Таинство радости: что такое Евхаристия?

[Апрель 9 365]

ТАИНСТВО РАДОСТИ

Что такое Евхаристия?

Причастие. Кто-то годами не решается к нему приступить, кого-то останавливает сложная подготовка, кто-то считает его не более обязательным, чем «купание» в проруби на Крещение, кто-то решается причаститься только в период тяжелой болезни или при приближении смерти... А тем временем это то, ради чего существует земная Церковь. О Причастии, или Евхаристии, центре и средоточии христианской жизни, вопросах и недоумениях, возникающих вокруг этого Таинства, мы говорим с митрополитом Волоколамским Иларионом (Алфеевым), председателем Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата.

Объяснить необъяснимое

 

— Владыка Иларион, лично Вы помните Ваше первое причастие, и изменилось ли Ваше отношение к нему с годами?

— Первого причастия я не помню, но могу сказать, что моя жизнь изменилась радикально после того, как я стал причащаться, — примерно в тринадцатилетнем возрасте. В одиннадцать лет я был крещен, где-то с тринадцати начал регулярно причащаться, и думаю, что это коренным образом изменило меня: именно это, в конечном итоге, привело меня к решению посвятить всю жизнь Церкви и Богу.

— Говорят, людям некрещеным не стоит раскрывать суть Таинств, тем более Таинства таинств — Причащения. Сколько в этом правды? И если это так, то откуда эта секретность?

— Начнем с того, что в древней Церкви существовала традиция оглашения (кстати, сегодня она возрождается), то есть подготовки людей, желающих стать христианами (оглашенных), к таинству Крещения. На протяжении какого-то времени им в определенном порядке излагались основы веры: говорилось о Боге Отце, о воплощении Бога Сына, о действии Бога Святого Духа, и объяснялся сам чин Крещения. О других Таинствах Церкви, и в особенности о Евхаристии, рассказывалось уже после Крещения. Например, в цикле огласительных бесед святителя Кирилла Иерусалимского, святого IV века, наряду с восемнадцатью огласительными поучениями есть и пять поучений тайноводственных, т. е. раскрывающих смысл Таинств, — это преподавалось человеку уже крестившемуся.

— Почему о главном таинстве Церкви рассказывалось только после Крещения?

— Потому что иначе человек ничего не поймет: природа Таинств вообще находится за пределами человеческого разума и человеческого постижения. Их смысл невозможно уяснить из книг, из бесед — только из личного опыта. Поэтому до тех пор, пока человек сам не начнет жить тáинственной жизнью Церкви — а это доступно только принявшему Крещение — нет смысла говорить ему о Таинствах: любые разговоры будут для него пустым звуком.

В особенности это касается Евхаристии. Как объяснить словами природу этого союза между Богом и человеком, который начинается тогда, когда Тело Христа становится частью нашего тела и Его Кровь начинает течь в наших жилах?

— Сегодня не все крещеные люди имеют понятие об этом. Не могли бы Вы рассказать, что такое Причастие, и почему оно называется «Таинством таинств»?

— Евхаристия — это самое тесное, какое только возможно здесь, на земле, соединение человека с Богом, причем соединение не только интеллектуальное и эмоциональное, но даже физическое. Господь дал нам его через привычный для человека способ — трапезу. И как в обычной трапезе употребляемая нами пища в процессе ее усвоения преобразуется в ткани нашего организма, так что природа человека соединяется с природой пищи, так и в Евхаристии: мы незримо соединяемся со Христом, приобщаемся Ему.

И это то, что делает православное богословие не отвлеченной теорией, а живым переживанием, реальным общением с Богом, а христианскую Церковь — уникальным явлением, без которого существование нашего мира не имело бы никакого смысла и оправдания. Христос с людьми не как память или абстрактная идея, Он с нами в полном смысле этого слова, через Евхаристию. Поэтому именно в ней главная ценность и стержень бытия Церкви.

— Как исторически сложилось это Таинство? Христос Сам установил его?

— Исторически оно пришло на смену древнееврейской пасхальной трапезе: евреи собирались семьей и закалывали ягненка как жертву, и употребляли его в пищу в ночь перед Пасхой. И Христос называется в Писании Агнцем, потому что как бы заменил Собой того жертвенного агнца, от которого вкушали евреи в память об избавлении их от египетского рабства.

