Вечно в пути (Светлана)

О перенесении и исцелении обид Исаак Сирин: «Кто может с радостью перенести обиду, даже имея в руках средство отразить ее, тот принял утешение от Бога по вере в Него. И кто со смиренномудрием терпит возводимые на него обвинения, тот достиг совершенства, и ему удивляются святые ангелы, ибо нет никакой другой добродетели, столь высокой и трудной». Естественно, потому что она приближает человека к подвигу Иисуса Христа, который не противился, когда Его обвиняли во всем, и терпеливо понес это возводимое на Него обвинение. Исаак Сирин свидетельствует, что человек, переживающий возводимые на него обвинения, он очень высокой жизни. Это не только призывает нас к подвигу, но и свидетельствует об обратном. То, что мы переживаем, когда на нас возводят напрасные обвинения, или когда нас сознательно обижают, оно вполне естественно для нашего духовного состояния. Мы не должны оправдывать себя этим духовным состоянием, но мы не должны и впадать в депрессию, или уныние, или отчаяние, оттого, что, раз я не нахожу в себе никаких сил перенести возводимые на меня обвинения, то все – я никогда не спасусь. Нет. Переносить обвинения – это удел совершенного человека. Перенести обиду человек может, если только принял утешение от Бога. То есть, если он уже принял благодать, то он может ровно, спокойно, даже с радостью перенести какое-то обидное слово, обидное действие, какую-то обиду. Если же он не переносит, то это значит, что он еще не утешен свыше Богом, он еще не приял благодать Утешителя, он еще не способен так реагировать на обиды, и поэтому такой человек должен возвращаться к меркам, границам, очерченным заповедями Божьими. Заповедь Божья говорит о том, что мы должны молиться за обижающих нас. Вот, мы и должны молиться. И о том человеке, который нас обидел, по заповеди, и о том, чтобы Бог помог исцелить нам обиду – это мера нормального человека. То есть, человек, обижающийся на другого, на обижающего его человека, и культивирующий эту обиду – этот человек вообще далек от христианства, он еще никаким образом ко Христу не приблизился, да и приблизиться не сможет совершенно – он по ту сторону христианства, он не подошел еще к дверям. У него есть, конечно, и крест, он крещенный, он и причащается и исповедуется, но христианство для него не началось вообще еще. Потому что [оно] начинается тогда, когда мы, произнося молитву «Отче наш», знаем «и остави же нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим». Если мы получили обиду от кого-то, мы понимаем, что для того, чтобы быть с Богом, для того, чтобы иметь дерзновение в молитве к Богу, мы должны простить человеку те обиды, которые он нам нанес, потому что мы просим, чтобы и Бог простил нам наши грехи. С этого момента начинается наша жизнь со Христом. Но первые шаги, может, это даже не шаги, первые километры, первые десятки километров они в том и проходят. Они проходят именно в этом делании. С момента, когда мы поняли, что простить мы должны, до момента, когда мы, будучи обиженными, спокойно и радостно это переносим, проходит очень большой промежуток времени. Речь идет о многих-многих годах, может, даже десятилетиях. Пока мы этот навык обретем. Но если мы не будем заботиться об обретении этого навыка, то мы вообще «по ту сторону» христианства. Мы вообще к отношениям с Богом даже еще не приступали. Мы вообще даже еще знать не знаем никакого Бога, нам это только еще кажется, мы только об этом думаем, а, на самом деле, мы очень далеки от Христа. Обращаясь к нормальным нашим нуждам, к нам, как мы есть, нас интересуют эти несколько шагов, которые мы уже как христиане делаем. Нас обидели – мы начинаем молиться за человека, нас обидевшего, потому что такова заповедь, и мы начинаем молиться о нас самих: чтобы из сердца моего убралась обида. Чтобы Бог нас исцелил, чтобы Бог очистил наше сердце. Вот это вот первые шаги, они самые важные, самые главные – БЕЗ ЭТОГО ХРИСТИАНСТВО ДАЖЕ НЕ НАЧНЕТСЯ. ПОТОМУ ЧТО ОНО И НАЧИНАЕТСЯ С ТОГО, ЧТО МЫ ПОВЕРИЛИ ВО ХРИСТА, КОТОРЫЙ ПРОСТИЛ НАС, ПРОСТИЛ ВСЕХ, СТАЛО БЫТЬ, ЕСЛИ МЫ ХОТИМ БЫТЬ ПРОЩЕННЫМИ ХРИСТОМ, МЫ ДОЛЖНЫ ОТ СЕРДЦА ПРОСТИТЬ ДРУГОГО ЧЕЛОВЕКА, ПРОСТИТЬ ДРУГОМУ ЧЕЛОВЕКУ ЕГО ГРЕХИ. Конечно, есть совершенство, к которому мы должны стремиться, но, к этому совершенству мы подойдем только тогда, когда молитва за обижающих и ревность по сердцу, которое мы хотим очистить, станут нашим постоянным движением души. Обычно же с нами происходит нечто совсем другое. Это очень важно, и почти со всеми оно происходит так. Нас кто-то обидел. Причем, для дальнейшего развития нашей духовной жизни совершенно не принципиально, кто. Потому что важен не внешний раздражитель, важна реакция нашего сердца. Нас обидели. Что происходит дальше? Хуже всего, когда обидевший нас человек исчез с нашего горизонта. Это хуже всего…Человек нас оскорбил, но эта боль очень быстро забудется, потому что мы человека этого не видим. У нас на сердце осталась рана, а мы про нее забыли. Но чаще всего мы терпим обиды со стороны более или менее знакомых нам людей. Что происходит, когда нас обидят? Нам сказали, что мы идиоты и дураки, и вообще, так работу не делают, и что тебя надо уволить, и держат тебя из милости, и вообще, ты лентяй и тунеядец, и проклят тот день, когда вы пришли на эту работу. Нас обидели, но жить-то надо. Мы приходим на работу, смотреть на начальника мы не хотим, или на коллегу. Мы стараемся не попадаться ему на глаза, он нас обидел, мы играем роль обиженного человека. Но деваться-то некуда – надо взаимодействовать: с коллегами, с начальником. Дуйся-не дуйся, а придется взаимодействовать. И, естественно, та острота обиды прошла, время, как кажется (совершенно неправильно), лечит, и мы через какое-то время начинаем общаться с этим человеком. Если ничего подобного больше не повторяется, то мы можем всерьез забыть о том, что нам когда-то сделали больно. И в какой-то момент, если священник спросит: «Ты со всеми примирился, ты всех простил?» Мы говорим: «Да, у меня все хорошо, я всех простил». И в этот момент, когда человек произносит эту фразу, ему правда так кажется. Если только не произойдет в ближайшее время какой-нибудь эпизод, который покажет, что не все так ровно, не все так ладно в нашем сердце, то мы можем долго ходить в неведении, что у нас сердце больное. Нам кажется, что мы всех простили. Да, вообще-то, меня раздражают какие-то люди или какие-то действия, или какие-то слова. В моем сердце иногда, а может, и не иногда, живет раздражение, причем, порой, очень сильное раздражение, но оно уже никак не связано с конкретным человеком, это просто состояние моей души. Поскольку оно давно, я с ним давно живу, мне кажется, что эта раздраженность и есть мое собственное «я». Это я такой, у меня такой характер. Я, сколько себя помню, таким и был. На самом деле, это не так, но человеку так кажется. - А всерьез, наверное, есть какая-то причина твоей постоянной раздраженности? - Да нет, нормально, просто вот настроения нет. Человек не знает сам себя, не знает, что с ним произошло. И ему кажется, что у него просто такой вот характер. Хорошо, этот человек начал бороться со своим раздражением. Как начать бороться? Большинство людей просто начинают терпеть. «Я с завтрашнего дня раздражаться не буду». Стоит только принять решение, что больше он раздражаться не будет, раздражение начинает проявляться все острее и острее. Пока он не игнорировал свое раздраженное состояние, он не замечал, сколь часто он раздражается. Как только он начал действительно реагировать на свое раздражение, как только он начал замечать, т.е. пытаться бороться со своим раздражением, так он понимает, что оно просто прет со всех сторон, просто одно сплошное раздражение кругом. И он не может понять, как так. Человек, который немножко посерьезнее, помудрее, или просто нашел внимательного человека, и он ему говорит: «Нет, слушай, дорогой, ты желанием не раздражаться ничего не добьешься. Надо кроме этого помолиться еще, чтобы Бог тебя от раздражения исцелил». И человек начинает молиться о том, чтобы Бог его исцелили от раздражения. Молится-молится, ничего не получается. Он как был раздраженным, так и остается раздраженным. Он причащается, исповедуется, он просит, чтобы Бог исцелил от раздражения, и ничего не происходит. И он всерьез думает, что причина-то в том и есть, у меня просто такой характер. Я ж стараюсь, но ничего не получается. Значит, это неискоренимо, значит, я такой и буду. А на самом деле, все дело не в этом. Все дело в том, что время не лечит человеческое сердце, это глупость. Нанесенная обида, это что? Это раненное мое самолюбие. Это моя гордость, ее ударили. И на ней образуется гематома, образуется болевой нарыв моей гордыни. Если бы я сразу, когда меня обидели, побил бы этого человека, то у меня бы не было раздраженного сердца, я просто стал бы гневным человеком. Я бы гневался на всех, я стал бы агрессивным, в конце концов, просто злым человеком, я просто наносил бы удары всем, чтобы никто не причинял боль моему самолюбию. Но в том-то и дело, что я не мог побить этого человека, Это был мой учитель, или мой родитель, или еще какой-то человек, который меня обидел, но побить его, излить на него свой гнев, дать волю своей обиженной гордыне я не мог. Поэтому это осталось, уязвленное самолюбие, больная гордыня осталась. Вот она воспаленный участок, он там остался. Он будет, пока вы его не уврачуете, он будет там сидеть, хоть сто лет, хоть двести, хоть миллион. Он будет сидеть, эта нанесенная обида, одна-единственная, если вы ее не уврачевали. Где она, одна обида. Нас к 18 годам так обидят все, унизят, оскорбят все подряд, от родителей, учителей, до учеников и соседей. А там все кипит и бурлит уже, там не маленький очаг, там раковая опухоль ущемленного, раздавленного самолюбия, которое только и ищет того, чтобы излиться желчью, обидой, раздражением, горечью на весь этот мир. Неважно, кто под руку подвернется. Если у человека правильное сознание, скажем, чувство справедливости, так он будет взрываться по всякой несправедливости. Если у него не выработано это чувство трезвой справедливости, то он будет взрываться по всякому поводу. Он весь состоит из сгустка обиды, обиженного, ущемленного, растравленного, растревоженного самолюбия, больной гордыни. Гипертрофированной гордыни, которая готова излиться на кого угодно раздражением, злобой. Чем-то как-то проявить и утвердить, наконец, свое «я» в этой раздраженности. Нету смирения. И неоткуда взяться, потому что душа человеческая как железобетоном одета в эту самую больную раздраженность, как куполом, закована. И смирение не может там быть, потому что слишком много ущемленного больного самолюбия. И надо это все потихоньку, по идее, распутать. Хорошо бы так было, чтобы человек приходил к купели крещения а его бы спрашивали: - Имеешь ли ты, сын мой, обиды на людей, которые были в твоей жизни? - Да, отче, имею, и очень много. - Давай все вспомним, и всех простим. - Я не могу, отче. - Тогда ты не можешь креститься. Перед купелью ты должен всех простить. И вести эту работу. Он не может всех вспомнить. Но в целом он готов простить просто людей, с таким желанием: «Да пусть все будет, как Бог хочет, все будет хорошо, всем будет хорошо. Лишь бы мне сейчас исцелить свое сердце». С такой мыслью погружаясь в купель, он, действительно, уврачует свое сердце, и выйдет с целым сердцем, и надо теперь только следить, чтобы обиды в нем больше не накапливались. У нас так, к сожалению, как вы понимаете, не было, и к моменту, когда мы осознанно крестились, Бог весть когда, а после этого крещения мы осознанно в церковь пришли через какое-то время, сердце наше отравлено, наша гордыня больна. Она раздраженная, она как один гнойный воспалительный процесс. И вот это все надо вспомнить, и каждую нам нанесенную обиду уврачевать. Уврачевать – это значит этого человека, который нас обидел, надо его вспомнить, эту обиду вспомнить. И сделать то, с чего мы и начали наш разговор – помолиться об этом человеке и попросить у Бога эту обиду исцелить. И вот когда это исцелиться, тогда эта обида уврачевана. Не время лечит обиду, обиду лечит благодать. Ведь такое, еще раз обида? Обида – это уязвленное самолюбие, это гордыня, не уврачеванная покаянием. Это моя гордыня. Если бы я был смирен, меня нельзя обидеть. Меня обидели потому, что у меня была гордыня, и, собственно, Бог и попускает нам быть обижаемыми, чтобы мы, молясь за обижающего и работая над собственным сердцем молитвой, уврачевали бы наше сердце тем, что вместо гордого и раздраженного сердца явилось бы, в конце концов, смиренное сердце… А иначе сердце так и остается больным, нечистым, и мы всегда понимаем: когда, скажем, не видим человека – ничего не происходит, а когда видим – у меня к нему стойкая неприязнь, некая антипатия. Нет, я нормально с ним разговариваю, только в глаза не смотрю. А если смотрю, то сжав зубы. Если смотрю, то только для того, чтобы доказать, что у меня с ним ничего нету, все нормально. Я сказал, нормально, значит, нормально. Ничего у меня такого нет в отношении к этому человеку. Не надо мне тут говорить, что я его не люблю. Еще как люблю. Знаете, как я за него молюсь. Еще как молюсь. Вам так и не снилось. А кого ты обманываешь? У тебя сердце больное. Ты раздраженный, ты только прикоснись, у тебя от имени этого человека сердце воспламеняется сразу. Ты можешь спрятать свои глаза, ты можешь спрятать свое настроение от других. Но сердце–то твое ты от себя не спрячешь. Ты знаешь, что ты не любишь этого человека. А если ты его не любишь, то там у тебя, можно сказать, обида, на самом деле, уязвленное самолюбие, уязвленная гордыня. И ее надо уврачевать. Само ничего не пройдет. Надо уврачевать эту гордыню. А часто такое бывает, что [обидел один человек, а отторжение появляется при мелкой обиде другим человеком, которая наложилась на уязвленное раньше другим самолюбие. И этот обиженный по второму разу человек не может понять, откуда у него ненависть ко второму слегка его обидевшему человеку] Время не лечит. Лечит только благодать. Вот мы и ходим все с раздраженной нашей гордыней, кидаясь на всех, раздражаясь на всех. Не имея любви. Мы могли бы попросить у Бога: «Дай мне любовь». Но Он не может дать мне любовь, потому что наше сердце не может восприять любви, оно не смирилось. Мы еще внутри бурлим, мы не простили этих людей. А христианство начинается с прощения.

