с Толей снимают со стены Шестоковскую икону. Толя говорит Марии Петровне:

— Дай какую-нибудь скатерочку икону закрыть.

Я смотрю, а эта икона тоже уже благословлена была мне. А Толя заворачивает ее в скатерку, подносит и вручает мне. Вот так ко мне и Шестоковская икона пришла. А потом пришли четки отца Павла, скуфейка, потом Александр Александрович привез коврик из кельи отца Павла, потом Толя привез любимые ботиночки отца Павла 30-х годов, сапоги и кофту, в которой я потом к отцу Николаю ездил на Залит.

Отец Николай[6] поразил меня своим серьезным отношением к святыне. Я-то скуфейку отца Павла носил два года, не снимая, потому что недосуг было купить другую: хорошо подошла, носил и носил. А ботинки с сапогами Толя привез и говорит: сам или кто-то из братьев поносит (слава Богу, хватило других сапог, чтобы оставить эти целы!). Так и кофточку отца Павла я надел, когда к отцу Николаю поехал, не потому только, что для меня это была святыня, а потому еще, что она теплая и ничего другого не нашлось одеть в тот момент.

Протоиерей Николай Гурьянов

Когда я приехал к отцу Николаю, он снял с меня скуфейку, надел на себя и говорит:

— Вот хорошая скуфеечка-то, потому что простая. В такой и ходи.

А перед этим мне пытались подарить скуфейку, отороченную хорошим мехом, но я от нее отказался: за такую скуфеечку отвечать придется. Ну, и сказал отцу Николаю, что вот кофточка-то тоже отца Павла.

И отец Николай без того юродства, которому мы бываем подвержены, когда говорим о чем-то святом, а показывая, насколько для него это важно, сказал:

— Батюшка, благословите приложиться.

Взял кофту, которая была на мне надета, и приложился к ее краю как к святыне. Для меня это было уроком, чтобы мы посерьезнее относились ко всему, что освящено молитвой, с благоговением, чтобы не юродствовали. Тем более, отец Павел не раз говорил: «Сейчас юродивых нет, сейчас одни полудурки». Два слова, но на место ставят. Отец Николай не встречался с отцом Павлом, но говорил о нем как о человеке великого духа и святой жизни.

И еще невозможно не сказать о том, как отец Павел уже после смерти дважды являлся мне во сне. Не знаю, насколько это можно назвать сном. Оба раза это была болезнь, оба раза перед праздниками. Один раз на память Александра Невского, в ночь на 12 сентября. В другой раз в ночь на память святителя Иакова, в декабре. Про этот случай я расскажу.

Как-то приехал я к отцу Евстафию в Спасо-Яковлевский монастырь по делам. Я знал, что еще при мне туда было взято ящика два-три шаровых кранов, и сейчас я хотел попросить их у отца Евстафия для Борисо-Глебского монастыря:

— Отец наместник, благословите 20–30 шаровых кранов.

Он говорит:

— Нету.

Я ничего не ответил ему, но про себя подумал: «Зажал». Ну, ладно, виду не показал. Чувство не очень легкое после этого настало, стало меня немножко подкручивать. На обратном пути я заехал в Залужье. Там какая-то организация разваливалась, и мне там надавали этих кранов и еще чего-то — как из рога изобилия. Я думаю: ну, ладно, и сами с усами, и без вас проживем.

После этого я стал реже ездить в монастырь к отцу Евстафию. И вот на день памяти святителя Иакова собрался я ехать в Яковлевский монастырь. Накануне служили мы вечернюю службу у себя в монастыре, а утром, думаю, поеду на Литургию в Яковлевский монастырь. И вот после службы я очень сильно заболел, был в полуобморочном состоянии. Лежу в келье ночью, то проваливаюсь, то опять прихожу в себя, температура высоченная. Свет горит, келейка маленькая. В один из этих провалов, когда я сознание терял, я буквально наяву вижу отца Павла в доме моей покойной тетушки. Открываю дверь из комнаты на кухню и смотрю: за столом у самовара сидит отец Павел: фланелевая рубашка, валенки. Я настолько не ожидал его там увидеть, что растерялся, стою в дверях. Отец Павел почувствовал, что кто-то вошел, поворачивается и говорит:

— Ну, проходите.

И вот, я прохожу, складываю руки и, как обычно:

— Отец Павел, благословитё.