Евхаристия, какой мы ее знаем, появилась еще до страданий Спасителя, на Тайной вечере, где собрались апостолы, чтобы исполнить ветхозаветный пасхальный обычай. Иисус Христос, подавая им хлеб и вино, сказал: Примите, ядите, сие есть Тело Мое, которое за вас предается; пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов

(Лк 22:19—20, Мф 26:26—28). Эти собрания-трапезы продолжили Его ученики: каждый первый день недели — день, когда воскрес Христос, — они собирались для «преломления хлеба». Постепенно, по мере роста христианских общин, Евхаристия трансформировалась из трапезы в богослужение, которое мы сегодня знаем.

 

Почему Таинство — страшное?

— В молитвах мы читаем, что Причастие — страшное Таинство. Почему страшное? Чего бояться?

— Мы должны бояться не какой-то кары, а того, что, получив великое сокровище, тут же его потеряем, что оно не принесет плода! Мы забываем, что Причастие очень ко многому обязывает: человек, приняв внутрь себя Бога, должен жить не так, как он жил до этого. Причастием его соединение с Богом не кончается: очень важно то, чтó следует за отпустом Литургии, когда человек возвращается в мир. Он же возвращается, чтобы нести людям тот свет и ту благодать, которую получил!

Но бывает и по-другому. Есть люди, которые, неправильно воспринимая это Таинство (как традицию, ритуал или «религиозный долг»), причащаются как бы впустую: их жизнь не меняется. Вот этого и надо бояться, это страшно.

— Может ли быть причиной этому привычка? Человек, как говорится, ко всему привыкает.

— Вы знаете, я думаю, в этом смысле можно сравнить жизнь верующего с жизнью музыканта. Музыкант из года в год исполняет одни и те же произведения. Представьте себе, допустим, пианиста, который в 20 лет впервые играет рапсодию Брамса и в 70 лет играет ее уже в 455-й раз. Если он к ней привыкнет, если он после сотого раза начнет ее исполнять как неинтересное для него самого произведение, которые лично ему уже ничего не говорит, это мгновенно передастся слушателям: на его концерты просто перестанут ходить. Но ведь все великие исполнители на протяжении десятилетий играли одни и те же вещи, при этом ни они не уставали, ни публика. Вот в чем здесь секрет?

Секрет в том, что в каждом серьезном музыкальном произведении заложена определенная духовно-нравственная истина и определенные жизненные силы, которые приводятся в движение всякий раз, когда оно исполняется. Если музыкант перестает чувствовать это, значит проблема не в произведении, а в нем самом.

То же самое происходит и в религиозной жизни. Ведь богослужение в основных своих частях является неизменным, и в этом есть большая сила. В отличие от концерта, на который человек часто идет, чтобы послушать нечто новое, мы, приходя на Литургию, знаем, чтó и в какой последовательности будет происходить. Но в то же время, Причастие — это встреча с Богом, которая всякий раз бывает новой для человека.

— Что значит «причаститься в осуждение»? О чем здесь речь?

— Первым человеком, который причастился в осуждение, был Иуда. Он участвовал в Тайной вечере, он так же, как и все апостолы, принял Тело и Кровь Христа. И после этого совершил преступление, ставшее результатом его внутренней раздвоенности, следствием того, что он приступил к Евхаристии, замыслив предательство, а не с чистым сердцем и не с чистыми помыслами. Поэтому Таинство не оказалось для него спасительным.

 

— Для нас оно тоже может не оказаться спасительным? Причастие «во осуждение» означает какие-то кары — как говорит апостол, ибо, кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем. Оттого многие из вас немощны и больны и немало умирает(1 Кор 11:29-30).

— Эти слова нельзя понимать как призыв воздерживаться от причащения из страха своего недостоинства. Напротив, это призыв причащаться, но при этом жить не расслабленно и кое-как, а — в постоянном духовном напряжении.

— Существует ли объективное действие Причастия, которое мы должны ощутить?

— Да, оно заключается в том, что человек с каждым причащением должен становиться лучше. Но не обязательно он должен это чувствовать, даже наоборот: чем лучше он становится в духовном отношении, тем более ясно видит свои недостатки и сознает свое недостоинство. Но зато окружающие люди понимают, что его религиозная жизнь оказывает преображающее действие и на него самого, и на всех вокруг.

