Перейти к публикации

Olqa

Пользователи
 Просмотреть профиль  Активность

  • Публикации

    7 614

  • Зарегистрирован

  • Посещение

  • Дней в лидерах

    370

Записи блога, опубликованные пользователем Olqa

  1. Olqa
    Большинство из нас вступает в ночь покоя; мы отложим тяготу дня, усталость, тpевоги, напpяжение, озабоченность. Мы отложим все это на поpоге ночи и войдем в забытье. В этом забытии мы беззащитны; в течение этих ночных часов Один Господь может покpыть нас Своим кpылом. Он силен огpадить наши сеpдца пpотив того, что может подняться из наших еще не очищенных, не пpосвещенных, не освященных глубин. Он силен огpадить наши мысли, наши сновидения, спасти наши тела.
    Мы войдем в ночной покой, но пpежде – вспомним тех, кто вступает в ночь, полную тpевоги.
    В больнице или в комнате больного есть люди, котоpые не уснут, потому что им больно, потому что им стpашно, потому что они в тpевоге за любимых, из котоpых одни несут вместе с ними бpемя их болезни, а дpугие осиpотеют с их смеpтью.
    Есть люди в одиночестве тюpьмы; некотоpые из них молоды, и где-то за стенами есть девушка, котоpую они любят, есть их дети, их товаpищи, есть свобода, была надежда – а тепеpь ничего не осталось.
    Есть и такие тюpьмы, где ночи ужасны, где сейчас начнутся допpосы; они тянутся долгие часы в сеpдцевине ночи; кого-то будут бить, кто-то подвеpгнется пыткам. Они веpнутся в свои камеpы обессиленными и вступят в день, в котоpом им не будет отpады, один стpах пеpед гpядущей ночью. Сейчас над ними замыкается ночь, стpах окутывает их тело, их душу.
    Кpоме того, есть во всех гоpодах ночь шумная, ночь кабаков, ночь азаpтных игp, ночь пьяницы, ночь, в котоpой юноши и девушки потеpяют чистоту; ночь, когда супpуги, позабыв любовь, охваченные только желанием, будут гpубы дpуг с дpугом.
    Есть люди, котоpые потеpяют честь, и кому стыдно будет пpоснуться утpом.
    Есть и те, кто пользуется всем этим, кто спаивает, кто соблазняет, кто отpавляет наpкотиками, те, кто смеется демонским смехом, не понимая, что pешается их вечная участь.
    Тех – да сохpанит Господь; но этих – да помилует их Бог!
    И есть в этой ночи те, кто будет пpедстоять пеpед Богом: мать у изголовья pебенка; жена, муж возле умиpающего супpуга; есть все те, кто посвятит ночь молитве. Есть в ней мальчик, котоpый в одиннадцать лет ушел из Москвы, сказав матеpи: "Бог зовет меня молиться в лесу"; пpошло уже пять лет; он один в лесной чаще, сpеди снегов лютой pусской зимы.
    И сколько, сколько дpугих! В этой ночи не уснет вpач, и сиделка будет боpоться со сном. Есть целый миp жизни и стpадания, и надежды, и смеpти... и pадости, и Божественого пpисутствия; все это есть в этой ночи.
    Пpежде чем пpедаться отдыху, поблагодаpим Бога за все, что Он нам посылает, и попpосим, чтобы пока мы, забывши все, будем спать, Он помнил стpаждущие тела – как больного, так и пpоститутки; pебенка и стаpика; заключенного, котоpого допpашивают, как и того, кто его подвеpгает допpосу; того, кто пользуется чужой слабостью, как и того, кто сломлен в своей слабости; того, кто стоит пеpед Богом в своей пламенной боpьбе между жизнью и смеpтью миpа. Пусть Он помянет всех в Своем Цаpстве, и пусть пpидет миp, и пpощение, и милость. Пусть самый ужас станет не концом, а новым началом. Пусть Тот, Кто пеpед лицом пpедательства познал пpедельный ужас в Гефсиманской ночи, вспомнит всех тех, для кого эта ночь не станет ночью покоя и отдыха. Пусть помянет Он и нас, pанимых и беззащитных: мы пpедаемся в Его pуку с веpой, и с надеждой , в pадости о том, что в меpу своих сил мы любим Его, и что мы любимы Им вплоть до Кpеста и Воскpесения. Аминь.
  2. Olqa

    Маленький Ангел

    Автор: Olqa,

    «Этот город так обширен, что его окружность обнимает пространство многих городов. И в Германии нет города, равного Пскову», такое свидетельство о городе оставил в 13-м веке один из немецких летописцев. А судя по псковским древним источникам, город был не только велик размерами, но и красив своим обликом, богат святынями. В их числе - храм Рождества Иоанна Предтечи, один из первых православных храмов в городе. Его постройку историки относят к далекому 12-му веку. По преданию он был поставлен на том месте, с которого княгиня Ольга увидела на противоположном берегу сияющие лучи, посланные Свыше.
    В Псковской летописи Иоанно-Предтеченский женский монастырь впервые упоминается в 1243 году, в связи с завершением строительства. Здесь же засвидетельствовано и имя псковской княгини Евфросинии (в монашестве Евпраксии), ставшей одной из первых настоятельниц обители. Если верить преданию, княгиня приходилась родной теткой князю Довмонту. И именно благодаря ей племянник, бежав из Литвы, обрел в Пскове новый дом. А в последствии снискал вечную память потомков.
    Сведений о том, как в ту пору выглядел монастырь, равно как и об особенностях жизни в нем, уставе и укладе почти не сохранилось. Что вполне объяснимо. Войны преследовали псковичей едва ли не ежегодно. А если не поле брани, то жизни горожан угрожали болезни. Моровая язва проходила по городу подобно неприятелю, уничтожая на своем пути все живое, опустошая дома, улицы, посады. Не менее часто случалась другая беда - пожары. В огне погибали дома и люди, церкви и документальные свидетельства о жизни древнего города.
    Но даже при отсутствии сколько-нибудь достоверных фактов не так уж трудно представить себе: сколь нелегко складывалась жизнь и быт сестер обители. Географическое положение - за городскими стенами на Завеличье - с одной стороны делало из обители самоотверженного защитника города. А с другой - жертвой, первой встречавшей неприятеля, рискнувшего идти на Дом Святой Троицы с огнем и мечом.
    В 1615 году обитель чуть было не исчезла совсем. Шведский король Густав осенью осадил Псков, обосновавшись с войском на Снятной горе и на Завеличье, расположившись и в стенах Ивановского монастыря. Именно с этого холма били вражеские пушки по крепостным стенам Кремля. Жесточайший обстрел длился 3 дня: выпущено было, если верить источникам, «700 огненных ядер, а чугунных - без счета. Псковичи стояли на смерть. Город отстояли. Храм тогда уцелел чудом.
    Самоотверженность, смирение, упорство, безграничная вера и непрерывающаяся молитва сестер монастыря всякий раз поднимала его из руин и пепла.
    Живший по собственному уставу, укрывшись от мирской суеты за монастырской стеной, обитель, не только не удалялась от города, но во все времена жила его заботами и бедами.
    А Ивановский храм оставался во все века жизни сердцем обители. Своим обликом он напоминает корабль. Впечатление усиливается близостью берега Великой и тем, что сам храм установлен на высоком холме. И кажется, будто он и не на земле вовсе стоит: его купола, подобно облакам, плывут по небу.
    Когда в первый раз входишь в храм, то невольно отмечаешь характерные детали интерьера. Основной свет льется в храм не из тех окон, что расположены по стенам на привычной высоте, а всего из одного - узкого, под самым куполом. Свет буквально проливается с неба на молящихся. А еще поражает обилие замысловатых ниш, как будто встроенных в стену шкафчиков, проемов, таинственных углублений. С одним из них связана совсем недавняя история: во время реставрации храма в 1978 году был найден самый настоящий древний клад: несколько десятков древних предметов и иконы. Ниши на хорах предназначались для уединенной молитвы
    В 1991 году церковь, одной из первых в городе, была возвращена православной церкви. Более 10 лет настоятелем служил отец Андрей Давыдов, иконописец, приверженец традиций древней христианской живописи. Его стараниями храм не только обрел свой прежний величественный облик, но и был расписан фресками. Прихожане своими руками восстанавливали полы и хоры, алтарную преграду, сами белили стены храма, привели в порядок прилегающей территории.
    А в феврале прошлого года церковь и флигель были переданы Иоанно-Богословскому монастырю в Крыпецах в качестве псковского подворья. С этого момента открывается новая страница в истории храма.
    Если не считать Снетогорского монастыря, то Ивановский храм - единственный в городе, где службы проходят в полном соответствии с монастырским уставом: строго, в полном объеме. По словам священника отца Владимира, монастырская служба значительно отличается от обычной - в приходском храме. Почувствовать разницу можно лишь после того, как хотя бы раз отстоять службу. Самое главное, считает отец Владимир, это вернуть в храм ту многовековую намоленность, которая спасала и хранила обитель во все времена истории, тот дух, которым были проникнуты стены храма. И как знать, быть может, после возрождения храма, настанет через вызволения из забвения и самой обители. Той, что всегда почиталась псковичами как святыня, чудо, сотворенное на земле людьми и промыслом Божиим.»
     
     
    Все, что написано выше, нашла я в интернете. 5 ноября Господь сподобил нашу группу посетить этот древнейший храм. Подавали записочки, разглядывали книги, покупали свечи…Группа из 46 человек – быстро ничего не делается. И в храме я оказалась последней. Оглядываю древние намоленные стены. Откуда взялся этот ангел пяти, ну максимум шести лет с большой натяжкой – я не поняла. Может, сидела где на скамеечке. Удлиненный сарафанчик, теплая кофточка, белый платочек. Во всем храме мы с ней вдвоем, на улице пыхтит уже автобус и группа, мне надо бежать, но эта малышка просит:
    - А Вы не могли бы мне помочь сложить пазлы?
    Отказать – нет, это выше моих сил. Подходим с ней к лавочке в конце храма, там не очень легкие для меня пазлы (давно я их не собирала)) – много мелких деталек, пытаюсь помочь, у меня плохо получается. Девочка это быстро понимает.
    - А давайте я Вам лучше спою.
    - Деточка моя хорошая, меня ждет автобус.
    - А он какой, ваш автобус? Где у него окошки? Тут и тут? – детская ручка ладно рисует в воздухе два ряда окон. – А где сидите Вы? Пойдемте, пойдемте, я Вам спою.
    Подводит меня к иконе Спасителя справа от Алтаря, встает на приступочку, делается чуть выше росточком.
    - Ну, целуйте икону! А я буду рукой делать так, - показывает жестами, как.
    - А, я поняла, ты будешь делать ручкой как регент.
    На секунду задумывается:
    - Ну да, как регент, - отвечает она .Я удивляюсь такой слаженной, чистой речи маленькой девочки. Если только немного западает буква «р».
    Чистый ангельский голосок умильно исполняет славословие Господу, помогая себе ручкой. Ну настоящий регент! На секунды я забываю об автобусе, думаю: «Даже если они уедут, я не могу оставить сейчас этого ангела. Такую Любовь где еще увидишь. И что вообще происходит?»
    - Я еще раз Вам спою.
    Поет еще раз, а мне хочется сказать ей – еще спой и еще!
    - Ты наверное с мамой сюда пришла?
    - С чего это Вы решили, что здесь моя мама? Здесь нет моей мамы.
    Чего-то сжалось сердце – что-то насторожило в ее ответе. Пытаюсь объясниться:
    - А, наверное с бабушкой, которая сейчас в лавочке продавала нам свечи. Просто она такая молодая у тебя, вот я и решила, что с мамой.
    - Нет, - по-взрослому вздыхает, - бабушка моя совсем не молодая. А пойдемте я напою Вас святой водичкой!
    Быстро устремляется к противоположной стене. В голове стучит: «Автобус, автобус!» Но ничего не могу с собой поделать. Иду за ней. Деловито ставит крошечную кружечку, берет емкость с водой, маленьким ручкам тяжело, но она справляется, наливает до верху, не пролив ни одной капельки.
    - Деточка, я же уже кушала сегодня, а святую водичку надо пить натощак. Я, наверное, не буду?
    - Что Вы? Как же можно не попить святой водички? Обязательно надо попить!
    Прошу у Господа прощения – не могу отказать этому ангелу, да и не примет она никаких отказов. Выпила я водичку.
    Открылась дверь:
    - А Вас там весь автобус ждет, нервничает! - Это пришла бабушка моего ангелочка, которая – как тесен мир!! – участвовала в Иринаршем Крестном ходе и, соответственно, знает нашего руководителя. Ходила к автобусу побеседовать с ним. И теперь торопит меня. А у меня нет никаких сил расстаться с этой малышкой – все мое сердце уже с ней полностью. И как же я уйду от этой нежности, от этой простоты, от этой чистоты?
    - Помолитесь о рабе Божией Веронике! Она у нас сирота. Мечтает быть монахиней. Уже два раза брала благословение у Владыки! Вот воспитываю ее, а я уже старенькая. Родители отказались…
    - Деточка моя хорошая! Храни тебя Господь! И помоги тебе во всех твоих надеждах! И Вы никакая совсем не старая! Вероника, не старая твоя бабушка, совсем не старая! И все у вас будет хорошо! Ты знаешь, и мне так бы хотелось быть в монастыре!
    - А вот мы попросим Веронику, чтобы она помолилась за Вас! Да, Вероника, помолишься за тетю? Как Ваше имя?
    - Ольга.
    - Ну тем более, наша, Ольга! Приезжайте!
    Бегу в автобус. Из автобуса мне уже кричит наш Ю.В., машет рукой. Забегаю в кромешную тишину. Ну хоть не наорали, и то уже хорошо. А может и говорил кто что, я не слышала. Потому что слезы, слезы надолго…
     
    Во Пскове все рядом, вот уже идем в Кремль. Я прошу прощения у Ю.В. и в его лице у всего автобуса. Объясняю причину. И слышу продолжение истории. Оказывается, маленькая Вероника тоже была участницей Крестного хода. И Ю.В. в курсе ее истории. Она родилась очень больным ребенком – почти ничего не видела (да, она брала в ручки мои очки и объясняла мне, что у нее немного другие, но тоже очки – «я немного плохо вижу»), не слышала, очень долго молчала, не разговаривала. Да, теперь понимаю – очень больным – на личике следы кожных проблем. Родители отказались. Раба Божия Мария – родная сестра ее бабушки – взяла этого ангела к себе. И вот какую славную девчушку вымолила у Господа.
     
    Не знаю, как и что будет в моей жизни. Только не забыть бы мне этот пустой древний, намоленный храм Рождества Иоанна Предтечи, в котором пока непонятным Промыслом Божиим оказалась я и девчушка лет пяти. Святый Отче, сколько уже я знаю твоей милости! А теперь еще этот дар в лице маленького Ангела!
     
    Господи, помоги маленькой Веронике и рабе Божией Марии!
     

     

  3. Olqa

    Облака

    Автор: Olqa,

    Еще немного из "На берегу Божьей реки" С.А. Нилуса
     
    «…- Помните вы свое детство? – спросил он (о.Нектарий) меня…
     
    - Как не помнить, - помню.
     
    - Вот и я, - говорит, - тоже помню. Набегаемся мы бывало, ребятенки, наиграемся; вот и присядем или приляжем где-нибудь там, в укромном местечке, на вольном воздухе, да и давай смотреть на Божие небушко. А по небу-то, глядишь, плывут-бегут легкие облачка, бегут – друг дружку догоняют. Куда, задумаешься, бывало, путь они свой держат по голубой необъятной дали?...Эх, хорошо было бы на облачках этих прокатиться!...Высоко дюже – нельзя! – со вздохом решает компания. – Не взберешься…А хорошо бы! И вот среди нас выискивается один, наиболее смышленый:
     
    «Эхва, - говорит, - уж и раскисли! Как так нельзя? Здесь нельзя – над нами высоко, а там, - показывает на горизонт, - там рукой их достать можно. Бегим скореича туда, влезем да и покатим!»
     
    И видим все мы, что «смышленый» наш говорит дело, да к тому же он и коновод наш: ну что ж? – Бежим! И уж готова от слов к делу перейти стайка неоперившихся птенцов-затейников, да вспомнишь про овраг, через который бежать надобно, а в овраге небось разбойники, про дом свой вспомнишь, - а в доме у кого отец, у кого мать да бабушка: еще вспорют, чего доброго!...Вспомнишь, да и махнешь рукой на свою затею: чем по небу-то летать, давайте-ка лучше по земле еще побегаем!...»
     

     

     

     

  4. Olqa
    ИСКУШЕНИЕ


    А теперь я расскажу, так сказать, "обратный" случай, как опасно жить и даже говорить без имени Божия.
    В самом начале моего монашества я был личным секретарем архиепископа Сергия, который в тот год был членом Синода, и потому жил в Петрограде. Кроме этого, я был еще чередным иеромонахом на подворье, где жил архиепископ. Наконец, на мне лежала обязанность проповедничества. Благодаря же проповедничеству я, в некотором смысле, стал казаться "знающим", и ко мне иногда простые души обращались с вопросами.
    Однажды после службы подходит ко мне простая женщина высокого роста, довольно полная, блондинка, со спокойным лицом и манерами, и, получив благословение, неторопливо говорит:
    — Батюшка! Что мне делать? Какое-то искушение со мной: мне все "вержется" (великорусское слово; означает – "бросается", от слова "ввергать", — Прим. авт.) в глаза и представляется. Обычно — ложно, мечтательно.
    — Как так?— спрашиваю.
    — Ну, вот. Стою я, к примеру, в церкви, а с потолка вдруг ведро с огурцами падает около меня. Я бросаюсь собирать их — ничего нет... А я неловко повернулась, когда кинулась за огурцами-то, да ногу себе повредила, видно, жилу растянула. Болит теперь.
    Дома по потолку кошки какие-то бегают, головами вниз. И всякое такое.
    И все это она рассказала спокойно, никакой неврастении, возбужденности или чего-либо ненормального даже невозможно было и предположить в этой здоровой тулячке.
    Муж ее, тоже высокий и полный блондин, со спокойным улыбающимся лицом, служил пожарным на Балтийском Судостроительном заводе. Я и его узнал потом. И он был прекрасного здоровья. Жили они между собою душа в душу, мирно, дружно.
    Ясно, что здесь причины были духовные, сверхъестественные. Неопытный, я ничего не мог понять. Еще меньше мог что-либо сделать, даже не знал, что хоть сказать бы ей...
    И спросил, чтобы продлить разговор:
    — А с чего это у тебя началось?
    — Да вот как. Сижу это я в квартире. А пожарным казенные дома дают, и отопление, и освещение. И жалование хорошее — нам с мужем довольно. Детей у нас нет и не было — Бог не дал, Его святая воля. Сижу у окна за делом, да и говорю сама себе:
    — Как уж хорошо живется: все есть, с мужем ладно... Красный угол передо мною был, и вот после этого вдруг выходит из иконы Иван Предтеча, как живой, и говорит мне:
    — Ну, если тебе хорошо, так за это чем-нибудь отплатить нужно, какую-нибудь жертву принести. Не успела я от страха-то опомниться, а он опять:
    — Вот зарежь себя в жертву.
    И исчез. А на меня, батюшка, такой страх напал, такая мука мученическая схватила меня, что я света белого не взвидела. Сердце так защемило, что дыхания нет. Умереть лучше. И уже, как без памяти, бросилась я в кухню, схватила нож и хотела пырнуть себя в грудь-то им. Уж очень сильная мука была на сердце. Уж смерть мне казалась легче...
    Ну, и сама опять не знаю как случилось — но ножик точно кто выбил из рук. Упал он наземь. И я в память пришла. Вот с той самой поры и начало мне представляться разное. Я теперь и икону-то эту боюсь.
    Выслушал я и подивился. Первый раз в жизни пришлось узнать такое от живого человека, а не из житий.
    — Ну, чем же я тебе помогу? Ведь я не чудотворец. А вот, приди ныне вечером к службе, исповедуйся, завтра причастись Святых Тайн. А после обедни пойдем к тебе на квартиру и отслужим молебен с водосвятием. А там дальше, что Бог даст. Икону же, коли ты ее боишься, принеси ко мне.
    Она покорно и тихо выслушала и ушла. Вечером принесла икону св. Иоанна Предтечи. Как сейчас ее помню: вершков 8x5 величиною, бумажная олеография, в узенькой коричневой рамочке.
    После Богослужения эта женщина исповедывалась у меня. Редко бывают люди такой чистоты в миру. И грехов-то, собственно, не было. Однако она искренне в каких-то мелочах каялась с сокрушением, но опять-таки мирно... Вообще она была "здоровая" не только телом, но и душою. На другой день причастилась, а потом мы пошли к ней на квартиру.
    Я захватил с собою все нужное: и крест, и евангелие, и кропило, и требник, и свечи, и кадило, и ладан. А епитрахиль забыл, без чего мы не можем свершать служб. И уже на полдороге вспомнил. Что делать? Ну, думаю, не возвращаться же.
    — Пойдем дальше. Ты дома дай мне чистое полотенце, я благословлю его и употреблю вместе епитрахили. Так нам разрешается по церковным законам в случае нужды. Только ты после не употребляй его ни на что по домашнему, а уж или пожертвуй в Церковь, или же, еще лучше, повесь его в переднем углу над иконою. Это тебе в благословение будет.
    Квартира — самая обыкновенная комната, выбеленная чисто, везде порядок. В углу икона с лампадкой. Муж был на службе.
    Отслужили мы молебен, окропили все святой водою. Полотенце она тут же повесила над иконами. Угостила меня чаем. И я ушел.
    Дня через два-три я увидел ее в церкви подворья и спросил:
    — Ну, как с тобой?
    — Слава Богу! — говорит она — все кончилось.
    — Ну, слава Богу! — ответил я и даже не задумался, что совершилось чудо. А скоро и забыл совсем. И никому даже не хотелось почему-то рассказывать о всем происшедшем. Только своему духовному отцу я все открыл, и то для того, чтобы спросить его, почему это все с ней случилось.
    Когда он выслушал меня, то без колебания сказал мне:
    — Это оттого, что она похвалилась. Никогда не следует этого делать, а особенно вслух. Бесы не могут переносить, когда человеку хорошо: они злобны и завистливы. Но если еще человек молчит, то они, как говорит св. Макарий Египетский, хотя и догадываются о многом, но не все знают. Если же человек выскажет вслух, то узнав, они раздражаются и стараются потом чем-либо навредить: им невыносимо блаженство людей.
    — Ну, а как же быть, если и в самом деле хорошо?
    — И тогда лучше "молчанием ограждаться", как говорил преподобный Серафим. Ну, а уж если и хочет сказать человек, или поблагодарить Бога, тогда нужно оградить это именем Божиим: сказать "слава Богу" или что-нибудь иное. А она сказала: "как хорошо живется", похвалилась. Да еще не прибавила имени Божия. Бесы и нашли доступ к ней, по попущению Божию.
    Вот и преподобный Макарий говорит: "если заметишь ты что доброе, то не приписывай его себе, а отнеси к Богу и возблагодари Его за это".
    После из-за этого случая мне многое стало ясно в языке нашем. Например, в обыкновенных разговорах люди всех стран и религий, а особенно христиане, весьма честно употребляют имя Божие, если даже почти не замечая этого.
    — Боже сохрани! Бога ради! Бог с вами. Ах, Господи!
    — Да что это такое Боже мой! Ой, Боже мой! и т.п. А самое частое употребляемое имя Божие — при прощании:
    — С Богом!
    Отчего все это? Оттого, что люди опытно, веками, коллективным наблюдением заметили пользу от одного лишь употребления имени Божия, даже и без особенной веры и молитвы в тот момент.
    Но особенно достойно внимания отношение к похвалам нашего русского "простого", а, в сущности, мудрого человека. Когда вы спросите его: "Ну, как поживаете?", он почти никогда не похвалится, не скажет "хорошо" или "отлично". А сдержанно ответит что-либо такое:
    — Да ничего, слава Богу...
    А другие еще благоразумнее скажут, если все благополучно:
    — Милостив Бог. А вы как? Или:
    — Бог грехам терпит.
    Или просто совсем и обычно:
    — Помаленьку, слава Богу!
    И повсюду слышишь осторожность, смирение и непременное ограждение именем Божиим.
    Например, завяз воз в грязной котловине. Лошаденка из сил бьется. Иной безумец и бьет ее, несчастную, и бранится отчаянными словами. А благоразумный крестьянин дает ей отдохнуть, приободрит, погладит. Потом подопрет воз плечом мужицким, махнет для приличия кнутом и крикнет:
    — Э-э, ну-ка, родимая! С Богом!
    И глядишь, выкарабкались оба...
    Читал я у одного современного писателя рассказ о силе имени Божия. То было в немецкую войну. Перевозили на позицию пушки.
    Прошел дождь. Дорогу развезло. Тяжесть неимоверная. Несколько пар лошадей. Пушка завязла в выбоине. Солдаты бьются, мучаются, сквернословят, хлещут лошадей. Ни взад, ни вперед...
    И чем бы кончилось это бесплодное мучение и людей и лошадей, Бог весть. Но в это время к этому месту подошел один благообразный, пожилой уже, мужичок.
    Этот почтенный старичок сначала ласково приветствовал солдат. Потом во имя Божие пожелал им успеха. Погладил лошадок. А потом, когда они и солдаты немного отдохнули, он предложил попробовать двинуться еще раз. И так ласково обратился к солдатам. Они кто к лошадям, кто к пушке. И старичок тут же.
    — Ну-ка, милые, с Богом!
    Солдаты крикнули, лошади рванули и пушка была вытянута. Дальше уже легко было.
    А сколько таких случаев! Только мы, слепые, не замечаем. Но хорошо, что говорим языком, и это одно нередко ограждает нас от силы вражьей.
    Между тем в новое время стали стыдиться употребления этого спасительного имени.
    И нередко мы слышим или горькую жалобу на тяжкое житье, или, наоборот, легкомысленные похвалы:
    — Превосходно, превосхо-о-дно!
    А иногда и безумные речи: "адски хорошо", или с употреблением "черного слова". И жалея его же, хочется поправить его.
    Бывало, услыша хвалу, я или сам добавлю, или говорящего попрошу добавить:
    — Скажите: "слава Богу!"
    — А зачем?
    Вот и расскажешь ему такую историю. Иной и примет во внимание...
     
