Отец Павел Груздев
К святым, которые на земле, и к дивным Твоим – к ним все желание мое.
(Пс. 15,3)
Как-то я узнала, что в доме знакомого нам священника гостит весьма почтенный старец. Я поехала к Шатовым с сильным желанием увидеть еще раз в жизни избранный сосуд Божией благодати. Иной раз мы хоть встречаемся где-то, среди суеты мирской, со святыми людьми, но высота их духовная не открывается нашим очам. Как сквозь грязные, тусклые очки смотрим мы на человека. Он кажется нам ничтожным, порочным, подобным всем другим, окружающим нас. Увидеть же Божий огонь, согревающий душу ближнего – это дар от Господа. Получив же этот дар, узрев огонь Духа Святого в сердце другого человека, хочется показать людям этот Свет, сказать: «Смотрите, в наш век родился и вырос этот человек, в век общего отступления от Бога, от веры. Находясь долгие годы среди падших людей, среди воров, бандитов, в концлагере, без церкви, в тяжелом труде, человек этот сумел сохранить в чистом сердце своем Любовь к Богу, Любовь к людям – то есть святость своей души».Всего два раза по часу сидела я у постели уже слабого и больного отца Павла, но то, что я от него услышала, образно осталось в моей памяти. Постараюсь красочно описать это, да святится в душах наших Имя Господне. (из воспоминаний Н.Н.Соколовой, сайт "Православие и мир"):
...«А мне хотелось получить хоть какую-то весточку о своих, – рассказывал отец Павел. – И вот, как придет в лагерь новый этап заключенных, я бегу и спрашиваю: нет ли среди них ярославских. Однажды я увидел среди вновь прибывших молодую девушку, которая горько плакала. Я к ней подошел и с сочувствием спросил, о чем она так убивается. А она просто очень кушать хотела, ослабела от голода, и очень ей обидно было, что какой-то хулиган вырвал у нее из-под мышки буханку хлеба и скрылся в толпе. И никто ее не пожалел, никто не осмелился выдать вора, никто не поделился с нею хлебом. А этих людей долгие дни везли из Белоруссии и последние три дня в пути не выдавали им хлеба. Вот все и отощали, обозлились, окаменели сердцами. Я побежал в свою каморку, где у меня был спрятан кусок от недоеденного пайка, принес и подал хлеб девушке. А она не берет: «Я, – говорит, – честь свою за хлеб не продаю». «Да я от тебя ничего не требую», – говорю я. Но она – ни в какую! Жаль мне ее до слез стало. Я отдал хлеб знакомой женщине, от которой девушка и приняла его. А сам я упал на свою койку и долго-долго рыдал. Я ведь монах, я не знал чувства к женщине, но кто в это верил!».
А несчастная девушка была среди заключенных, прозванных «колоски». В начале 30-х годов колхозные поля убирались техникой. Нуждающиеся голодные крестьяне после уборки урожая снова приходили на пустые поля. Они подбирали в пучки случайно упавшие по сторонам от машины колосья с зернами, несли их домой. В селе крестьян этих арестовывали как «посягнувших на колхозное добро». Сгнили б колосья на поле, так никто бы о том из властей не пожалел. Но сердца властей были настолько очерствелые, что за пучок колосьев мать отрывали от детей, детей забирали от родителей, бедных старух сажали в тюрьмы и потом всех «провинившихся на поле» везли в далекие края, в ссылку на долгие годы. Вина этих людей состояла в том, что они от голода готовы были собрать спелые зерна из колосьев и, размолов их, испечь себе хлебные лепешки.
Отбывая срок своего заключения в лагере, Павел помогал заключенным, чем мог.
Впоследствии он рассказывал нам:
- Пути, которые я обходил, шли через лес. Летом ягод там было видимо-невидимо. Надену я накомарник, возьму ведро и принесу в лагерную больницу земляники. А черники и по два ведра приносил. Мне за это двойной паек хлеба давали – плюс шестьсот граммов! Запасал я на зиму грибы, всех солеными подкармливал.