От нас требуется не оценка своих успехов, а стремление всегда жить на такой высоте духовной жизни, чтобы тяга к богослужениям, тяга к Причастию никуда не уходили, не исчезали, а, наоборот, возрастали.

— Часто случается, что родные умирающего или тяжело больного человека хотят причастить его, несмотря на то, что тот никогда в Церковь не ходил и не понимает, зачем это нужно. Как в такой ситуации лучше поступать?

— Когда человек приближается к смерти, у него происходит переоценка ценностей: он начинает вспоминать свою жизнь, на второй план отходят многолетние земные заботы, могут исчезать всякие предубеждения. И я сам не раз сталкивался с ситуациями, когда меня приглашали причащать тяжело больного или умирающего человека, который никогда прежде не причащался, не исповедовался, может быть, и в храм-то заходил всего один раз в жизни. Но он совершенно сознательно подходил к Причастию, потому что уже чувствовал близость смерти, и в душе у него происходила очень важная работа по переоценке ценностей. Пускай лишь на смертном одре, но человек наконец-то понимал: самое главное, что ему необходимо сделать за этот краткий, оставшийся ему отрезок его земной жизни, это соединиться с Богом до того, как будет пройдена черта, отделяющая жизнь от смерти.

Поэтому, конечно, надо причащать умирающих. Но не надо ждать того момента, когда человек станет недееспособным: не будет в состоянии ни исповедоваться, ни даже принять Причастие. Мне всегда было очень горько и обидно, когда меня приглашали причащать умирающего, я приходил и видел перед собой человека, уже не говорящего, ничего не сознающего и даже не способного глотать. Я в таких случаях спрашивал людей: «А почему вы ждали так долго?» — «Мы боялись его огорчить».

Вот этого не должно быть! Часто бывает, что родственники боятся пригласить к тяжело больному человеку священника, чтоб не огорчить этого человека, — приближение священника в массовом сознании ассоциируется с приближением смерти. Но умирающему человеку никогда не надо внушать, как это часто делают люди, что он никогда не умрет! Даже если он не умрет сейчас, он все равно умрет, рано или поздно, и лучше дать ему возможность подготовиться к смерти, сознательно встретить это самое важное событие в жизни, чем оставить его жить с иллюзиями.

Не надо бояться огорчить человека приходом священника и причащением Святых Христовых Тайн. Потому что самое лучшее, что мы можем сделать для тяжелобольного или умирающего, — это как раз причастить его.

— Кто сегодня может причащаться? Любой крещеный человек, даже если не осознает, к чему приступает?

— Можно не понимать величия и смысла этого Таинства, можно ощущать себя внутренне неготовым, но если у человека есть доверие к Церкви, желание открыться навстречу Богу, он может к этому Таинству приступать. Потому что оно как раз способствует духовному росту. У того, кто постоянно причащается, начинают происходит некие внутренние изменения, которые очень трудно бывает описать или передать другим людям. И со временем на смену простому доверию приходит религиозный опыт, наступает момент, когда христианин говорит: «Я убежден, что это Тело и Кровь Христа — и не потому только, что Церковь так говорит, но потому что я это пережил, испытал, и я точно знаю, что не простого хлеба причащаюсь и не простое вино принимаю из Чаши».

 

Неподъемная подготовка?

 

— Существует ли такое понятие как неготовность в Причащению? И может ли человек сам себе поставить такой «диагноз»?

— Да, такое понятие существует. Человека может оценить в этом плане его духовник. Он может сказать: «Я считаю, что ты не готов к Причастию». Есть грехи, за которые христианин должен быть отлучен от Причастия хотя бы на какое-то время. Человек и сам себя может оценить. Но если все же он чувствует, что находится не в очень хорошем духовном состоянии, существует Таинство исповеди — Бог принимает всех.

— Исповедь делает человека достойным Прича­щения?

— Никогда несовершенный человек не будет достоин соединения с совершенным Богом. Наше человеческое естество всегда будет неадекватным по отношению к этому Таинству. Подлинная подготовка — не в проверке своей готовности, а в осознании своего недостоинства, своей греховности, и в глубоком покаянии.