Корень осуждения и зависти Человек – испорченное существо, он грешник. В нем живет живет огромный, страшный монстр – гордыня. Каждому представляется, что в нем нет никакой гордыни, есть люди гордые, есть люди не гордые, но гордыня, огромная, страшная, неперевариваемая гордыня есть в каждом человеке. Это гордыня воспроизводит естественный повод в разную поросль, и зависть и осуждение в том числе. И вся аскетическая деятельность человека, как написано отцами Добротолюбия, направлена как раз на то, чтобы искоренить гордыню, а, значит, насадить в душе смирение. Осуждение. Человек должен понять, что его влечет осуждать именно ощущение того, что он имеет право судить других, то есть, высокое мнение о себе. Когда это высокое мнение о себе уйдет, когда гордыни станет меньше, человек перестанет судить. Еще к осуждению человека приводит самооправдание. То есть, каждый человек, осуждающий другого, уверен в том, что он осуждает негодяя. И он исходит из той точки зрения, что надо же негодяев судить, а то они обнаглеют, с негодяями нужно бороться. А судить их не надо даже и тогда, то есть, осуждать их не надо. Если вы увидите негодяя, и в вашей власти сделать так, чтобы общество от него избавилось – сделайте так. Но какой смысл его осуждать? Никакого смысла нет. От того, что мы судим несправедливость, или негодяйство, или подлость, или еще что-то, ничего не происходит. Жизнь не становится лучше. Негодяев не становится меньше. Их становится больше. Потому что именно путем осуждения, в конце концов и хорошие добрые люди становятся негодяями. Потому что они думают, что они лучше других. Это и есть путь к тому, чтобы стать хуже, чем ты есть на самом деле. Поэтому надо перестать себя оправдывать тем, что мы, вроде бы как, стоим на защите справедливости или правды. Так на защите справедливости или правды не стоят. Стоят только действием. А судят словом или мыслью. Поэтому надо перестать себя оправдывать и понять, что я просто превозношусь над теми людьми, которые очевидным образом грешат. Если вот эти две вещи победить, искоренить, то можно исцелиться от осуждения. Зависть, понятно, той же самой гордыней питается, и исходит она из того, что мы убеждены, что Бог несправедлив. Почему Он одним дает, а другим не дает? А если мы убеждены, что Бог несправедлив, то, стало быть, мы в Него не верим, в Бога, который благий. Господь, который щедрый, Господь, который человеколюбец, Он не может быть завистлив и несправедлив. Даже, более того, в сущности, когда мы видим человека, у которого есть что-то, чего нет у меня, и нам кажется, что это как-то нехорошо, раз мы ему завидуем, то мы представляем в этот момент Бога совсем не таким, как Он есть на самом деле. Более того, мы представляем Его таким, каким нарисовал его сатана в раю, придя к жене и сказав, что Бог, на самом деле, вовсе не такой. И, если Он тебе чего-то не дал, то у Него есть какие-то очень нехорошие замыслы в отношении тебя. Вот что сказал сатана Еве. И она решила, что, действительно, Бог не такой, и с этого все началось. И мы должны, для того, чтобы победить зависть, возрасти в вере. То есть, убеждать, уговаривать себя, стоять на убеждении, что Бог благий и щедрый. Он дает блага, Он распределяет все дары, внутренние и внешние, как Ему угодно. И Он никогда не ошибается. А, если мы так не думаем, то мы, на самом деле, и не верим, мы думаем, что все происходит случайно. Конечно, это требует аскетических упражнений, молитвы, покаяния, исполнения заповедей. Хоть какого-то начального поучения в смирении. Когда наш ум и сердце начинают смиряться, тогда у нас начинают появляться силы для того, чтобы побороться с осуждением и завистью. Это со стороны духовно-аскетической. А можно к этому же подойти с точки зрения Священного Писания, с точки зрения евангельской, с точки зрения того, что принес Христос на землю. И тогда мы увидим, в сущности, что такое христианство. А христианство – это дар жизни мне, человеку. Я крестился во Христа, во Христа облекся, я теперь Христовый, а потому не должен возвращаться к страстной жизни, не должен возвращаться к вещественным началам мира, как пишет апостол Павел: «жить не по стихиям, а жить по Христу». Если я поверю, что во мне теперь живет Христос, что во мне теперь иная жизнь, зачем я буду как прежде, как не христианин, заниматься осуждением и завистью. С точки зрения того, что дал мне Христос. Возьмем, например, осуждение. Меня Христос простил, почему бы мне не простить всех? Не хочу простить всех – значит, и меня Христос не простит. Да нет, мне хорошо со Христом, мне нравится, что Он меня простил. Да, уж и прощу и всех. А если я их сужу, значит, я их не простил. Значит, осуждая их, я тоже буду осужден. Зачем? Бог избавил меня от суда, пусть Он избавит от суда и всех. Или меня не избавили от суда? Или во мне не живет Христос? Или Он меня не простил? Или, на самом деле, я не облекся во Христа и не крестился во Христа? Получается, что, на самом деле, у нас какая-то странная жизнь: мы, вроде как, христиане, мы даже помним, как крестились, но от того, что нам теперь дана новая жизнь, мы не размышляем никак, как будто, ничего не изменилось. Раньше мы жили, ворчали на жизнь, теперь ворчим. Раньше жили, Зная, что мы грешники, и Богу до нас дела нет, и сейчас ходим, то же самое. Так неужели ничего не изменилось после крещения? Мы же прощены – будем прощать. Нас же не осудил Бог и не судит – почему мы будем судить? Простая мысль, вера в то, что во мне теперь живет Христос с момента крещения, и я теперь не нуждаюсь в том, чтобы кого-то судить, потому что сам в каждый момент вкушаю свою неосужденность, меня не осудили, и я больше не хочу никого судить. То же самое с завистью. Что завидовать людям? Тебе нравится его машина – попроси у Бога. У Бога великих щедрот, милостей бездна, попроси. Как Он сам говорит: «Если сын просит хлеба, разве отец подаст ему камень?» нет. «Так если вы, лукавые сущи, умеете даяния благие давать детям вашим» насколько больше Бог даст блага просящим у Него. Ты считаешь, что эта машина благо – попроси, Бог тебе даст. Ты считаешь, что это зло – тогда чего же ты завидуешь другому, что он ездит на зле? Ты считаешь, что этого не надо – ну, так и Бог так считает. Поэтому Он одному дал, другому не дал, Он знает, что она тебе не нужна. Ну, выбери одно из этих трех состояний, и обращайся, переживай это состояние перед лицом Бога. Так же можно и про квартиру, и про жену, и про детей, и про все. Если тебе нужен ребенок – попроси ребенка, если тебе нужна жена – попроси жену, тебе нужны деньги – попроси деньги, тебе нужен дар рисовать иконы – проси. Со всем, как бы сказать, прикладом к этому дару. Со всем, что вытекает из этой творческой способности. С тем, что нужно бороться с тщеславием, с тем, что нет ни минуты свободного времени, с тем, что нужно выполнять сумасшедшие заказы в течение одной ночи, потому что всем вдруг захотелось написать икону, что надо порой не получать деньги за то, что ты написал икону, потому что написать надо, а людям нечем платить, что нужно молиться всегда, для того, чтобы образ получился хоть сколько-нибудь духовный. Возьми этот со всем тем, что он предполагает. Или дар пения на клиросе – попроси. Как, скажем, Роман Сладкопевец – он так и стал петь. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. «Просите, и будет дано вам». То есть, получается, что мы завидуем, всегда завидуем, нисколько не прося. Значит, осуждение и зависть, как и многие другие вещи, они показывают, что мы, на самом деле-то, не верим, что мы во Христа крестились и во Христа облеклись. Мы не верим, что во Христе мы получили доступ к сокровищам самых разных благ, а, в первую очередь, вечной жизни. Мы не верим, что во Христе мы имеем доступ ко Отцу, и Он Сам Говорит: «Все, что ни попросите у Отца во имя Мое, будет вам». Не верим. И тогда, если мы, действительно, с этой точки зрения осознали, что мы судим и завидуем, начнем с того: «Господи, дай мне веру. Я же совсем обыкновенный человек. Я же не верю». А спасается человек верой. И, если я не уверую, не войду в общение с Тобой, то тогда у меня надежды нет. И тогда родится покаяние и плач, самый важный, самый нужный плач в своей жизни, плач, как у того дедушки: «Господи, верую, помоги моему неверию».

