Таблица лидеров

Продолжение Преп Исаак Сирин: «Посему истинное созерцание естеств чувственных и сверхчувственных, и Самой Святой Троицы, приходит в откровении Христовом. Ему научил и его указал человекам Христос, когда первоначально в Своей Ипостаси совершил обновление естества человеческого, возвратил и дал ему первую свободу и проложил нам путь Собою к тому, чтобы животворящими Его заповедями восходить к истине. И естество тогда только способно соделаться зрителем истинного, а не мечтательного созерцания, когда человек первоначально претерпением страданий, деланием и скорбью совлечется ветхого страстного человека, как новорожденный младенец совлекается одежды, выносимой из матерних ложесн. Тогда ум способен возродиться духовно, быть узренным в мире Духа и приять созерцание отечества своего». Откуда берутся эти страдания, «претерпеванием страданий деланием и скорбью совлечется ветхого человека»? Оно и берется от того, первое, что со мной происходят обстоятельства, какие-то, а я их терплю, потому что считаю, что эти обстоятельства посланы мне Богом. Нечасто эти обстоятельства обезличены, например, дом сгорел, стихийное бедствие, кризис. Нечто произошло, ни одного человека за этим не стоит. А раз не стоит человека зловредного, стало быть я принимаю это от Бога. Раз не человек, значит, сделал это Бог. Значит, надо принять это дело, со мной происшедшее. Значит, Богу виднее, я доверяю Ему. Если я Ему доверяю, значит, это путь любви. Я хочу Его вмешательство, Его волю принять я хочу Его волю вместить. Я принимаю все Им совершаемое, как совершаемое не просто к благу для меня, а совершаемое с Его заботой обо мне. Это велит мне вера. Но большинство-то обстоятельств, из которых складывается моя жизнь, они не обезличены, за ними стоят люди: родители, друзья, соседи, начальники, подчиненные, дети. Только принимая этих людей без осуждения и укорения я могу взойти к этому созерцанию. Но это ж только легко сказать, а принимая неправду другого человека, смиряясь с неправдой другого человека, не осуждая другого человека за его неправду, я же испытываю скорбь. Потому что скорбит мое греховное, гордое естество. Часто люди говорят: «Он же делает неправду, как его не осуждать?» Предполагается, не осуждать надо людей, которые делают правду. То есть люди предполагают, что заповедь «не суди» относится к тем людям, которые ведут себя хорошо. А вот когда люди делают плохие поступки – тогда вперед и с песней судить, судить, и чем строже, тем лучше, чтобы порядка было больше. Так мы вывернули внутри собственного сознания заповедь Христа. Ведь «не судить» предполагает, что мы без суда подходим к чужой неправде… «Как не же судить, если человек негодяй?!». Вот и все, и христианство умерло, еще не родившись. В тебе умерло христианство, в тебе умер Христос. Ты закрыл для себя дверь дальше. Христос, говоря не судить, Он и предполагал, что мы будем именно так относиться к человеку. Ведь, возвращаясь к уже сказанному, каждый не хочет, чтобы его судили. И, в принципе, каждый своего ребенка всегда может оправдать. Хотя порой наши дети творят ужасные вещи, но мы можем их оправдать и не осудить. А вот когда чужие дети, не важно , сколько им лет, творят безобразия, тут мы будем безжалостны и строги. И получается, что истинное созерцание естеств чувственных, оно проходит через скорбь. Да, я вижу неправду, я терплю неправду. Я ничего не делаю больше, чем сделал Христос, терпящий человеческую неправду. Он не пришел изменить мир. Он не пришел изгнать из него неправду. Он не пришел сделать его праведным миром. Он пришел нас спасти. И спасение в том и заключается, что мы перестаем судить человеческую неправду. И, пока вы не перестанете судить человеческую неправду, вы никогда не сможете перестать творить неправду. Только перестав судить, вы сами делаетесь способными не поступать неправедно. Пока вы судите, вы всегда будете делать неправду. Но вы ее не видите. Вы видите неправду другого человека. Так устроен человек: он судит, поэтому не видит своей мерзости. И, только когда он перестанет судить, он увидит, насколько он сам неправеден. Просто люди ему попались другие, которые не судили его за его неправду. И, чтобы открылся этот путь, нужно однажды, стиснув зубы, промолчать. И еще раз промолчать. И еще раз промолчать. Не потому, что так велят обстоятельства жизни, а потому что так велит Христос. И вот когда я буду это делать, я буду скорбеть, потому что на какой-то момент мне покажется, что я схожу с ума или весь мир сходит с