Я вспоминаю, как
однажды я посещал владыку Митрофана (Зноско-Боровского). Я ему рассказал, что
у меня была большая брань. А он ответил:
– Ты крещен?
Я удивился:
– Да.
– Ты веришь в Бога?
– Да, – ответил я.
– Ты пострижен?
– Да.
– Ты священник?
– Да.
– Ты причащаешься?
– Да.
– Тогда у тебя только одна проблема: это ты сам, дурак. Ты должен понять, что у
тебя уже все есть, но ты думаешь не об этом, а о себе самом. Забудь о себе и
возрадуйся о Господе!
Давайте посмотрим на те мучения, через которые мы проходим. Все то, из-за чего
мы сходим с ума. И у нас есть Божий завет, который Он никогда не нарушит, – завет
о том, что Он обо всем позаботится. И мы говорим: да, но...
Что с нами? Все это так просто, а мы все так усложняем..
– А если возраст и
немощь не дают трудиться как должно? Глазами смотришь – все бы переделала, а
воз и ныне там. Рада бы в рай, да грехи не пускают.
– Вы ничего не можете сделать для того, чтобы попасть в рай. Вы можете только
обратиться к
Богу и просить милости. Никто из нас не заслужил рая. Потому заучите
единственную фразу, которая вам нужна: «Кирие элейсон».
Я знал одну русскую монахиню, которая приехала из Китая. Она была медсестрой, а
в тридцатые годы поступила в монастырь в Харбине. В сороковые годы к власти
пришли коммунисты и запретили монахиням носить монашескую одежду во время
работы с больными. Монахини ответили, что они так поступить не могут. Они будут
продолжать помогать больным и разговаривать с людьми о Боге. Этой монахине
было сказано, что если она не прекратит проповедовать, ее посадят в тюрьму. Но
она ответила, что ей все равно. В 1952 году ее арестовали и посадили в тюрьму.
Когда и там она начала говорить с заключенными о Боге, ей сказали, что она
должна прекратить заниматься этим, но она не подчинилась. И тогда ей отрезали
язык.
Она рассказывала – она писала мне записки, – что никогда ни до, ни после этого
она не испытывала такой боли. Рану прижгли раскаленным металлом. Началось
заражение, она не могла есть, только пить. И все это время она молилась и
говорила: «Благодарю Тебя, Господи, теперь я перестану пустословить». «Но, –
сообщила она мне потом, – я обнаружила, что грех пустословия живет в сердце, а
не в языке. И до сих пор в своем сердце я ношу эту отраву».
Так что вот где все начинается, в сердце – не в глазах, или ушах, или во рту. В
сердце. Вот где находится яд.