Гордыня, ее корни Любовь какого-то человека к кому бы-то ни было свидетельствует о качестве этого человека, а не о качестве возлюбленного. Чем бескорыстнее, больше, ярче любовь ближнего, тем выше этот ближний, а не тот, кого он любит. Это системная ошибка думать, что любовь прихожан, любовь семьи, любовь подчиненных, она есть отражение моих собственных качеств. Эта системная ошибка и приводит, как правило, к гордыне. Гордыня может появиться и другим способом. Но то, что питает нашу гордыню, чаще всего рождается из отношения ближних к нам. Какой-то общественно важной группы, какого-то общественно значимого человека или лично для меня значимого человека. Похвала, внимание, забота, проявление каких-то знаков, каких-то достижений. Так или иначе, внешнее влияние, внешняя оценка, естественно, в немалой степени способствует появлению, возрастанию в человеке гордыни. Вернее, гордыня сама по себе в нас есть, потому что мы грешные люди, и далеко не уврачеванные покаянием. Вот это вот семена гордости, которые не вырваны из нашего сердца, они начинают с помощью тщеславия и рождаемой тщеславием жажды похвалы и успешности возрастать пышным цветом. Но есть нетипичные случаи, когда гордыня может возрастать и без внешней оценки человека, когда человек сам в себе начинает переживать собственную значимость. И отсутствие внешней оценки, отсутствие внешних знаков внимания, внешней любви он компенсирует тем, что считает людей никчемными, пустыми. Собственно, зачем нужна ему эта оценка и это внимание от каких-то никчемных, мелких людишек. Это очень болезненный случай, по свидетельству отцов в этом случае уврачевать человека очень трудно, только Бог может уврачевать. Это частый, но нетипичный случай. Это случай чрезмерной испорченности человека, на него есть свои причины… Но чаще всего гордыня возрастает, как на дрожжах, на внимании, на успехах, на похвале, на достижениях, на любви и так далее. Вот так гордыня начинает возрастать. Человек думает, что все это свидетельствует о его достижениях. Понятно, отсюда следует, что естественный способ уврачевания такой гордыни – это познание своей немощи, своей слабости, своей внутренней пустоты. Сам по себе ты ничто, познание собственной нищеты. Собственная нищета познается, естественно, падением, когда человек понимает, что он делает то, что ни при каких обстоятельствах он делать не должен, и раньше никогда не делал. Поначалу эти падения происходят незаметно, а точнее, они заметны только самому человеку. Если он не совсем ослеп к самому себе, то он замечает, что внутри он не такой, каким кажется людям. И это научает его избегать похвалы и не доверять похвале. И не мерить похвалой, или внешней успешностью, или вниманием и заботой людей свою истинную сущность. И тогда он постепенно смиряется, начинается плач, начинается избегание публичных мероприятий, которые могли бы его лишний раз надмить. Если же человек невнимательный, если человек не замечает, что он уже живет двойной жизнью, что то, что он демонстрирует напоказ, и то, чем он является внутри, на самом деле разные духовно-нравственные люди, тогда падение совершается на людях. Тогда человек падает так, что это видят все. Это может уже окончательно смирить человека. Это больно, Бог не хотел этого, это печально, но каждый может вытереть грязь, вытереть кровь, вычиститься, вымыться, и вести себя тише, спокойнее. Занять то место, которое ему подобает, и больше не превозноситься. Но, если человек так привык к гордыне, то, увы, даже это состояние многих не лечит. Тогда снова возникает случай нетипичный, когда человек уже в принципе настолько привык е похвале, а похвалы у него нет, не за что его хвалить. Он просто делает внутреннюю инверсию по отношению к ближним, он всех считает недостойными оценки его такого великого, непонятого, непризнанного. И тогда такая гордыня врачуется только Богом, и человек уже не может ничего здесь сделать, только какое-то чудо Божье. Человек всегда должен сознавать сам и исповедовать публично, что все, что у него есть, все, что он знает, умеет, может, все, чем он может быть полезен, приятен, радостен, утешителен людям – все это не он сам, все это Бог. Все это Его сила, Его мудрость, Его красота, Его благодать. И человек, порой, запутывается настолько, что он не может сказать, что все, что он делает – это не его. Ему кажется, что как я такой-сякой грешный могу сказать, что во мне действует Бог. Но если человек боится сказать, что в нем действует Бог, тогда он принуждается думать, что это он сам делает. И эта мысль постепенно, как ржавчина, начинает разъедать его даже вполне смиренное сердце, он начинает думать, что он, действительно, не такой, как все, если он такое делает, и это не Бог, кто он такой, чтобы в нем Бог действовал. Он начинает постепенно, неправильно оценивая свою жизнь, надмеваться. Пусть медленно, но это, как ржавчина, подтачивает всю его жизнь перед Богом. И это постепенно приносит разрушительные плоды. В самой же мысли, что Бог действует, тоже есть гордыня, потому что человек может думать, что Бог дает ему эти дары потому, что он необыкновенный человек. Что он заслужил, что он постился, он молился, и вот Бог ему даровал нечто. Это гораздо быстрее попадает в помысел гордыни, потому что, в сущности, человек ощущает себя заслужившим божественную благодать. И то, чем он заслужил эту благодать, как ему мнится, он приписывает себе. Я постился, и Бог даровал мне благодать. Но смиренномудрие заключается в том, чтобы говорить: «Я ведь постился-то не своей силой, сам пост уже есть дар Божий, то, что я мог поститься действительно серьезно и хорошо. Не за молитву получаю я благодать, потому что сама молитва тоже есть дар Божий. Не за милосердие получаю я благодать, ибо само милосердие и есть дар Божий Ни за что другое получаю я благодать, потому что все, что у меня есть – это дары Божьи. И вот это является ключевым тезисом представления человека о жизни, когда он свидетельствует о том, что сам-то по себе бедный, убогий, жалкий, простой, грешный, несчастный человек. Которого Бог увидел, заметил, поднял, научил, даровал, вразумил, и отправил его, чтобы он всей этой исцеленностью, целостностью своей, какими-то качествами служил братьям своим. Чтобы они, видя, что делает человек, прославляли не человека, а прославляли Бога. Таким образом, получается, что ключевым моментом для борьбы с гордостью является мысль о том, что я-то сам по себе нищий, грешный, человек. Пусть не самый нищий, пусть не самый грешный, но, в любом случае, все доброе, что во мне есть, есть от Бога. И ни от кого другого это доброе взяться не может. Ибо моя падшая природа добра сама по себе не производит.