ума: как же так, неправду творят, а я молчу. Я же должен судить людей за их неправду, говорит нам все наше гордое существо. «Ты должен судить, должен. Кто еще осудит, если не ты? Ты же апостол правды. Ты же последний совершенный человек на этой земле. Ты же выше Христа, который не судил. Как ты можешь смотреть? Конечно, нужно судить». И все, и человек, разрываемый на части внутренней своей гордыней судит. И вот, когда в первый раз он смолчит, и во второй смолчит, и в третий смолчит, и почувствует, что боль пронзила сердце, в нем родится молитва: за себя и за этих людей. И снова пронзит боль. «Но как же, они же неправедные». - А ты кто? Ты что, праведник, что ли? Если ты судишь, то такой же нарушитель, как и они. А если посмотреть побольше, то ли ты делаешь, не хитришь, не лукавишь, честен ли? Что ты делаешь? Разве ты не такой же скверный, как они? - Да, вроде такой же. - Так иди и молись о себе. Бог открывает тебе источник жизни и спасения. Иди, молись. И человек от этой скорби начинает постепенно молиться. И только в этой молитве он приобщается сначала к опыту, Бог открывает ему сердце и показывает и его собственную неправду, и показывает любовь, которой Он покрывает всех людей. Никогда вы этой любви не увидите, если не научитесь молчать. Не научитесь хоть что-то сделать ради другого человека. Понести хоть чьи-нибудь немощи. Хоть как-то смириться перед другими человеками. Путь к созерцанию открывается через эту скорбь, которую мы терпим, исполняя заповеди Христовы. Преп. Исаак Сирин: «Если зрение ума не будет очищено деланием заповедей, делами безмолвного жития, не приобретет в совершенстве света любви, не преуспеет возрастом обновления Христа, улучшением ведения не приблизится к духовным естествам в той степени, на которой ищет ангельского духовного жития; то не возможет соделаться истинным зрителем Божественного созерцания. Все же те подобия духовного, какие думает составить себе ум, называются призраком, а не действительностью. И это, что ум видит одно вместо другого, происходит оттого, что он не очистился. Ибо естество истины пребывает всегда неизменным и не изменяется никогда в подобие; причиною же мечтания образов сих бывает немощь, а не чистота ума». Человек попадает в ложные видения. Причем, здесь не только обычная прелесть, когда тебе думается, что ты видишь ангелов, или свет, или еще что-то. Очень модно видеть муки, приготовленные в аду. Кроме этих духовных прелестей, есть еще и умные прелести. Когда человеку кажется, что он знает истину. А на самом деле он ее не знает. Путь к истине, как таковой, открывается не на пути чтения книг, не на пути размышления о судьбах мира, и даже не на пути молитвы. Он открывается только на пути делания заповедей Иисуса Христа, посвященных любви. Без них все становится искажением в самом начале пути. Люди, которые пошли к тому, что они называют истиной, тому, что им открылось, как истина, и они проповедует об этом, как истину, они ошиблись в самом начале, потому что они были непримиримы к людям, живущим рядом с ними. Непримиримость их привела к тому, что они стали искать альтернативных путей, в том числе и для богословия, для представления о Церкви, для представления об Евагелии, о жизни. Они изначально пошли путем, отстраняясь от ближнего. Закрывая от ближнего сердце, потому что он грешник. Не жалея ближнего, не желая терпеть его немощи. Апостол Павел говорит, что ты можешь считать, что кушать идоложертвенное – это пустяки. И правильно, и считай…Но, не дай Бог тебя в этом состоянии увидит твой брат и смутится. Потому что ты отвечаешь за то, что подумает твой брат. Ты можешь быть свободен как угодно, но твоя свобода заканчивается, когда тебя видит твой брат и смущается. Ты в ответе за брата своего. Ты должен все делать с оглядкой, как он подумает. Как он отнесется к этому. Чтобы он не смутился… Когда я закрыл свое сердце от человека, возгнушался им, презрел его, не захотел возиться с ним, слушать его бредни, все, для меня умер Христос. Я буду высоким богословом, только Христа со мной уже не будет… То, что он человек, неизмеримо выше, чем любое богословие. Потому что он человек. Пока мы не поймем, что он человек, и не научимся открывать свое сердце, свою душу, свое время этому просто человеку, все молитвенные пути, само познание истины будет для нас закрыто. В высоты –то мы улететь можем, только в этих бесконечных высотах, в этом бесконечном свете и в этой бесконечной свободе не будет Христа. А кому это все нужно, если Христа там не будет.

