Таблица лидеров

Уже не первый год по милости Божией наша Святая Церковь имеет свободу внешней деятельности, позволяющую возрождать порушенные здания монастырей и созидать новые. Но мы все помним тот древний монашеский девиз преподобного Венедикта Нурсийского, который гласит: ora et labora, то есть «молись и трудись». Причем повеление молитвы стоит на первом месте. Внешний труд созидания монастырских стен и дисциплины обесценивается без присутствия второй составляющей – молитвенного делания. Молитва не является даром только предыдущих поколений, молитва есть дыхание жизни каждого монаха, в том числе живущего в нынешние суетные времена. Как говорил старец Паисий Святогорец: «Молитва означает поместить Христа к себе в сердце, возлюбить Его всем своим существом. «Возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего, и от всея души твоея, и всею крепостию твоею, и всем помышлением твоим» (Лк. 10, 27), — говорит Священное Писание. Когда человек любит Бога и имеет общение с Ним, ничто земное его не прельщает. Он делается словно безумный. Поставь безумцу самую лучшую музыку: она его не трогает. Покажи самые прекрасные картины: он и внимания не обратит. Дай самые вкусные блюда, самую лучшую одежду, самые прекрасные ароматы: ему всё равно, он живёт в своем мире. Так и человек, имеющий общение с миром небесным: он весь там и ни за что не хочет с ним расстаться. Как нельзя ребёнка оторвать от объятий матери, так нельзя оторвать от молитвы человека, который понял её смысл. Что чувствует ребёнок в объятиях матери? Только тот, кто почувствует присутствие Бога, а себя почувствует маленьким дитём, может это понять». Монастырское богослужение, монашеское правило это не одолжение Богу, а жизненная потребность самого монаха, почувствовавшего, что без искренней и чистой молитвы он задыхается, его жизнь невозможна без постоянного общения с источником своего бытия и всякого блага — Богом. Поэтому так важен в жизни монаха момент его личного и очень интимного соприкосновения со Христом в келейной молитве. Того сладчайшего произнесения имени Иисуса Христа, которое мы читаем по четкам и которое собственно является молитвенным правилом. К сожалению, бытует ошибка, называющая монашеским правилом повечерие с тремя канонами. При всей любви к нашей дивной литургической сокровищнице, каноны не являются правилом, то есть образцом монашеской молитвы. Напротив, чувство, с которым мы произносим тексты общественного богослужения, поверяется по состоянию, достигаемому в тишине келейной молитвы, как это советует святитель Феофан Затворник: «Читай молитвы неспешно, внимай во всякое слово — мысль всякого слова доводи до сердца, иначе: понимай, что читаешь, и понятое чувствуй. В этом — все дело приятного Богу и плодоносного чтения молитвы». Нам нужно создать в наших монастырях все условия, необходимые для возгревания самой чистой умной молитвы. Нельзя, чтобы монастырь был подобием колхоза под благочестивой вывеской. От монастырей ждут не архитектурных памятников, не внешних красот, а спасающей, сильной молитвы. Было бы отговоркой считать, что отсутствие молитвы может быть объяснено отсутствием живого наставника и сформированной школы. Конечно, живой опыт молитвы передается быстрее и лучше. Но отсутствие рядом духоносного наставника все равно не является оправданием плохой и ленивой молитвы. Потому что каждый погибающий человек знает как кричать о помощи. Каждый искренно кающийся знает как плакать. Каждый любящий знает как об этом сказать. Так и каждый искренний монах знает как излить свою душу перед Богом. Как говорил старец Паисий: «Не Христу нужна наша молитва, а нам нужна Его помощь. Мы молимся, потому что так общаемся с Богом, Который нас сотворил. Если