Два плода покаяния Вопрос: «Объясните, что значит принести плоды покаяния?» Многие люди говорят, когда придут в сокрушение, что надо как-то искупить свои грехи. Это выражение присутствует в среде православных христиан, среди тех, кто, действительно, сознает эти самые тяжелые грехи, которые он хочет искупить. Понятно, что если человеку повезло, и он прожил жизнь без таких смертных грехов, то ему такие мысли в голову не приходят. Но вот тем людям, которые согрешили тяжко, там, прелюбодейство, аборты, иногда, бывает, очень переживают родители, что дети уходят на страну далече, неверующие, или плохо живут, и вот родители предпринимают труд для искупления своих грехов, в надежде, что это и на детей окажет воздействие. Это представление, при всей его благочестивости, неправильное. Потому что все наши грехи искупил Христос. Никакого иного искупления не требуется. Но, в этом представлении, в этом искупительном чаянии есть очень здоровая мысль, которая, как раз, и касается этих самых плодов покаяния. Дело в том, что человек любой грех совершает по каким-то причинам. Этих причин очень много, и человек, разматывая клубок своего греха, понимает, какова эта причина (гнев, раздражение, блудные страсти, сребролюбие, ревность, зависть). Человек разматывает этот клубок, и понимает, что он сделал этот грех, например, потому что он очень сребролюбвый. И он думает, что мне теперь сделать, как мне изменить – он некогда украл нечто, а человека того уже и на свете-то нет, то есть, вернуть он ему уже не может, и у него возникает вопрос, как мне загладить свой грех. Загладить грех не надо, и это будет ошибочно. Но, осознав, что это грех, что он был сребролюбив, что он не уважал других людей, вот это все должно привести его к первой мысли, что есть Христос, который мои грехи искупил, и на себе понес. То есть, я должен обратиться ко Христу, и сказать всем сердцем: «очисти беззаконие мое». Это принципиально важно. Если человек это сделал, то первый плод покаяния он принес. Потому что корень всякого греха – это, что человек не определяет свои поступки отношениями с Богом. Потому что в его жизни Бога нет. Именно эта обезбоженность бытия, то, что он отвернулся от Бога, и является причиной любого греха. От украденных пяти монет до совершения убийства. Поэтому, действительно плодом покаяния будет то, что он обратился к Богу, и понял, осознал, прочувствовал, что Христос пришел в мир грешников спасти и очистить все грехи человеческие, в том числе и тот, который я согрешил. И, когда человек это принимает, мысль о том, что Христос пришел его простить, и от грехов его искупить, и душу его исцелить, в этот момент он проникается неизреченной благодарностью к Богу, который его не только от этого греха очистил и спас, но что Он вообще привел его к покаянию. Ведь он понимает, что он ничто, «грешный, окаянный азм». Но Господь его не презрел, Господь его привел к покаянию, даровал ему обращение, даровал ему такое замечательное действо, что он уверовал, что Христос есть оправдание наше. Вот, когда человек умилился, и осознал, и почувствовал, что Христос есть мое спасение, мое оправдание, и это Он прощает мои грехи, исцеляет, вот это вторая часть, завершается первый этап покаяния. Пока человек об этом только думает, но не почувствовал вот это вступление в новые отношения со Христом, который меня оправдывает, до этого никакого плода покаяния он не принес. Потому что корень всякого греха – моя жизнь без Бога, моя жизнь без Христа. И когда вот этот этап произошел, он всегда бывает в этот момент радостен, человек находится в умилении от испытанной им, пережитой им милости Божьей. Он благодарен, он радостен, что такие грехи у него страшные, а Бог его простил. Но это состояние проходит. И через какое-то время грех, который был прощенный, либо начинает тяготить человека воспоминаниями, человеку кажется, что, будто бы он не до конца прощен в этом грехе, постоянно приходит на память, совесть снова начинает мучить. Или, еще того хуже, человеку начинают приходить помыслы, побуждающие его к совершению того же самого греха… Человек не сразу поймет, что, фактически, вернулся к прежнему греху. Но, когда он это поймет, он думает: «Ну, как же так-то, ведь я же был прощен, почему снова?» И тогда он понимает, постепенно, не сразу, некоторым на это требуется малое количество времени, другим – очень большое количество времени, порой, полжизни, но он, наконец, осознает, что, на самом-то деле, корень греха всякого – гордыня. И гордыня у него никуда не делась. Он, может быть, и перестал, там, воровать деньги, но завидовать, ревновать, осуждать, превозноситься он не перестал. Он остался таким же. И поэтому, раз корень греха есть, в нашем сердце остался, то начинают произрастать прежние плоды, прежние побеги. Так что, если мы будем не радеть, возвращаемся к тем же самым грехам, в которых некогда покаялись. И тогда он понимает, что, оказывается, нужно бороться с гордыней, и начинает наступать всякий раз на собственную гордыню во всех ее проявлениях: в осуждениях, прекословии, превозношении и так далее. Везде старается наступить на горло собственной гордыне. И, вот когда он эту брань, эту борьбу гордыне объявляет, то постепенно он приходит в состояние сокрушенного и смиренного сердца постоянно. То есть, грешит ли он, не грешил, приходят ли ему помыслы, не приходят – он постоянно чувствует в себе действие гордыни, и постоянно это действие оплакивает, постоянно смиряется и сокрушается. Вот это второй необходимый плод покаяния. Кто принес их два, тот и принес истинные плоды покаяния. Принести второй, минуя первый, невозможно. Поэтому, плоды покаяния – это принятие того прощения, той милости, той любви, которые изливает на нас Христос, и стяжание сокрушенного и смиренного, плачущего о своих грехах сердца. У кого это есть, тот приносит плоды покаяния. У кого этого нет , тот не приносит, еще не приносит. Это не значит, что он вообще не приносит, но пока он застыл в таком, пока еще временном состоянии, когда пока не приносит. Пока он еще на каком-то из описанных мной периодов пребывает. Где-то он завис. Но когда-то это все у него наступит, и будет ему хорошо. А также учение оптинских старцев о страстях, как о проявлениях гордыни: https://azbyka.ru/otechnik/prochee/uchenie-optinskih-startsev/7