Теперь пойдут ролики, которые, возможно, будут полезны для прояснения этого вопроса. Спасибо также Инне, она несколько раз помогла мне с направлением развития темы. Сейчас будет один основополагающих роликов этой темы. Всем советую его просмотреть. Путь к тайнам духовного мира Преп. Исаак Сирин: «Как скоро монах лишится любви, сердце его тотчас лишается Бога». Если человек потерял любовь, он потерял все. «Сначала нужно приобрести любовь, которая есть первоначальное созерцание Святой Троицы, а после того и без деяний, естественным путем, будет у меня созерцание духовного… Я же, крестившийся Духом Святым и исполненный благодати, хочу внутрь себя приять ощущение живущего во мне Христа. Ибо Христос Ипостасиею Своею соделал обновление естества нашего, в Него облечены мы водою и Духом, и в неизреченном таинстве соединил Он нас с Собою, и соделал членами тела Своего; но здесь – в виде только залога, а в новом мире естественно сообщает Он жизнь прочим членам. Для чего поэтому желаешь и домогаешься созерцания прежде любви, когда божественный Павел отверг оное без любви? Ибо, сказав, что «делание заповедей служит мне препятствием к созерцанию», явно похулил ты любовь к ближнему, и предпочел ей созерцание, и вожделеваешь видеть его там, где оно не усматривается. Пока не можем мы еще видеть созерцания, мудрейший, но само созерцание показывает нам себя на своем месте. Как по мере естественного возраста душа приемлет улучшение ведения, и ощущает существующее в мире, и день ото дня более и более обучается этому, так и в духовном человек приемлет в себя духовное созерцание и Божественное ощущение, и обучается этому в той мере, в какой ум возрастает в житии разума, и простирается вперед. Когда же придет в область любви, тогда созерцает духовное на своем месте. Но сколько бы человек ни употреблял усилия, чтобы духовное снизошло к нему, оно не покоряется. И если дерзновенно возмечтает он, и возведет взор к духовному, и будет доходить до него разумением не вовремя, то скоро притупляется зрение его, и вместо действительного усматриваются им призраки и образы». Возьмем более-менее простой пример: человек читает Священное Писание, он хочет его понять. Он изо всех сил тщится. Он размышляет, он думает, он молится: «Господи, открой мне, что это значит», он читает толкования святых отцов, он спрашивает людей знающих, и никогда не дойдет до понимания духовного. Никогда ему не откроется Священное Писание. Даже если он перестанет спать и есть, даже если он уйдет в монахи и посвятит жизнь свою изучению Священного Писания, как делают это профессора богословия, он ничего не увидит в нем. Ни одна духовная тайна ему не откроется. А если откроется, то это будет ложь. Он-то будет думать, что это откровение свыше, что это некая божественная тайна. Тогда как на самом деле это будет прелесть, призрак, а вовсе не истина. Поэтому единственный путь, который открывается к духовному созерцанию, к духовным тайнам, единственная дверь, единственная дорога – это любовь. Любовь же понимается не как какое-то возвышенное состояние (его испытывает душевный человек), а любовь проявляется прежде всего в исполнении заповедей Иисуса Христа, которые все направлены прежде всего на то, чтобы приобщить человека к любви Христовой. Нет другого пути для постижения духовных тайн, как человек, который очищает себя заповедью Христа о любви. То есть когда для человека ближний становится источником служения и заботы. Когда неосуждение, терпение, смирение, несение немощей ближнего становятся жизнью человека. Когда он отрекается от себя, чтобы другому было хорошо, и правильно, и комфортно, только тогда он неожиданно для себя, не ища, достигает созерцания… Познать Бога в Духе Святом не удастся, пока не будет начато исполнение заповедей. Потому что все, что необходимо для человека, ему уже сказано. Любую из них возьмите, они носят универсальный характер. «Не судите, и не судимы будете». «Друг друга тяготы носите, и таким образом исполните закон Христов». «Просят у тебя идти одно поприще, иди с ним два». Всякое служение другому человеку, не телесное, не формальное, а вот когда ты напитаешь своим сердцем, своей душой напитаешь страждущего человека, когда