Search the Community
Showing results for tags 'фарисейство'.
Found 2 results
-
Отец Рафаил Карелин был духовным чадом отца Саввы. И какой страшный парадокс: до того как о. Рафаил Карелин стал духовным чадом отца Саввы, у него по временам возникала какая-то непонятная ненависть к нему, как будто его присутствие и молитва колыхали темное дно его души, и появлялось похожее на беснование желание оскорбить и унизить его. Однажды с ним произошел такой случай. У него обнаружились признаки болезни, которую возможно было излечить хирургическим путем, но он не хотел обнажать свое тело и не обращался к врачу. И вот во время очередного приступа болезни и тяжелого искушения против схиигумена Саввы он сказал с какой-то злобой, как говорят скверную шутку, чтобы посмеяться над человеком, - сказал в своем сердце: «Если ты святой, то исцели меня», веря, что он не исцелит. И вдруг случилось то, чего не ожидали. В ответ на его похожие на кощунство слова о.Рафаил, к своему изумлению, получил исцеление. Эта болезнь больше никогда не повторялась. Однажды о. Рафаил сказал отцу Савве, что не имеет духовных чад, и думал, что он одобрит это. Но он строго сказал ему, что он, отказывая людям в совете и общении, от этого преподобным Антонием не станет и что это порождение не смирения, а лености, что он гордится тем, чего священник должен стыдиться. Но тут же добавил, что надо уметь руководить духовными чадами и, скрывая любовь, проявлять к ним разумную строгость. Отец Савва общался с людьми через молитву, беседа была только подспорьем. Он говорил о том, что встреча с духовным отцом должна быть для человека событием, а не обыденностью; что ни одно слово духовного отца, даже сказанное в шутку, нельзя пропускать без внимания. Он говорил, что некоторые духовные чада за три минуты пребывания с ним получают больше, чем другие за неделю. О. Рафаил как-то спросил у о. Саввы: «Какая страсть самая опасная и какой грех самый губительный?». Он ответил: «Трусость и боязливость. Такой человек живет всегда двойственной, ложной жизнью, он не может довести доброго дела до конца, всегда хитрит и как бы лавирует между людьми. У боязливого кривая душа; если он не поборет в себе эту страсть, то неожиданно для себя под действием страха может стать отступником и предателем». Когда его спросили: «А как преодолеть эту страсть?», - о.Савва ответил: «Преодолевай ее в малом, не надейся на людей, в том числе на себя, а уповай на Бога. Страх перед Богом уничтожает другой страх». Затем сказал: «Молись Божией Матери. Она - наша Взбранная Воевода». Отец Савва сострадал каждому человеку, но к своим чадам был строг и часто скрывал сострадание под внешней суровостью. Чем больше он любил человека, тем более требовательно обращался с ним: слово его звучало властно. И, напротив, к слабым духом он проявлял снисходительность и даже уступчивость, как к ребенку или больному. Отец Савва говорил, что каждый металл имеет свою меру прочности. Когда он давал благословение на какое-нибудь дело, то не терпел возражений и споров. Если же он видел, что человек немощен душой и изнемогает, то сам снимал с него послушание или облегчал его; а если считал, что тот может исполнить требуемое, но колеблется, то не слушал его объяснений, не повторял своих слов, но резко обрывал его и гнал от себя. Фарисейское смиреннословие и ложь отец Савва считал худшим видом гордости. Грех фарисейства он считал одним из самых трудноисцеляемых грехов.
-
Если избегаешь греха и ведешь нравственную жизнь, так что Бог все равно благословит и спасет тебя, тогда, как ни парадоксально, можно воспринимать Иисуса как учителя, образец для подражания и помощника, но избегать Его как Спасителя. При этом полагаешься на свои добродетели, а не на Иисуса, чтобы предстать перед Богом, пытаешься спастись своими силами, а не следовать Иисусу. Парадокс, но это и есть неприятие благой вести Иисуса. Это христианизированная форма религии. Сторониться Иисуса как Спасителя можно как соблюдая все библейские заповеди, так и нарушая их. И религия (при которой мы строим свою идентичность на собственных нравственных достижениях), и неверие (при котором мы строим свою идентичность на других нерелигиозных стремлениях или отношениях) в итоге – духовно совпадающие траектории. Обе «греховны». Спасение своими силами добрых дел порождает явно высоконравственное поведение, но внутри человек наполнен самодовольством, жестокостью, фанатизмом и становится несчастным. Итак, существует великая пропасть между представлениями о том, что Бог принимает нас за наши усилия, и о том, что Бог принимает нас благодаря тому, что совершил Иисус. Религия действует по принципу «я повинуюсь – поэтому Бог меня принимает». Но принцип действия Благой вести иной – «Бог принимает меня благодаря тому, что совершил Христос – поэтому я повинуюсь». На одной и той же церковной скамье могут сидеть два человека, руководствующихся разными принципами. Оба молятся, оба щедро жертвуют деньги, оба преданы своим ближним и церкви, оба пытаются вести достойную жизнь. Но при этом они исходят из двух принципиально разных мотиваций, совершенно различных идентичностей, в итоге кардинальные отличия прослеживаются в их жизни.