Крик, который пронзает небеса «Воззвал я ко Господу моему, и услышал Он меня с горы своей святой» Я воззвал. Есть слово «помолился». Но слово «воззвал» – это нечто другое, чем «помолился». [Если у человека болезнь, он начинает молиться. Cо слезами. Сначала с жалостью к себе] Это не воззвание. Это некое такое состояние молитвенное, на самом деле, погруженное в себя. Человек как бы жалуется на свою жизнь перед Богом, просто жалуется. А Бог слушает. А человек жалуется. Так продолжается какое-то время, человек понимает, что диагноз уже 100 %. Человек испугался еще сильнее, и начинает уже приходить и серьезно у Бога что-то требовать, но он по-прежнему не зовет. Он просто жалуется. «Ну, что Ты мне не помогаешь-то? Ну, помоги же мне, наконец». Но это все еще далеко от воззвания. И вот, наконец, человек понимает, что это действительно все. Но все не в том, что я умираю, а том, что Бог не помог. Почему не помог? Значит, либо я грешница, либо, Его , может, нету вовсе. И вот, когда человека постигает мысль, что, может быть, Бога-то ведь нет, что я, на самом деле, никогда не спасусь, что меня ждет ад, вот когда он пугается не просто смерти, а он пугается некой пустоты, которая на него наваливается, какой-то тьмы, мрака, когда он понимает, что цепляется за остатки своей веры, когда он проваливается в какую-то тьму, он начинает, действительно, кричать всем своим сердцем: «Господи, спаси меня», как Петр: «Спаси меня, погибаю». И это крик, который пронзает небеса. Вот так, но, как говорят святые, чтобы этот крик вышел, у человека не так просто это получается. Он очень долго доходит до того, что, на самом деле, Бог не последняя его надежда, а Бог – единственная его надежда, всегда и во всем. Единственная. И когда он понимает, что, на самом деле, вся его беда в том, что он никогда не верил в Бога всерьез, и когда он понимает, что за эту несерьезность его веры он не просто умирает, а он сваливается во тьму, что никогда ничего в жизни больше не будет, потому что он никогда всем сердцем к Богу и не взывал, вот тогда сердце его вдруг вырывается из тисков молитвенным криком: «Господи, воззвах к Тебе из глубины, услыши». И Бог, несомненно, откликается. Тогда мы понимаем, когда Он откликается, что Он не откликался сразу именно потому, чтобы вытащить нашу душу, вытащить наше сердце из тисков формальности, несерьезности. Между Богом и человеком могут быть только серьезные отношения: я все Ему, и Он все мне. Невозможно построить подлинные отношения любви, когда ты договариваешься с Богом, пытаешься выстроить с Ним договорные отношения. [На моей жизни произошел случай исцеления одной женщины… Она после этого не уехала, подвизалась. Мы же просим исцеления для того, чтобы вернуться к мирской жизни, не понимая, что, на самом деле, мирская жизнь и привела к тому, что мы заболели. Мы что-то делали не так, и, в конце концов, заболели. Надо перестать заниматься той жизнью и придти в церковь, найти свое место в церкви. Но никто же не просит исцеления для этого, потому что, на самом деле, Бог не нужен, как важное существо моей жизни. Мне нужно исцеление, а не Бог. Я Его использую как функцию. Он меня должен защитить, чтобы я дальше жил так, как хочу. Поэтому ничего не получается. Когда человек взывает к Богу, когда он всем сердцем устремляется к Нему, и Бог в этом порыве его обнимает, только в этом состоянии человек может понять, познать, что Бог важен сам по себе. Что важно не то, что он даст, а то, что Он есть, и то, что Он меня любит. Когда мне это открывается, когда я продираюсь сквозь завесу своих формальных отношений к Богу, и взрываю вот этот вот асфальт собственного формализма и в этом взлетаю, не высоко, а так, чуть-чуть только, но тем не менее. Только в этом состоянии Бог подхватывает меня, чтобы я познал, как Он меня любит. А, познав эту любовь, понял, что смысл жизни совсем не в том, чем я занимался, а в другом, и изменил бы отношение к Нему, а изменив отношение к Нему, тогда, естественно, болезнь становится ненужной. Она выполнила свою функцию, она обратила меня к Богу. Но для того, чтобы это произошло, чтобы встреча произошла, человек должен воззвать к Богу всем своим сердцем. Устремиться, прорваться сквозь корку, которую сам себе создал.