Если человек сам не видит своих недостатков, есть очень хороший способ: спросить у других — у духовника, у близких. Следующим шагом будет решимость избавляться от этих недостатков, работа над собой. Причем когда она производится только собственными силами, то, как правило, не приносит ощутимых плодов. Но она должна совершаться с помощью Божьей, и вот такая синергия (соработничество) будет успешна. А получает человек эту помощь через Евхаристию, через сознательное приобщение Богу.

— Владыка, получается набор неприятных ощущений: осознание своей «плохости» и страх причаститься и потом не сохранить эту святыню в себе. Разве так должно быть?

— Вы забываете о радости человека, который обрел Бога. Она не поддается определению, описанию, в нее можно только войти, и Евхаристия как раз является вхождением в эту радость.

Здесь есть парадокс и тайна Евхаристии: мы причащаемся с чувством своей греховности и одновременно с радостью о том, что Бог к нам нисходит, очищает нас, освящает, дает духовные силы, несмотря на все наше недостоинство. Это дар и милость Божия, прежде всего.

— Довольно часто подготовка к Евхаристии становится препятствием для нее: кому-то трудно поститься, трудно «вычитывать» каноны. Как с этим быть?

— Я категорически не согласен с теми духовниками, которые налагают на людей чрезмерные требования, связанные с подготовкой к Причастию. Например, три дня поста, чтение не только последования, но еще и трех канонов, и акафиста, иногда — в каждый из трех дней. Это действительно может оттолкнуть человека от Причастия. И самое главное, эти требования не основываются на церковном предании. Постных дней в календаре более чем достаточно — примерно половина года, и Церковь очень ясно установила их: это четыре больших поста, а также среды и пятницы. Добавлять к этому еще дополнительные постные дни я считаю абсолютно неоправданным.

— Откуда вообще пошла традиция поститься перед причастием? И зачем? Разве еда оскверняет человека?

— Само по себе невкушение той или иной пищи — не самоцель. Пост, телесное воздержание должно вести к укреплению духа, это элемент духовной подготовки. Мы знаем, что Христос начал Свое служение после сорока­дневного поста в пустыне. Смысл же и цель нашего говения заключаются в том, чтобы, подражая Христу, очищая душу и тело, мы оказывались более способными воспринимать Бога, Его благодать, посылаемую нам. Причащение натощак — это древняя традиция, восходящая к той эпохе, когда Литургия стала совершаться в утренние часы. Другое дело, что поститься несколько дней перед каждым Причастием — это русская традиция, связанная с тем, что в синодальный период (XVII—XIX вв.) у нас сложился обычай крайне редко причащаться. Когда будущий святитель Игнатий Брянчанинов, живший в XIX столетии, поведал своему духовнику о желании причащаться каждое воскресенье, это привело того в крайнее замешательство. Причастие в то время стали воспринимать как событие экстраординарное, совершаемое, например, четыре раза в год, в каждый пост, или вообще раз в году. Поэтому и пост перед Причащением был обязательным. Например, до революции на первой неделе Великого поста все говели, потом причащались в субботу после 5 дней строгого поста, и на этом все заканчивалось: считалось, что «религиозный долг» выполнен. Причастие было формальным подтверждением принадлежности человека к православной Церкви.

— Исповедь перед каждым Причастием имеет такие же корни?

— Да. И сегодня абсолютное большинство наших прихожан исповедуются перед каждым причащением, хотя изначально эти Таинства — Исповедь и Причастие — были разведены, и во многих Поместных Православных Церквах они до сих пор не связаны напрямую.

Но наша русская практика сама по себе очень правильная: это возможность для человека оценить свою жизнь за период, прошедший с предыдущей исповеди, может быть, взять на себя какие-то нравственные обязательства, возможность очистить свою совесть, примириться с Богом перед тем, как приступить к Причастию. Если только исповедь не превращается в формальность, в то, что один богослов XX века назвал «билетом на Причастие»…

— «Билет на Причастие», обязаловка… Кажется, ничто не мешает и сегодня воспринимать Причастие как религиозный долг?

— Причастие — это не религиозный долг, оно должно быть желанным, а не тягостным. К нему христианин должен стремиться, жаждать его. Если мы любим человека, а нам скажут: «Вот и хорошо! И встречайтесь с ним раз в год», мы удовлетворимся таким советом? Конечно, нет! Я не думаю, что надо заставлять себя любить своих детей или своих родителей. Их надо просто любить. Так же и в религиозной жизни: нельзя принудить себя любить Бога. Нужно научиться Его любить, жить так, чтобы любовь к Богу пронизывала всю твою жизнь. Тогда и соединение с Ним станет потребностью, а не тяжелой обязанностью.