не будем этого делать, то впадём в руки диавола, и тогда горе нам. Видишь, что говорит авва Исаак? «Бог не спросит с нас, почему мы не молились, но почему не пребывали с Ним в общении и таким образом дали право диаволу мучить нас». Дай Бог, чтобы на пути такого естественного и органичного, но всё же искусства молитвы мы нашли духоносных помощников, нашли в себе силы преодолеть лукавство, лень и самооправдание, и помогли друг другу создать в наших монастырях такие условия, в которых бы внутреннее делание сияло ярче, чем наши купола. Кирилл, митрополит Екатеринбургский и Верхотурский

Грешить и каяться — такого пути к Богу мне мой духовный отец никогда не заповедовал, да пошлет ему Господь сугубую благодать за гробом, потому как почил он давно уже, прозорливец. Но вот о непрерывном покаянии он мне никогда не уставал напоминать. — Непрестанно кайся! Вот и весь сказ. Поначалу я долго своего духовного отца не понимал, ну как так? Разве можно непрестанно каяться?! Я что, Фреди Крюгер что ли какой-то?! А духовник, как нарочно… — Во всем кайся. Я опять в недоумении. А духовник меня потом вконец добил… — Кайся не рассуждая. Каждое свое чувство к Богу, каждую свою молитву — все, что ни делаешь перед Богом, все омывай самым глубоким покаянием. Иначе Господь повелит предать твою душу демонам на поругание, чтобы ты цену себе познал, что ты ничто. — Ну как это — не рассуждая? Я же образованный… Спорил со своим духовником, невзирая на его седины и на его Духовную Академию, которую он закончил, когда я еще под стол пешком ходил. А спорил оттого, что духовник мой, хотя и прозорлив был, да только уж был он крайне (почти до безумия крайне) прост. Пошутить он очень любил и просто на дух терпеть не мог показного благочестия. А когда он служил, так это просто порою одно искушение было… Многие искушались… и никто в нем Святого не видел. Это же какой позор был, когда у меня кто-либо из верующих спрашивал: — У тебя кто духовный отец? — Отец Федор (имя настоящее, оно не изменено — прим. автора). — Фи… — и все, кто ни спрашивал, тут же отходили от меня с презрением. Город, где он служил, — 350 тысяч населения, Священников тогда мало было в те времена, о всех прочих отцах легенды в городе ходили, какие они высокой духовной жизни. А отца Федора все считали за так… Мол, никто он. Бог не даст мне солгать, я был у него единственным духовным чадом. Он так прямо мне и говорил: — Сергей, ты у меня единственное духовное чадо, больше никого нет. А ведь в этом городе уже тридцать с лишним лет служу, — а у самого рот до ушей… Улыбается. Зато какие подводные течения церковной жизни мне мой духовник открывал (я тогда неофитом был, ясное дело, розовые очки на глазах были: «Все вокруг Святые, да и я вроде ничего»). А мой духовник терпеть не мог напускного благочестия. Розовые очки мои о том, как верующий народ НА САМОМ деле знает Евангелие и исполняет его, мой духовник с меня быстро снял… Да так СНЯЛ, что я это на всю жизнь запомнил. Он над напускным благочестием совершенно в открытую смеялся. Аккуратно, правда, он это делал, ненавязчиво. Возьмем, к примеру, клирос… Идет служба. Клирошане, ясное дело, «все в Боге душами летают» — это за версту было и видно, и слышно… Старательно так свои мелодии выводят. На лицах, ясное дело, едва-едва не нетварный Свет умиления. Подходит к ним отец Федор и на весь Храм: — Можно я вместе с вами попою?! А голос был у старика — не голос, а гром Небесный… Регент молодой, и отказать — не откажешь, протоиерей все-таки… Машет рукой — мол, «можно». Отец Федор начинает подпевать, у него исключительной силы БАС был… Вначале вроде ничего, слух у отца Федора был (как и обычно у всех украинцев) просто изумительный… Проходило минуты