Первое различие – в мотивации. В религии мы стараемся подчиняться божественным правилам из страха. Мы верим, что если мы ослушаемся, то лишимся благословения Божьего и в этом, и в ином мире. Евангелие же побуждает нас подчиняться из благодарности за ту милость, которую мы уже получили благодаря Христу. Если моралиста принуждают к послушанию, вызывая у него боязнь стать отвергнутым, христиане стремятся к этому послушанию, мотивированные желанием доставить радость и уподобиться Тому, кто отдал за нас жизнь. Впервые услышав об отличии религии от благой вести, многие считают, что слишком уж просто все это звучит. «А что, неплохо! – заявляют они. – Если в этом и заключается христианство, от меня требуется только вступить в личные отношения с Богом – и делать все, чего я только пожелаю!» Но так может говорить лишь тот, кто не имеет опыта приобщения к великой благодати. Из тех, кто соприкоснулся к ней, так не скажет никто. В сущности, благодать может носить довольно грозный характер. Несколько лет назад я познакомился с женщиной, которая начала посещать церковь Искупителя. Она объяснила, что выросла в религиозной семье, но никогда прежде не слышала о различиях между благой вестью и религией. Зато она часто слышала, что Бог принимает нас, только если мы достаточно добродетельны. Она призналась, что новое откровение пугает ее. Я спросил, почему, и она объяснила: Если меня спасает собственная добродетель, значит, должен быть и предел тому, чего может потребовать от меня Бог – или предел тому, через что мне придется пройти. Я вроде налогоплательщика, у которого есть «права»: если я выполнила свои обязанности, то заслужила определенный уровень жизни. Но если я грешница, спасенная исключительно благодатью, значит, нет ничего такого, чего Он не мог бы потребовать от меня. Она поняла динамику благодати и благодарности. Если вместе с боязнью наказания теряешь и стимул вести добродетельную, бескорыстную жизнь, тогда единственным стимулом, побуждающим жить такой жизнью, у тебя был только страх. Эта женщина сразу уловила, что у чудесного учения о спасении и благодати есть оборотная сторона. Если она грешница, спасенная благодатью, значит, она в большей степени подчинена верховной власти Бога. Если Иисус действительно так много сделал для нее, она не может быть предоставлена самой себе. Она должна радостно и благодарно принадлежать Иисусу, который обеспечил ей спасение, заплатив за него непомерно дорого – собственной жизнью. Со стороны происходящее может показаться суровым принуждением, жестким обязательством. Но на самом деле единственная мотивация здесь – радость. Вспомните о том, что происходит, когда мы влюблены. Любовь заставляет нас охотно подчиняться любимому человеку. Допустим, вы спрашиваете: «Может, встретимся?» – или даже: «Ты выйдешь за меня?» Что произойдет дальше, когда вы услышите утвердительный ответ? Неужели вы скажете: «Отлично! Договорились! Теперь я могу поступать так, как мне заблагорассудится!»? Разумеется, нет. Теперь вы даже не ждете, когда предмет ваших чувств напрямую попросит вас о чем-нибудь: вы предугадываете его желания и спешите порадовать его. В этом нет никакого принуждения и обязательства, тем не менее ваше поведение кардинально меняется в зависимости от мыслей и чувств человека, которого вы любите. Этот парадокс может показаться самым невероятным из всех. Освобождающий акт безусловной благодати требует, чтобы тот, на кого он направлен, отказался от права распоряжаться собственной жизнью. Но есть ли здесь противоречие? Нет, если вспомнить, о чем говорилось в третьей и девятой главе. Мы в любом случае не распоряжаемся своей жизнью. Все мы живем ради чего-то и подчиняемся этому истинному повелителю своей жизни. Если этот «повелитель» – не Бог, нас ждет бесконечное угнетение. Только благодать освобождает нас из рабства нашего «Я», которое таится даже в морали и религии. Благодать является угрозой лишь для иллюзии нашей свободы, независимости, возможности жить так, как нам заблагорассудится. Благая весть дает возможность вести принципиально иную жизнь. Но христианам зачастую не удается воспользоваться ресурсами Евангелия, чтобы прожить жизнь, какой она может быть во Христе. Каждому читателю этой книги важно понять фундаментальное различие между благой вестью и религией. Основная идея христианства в корне отличается от допущений традиционной религии. Основатели других религий – преимущественно учителя, а не спасители. Они приходили, чтобы сказать: «Поступайте так, и вы приобщитесь к божественному». А Иисус явился как Спаситель, хотя и был также Учителем. Иисус говорит: «Я – божественность, явившаяся к вам, чтобы совершить то, что вы не в силах сделать сами». Идея христианства заключается в том, что наше спасение – не наши заслуги, а заслуги Христа. Следовательно, христианство – не религия и не неверие. Это нечто совершенно иное. Тимоти Келлер "Разум за Бога"