— Есть ли тут место работе над собой, какой-то обязательности, постоянности, или любовь — дело порыва?

— У человека помимо желаний и порывов, исходящих из его сердца, должна быть и самодисциплина — иначе он потеряет свою духовную форму! Как спортсмен должен быть всегда в хорошей физической форме, или как музыканту необходимо соответствующее эмоциональное настроение, чтобы он мог передать заложенные в музыке чувства, так и верующему человеку нужно всегда находиться в состоянии «боевой готовности», чтобы все свои мысли, слова и поступки выстраивать по Евангелию.

Это то, что мы называем подвигом. Когда о подвиге говорят люди светские, подразумевается нечто экстраординарное: подвиг — это то, что совершает герой, имя которого остается в веках. А на христианском аскетическом языке это означает ежедневный незаметный труд человека, подвижничество, за которое ему не поставят памятника, не будут дарить букеты цветов. К такому труду призван каждый христианин.

— К чему конкретно?

— К тому, чтобы не жить в расслаблении, пребывая в мечтах о завтрашнем дне, а полноценно и полнокровно переживать настоящий момент, переживать свою связь с Богом и Его присутствие в этом мире. Для этого нет более сильного средства, чем Евхаристия. Ее не могут заменить ни чтение Евангелия, ни молитвы, ни посты.

Христос прямо говорит: Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни (Ин 6:54). Поэтому наша встреча со Спасителем не должна быть эпизодическим свиданием. Это постоянное напряженное устремление к Богу, желание жить с Ним.

 

О частоте причащения

]

 

— Как часто Вы бы рекомендовали причащаться?

— Каждый человек должен для себя определить ритм своей духовной жизни и ритм причащения. В идеале нужно причащаться за каждой Литургией. Ведь вся Литургия является подготовкой к этому Таинству, так же как и всенощная, совершенная накануне. Много раз в течение богослужения Христос через священника призывает собравшихся людей причащаться: Примите, ядите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое. Пейте от нее вси, сия есть Кровь Моя…. Ведь не сказано «пейте от нее те, которые подготовились», «пейте от нее только самые достойные», «пейте от нее только раз в год». А — пейте от нее вси. Сия есть Кровь Моя Нового Завета, яже за вы и за многие изливаемая. То есть «за вас, здесь присутствующих». Поэтому в древней Церкви вообще не было такого, чтобы человек пришел на Литургию, отстоял службу и не причастился. Не допускались к Чаше только оглашенные и кающиеся, которые стояли в притворе, но они и уходили раньше, чем начиналось само Причащение. А члены общины участвовали в Таинстве, причем у каждой общины был свой внутренний ритм, единый для ее членов. Например, в Кесарии Каппадокийской в IV веке приступали к Таинству четыре раза в неделю.

— С этими разными ритмами связаны различия евхаристических традиций в разных Поместных Церквах?

— Они действительно связаны с разной историей церквей: в результате где-то люди причащаются регулярно, а где-то вообще не причащаются или — крайне редко. Я участвовал в богослужении в одной из Поместных Церквей, где на богослужении на престольный праздник причастились только священники. Чаша для мирян даже не выносилась, часть Литургии, где священник говорит: «Со страхом Божиим и верою приступите», была вообще опущена.

А ведь Литургия всегда была общим делом («Литургия» — «общее дело» в переводе с греческого. — Ред.): причащаясь Христа, мы соединяемся со всеми членами общины. И отдельные поместные Церкви соединяются в единое Тело через Евхаристию.

Сегодня общинность в церковной жизни ослаблена, и, конечно, в современных условиях трудно найти некий единый стандарт, определить частоту причащения для всех: каждый человек должен сам чувствовать свой внутренний ритм и определить, как часто ему причащаться.

— Несмотря на все различия, что самое важное, на Ваш взгляд?