    Полностью можно почитать здесь: http://pravbeseda.ru/library/index.php?page=book&id=416
  5. Olqa
    НА ПЕРЕПУТЬЕ
     
    С детства и долго после этот праздник не вызывал во мне особых чувств и мыслей. Самое событие – обретение креста – не представлялось важным в такой степени, как прочие события в жизни Господа.
    «Был праздник…»
    И только…В детстве – «не учились» и были в церкви. Конечно, «на праздник» у дитяти всегда хорошо в душе…А после – опять учение…
    Точно он какой-то «промежуточный», вставленный праздник – между Рождеством и Введением…Эти два – более радостные…За вторым уже виднеются святки, блаженный «роспуск» от учения…На всех стенах, досках, тетрадках, книгах детские руки без счету пишут это ласкающее слово «Роспуск»… И непременно с большой буквы… Учителя, глядя на это, очевидно, улыбаются.
     
    А Воздвижение стояло среди начавшегося школьного подвига и пред тремя месяцами главной, дорождественской «страды»… Две «четверти» учения… Они почти определяют участь года…Уж после Рождества как-то идет к «концу»… Все перерывы: то масленица с говением на первой неделе; то страстная с Пасхой…А потом экзаменационное напряжение, до забвения всего в мире… И счастливые каникулы…
     
    А Воздвижение – в сентябре – в начале самого разгара работы, школьного подвига.
    И доселе это чувство не изменяется: «не радостный», не веселящий праздник, а подвижнический…
    И пост полагается в этот день. А если пост, то это уже не светлый праздник.
    Точно будто бы так: вот человек работал на поле. А потом «по делу» идет мимо церкви…В рабочей одежде, запыленный. В храме служба…Рабочий зашел, - помолился усердно, но недолго…А потом тотчас же за свое дело, до поту, до усталости. В храме набрался немного силы…Поцеловал крест Христов…И опять взвалил свою тяжелую ношу путника жизни… И, не замечаемый никем (кроме Бога), двинулся дальше…А путь еще далекий…Радость лишь впереди…Пока же труд…А тут еще и дожди наступают. Грязь…Холод…Неприветливое осеннее облачное небо…
    А идти – необходимо.
    Передохнул немного на перепутье, - и дальше.
     
    ПРАЗДНИК ИСКУПЛЕНИЯ
     
    Святая царица Елена нашла крест, на коем был распят Спаситель… А всего найдено было три. Чтобы узнать, какой из них принадлежит Господу, накладывали их на проносимого мертвеца, и от Господня креста он воскрес…Затем устроили торжественный чин поднятия (воздвижения) на высоту, чтобы все люди видели крест. И христиане, недавно лишь освобожденные от гонений, с восторгом и благодарностью падали на колени, тысячами уст взывая:
    - Господи! Помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!
    Такое событие, однако, было возведено в «двунадесятый» (в сущности – тринадцатый) праздник.
    Почему?
    Задумался я чуть ли не впервые в жизни…И ответил себе так:
    - чествуем РАСПЯТОГО на кресте!
    Следовательно, это есть «праздник» ПО ПРЕИМУЩЕСТВУ.
     
    ИСКУПЛЕНИЯ
    Ведь доселе искуплению еще не было особого праздника. Правда, вся страстная, а особенно пятница, посвящены страданиям Господа и Его искупительной жертве; но там очень много отдается сил и песнопений объяснению и описанию самых событий последних дней Спасителя; затем: там проходит все чрезмерно быстро – одно нагоняется другим; так что некогда вникать…А кроме всего, приближающаяся Пасха зальет скоро все своею «веселою благодатью»; и уже искупительная жертва забудется…А в один день пятницы, да ночь субботы и вечерню субботней литургии не успеешь впитать всего…
    …Как бы так: налетела вдруг гроза с молниями, громом, проливным дождем…Все сразу затопила…Но прошел час, - туча великой громадой свалила к горизонту. А на умытом небе опять сияющее солнышко…Бегут шумные ручьи…Трава зеленая, с бриллиантовыми каплями…Из подклетей вышли опять курочки с петухом…Воробьи весело, наперебой зачирикали…Дети бегают по лужам…Крестьянин, крестясь, благодарит Бога за милость: теперь «хлеба» оживут.
    А туча уже закатывается…Слышен только далекий грохот грома…И радостная дуга (радуга) прощается приветливо с обрадованной и спасенной землей: ликуйте!
    Это - СТРАСТНЫЕ ДНИ – «ВЕЛИКИЕ» дни.
     
    А осень – другое: тихий, неспешащий, мелкий дождь…Медленно ползущие «скучные» серые сплошные облака…Земля тоже серая…Деревья – почти оголенные, омертвляющие. Жизнь точно умирает…И только на нивах проступила новая жизнь: нежные, зелененькие озимые…"Зеленя"…Им-то и нужна влага. Да и всей земле нужна она: лето было сухое. Все пересохло. А весной опять нужно питать все: от травки до дубов…Влаги нужно запасти много…
    Не слегка лишь – омыть землю, а пропитать до последней глубины. Для этого нужно копить воду понемногу-понемногу, - чтобы она по возможности вся впитывалась в почву, а не скатывалась шумящими ручьями…Правда, от этого вся земля превратится в вязкую грязь, из которой «ноги не вытащить». Но зато после будет много пользы: хлеба будут хорошие…
     
    Не видно радостного солнышка. Не поют веселые пташки: улетели они в теплые, светлые края. И воробушки даже присмирели. Только бодрая скромная синичка однообразно не престает Бога хвалить: «тик-тик!...тик-тик!...» Но всему время: не до радости сейчас…Люди попрятались в избы…И душе нужно уйти «внутрь» и там творить работу над собою…
    Это – праздник ИСКУПЛЕНИЯ. Тихие дни…
     
    Здесь есть время углубиться в праздник: девять дней дано на это…Да и самое время заканчивания осенних работ на полях, - и начало самых серьезных работ в разных учреждениях помогает сосредоточению. Погода же не развлекает, а тоже «собирает»: холод осени не тянет «вон», а гонит «внутрь».
    И потому едва ли можно найти лучшее время для этого праздника, как именно это осеннее время, - трудовое и труженическое время.
     
    А «праздник» должен быть длительный: невозможно ограничиться одной пятницею.
    Да и страшно было бы, что такому величайшему делу Господа, как искупительная жертва, не было специального, особого времени, достойно продолжительного.
    И сие время промыслительно и было приурочено к открытию и прославлению орудия искупления – креста животворящего.
  6. Olqa
    ПОСЛЕ РОЖДЕСТВА БОГОРОДИЦЫ
    Если мы вспомним только что прошедший праздник Рождества Божией Матери, в который только ещё засветилась «заря» христианства и до полной радости «солнца правды» ещё далеко, то прямо ПОТРЕБУЕТСЯ именно «крестный праздник».
    Воздвижение как бы так говорит:
    — Да, радость принесена будет на землю; можно сказать, она уже «пришла» в зачатии, в явлении Матери Спасения… Можно быть надёжным (обнадёженным. Прим.ред.), что всё прочее произрастёт из этого цветка. Но знайте, что это всё дастся через тяжкий КРЕСТ ИСКУПИТЕЛЯ…
    Не думайте, что Он придёт в торжествующем виде Раздаятелем потерянных благ. Нет. Ему «ДОЛЖНО МНОГО ПОСТРАДАТЬ» ради нас; Его убьют… И только после этого Он воскреснет (Мк. 8, 31).
    …Как две стороны одной и той же медали: на одной стороне — сияющая радость… Переверните: и вы увидите — тяжёлые страдания… Одно с другим совершенно неразрывно.
    И было бы чрезвычайно ошибочно представлять себе христианство сплошным радостным праздником… Нет, далеко нет! От радостной надежды — к совершенному блаженству: да, это — верно! НО НЕПРЕМЕННО — ЧЕРЕЗ СТРАДАНИЯ. Начало и конец — ликующие. А середина — кресто-скорбная. Это нужно очень твёрдо усвоить христианину.
    И начинается это страдание и подвиг креста с Самой «Матери Радости». Она первая посвятит Себя всецело Богу — отдаст Ему Себя в жертву с трёх лет… Уйдёт от родителей на аскетическое воспитание в храм; подготовится в Матерь Искупителя.
    А после и Он начнёт Свой «крестный» подвиг: прежде всего, самым «умалением» в воплощении… А дойдёт и до Голгофского распятия.
    Но и всякому ученику Своему Он скажет: «Кто хочет за Мною идти, тот пусть отвержется себя, ВОЗЬМЁТ КРЕСТ свой и тогда лишь последует за Мною. Кто хочет душу свою спасти — тот пусть погубит её» (мФ. 16, 24—25).
    …Это нужно ясно услышать хотящему вступить в христианские ряды, услышать сразу же, с самого начала. А церковный год только начался с сентября.
    Радость и крест…
    Крест и радость…
    И тогда поймёшь и примешь обе половины тропаря: «Кресту Твоему покланяемся, Христе; и святое Воскресение Твоё славим…» Тогда откроется смысл и воскресного длинного тропаря: «Воскресение Христово видевше… Прииде КРЕСТОМ радость…»
    Да, радость придёт! Несомненно, придёт. Надеждою на неё нужно жить, и из этой надежды — исходить. Но самая жизнь должна окраситься страданиями, крестом. О первом нечего беспокоиться: Бог не отречётся от Свой милости! А второе нужно принять всею душою: нужно ВЗЯТЬ крест. Каждому — свой. Это говорит Воздвижение.
     
    Крестоборчество
     
    И вспоминается мне мысль, давно и после часто приходившая в сердце…
    Люди всегда заражены были духом (или «ересью») «крестоборчества»…
    Не желает человек страданий, хотя только и живёт тем, что всю жизнь страдает. И это начинается с рождения. Но какие отцы, какие матери с детства приучали своих детей к мысли о кресте всей жизни? Почти никакие! Наоборот, все внушали нам, что нас ожидает счастье, веселье, радость, богатство. К этому готовили; так воспитывали. И в школах говорили обо всём, — но не о кресте.
    И юноша вырастал в мечтах о себе как о герое, победоносно шествующем по арене жизни. Кто говорил, что предстоит страшная борьба с самим собою, со своими грехами, «не на живот, а на смерть»?! Наоборот, всё представлялось лёгким; а грехи?.. Ну, что же? «Молодость…» «Кто не грешит?!» А вечные муки? А погибель вечная? «Э-э» — отмахивались люди…
    — Жизнь — лови! Лови мгновения!
    — А как же несчастья в мире? Всюду страдания…
    — Поправим! Всё идёт в прогресс — верь этому!.. Неизбежно придёт! Не при нас, так через тысячу лет… А может быть, и раньше… Вот нужно перестроить нечто, и тогда всё будет хорошо. Насадим рай на земле!
    И решили делать опыт «всемирного рая». И соблазнили даже тех, которые практически знали истину «крестопоклонения», то есть простой народ. Несомненно, он носил имя «крестьянина» или христианина не напрасно… Подумаем: единственный в мире народ решил назваться этим святым именем: ни англичане, ни немцы, ни французы — не осмелились… А русские сказали о себе: «Мы — христиане». И были ими… Какая же крестная доля была у них всегда!.. Русь была сплошным монастырём, тайными скитами… Труд, пот, недоедание, посты, терпение крепостного «права», всегдашнее смирение — всё это был крест Христов!
    И была «Русь Святая»!
    Вот разве там и учили кресту… Если не словом, то (а это — много сильнее) опытом…
    В то время, когда с них лился градом пот, и жилистые спины, не разгибаясь, косили хлеб; в это время, на «вакациях» учащиеся и господа устраивали пикники, веселились.
    И ученики восприняли… Кресты с себя посорвали. Но и вновь надетый нам крест мы опять хотим сорвать… Всё спрашиваем: да когда же? Когда кончится это страдание?
    И Господь, видимо, всё хочет учить нас кресту: как можно сильнее, глубже вкоренить его в нас. Мы же остаёмся старыми крестоборцами…
    И не мы лишь одни. А и весь мир… Пока Господь творил чудеса, исцелял больных, насыщал хлебами, ученики и народ шли за Ним. А когда Он стал говорить им о Своём кресте, сразу «первый» же из апостолов, Пётр, начал противоречить:
    — Пожалей Себя, Господи! Да не будет этого с Тобой.
    А Господь строго ответил:
    — Отойди, не соблазняй, сатана!
    И добавил:
    — И не Мне лишь, а и вам всем нужно страдать, взять крест свой и нести его (Мф. 16, 22—24).
    Пётр уже молчал… Истина была утверждена… А для облегчения приятия её — лучшим показана была.
    «Но сначала Сыну Человеческому нужно пострадать» (Мф. 17, 12). За Петром соблазнились Иаков и Иоанн с матерью Саломией, прося «первых мест» в Царстве Мессии. А в ответ услышали от Христа о крещении «чашею страданий» (Мф. 20, 20—23)… За это учение о кресте и предал Его Иуда: не захотел нести крест…
    И евреи возненавидели Господа за этот «соблазн»: ждали славного Мессию — Освободителя… Бросились к Нему навстречу… «Осанна» уже кричали… А когда окончательно убедились, что Он к другому Царству не от мира влечёт, то распяли… Мессия земной явился Спасителем Небесным.
    И с той поры и доселе евреи всё соблазняются этим крестным ликом Христа и христианства. А когда первое же поколение христиан из евреев смутились отлучениями, гонениями, отнятием имущества, хотя они ещё страдали не до крови (Евр. 12, 4), и соблазнились мыслью: «Не обманулись ли и мы? Мессия ли Он?» — то апостолу Павлу пришлось писать целое послание («К евреям») по этому поводу, — в «оправдание» Мессии распятого и «креста веры» для всех.
    И доселе евреи не хотят принять крестного христианства… Им хочется благоденствия… А ЗА ЧТО? — спросить бы их?.. Но их ли одних спросить?.. Не соблазнились ли и многие миллионы «христиан»?.. Не живёт ли и в них это исконное крестоборчество, начавшееся ещё с Адама и Евы?! И они не захотели тогда подвига послушания.
    Также и язычники, особенно «господствующие» классы, почитали «безумием» самую мысль о распятом Боге и об обязательном приятии креста страданий. Жить для удовольствий — вот что было общим правилом жизни… Современному человечеству эта психология очень близка: пойдите проповедовать «идею креста» — вас засмеют, назовут «чудаком» или, что тоже, — безумным, скажут: «Мы ещё с ума не сошли!» Следовательно, проповедующий «сошёл с ума». Но Церковь твердит это!
    «Судьи же дивились желанию христиан идти на всевозможные страдания за Христа».
    …И кто же принял Христово крестное учение?
    Не много из вас учёных. Не много власть имущих. Не много знатных (1 Кор. 1, 26). А больше — простецы, «униженные и оскорблённые», труждающиеся и обременённые; очень часто — рабы, реже — господа. Впрочем, и царицы скоро пойдут за ними, и судьи (Адриан и Наталия; 26 августа) будут заявлять: «И я — христианин!»
    …И начался период трёхсотлетних гонений! Учение Христово о кресте сразу же проявилось на деле… И гонения не являются чем-то «страшным» для христианства или — «новостью»: это должно было быть.
    Наоборот, было бы странно, если этого не было бы: тогда слова Христа были бы не истинны.
    Но человечество всю историю только и делает, что борется против крестов… Впрочем, всё это было доселе, скорее, плодом человеческой немощи, восстания… Теперь же крестоборчество поставлено как принцип, как мировоззрение, противопоставляемое христианству.
    Впрочем, и в КАЖДОМ из нас глубочайшим образом внедрилось это крестоборческое настроение: не хотим, не хотим страдать. Хотим без страданий спастись.
    «Но, — приведу слова своего духовника, праведного старца, — Бог и не хотел бы давать нам скорбей; да беда в том, что без них мы не умеем спасаться».
  8. Olqa
    Было дело это зимой. В одном из глухих лесных поселков задержала на ночлег моего приятеля внезапно разыгравшаяся лютая вьюга. Попросился он переночевать в первую попавшуюся избу – избы в тех благословенных местах хорошие, просторные – и, поужинав чем Бог послал, стал располагаться на ночлег в отведенной ему горнице. Смотрит, а с печки высунулась и глядит на него старая седая лохматая голова, да такая старая, что седины ее уже не белыми кажутся, а в зелень ударяют.
    - Дедушка! – окликнул его мой приятель. – Сколько лет тебе?
    - Ась?
    - Годов тебе много ль?
    - А кто ж их знает? Должно много.
    -Француза небось помнишь?
    - Хранцуза-то? Помню, как не помнить!
    -Что же ты помнишь?
    -И хранцуза с Наплюйоном помню, как ён при царе Александре приходил со всей нечистой силой. Ведь Наплюйон-то, сам ведаешь, антихрист был.
    - Ну какой там антихрист! – воскликнул приятель.
    - Верно тебе говорю: антихрист. Только ему тогда всех сроков еще не вышло, оттого и не одолеть было ему нашего царя Ляксандры. А все ж дошел ён до самого Пинтенбурха и царя нашего окружил со всеми своими нечистиками со всех сторон.
    -Ну что ты говоришь, дедушка! Наполеон дальше Москвы не пошел. Москву он сжег, это правда, но до Петербурга и царя он не доходил.
    - А я тебе говорю – дошел; дошел и со всех сторон царя Ляксандру окружил так, что ни к нему пройтить, ни от него проехать никак нельзя было, и подвозу, значит, к царю никакой провизии не стало. Вот тут то и стало жутко царским енералам, и стали просить они царя Ляксандру, чтобы ён скореича отписал на тихий Дон к казакам, к ихнему атаману Платову. И написал царь на тихий Дон, к храброму атаману Платову такое слово: «Храбрый атаман ты мой Платов и храбрые мои казаченьки! Подошел к Пинтенбурху нечестивый Наплюйон с хранцузом и со всякой нечистью и окружил ён меня с моими енералами со всех четырех сторон. И не стало ко мне никакого подвозу: ни круп, ни муки у меня нетути, и вошь меня заела. Приходи, выручай меня со своими казаченьками». – Написал царь письмо и отправил его на тихий Дон с верным человеком. Ну, и пришел, значит, к царю храбрый атаман Платов со своими казачатами и отправил в тартарары и Наплюйона, и хранцуза, и всю ихнюю нечисть, а царя с енералами освободил; царя накормил, а с енералов всю вошь пообчистил.
     
    Припомнился и так еще живо припомнился мне рассказ этот сегодня, что я решил его записать, дабы не пропало это чистопробное золото народного сказания о тех временах, когда «прообраз» грядущего шел воевать сатане под нозе Православную землю Русскую.
     
    Да, по прочтении была мысль поместить в тему " Шутки...", а вот сегодня перепечатывала текст из книги "На берегу Божьей реки" С.А.Нилуса, и по-другому увиделся смысл: нет, это же на злобу дня!!!!! Еще подумал... и решила сюда разместить))). И кто бы с наших енералов всю вошь пообчистил...И царя бы накормил...И освободил...
  9. Olqa

    Просить молитв друг у друга?