О грешниках и праведниках и их Отце Притча о блудном сыне. Катастрофической является судьба второго сына. Не младшего, а старшего. Потому что младший сын – это естественный образ человека в этом мире. Пошел, нагрешил, вернулся, покаялся. Это нам понятно, это очень узнаваемый культурный образ. Это не трагический образ. Это образ светлый, это образ человека, который обрел смысл, человек, который нашел свой путь, который обратился и покаялся. Собственно говоря, это судьба человека: уйти и вернуться. Но судьба-то, скажем, так, сказочная: пошел, прогулял, разбазарил, и закончилось все хорошо – тебя ждут дома, тебя накормят, напоят, дадут денег и никуда не отпустят. А второй образ, второй тип человека – он трагичный, он несчастный, он тупиковый. У блудного сына есть надежда, которая осуществилась. У второго сына нет никакой надежды. У него нет ничего. Он обреченный, пустой, бессмысленный человек, чья жизнь ни к чему не ведет, она ничем не кончится, она пуста, по содержанию своему пуста. Это жизнь, на самом деле, очень многих людей. Если вы попытаетесь поразмышлять, увидеть судьбу людей, в истории, в литературе, в художественном искусстве, вот так вот охватить, нам литература повествует о людях, которые переживают что-то в жизни своей, какой-то грех, падение, страдание, а потом обретают радость и счастье в конце-то концов. Это путь известный, понятный, в нем есть жизнь, содержание. Но литература никогда не пишет о людях, которых, в сущности-то, великое множество, о людях, с которыми ничего не происходит. Они никуда не уходят, они не грешат, они хранят верность и преданность, они нормально работают, они нормально трудятся, ходят в храмы, молятся Богу, приносят жертвы (если это касается древних), едят, спят, воспитывают детей. Но их жизнь совершенно пуста и бессмысленна. А это огромный пласт человеческого бытия, который не стал достоянием мировой культуры и литературы, это всегда были неинтересные образы в литературе. А, по факту, так оно и есть, и Библия нам показывает, первый, может быть, дает срез человека, с которым ничего не происходило, он не делал ничего плохого, но эта жизнь пуста. Она бессодержательна, в ней нет ничего хорошего. И жизнь очень многих людей, особенно в контексте притчи о мытаре и фарисее, она несчастна. И, конечно, когда начинаешь с подобными людьми говорить, и всегда либо высказанный, либо невысказанный вопрос: «Дак что ж, теперь, грешить-то лучше?» А лучше. Вывод мировой культуры получается именно такой. И это для фарисея страшный вывод: «Что ж, получается, что Богу грешники дороже?» А что, нет? Бог пришел ведь грешников спасти. Ему неинтересны праведники. Он оставляет 99 незаблудших и идет искать одну заблудшую. Он всегда подчеркивает, что Он пришел ко грешникам. Он идет к мытарям, блудницам, к несчастным, к обездоленным людям. Люди, которые все делают правильно, Ему неинтересны. И в целом, это так. И, конечно, когда человек слышит, что грешником лучше, что ли быть-то, но это не случайно, из притчи о блудном сыне следует, что грешник понял то, что не понял ничего плохого не сделавший старший сын. Что понял грешник? Что ему нужен отец. Нужен. Нужен отец старшему сыну? Не нужен. Не нужен он ему. Он не сделал греха, как младший, но отец ему не нужен. Он не нужен был и тому, и другому. Но младший понял, что ему отец нужен. А старший – нет. И шансов у него понять это нет. Он доволен собой. Он не может, в силу самодовольства, понять, как нужен ему отец. А если ты не поймешь, что Отец тебе нужен, ты никогда не можешь быть счастливым в Его доме. Ты никогда не сможешь спастись, потому что спасение – это возлюбить Господа Бога твоего всем сердцем своим. Человек, прошедший грех, чувствует, сознает, что Бог – все для него. Он идет к Нему в отчаянной надежде, что Бог не отринет, потому что идти больше некуда. А самодовольный сын, который вполне собой доволен, не идет никуда, потому что никуда не уходил. И он так и не понял, что смысл жизни в том, чтобы, посмотреть на Отца с любовью и обратиться к Нему с любовью. Иоанн Лествичник: «Лучше грешник кающийся, чем праведник, не имеющий нужды в покаянии». Потому что праведник так никогда и не поймет, что смысл и цель его жизни – Бог. А у грешника есть шанс это понять. Если бы Адам не согрешил, он бы никогда не понял, какую ценность для него представляет Бог. И мы, рожденные в грехе, у нас есть шанс, которого нет у бесов, скажем, у нас есть шанс понять, как нужен нам Бог. Это весь итог наших мучений, страданий, искушений, в том, чтобы понять наиважнейшую, фундаментальнейшую вешь бытия: смысл жизни – Бог. Только Он. Не один из смыслов, а Он – единственный смысл, единственная цель, Он - альфа и омега. Он само содержание бытия. Только к Нему придти, и все, и больше ничего не страшно. И сами обстоятельства, в которые мы попадаем, помогают этому. А если они не помогают, если человек вполне уверен в себе, что он вполне собой доволен, он вполне успешен, и никакой Бог не нужен, то сами эти обстоятельства, в которых он живет, оказывается, ни к чему не приводят. Он не может, пока он не потеряет своего самодовольства, довольства именно собой, он не может найти смысл жизни. А потеряет он самодовольство только тогда, когда он будет делать что-то плохое, и ему станет плохо. Тогда он поймет, что, вообще-то, ничего хорошего в нем нет, и он не такой хороший, каким он себе казался, и ему нужно срочно найти спасение от кого-то. В грехе нет ничего хорошего. Но грешнику легче понять, в чем смысл жизни, чаще бывает, чем праведнику. Правда, у этого старшего сына, как у всех праведников мира, есть одна-единственная вещь: они могут не грешить, им легче не грешить, они не хотят грешить. Но у них есть единственный способ, который может стать для них содержанием жизни, и привести их к Богу: нужно просто любить то, что любит их Отец. Что любит их Отец? Грешников. Вот и все. И никаких проблем. Это же и есть праведность. ЕСЛИ ТЫ КАК БЫ ПРАВЕДНЫЙ, НО ГРЕШНИКОВ НЕ ЛЮБИШЬ, ТЫ ВСЕГО ЛИШЬ ФАРИСЕЙ. Ты тот самый сын, который притворяется хорошим, а, на самом деле, напустил на себя вид праведности. Но ты притворяешься, потому что ты не любишь своего Бога, ты не любишь своего Отца. Потому что Отец твой любит твоего брата, а ты его не любишь. Если бы ты любил Отца, ты любил бы брата. Но ты не любишь брата, значит, не любишь Отца. Ты просто притворяешься хорошим. А, на самом деле, никакой праведности в тебе нет. И для любого человека, который не грешит, есть очень простой, очень естественный путь к правде, к святости, к жизни, к спасению – это любить грешников, которых любит Бог. А это гораздо труднее, чем просто пойти и погрешить. Поэтому, на самом деле в жизни грешников, которые взыскали Бога, неизмеримо больше, чем праведников, которые научились любить грешников. Завоевание нашей аскетической жизни в том и состоит, что ДЛЯ ПРАВЕДНИКА ПУТЬ К ПОДЛИННОЙ ПРАВДЕ ЛЕЖИТ ЧЕРЕЗ ОСОЗНАНИЕ СЕБЯ ГРЕШНИКОМ. ТОЛЬКО ОСОЗНАВ СЕБЯ ГРЕШНИКОМ, ОНИ, НАКОНЕЦ-ТО, ОБРЕТАЮТ СИЛЫ ЛЮБИТЬ ГРЕШНИКОВ. Пока они это не осознают, у них это не получается, любить грешников. Второй аспект в притче о блудном сыне – это момент, связанный с отцом. Все понимают, что это Бог. Объективно говоря, Бог – неудачник. У Него два сына, и оба, что называется, сын не в отца. Два сына, а хорошего-то среди них нет. То есть, хороших людей нет. И это Его не смущает. Он, в отличии от нас, ни на что не претендует. Он хочет спасти всех. И не отчаивается ни в спасении блудных, ни в обращении фарисеев. Он просто не отчаивается. А теперь отвлекитесь от притчи и просто подумайте об Отце. О нашем Отце. Вы почувствуйте: Он наш Отец. Что у вас возникает? Жалко ж Его. Как же Его так угораздило, что у Него такие несносные дети. А Он от кого-нибудь отрекается? Нет. Он называется Отцом, а у Него нет ни одного хорошего сына или дочери, и Он не стыдится называть себя нашим Отцом. Он готов бороться за каждого из нас. Отцовство не предполагает родительский успех. Понимаете. А мы, как мы относимся к своим детям? Мы ждем, чтобы они обязательно были хорошими. И все готовы сделать, чтобы они были только хорошими. Чтобы они нас не позорили, чтобы они были паиньками, чтобы они были отличниками, чтобы они были умничками. И все наши истерики, все наши возмущения, весь наш гнев направлен только на то, что он не соответствуют нашим ожиданиям. Проецируйте эту модель поведения на Бога. Как бы Он в таком случае к нам бы относился? Но Он же так не относится. Он в нас верит. Он нас ждет. Он нас любит. И не отчаивается, когда мы находимся в самом ужасном положении. Он все равно в нас верит, и все равно за нас борется. Вот не пошел старший сын радоваться блудному. Отец вышел к нему, вместо того, чтобы психануть: «Я двадцать лет ждал твоего брата и сейчас еще буду за тобой бегать. Не хочешь – не надо, без тебя попируем». Он бросил пир и пошел за сыном, и уговаривает его. Я представляю, как Он его обнимает, так же, как пред этим блудного. Склоняется к нему и уговаривает, говоря сердцем к сердцу, не крича, не возмущаясь: «Кто в доме хозяин?». Уговаривает, чтобы увести, и будет уговаривать. Если старший сын не уговориться, то Он будет страдать так же, как страдал за младшего, потому что Он в принципе страдает. Бог сотворил нас, зная, что мы не будем Его любить. Но это не мешает Ему нас творить. Он знает, что в тот день, когда родился Иуда, или Понтий Пилат, или кто-то из тех воинов, которые били Христа, Бог знал, что это его руки будут наносить раны Его Сыну. Но их жизнь не кончилась. Он позволял им жить и до этого, и после этого. Поймите, что значит в божественном смысле быть Отцом. Какая щедрость, какое терпение, какое невыразимое снисхождение ко всем нам. Какое удивительное чувство, если так можно говорить про Бога, к каждому человеку. Мы должны все, в течение нашей жизни, все чаща и чаще замирать перед этим величием отцовской любви. Мы должны видеть это отцовскую любовь не только в том, что сегодня, скажем, светит солнце. Мы должны видеть эту отцовскую любовь, скажем, в тюрьме, в каком-нибудь там «черном лебеде», где сидят, с нашей точки зрения, отъявленные негодяи, самые худшие порождения рода человеческого. Но ведь Бог видел, что они творят, Он был там, где было их зло. Он присутствовал в том месте, где маньяк убивает маленькую девочку. И что Он испытывает к человеку, который делает это? И где бы ни было еще ужасного места, где бы еще ни была самая невероятная человеческая боль, страдание или жестокость, Он ведь там был. Вы подумайте, что значит быть Отцом. И ни от кого из них Он не отрекся. Но к каждому до конца простирает руки, уговаривая его пойти на пир, который приготовлен. Вот у Кого мы должны учиться любви. Вот как мы должны любить, особенно, если мы отцы. Не требуя ничего от людей, а даря им, давая им, вдыхая в них жизнь тем, что мы в них верим, что мы их любим. И что, чтобы ни случилось с ним, мы от них не отречемся. Христос высказывает притчу о бесконечной, невероятной, щедрой, долготерпеливой, кроткой любви Бога-Отца. Которая на всех нас излилась в Сыне, которого Он, сына своего, отдал в жертву, ну, скажем, за меня. Сына своего, которого убивали за то, чтобы я, зараза такая, жил. Потому что Он меня любит. И тогда вы поймете, почему человек, более и ли менее хороший во Христе, более или менее старающийся быть праведником, почему его бьют, почему ему плохо. Так вот Он устроен, наш Отец, Он находит детей, которые более-менее стоят на ногах, и позволяет им страдать, чтобы те, которые грешники, хоть чуть-чуть научились любить, верить, жить. Вот такой вот парадокс. Поэтому мы, люди Нового Завета, только мы можем рассказать миру об Отце. Расскажите, но только после того, как вы грешника обнимите, прижмете к груди, и будете плакать вместе с ним слезами покаяния. Когда вы почувствуете его боль, и вам будет жалко его, что он, такой замечательный человек пропадет. Но мы же не обнимаем грешников, мы от них отстраняемся, а значит, мы не можем рассказать им об Отце. Мы Его не знаем. А если мы не знаем Отца, значит, у нас большие вопросы с тем, знаем ли мы Христа, потому что Христос открывает нам именно Отцовскую любовь.