— Важно, чтобы Причастие не превращалось в редкое явление, исключительный случай. Надо понимать, что Евхаристия — это вершина. Более тесного соединения с Богом в земной жизни быть не может. Только от нас зависит, как мы переживаем это соединение, насколько глубоко мы его чувствуем. Мы не знаем, как будет человек причащаться Богу в жизни будущей. Есть такие слова в Пасхальном каноне Иоанна Дамаскина: «Подавай нам истее Тебе причащатися в невечернем дни Царствия Твоего». «Истее» — значит «еще полнее». Означает ли это просто, что исчезнет материя хлеба и вина, или это означает какое-то еще более полное соединение человека со Христом? Мы живем верой и надеждой в то, что за порогом смерти нас ждет полнота общения с Богом и Творцом. Но максимально тесное соединение с Ним в нашей земной жизни — это то, которое мы получаем в Причастии. И для христианина не может быть ничего более ценного и более радостного.

http://www.foma.ru/a...x.php?news=6980

[Баранова Екатерина 77]

Одна из лучших книг о смысле Евхаристии - это книга о. Владислава Свешникова "Полет Литургии". Очень рекомендую к прочтению.

[О_К (fakel) 1 360]

http://azbyka.ru/tserkov/duhovnaya_zhizn/sem_tserkovnyh_tainstv/prichaschenie/

 

"...Есть в современной медицине такая операция: человеку переливают его же собственную кровь. Ее пропускают через фильтры, очищают от вредных веществ насыщают необходимыми полезными компонентами и снова вливают человеку.

Нечто подобное совершает с нами и Христос. Две тысячи лет тому назад Бог воплотился, принял наше человечество. Очистив его от греха, проклятия и смерти, преобразив, Он подает нам его же в Таинстве причащения. И мы, причащаясь, получаем исцеление. Получаем возможность изменить, исправить свою жизнь. Исцелить свою человеческую природу. И, таким образом, получаем возможность спастись. Иннокентий (Ивлев), иеромонах...."

 

По этой ссылке можно многое узнать о Таинстве ЕВХАРИСТИИ .

[Апрель 9 365]

Духовный смысл Таинства Евхаристии

 

 

Понятие «Евхаристия» по своему происхождению греческое (eÙcarist…a) и означает в переводе на русский язык «благодарение». В древнейшую эпоху бытия Христианской Церкви оно могло обозначать и молитву вообще. Мы понимаем, что «евхаристичность» как благодарность Богу за все те дары, что Он подает по Своей милости и любви человеку, — необходимейшая основа христианского мирововоззрения. Благодарение, которое христианин должен выражать по отношению к своему Творцу в каждом совершаемом им значимом житейском поступке, каждой своей доброй мыслью, как раз и имеет своим увенчанием, своей вершиной Таинство Евхаристии — то Таинство, в котором как можно чаще должен принимать участие всякий православный человек. Иначе он православным христианином считаться попросту не может.

 

 

Еще апостол Павел настойчиво призывал христиан: «за все благодарите» (1 Фес. 5, 18); слова эти, при их переводе с греческого языка новозаветного оригинала на русский язык, буквально означают — «творите евхаристию во всех вещах». И здесь мы можем провести некую параллель этого речения апостола Павла с духовным значением для христианина самого Таинства Евхаристии. Мы можем сказать, что Апостол как раз и призывает нас быть всегда благодарными Богу, восходя именно через это доброе духовное состояние нашей души к наивысшей цели христианской церковной жизни — к священнодействию Таинства Благодарения, к приобщению истинным евхаристическим Телу и Крови Христовым.

 

Почему же это Таинство называется именно Таинством Евхаристии — Благодарением? Разные церковные авторы, древние писатели дают различные толкования значения этого наименования Таинства — «Евхаристия». Так, Иеремия, патриарх Константинопольский (XVI век), пишет: «священнодействие, за которым совершается великое Таинство Причащения, называется Евхаристией (Благодарением) потому особенно, что здесь мы имеем побуждение более благодарить, нежели просить; ибо здесь более получаем, нежели просим, и даже не остается ничего совершенно, чего бы не даровал нам здесь Бог»[119]. Действительно, Евхаристия есть предел всех возможных устремлений человека. Мы соединяемся со Христом, приемлем в себя Сына Божия — чего же большего нам желать? Нам не о чем остается более просить Бога, мы можем лишь благодарить Его за тот Дар, который Он нам дал — за Его Тело и Кровь. Именно поэтому многие опытные священники стараются не служить в конце Литургии каких-либо дополнительных молебнов (так делал, например, святой Иоанн Кронштадтский): о чем еще молиться после Евхаристии, когда в ее священнодействиях Бог уже преподал нам Самого Себя? Правда, нам иногда все-таки кажется: вот, мы причастились, и все же в нашей жизни нам не достает чего-то еще — здоровья, семейного или материального благополучия — чего угодно. И тогда мы начинаем заказывать какие-то молебны, просить у Господа все новых и новых даров. Но если мы не понимаем, что после причащения Святых Христовых Тайн все это, все эти наши житейские обстоятельства оказываются на фоне главнейшего Дара — Христова Само-дарования — вторичными, малозначащими, то мы еще не вполне принадлежим Церкви Христовой. Таинство Евхаристии — тот доступный нам в этом мире предел обожения, за которым уже нечего более искать. Ведь, по слову преподобного Максима Исповедника, «посредством Причащения человек удостаивается стать из человека богом»[120]…