две-три, и все… Клирос как будто расстреливал кто на месте, никого не было слышно, а по всему Храму громогласно и победоносно раздавалось громоподобное: «Господи, по-о-о-о-милуй!!!» — протоиерея Федора. Заканчивается ектенья, а мне даже в Храме слышно, как регент начинает смирять разбушевавшийся ураганной силы голос о. Федора. — Батюшка, батюшка, потише, из-за вас же никого не слышно. — Да, да, хорошо!!! — на весь Храм. — Я потише буду!!! Проходит минута, две, ситуация один к одному повторяется, клирос «отдыхает». Кроме того, как самозабвенно громоподобный голос о. Федора выводит очередной тропарь, больше никого не слышно… и так непременно несколько раз сделает, пока его (едва-едва) угомонят. Регент чуть не в слезы… — Ну ладно, я в Алтарь пошел (опять на весь Храм). Отец Федор уходит в Алтарь, клирос облегченно вздыхает, богослужение продолжается. Зачем он это делал?! До сих пор не пойму. Да еще потом подойдет ко мне и непременно скажет: — Ну я сегодня ревел. Ну ревел… Как медведь!!! Никого не было слышно… Старой закалки был протоиерей, закончил Одесскую духовную семинарию, ясное дело, что при коммунистах… Ну и так далее. Такое иногда рассказывал, я порою не знал, где плакать, а где мне смеяться надо было. Ничего не хочу сказать плохого ни о ком из Священников (терпеть не могу, без всякого исключения, всех тех, кто осуждает Священство, и сам никогда этого себе не позволяю), но вот почему-то той свободы духа, которую я испытывал рядом с отцом Федором, я больше никогда ни с кем рядом не испытывал. Был, правда, один благочинный, удивительного смирения и удивительно печальной души человек, так я с ним тоже хоть редко, но все же спорил. А на других батюшек посмотришь и сразу понимаешь — «оракул», противоречить ему НИКАК нельзя; если он неправ, то лучше молчать, да молиться о спасении его души. А с отцом Федором я, правду сказать, очень часто (особенно поначалу) до хрипоты спорил. Спорил по-настоящему, всерьез. Не соглашался, упирался — и все. С места меня не сдвинешь. Упрямый был, как осел. А потом проходили годы, и я понимал ту правоту о. Федора, которая в меня в то время просто не могла уместиться. Именно отец Федор привил мне вкус к детальному, дотошному, внимательному исследованию Евангельских и Святоотеческих текстов. Он прямо так и говорил: — Нет ничего интереснее духовной жизни. Очень редко, но бывало и такое, что отец Федор признавал свою неправоту или свое незнание чего-то. Бывало, что прямо на службе подойдет ко мне и начнет пытать что-либо о духовной жизни. — А об этом ты, Сергей, знаешь что-нибудь? А про это слышал? А об этом что думаешь? О… а я об этом не знал… — искренно так. Он как ребенок вел себя порою. За это его никто и не уважал… А Господь сподобил меня видеть его во Свете благодати, точно так же, как и Мотовилов видел преподобного Серафима, как бы посреди ярко сияющего солнца, так что я и смотреть в глаза отца Федора не мог — такой силы Свет от него исходил. И еще раз я видел в Алтаре, как о. Федор причащался Огнем из Святой Чаши, а Огонь летал не только вокруг Чаши, но и вокруг всего тела батюшки. Понял я тогда, что на нем благодать особая (мы с ним в Алтаре вдвоем были), и избрал его себе в духовные отцы. Такая вот история. Бог, надеюсь, укрепит моих читателей поверить в то, что я ничего не преувеличиваю, а пишу, как есть, и, конечно, очень многое из наших отношений и бесед с батюшкой я никому никогда не открою. Не все смогли бы понести его слова… Выше всего он ценил в человеке невысокое мнение о себе и непременно непрестанный духовный плач о себе самом, к чему и меня мало-помалу приучил непокорного. ….............. Отрывок взят из моего «ДНЕВНИКА» полный текст см. по ссылке http://www.edinstva.ru/?p=9968