Единственная возможность спастись Послание к римлянам Гл.9:30-33 «Что же скажем? Язычники, не искавшие праведности, получили праведность, праведность от веры. А Израиль, искавший закона праведности, не достиг до закона праведности. Почему? потому что искали не в вере, а в делах закона. Ибо преткнулись о камень преткновения, как написано: «вот, полагаю в Сионе камень преткновения и камень соблазна; но всякий, верующий в Него, не постыдится». Удивительное дело, но вера во Христа, во все времена, во все эпохи, всегда, была камнем преткновения для всякого человека. Всегда. Это не является чем-то особенным в наше время, просто в наше время это рельефнее видно. По-прежнему христиан ведь до сих пор много, крещеных людей в России или христиан вообще в мире. Это до сих пор самая многочисленная часть населения планеты. Но жить от этого лучше не стали. Мы по-прежнему никак не можем принять вот эту самую веру во Христа. Мы, конечно, приняли ее, мы ведь все верующие во Христа. А спроси человека; «Чем, человек, ты думаешь оправдаться? На что ты надеешься?» Причем, желательно, не то, что ты скажешь, а то, что ты действительно чувствуешь. Человек скажет: «Ну как, я же оправдаюсь тем, что хожу в храм, причащаюсь, исповедуюсь, я молюсь». Каждый в глубине души верит в то, что какое-то его конкретное дело имеет значение. И он этим делом, не важно каким (помощью бедным, милостыней, молитвами, строительством храма), ну чем-то вот он думает оправдаться. И он живет какое-то время, некоторые всю жизнь, свято веря, что то дело, которое они делают, их спасает… И чем праведнее человек, чем чище он, чем больше дел он делает, тем больше у него надежды на эти свои собственные дела. И когда ему говорят, что на самом деле, деле не в этом, вообще не в этом, и никакие дела тебя не спасут, человек возмущается, человек оскорбляется: «Что я, зря, что ли, трудился? Это все напрасно, что ли?» Ну, в общем, да. Для вашего спасения это не имеет никакого значения. Никакого. Но человек никак не может понять этого. Он цепляется за свои дела, как фарисеи цеплялись за свой закон. Или с другой стороны на эту же самую проблему посмотреть. Человеку говорят, что он грешник. - Ну да, грешник. Ну, не грешнее же других. Есть грешники гораздо хуже меня. - Ну и что? - Ну, как что? Они же гораздо хуже меня. - Да, но ты грешник. - Ну и что? - Ну, как, на самом деле ты такой же грешник, как и все остальные. - Ну, скажете тоже. С кем Вы меня равняете? С этими блудницами, наркоманами, что ли. Не, я не такой. - Ну, ты же грешник? -Да, но я же не такой грешный, как все прочие. - А какая разница, ты же грешник. - Не, ну, не имеет значения, больше у меня грехов, или меньше? - Нет, не важно, больше у тебя грехов или меньше. Важно, что ты грешник. У тебя не грехи есть, а у тебя статус, состояние грешного человека. Ничто нечистое в Царство Божье не войдет. И вот когда начинаешь говорить с человеком с той ли, с другой стороны, у человека в любом случае возмущение, он возмущается, потому что уверен, что дела, которые он делает, они важны и нужны, и он верит, что он не такой грешник, а значит, надежда на спасение у него есть. И когда до него, наконец, доходит очевидность того, о чем идет речь, человек впадает в отчаяние. Он впадает в отчаяние от того, что он понимает, что то, на что он рассчитывал, помочь ему не может. И у него отчаяние: «Так как спасаться-то? Если все грешники, значит, спастись невозможно. Если дела не спасают, так, значит, что ни делай, а все равно погибнешь». И вот когда человек доходит до такого отчаяния, он тогда и сталкивается с тем, о чем говорит апостол Павел постоянно, и особенно постоянно в послании к римлянам: мы живем верой в Иисуса Христа. Верой. Мы веруем, что Иисус Христос, Бог, ставший человеком, который пришел к нам, чтобы нас спасти, и умер за наши грехи. Вот эта вера, она нас и спасает. Мы ничем не можем оправдаться, кроме этой веры. Просто нечем, другого оправдания Бог не принимает. И когда человек пытается вместить, возмущение он пережил, отчаяние пережил, вдруг он понимает, что нужно просто верить, у него опускаются руки. У всех. Если вы не проходили через это, вас это еще ждет. Рано или поздно, на смертном одре, но все равно ждет, потому что Бог хочет всех спасти. И вас, стало быть, тоже. А другого способа спастись, как поверить, не существует. Поэтому рано или поздно вам придется действительно поверить в Него. Поверить сердцем. Не просто умом признать Его существование, а поверить сердцем. И каждый, кто войдет под покров Всевышнего, под покров Царства Божьего, должен уверовать, то есть понять, пережить точнее, что единственная надежда, единственный шанс, единственная возможность у всякого человека спастись – это поверить, что спастись он не может, никаким образом. Только Христос спасает его просто так. Потому что Он Бог, который меня сотворил, и Он не хочет, чтобы я мучился, как мы не хотим, чтобы страдали наши дети. Когда это ощущение, переживание, откровение, коснется нашего сердца, мы поймем, что нет ничего более основательного, чем вера во Христа, и, с точки зрения человека, нет ничего более хрупкого, потому что надеяться больше не на что, спасение именно в Нем. Это Его воля, это Его дар, который Он нам дает. Потому что Он нас любит. Не за что-то, не потому что, не вопреки чему-то, просто любит, каждого и всех. И как только мы примем эту любовь, как Его дар с небес, сознавая, что это просто Его подарок, как спасение оказывается в наших руках. Мы можем летать на крыльях, возноситься куда угодно, потому что любовь Его безразмерна. Почему же так получается? И в этом тоже загадка, или какой-то парадокс человеческого бытия. Апостол Павел говорит: язычники, они легко это приняли, а евреи принимают это с трудом. Почему? Потому что язычник ни на что не надеется, он знает, что он всего лишь язычник. Что он поклонялся мерзким богам, идолам, у него никакой правды нету, он пришел от своего язычества к истинному Богу и знает, что Богу истинному ему принести нечего, он язычник, он поганый человек. И поэтому, когда он понимает, что Бог не гнушается им, а просто зовет его и привлекает к Себе, он с радостью идет, как ребенок, потому что ни на что свое он и не надеялся. А иудей не так, он всю жизнь, много-много столетий дорожил своим законом, своим Писанием, своей верой. Он очень гордился, что он не такой, как все. Он очень уважал себя за то, что он единственный народ на земле, который чтил закон Божий, чтит истинного Бога и чтит Его правильно. И вот этому народу, когда ему говорят, что от твоих дел закона нет никакого толку, что нужно просто поверить во Христа, что ты ничем не лучше, чем эти язычники, еврей не может этого сделать. Когда какой-нибудь наркоман или блудница обращается ко Христу, она знает или он знает, что он поганый человек. Ему не надо этого доказывать, он знает, все его упование в том, что Христос им не гнушается. Что Христос его готов принять, таким, как он есть, и привлечь к себе. И поэтому он идет легко ко Христу, ничего за собой не видя, не мня. И Христос обнимает его, и человек погружается в радость Господа своего. А непадший человек, приходя ко Христу, приносит туда гордость свою…Как бы человек доказывает Богу, что он как бы заслуживает Его внимание. Так устроена психология человека. Если человек плохой, он знает, что он плохой, и он понимает, что Богу принести нечего, Бог может принять его, если захочет, а может не принять, и будет прав. А человек, который в глубине всегда гордился собой, всегда отмечал, что он не такой, как все, что он правильный человек, он приходит, и выставляет Богу напоказ свои добродетели, требуя от Бога заслуженной награды. И потому ничего не получает. Он в церкви остается, и остается таким же хорошим, он соблюдает, как положено, все посты, читает все молитвы, так же, как она учила наизусть те стихотворения, которые задавали в школе. Так же, как он помогал маме всегда, когда она просила, он остается правильным и в церкви. Его все хвалят, его все ублажают, к нему все бегут, потому что подсвечники она чистит лучше всех, на клиросе он поет лучше всех, после пономарского служения кадило просто блестит, потому что он всегда был хорошим, правильным и аккуратным. Только душа у него сумрачная, он так и не может прикоснуться ко Христу. Потому что он постоянно ходит с мыслью: «Господи, почему Ты меня не видишь? Я так для тебя тружусь, я так много для Тебя делаю. Ночей не сплю, отказываю себе в том и другом. Ну, обрати же на меня внимание. Почему ты этим грешникам поганым даешь радость, а мне не даешь?» Он даже не говорит это – это же неприлично так говорить – он так думает. И поэтому ничего не получает, потому что получить может только тот человек, который понимает, что ему нечего принести ко Христу. Нечего. Он просто приходит, потому что ему некуда больше идти. «Господи, я пришел к Тебе, у меня нет даров. Волхвы принесли Тебе золото, ладан, смирну, пастухи принесли Тебе свое тепло, свою веру, а у меня ничего нет. Я нищий, но мне некуда больше идти. Все меня прогонят, потому что я сам собой гнушаюсь, как же людям-то не гнушаться». И остается здесь, чтобы просто быть со Христом, ни на что не надеясь. И вот этому человеку Бог дает радость. И человек, получая радость, получая любовь, получая благодать от Бога, действительно, радуется и любит. Потому что он никак это не соотносит со своими заслугами. Он знает, что это просто щедрость его Бога, милость его Бога. Потому и черпает, и пьет полной мерой, удивляясь, какой щедрый, добрый, заботливый его Бог. А если Бог прекратит на время или навсегда этот источник, человек понимает: собственно, Он Бог, что хочет, то и делает, а я и того, что было, не заслужил. Отнесись ко мне Бог по правде своей, я бы должен был только мучиться, а Он обо мне еще и заботился. Вот это искоренить надо в человеку, вот эту связь Его Божественной любви с какими-то нашими делами, с какими-то нашими заслугами, с какими-то нашими качествами. Это никак невозможно сделать, пока мы не смиримся. «Если не смиритесь, и не будете, как дети, не сможете взойти в Царство Божье»…[Если человек связывает щедрость Бога со своими собственными заслугами, он закрыл от себя Бога]. Потому что дары Божьи можно черпать только тогда, когда ты не соотносишь их со своими заслугами. Когда ты понимаешь, что это не твое, а Его щедрость. Ему нетрудно сделать для вас все, даже то, о чем вы и мечтать не смеете, и даровать вам лучших жен, и лучших мужей, детей, дома, машины, и все молитвенные дары, и смирение, все бы Он вам дал, но мы же сразу, как нам это дадут, скажем: «Ну вот, не зря я молился, не зря». И все. То есть, мы соотнесли это не с Его щедростью, а со своим подвигом. Люди, обычно, в таких случаях говорят: - Так, а что, лучше ничего не делать? - Иногда лучше ничего не делать, и принять от Бога Его дары, понимая, что это просто Его дары. Но вообще-то христианство – это не лежание на печи. Это не Емелин синдром. Христианство – это труд и подвиг. Но, мы начинаем труд и подвиг для того, чтобы заслужить любовь Божью. А в христианстве человек получает любовь Божью, и эта любовь толкает его на труд, на подвиг. Человек из-за любви, познав любовь, хочет сделать хоть что-то радостное Тому, кто его любит. Хоть что-то сделать для Того, Кто за него умер. Хоть что-то принести Тому, Кто ничего от него не требует. В христианстве все эти подвиги и труды – порождения любви, уже вкушенной, пережитой, испытанной любви Бога ко мне. А мы пытаемся все это сделать, чтобы любовь Божью заслужить. Это неплохо, но, когда мы, трудясь, трудясь, терпя какие-то трудности, сложности, получаем и переживаем все-таки благодать Божью, и Бог посетит нас своей любовью, мы всегда понимаем, что это не за то, что мы делаем, не за то, что мы молились, постились, отдавали последнее, а потому, что Он нас любит. И он оказал нам милость, засчитав нам наши труды. Мог бы и не засчитать. Не потому, что я заслужил, а потому, что Он так захотел. Потому что Он призрел на меня и явил мне милость.