 

Отец Георгий Флоровский, наш замечательный русский богослов ХХ века, также пытается дать свое объяснение наименованию «Евхаристия». Он пишет: «Евхаристия — скорее гимн, нежели молитва, — отсюда и самое имя: «благодарение». Конечно, это — Голгофа, и на престоле предлежит Агнец закланный, Тело ломимое и Кровь изливаемая. Но и Голгофа есть таинство радости, не страха, таинство любви и славы… «Ныне прославися Сын Человеческий» (здесь отец Георгий цитирует Евангелие от Иоанна 12, 31 — П. М.). И если по недостоинству трепещем пред Крестом, то трепещем от благоговения, изумевая перед несказуемой полнотою Божественной любви. Ибо (далее Флоровский цитирует слова святителя Филарета Московского — П. М.) «начало и середина и конец креста Христова — все одна любовь Божия»… Се бо явися крестом радость всему миру»[121]. Итак, Евхаристию нельзя мыслить в отрыве от Голгофы. По святоотеческому учению (далее об этом будет сказано подробней), Таинство Причащения, Евхаристическая Жертва и Голгофская Жертва, смерть Господа на Кресте — это одна и та же Жертва. Пусть исторически эти два момента оказались как бы «разведены» во времени и имеют различный внешний облик, не совпадая «событийно». Тем не менее Евхаристия и Голгофа — это одна и та же Жертва. Через Жертву Голгофскую, которая есть страшная Жертва смерти Бога за весь мир, мы приобретаем предельный, высочайший дар Христов: способность, совершая дело своего Спасения и приобщаясь к плодам этой Жертвы за нас Сына Божия, соединиться со своим Творцом — с Богом, ставшим человеком. И в этом смысле Голгофа — не есть лишь только ужас смерти Бога; Голгофа — это радость, это победа, явившая — в предельном уничижении Сына Божия — Его же предельное торжество над смертью, над грехом: это победа Бога, ставшего человеком, умершего ради нас и тем нас искупившего. Но и Евхаристия, по словам архиепископа Василия (Кривошеина), есть та же самая «тайна любви Бога к людям»[122], дарованная нам через Евхаристическую Чашу, любовь, неотрывная от любви, явленной Христом на Голгофе — в Его предельном крестном уничижении и предельной крестной славе.

 

Вся наша церковная жизнь, весь строй православного богослужения, все святоотеческое наследие ведут нас к Евхаристии, призывают нас приступить к Евхаристической Чаше, возвышают нас к богопричастности Литургийного Приобщения. По словам Сергея Фуделя, русского духовного писателя ХХ века, «христианство — это Тайная Вечерь»[123]. Тем самым христианство — это постоянное наше сопребывание с Господом и Его апостолами в той же самой древней новозаветной Сионской горнице, за тем же самым праздничным Пасхальным пиром. Христианство — непрекращающаяся Пасхальная вечеря, ибо в Церкви (об этом уже говорилось прежде) время действует совсем не так, как в нашей обыденной жизни… Вступая в Божественную реальность, — реальность, превосходящую время, пребывающую над временем, — мы оказываемся способны сделаться свидетелями и участниками любого события Священной истории Спасения человеческого рода. И в Евхаристии мы также вступаем в иную реальность, в Божественную вечность, где и соучаствуем со Христом в том самом, предварившем Его взятие под стражу и распятие, Пасхальном пире. Именно поэтому мы можем утверждать, что в Церкви не существует, не совершается какой-нибудь «сто первой» или «миллион первой» Литургии. Мы всякий раз присутствуем за очередным богослужением Евхаристии, но сама Евхаристия как Таинство всегда одна и единственна. Мы всегда присоединяемся к той же самой Тайной Вечере Господа, оказываясь Его сотрапезниками. Святитель Иоанн Златоуст говорит об этом, проповедуя в храме за Литургией, так: «Веруйте, что эта вечеря (то есть совершившаяся тогда святителем Иоанном Евхаристия — П. М.) — все та же, на которой председательствовал Иисус. Нет никакого различия между этой Евхаристией и той»[124].