Архимандрит Павел (Груздев)

И подсовываю руки под благословение, потому что он без очков сидит, да и в очках-то уж плохо видел. И тут я сталкиваюсь с его взглядом, пристально всматривающимся в меня. Я был поражен тем, что его глаза совершенно зрячие, что он все видит. Я это ясно понимаю, но не успеваю ничего еще ответить. Отец Павел благословил, прижимает к груди, как тогда в алтаре было и потом как неоднократно бывало, стискивает в своих объятиях, я стою на коленях перед ним, носом он упирается мне в лоб, и я, вспоминая его слова «Проходите», говорю:

— Отец Павел, я один.

Потому что все время мы с отцом Евстафием приезжали. Он еще крепче меня прижимает и говорит:

— Знаю.

Начинает постукивать по спине, так хорошо колотит, по-отцовски, чтоб пролетело все, что было. И произносит слова, которые врезались в память на всю жизнь:

— Не потеряйтесь.

И тут я оказываюсь опять у себя в келье, смотрю на потолок, на лампочку, чувствую запах отца Павла в келье и слышу отзвук его слов. Я был сильно поражен, почувствовал, что я выздоравливаю, как и тогда в алтаре, мне было спокойно и радостно. Правда, поехать в тот день на службу в Яковлевский монастырь я не смог.

Через некоторое время приехал я в Ростов, в монастыре какая-то надобность заставила меня пойти в ту башню, где разная сантехника находилась. Я взял ключи, зашел, посмотрел — а ящиков-то с кранами действительно нет. Потом отцу Евстафию я все рассказал: и о том, что видел отца Павла, и о своих подозрениях, и что сейчас я в самом деле не увидел этих кранов. Отец Евстафий говорит:

— Я ж тебе говорил, что я их отдал.

Неизвестно, что было бы, если бы не явился отец Павел. Он опять поддержал меня: среди множества бытовых суетных проблем надо было не потеряться с теми людьми, с которыми свел Господь.

Когда отец Павел приезжал в Спасо-Яковлевский монастырь, он не раз говаривал: «Мученики, мученики». А в последнее время очень часто пел песенку: «Приезжает товарищ Сталин, приезжает отец родной». И когда я был уже в Борисо-Глебском монастыре, отец Павел тоже неоднократно пел эту песенку, а потом добавлял: «А, может, и обойдется. Велик преподобный пред Богом. Что бы ни случилось, от преподобного не уходите».

В самых трудных ситуациях всегда вспоминались слова отца Павла о том, что надо выстоять, что дело не в числе, не во внешней мощи, а в том духе, который есть на этом месте.

Игумен Иоанн (Титов)

Архимандрит Павел (Груздев). Документы к биографии. Воспоминания о батюшке. Рассказы отца Павла о своей жизни. М.: Отчий дом, 2005. С. 89–103.

13 января 2021 г.

 

[1] Евстафий (Евдокимов; род. 1951), архиепископ Александровский и Юрьев-Польский на покое. Ныне — почетный настоятель подворья Свято-Троицкой Сергиевой лавры при храме Корсунской иконы Божией Матери в с. Глинково Сергиево-Посадского района Московской области. — Ред.

[2] Основан в 1363 г. по благословению прп. Сергия Радонежского, указавшего пустынникам Федору и Павлу место для постройки храма во имя свв. блгвв. кнн. Бориса и Глеба. Монастырь процветал под покровительством царского рода Рюриковичей, связанного со свв. страстотерпцами кровными родственными узами, но с 1764 г. начал быстро приходить в упадок. После 1917 г. обитель была упразднена, в 1995 г. возвращена РПЦ.

[3] Михей (Хархаров; 1921–2005), архиепископ Ярославский и Ростовский. Управлял Ярославской епархией в 1993–2002 гг. Владыке Михею посвящено множество материалов на портале Православие.Ru, напр., воспоминания его келейника игумена Феодора (Казанова), ныне – митрополита Волгоградского и Камышинского): «Владыченька» // https://pravoslavie.ru/65115.html — Ред.

[4] В XVI в. в Борисо-Глебском монастыре подвизался в иноческом чине прп. Иринарх. Стяжав подвижнической жизнью благодатные дары, прп. Иринарх был вознагражден и даром прозорливости. Его мощи почивают под спудом. Память 13 (26) января.

[5] Афанасий (Алафинов; 1932–2002), архимандрит Троице-Сергиевой лавры, почти 40 лет нес послушание в Троицком соборе у мощей прп. Сергия. — Ред.

[6] Протоиерей Николай Гурьянов (1909–2002), известный старец, с 1958 г. и до самого отшествия ко Господу служил на острове Залит. О нем см. подборку материалов: «Памяти протоиерея Николая Гурьянова (+24 августа 2002 года)» // https://pravoslavie.ru/55660.html — Ред.

 

 

https://pravoslavie.ru/136677.html