    Автор: Olqa,

    Из "Откровенных рассказов странника своему духовному отцу" (седьмое свидание):
     
     
    ПРОФЕССОР. - Вот, еще и эта мысль для меня неудоборешима: у всех нас христиан есть общий обычай просить молитв друг у друга; желать, чтобы молился о мне другой, и в особенности доверенный мне член Церкви. Это не просто ли потребность себялюбия, не перенятое ли токмо обыкновение говорить так, как слыхали от других, как мечтается уму без всяких дальнейших соображений? Ужели Бог требует ходатайства человеческого, провидя все и делая по Своему всеблагому Промыслу, а не по нашему хотению; зная и определяя все прежде прошения нашего, как говорит святое Евангелие? Ужели сильнее может побеждать определение Его молитва многих, нежели одного? В таком случае Бог был бы лицеприятен? Ужели молитва другого может спасти меня, когда кийждо от своих дел, или прославится, или постыдится? А посему требование молитвы другого и есть (как думаю) токмо благочестивый плод духовного учтивства, поставляющий на вид смирение и желание угодить предпочтением одного другому, более ничего!
    МОНАХ. - По внешнему рассуждению и стихийной философии может представляться это и так, но духовный разум, осененный светом религии и образованный опытом внутренней жизни, проникает глубже, созерцает светлее и таинственно открывает совсем противоположное представленным вами указаниям!... Чтобы скорее и яснее понять это, объясним примером и проверим истину сию Словом Божиим. Например: к одному учителю ходил ученик брать уроки просвещения. Слабые способности, а не менее и леность и рассеянность, препятствовали ученику в успехах учения и поставляли его в разряд ленивых и безуспешных. Опечаленный сим он не знал, что делать, как бороться с недостатками своими. Некогда встретясь с другим учеником, товарищем по классу, более его способным, прилежным и успешным, объявил ему свое горе. Сей, принявши в нем участие, пригласил его заниматься вместе: "будем учиться вместе, - сказал он, - нам будет охотнее и веселее, и потому успешнее"...
    Итак они стали учиться совокупно, передавая один другому, кто что понял; предмет учения был один и тот же. И что же последовало чрез несколько дней? Нерадивый сделался прилежным, полюбил учение, небрежение его обратилось в усердие и понятливость, что оказало благотворное влияние и на самый характер его и нравственность. А понятливый его товарищ сделался еще способнее и трудолюбивее. Они в воздействии одного на другого приобрели общую пользу... Да это и весьма естественно; ибо человек рождается в обществе людей, развивает разумные понятия чрез людей; обычаи жизни, настроения чувств, стремление желаний, словом все он приемлет по образцу себе подобного. А потому как жизнь людей состоит в теснейшем соотношении и могущественном влиянии одного на другого, то кто между какими людьми живет, таковым и навыкает обычаям, действиям и нравам. Следовательно хладный может возгреваться, тупой - остреть, ленивый - возбуждаться к деятельности живым участием подобного себе человека. Дух духу может передавать себя, может благотворно действовать один в другом: вовлекать его в молитву, во внимание, ободрять в унынии, отклонять от порока и возбуждать к святой деятельности, а посему воспомоществуемый один другим, может соделываться благочестивее, подвижнее и богоугоднее... Вот тайна молитвы за других, объясняющая благочестивый обычай христиан - молиться одному за другого, просить молитвы братней!..
    А из сего можно видеть, что не Бог удовлетворяется многими прошениями и ходатайствами, (как это бывает у сильных земли), а самый дух и сила молитвы очищает и возбуждает душу, о которой молятся, и представляет ее как способную к соединению с Богом...
    Если так плодотворна обоюдная молитва живущих на земле, то само собою разумеется, что молитва о преставившихся так же обоюдно благодетельна по теснейшей связи мира горнего с дольним; так же может вовлекать в общение души - Церкви воинствующей, с душами - Церкви торжествующей; или, что то же, с отшедшими.
    Хотя все сказанное мною и есть суждение психологическое; но раскрыв Священное Писание, мы уверимся в истине оного!.. 1) так говорит Иисус Христос Апостолу Петру: "Аз же молихся о тебе, да не оскудеет вера твоя". Вот сила молитвы Христовой укрепляет дух Петра и ободряет при искушении против веры. 2) Когда Апостол Петр содержался в темнице: молитва же была прилежна в церкви о нем. Здесь обнаруживается помощь братской молитвы в скорбных обстоятельствах жизни... 3) Но самая ясная заповедь о молитве за ближних выражается святым Апостолом Иаковом так: "исповедуйте друг другу согрешения, и молитеся друг за друга, яко да исцелеете. Много бо поможет молитва праведнаго поспешествуема". Здесь определенно подтверждается и вышесказанное психологическое умозаключение...
    А что сказать о примере Апостола Павла, данном нам в образец молитвы друг за друга? Один писатель замечает, что этот пример св. Апостола Павла должен научить нас, сколь потребна взаимная друг за друга молитва, когда и сей толико святый и крепкий подвижник духовный, признает для себя нужду в сей духовной молитвенной помощи. Он в послании своем к Евреям выражает прошение свое так: молитеся за нас, уповаем бо яко добру совесть имамы во всех добре хотящих жити. Внимая сему, как неразумно было бы опираться на свои токмо собственные молитвы и успехи, когда руководствуемый смирением, толико облагодатствованный святый муж просит соединить молитву ближних (Евреев) с его собственною? А потому, с каким смирением, простотою и союзом любви, надлежит нам не отвергать, не пренебрегать молитвенной помощи даже немощнейшего из верующих, когда прозорливый дух Апостола Павла, не употребил в сем случае разборчивости; но просил молитвы общей от всех, зная, что сила Божия в немощех совершается; следовательно и может иногда совершаться в немощных повидимому молитвенниках...
    Убедясь сим примером, заметим еще, что молитва друг за друга поддерживает союз христианской любви заповеданной Богом, свидетельствует смирение и дух молящегося, и воспламеняется сим обоюдная молитва.
    ПРОФЕССОР. - Прекрасен и точен разбор и доказательства ваши, но любопытно было бы услышать от вас, самый способ и форму молитвы о ближних, ибо я думаю, что если плодотворность и вовлечение молитвы зависит от живого участия к ближним, и преимущественно постоянного влияния духа молящегося на дух требующего моления, то не будет ли таковое настроение души отвлекать от беспрерывного поставления себя в безвидное присутствие Божие, и излияния души пред Богом в ее собственной потребности? А если токмо раз или два в сутки привести на память своего ближнего с участием к нему и прося ему помощи Божией; то достаточно ли сие будет к вовлечению и подкреплению души того, о ком молишься? Короче сказать: хочется узнать, каким образом, или как молиться о ближних?
    МОНАХ. - Молитва о чем бы ни была, приносимая Богу, не должна, да и не может выводить из поставления себя пред Богом: поелику, если она изливается к Богу, то и бывает, конечно, в Его присутствии... Относительно же способа моления о ближних надо заметить, что сила сей молитвы состоит в искреннем христианском участии к ближнему и по мере оного, имеет влияние на его душу. А потому, при воспоминании о нем (о ближнем) или в назначенный для сего час, следует возведя умственный взор к Богу принести молитву в следующей форме: Милосердый Господи! Да будет воля Твоя, хотящая всем спастись и в разум истины приидти: спаси и помилуй раба Твоего (такого-то). Приими сие желание мое, как вопль любви, заповеданной Тобою.
    Обыкновенно повторяются слова сии по временам движений души или случается перебирать четки - с сею молитвою. Я по опыту изведал, как благотворно действует таковое моление на того, о ком произносится.
    ПРОФЕССОР. - Назидательная беседа и светлые мысли, почерпнутые из ваших взглядов и рассуждений, обязывают сохранять их в незабвенной памяти, а ко всем вам питать уважение и благодарность в признательном моем сердце...
  10. Olqa
    Русская девушка. Об Ольге Николаевне Романовой (П.Савченко)
     
    В одном из стихотворений в прозе И. С. Тургенев назвал героиню его — “девушка”, а потом решил уточнить этот образ и добавил — “русская девушка”.
     
     
    Чуткий художник лучше других знал, что на нашей земле самородной красотой вырастала русская девушка; что сложившиеся исторически черты ее характера, ее проявленный нашей великой литературой глубокий и прекрасный облик — резко выделили ее в явление самобытное, в одну из красот нашего народа; красот — таких нам дорогих и таких горделивых.
     
    С глубокой болью поэтому переживаем мы, при виде общего крушения всего прекрасного в нашей несчастной стране, утрату, дорогую утрату облика и типа русской девушки — одной из наших неотъемлемых и коренных драгоценностей.
     
    Мы верим, конечно, что утрата эта временная, что в будущей России и взойдет и окрепнет новая поросль достойных преемниц девушек Пушкина, Тургенева и Чехова; и это будет великое благо русской жизни.
     
    Нам хочется привлечь внимание к одному из прекрасных образов так недавно и так трагически ушедшей из русской жизни девушки, пока одной из последних подлинных, по чертам характера и общему облику своей юной жизни — русских девушек.
     
    Мы говорим о старшей дочери покойного Государя Императора — Великой Княжне Ольге Николаевне.
     
    О дне рождения ее мы читаем такую подробную запись в дневнике Государя: “3 ноября1. Пятница. Вечно памятный для меня день, в течение которого я много выстрадал! Еще в час ночи у милой Аликс начались боли, которые не давали ей спать. Весь день она пролежала в кровати в сильных мучениях — бедная! Я не мог равнодушно смотреть на нее. Около 2 час. ночи дорогая Мама приехала из Гатчины; втроем с ней и Эллой (Великая Княгиня Елизавета Феодоровна) находились неотступно при Аликс. В 9 часов ровно услышали детский писк и всё, мы вздохнули свободно! Богом посланную дочку при молитве мы назвали Ольгой!”
     
    Запись 5 ноября: “Сегодня я присутствовал при ванне нашей дочки. Она —большой ребенок, 10 фунтов весом и 55 сантиметров длины. Почти не верится, что это наше дитя. Боже, что за счастье! Аликс весь день пролежала... она себя чувствовала хорошо, маленькая душка тоже”.
     
    6 ноября: “Утром любовался нашей прелестной дочкой. Она кажется вовсе не новорожденной, потому что такой большой ребенок с покрытой волосами головкой”.
     
    В ближайшие годы в Царской Семье появились еще три дочери — сестры Великой Княжны: Татьяна (1897 год), Мария (1899 год) и Анастасия (1901 год).
     
    Августейшие родители их всегда делили на “старших” (Ольгу и Татьяну) и “младших”; естественно, что и в их среде большая близость и общность интересов постепенно установилась по этим парам. Все они росли в исключительно дружной, жившей ладом, образцовой Царской Семье, под неослабным и глубоко душевным вниманием прекрасной их матери-Государыни.
     
    В одном из воспоминаний (А. А. Танеевой) мы знакомимся с такой картиной из их детства: “Пока дети были маленькие, они в белых платьицах и цветных кушаках играли на ковре с игрушками, которые сохранялись в высокой корзине в кабинете Государыни”. С шумом обычно они спускались из своих верхних комнат и попадали в любимую “взрослую” обстановку бледно-лилового кабинета с его громадным ковром, с массой цветов, целых кустов цветущей сирени или розанов; а над кушеткой они любили огромную картину “Сон Пресвятой Богородицы” с прекрасным ликом Приснодевы.
     
    Дети велись всецело Императрицей. “От первых месяцев, — вспоминает П. Жильяр, — я сохранил совершенно отчетливое воспоминание о крайнем интересе, с коим Императрица относилась к воспитанию и обучению своих детей, как мать, всецело преданная своему долгу”.
     
    Государь в обыкновенное время видел своих детей довольно мало: его занятия и требования придворной жизни мешали ему отдавать им все то время, которое он хотел бы им посвятить. Он всецело передал Императрице заботу об их воспитании и в редкие минуты близости с ними любил без всякой задней мысли, с полным душевным спокойствием наслаждаться их присутствием”.
     
    У каждой из девочек была своя особая русская няня.
     
    Когда Княжны подрастали, няньки превращались в горничных; все они были простые крестьянки и передали своим питомцам чистую русскую речь, любовь к иконам, лампадкам, к старине и сказкам.
     
    Так в начале XX столетия мы благостно переносимся ко временам Татьяны Лариной, Лизы Калитиной, когда няни зароняли в юные души зерна чистой веры и глубокой любви ко всему русскому, родному; когда незримо, но прочно формировались образы русской девушки с ее непередаваемым очарованием и властными жизненными силами.
     
    Жизнь Царской Семьи в те годы была очень тихая и строго размеренная. Утром у детей уроки и рукоделие; к завтраку собиралась вся Семья (“завтракали семейно”, “завтракали с детьми одни”, — записывал почти ежедневно Государь); затем, если погода была хорошая, — гуляли, катались (“Ольга и Татьяна ехали рядом на велосипедах”, — запись в мае 1904 года); приходили с работами в кабинет Государыни (“Императрица не позволяла им сидеть сложа руки”, — вспоминает А. А. Танеева).
     
    Чай подавали ровно в пять часов, чаще всего в кабинет Государя; затем опять прогулка (“После чая отправился на озеро с Машей и Ольгой”, — пишет в мае 1904 года Государь).
     
    В восемь часов вечера сходились к семейному обеду; часто к обеду с Августейшими родителями приходили только две старшие дочери.
     
    А после обеда обычно Государь читал вслух Гоголя или иные произведения русской литературы, и читал прекрасно, так что дети очень любили это время.
     
    Когда Великой Княжне Ольге исполнилось восемь лет, она начинает все чаще появляться вне дворца с Государем, у которого в дневнике появляются краткие записи: “В 11 с полов. поехал с Ольгой к обедне”; “тотчас после завтрака поехали с Ольгой... в Царское Село”; “поехали с Аликс и Ольгой посмотреть полковое учение улан”.
    Великая Княжна Ольга становилась уже большой — такой она показалась и Государю в день ее рождения — 3 ноября 1904 года: “Ольге минуло девять лет, — писал он в дневнике, — совсем большая девочка”.
     
    Государь все чаще остается с ней; во время дневных прогулок любит обходить вдвоем с ней парк.
     
    О чем беседовали они? Припомним, что это были жуткие месяцы неудач японской войны и тревог внутренней смуты. Переобремененный делами и тяжело все это переживавший Государь был рад, вероятно, отвести душу в наивных беседах со своей старшей, скажем, забегая вперед, любимой дочкой (через десять лет у них шли иные беседы). А ее интересы вращались тогда лишь в кругу уютной, сплоченной большой Царской Семьи и маленьких домашних событий. То сами устроят сюрпризом маленький спектакль (инсценировка “Стрекозы и муравья”), то заберутся в кабинет Государя рассмотреть его новые альбомы, а то — новость: сцены кинематографа придворного фотографа Гана. Настанут морозы — катание с гор у берега небольшого озера, игры с Наследником, у которого и сани с ослом Ванькой, старым артистом цирка Чинизелли, и умный Джой.
     
    “Дети Их Величеств, — замечает А. А. Танеева, — были горячие патриоты; они обожали Россию и все русское; между собой говорили только по-русски”. На сохранившихся письмах Великой Княжны виден четкий круглый, добрый почерк.
    С конца сентября 1905 года в особой классной комнате начались уроки французского языка, которому Великую Княжну учил благороднейший П. Жильяр, впоследствии воспитатель Наследника-Цесаревича.
     
    Он сохранил такие воспоминания о первом уроке: “Меня провели во второй этаж, в маленькую комнату с очень скромной обстановкой в английском вкусе. Дверь отворилась, и вошла Императрица, держа за руку двух дочерей, Ольгу и Татьяну.
     
    Сказав несколько любезных слов, она заняла место за столом и сделала мне знак сесть против нее; дети поместились по обе стороны. Старшая из Великих Княжон, Ольга, девочка десяти лет, очень белокурая, с глазами, полными лукавого огонька, с приподнятым слегка носиком, рассматривала меня с выражением, в котором, казалось, было желание с первой же минуты отыскать слабое место, — но от этого ребенка веяло чистотой и правдивостью, которые сразу привлекали к нему симпатии... “Сестры дышали свежестью и здоровьем, — писал он позже, — они были добры и необыкновенно естественны. Старшая, Великая Княжна Ольга Николаевна, была умна и рассудительна”.
     
    Продолжая занятия со своими ученицами, П. Жильяр сделал такое наблюдение:
     
    “Одна подробность особенно ясно обнаруживает заботу о точности, которую Императрица вносила в свое попечение о дочерях, и свидетельствует также о внимательности, которую она хотела внушить им к их наставникам, требуя от них порядка, который составляет первое условие вежливости. Я всегда при входе находил книги и тетради старательно разложенными на столе перед местом каждой из моих учениц. Меня никогда не заставляли ждать ни одной минуты”.
     
    А. А. Танеева вспоминает:
     
    “В эту осень Ольге Николаевне исполнилось шестнадцать лет, срок совершеннолетия для Великих Княжон. Она получила от родителей разные бриллиантовые вещи и колье. Все Великие Княжны в шестнадцать лет получали жемчужные и бриллиантовые ожерелья, но Государыня не хотела, чтобы Министерство Двора тратило столько денег сразу на их покупку Великим Княжнам, и придумала так, что два раза в год, в дни рождения и именин, получали по одному бриллианту и по одной жемчужине. Таким образом у Великой Княжны Ольги образовалось два колье по тридцать два камня, собранных для нее с малого детства.
     
    Вечером был бал, один из самых красивых балов при Дворе. Танцевали внизу в большой столовой. В огромные стеклянные двери, открытые настежь, смотрела южная благоухающая ночь. Приглашены были все Великие Князья с их семьями, офицеры местного гарнизона и знакомые, проживавшие в Ялте. Великая Княжна Ольга Николаевна, первый раз в длинном платье из мягкой розовой материи, с белокурыми волосами, красиво причесанная, веселая и свежая, как цветочек, была центром всеобщего внимания. Она была назначена шефом 3-го гусарского Елисаветградского полка, что ее особенно обрадовало. После бала был ужин за маленькими круглыми столами”.
     
    Начиналась жизнь взрослой дочери Государя.
     
    Внешне это было связано с парадной, показной жизнью нашего блистательного Двора—появление с Государем на торжествах, на придворных балах, в театрах; с Государыней — на благотворительных базарах, в поездках по России.
     
    Многие помнят стройную, изящную фигуру старшей дочери Государя, радостно украшавшей царские выходы.
     
    Но все это внешнее, блестящее, парадное, показное, что для случайного, поверхностного наблюдателя, для толпы, составляло какой-то законченный облик Великой Княжны и делало ее такой похожей на ее сестер, совершенно не гармонировало ни с подлинной скромной и простой повседневной жизнью Великой Княжны Ольги, ни с истинным строем внутреннего мира девушки, которая сумела развить, а часто и проявлять свою глубокую индивидуальность, девушки, у которой были свои думы и мысли и намечались свои дороги не поверхностного, а глубокого восприятия жизни.
     
    В последние годы перед войной, когда Великой Княжне исполнилось восемнадцать лет, о ней можно было говорить как о сложившемся юном характере, полном неотразимого обаяния и красоты; многие, знавшие ее в те годы, довольно полно и поразительно созвучно очерчивают строй ее сложного ясного внутреннего мира. Невольно ее рисуют пока на фоне всех дружных, всегда бывших вместе Августейших сестер.
     
    П. Жильяр с умиленными чувствами вспоминает своих учениц в эти годы:
     
    “Великие Княжны были прелестны своей свежестью и здоровьем. Трудно было найти четырех сестер, столь различных по характерам и в то же время столь тесно сплоченных дружбой. Последняя не мешала их личной самостоятельности и, несмотря на различие темпераментов, объединяла их живой связью.
     
    В общем, трудноопределимая прелесть этих четырех сестер состояла в их большой простоте, естественности, свежести и врожденной доброте.
     
    Старшая, Ольга Николаевна, обладала очень живым умом. У нее было много рассудительности и в то же время непосредственности. Она была очень самостоятельного характера и обладала быстрой и забавной находчивостью в ответах.
    “Великие Княжны, — вспоминает А. А. Танеева, начиная также с общего фона дружных сестер, — выросли простые, ласковые, образованные девушки, ни в чем не выказывая своего положения в обращении с другими.
     
    Ольга и Мария Николаевны были похожи на Семью отца и имели чисто русский тип. Ольга Николаевна была замечательно умна и способна, и учение было для нее шуткой, почему она иногда ленилась.
     
    Характерными чертами у нее были сильная воля и неподкупная честность и прямота, в чем она походила на мать. Эти прекрасные качества были у нее с детства, но ребенком Ольга Николаевна была нередко упряма, непослушна и очень вспыльчива; впоследствии она умела себя сдерживать. У нее были чудные белокурые волосы, большие голубые глаза и дивный цвет лица, немного вздернутый нос, походивший на нос Государя”.
     
    Два вопроса невольно возникают в интересах более подробной обрисовки характера Великой Княжны: первый — ее индивидуальные отличия в сравнении с внутренним миром ее любимой сестры, почти погодка, росшей с ней в одних и тех же условиях, Великой Княжны Татьяны, вопрос, завещанный еще Пушкиным, да еще в этой созвучной игре имен, как в чисто русской семье Лариных, — вечный вопрос двух основных женских характеров — Марфы и Марии; второй — ее отношения к Государю и Государыне, то есть к тем основным влияниям, среди которых и создался ее характер.
     
    На первый вопрос П. Жильяр отвечает так: “Татьяна Николаевна, от природы скорее сдержанная, была менее откровенна и непосредственна, чем старшая сестра Она была также менее даровита, но искупала этот недостаток большой последовательностью и ровностью характера. Она была очень красива, хотя не имела прелести Ольги Николаевны. Своей красотой и природным умением держаться она в обществе затмевала сестру, которая меньше занималась своей особой и как-то стушевывалась. Обе сестры нежно любили друг друга”.
    Душевный мир Великой Княжны Ольги слагался в кругу на редкость сплоченной, деятельной взаимной любовью, прекрасной внутренним ладом Царской Семьи. А святыня семьи — самый прочный и незаменимый фундамент для построения человека, для расцвета всего прекрасного в нем. “Их маленькие детские души, — с мудрой любовью говорил Достоевский, — требуют безпрерывного и неустанного соприкосновения с вашими родительскими душами, требуют, чтобы вы были для них, так сказать, всегда духовно на горе, как предмет любви, великого нелицемерного уважения и прекрасного подражания”. И это именно было в Царской Семье. В те немногие часы, когда Государь мог быть с детьми, он озарял их своим высоким нравственным светом и примером.
     
    “Отношения дочерей к Государю, — вспоминает П. Жильяр, — были прелестны. Он был для них одновременно Царем, отцом и товарищем. Чувства, испытываемые ими к нему, видоизменялись в зависимости от обстоятельств. Они никогда не ошибались, как в каждом отдельном случае, относиться к отцу; их чувство переходило от религиозного поклонения до полной доверчивости и самой сердечной дружбы. Он был для них то тем, перед которым почтительно преклонялись министры, Великие Князья и сама их мать, то отцом, сердце которого с такой добротой раскрывалось навстречу их заботам или огорчениям, то, наконец, тем, кто вдали от нескромных глаз умел при случае так весело присоединиться к их молодым забавам”.
     
    Отношение Великих Княжон к Государыне обусловливалось прежде всего отношением взрослых дочерей к очень строгой и требовательной матери, которая их всем сердцем любила и детьми только тогда и жила. По воспоминаниям П. Жильяра: “Мать, которую они обожали, была в их глазах как бы непогрешима; одна Ольга Николаевна имела иногда поползновения к самостоятельности. Они были полны очаровательной предупредительности по отношению к ней. С общего согласия и по собственному почину, они устроили очередное дежурство при матери: когда Императрице нездоровилось, то исполнявшая в этот день дочернюю обязанность безвыходно оставалась при ней”. Государыня всегда была при детях (говорила она с ними по-английски; этим языком Великие Княжны владели отлично); часами проводила время в классной, руководя занятиями; учила их рукоделию. Великая Княжна Ольга не любила рукодельничать, хотя работала очень хорошо, и всегда во время этих занятий старалась устроиться чтицей.
     
    Физически Великие Княжны были воспитаны на английский манер: спали в больших детских, на походных кроватях (воспоминание А. А. Танеевой), почти без подушек и мало покрытые; холодная ванна по утрам и теплая — каждый вечер. Одевались очень просто; платье и обувь переходили от старших к младшим, и нередко заставали их в аккуратно заштопанных ситцевых платьях (за время войны ни одной не было сшито ничего нового). Великая Княжна Ольга, как обладавшая лучшим вкусом, заведовала выбором фасонов для сестер. Каждой из них выдавалось на личные расходы по пятнадцать рублей в месяц, и из этих денег они должны были каждое воскресенье, бывая в церкви, класть на тарелку по рублю.
     
    Особой чертой Царской Семьи, как отмечают воспоминания, была та, что их никто и никогда не видел не знающими, что с собой делать: всегда у каждой Великой Княжны находилось какое-либо занятие, всегда он были оживлены.
     
    Из сестер Великая Княжна Ольга была ближе всех с совершенно иной по характеру Татьяной Николаевной; особенно нежные отношения старшей сестры были у нее к Наследнику, который ее любил больше всех в семье — и когда обижался из-за чего-нибудь на отца и мать, то заявлял им, что он Ольгин сын, собирал свои игрушки и уходил в ее комнату.
     
    Великие Княжны воспитывались в строгих требованиях внимательного отношения к каждому человеку, а не в кичливом сознании своих превосходств и высокого положения. Государь всегда повторял:
     
    “Чем выше человек, тем скорее он должен помогать всем и никогда в обращении не напоминать своего положения; такими должны быть и мои дети!”
     
    Они такими и были, и это прежде всего проявлялось по отношению к ближайшим окружающим, к прислуге.
     
    Из служащих, близких простой жизни Царской Семьи, упомянем камердинера Их Величеств, старика Волкова. “Любовью он пользовался всеобщей, — читаем в одном из воспоминаний, — и девочки постоянно висли на нем; старик делал сердитое лицо, а те тормошили его, поведывали все радости и горести”.
     
    Став взрослыми, Великие Княжны продолжали делиться с “дедой” своими переживаниями; рассказывали даже, в кого влюблялись. Любили Великие Княжны картины кинематографа, где фигурировали они сами. Как только получалась такая картина, они начинали приставать к Волкову, чтобы он непременно шел с ними.
     
    “Насмотрелся я на вас и так”, — ворчал старик, но шел и просиживал с ними весь сеанс. Любимицей его была старшая. “Ольга — это Романова!” — с гордостью говорил он про нее.
     
    “Какое время пришло! — рассуждал он. — Замуж дочек пора выдавать, а выдавать не за кого, да и народ-то все пустой стал, махонький!”
     