потерпишь его в его немощи, когда покроешь его непутевость, его ничтожество, когда покроешь его грехи, когда смолчишь, не укоришь, пожалеешь, не осудишь, вот тогда ты прокладываешь ступеньку к тому, чтобы познать Христа. Мы же хотим сначала что-то узнать, а потом начать что-то делать для ближнего своего. А потому ничего не получается. Все становится недейственным. Конечно, если человека угораздит искать тайны в этом состоянии, как профессоров богословия, изучающих Священное Писание, или догматику, или еще что-то, им тоже открываются тайны, они тоже что-то познают, им тоже как-то что-то мнится, как бы получаемое свыше откровение. И они говорят о нем, как об откровении, и оно их волнует, как откровение, оно вдохновляет их и окрыляет их, как вдохновение, но это только призрак. Вне служения ближнему, вне исполнения заповедей по отношению к ближнему ни одна подлинная тайна, подлинное созерцание, подлинная истина божественная не открываются. Исаак Сирин говорит довольно странную вещь на вопрос о том, как же деятельная любовь и созерцание, ради которого монахи уходят в пустыню: нет никакой тайны, нет никакого созерцания, ничего нет, если ты не любишь. Особенно характерен момент: а что он сам считает любовью? Он сам отказался от епископского служения, потому что был не в состоянии укорять других людей. Он был не в состоянии быть строгим к ним. Он был не в состоянии делать им замечания, учить их жизни, наказывать, ему было невыносимо это делать. В этом смысле первоначальный путь к созерцанию, познанию Бога открыт для каждого человека: будь снисходительным, будь долготерпеливым. Не учи, не обличай, не злословь, не воспитывай, и тебе откроется вот эта первая ступень, за которой будет восхождение к Богу, к божественным тайнам, к тому, что Бог действительно обнимет тебя и поднимет тебя. К этому всему путь откроется в исполнении обычных самых вещей. Но мы же совершенно не хотим так жить. Во-первых, мы не хотим никого потерпеть. Даже если внешне мы не делаем замечания [человеку], внутри мы перепилим его всего, вдоль и поперек перешинкуем, потому что считаем, что он делает неправильно. Тайна закрыта. Молитва закрыта. Очень много людей жалуются на то, что они не могут молиться. Они свидетельствуют о том, что, читая утренние и вечерние молитвы, они не могут собрать ум. Не говоря уже о том, чтобы войти в саму ткань, в само естество, дыхание молитвы, просто для того, чтобы быть на молитве с Богом. Но это происходит именно потому, что люди не хотят идти путем любви. Часто люди оправдывают себя тем, что любовь – это слишком высоко, это само совершенство – а мы должны простой человеческой жизнью жить. Это не честно. Люди часто так говорят, что любовь – это высота. Но они лгут. Потому что каждый из людей прекрасно знает, как он хочет, чтобы к нему относились другие. Никто не хочет, чтобы его укоряли. Для этого не нужно читать Священное Писание. Никому не нравится, когда ему делают замечания. И каждый по опыту, на собственной шкуре знает, как это больно. И тем больнее, чем более близкий человек делает замечание. Любой по опыту знает, что неприятно слышать, когда тебя осуждают. Даже если за дело, даже если человек, который имеет на это право. Все равно не нравится, что делают замечания. Но при этом сами не упустим случая, чтобы покритиковать другого, поучить, повоспитывать. Хотя сами не хотим быть в роли воспитуемого, в роли осуждаемого, в роли укоряемого человека. Дело даже не в высоких понятиях любви, даже не в христианстве. А то, что Христос говорит: «Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними». Мы и это извратили. А что я хочу? Я хочу пить. Поэтому куплю бутылку коньяка и напою другого. Поэтому Христос говорит: «Как не хочешь, чтобы с тобой поступали люди, так и ты к ним не относись». Просто не делай того, что тебе неприятно самому получать. И люди все равно не хотят. Они категорически не хотят быть просто справедливыми. Ладно, если ты осуждаешь и злословишь, и укоряешь, и учишь, и делаешь замечания, просто тогда прими это же от других людей. Просто прими и потерпи: я укоряю, меня укоряют, все честно, Господи. И даже в этом случае тебе откроется хоть какой-то источник молитвы, хоть какой-то