Я спросила батюшку:
- А где Вы соль брали для грибов? Он ответил:
- Целые составы, груженые солью, шли мимо нас. Соль огромными комьями валялась вдоль железнодорожного пути, в соли нужды не было. Выкопал я в лесу яму глубокую, обмазал ее глиной, завалил туда хворосту, дров и обжег стенки так, что они у меня звенели, как горшок глиняный! Положу на дно ямы слой грибов, солью усыплю, потом слой жердей из молодых деревьев обстругаю, наложу жердочки, а сверху опять грибов, так к осени до верху яму набью. Сверху камнями грибы придавлю, они и дадут свой сок и хранятся в рассоле, закрытые лопухами да ветвями деревьев. Питание на долгую зиму! Так же и рябину припасал – это витамины. Слой веток рябины с ягодами, слой лапника – так целый стожок сделаю. Грызуны – зайцы, суслики – боятся иголок ели и не трогают моих запасов. А вот плоды шиповника хранить было трудно: в стогах шиповник гнил, а на воле его склевывали птицы, грызуны уничтожали. Но я и шиповника много собирал для лагерных, и голубики, и брусники, только малины в том лесу не было.
Окончилась война, окончился и срок ссылки отца Павла. Его привезли в Москву, но свободы он не получил. Отец Павел был снова отправлен в ссылку, но уже в Казахстан.
В вагоне для заключенных, называемом «душегубка», отец Павел ехал в течение двух месяцев до города Павловска. Среди бандитов и воров, озлобленных, больных, голодных, терпя то холод, то жару, грязь и смрад, время для отца Павла тянулось мучительно долго. Отрадой была только сердечная молитва да общество двух священников, которые ехали в одном вагоне с отцом Павлом.
Наконец поезд остановился. Заключенных выпустили, выстроили, начали проверять по спискам. Их строили в колонны и под конвоем уводили. Куда – никто не знал, кругом простирались голые бесконечные степи. К вечеру вокзал опустел, на перроне осталось три человека, которые в списках преступников не числились. То были два священника и отец Павел. Они обратились к начальству с вопросом:
- Куда нам деваться? Документов у нас нет, кругом чужие места.
- Идите сами в город, там в милиции спросите, – был ответ.
Отец Павел рассказывал так: «Настала ночь. Кругом тьма непроглядная, дороги не видно. Усталые от двухмесячной тряски в вагоне, опьяненные свежим воздухом после духоты и смрада в поезде, мы шли медленно и вскоре выбились из сил. Мы спустились в какую-то ложбину, упали на душистую траву и тут же заснули крепким сном. Я проснулся до рассвета и увидел над собой звездное небо. Давно я его не видел, давно не дышал свежим воздухом. На востоке показались яркие полоски зари. «Господи! Как же хорошо! Как прекрасно душе среди природы», – возблагодарил я Бога. Оглянулся вокруг: вдали еще ночной туман все застилает, а рядом блестит полоска реки. На пригорке отец Ксенофонт стоит на коленях и Богу молится. А другой мой спутник к воде спустился, белье свое стирает. А уж какие мы были грязные и оборванные – куда страшнее нищих! С радостью вымылись мы в речной воде, выстирали с себя все, разложили сушить на травушке. Взошло солнце и ласкает нас своими горячими лучами. «Наступит день, тогда пойдем в город искать там милицию, – думаем мы, – а пока еще все спят, Богу помолимся». И вдруг слышим мы: «Бум, бум!» – плывут по реке звуки колокола.
- Где-то вблизи храм! Пойдемте туда, ведь мы уже столько времени без Святого Причастия!
Рассвело. Мы увидели поселок, а среди него небольшой храм. Радости нашей было не передать! У одного из нас оказалось три рубля. Мы их отдали на свечи и за исповедь, больше у нас ни гроша не осталось. Но мы ликовали: «Мы с Богом, мы в церкви!». Отстояли мы обедню, причастились, к кресту подошли. На нас обратили внимание. Как стали все выходить, то нас окружили, расспрашивают. Народу было много, ведь был большой праздник. Нас пригласили за стол, стали угощать, с собой надавали пирожков, фруктов… Кушали мы дыни и плакали от радости и умиления: все кругом были такие ласковые, приветливые. Они нас ободряли, они узнали, что мы ссыльные, и жалели нас, так трогательно все было…
2 комментария
Рекомендованные комментарии
Join the conversation
You can post now and register later. If you have an account, sign in now to post with your account.
Note: Your post will require moderator approval before it will be visible.