    А и то правда!
    “Далекими кажутся мне годы, — вспоминает А. А. Танеева, — когда подрастали Великие Княжны и мы, близкие, думали о их возможных свадьбах. За границу уезжать им не хотелось, дома же женихов не было. С детства мысль о браке волновала Великих Княжон, так как для них брак был связан с отъездом за границу. Особенно же Великая Княжна Ольга Николаевна и слышать не хотела об отъезде из родины. Вопрос этот был больным местом для нее, и она почти враждебно относилась к иностранным женихам”.
    С начала 1914 года для бедной Великой Княжны Ольги, прямой и русской души, этот вопрос до крайности обострился; приехал румынский наследный принц (теперешний король Карол II) с красавицей-матерью, королевой Марией; приближенные стали дразнить Великую Княжну возможностью брака, но она и слышать не хотела.
     
    Она ведь знала, что “князья не вольны, как девицы — не по сердцу они себе подруг берут, а по расчетам иных людей, для выгоды чужой...”
     
    “В конце мая, — вспоминает П. Жильяр, — при Дворе разнесся слух о предстоящем обручении Великой Княжны Ольги Николаевны с принцем Каролом румынским. Ей было тогда восемнадцать с половиной лет.
     
    Родители с обеих сторон, казалось, доброжелательно относились к этому предположению, которое политическая обстановка делала желательным. Я знал также, что министр иностранных дел Сазонов прилагал все старания, чтобы оно осуществилось, и что окончательное решение должно быть принято во время предстоящей вскоре поездки Русской Императорской Семьи в Румынию.
     
    В начале июля, когда мы были однажды наедине с Великой Княжной Ольгой Николаевной, она вдруг сказала мне со свойственной ей прямотой, проникнутой той откровенностью и доверчивостью, которые дозволяли наши отношения, начавшиеся еще в то время, когда она была маленькой девочкой: “Скажите мне правду, вы знаете, почему мы едем в Румынию?”
     
    Я ответил ей с некоторым смущением: “Думаю, что это акт вежливости, которую Государь оказывает румынскому королю, чтобы ответить на его прежнее посещение”.
     
    “Да, это, может быть, официальный повод, но настоящая причина?.. Ах, я понимаю, вы не должны ее знать, но я уверена, что все вокруг меня об этом говорят и что вы ее знаете”.
     
    Когда я наклонил голову в знак согласия, она добавила:
     
    “Ну, вот так! Если я этого не захочу, этого не будет. Папа мне обещал не принуждать меня... а я не хочу покидать Россию”.
     
    “Но вы будете иметь возможность возвращаться сюда, когда вам это будет угодно”.
     
    “Несмотря на все, я буду чужой в моей стране, а я русская и хочу остаться русской!”
     
    13 июня мы отплыли из Ялты на императорской яхте “Штандарт”, и на следующий день утром подошли к Констанце. Торжественная встреча; интимный завтрак, чай, затем парад, а вечером — пышный обед. Ольга Николаевна, сидя около принца Карола, с обычной приветливостью отвечала на его вопросы. Что касается остальных Великих Княжон, — они с трудом скрывали скуку, которую всегда испытывали в подобных случаях, и поминутно наклонялись в мою сторону, указывая смеющимися глазами на старшую сестру. Вечер рано окончился, и час спустя яхта отошла, держа направление на Одессу.
     
    На следующий день утром я узнал, что предположение о сватовстве было оставлено или, по крайней мере, отложено на неопределенное время. Ольга Николаевна настояла на своем”.
     
    Так заканчивает это интересное воспоминание П. Жильяр и в ссылке добавляет: “Кто мог предвидеть тогда, что эта свадьба могла спасти ее от ожидавшей тяжкой участи”.
    Кто знает, что судьба готовила бы ей?
     
    Мы видим только по этой документальной записи, что высшее чувство, которым она руководствовалась при решении этого, для нее чисто личного, вопроса, — чувство глубокого патриотизма.
     
    “Я русская и хочу остаться русской!”
     
    Через месяц запылали первые зори Великой войны. Царская Семья, как затем и многие, многие хорошие семьи, была “призвана” на эту страду России. Государь часто отлучался из Царского Села, а затем и совсем переселился в Ставку. Государыня возложила на себя большой труд по организации помощи раненым и вскоре сама стала, кроме того рядовой сестрой милосердия.
     
    СтаршиеВеликие Княжны явились ее усердными и деятельными помощницами.
     
    А. А. Танеева так вспоминает о начале этой работы:
     
    “Государыня организовала особый эвакуационный пункт, в который входило около восьмидесяти пяти лазаретов; обслуживали эти лазареты около десяти санитарных поездов ее имени и имени детей. Чтобы лучше руководить деятельностью лазаретов, Императрица решила лично пройти курс сестер милосердия военного времени с двумя Великими Княжнами; преподавательницей выбрали княжну Гедройц, хирурга — заведующего Дворцовым госпиталем. Два часа ежедневно занимались с ней, а для практики поступили рядовыми хирургическими сестрами в лазарет при госпитале. Выдержав экзамен, Императрица и Великие Княжны наряду с другими сестрами получили красные кресты и аттестаты на звание сестры милосердия.
     
    Началось страшно трудное и утомительное время. С раннего утра до поздней ночи не прекращалась лихорадочная деятельность. Вставали рано, ложились иногда в два часа ночи; Великие Княжны целыми днями не снимали костюмов сестер милосердия. Когда прибывали санитарные поезда, Императрица и Великие Княжны делали перевязки, ни на минуту не присаживаясь”.
     
    20 октября 1914 года Императрица писала Государю: “Пошли за мной, Ольгой и Татьяной. Мы как-то мало видим друг друга, а есть так много, о чем хотелось бы поговорить и расспросить, а к утру мы торопимся”.
     
    “Как всегда, — читаем мы в одном из воспоминаний, — в тяжелые и тревожные минуты Их Величества черпали нужную им поддержку в религии и в любви своих детей. Великие Княжны просто и благодушно относились к все более и более суровому образу жизни во дворце. Правда, что все их прежнее существование, совершенно лишенное всего, что обычно красит девичью жизнь, приготовило их к этому. В 1914 году, когда вспыхнула война, Ольге Николаевне было почти девятнадцать лет, а Татьяне Николаевне минуло семнадцать. Они не присутствовали ни на одном балу; им удалось лишь участвовать в двух-трех вечерах у своей тетки, Великой Княгини Ольги Александровны.
     
    С начала военных действий у них была лишь одна - мысль — облегчить заботы и тревоги своих родителей; они окружали их своей любовью, которая выражалась в самых трогательных и нежных знаках внимания”.
     
    Сказывалась крепкая русская семья.
     
    Первые годы войны, когда внимание всех было приковано всецело к фронту, совершенно перестроили жизнь Великой Княжны Ольги. Из замкнутого круга семьи с ее простой, строго размеренной жизнью ей пришлось, вопреки всем склонностям и чертам ее характера, повести жизнь работницы вне семьи, а иногда и общественного деятеля.
     
    Рабочий день начинался для нее с девяти часов утра. “Татьяна с Ольгой уже улетели в лазарет”, — писала Государыня. Там они — простые сестры милосердия. “Сегодня мы присутствовали (“Я, — пишет Государыня, — всегда помогаю, передаю инструменты, а Ольга продевает нитки в иглы”) при первой нашей большой ампутации (целая рука была отрезана), потом мы все делали перевязки... очень серьезные в большом лазарете”. Говоря об одной из сестер, Государыня замечает: “Она постоянно меня удивляет своим обращением: в ней нет ничего любящего и женственного, как в наших девочках”.
     
    Работа обычно затягивалась. “Ольга и Татьяна (а они всегда вместе) вернулись только около двух, у них было много дела”. Почти ежедневно Государыня записывала:
     
    “Старшие девочки вечером идут чистить инструменты”.
     
    Нельзя, конечно, считать, что их цена, как сестер милосердия, была в этой обычной работе. Появление в лазаретах Августейших дочерей Государя само по себе облегчало страдания и скрашивало часы мук. Тем более что они от всей души, всеми средствами хотели утешать и исцелять.
     
    “Ольга, — пишет Государыня, — поведет Наследника в Большой дворец повидать офицеров, которым не терпится увидеть его”. Государыню зовут к телефону, чтобы сказать об умирающем. “Ольга и я отправились с Большой дворец взглянуть на него. Он лежал там так мирно, покрытый моими цветами...”
     
    Часто Великим Княжнам приходилось самим выезжать в Петроград для председательствования в благотворительных комитетах их имени или для сбора пожертвований. Для Великой Княжны Ольги это было непривычным и очень нелегким делом, так как она и стеснялась, и не любила никаких личных выступлений.
     
    Государыня писала: “Ольга и Татьяна—в Ольгинском комитете. Это так хорошо для девочек: они учатся самостоятельности, и они разовьются гораздо больше, раз им приходится самостоятельно думать и говорить без моей постоянной помощи...”; “Солнечное утро, и мы, конечно, едем в город”, — как говорит Ольга... “Я взяла с собой Ольгу, чтобы посидела рядом со мной, она тогда более привыкнет видеть людей и слышать, что происходит. Она умное дитя...”; “Ольга и Татьяна отправились в город принимать подарки в Зимнем дворце...”; “Выставка-базар действуют очень хорошо. Наши вещи раскупаются, прежде чем они появятся; каждой из нас удается ежедневно изготовить подушку и покрышку...”; “Ольга и Татьяна в отчаянии отправились в город на концерт в цирке в пользу Ольгинского комитета; без ее ведома пригласили всех министров и послов, так что она вынуждена была поехать...”; “Плевицкая принесла Ольге деньги от концертов, которые она давала; она пела для Ольги в Киеве...”
     
    Великим Княжнам приходилось часто за это время сопровождать Государыню в ее поездках по России для посещения военных госпиталей и в Ставку.
     
    “Великие Княжны, — вспоминает П.Жильяр, — очень любили эти поездки в Могилев, всегда слишком короткие, как им казалось; это вносило небольшую перемену в их однообразную и суровую жизнь. Они пользовались там большей свободой, чем в Царском Селе.
     
    Станция в Могилеве была очень далеко от города и стояла почти в поле. Великие Княжны в часы своего досуга посещали окрестных крестьян и семьи железнодорожных служащих. Их простая и безыскусная доброта побеждала все сердца, и так как они очень любили детей, их всегда можно было видеть окруженными толпою ребятишек, которых они собирали по дороге и закармливали конфектами”.
     
    Работа, поездки и одиночество Государыни сблизили ее со “старшими”, особенно с Великой Княжной Ольгой, с ней — отчасти потому, что она за это время часто прихварывала.
     
    Припомним выдержки из писем Государыни: “Ольга встала только для прогулки, а теперь после чая она остается на диване, и мы будем обедать наверху — это моя система лечения — она должна больше лежать, так как она ходи/p>
  11. Olqa
    Лидия Чарская "Пасха мучеников"
     
    Это было давно, очень давно – в первом столетии от Рождества Христова. Над Римом и покорёнными им народами владычествовал жестокий, бессердечный и болезненно самолюбивый император Нерон, совершивший многочисленные кровавые преступления. Любя до безумия поклонение и лесть окружающих, этот правитель возомнил себя божеством и требовал, чтобы ему воздавали божеские почести.
    Он приказал убить свою мать, заподозрив её в государственной измене, погубил своего брата Британика и своего старого воспитателя, мудреца Сенеку. Его безумства не имели границ. То он воображал себя великим артистом, то гениальным певцом и музыкантом, то поэтом исключительного таланта и выступал публично с чтением собственных стихов или пением под аккомпанемент лютни. Или же он выезжал в качестве циркового наездника на арену Колизея и брал призы в общем состязании. Дикая толпа, согнанная в театр по желанию императора, неистово рукоплескала ему. Льстецы восхваляли его таланты… Нерон торжествовал.
    Но страшнее всех безумств императора было предпринятое им гонение на христиан. Глубоко преданный своим язычески богам, Нерон не выносил христианской веры, в основу которой положено поклонение Единому Истинному Богу. В годы его правления христиан подвергали всевозможным пыткам и мучениям. Их зашивали в шкуры диких зверей и травили собаками, распинали на крестах, заворачивали в пропитанные смолой одежды и сжигали живыми, бросали на съедение диким зверям на арене цирка или давили колесницами гладиаторов.
    Несчастные скрывались в лесах и подземных пещерах, не оставляя своей истинной веры. Когда же нельзя было скрыться, они смело принимали лютые муки и казнь. Эта стойкость, это бесстрашие перед смертью всё больше и больше возбуждали гнев ненасытного варвара.
     
    * * *

    Раннехристианское богослужение
    в катакомбах
    (гравюра XIX века)


    Чудная, тихая ночь стояла над Римом и его окрестностями. Синее южное небо ласково улыбалось лучами ярких звёзд… Медленно выплыл из-за облаков серебряный месяц и своим млечным светом затопил и город с его пышными дворцами, языческими храмами, домами, и тянувшуюся вдаль миртовую рощу.
    В прибрежных тростниках тёмной реки скользил небольшой челнок. Весенний рокот Тибра окончательно заглушил и без того чуть слышные голоса сидевших в лодке. Их было трое: седой старик с длинной бородой, высокий стройный юноша, управляющий челноком, и девушка, едва достигшая шестнадцати лет, с глубокими, прекрасными, как весенняя ночь, глазами и детской улыбкой.
    – Что, Ниния, дитя моё, не жутко тебе? Здесь на каждом шагу нас может выследить стража Нерона, – послышался голос старшего спутника.
    – О, дорогой отец мой, как я могу бояться, когда со мной ты и Ливий?!
    В ответе девушки не было ни тени робости.
    – Благодарю, Ниния, за добрый отзыв! Ты права: пока твой благородный отец и я с тобой, тебе нечего бояться, – прозвучал сильный молодой голос юноши.
    Старый Клавдий положил ему руку на плечо:
    – Ты ошибаешься, Ливий, сын мой, и без нас у Нинии был и будет Заступник – Христос. Спаситель мира вечно пребывает с ней, как и с каждым из нас, христиан, возлюбленных детей Своих.
    Лодка ударилась о песчаный берег и остановилась.
    – Мы приплыли к назначенному месту. Миртовая роща перед нами. Выйдем из лодки, вход в подземелье должен быть недалеко, за большим камнем, – сказал старый Клавдий и первым вышел из лодки. За ним последовали дочь и ее жених Ливий, лишь недавно принявший христианскую веру в том самом подземном храме-пещере, куда они втроем направлялись сейчас.
    Снова выглянул из-за облака месяц и осветил дорогу. Старый Клавдий, не раз бывший здесь и доставивший сюда молодых людей на ночное богослужение, шёл впереди, указывая путь.
    Ниния об руку с Ливием спешила по следам отца… Вот и большой камень, за ним густые заросли миртовых деревьев. Еще несколько шагов, и Клавдий остановился.
    – Сюда, дети мои. Дом Божий – здесь.
    Действительно, у корней огромного мирта было небольшое отверстие. Старик стал медленно спускаться в подземелье. За ним молодые люди.
    Ещё не достигнув нижних ступеней лестницы, выдолбленных в каменистой почве пещеры, путники услышали тихие голоса, торжественно и радостно певшие молитвы. Где-то вдали забрезжил огонёк прикреплённого к стене факела, и вскоре они очутились под сводами большой катакомбы, наполненной молящимися христианами из самых разнообразных слоев римского общества. Тут были богатые и бедные, патриции и плебеи, легионеры, купцы, художники, поэты, женщины, девушки, дети – все, кто успел проникнуться верой во Христа. Древний старец читал молитвы, остальные вторили ему проникновенными, радостными голосами.
    Ряд лампад-светильников, подвешенных между колоннами, освещал помещение. Посередине находился высокий крест, выточенный из камня. Со слезами молились христиане в этом тихом пристанище, скрытом густой миртовой рощей.
    Ниния стояла среди женщин с левой стороны молельни, – её отец и жених с правой, среди мужчин-христиан.
    Всего несколько дней оставалось до христианской Пасхи, когда вспоминается Воскресение Христово, а после праздника в этой катакомбе священник должен был благословить брачный союз Нинии с Ливием.
    Молодые люди с детства знали друг друга. Их отцы были соседями и друзьями. Старый Клавдий имел небольшую цветочную лавку в предместье Рима и поставлял римлянам розы на праздники их богов. Но вот он стал христианином, раздал всё имущество бедным и убедил дочь Нинию, соседа Плиния и его сына Ливия принять христианство. Каждый день приходил он в это подземелье, иногда приводил с собой и детей. Ниния шла на всенощное бдение христиан как на праздник. Вдохновлённая примером отца, она с детства искала Истинного Бога, Бога милосердия, кротости и любви. Сегодня она особенно горячо молилась, забыв весь мир, прося Христа Спасителя благословить её союз с Ливием.
    – Господи Великий и Милосердный! Вдвоём с Ливием мы будем славить Твоё имя, будем распространять свет Твоего учения. Боже! Помоги нам! Спаси и сохрани нас.
    Но вдруг её молитва неожиданно оборвалась. Смятение пробежало по рядам молящихся. Мальчик-христианин, стоявший у входа в катакомбы, прибежал с криком:
    – Спасайтесь! Спасайтесь! Императорская стража окружила подземелье!
    Плач женщин был ему ответом. Многие кинулись к выходу, старец-священник остановил бегущих:
    – Возлюбленные братья и сестры! – повышая голос, обратился он к своей пастве. – Спасения нет! Враги идут по нашим следам! Приготовимся же встретить с радостью лютую казнь и муки. Постоим за Спасителя нашего. Скоро Светлая Пасха. Не есть ли это добрый знак для нас всех, дети мои, принять чашу страдания в одно время с Божественным Страдальцем?
    Эти слова ободряюще подействовали на христиан. Все бросились к подножию каменного Распятия и распростёрлись перед ним ниц.
    Ниния находилась ближе всех к изображению Христа.
    – Если суждено мне погибнуть, – говорила она, – дай мне, Боже мой, сделать это спокойно и радостно, как подобает истинной христианке.
    Юноша Ливий очутился возле неё.
    – Позволь мне спасти тебя,
    – Позволь мне спасти тебя, Ниния, – воскликнул он горячо. – Я знаю потайной ход, он ведёт на пустынное место у берега. Мы успеем спастись: ты, твой отец и я.
    – А другие, Ливий? А другие? – взволнованно спрашивала девушка.
    – Всем не успеть, любимая: подземелье узко, едва можно пройти одному человеку…
    – Тогда я останусь, чтобы разделить общую участь, – смело ответила девушка.
    Рука старого Клавдия легла на её голову.
    – Иного ответа и не ждал от тебя, дочь моя! На всё воля Господня. Ведь Христос Спаситель ждёт тебя в селении праведных.
    И он благословил свою любимицу. В это время старец-священник запел громким, проникновенным голосом:
    – Слава в вышних Богу…
    Хор христиан подхватил священные слова, и своды катакомбы огласились торжественным пением.
    Внезапно послышались громкие грубые голоса, бряцание оружия, и целый отряд легионеров, потрясая мечами, вбежал в пещеру.
    – Смерть христианам! Смерть изменникам императора! – кричали они, окружая молящихся.
    Вскоре связанных христиан повели в тюрьму по улицам Рима.
     
    * * *

    Жан-Леон Жером.
    Последняя молитва христианских мучеников


    Был канун Пасхи. В огромном здании цирка, находившемся на правом берегу Тибра, около «Золотого дома» Нерона, – так называли римляне этот дворец императора, – в помещении, отделённом занавесом от арены, были собраны взятые несколько дней назад в подземелье христиане. Ложи цирка, весь амфитеатр были наполнены жадной до зрелищ римской публикой. Тут были и патриции с подругами, одетыми со сказочной роскошью, и бедное население Рима. В центральной ложе возлежал на шкуре царственно красивой пантеры сам «божественный Август» (титул Нерона) и ждал представление. Его вторая жена, красавица Поппея-Сабина, не уступавшая в кровожадности и хищности своему супругу, красовалась тут же с прекрасным невинным личиком, мало гармонировавшим с её злобной душой.
    Сенаторы, приближённые императора и вельможи теснились в ближайших к императорской ложах. Блестящая стража охраняла их.
    Красивое, хищное лицо Нерона носило на себе следы особенного возбуждения. Он заранее предвкушал наслаждение от зрелища мук христиан.
    Самым искренним образом он считал их государственными изменниками и врагами. Теперь, после недавнего пожара, истребившего половину Рима, в котором льстецы и приспешники императора в угоду ему обвиняли христиан, Нерон, веря клевете, с особенным нетерпением ждал казни ненавистных ему людей.
    По знаку, данному императором, заиграла невидимая музыка. Десятки тысяч роз полетели в ложу императора и на арену. Новый знак Нерона – и рабы подняли тяжёлую дверь огромной клетки, откуда выскочила чудовищных размеров львица. За ней выпрыгнули два льва и несколько тигров. Голодные звери, рыча, медленно двинулись по арене.
    – Не бойся, Ниния! Не бойся, дитя моё! Земные муки и пытки ничтожны. Великая награда ждёт тебя на небесах, – говорил старый Клавдий, держа трепетавшую дочь в своих объятиях.
    В последнюю минуту смелость, казалось, покинула девушку. Она была так молода, ей так хотелось жить! До последней минуты она ждала помилования от императора. Но вой зверей лишил Нинию последней надежды. Она прижалась к груди отца. Подошёл Ливий.
    – Почему ты не позволила увести тебя из подземелья, когда была ещё возможность спастись! – произнёс он, глядя с любовью в глаза невесты.
    – Нет! Нет! Я не жалею об этом! – воодушевленно вскричала юная христианка. – Как жить, когда умирают мои друзья и ближние во имя Его?! Но всё же мне жутко, Ливий, жутко, когда подумаю, что сейчас погибну в когтях лютой львицы, в мучениях приму смерть!
    И она тихо заплакала, закрыв лицо руками. Старый Клавдий крепче обвил руками плечи дочери.
    – Не бойся, Ниния, не бойся, дитя моё! – говорил он, гладя её по голове. – Несколько десятков лет назад Богочеловек принял муки за нас на Кресте. Неужели же мы не найдём силы последовать Его Божественному примеру?
    Голос его креп с каждой минутой. Вдохновенно звучала его речь. Решимостью, готовностью принять за Христа какие угодно муки горели глаза. Христиане, до сих пор со страхом в душе ожидавшие смертного часа на арене цирка в когтях свирепых зверей, теперь окружали почтенного старца и внимательно слушали его. Он говорил о крестных страданиях распятого Христа, о вечном блаженстве, ожидающем мучеников за веру Христову.
    Появление воинов-стражников прервало его. Они, грубо растолкав ряды христиан, вытолкнули часть их на арену под тихие напутственные слова Клавдия:
    – Мужайтесь, братья и сестры! Помните воскресшего Спасителя Христа! Не страшно смерть во имя Его. В нынешнюю ночь воскрес Он! Христос воскрес, браться и сестры! Воскресит Он, Благой, и нас, Своих верных рабов!
    Упал тяжёлый занавес у входа. Наступила минута молчания и тишины. И вдруг дикий рёв зверей, стоны и вопли терзаемых жертв огласили цирк Нерона. С ними слились громкие рукоплескания толпы.
    Едва владея собой, держа крепко за руки отца и жениха, Ниния ждала своей очереди. Вот снова приподнялся и упал занавес. Снова появились воины и грубо схватили оставшихся обречённых.
    Глазам девушки представилось ужасное зрелище. На залитой кровью арене лежали растерзанные тела христиан. Дикие звери с глухим рычанием доканчивали свою страшную расправу.
    Ближе других к входу находилась чудовищная львица. Её страшная пасть была испачкана кровью. Ярко и алчно светились хищные глаза. Львица выгнула спину и сделала прыжок по направлению к девушке. Теперь она в десяти шагах от неё.
    С ужасом следила Ниния за приближение зверя. И когда чудовище очутилось перед ней, страх из сердца Нинии неожиданно исчез.
    – Христос воскрес нынче в ночь из мёртвых! – вскричала она, поднимая руку. – Идём же к Нему, друзья! Он ждёт нас на небесах!
    И чистым звонким голосом она запела хвалебную песнь Христу.
    Что-то особенно прекрасное и смелое было в этом порыве девушки, в её чистом, светлом пении, восторженных, радостных глазах. Она как бы ясно уже видела Христа, простиравшего к ней руки. И теперь уже она бесстрашно взглянула в глаза зверя.
    Случилось необычайное и непредвиденное. Вместо того, чтобы броситься и растерзать свою жертву, львица, словно играя, как собака, подползла к ней на животе. И другие звери, перестав терзать трупы несчастных, с глухим рычанием отошли в сторону.
    Император поднялся в ложе и сделал знак. Красавец-раб подал ему лютню. Мнивший себя великим музыкантом и певцом, Нерон запел, аккомпанируя себе.
    Нерон пел долго, песню за песней, и, когда он закончил, публика с шумом поднялась со своих мест и бурно рукоплескала императору, превознося его до небес. Довольный произведённым впечатлением, Нерон поклонился толпе и, махнув рукой, громко произнёс, указывая на арену:
    – Уберите зверей! Прощение христианам. Пусть живут те, кто слышал сейчас певца Августа, их императора. Христианская девушка сумела заставить зазвучать нынче в сердце артиста голос музы. Пусть живёт она и её друзья. Убрать зверей!
    Тихий вздох облегчения вырвался из груди оставшихся в живых мучеников.
    Его покрыли рукоплескания в честь великодушия Августина.
    А на арене христиане обнимались и восторженно, со слезами поздравляя друг друга, повторяли:
    – Христос воскрес! Христос воскрес!
  12. Olqa
    Евгений Поселянин "Таинственная ночь"


     




    Москва успокаивается, готовясь к светлой заутрене. Заперты лавки, вышел и спрятался в домах весь народ. Кое-где редко-редко слышен звук колеса, и на притихающий город, на его «семь холмов» спускается та невыразимая таинственная ночь, которая принесла миру обновление. Тихо-тихо все над Москвой под надвигающимися крылами этой ночи. Заперты еще церкви, не горят вокруг них огни. И прежде чем встрепенется живая земная Москва, раньше ее навстречу Воскресающему Христу поднимается другая, вековечная Москва.
    Из запертых соборов, из окрестных монастырей поднимаются нетленные создатели Москвы.
    И прежде всех из своей раки в Даниловском монастыре поднимается святой благоверный князь Даниил Александрович Московский.
     