первичный момент предстояния Богу, ты почувствуешь это. Но если ты категорически ни одно из нормальных человеческих условий принимать не хочешь, то молитва становится для тебя просто закрытой… Надо принять этот путь любви, хоть какое-то принимание другого человека, просто принимание, открытие ему своего сердца. Я не буду тебя переделывать, я не буду тебя перевоспитывать, я не буду тебя учить, я тебя буду любить. Таким, какой ты есть. Получится из этого чего-нибудь, не получится – я просто принципиально отказываюсь от иных способов с тобой взаимодействовать. Если Бог захочет тебе что-то открыть – откроет, не захочет – не откроет. Это все не мое дело. Мое дело – сохранить ровные отношения с тобой. Чтобы радоваться тебе, чтобы кормить тебя от сердца, чтобы смотреть в твои глаза искренне. И тогда, вот в этом состоянии, когда другой принимается. Апостол Павел приводит обоснование этой позиции : «Бог ведь принял нас тогда, когда мы были грешниками». Он умер за нас, когда мы были грешниками, объятия свои раскрыл, когда мы были грешниками. Он жил с нами, когда мы были грешниками. Он ходил по этой земле, не гнушался нами, хотя Он был святой, а мы, даже апостолы, были грешниками. Совершенно онтологически далекими от Него. Потому что Он совершенный и безгрешный, а даже лучшие из апостолов были несовершенны и грешны. Не говоря уже о прокаженных, фарисеях, расслабленных, больных, умирающих – они же все страдали за свои грехи. И он каждому из них мог придти и сказать простое человеческое слово, совершенно на полном основании, без зазрения совести мог придти и сказать каждому: «Так тебе и надо». Потому что это правда так. И Он, как Бог, может это сказать. Но Он никому не говорит. Наоборот, входит в каждую беду, в каждую болезнь, для того, чтобы там ничего не судить, никому не сказать, никого не обличить. А просто сидеть, разделяя с ним трапезу, и это оказывается лучшим средством для спасения людей. Но мы каким-то потрясающим способом глухи к этому. Наши души настолько оглохли и ослепли от гордыни, что ни при каких обстоятельствах мы это не примем. Ну, худо-бедно, еще в отношении далеких, чужих людей, мы можем добиться, чтобы они перестали нас как-то волновать. Но это чаще не любовь, а равнодушие, но, по крайне мере, мы не кидаемся за каждым пьяницей, мы не пытаемся научить его жизни. Не кидаемся на каждого чиновника, чтобы научить его честности. Не пытаемся с каждым подростком на улице вести воспитательную беседу о том, что пиво и сигареты – это вред. Но в отношении близких, родных, разделяющих с нами кров, мы непримиримы. Мы все время от них чего-то требуем. Мы все время от них чего-то ждем. Мы всегда им готовы преподнести урок… Даже родителям и бабушкам… И учим, и учим, всех: дедушек, бабушек, внуков, правнуков, жен, мужей, племянников, тетей, дядей, всех учим жизни. Потому и не открывается нам молитва. Приходит человек: «Батюшка, я все время хожу в храм, но вот сердце не на месте. Я-то хожу, а мама не ходит. Как же она будет спасаться?» Как же так. Ведь ты же не любишь свою маму. Не любишь ее. Ты никого еще не любишь. Тебе главное – притащить ее сюда. Именно затащить ее сюда, чтобы рядом стояла, а ты бы радовалась, что вот: ТЫ притащила. ТЫ спасла. Человек сам еще вне спасения, он не знает Христа, и не узнает никогда, пока не захочет любить. Бог-то ведь не тащит никого. Понимаете, что такое любовь: Он никого не тащит в Царство Божье. Он не тащит не потому, что равнодушен, а потому, что любит. Любит. Он стучится в дверь, а не взламывает ее, как сатана. Он стучится, скребется. Шепчет на ухо слова любви, чтобы мы открыли Ему. И вот только с этого пути, с этого момента. Но само постижение Его кротости, оно откроется нам всем только тогда, когда мы также будем скрестись в дверь другого человека: «Можно, я войду? Можно, я скажу? Позволь мне сказать. Лучше тебя, сын, никого на этом свете нет. Я так рад, что имею честь быть твоим отцом». Это несложные слова, но мы скажем совсем другие, и скрестись в дверь не будем. Потому что мы все другим путем идем. А потом сетуем, что Бог нам не открывается, потому что мы изначально отвергаем даже не Его дорогу, а даже дверь, путь, врата, ведущие на эту дорогу.