История из жизни. О встрече с Богом.

При нагреве спирт точно улетит.

О терпении с рассуждением. Что такое смирение? Смирение – это принятие во всем и всецело воли Божьей. Мы, даже тогда, когда терпим что-либо, мы терпим это потому, что так повелел Бог. Те обстоятельства, в которых мы оказываемся, мы принимаем их не потому, и должны принимать, не потому, что ничего не должны, и не можем сделать, а потому, что такова воля Божья. Получается, что без рассуждения о том, что есть воля Божья, смирение состояться не может. То есть, человек сначала должен понять, что благоугодно Богу. И только после этого, приняв, что эти обстоятельства – это именно обстоятельства, в которые поставил его Бог, он принимает эти обстоятельства, и тогда возникает смирение. Он смиряется с ними, принимает, что это именно те условия, в которые поставил его Господь. Ведь Христос, который висит на кресте распятым, которого пригвоздила туда, казалось бы, злая, гордая человеческая воля, на самом деле висит там потому, что так угодно Богу. И Он говорит об этом ясно, даже своим ученикам, что если бы угодно было Богу, то Он умолил бы, чтобы Отец послал сюда легионы ангелов, и они бы Его защитили. Да Он и сам может это сделать, но Он не делает этого, не сходит со креста, потому что воля Божья – Ему висеть на кресте. И Он принимает его не потому, что такова злая человеческая воля, а потому, что в условия этой злой человеческой воли Его поставил Бог. Когда же не было на то воли, то всякий раз, когда Его хотели схватить, Он избегал их рук…Христос в Евангелии об этом четко говорит: «Я отдаю свою жизнь, никто у Меня не может ее забрать, я Сам отдаю ее. Никто не может причинить мне зла, я Сам делаю то, что велит мне Бог». А мы, раздувая проблему, не рассуждаем о том, что есть воля Божья. Поэтому у нас не получается то, что получилось у Христа. Как говорит апостол Павел про Него: «Он был послушен даже до смерти, и до смерти крестной. Потому Бог превознес Его и даровал Ему имя, выше всякого имени». То есть, Он был послушен даже до смерти, Богу. А потому крест, на котором Он висит, как бы поруганный, как бы униженный, раздавленный, этот крест животворит тех, кто к нему приходит. И сам Христос, висящий на нем, не выглядит сломленным человеком. Он убит, но не сломлен, и потому животворит всех людей. Это происходит именно потому, что Он висит по воле Божьей. Это ключевой момент, который помогает разобраться в ситуации со смирением. Мы часто делаем нечто не потому, что подлинно смиряемся, а потому что не видим другого выхода, от безысходности. А потому, поступая как-то от безысходности, это не приносит нам никаких плодов, потому что послушания Богу, а стало быть, и веры, нет... А также ссылки на предыдущие беседы о том, как определять волю Божью: https://forum.optina.ru/topic/15074-что-есть-спасение-и-что-есть-гибель-человека/?do=findComment&comment=141036 https://forum.optina.ru/topic/15074-что-есть-спасение-и-что-есть-гибель-человека/?do=findComment&comment=141064

Как возлюбить Бога всем сердцем 0:00 - Как возлюбить Бога всем сердцем? В отсутствии реального опыта общения с Богом люди мало чем друг от друга отличаются в плане способности любить Бога. Они могут любить Бога только за что-то хорошее, что получили от Него, и только до того момента, пока ощущают Его благодеяния в своей жизни. 19:35 - Обращение человека к Богу происходит не по желанию человека, а по воле Божией. Бог открывается человеку, и Его присутствие в жизни этого человека становится непоколебимым фактом. Вера рождается из того, что человек начинает делать то, что велит ему Бог. Спорить и противоречить можно только с вымышленным богом, который живет в сознании человека, а с настоящим живым Богом не поспоришь. Человеку кажется, что Бог врывается в его жизнь, а на самом деле Он помещает жизнь этого человека в Свою. Вкусивший эту новую жизнь с Богом ни на что её не променяет. 34:27 - Как Бог учит человека любви. Человек, познавший Бога, готов делать всё, лишь бы не лишиться этой связи с Богом. 42:37 - Как стать христианином? Как получить опыт Богообщения? Почему мы не чувствуем Бога, хотя крещены и даже причащаемся Святых Христовых Тайн? Мы не хотим смиряться и любить, но не признаемся в этом, а оправдываем себя. Господь, желая нам спасения, ждёт, когда мы устанем от себя и скажем Ему: "Всё, не могу больше. Делай со мной, что хочешь". От того, сдадимся мы Ему или продолжим упорствовать, зависит наша участь. 53:01 - Совет отца Константина посмотреть с детьми фильм о вере "Малыш" (2015).

О смирении, как о природе Бога Смирение – это адекватная оценка самого себя. Когда человек не хочет смиряться, он обрекает себя на некое очень страшное состояние безбожного бытия. Потому что смирение – это природа Бога. Бог ждет от нас смирения не потому, что это нужно Ему, а потому, что смирение - это Его природа. И только тогда, когда мы смиримся, мы сможем с Ним жить. А гордому с Ним жить невозможно. Гордость отталкивается от смирения, как оттолкнулся в свое время сатана. Подобное тянется подобному. Смирение уподобляет нас Богу и делает нас одним целым. Почему же Бог смирен?.. В Святой Троице нет главного… Бог дарит бытие миру. Бог хочет наполнить мир подобными Себе. Он поможет им стать подобными Себе. Он делает мир свободных существ. В нашей повседневной жизни мы воспринимаем Бога надсмотрщиком с палкой…Посмотрите вокруг, кого наказывает Бог? Когда мы думаем, что Бог наказывает, это наше внутреннее мироощущение. Мы именно таким Его представляем. Он пришел, умер на кресте, Он дал слова евангельские, Он сделал все, чтобы изменить этот стереотип. Так воспринимали люди Бога еще до Ветхого Завета, и именно поэтому не могли принять Бога всем сердцем. Он и воплотился еще и для того, чтобы изменить это. Чтобы привлечь к Себе. Чтобы в Нем перестали видеть дядьку с палкой. Мы никак не можем поверить, что Он нас любит. А любовь всегда смиренна. Он может нас наказать, но только в одном единственном случае: когда это нам крайне необходимо, и мы поймем эту необходимость. Бог наказывает только тех, кого Он любит, и только тех, которые, именно потому, что их любит Бог, способны понять, почему Он их наказывает. Когда вы уверены, что это наказание Божье, вы всегда получаете внутреннее свидетельство, за что это наказание, и что нужно сделать, чтобы жизнь стала другой. Почему я своей жизнью довел Бога до того, что Он вынужден был применить ко мне наказание. И значит, где-то рядом и помощь, и утешение. При наказании страдают оба. Бог наказывает только тех, кто Его любит. Он создает свободных существ, зная, что они могут [Его] не выбрать, и Он не будет их наказывать. Он знает, что Он не сможет их наказать. Потому что они Его не любят. И ад - это не наказание. Это то, что они выбрали сами. Это тот рай, который им нравится, но в котором нет единственной полноты жизни, место, в котором нет Бога. Это ужасно, жить в месте, где нет Бога. Но это не наказание. Просто Бог не хочет обременять их своим присутствием. Живите, как хотите. И это оказывается самой страшной мукой. Что Он может для них сделать в мире, который наполнен Им Самим? Только убрать Свое присутствие. Сделать его максимально незаметным, чтобы его не было. Чтобы они могли жить просто без Него. Но с Ним исчезает все самое лучшее. Нужно понимать, какой Он смиренный. Настоящее смирение – это состояние Бога. Мы можем этому научиться, соединяясь с Ним. Сатана – это полная противоположность Богу. И все подобные ему, делают тоже, что и он: бунт, сопротивление, мятеж, прекословие, непослушание. Что такое дьявол – клеветник. За этим словом стоит: он укоритель и обличитель. Он всегда пытается надавить на наши самые слабые стороны. И мы делаем также. Со своими ближними. Не надо нам уподобляться сатане. Бог ищет, за что бы нас спасти, а не за что бы нас погубить. Надо жить со смиренным Богом, учась у Него смирению.

Милость Бога состоит еще и в том, что Он дает нам возможность увидеть, осознать свой духовный облик. Тогда уже приходит понимание, что не так уж несправедливо все вокруг происходящее несуразное, возмутительное. Понимаешь, насколько сам крив и кос. И как другим от тебя достается, хотя обычно этого не замечаешь.

Кто-то простил, и хорошо. Просто если возникает ситуация, когда кого-то приходится прощать - нужно прощать. Ведь она именно для этого и создавалась.

Вы же писали, что физически невозможно найти другого священника/приход. Сами мы частенько живем по принципу "прошу меня понять и простить" Так и такого священника нужно простить, в первую очередь, мне так кажется. А дальше уж отец Лост Шип скажет.