    Тихо проходит он, покрытый схимой, смиренной поступью инока по пустынным улицам Замоскворечья, переходит мосты и вступает в Кремль. Молится на золоченные им соборы Спас на Бору и Архангельский, и широко невидимою рукою отворяются перед храмосоздателем двери этого собора.
     
    «Здравствуйте вы, — говорит он, вступая в усыпальницу потомков, — благоверные великие князья Московские, здравствуйте вы, цари великие, Большая и Малая Россия царств Казанского, Сибирского, Астраханского и иных земель обладатели».
     
    И на зов князя-схимника отверзаются древние гробы. Встает со светлым лицом его сын, Иоанн Даниил Калита. Встает тем же милостивым, нищелюбивым.
     
    Встает сын Калиты Иоанн Иоаннович Кроткий и внук высокопарящий Димитрий Иоаннович Донской и иные князья: Василий, и державные суровые Иоанны, и благочестивый Феодор, и восьмилетний мученик царевич Димитрий.
     
    Все они встают из гробов под схимами, покрывающими их светлые великокняжеские и царские золотые одежды и венцы, и молча приветствуют друг друга поклонами, собираясь вокруг своего прародителя и первоначальника Москвы — Даниила.
     
    И когда все они соберутся, выступает их сонм из северных, открывающихся пред ними настежь дверей и идет к южным вратам собора Успенского.
     
    «Повели, княже», — тихо говорят они, дойдя до врат.
     
    Святой Даниил делает на дверях широкое крестное знамение, и тогда сами собой отверзаются врата святилища русского народа.
     
    Медленно вступают князья под высокие своды. Тихо-тихо все там. безстрастные огни лампад озаряют лики чудотворных икон: Владимирской, столько раз спасавшей Москву в час конечной гибели; Всемилостивого Спаса из Византии; Благовещения, источившей когда-то миро и сохранившей Устюг; храмовой Успенской; Смоленской...
     
    Горят огни над раками великих святителей, и тихо-тихо все в воздухе, где раздавалось столько молитв, вместилось столько событий...
     
    И стоят безмолвно князья, уйдя в прошлое, переживая вновь все то, что видели здесь сами, о чем слышали рассказы.
     
    Вспоминает святой Даниил, как шумел при нем густой бор и на зеленой стене его весело белели срубы двух первых воздвигнутых им церквей, и как у подошвы Кремлевского холма под шепот многоводной тогда Московской волны он молился о селении Москве, прося Творца благословить и взыскать любимое им место. «Велик еси, Господи, — шепчут губы схимника, а слезы падают на каменные плиты пола. — Велик еси, Господи, и чудны дела Твоя!»
     
    А рядом с ним ушел в думы Калита. Он видит себя коленопреклоненным пред святителем Петром и вновь слышит его вещее слово: «Если ты, чадо, воздвигнешь здесь храм достойный Богоматери, то прославишься больше всех иных князей и род твой возвеличится, кости мои останутся в сем граде, святители захотят обитать в нем, и руки его взыдут на плеща врагов наших».
     
    Видит он день закладки собора и прозорливым взором, которому не мешают высокие каменные стены, оглянув Русское царство на север и на юг, восток и запад, шепчет Калита за отцом: «Велик еси, Господи, и чудны дела Твоя».
     
    А Дмитрий видит себя малым отроком.
     
    Идет служба, за молебном над гробом святителя Петра сама собой загорается свеча. Его пестун, митрополит Алексий, отправляется в Орду к Тайдуле... Потом видит себя взрослым. Там, на площади, теснится за ратью рать.
     
    Слышатся приветственные клики ратников всех городов, ополчившихся на татар, и князь повторяет себе имена городов: Ростов, Белозерск, Ярославль, Владимир, Суздаль, Переяславль, Кострома, Муром, Дмитров, Можайск, Углич, Серпухов, Москва. Он молится опять Богу сил, Богу правды, и опять сердце сжимается надеждой и тревогой... А солнце ласково светит над безчисленным ополчением, первым ополчением объединенной земли Русской...
     
    Вспоминает Василий, как отверг он здесь громогласно, всенародно братанье с Римской ересью, когда изменник Исидор помянул Римского папу, и снова разгорается грудь князя святой ревностью за родную веру...
     
    Иоанн III торжествует опять падение ига, видит свой двуглавый орел-герб, а внук его вновь переживает все великие и грозные тяжкие дни, когда торжествовала и изнемогала здесь его душа, страдающая и бурная.
     
    В страхе не смеет Иоанн взглянуть на близкую раку Филиппа: «Помилуй мя, Боже, — шепчет он... — не вниди в суд с рабом Твоим!» — но твердо, как и прежде, повторяет он пред боярами: «Мы, Царь и Великий Князь всея Руси, по Божьему изволению, а не по многомятежному хотению и как Царь Самодержец назовется, аще сам строит землю. Не боярами и вельможами, а Царем должна правиться земля, а жаловать своих холопов вольны Мы и казнить их вольны же. Все Божественные Писания заповедуют, яко не подобает противиться чадам отцу и подданным Царю, кроме веры...»
     
    Стоят князья и цари, ушедши в свои мысли, и сонм их оживших теней не нарушает торжественного молчания собора. Долго, долго стоят они, погрузясь каждый в свое прошлое... И наконец говорит благоверный Даниил, обращаясь лицом к образу Всемилостивого Спаса: «Господу помолимся!» — «Господи, помилуй!» — откликаются все князья и цари и тихо делают земной поклон.
     
    — Пресвятая Богородица, спаси нас! — произносит еще Даниил.
     
    — Владычице, спаси землю Русскую! — откликаются князья и цари и опять неслышно творят земной поклон пред чудотворной иконой Владимирской. «Святители Московские, молите Бога спастися земле православных!» — повторяют они.
     
    И в эту минуту начинается тихая, колыхающаяся под сводами собора неземная песнь. То ангелы поют хвалу дивным чудотворцам, первопрестольникам Руси.
     
    Льются сладкие звуки в тишине собора: «Истиннии хранители Апостольских преданий, столпи непоколебимии, православия наставницы...»
     
    И вот отверзаются раки.
     
    Встает с пророческим взором утрудившийся подвигами Петр, встают учительные Феогност, Фотий и Киприан, встают строгий Иона, и безстрашный Филипп, и непреклонный Гермоген.
     
    И встав во всей красе святительских облачений, они, отдав друг другу поклон, тихо проходят к иконе Владимирской и лобызают ее; опираясь на посохи, они сходят с солеи к ожидающим князьям.
     
    С усердием кланяются им князья и цари, а они, воздев руки, осеняют их святительским благословением.
     
    «Здравствуйте вы, — говорит святый Даниил, — великие святители Московские, здравствуйте, печальники Русского народа, верные ходатаи за Русскую землю пред престолом Божиим!»
     
    И принимают государи благословение святителей.
     
    «Время пению и молитве час!» — говорит Калита Петру Митрополиту, и святитель осеняет воздух благословением. Тогда начинается призывный звон.
     
    И на этот звон со всех сторон поднимается подспудная прошлая Москва.
     
    Встает весь до одного прежде почивший люд московский. Митрополиты и чернецы, бояре и смерды, гости и слуги, дети и старики.
     
    Встают сильные и убогие, праведные и грешные, поднимается вся Москва, сколько ее было с той поры, как она стала есть.
     
    И гудит, гудит протяжно, неслышный земным людям колокол. Встает, поднимается, собирается незримая многонародная прежде почившая Москва.
     
    В блестящих ризах, в горящем огнями соборе, вокруг чудотворцев Московских и князей стоит сила клира: епископы, священство, иноческий чин, сладкогласные певцы.
     
    И осенив крестным знамением обеими руками и на все четыре стороны, произносит святитель Петр: «С миром изыдем». Он идет первым, выше патриархов. Другие святители несут икону Владимирскую и прочие иконы, за ними священство в сияющих ризах с иконами, Евангелиями, крестами, пасхальными светильниками, разубранными цветами. Из кадильниц расплываются светлые струи благоуханного дыма. Тяжелые хоругви густо звенят золотыми привесками, безчисленные свечи ярко теплятся в неподвижном воздухе ночи. С весеннего неба весело мигают чистые звезды, и все в этом незримом крестном ходе еще краше, еще светлей, чем в зримых славных московских ходах.
     
    Из Чудова монастыря навстречу выходит окруженный клиром величавый, мудрый митрополит Алексий и присоединяется к святителям.
     
    Великий князь Димитрий спешит за благословением к своему пестуну.
     
    Из Вознесенского монастыря выходят великие княгини, княжны, царицы и царевны Московские и впереди всех скорбная милосердная супруга Донского, преподобная инокиня Евфросиния. Она идет, и народ Московский теснится к ней, помня ее неустанную милостыню, а сейчас позади нее идет единоравная ей царица Анастасия Романовна.
     
    Ход выступает из Спасских ворот к Лобному месту и на Лобном месте устанавливаются святители и князья.
     
    А кто эти трое стоят в рубищах, странного вида? И отчего с таким благоволением смотрят на них святители? Это присоединились к чудотворцам Москвы Василий Блаженный и Иоанн Блаженный, вышедший из ближнего Покровского собора, и Максим юродивый, пришедший из приютившего его храма на Варварке.
     
    Вот она вся небесная Москва!
     
    Но кого еще ждут они? Слышен гул в народе, весь священный собор сосредоточенно готовится совершить великий поклон.
     
    В проходе, оставленном на Красной площади, раздается быстрый топот, и у самого Лобного места появляется великий всадник на белом коне.
     
    — «Солнце» земли Русской, «солнце» земли русской, — звучит в народе, — благоверный Александр!..
     
    То с далекого приморья явился взглянуть на удел младшего из сыновей своих святый благоверный князь Александр Ярославич Невский.
     
    И пока сходит с коня наземь благоверный Александр, им полны думы всех предстоящих.
     
    Вот он, вождь безвременья, утиравший слезы народа в самые безотрадные годы, веривший в Русь униженную, полоненную, как не верили в нее другие во дни ее счастья.
     
    Вот богатырь, в самом иге сберегший Русь от шведов и немцев. Как иссечены его шлем и латы в двадцати битвах! Как зазубрен его тяжелый меч! Но печать неисцельной скорби у него на челе. Вспоминает он мольбы свои пред ханом за народ Русский. Суровы становятся лица собравшихся строителей земли Русской, грустная дума видна в их взоре, но непомернее всех скорбь Александра, мученика за землю Русскую. Скорбно ждет он, скрестив руки на богатырской груди, и безмолвно, с великой любовью взирает на собор Московских чудотворцев, на эту красу Русской земли. Какая правда в очах, какая любовь в этой самой безпредельной скорби!..
     
    И знают все: любо здесь князю, утешает его этот город, сломивший темную силу, и неслышно шепчут уста Александра благословения престольному граду Москве.
     
    Медленно ступает на помост Александр. Его взор останавливается на иконе Владимирской. Поник пред знакомой святыней Александр головой, снял шлем и замер в молитве. Помолился за родную Русь.
     
    Молча взирал собор святых на молитвы князя. И в той молитве лицо его просветилось, как солнце. Он кончил.
     
    Трижды воздал ему поклон священный собор и в третий раз произнес: «Радуйся, святый благоверный княже Александре!» И понеслось это слово по всей многонародной Москве: «Радуйся, святый благоверный княже Александре, радуйся, Солнце земли Русской».
     
    Князь встал в ряды чудотворцев Московских, справа от благоверного Даниила. И все ждут опять.
     
    Но не князя, не святителя ждут они. Они ждут все верховного русского человека, и он приходит не в княжеских одеждах, не в святительских ризах.
     
    С севера повеяла тихая прохлада, почуялось дуновение великой святыни, показался величавый старец.
     
    Небесным огнем горят прозорливые очи, пред которыми обнажены судьбы Русского царства.
     
    Весь образ дышит нездешней силой, но в этой силе крепость и тихость...
     
    Он идет в убогой одежде, с обнаженной головой, а рядом другой инок со святой водой и кропилом. Народ опускается на колени пред проходящим старцем, и вслед за народом преклонились пред ним все князья и весь клир. Стоят одни святители. И он приблизился.
     
    Низко, низко поклонились святители иноку-старцу, и раздается их привет: «Радуйся, Богоносный отче Сергие; радуйся, игумене земли Русской!»
     
    Из ряда коленопреклоненных князей возвысился голос великого князя Димитрия.
     
    Он говорит: «Вся Богопросвещенная Россия, твоими милостями исполненная и чудесами облагодетельствованная, исповедует тя быти своего заступника и покровителя».
     
    Громко выговорил он это исповедание, и с горячею мольбой продолжают другие князья: «Яви древнии милости твоя и их же отцем спомоществовал еси, не остави и чад их, стопами их к тебе шествующих».
     
    И переходит в народе из уст в уста эта мольба великому старцу.
     
    Воздал всем поклон Преподобный Сергий и упал ниц пред иконою Владимирской: приник к ней челом и молился...
     
    Пречистый лик озарился улыбкой, и Богоматерь склонила на Своего избранника взор благостыни. А старец встал и пошел с учеником своим Никоном кропить святой водой и благословлять семь Московских холмов.
     
    Сзади него идут в тихой беседе святитель Петр с благоверным князем Иоанном Калитой, и, как радостный рокот весенней волны, как надежный призыв, перекатывается в народе и отдается по всем сторонам широкой Москвы победное имя: «Сергий, Сергий!»
     
    Освятив всю Москву, великий собор возвратился в Кремль и стал ждать...
     
    Святой час уже наступил, и, когда земная Москва поднялась навстречу Воскресшему Христу и ждала Его в золотых огнями храмах, над этою зримою Москвой уже незримо стояла ополченная на молитву другая — небесная, вечная Москва.
     
    Погожев Евгений Николаевич (литературный псевдоним — Поселянин) (21 апреля 1870 — 13 февраля 1931) — церковный писатель.

     
    Успенский собор Московского Кремля

     

     
    Благовещенский собор Московского Кремля
     

     
    Придел Святого Уара Архангельского собора Московского Кремля, где под спудом покоятся мощи супруги святаго Димитрия Донского преподобной Евфросинии
     

  13. Olqa
    ..."Об ощущении Бога или, вернее, благодатных воздействий Духа Божия на сердце говорят многие подвижники благочестия, многие преподобные. Все они более или менее ярко ощущали то же, что и св. пророк Иеремия: было в сердце моем, как бы горящий огонь (Иер. 20,9).
    Откуда этот огонь? Нам отвечает св. Ефрем Сирин, великий таинник Божией благодати: Недоступный для всякого ума входит в сердце и обитает в нем. Сокровенный от огнезрачных обретается в сердце. Земля же возносит стопы Его, а чистое сердце носит Его в себе и, прибавим мы, созерцает Его без очей по слову Христову: блаженни чистии сердцем, яко тии Бога узрят. Подобное же читаем и у Иоанна Лествичника: Огонь духовный, пришедший в сердце, воскрешает молитву: по воскресении же и вознесении ее на небо бывает сошествие огня небесного в горницу души.
    А вот слова Макария Великого: Сердце правит всеми органами, и когда благодать займет все отделения сердца, господствует над всеми помыслами и членами, ибо там ум и все помыслы душевные... Ибо там должно смотреть, написана ли благодать закона духа.
    Где там? В главном органе, где престол благодати и где ум и все помыслы душевные, т.е. в сердце.
    Не будем умножать подобных же высказываний живших глубочайшей духовной жизнью. Их немало можно найти в "Добротолюбии". Все они по собственному опыту говорят о том, что при добром и благодатном устроении души ощущается в сердце тихая радость, глубокий покой и теплота, всегда возрастающие при неуклонной и пламенной молитве и после добрых дел. Напротив, воздействие на сердце духа сатаны и слуг его рождает в нем смутную тревогу, какое-то жжение и холод и безотчетное беспокойство.
    Именно по этим ощущениям сердца советуют подвижники оценивать свое духовное состояние и различать Духа света от духа тьмы.
    Но не только такими, более или менее смутными ощущениями ограничивается способность сердца к общению с Богом. Как это ни сомнительно для неверующих, мы утверждаем, что сердцем можно воспринимать вполне определенные внушения прямо как глаголы Божий. Но это удел не только святых. И я, подобно многим, не раз испытывал это с огромной силой и глубоким душевным волнением. Читая или слушая слова Священного Писания, я вдруг получал потрясающее ощущение, что это слова Божии, обращенные непосредственно ко мне. Они звучали для меня как гром, точно молния пронизывала мой мозг и сердце. Отдельные фразы совершенно неожиданно точно вырывались для меня из контекста Писания, озарялись ярким ослепительным светом и неизгладимо отпечатывались в моем сознании. И всегда эти молниеносные фразы, Божии глаголы, были важнейшими, необходимейшими для меня в тот момент внушениями, наставлениями или даже пророчествами, неизменно сбывавшимися впоследствии. Их сила была иногда колоссальна, потрясающа, несравнима с силой каких бы то ни было обычных психических воздействий.
    После того, как я, отчасти по независящим от меня обстоятельствам, оставил на несколько лет свое архиерейское служение, однажды во время всенощной, когда было должно начаться чтение Евангелия, я неожиданно почувствовал волнение от смутного предчувствия, что сейчас произойдет нечто страшное. Раздались слова, которые я сам часто спокойно читал: Симоне Ионии, любиши ли Мя паче сих?.. Паси агнцы Моя. Этот Божий укор, призыв к возобновлению оставленного служения внезапно потряс меня так могуче, что я до конца всенощной дрожал всем телом, потом всю ночь не сомкнул глаз, и около 1,5 месяцев после того при каждом воспоминании об этом необычайном событии меня потрясали рыдания и слезы.
    Пусть не думают скептики, что я настроил себя к этому переживанию тоскливыми воспоминаниями об оставленном священном служении и укорами совести. Совсем напротив, я был тогда сосредоточен на своей болезни и предстоящей мне операции, был в самом нормальном душевном состоянии, очень далеком от всякой экзальтации..."
     
    Полностью прочитать можно здесь: http://www.brainball.ru/link/christianity/duh_dusha_telo.zip
  14. Olqa
    Медведица схимонахини Елены
     
    (Случай из жизни схимонахини Елены († 1975 г.) и ее родной сестры – монахини Нины († 1968 г.), подвизавшихся в Абхазии с 1924 года в келье близ села Георгиевка в долине реки Джампал. Автор этого рассказа - Игумен N)
     
    Оглушительный рев потряс скрытую ветвями вековых дубов келью на крутом склоне ущелья, где жили две немолодые монахини. Сестра Нина бросилась к окну, и тут же испуганно отпрянула от него. На маленькой полянке перед входом в келью сидела огромная медведица с поднятой вверх лапой. Она, словно показывала ее сестрам, и, раскачиваясь всем телом, ревела каким-то плачущим голосом. К окну подошла мать Елена и заметила, что из распухшей лапы торчит большая занозистая щепка.
    – Вон как плачет, – монахиня покачала головой. – Видать, больно… Ну, да что теперь поделаешь, надо ей помогать. Пойду, вытаскивать занозу.
    – Что ты, что ты, сестра!? – Нина в ужасе прижала руки к груди, – она же тебя съест!
    – Да с чего же это она меня съест? Видишь как ей больно? Посмотри, у нее же слезы в глазах!
     
    И как ни пыталась Нина удержать сестру, мать Елена все равно вышла за дверь… Еще давно, молоденькой послушницей, Елена, по благословению матушки игумении, закончила фельдшерские курсы и до тех пор, пока большевики в 1923 году не разогнали монастырь, лечила сестер и прихожанок своей обители. Привычным движением она вынула из походного стерилизатора пинцет и скальпель, перекрестилась на иконы и вышла на полянку. Осмотрев опухшую лапу, монахиня вздохнула:
    – Ну что же, милая, придется потерпеть. Без скальпеля тут, видно, не обойтись.
     
    Она взяла огромную когтистую лапу и попробовала сначала, раскачивая занозу, вытянуть ее вверх. Медведица, совсем как человек, закряхтела от боли. Но заноза сидела крепко и не сдвинулась с места. Пришлось сделать надрез. Из-под кожи хлынул ручей гноя и почерневшей крови. Огромная заноза была похожа на гарпун с расходящимися в стороны зазубринами, которые крепко удерживали ее под кожей. Промыв рану чистой водой, монахиня, за неимением других средств, смочила тампон освященным маслом и длинным куском старой простыни примотала к больному месту.
    – Ну, матушка, приходи теперь на перевязку, – старица бесстрашно погладила огромный медвежий лоб. И медведица, будто понимая человеческую речь, несколько раз благодарно качнула головой, словно благодарила за помощь. Держа навесу больную лапу и, смешно подскакивая на трех ногах, она заковыляла вниз по склону и быстро скрылась в колючем кустарнике.
     
    На следующее утро, когда мать Елена еще совершала свое келейное правило, в ее каморку постучалась с молитвой сестра Нина:
    – Матушка, поди-ка, посмотри в окно! Вот диво-то! Твоя пациентка пришла. Видно на перевязку.
    – Ничего, пусть подождет. Я скоро закончу правило.
     
    Медведица терпеливо сидела у самой двери, держа, как и прежде, навесу больную лапу.
     
    Мать Елена сделала ей перевязку, а затем, вынув из кармана передника кусок хлеба, положила его на ладонь.
     
    Пациентка осторожно, вытянув губы трубочкой, взяла с ладони угощение и долго, с нескрываемым удовольствием жевала, оценивая неведомое доселе лакомство. Так повторялось несколько дней. И вот, наконец, лапа исцелилась полностью, но медведица no-прежнему продолжала каждую неделю наведываться к монахиням. Она усаживалась посредине полянки у самой кельи и ожидала угощения. Но не всегда сестры могли угостить Венеру, – так прозвали медведицу, – хлебом. Нередко они и сами сидели без крошки. И тогда мать Елена, собрав в горшок разных съедобных трав, добавляла туда немного муки и, поварив несколько минут, угощала этой похлебкой медведицу. Случалось, что сестры забывали про гостью, и тогда Венера, подождав с полчаса, начинала нетерпеливо царапать толстую дубовую дверь до тех пор, пока о ней не вспоминали и не выносили хотя бы маленький кусочек чего-либо съестного. В результате, вся дверь кельи была покрыта глубокими царапинами от огромных когтей лесного зверя.
     
    В те послевоенные годы ни врачей, ни лекарств в Абхазии было не сыскать. Богобоязненные жители окрестных греческих селений Георгиевка, Чины и Апушта со всеми своими бедами и болезнями приходили к схимонахине Елене за советом и помощью. Множество людей: детей, и взрослых исцелила подвижница не только благодаря своим медицинским познаниям и богатой практике, но, как замечали очень многие, – молитвой, крестом, святым маслом и крещенской водой.
     
    Ранним утром, придя по холодку, несколько женщин ожидали матушку Елену недалеко от кельи. Вдруг из зарослей колючек показалась огромная голова медведя. От неожиданности женщины несколько секунд не могли открыть рот. Но затем громко, всем хором завизжали от ужаса и бросились к калитке.
    – Куда это вы? – мать Елена вышла на порог кельи и рукой сделала знак паломницам, чтобы они вернулись. Те в нерешительности остановились за оградой.
    – Да она ведь совсем ручная. Не бойтесь! Венера никого не тронет.
    – Мы боимся, матушка! Она такая большая!
    – Идите, идите сюда. Говорю же вам, эта медведица очень добрая и никому не причинит зла. Зная подвижническую жизнь старицы и, почитая ее как святого человека, засвидетельствованного от Бога даром прозорливости и исцелений, женщины поверили и осторожно вошли в калитку.
    – Ну, кто угостит Венеру хлебушком? – мать Елена обвела паломниц внимательным взглядом. Все молча, широко раскрытыми глазами смотрели то на монахиню, то на медведицу. Выйдя, наконец, из зарослей, Венера по-хозяйски уселась на поляне перед кельей в ожидании обычного лакомства. Из-за женских юбок показалась девочка лет шести:
    – Можно, я дам ей хлеба?
     
    Мать Елена положила на детскую ладошку кусок хлеба, и Венера, как всегда аккуратно, взяла хлеб губами.
    – Ой, как щекотно, – малышка засмеялась и отдернула ручку.
     
    Старица вынесла кукурузный початок, дала медведице и, похлопав ее по спине, сказала:
    – Ну, а теперь, Венера, иди. Мне сегодня некогда. Видишь сколько гостей!
     
    Грузно поднявшись, Венера шумно вздохнула и пошла прочь, вниз по склону.
     
    * * *
     
    В послевоенные годы нередко приходилось сестрам голодать. Маленький узкий огородик на крутом склоне горы не мог их прокормить. В Сухум сестры показываться боялись, так как милиция нередко устраивала облавы на монахов, а у сестер, к тому же, не было паспортов. Бывало, что и местные жители, которые глубоко почитали м. Елену, считая своим святым долгом поддерживать монахинь, подолгу не появлялись у пустынной кельи. В одно такое голодное утро, выйдя из зарослей колючей барцинии, медведица положила у ног м. Елены восемь початков кукурузы. Столько поместилось в ее широкой пасти.
    – Мать Нина, иди-ка сюда! Посмотри! Венера решила нас подкормить, принесла нам кукурузы.
     
    Сестра укоризненно покачала головой:
    – А кукуруза-то с чужого поля, наверное.
    – Ай-ай-ай! Так значит, ты початки у кого-то стащила! Как нехорошо обижать бедных! Многие сейчас голодают!
     
    Сами голодные, но трудятся, обрабатывают землю… а ты воруешь у них кукурузу и приносишь к нам. Смотри, больше не носи! – и старица погрозила Венере пальцем. Трудно сказать, как поняла медведица это приказание, но только на другой день она принесла вместо початков кукурузы... свеклу. А в следующий раз – ветку с яблоками. И ничего с ней нельзя было поделать. И тогда сестры вспомнили про ворона, который кормил в пустыне пророка Илию. «Видно так внушил ей Господь: помочь нам выжить в трудную минуту» – решили они, и успокоились.
     
    О медведице знали все местные жители, в том числе и греки-охотники из Сухума, которые однажды написали матушке такое письмо: «Мы слышали, матушка Елена, что у вас есть ручной медведь. Приезжая на охоту в ваши места, мы можем случайно убить его. Сделайте ему ошейник, чтобы мы могли легко его узнать». Матушка сшила из многослойной красной ткани толстый ошейник, позвала медведицу и сказала ей:
    – Послушай-ка, Венера, что тут про тебя написали охотники.
     
    И прочитала вслух письмо.
    – Так вот, – добавила старица, – придется тебе носить теперь ошейник! Да смотри, не сбрасывай его, а то придут охотники и застрелят тебя, «бух-бух» сделают, – и мать Елена показала пальцем, как стреляют их ружья.
     
    Венера испуганно дернула ушами, будто поняла сказанное, и безропотно дала надеть на себя ошейник. С этих пор медведица в течение восьми или девяти лет покорно ходила с ошейником, хотя могла бы легко от него избавиться одним движением когтистой лапы...
     
    * * *
     
    Ниже кельи матушек, ближе к греческому селу Георгиевка, стоял дом одного соседа – Костаса. Характер у него был недобрый. Замечали, что, проходя мимо сельского храма великомученика Георгия, который не закрывался даже во времена гонений, он демонстративно плевал на землю и бормотал по себя что-то злобное. Этот Костас терпеть не мог монахинь и нарочно, снимая несколько жердей из хлипкой ограды, запускал своих коз в огород к сестрам, зная, что у тех не было ни сил, ни денег, чтобы выстроить более надежный забор.
    – Костас, – жаловались матушки, – опять твои козы залезли к нам в огород! Они съели почти всю нашу капусту!
     
    Но в ответ он только смеялся.
     
    Так бы это и продолжалось, как вдруг на огород Костаса, туда, где росла кукуруза, стала приходить медведица и поедать спелые початки. Он попытался спугнуть зверя – подвесил рельс и начал усиленно колотить в него... Но медведица, ничуть не смущаясь, спокойно поедала кукурузу у него на глазах. Трясясь от ярости, он прибежал к монахиням и закричал:
    – Мать Елена! Это вы все колдуете! Ваш медведь залез к нам в огород и ест нашу кукурузу!
     
    Монахиня спокойно ему отвечала:
    – Во-первых, колдовство – это великий грех, и мы такими вещами никогда не занимались. А во-вторых, когда ваши козы ели капусту в нашем огороде – ты почему-то не возмущался!?..
    – Ну, я это так не оставлю! Убью вашего медведя!
     
    Сосед сдержал слово. Он собрал приятелей с ружьями, они устроили на тропе, выше дороги, засаду и застрелили медведицу. Затем освежевали ее, сложили мясо в мешки и навьючили на лошадь. Проезжая над кельей сестер, они хвастливо закричали сверху:
    – Мать Елена! Мы убили вашего медведя, теперь будем есть мясо!
     
    Старица заплакала и только сказала им в ответ:
    – Кушайте на здоровье...
     
    Очень жаль ей было медведицу... Позже, к сестрам несколько раз приходили другие медведи, но они, опасаясь, что животных снова застрелят, не стали их приручать.
     
    Однако сосед на этом не успокоился. Увидев, как смиренно приняли монахини его первую месть, он еще более озлобился и решил окончательно выжить «этих колдуний», как он называл монахинь, из окрестностей Георгиевки. Зная, что мать Елена «своим колдовством» исцелила тяжело больную жену начальника райотдела милиции, и что тот не отреагирует на его донос, Костас придумал другую хитрость.
     
    На горном склоне, где жили сестры, росло немало реликтовых дубов, рубить которые было строго запрещено. За порубку полагался большой штраф и даже тюрьма. Заметив однажды, что сестры куда-то отлучились, он взял пилу и пошел к дереву, которое наметил свалить. За ним, увязался поросенок, который обычно, словно домашняя собачонка, сопровождал Костаса при его отлучках из дома. Страшный план Костаса заключался в том, чтобы, спилив дуб недалеко от кельи, обвинить затем монахинь в самовольном лесоповале. Когда же сосед, обливаясь пoтом, допилил дерево до середины, оно вдруг громко затрещало и стало, как ему показалось, крениться прямо на него. Испугавшись, что дуб сейчас его раздавит, он бросился прочь, но, запнувшись о выступающие из земли мощные корни дерева, упал – да так, что сломал сразу обе ноги.
    – Помогите!!! – раздался его истошный вопль.
     
    На крик прибежал поросенок, пасшийся где-то в кустах, и стал сосать кровь из раны хозяина, откуда торчал кусок сломанной кости. Жена Костаса, работая на огороде, услышала крики мужа и прибежала на помощь. Но поднять его не смогла – он был так тяжел, что ей не под силу было даже сдвинуть его с места.
     
    Тогда женщина стала звать на помощь сестер. В это самое время они как раз возвращались домой, спускаясь по тропе с дороги вниз, к своей келье. Сестры услышали крик соседки о помощи, подошли к ней, но и втроем они не смогли поднять Костаса. Вдруг на дороге, выше того места, где сосед пилил дерево, появился всем хорошо знакомый житель из села Чины верхом на осле. Увидев его, соседская жена закричала:
    – Сократ, помоги! Мой муж сломал обе ноги!
     
    Но тот лишь крикнул в ответ:
    – Да пусть эта собака лучше сдохнет! Я хорошо знаю, какие пакости он делал матушкам, да еще хвастался этим. Не буду ему помогать!
     
    Тогда мать Елена стала просить Сократа:
    – Ради Христа, Сократ, помоги нам! Мы же христиане, а Господь учил нас любить своих врагов и делать добро тем, кто ненавидит нас! Неужели ты оставишь трех женщин без помощи? Ведь мы без тебя не сможем дотащить его до дороги! На эту просьбу Сократ не смог ответить отказом. Он спустился вниз и помог погрузить соседа на осла. Его привезли в Георгиевку, а оттуда на машине отправили в больницу, где врачам пришлось ампутировать обе ноги немного ниже колена, поскольку на месте перелома появились признаки гангрены.
     
    Однако эта беда не вразумила Костаса. Наоборот, он озлобился еще больше. Когда же культи обросли кожей, и он смог садиться на постели, то, рассказывая соседям по палате о том, как он сломал ноги, неизменно заканчивал такой тирадой:
    – Ничего! Колдуньи за мои ноги еще поплатятся! Как только вернусь домой – застрелю богомолок! Я знаю, что это всё – из-за них! Это они наколдовали!
     
    И вот что удивительно! На совершенно заживших было культях, обтянутых новой розовой кожицей вдруг появились черные участки некроза. Врачи были поражены тем, что у Костаса вновь началась гангрена, несмотря на хорошо сделанную операцию и отсутствие каких-либо признаков болезни в послеоперационный период. Тем временем гангрена быстро распространялась все выше и выше. Пришлось снова класть Костаса на операционный стол. Но на этот раз ноги ему ампутировали уже значительно выше колена, как говорят в народе: «по самое некуда».
     
    Хирург, делавший операцию, был верующим человеком. Он хорошо знал от пациентов об угрозах, которыми сыпал Костас в адрес двух монахинь. Поэтому в этой новой болезни, начавшейся вскоре после таких страшных обещаний больного, доктор увидел кару Божью. Накладывая новые швы, он сказал операционной сестре, гречанке из села Георгиевка:
    – Ты знаешь, Парфена, я уверен, что это – наказание Божие. Ведь недаром в писании Господь сказал: «у Меня отмщение и воздаяние…». Вот Он и воздал! Ну, теперь твой односельчанин уже никогда не сможет навредить вашим матушкам.
     
    Послушная мышь.
     
    Эту историю рассказал покойный владыка Антоний, митрополит Сурожский.
    "Когда-то мы - бабушка, мама и я - жили в церковном доме. Там завелись мыши, они бегали повсюду, и мы не знали, что с ними делать. Мы не хотели ставить мышеловки, потому что нам было жалко мышей. Вдруг я вспомнил, что в Великом требнике есть обращение ко всем животным, которые нарушают человеческую жизнь, - как бы призыв уйти. Там перечислены десятки разных тварей бессловесных, начиная со львов и кончая букашками. Я прочел и подумал: "Не может быть! Как я могу употребить такую молитву? Я не верю,что она мне поможет". Но потом стал размышлять так: "Ведь святой, который составил эту молитву, верил в это". Тогда я обратился к этому святому (не помню уже, кто составил эту молитву). Я сказал ему так:
    - Я не верю, что у меня что-то получится, когда я прочту эту молитву, но ты ее составил, написал, ты ее произносил из глубины веры. И когда ты ее произносил, то получал помощь, иначе ты не стал бы заносить ее в книгу. Помоги мне: я прочту твою молитву, а ты эту молитву произнеси из глубины твоей святости и принеси Богу.
    Я сел на кровать, положил на колени Великий требник и дождался, пока из-за камина показалась мышь.Я ее перекрестил и сказал:
    - Сядь и слушай!
    К моему изумлению мышь села на задние лапки и так сидела, не шелохнувшись. И вот я этой английской мышке прочел вслух на славянском языке молитву. Кончив, перекрестил ее и сказал:
    - А теперь иди и скажи всем другим!
    Она ушла, и после этого ни одной мыши у нас в доме никогда больше не появлялось!"
     
    Бык пожаловался.
     
    Это случилось в конце 50-х годов прошлого века в знаменитой Глинской Пустыни. Там на скотном дворе трудился монах Адриан. Маленького роста, худенький (в чем только душа держится?), отец Адриан "командовал" огромными и страшными быками. Слушались они его беспрекословно. На водопой он их не гнал, а провожал, помахивая тоненькой хворостиной. На быках в монастыре пахали.
    Однажды отец Адриан пришел к настоятелю и говорит:
    - Отец архимандрит, бык Соловей жалуется. Его били.
    - Да ты что, отец Адриан! Как же бык может жаловаться?
    - Жалуется, я вижу, он мне жалуется!
    - Хорошо, иди. Я узнаю, кто работал и кто быка обижал.
    И действительно, как выяснил отец архимандрит, монах-пахарь бил быка Соловья.
     
    Корова плачет
     
    А вот какую историю рассказал архимандрит Амвросий Юрасов.
    "Моя сестра Мария купила себе корову. Корова дойная, но с характером. Когда ее стали доить, она неудобно встала. Сестра ее легонько стукнула по ноге и сказала:
    - Ну-ка, поставь ногу как положено!
    Корова обиделась и не дала молока. Тогда сестра прогнала ее во двор. В это время шла другая сестра и увидела: корова стоит и плачет. Слезы прямо капают. Подходит корова к этой сестре, сказать-то ничего не может, но сразу видно - жалуется. Сестра эта в дом вошла и говорит:
    - Мария, корова-то плачет.
    - Да вот я ей немножко грубовато сказала, да по ноге ударила. Она мне молока после этого не дала.
    Ну что делать-то? Надо помириться как-то с коровой. Отрезали сестры хлебушка, посыпали солью, вышли, дали корове, погладили...
    Корова-то успокоилась и стала после этого молоко давать. И такое в жизни бывает.
     
    Вместо послесловия
     
    Святитель Игнатий Брянчанинов, рассказав в своем "Отечнике" об одном пустыннике и его послушнице-волчице, заключает свой рассказ так:
     
    "Это - Твоя сила, Христе! Это Твои чудеса, Христе! Тебе принадлежат дивные дела, совершаемые служителями Твоими во имя Твое! То достойно неутешного плача, что звери ощущают Твое величие и не ощущают его человеки!"
  15. Olqa

    Старица Сепфора

    Автор: Olqa,

    Как радостно, что не оскудевает Православная Вера в стране нашей, что осуществляется приемство в подвиге и молитве со всем духом прежней Руси, в таких замечательных людях, как старица Сепфора...
     
    ...Блаженная старица очень любила тех, кто строил и восстанавливал храмы Божии, и горячо молилась за них.
     
    А тем, которые смущались тратой денег на их восстановление, приводила в пример слова прп.Маркиана:
    «Если бы ты имел дочь, - говорил преподобный, - и захотел бы обручить ее невестою какому-либо знатному человеку, разве ты не истратил бы множество золота, чтобы украсить ее драгоценными нарядами? И так ныне, вознамерившись устроить церковь, подобную прекраснейшей Невесте Христовой, которая обручилась Краснейшему добротою паки сынов человеческих и пролила за него свою кровь, буду ли я жалеть своего имущества и не тем ли более позабочусь о таком украшении?»
     
    "Всякую работу надобно с молитвой делать, - говорила старица -. Копаешь огород – прилагай молитву Иисусову, выкопал ямку - читай молитву, выкопал другую -снова молитвочку читай. Так, глядишь, и навык обретешь. Любое дело можно к молитве приложить.
     
    Только тогда и будите не работу с молитвой, а молитву с рукоделием проходить, а что еще может быть важнее для души?
     
    Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, за все благодарите Господа. Ибо такова о вас воля Божия в Иисусе Христе.
    Возложите всю свою надежду на Бога и молитесь. И Господь сам все управит, и любое дело будет спориться.
     
    А ежели в молитве не преуспеете, то нигде и ни в чем не обрящите успеха".
     
    «Когда один находишься, - говорила матушка, - то вслух молитву читай, а если на людях, то шепотом, чтобы не слышал никто…» « Надобно лишь помнить, что Господь близко, - говорила старица. - Когда молишься, то оставь всякую заботу, радость моя, и с благодарением открывай желание твое пред Богом. И мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдет сердце твое и помышление твое во Христе Иисусе.»
     
    «Крест, родненькие мои, это наше спасение», - говорила старица.
     
    «Нука, сложи пальцы так, как ты крестишься, -обращалась она нередко к приходящему посетителю. -Вот так, правильно. Крепко пальцы прижимать надо, чтобы не было пространства между ладошкой и последними двумя, чтобы враг не пробежал в дущу и сердце.
    А теперь на лоб, чтобы ум просветился светом Христова учения. Затем на грудь, чуток выше пуповины, дабы сердце просветилось любовью к Богу и Ближнему.
    Потом на правое и левое плечо, чтобы Господь благословил дела рук твоих.
     
    И теперь , опустив руку, клади поклон.
    Поклон - это знак смирения перед Богом и Людьми
    Кланяться нужно как можно нижн, вот, смотри.» И согбенная старица слегка согнув колени, кланялась очень низко.
    «Преклоняю колени сердца моего! - с радостной детской улыбкой говорила матушка. - А то, бывает, стоит человек в храме, рукой машет и думает, что крест кладет, а на самом деле бесов развлекает.
    А когда со вниманием, с благоговением крестное знамение на себя накладывают, так они, как от огня, бегут кто куда. По тому, как кто знаменует себя крестом, можно узнать внимательную жизнь проводит человек или нет".
     
    Подобно праведному Лоту, старица скорбела в душе своей о грехопадениях людей.
    Особенно она скорбела о тех, кто имеет веру, но не соблюдает посты, установленные Церковью. Таких она жалела и считала безвольными, то есть отягченными и порабощенными страстями.
     
    Старица увещевала их и говорила, что человек должен себе постоянно отказывать.
     
    Если он не может воздерживаться от скоромной пищи, то должен отказываться от других соблазнов и грехов. «Чревоугодие, милые мои, отягчает душу и мешает молиться. Надобно все время бороться и стоять насмерть. Не давать врагу победы. Если сегодня сладкое съел, завтра отговей, если в обед лишнего чего скушал, от ужина откажись.
    А если упал – вставай и снова в бой!»
     
    А тех, кто не соблюдал постов, терпеливо вразумляла:
    «Не дело так поступать мы через это погибаем. Это что ни наесть самое настоящее чревоугодие».
     
    «Ух, ух погибаем, погибаем!» - и матушка стучала с досадой себе кулачком по коленке.
    Так она поступала, если кто либо из ее близких так поступал. А близкими для нее были все, кого она знала.
     
    Как-то один послушник спросил у старицы совет о многоядении. « Скажите мне, матушка, как избавиться от этой страсти? Не могу себе отказать. Прежде чем за стол сажусь, твердо решаю, что немного поем и все. А когда начинаю есть не могу удержаться и пресыщаюсь.»
    «А ты, сокровище мое, - отвечала она, - когда садишься за стол, старайся есть как можно медленнее. Не спеши, держи в уме молитву Иисусову и положи себе меру. Пусть она будет сначала большая, затем понемногу уменьшай и испытуй себя.
    Человек так устроен, что не сразу сытость чувствует. Если вкушать быстро, то много можно съесть, и все равно голодный.
    А если не спеша, да еще с молитвой, то скоро от чревоугодия избавишься. Телу-то нашему немного пищи надо. Это ведь все дело привычки».
     
    В келии старицы возле окна стоял небольшой ящик. В нем всегда что-нибудь хранилось для утешения скорбящих посетителей. Матушке часто привозили какие-нибудь сладости: пряники, пироги, конфеты. Она называла их шутливым словом - пустячки И все брала с благодарностью, радуясь, как ребенок. Некоторые думали, что матушка очень любит сладкое. А она тайком резала все угощение на мелкие кусочки и сушила в чугунке на сухари. Съест унывающий такой сухарик - и уныния как не бывало.
     
    «Если нападет на тебя уныние, то встань перед Господом и говори: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя, грешную!
    Утверди, Господи, сердце мое по Тебе горети!»
    Проси Господа так, и уныние отойдет от тебя. Пропой несколько раз тропарь «Христос Воскресе» и порадуйся. Богу надо служить в радости. Вон пророк Давид поет:" Работайте Господу в веселии ходите пред ним в радости".
     
    «Бывает и такое, что у человека вера ослабевает и происходит охлаждение ко всему . Но причина этому - своя воля. Необходимо, просто необходимо, иметь духовного отца. По его молитвам и через таинство исповеди охлаждение проходит. И снова сердце начинает гореть молитвой к Богу Но должно вопрошать одного, а не многих, а то враг запутывает».
     
    Запрещала матушка рассказывать другим о разговорах с духовником." Беседа духовника и чада, миленькие мои, великая тайна! Не должно никому о сем сказывать, а то враг выкрадет.
     
    Бывает, спросит кто что-либо у своего духовного отца, а потом говорит: « Меня духовник не благословил!» А что же это тогда получается? Получается грех оправдания - я то хороший, но духовник плохой!»
     
    У меня на днях мальчонка один был. Он только на улицу вышел, а его уже брат спрашивает: «Ну, что тебе бабушка сказала?» А он и говорит:" Что сказала, то мое". И не рассказал. Вот какой мудрый ребетенок».
  16. Olqa
    И почему столько-столько раз не доехали мы до с.Клыково? Может потому, что дальше Оптиной Пустыни не может быть дорог? Вот прорвались недавно. Тишина, покой... Келии матушки Сепфоры - маленькие совсем, и как будто матушка там, встречает ласково, голосочком своим приветствует. Слушаю диск с записью беседы с матушкой о.Мелхиседека, ему тогда - 32 года. Матушка духовно окормляет. И столько ответов на мои вопросы, на которые, как я не старалась (видимо, очень плохо) никак не могла получить ответы! Матушке - 99 ! По стене Придела, возле которого могила матушки - ласточкины гнезда. Только там. Много гнезд и много ласточек. Птичек...
     

     

     
    Теперь вот так выглядит домик, где жила матушка (с зеленой крышей). Дом не маленький, маленькая келия, где спала матушка, и вторая - тоже маленькая, где всегда с радостью принимала гостей и угощала их разыми пустячками
     

     
     
     
     
     

    …Матушка Сепфора долго беседовала с молодыми клыковскими строителями, рассказала, что на месте, где с трудом восстанавливают они церковь, вскоре появится монастырь. Построят они колокольню, трапезную, еще один храм, домики для братий и гостей-богомольцев. Все это казалось тогда просто невероятным. А главное - научила, где и как просить, что не жертву искать надо, а просить по старинке: «Сотворите святую милостыню». И только если заметят, что состоятельные хозяева рады им, зазывают к столу, не знают, «где усадить и чем угостить» - тут не подведут. И денег дадут, и помогут, сколько возможно….


     
     

     

     
     
     
    Ну и как же без них)))) Кандидат на приемную семью..
     

     
     
    А это - небольшая часть из книжечки о монастыре:
     
    "...На реке Серене, в нескольких верстах от того места, где теперь село Клыково стоит, известное своим монастырем Спаса Нерукотворного Пустынь, было языческое городище Серенск. И кипела, бурлила в нем далекая от нас жизнь. В заведенном творцом порядке сменяли друг друга времена года. В ненастье в дубравах буянил ветер, шумел в березовых рощах, раскачивал столетние сосны. Дожди размывали дороги, снега опадали, а потом сбегали ручьями в реку Серену. И снова шелестели листья и колыхались травы. Твердели еще недавно размытые дождями тропы. Солнце поднималось все выше, утверждая в правах лето. Но едва успевали порадоваться дружным всходам и летнему теплу , как надвигалась беда. Вначале слышался топот полудиких коней. Затем доносились грубые, резкие голоса ездоков. Со скоростью урагана неслись они с самых южных степей. В этих глухих лесных краях хазары известны были разбойничьей своей славою. Нападали внезапно, жестоко избивали, а то и жизни лишали. Отнимали у вятичей, уже знавших ремесла, промышлявших охотою, рыбною ловлей и земледелием, все, что могли увезти. И уносились прочь до следующего набега. Вятичи же, те, кто оставался в живых, снова пахали, сеяли, удили рыбу, били зверя. Мягкостью нрава не отличались. Да и могло ли быть иначе? Вокруг на сотни и сотни верст простирались леса дремучие, непроходимые, дикий зверь бродил рядом с жильем. Еда добывалась с превеликим трудом. В зимнюю стужу люди замерзали от холода, летом страдали от набегов разбойников-хазар.
     
     

    Единого Бога вятичи не знали. Искали защиты у своих языческих богов. Им приносили жертвы, во всем полагаясь на их покровительство. Идя в лес или в поле, испрашивали у них помощи, умасливая своих идолов жертвоприношениями.



    И вот нашелся человек – по преданию он был родом из этих мест, - покинувший стены Киево-Печерского монастыря для того, чтобы вернуться к вятичам, просветить их светом веры истинной. Звали его Кукшей. Именно ему суждено было стать первым апостолом вятичей. Епископ Владимиро-Суздальский Симон (1226г), участвовавший в создании Патерика Киево-Печерского монастыря, писал о просветительстве Кукши, о его бесстрашии, о твердой вере, а также о том, как «как бесов прогонял, как вятичей крестил», «как дождь с неба свел, озеро иссушил и много других чудес сотворил». Вместе со своим учеником ходил он по Оке, по берегам притоков ее – Жиздры и Серены. И многие уверовали. Но были и те, кто затвердел в неверии своем, укоренившись в язычестве, не хотел открыться навстречу свету Истины. Такие-то и замыслили убить Кукшу. Злодейски схватив боголюбивых черноризцев, жестоко их мучали, пытаясь заставить отречься от Христа, а затем казнили. Епископ Симон рассказывает о Кукше, о мученическом конце его земного пути: «По многим мукам усечён быть с учеником своим». А произошло это, вероятнее всего (таковы предположения исследователей), в городе Серенске на берегу Серены, недалеко от нынешнего Клыкова. Именно здесь были обнаружены следы христианской проповеди. Археологи нашли во множестве нательные крестики и в их числе крестик с выемчатой эмалью Х1-ХП веков, вероятно, киевского происхождения.



    Не стало Кукши. Но вскоре семена христианского просвещения на землях вятичей дали дружные всходы.Вероятно, останки Преподобного были перенесены в так называемые ближние пещеры Киево-Печерского монастыря вскоре после мученической кончины. Там покоятся они и поныне. Хочется верить, что вернули монастырю святые мощи сами вятичи и было это их покоянием…..



    Века проносились над этим благословенным краем. Цвели-невестились яблони, а потом, как водится, цвет опадал, и белой узорчатой кипелью покрывалась земля, снова и снова созревали плоды. Годы стекались в десятилетия, десятилетия утопали в столетиях, и уже казалось, что это навсегда: храм путеводной звездой будет вести в вечность поколения боголюбивых людей. Вокруг же него – в этом яблоневом раю – под колокольные звоны жизнь будет протекать в незыблемой вере и верности Богу. Так жили если не все, то, наверняка, многие. И эти многие вовсе не искали, не чаяли перемен и революций. Однако случилось. Потоп красного террора, волны кровавых бунтов и расправ захлестнули всю Россию, докатились и до Оптиной Пустыни, до всех окрестных селений. Закипела в революционном котле прежде упорядоченная, размеренная жизнь села Клыкова. Здесь, как и повсюду шли аресты, без суда и следствия расстреливали священников и мирян. В это время в России закрывали храмы, глумились над святынями, грабили монастыри. Черным саваном укрыла землю борьба коммунистических безбожников за «светлые идеалы»….



    В пору ожесточенной борьбы с «религиозными пережитками» большевики были особенно скоры на расправу. Однажды, в пустовавший тогда храм согнали больше 30 человек из тех «раскулаченных», которых вели по этапу. Впрочем, документы, обнаруженные в архивах, свидетельствуют о более серьезных «преступлениях», которые вменялись в вину мирным жителям Смоленщины. Все они были не только работящими, добрыми хозяевами, но еще и людьми верующими. Скорее всего именно по этому церковь была выбрана местом расправы. Внезапно – никто не ожидал такого поворота событий – командир приказал расстрелять всех. Опомниться не успели, а кто-то уже падал замертво, кто-то силился подняться, хватаясь за рану. Но спасти смогли только одну быстроногую девчушку. Когда началась пальба, и люди в форме отвернулись от входной двери, добивая тех, кого не достало еще острие штыка, кого не сбила с ног смертоносная пуля, раненная мать подтолкнула девочку к порогу. И той удалось спастись…Полвека спустя – в 1991 году – храм села Клыкова, в последнее время служивший хранилищем удобрений, претерпевший от богоборцев надругательства над святынями, разрушенный ветрами и дождями, был возвращен Церкви…Заново отстраивая храм, расчищая его от накопившейся за десятилетия земли и сора, монахи обнаружили в стенах церкви тот самый расстрельный ров, откуда извлекли останки замученных и расстрелянных, исколотых штыками, изрешеченных пулями «врагов народа». Судя по черепам, были среди них и люди зрелого возраста, и дети малые, и старики. Монахи бережно захоронили убиенных, отслужили панихиду…"


     




  17. Olqa

    "Русский Крест"

    Автор: Olqa,

    Хочу поделится...Некоторые отрывки из поэмы "Русский Крест" (написана в 1996 г). Автор - Н.А.Мельников (1966-2006). Последние три месяца своей жизни проживал в г.Козельске, часто бывал в Оптиной Пустыни...
     
     
    "По благословению схиигумена Илия. В минувший трагический век Господь дал народу нашему тяжкое испытание. Из него вынесли веру даже те, кто от рождения о ней не слыхивал ни от родителей, ни от дедов своих. Жажда чистоты душевной побуждает молодежь искать веры в Бога, а старшее поколение, на памяти которого все ужасы безверия, и убеждать не надо. Эта дорога поисков силы и смысла жизни изложена в замечательной поэме "Русский Крест", написанной светлым и певучим языком. И не следует рассматривать эту поэму, как историю жизни русской деревни. Это жизнь всех нас, погибающих в безверии, и из руин возрождающихся. Нет, мы не можем умереть - мы такой народ - русский, те, кто живет на этой чудесной земле."
     
    ..Сколько ж это будет длиться - молодой, в расцвете лет,
    Не нашел опохмелиться и покинул белый свет?
    И при всем честном народе в борозду, к земле упал.
    Был ты весел, всем угоден...Но ушел... Сгорел... Пропал...
    А вослед тебе, без счета, души новые летят...
    Что потом, в конце полета? Что там? Рай? Иль снова ад?
    Неприкаянные дети, без тепла и без царя
    вы помыкались на свете и ушли. За так. Зазря.
    Без креста, без покаянья, и кому теперь нужны
    ваши мысли и страданья, ваши слезы, ваши сны?
    Слез Россия не считает - все века в слезах живет...
    Но уже заметно тает несгибаемый народ...
     
    ...В каждый храм, при построеньи, Бог по Ангелу дает,
    И находится в служеньи в новом храме Ангел тот.
    Он, бесплотный и незримый до скончанья века тут,
    и, крылом его хранимы, люди Богу воздают.
    И молитвы, и обряды, и причастий благодать -
    под его небесным взглядом, хоть его и не видать.
    Даже если храм разрушен - кирпичи да лебеда,
    воли Божией послушен Ангел будет здесь всегда.
    И на месте поруганья, где безбожник храм крушил,
    слышно тихое рыданье чистой ангельской души.
    И в мороз, и в дождь, и в слякоть,
    все грядущие года будет бедный Ангел плакать
    вплоть до Страшного Суда
    Был когда-то храм Успенья на селе Петровский Скит,
    полусгнившее строенье до сих пор еще стоит.
    Рухнул купол и приделы, лишь бурьян да лебеда
    в Божий храм осиротелый поселились навсегда.
    Как давно все это было, позабыт и час, и день -
    приезжало, приходило из окрестных деревень
    в церковь множество народа, и исправно службы шли
    до семнадцатого года... А потом усадьбы жгли
    и помещиков с попами отправляли в “мир иной”,
    пятилетними шагами отмеряя рай земной.
    “Счастья” вдоволь нахлебались, слез - моря, а не ручьи!
    Так, в итоге, оказались и ни Божьи, и ничьи.
    Ни земной, ни рай небесный, а смертельная тоска
    воцарилась повсеместно и скрутила мужика...
     
    От колхозного правленья, где Иван сторожевал,
    в сотне метров - храм Успенья, запустенье и развал.
    По ночам в окошко часто сам Иван смотрел туда
    равнодушно, безучастно, и не думал никогда
    ни про Веру, ни про Бога, только, может, вспоминал,
    с кем, когда и как он много возле храма выпивал.
    Не отыщешь места лучше - на пригорке, у реки,
    в будни, в праздник и с получки дули водку мужики.
    Жены к ночи их искали, гнали с криком по домам:
    - Хоть бы церкву доломали, чтоб вы меньше пили там!
    Утихали ссоры, драки, кратким был ночной покой...
    и беззвучно Ангел плакал над беспутностью людской..."
     
    http://redactor3.nar...usskiykrest.htm
     
    Здесь читает автор http://go.mail.ru/se...o/1109&s=mailru
  18. Olqa

    Не убий

    Автор: Olqa,

    О. Иоанн Крестьянкин "Опыт построения исповеди" ( выдержки)
     
    ...Но если мы и не убивали никого таким образом, то мы бесконечно виновны в медленных изощренных убийствах наших близких жестоким обращением к ним. Сейчас кратко будут перечислены только некоторые , самые вопиющие грехи этого рода …
     
    1.Очень близки к совершению настоящего убийства те, кто во гневе и раздражении пускает в ход кулаки, нанося побои ближнему своему, а может кого изуродовали или изувечили своими побоями. Может, излишне озлоблялись на детей своих и били чем попало с жестокостью.
     
    2. Не умер ли кто из ваших ближних или еще кто по причине того, что вы им не оказали вовремя помощи:
    - может, кто умирал от голода, а вы знали и не помогли;
    - может, кто утонул на ваших глазах, а вы не приняли мер и не спасли;
    - может, кто умирал от болезни, а вы не пришли вовремя на помощь, и человек умер;
    - может, на ваших глазах убивали человека, а вы не защитили, или издевались, а вы не пришли на помощь;
    - может, слышали крики погибающего, просящего помощи, но убежали или покрепче закрыли двери, погасили свет, заткнули уши.
     
    3. Не приблизили ли мы чьей-либо смерти, подвергая человека опасным случаям, изнуряя его трудами, не верили болезни ближнего, насмехались над ним и упрекали в симуляции, заставляли перемогаться в болезни и тем самым направили его к смертельному исходу.
     
    4. Господи! Мы убивали ближних, когда в гневе и раздражении осыпали их укорами, бранными словами, обидными и жестокими!
    Каждый на себе испытал, как убивает злое, жестокое, язвительное слово. Как же тогда сами-то мы можем этим словесным орудием наносить жестокие раны людям?! ..Мы все убивали ближнего словом.
    Святой апостол Иоанн Богослов говорит: всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца (1 Ин.3,15)
    Кто из вас может даже в гневе и ярости укусить человека? «Это уже сумасшествие какое-то», - скажете вы. А вот послушайте, что говорит по этому поводу святитель Иоанн Златоуст: «Гораздо хуже кусающихся те, кто делает зло словами. Первые кусают зубами тело, а последние угрызают словами душу, наносят рану доброй славе, и рану неисцельную. Посему он подвергается тем большему наказанию и мучению, чем тягчайшее причиняет угрызение совести».
    Берегитесь отнять у невинного честь, хотя он тебе и не нравился чем-то, хотя бы он был даже враг твой! Бойтесь совершить это нравственное убийство, ибо за него не меньший ответ понесем перед Господом, чем убийство телесное.
     
    5. Мало того, если вы сами по складу характера своего молчаливы и нераздражительны, но знаете, что другой человек легко воспламеняется раздражением и гневом, не занимались ли умышленным подстрекательством? Упрямством и даже своим упорным молчанием не вызывали ли ближнего на гнев, ругань, побои?
     
    6, Может быть, своей строптивостью, желанием в споре настоять на своем, хотя мы и не правы, доводили людей до исступления? Мы тогда не менее виноваты, наведя человека на грех.
     
    7. Блаженный Августин говорит: «Не думай, что ты не убийца, если ты наставил ближнего твоего на грех. Ты растлеваешь душу соблазненного и похищаешь у него то, что принадлежит вечности».
    Приглашали на пьянку, подстрекали к отмщению обид, соблазняли пойти на зрелище в пост, развращали окружающих скверными анекдотами, неподобающими для христианина книгами, пошлыми разговорами, на осуждение и т.д.? Этому перечню нет конца. И все это – убийство, растление души ближнего!
     
    8. Еще раз о любви между собой, заповеданной нам Господом. Какой знак отличия для истинного христианина? О сем, - говорит Христос, - разумеют вси, яко Мои ученицы есте, аще любовь имате между собою (Ин.13,35) А мы, Господи, как же мы далеки от истинных учеников Твоих!
    Мы ссоримся, враждуем, негодуем, ненавидим, не терпим друг друга. Стыдно даже произнести перед верующими: «Я – христианка». И часто в разговоре неверующих можно услышать:"У нас соседка верующая, в церковь ходит, а какой злобный, вреднющий человек!" Горе нам, если хулится имя Христово через наше человеконенавистничество.
    Посмотрите себе в сердце, спросите свою совесть, не является ли ваше поведение соблазном для всех…
     
    9. Сказано в слове Божием: блажен иже и скоты милует (см.Притч.12,10)
    Не убивал ли кто из вас без нужды животных? Не пинали ли их ногами, не кидали в них камнями и палками? Может, кто в детстве умышленно издевался над животными? Это все грехи убийства.
     
    10. Мы иногда не знаем, что грешны. Бывает, изнуряем себя излишними трудами и заботами, предаемся чрезмерной печали, отчаиваемся даже до мысли о самоубийстве. Все это величайшие грехи против Бога. Ибо жизнь есть дар Божий, обстоятельства скорбные посылаются нам по воле Божией, скорбями Господь воспитывает душу для вечности, а мы унынием и отчаянием и маловерием в Промысел Божий сокращаем себе и земную жизнь, расстраивая неуемными печалями здоровье, и Царство Небесное закрываем для себя.
     
    11. И опять-таки, если Господь сохранил нас от греха отчаяния, то своими поступками, придирками, злобными выходками не доводим ли кого до отчаяния и, храни Бог, не виновны ли в чьем самоубийстве?!
     
    12. Если мы живем невоздержанно, предаемся объядению, пьянству, развратной жизни, табакокурению, увлекаемся чрезмерно другими нечистыми удовольствиями, разрушающими здоровье, то мы – самоубийцы.
     
    13. Есть некоторые христиане, которые считают грехом лечиться. Можно, конечно, определить себя на терпение и не лечиться, но тут легко можно впасть в самонадеяние и гордыню: «Пусть лечатся слабые верой и грешные, а мы не такие!» Лучше уж так: пришла болезнь – подлечись. Пройдет боль от лекарства и лечения – слава Богу, не пройдет – терпеть и Бога благодарить за испытание. Вот как должен поступать христианин!
     
    14. Наконец, не совершаем ли мы убийства своей души, нисколько не заботясь о ее спасении?
    О, как мы питаем и греем свое тленное тело! Так ли мы относимся к своей бессмертной душе? Да мы просто забываем о ней, забываем омывать ее слезами покаяния, питать молитвою, подкреплять Таинствами Церкви, украшать добрыми делами, исправлять и готовить ее в вечность. Где нам об этом думать! Настолько мы осуетились, думаем лишь о земной нашей жизни. Живем какой-то ложной надеждой, что спасение – это естественный исход нашей жизни.
  19. Olqa

    Матушка Никона

    Автор: Olqa,

    Матушку Никону я видела только один раз - 7 января этого года, на праздничной трапезе, после которой она своими ручками дарила подарки всем, кто принимал участие в трапезе. Щедрый подарок, состоящий из разных конфет. Такой, как получают дети на "Елках". Зал трапезной был красиво, с любовью, со вкусом по-рождественскому украшен. Огромная раскидистая ель, игрушки и огоньки на ней, хор сестер... И было такое ощущение, что в зале не разновозрастные братья и сестры, а дети, настоящие дети. И, как настоящим детям, подарки. Пакетище! Подумалось - может, отдать кому-нибудь из сестер, я же могу купить себе каких угодно конфет, а вот они... Но дети, так дети. Это промелькнувшее желание преобразовалось в крик просто - ни за что! это мой подарок, подарок из давно забытого детства. Эта елка - для меня, эта любовь - для меня, эта радость - для меня! Так и не подарила...Вернее, часть подарила потом, много позже, а оставшиеся лежат до сих пор. Это неприкосновенное. А в подарочке лежал красивый листок с пожеланием на весь следующий год, до следующего Рождества (так пояснили сестры). И так чувствовалось во всем забота и любовь матушки игумении. Только лишь бросалась в глаза ее сильная-сильная усталость, немощь по-серьезному...
    Вот матушкины конфетки...
     

     
    Да, всего лишь четыре с небольшим месяца прошло. Матушки нет. В монастыре, по-вчерашним ощущениям, сиротство, настоящее. Заплаканные лица сестричек, опоясанный черной лентой матушкин посох и в черной накидке ее место в храме. Скорбь... Сестра Ирина, которая проводила для нас экскурсию, не смогла сдержать слез, рассказывая о матушке Никоне. Сколько трудов! за 22 года из полных руин восстановлена такая красота! 150 сестер, 40 из которых - сестры почтенного возраста, находящиеся в богодельне. Все иконы в Казанском храме - дело рук сестер. Огромное подсобное хозяйство - дело рук сестер. Скотный двор, больница, трапезная, и прочая, прочая... Монахиня ушла уже, через несколько шагов обернулась и сказала: "Просим ваших святых молитв нам в помощь...." И я прошу ваших святых молитв о сестрах Шамординской обители.
     

     

     

     
    Место упокоения...
     

  20. Olqa
    Святитель Николай Сербский "Как правильно молится?" ("Христианская жизнь" г.Клин,2011)
    (краткое содержание. Книжица маленькая, содержит в дополнение к пояснениям несколько притч, которые я не напечатала)
     
    Как нужно Богу молиться?
     
    Многие этого не знают.
    Многие об этом спрашивают.
    Это нужно знать, но если не знаешь, любого уместно об этом спросить.
    Вопрос , между тем, прост и абсолютно ясно определен в Церкви Христовой на протяжении всей ее двухтысячелетней истории. Любая молитва, как самая краткая, так и самая пространная, должна содержать три вещи:
    - благодарность Богу,
    - мольбу о помощи в данном конкретном случае,
    - восхваление Бога.
    Церковнославянские определения этого тройственного содержания молитвы гораздо выразительнее слов сербских и звучат так:
    - благодарение,
    - прошение,
    - славословие.
     
    Благодарение
     
    …Нужно всегда быть благодарным Господу, ибо всякому человеку в любую минуту его жизни есть за что благодарить Бога. И пусть никто не говорит: «Постигла меня беда, разве и за это я должна благодарить Бога?!» Да-да, должна благодарить и за это точно также, как если получаешь от Бога то, что называешь богатством, счастьем, прибылью, успехом.
    Дорогой читатель, ты можешь углубиться в Священное Писание и прочитать там чудесную повесть о многострадальном Иове, которая написана для того, чтобы быть вечным утешением всем страждущим. Из этой книги ты научишься, что надо быть благодарным Богу всегда: и когда Он жалует, и когда забирает, ибо увидишь: даже когда Господь забирает, Он забирает не со зла, не для того, чтобы напакостить человеку, но чтобы помочь человеку через страдания окрепнуть духом и возвыситься душой до небес. Если и дальше станешь читать Священное Писание, достигнешь того совершенства, что всякое свое страдание сумеешь объяснить, а как только ты его объяснишь, страдание потеряет свое отравленное жало, которым оно жалит тебя, покуда ты его считаешь случайным и бессмысленным.
    Когда садовник заботливо окапывает деревья в саду, часто поливает их, порой даже заливает и гноит, он желает своим саженцам добра. Но когда он их подрезает или обламывает и белит. Разве в этом случае он меньше желает им добра?
     
    Прошение
     
    …Ч то нужно просить у Бога? В первую очередь нужно просить то, что является самым лучшим, самым великим и самым вечным. А это и будут те духовные богатства, что называются одним именем – Царство Божие. Когда мы просим Бога в первую очередь об этом, Он дарует вместе с этим богатством и все остальное. что нам требуется на этом свете. Конечно. не возбраняется просить Бога и об остальном, что нам нужно, но об этом можно просить только наряду с главным.
    Сам Господь учит нас молиться и о хлебе насущном: хлеб наш насущный даждь нам днесь (Мф.6,11) . Но эта молитва в «Отче наш» стоит не на первом месте, но только после молитвы о святом имени Божием, о пришествии Царствия Небесного и о владычестве воли Божией так же и на земле, как и на Небе.
    Итак, сначала духовные блага, и только потом материальные. Все материальные блага – прах земной, и Господь их легко творит и легко дает. Дает их по милости Своей даже тем, кто об этом не просит. Дает их и животным, как и людям. Однако духовные блага Он никогда не дает ни без воли человеческой, ни без искания. Самые драгоценные богатства, то есть богатства духовные, такие, как радость, мир душевный, доброту, милосердие, терпение, веру, надежду, любовь, мудрость и другие, Господь Бог может дать также легко, как дает материальные блага, но дает их лишь тем, кто возлюбит эти духовные сокровища и будет о них просить Бога.
     
    Славословие
     
    …Любые добродетели, которые люди на земле воспевают, лишь слабая тень неисчерпаемых и непреходящих добродетелей, которые в Боге и от Бога.
    Ангелы сознательно славословят Его на небесах день и ночь, воспевая: Свят, свят, свят Господь Саваоф; исполнь небо и земля славы Твоея! Вся сотворенная природа бессознательно прославляет Бога, исполняя Его Закон.
    И человеку нет причин отставать от этого хора славословия. Так пусть человек восславит Господа от всей души, пусть славит Его всегда и везде, но особенно тогда, когда возносит молитву свою к Нему. Церковные молитвы всегда завершаются славословием, как например:
    «…яко Твоя держава, и Твое есть Царство, и сила, и слава, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь!»; или: «…яко свят еси Боже наш, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно…»; или: «…яко Благ и Человеколюбец Бог еси, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь!»
     
    Таким образом, любая молитва – как пространная, так и кратчайшая – начинается с благодарения Богу, продолжается прошением у Бога помощи или дара и завершается славословие Бога. Короче говоря, сначала благодарение, затем прошение и в конце славословие.
     
    Чтобы было как можно яснее, давайте рассмотрим здесь одну произвольную молитву, например, молитву болящего.
     
    Молитва болящего.
     
    Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь!
    (Благодарение) Господи, Боже мой, Создателю и Промыслителю наш, благодарю Тебя за бесчисленные блага Твои, которыми осыпал меня, грешную, от рождения моего. Благодарю Тебя, Господи, что сотворил меня человеком, и что даровал мне разум, чтобы познала я и поняла святую волю Твою. И особенно благодарю Тебя, что пренебрег Ты грехами моими, за которые давно уже заслужила я вечную смерть и геену огненную, и по милости Своей несказанной сохранил мне жизнь до сего дня.
    (Прошение) Прошу Тебя, Господи мой, услышь и сейчас голос мой и молитву мою. И прости все грехи мои, и удостой меня Царствия Твоего небесного. Знаю, Господи, что болезнь эту Ты попустил мне из-за грехов моих, ведомых и неведомых, но с намерением через страдание телесное излечить душу мою, милосердный Врач мой. Раскаиваюсь в грехах моих, которыми я нарушила Закон Твой и показала себя неблагодарный рабой перед милостивым Господином; каюсь, Господи, и со слезами раскаяния припадаю к ногам Твоим; помоги мне, верни здоровье моему телу, чтобы я пожила еще на земле и Тебе послужила и добрыми делами грехи мои загладил, чтобы хоть отчасти удостоиться Царствия Твоего безсмертного.
    (Славословие) Воссылаю славу Тебе прославленному Ангелами на небе и праведниками на земле, многохвальный Господи мой. Ибо воистину Тебе принадлежит всякая слава и всякая хвала, Тебе, превечному Отцу с Единородным Твоим Сыном и Пресвятым Духом ныне и присно и во веки веков. Аминь!
     
    Молитва болящего (краткая)
     
    (Благодарение) Господи Боже, благий Создателю мой, благодарю Тебя за все.
    (Прошение) Не оставь меня в этот час страдания моего, но как милостивый и человеколюбивый Творец мой прости мне грехи мои и верни мне здоровье.
    (Славословие) Да славится пресвятое имя Твое, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь!
     
    Здесь, разумеется, речь идет только о произвольной молитве, которую любой христианин может составить легко и свободно по потребности своей. Однако, кроме личных молитв необходимо читать молитвы, которым учит нас Евангелие и Цервокь, такие, как «Отче наш…», «Святый Боже…», «Богородице, Дево…» и другие. Помимо этого нужно также читать и исповедание веры, то есть «Верую…»
    И в каждом случае человек должен приступать к молитве со страхом Божиим, трепетным почитанием и непоколебимой верой, что он находится в присутствии живого Бога, и с упованием на милосердие Божие, которое всегда идет навстречу молитвам истинных, праведных богомольцев.
  21. Olqa
    Сокровище Тамбовского края – икона Божией Матери «Скорбящая» (Карандеевская)

    «Плодородная тамбовская земля богата духовными сокровищами. Эту землю можно назвать еще и многострадальной. Обильно политая кровью и слезами, она всегда укреплялась верой в помощь Божию и заступление Богоматери в тяжелые периоды, будь то набеги кочевников или карательные операции Советской власти. Святы других святынь целый ряд чтимых списков иконы Божией матери «Всех скорбящих радость» просияла в различных городах и селах Тамбовщины. Недаром и главный собор женского монастыря города Тамбова именуется «Скорбящинским»

    В тех местах, откуда родом монахиня Мария (Дроздова), где жила старица Мария (Матвеева), с древних времен чтилась икона, именуемая народом «Скорбящая», а по происхождению из деревни Карандеевка – Карандеевская. Предположительно, ее появление здесь относится к ХУП веку, когда после длительного запустения тамбовские земли стали вновь заселяться, часто в первую очередь возникали иноческие обители. Удивительна история создания храма, куда поместили святую икону в Х1Х веке, но еще более удивительно почитание, которым окружили святую икону верующие в годы гонений на церковь в ХХ веке!

    В Х1Х веке деревню Карандеевку получил в свое владение помещик Павлов. В доме его хранилась чудотворная икона. Помещик и его жена, любящие Божию Матерь и часто молившиеся перед этой иконой, имели горячее желание построить храм и поместить ее туда, но не имели достаточно средств….Но вскоре храм был построен, и икона была помещена туда. Вскоре произошло такое чудо: слепая жена священника этого храма горячо молилась на всенощной об исцелении своего недуга перед иконой «Скорбящая», и вот после помазания святым елеем – прозрела! Это так всех потрясло, что решили установить особый праздник с крестным ходом – ежегодно в первую пятницу после дня Святой Троицы. Видимо, уже тогда возник обычай во время этого крестного хода освящать воду и окунать икону в речку Ворону. В то время были засвидетельствованы и другие многочисленные исцеления. Имена всех людей, получивших исцеления, были записаны. Карандеевская икона стала известна и любима верующими людьми всей ближней и дальней округи. Однажды в храме был большой пожар, и икона была найдена лежащей ликом на горящих углях, но совершенно неповрежденной и даже не закопченной.

    Революционные годы принесли много горя жителям Тамбовской Губернии. Как известно, Советская власть и ее грабительская продразверстка в начале двадцатых годов встретили здесь самое мощное сопротивление (по сравнению с другими районами России), вылившееся в Антоновское восстание. Только с применением отборных частей Советской армии, согнанных со всей страны, это восстание было подавлено. При этом были использованы против крестьянских отрядов удушливые газы, броневики, авиация. В ходе карательных операций погибали целые деревни с их населением, включая стариков и детей. Не без оснований большевистское руководство страны подозревало, что одним из главных источников сопротивления жителей края была их религиозность (множество храмов украшало местные деревни и свидетельствовало о горячей любви людей Богу). Началось их уничтожение. К началу Великой Отечественной Войны во всей Тамбовской области не было ни одного действующего храма!
    В 1932 году коммунистами был разрушен и разграблен храм в Карандеевке…При разрушении храма особую злобу безбожников вызвала чудотворная икона «Скорбящей» Божией Матери. Ее разрубили на куски (видимо, сначала сорвав драгоценный оклад) и закинули части в кусты на берегу реки Вороны, скорее всего, тайком от верующих. Эти части нашла крестьянка Евдокия Толстых. Сначала
    один обломок, а затем другой. Люди соединили их, утраченный фрагмент иконы позже пришлось дописать. Весть о чудесном обретении «Скорбящей» быстро разлетелась по всей округе, оно стало утешением верующим людям, как бы протянутой к ним рукой Царицы Небесной! Какие страдания испытали любящие Бога люди в это время воинствующего безбожия! Сколько людей пострадало за веру подобно диакону Павлу из села Отхожее (по рассказу монахини В. из Пюхтицкого монастыря), которого вместе с детьми и беременной матушкой зарезали ночью присланные властью активисты за то, что он не давал им тайно разграбить храм в этом селе!
    Карандеевская «Скорбящая» икона Божией Матери долгое время хранилась дома у нашедшей ее Евдокии. Возобновился ежегодный крестный ход. Со всех уголков области собиралось множество народа, до 1948 года приезжали священники и служили молебен в ближайшем храме (в этом году власти, которых эти крестные ходы страшно раздражали, добились от архиерея запрещения участвовать иереям в этом празднике). Оттуда все направлялись к реке, к месту обретения иконы. Удивительная радость, единодушное ликование пришедших сопровождало шествие. С пением молитв все спускались к реке, священники освящали воду, икону (а позже – ее список) погружали в воду, окунали в нее по три раза, потом проходили под иконой. Многие после этого ночевали в деревне. Особенно были счастливы те, кто смог переночевать в помещении, где икона хранилась. Было много исцелений, иногда у всех на глазах после погружения в воду люди исцелялись от одержимости.
    Однажды с односельчанами пришли на крестный ход две молоденькие девушки из села Отхожее, Аня и Маня, сестры. Ими двигало скорее любопытство, особенной веры не было. Этот день совершенно переменил их жизнь, как будто у обеих раскрылись духовные очи. Прежде всего их поразило радостное единение людей. Затем – удивительный случай: при раздаче святой воды у одного мужчины бутылка как бы взорвалась, рассыпалась, он попросил другую, произошло тоже самое. Потом их устроили на ночлег в уголке возле самой чудотворной иконы. На следующий день, по возвращении в родные места, спутницы познакомили сестер со старицей Марией (Матвеевой) из соседней деревни Семеновки. И вся их жизнь чудесно преобразилась, в их душах расцвела такая любовь к Богу, что никакие гонения и трудности не смогли ее погасить, тем более, что на своих путях они неизменно получали помощь и утешение от Господа. Он и привел их в дальнейшем в древний Пюхтицкий монастырь в Эстонии – одну из крайне немногих уцелевших в годы советской власти женских обителей…
    В 1997 году икона помещена в храм Михаила Архангела в селе Терновом. Икона доступна паломникам.
    Этот небесно-голубой храм – один из тех немногих на Тамбовщине, которые хоть и были закрыты, но не разорены окончательно. Сохранилось и само здание, и часть икон благодаря удивительному случаю, о котором рассказывают местные жители: когда все было приготовлено, чтобы начинать разорение храма, поставлены лестницы к куполу и «труженики» поднялись наверх, все это увидела проходившая мимо доярка. «Что это здесь делается?» - спросила она. «Да вот храм ломать начинают», - ответили ей. «Ах, ломать?» Она поставила свое ведро и спокойно поднялась по лестнице к куполу. Никто не понял, что она хочет делать. А она взяла «за шкирку» бригадира разорителей и сбросила его вниз. Сразу он не умер, помучился еще неделю. А храм с тех пор никто не трогал, и даже говорят, что доярке этой ничего не было….»

    Это отрывок из книги «Благие дары» Воспоминания и рассказы врача-гомеопата Марии Ефимовны Дроздовой (монахини Марии) (рекомендовано к публикации Издательским советом Русской Православной Церкви)
    В своих воспоминаниях известный московский гомеопат монахиня Мария с любовью и искренностью делится с читателями впечатлениями ее яркой и драматической жизни…

    И я поделилась прочитанным. Немножко грустно читать эти воспоминания. Как же все изменилось в нашей жизни! Сколько доступно святынь, до которых не надо идти десятки километров пешком. Мы едем с комфортом. Комфорта требуем себе и в проживании – куда там нам – в уголке возле самой Святыни…Мы всё можем читать, спорить друг с другом, ссориться, осыпать друг друга поучениями, цитировать Святых отцов Но почему-то грустно на душе – можем ли мы вот так же любить Бога, видеть чудеса, за которые сейчас ругают и посмеиваются – кому что ближе - видеть промысел Божий во всем. Другие времена! Простите!
  22. Olqa
    Отойди, отойди, грусть-печаль, не тревожь, не тревожь, я не твой.
    Мне теперь в самый раз замолчать, не качая седой головой.
     
    Улетучились думы мои, и омылась душа тишиной.
    Пусть о чём-то поют соловьи, я приветствую голос иной.
     
    И сирень для меня отцвела,не волнует, как давеча, грудь.
    Я своё на земле отжелал, утешенья не жажду ничуть.
     
    Погребальное в цвете фаты старый сад неспроста усмотрел.
    Всё обман! Даже эти цветы. Слава Богу, хоть к ночи прозрел.
     
    Соловьи, умолчите на миг. Что свистеть до утра без конца?
    Я смирился, к утратам привык, Обретаю в утратах Творца.
     
    Улетучились думы мои, и омылась душа тишиной.
    Пусть о чём-то поют соловьи, я приветствую голос иной
     
    (иеромонах Роман (Матюшин))
  23. Olqa
    Архимандрит Иоанн (Крестьянкин) "Опыт построения исповеди" (из раздела "Опыт построения исповеди по заповедям блаженства" . Пятая заповедь блаженства "Блажени милостивии: яко тии помиловани будут")
     
    Давайте проверим свою совесть, стоим ли мы на пути милосердия?! Есть дела милости телесной, а есть дела милости духовной.
    Главные дела милости телесной:
    – алчущего напитать;
    – жаждущего напоить;
    – одеть нагого или имеющего недостаток в приличной одежде.
    Остановимся пока на этих трех видах добродетели. Всегда ли мы с любовью и готовностью выполняем эти дела милосердия? Нет! Мы корыстолюбивы и скупы, нам все не хватает денег, нам все мало нашего имущества, и уж когда и оторвали от себя какую малую толику на дела милосердия, то необычайно довольны собой, почитаем себя выполняющими эту заповедь.
    Еще в минуту воодушевления, в минуту увлечения мы готовы бываем иногда на всякую жертву, а вот постоянно, неуклонно творить дела милосердия в обыденной жизни, среди постоянных мелких ежедневных раздражений, видя себя непонятым, несправедливо осужденным, отвергнутым всеми, встречая одно молчаливое нерасположение, не получая ответа, в полном одиночестве, – это мы считаем невозможным подвигом для себя! Потому что мы все покоим себя, боимся чем-то утеснить себя, в чем-то себя ограничить, смертельно боимся пожертвовать своими удобствами для удобства ближних. Отсюда неисцелимо страдаем грехами бессердечия и немилосердия.
    Мы не ищем тех несчастных, которые нуждаются в помощи. Даже если кто и укажет нам на бедность другого кого, то мы начинаем подсчитывать его доходы, обсуждать его жизнь, всячески ища оправдание своей жадности.
    Иногда придет в сердце благая мысль – раздать то лишнее, что накопилось в шкафу или сундуке, а начнем смотреть, и приходит лукавая мысль, что вот это платье мне на такой-то случай пригодится, эта одежда на другой случай еще подойдет, а вот эти вещи еще продать можно и... к концу пересмотра ничтожная кучка ненужного вам хлама отложится на дела благотворения по страшно звучащей пословице: "На Тебе, Боже, что нам негоже!" А может, кто насобирал себе на "черный день" деньги и вещи и припрятал от людских взоров, даже от своих близких, и часто ради этой страсти себе и ближним отказывал при нужде, лишь бы сохранить свои сбережения, радовался, когда эти сбережения все увеличивались, и горевал, когда приходилось с ними расставаться, – тем самым совершали грех упования на имущество свое, а не на Христа. Святой Симеон Новый Богослов говорит очень строго: "...кто имеет запрятанные деньги, тому невозможно веровать и надеяться на Бога" (Слово 21, п. 2).
    Так вот, кто из вас страдает этой страстью, скорее развяжите свою душу, раздайте нуждающимся запрятанные деньги, пожертвуйте на бедный храм, отдайте на помин души своей и родных своих.
    Есть еще один вид греха – это когда родные и близкие скрывают от умирающих истинное положение, успокаивают их ложной надеждой – это вместо того, чтобы настроить умирающего принять Таинства Соборования, Исповеди и Причащения Святых Христовых Таин.
    Кайтесь Господу, если по вашей вине кто-либо из близких или знакомых ушли в вечность, не напутствованные этими спасительными Таинствами или по невниманию крайнему к их положению на смертном одре, или по ложной боязни испугать смертью. Так могут поступать только люди, не верующие в жизнь за гробом. Очень страшно, если на вашей совести лежит такой грех крайнего немилосердия к ближнему.
    Нам так трудно расставаться со своим добром, до того трудно отцепиться от вещей и денег, что если случается потерять все это по каким-нибудь причинам, то мы не рады бываем и жизни. Господи, расположи наши сердца к раздаянию хотя бы того, без чего мы легко можем обойтись, избавь нас от страсти любоимения и отучи нас возлагать свою надежду на богатство, такое непрочное и мимотекущее!
  24. Olqa
    В.А.Никифоров-Волгин Великий Пост






    Редкий великопостный звон разбивает скованное морозом солнечное утро, и оно будто бы рассыпается от колокольных ударов на мелкие снежные крупинки. Под ногами скрипит снег, как новые сапоги, которые я обуваю по праздникам.
    Чистый понедельник. Мать послала меня в церковь «к часам» и сказала с тихой строгостью: «Пост да молитва небо отворяют!»
    Иду через базар. Он пахнет Великим постом: редька, капуста, огурцы, сушеные грибы, баранки, снетки, постный сахар... Из деревень привезли много веников (в чистый понедельник была баня). Торговцы не ругаются, не зубоскалят, не бегают в казенку за сотками и говорят с покупателями тихо и деликатно:
    — Грибки монастырские!
    — Венички для очищения!
    — Огурчики печорские!
    — Снеточки причудские!
    От мороза голубой дым стоит над базаром. Увидел в руке проходившего мальчишки прутик вербы, и сердце охватила знобкая радость: скоро весна, скоро Пасха и от мороза только ручейки останутся!
    В церкви прохладно и голубовато, как в снежном утреннем лесу. Из алтаря вышел священник в черной епитрахили и произнес никогда не слышимые слова:
    «Господи, иже Пресвятаго Своего Духа в третий час апостолом Твоим ниспославый, Того, Благий, не отыми от нас, но обнови нас, молящихся»...

    Все опустились на колени, и лица молящихся, как у предстоящих перед Господом на картине «Страшный суд». И даже у купца Бабкина, который побоями вогнал жену в гроб и никому не отпускает товар в долг, губы дрожат от молитвы и на выпуклых глазах слезы. Около Распятия стоит чиновник Остряков и тоже крестится, а на масленице похвалялся моему отцу, что он, как образованный, не имеет права верить в Бога. Все молятся, и только церковный староста звенит медяками у свечного ящика.
    За окнами снежной пылью осыпались деревья, розовые от солнца.
    После долгой службы идешь домой и слушаешь внутри себя шепот: «Обнови нас, молящихся... даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего». А кругом солнце. Оно уже сожгло утренние морозы. Улица звенит от ледяных сосулек, падающих с крыш.
    Обед в этот день был необычайный: редька, грибная похлебка, гречневая каша без масла и чай яблочный. Перед тем как сесть за стол, долго крестились перед иконами. Обедал у нас нищий старичок Яков, и он сказывал: «В монастырях, по правилам святых отцов, на Великий пост положено сухоястие, хлеб да вода... А святой Ерм со своими учениками вкушали пищу единожды в день и только вечером»... Я задумался над словами Якова и перестал есть.
    — Ты что не ешь? — спросила мать.
    Я нахмурился и ответил басом, исподлобья: — Хочу быть святым Ермом!
    Все улыбнулись, а дедушка Яков погладил меня по голове и сказал:
    — Ишь ты, какой восприёмный!
    Постная похлебка так хорошо пахла, что я не сдержался и стал есть; дохлебал ее до конца и попросил еще тарелку, да погуще.

    Наступил вечер. Сумерки колыхнулись от звона к великому повечерию. Всей семьей мы пошли к чтению канона Андрея Критского. В храме полумрак. На середине стоит аналой в черной ризе, и на нем большая старая книга. Много богомольцев, но их почти не слышно, и все похожи на тихие деревца в вечернем саду. От скудного освещения лики святых стали глубже и строже.

    Полумрак вздрогнул от возгласа священника — тоже какого-то далекого, окутанного глубиной. На клиросе запели,— тихо-тихо и до того печально, что защемило в сердце:
    «Помощник и покровитель бысть мне во спасение: сей мой Бог, и прославлю Его, Бог Отца моего, и вознесу Его, славно бо прославися»...

    К аналою подошел священник, зажег свечу и начал читать Великий канон Андрея Критского: «Откуда начну плакати окаяннаго моего жития деяний; кое ли положу начало, Христе, нынешнему рыданию, но яко благоутробен, даждь ми прегрешений оставление».
    После каждого прочитанного стиха хор вторит батюшке:
    «Помилуй мя, Боже, помилуй мя»...
    Долгая, долгая, монастырски строгая служба. За погасшими окнами ходит темный вечер, осыпанный звездами. Подошла ко мне мать и шепнула на ухо:
    — Сядь на скамейку и отдохни малость...
    Я сел, и охватила меня от усталости сладкая дрема, но на клиросе запели: «Душе моя, душе моя, возстани, что спиши!»
    Я смахнул дрему, встал со скамейки и стал креститься.
    Батюшка читает: «Согреших, беззаконновах и отвергох заповедь Твою»...

    Эти слова заставляют меня задуматься. Я начинаю думать о своих грехах. На масленице стянул у отца из кармана гривенник и купил себе пряников; недавно запустил комом снега в спину извозчика; приятеля своего Гришку обозвал «рыжим бесом», хотя он совсем не рыжий; тетку Федосью прозвал «грызлой»; утаил от матери «сдачу», когда покупал керосин в лавке, и при встрече с батюшкой не снял шапку.
    Я становлюсь на колени и с сокрушением повторяю за хором: «Помилуй мя, Боже, помилуй мя»...

    Когда шли из церкви домой, дорогою я сказал отцу, понурив голову:
    — Папка! Прости меня, я у тебя стянул гривенник! — Отец ответил: «Бог простит, сынок».
    После некоторого молчания обратился я и к матери:
    — Мама, и ты прости меня. Я сдачу за керосин на пряниках проел.— И мать тоже ответила: «Бог простит».
    Засыпая в постели, я подумал:
    — Как хорошо быть безгрешным!

  25. Olqa

    О посте

    Автор: Olqa,

    Из предисловия к книжице "Рецепты постных и праздничных салатов" (УКИНО "Духовное преображение", Москва, 2012)
     
    "Во все времена существования христианства пост являлся важнейшей стороной жизни человека. Вот что писали о посте учителя Церкви:
     
    - Пост тела есть пища для души (Св.Иоанн Златоуст)
    - Сколько отнимаешь у тела, столько придаешь силы душе (Св.Василий Великий)
    - Возобладай над чревом, пока оно над тобою не возобладало (Св.Иоанн Лествичник)
    - Чрево - самый неверный в договорах союзник. Это - ничего не сберегающая кладовая. Если многое в него вложено, то вред в себе удерживает, а вложенного не сохраняет (Св.Василий Великий)
    - Сколько различных искусств, веществ, орудий употребляет разумный человек для того, чтобы наполнить малое и немысленное чрево! Как унижается разум, когда истощается в изобретениях, чтобы дань, ежедневно тебуемая чревом, как неумолимым владыкою, была ему приносима, как можно в большем изяществе, и была им приемлема, как можно в большем количестве! И как ругается над сим раболепствующим разумом чрева, концом всех его забот об изяществе полагая нечистоту и смрад! (Св.Филарет Московский)
    - Если влечет тебя похотение вкусной и многой пищи, вспомни смрад, происходящий от ней, - и успокоишься (Авва Исаия)
    - Только досыта ничего не вкушай, оставляя место Святому духу (Св.Серафим Саровский)
     
    Трудясь над приготовлением пищи, будем помнить и сей поучительный случай, описанный в житии преподобного Пимена Великого::
    "....Осмотрев кругом всю велию старца, царь не нашел в ней ничего, кроме корзины, висевшей на стене, а в ней немного сухого хлеба; потом сказал старцу:
    - Отче! Благослови меня вкусить немного.
    И тотчас старец налил воду в сосуд, насыпал соли и положил куски сухого хлеба; и ели оба вместе; затем старец принес кувшин с водою и дал пить царю. Царь после трапезы спросил старца:
    - Знаешь ли ты, кто я ?
    Он отвечал:
    - Не знаю, Господин, Бог знает тебя.
    Тогда царь скзал ему:
    - я - царь Фодосий.
    И тотчас старец поклонился ему.
    Потом царь сказал:
    - Блаженны вы, иноки, так как вы свободны от забот суетного мира сего и проводите жизнь безмолвную, заботясь лишь о том, как получить жизнь небесную, вечную и блага небесные. Воистину говорю тебе, что я, рожденный в своем царстве и сейчас стоящий царем, никогда не вкушал с такою сладостию хлеба и не пил воды, как ныне вкусил и пил с большим удовольствием.
    Старец же отвечапл:
    - Это потому, что мы, монахи, вкушаем пищу с молитвой и благословением; по этой причине и самая простая пища бывает вкусною. В ваших же домах приготовление кушаний совершается без молитвы, но со многими ссорами и разговорами праздными; по сей причине ваша пища не получает благословения, которое могло бы усладить ее..."
     
    Приведенные изречения Святых Отцов могут послужить для укрепления тех, кто, может быть, еще колеблется в своих убеждениях и сомневается в своих силах..."
×
×
  • Создать...