 

Некогда за Тайной Вечерей в Сионской горнице присутствовало всего 13 человек: Господь и двенадцать Его учеников. Однако с каждой совершаемой в мире новой Евхаристической службой число их растет. Более того: кроме Господа и Его апостолов, в той Сионской горнице на самом деле уже невидимо сопребывали те миллионы, если не миллиарды людей, что потом, много столетий спустя, будут причащаться Святых Христовых Тайн, участвуя в той же самой — единой и единственной — Евхаристии.

 

При разговоре о Таинстве Евхаристии нельзя не вспомнить слов апостола Павла о том, что Церковь есть тело Христово (см. Колос. 1, 24). Но ведь и Евхаристия — это тоже Тело Христово: Тело, в которое прелагается хлеб. Мы видим: природа самой Церкви евхаристична. И, хотя здесь нельзя поставить знака абсолютного равенства — между Церковью и Святыми Дарами, вместе с тем мы можем утверждать, что предел, вершина Богообщения в Церкви, ее полнота и слава как раз и достигается, максимально осуществляется в Евхаристической Жертве, в приобщении к этой Жертве христиан. Кроме того, именно через посредство Евхаристии предельно реализуется и один из важнейших принципов бытия Церкви — ее соборность. Именно в Евхаристии Церковь в первую очередь осознает себя как единое и всецелое Тело Христово. Об этом очень ясно свидетельствует святитель Кирилл Александрийский. Он говорит о том, что залогом подобной евхаристической природы Церкви, основанием ее соборного единства является то, что в каждой частичке Причастия нам чудесным образом подается именно вся полнота Тела Христова — сущностно неделимого, неизменно целостного, и в то же время за каждой Литургией раздаваемого множеству христиан. Святитель Кирилл пишет: Христос «определил некоторый… способ к тому, чтобы… мы сходились и смешивались в единство с Богом и друг с другом, хотя и отделяясь каждый от другого душами и телами в особую личность: …посредством таинственного Причастия (Евхаристии) Христос делает верующих сотелесными как Ему Самому, так и друг другу. Кто, в самом деле, мог бы разделить и от природного единения друг с другом отторгнуть тех, кто посредством одного Святого Тела связаны в единство со Христом? Ведь если «все от одного хлеба приобщаемся», то все одно тело составляем (см. 1 Кор. 10, 17), ибо Христос не может быть разделяем. Поэтому и Телом Христовым называется Церковь, а мы — отдельные члены, по пониманию Павла (1 Кор. 12, 27). Все мы, чрез Святое Тело соединяясь с одним Христом, как получившие Его единого и нераздельного в своих телах, более Ему, чем себе самим должны считать принадлежащими свои члены»[125].

 

Итак, Евхаристия является живым и действенным свидетельством единства и соборности нашей Православной Церкви. При этом в Литургии мы превосходим не только ограниченность времени, но и ограниченность места нашего пребывания. Представьте себе: один человек стоит за Литургией в московском храме Христа Спасителя, а другой находится в маленьком храмике где-нибудь в далекой сибирской деревне — между ними сотни и сотни километров. Но если оба они не просто постояли на службе, но и причастились Святых Христовых Тайн, то тем самым литургически превзошли эту свою огромную пространственную отчужденность, разделенность и духовно соединились в Евхаристическом приобщении. Бывает, что ныне некоторые священники во время совершения Литургии опускают ектению об оглашенных, при этом объясняя свой поступок так: «ну, зачем мне ее читать, я знаю всех своих прихожан; сегодня в храме нет ни одного человека, который бы готовился принять Крещение. Зачем я должен читать эту ектению для каких-то несуществующих оглашенных?». При этом батюшка покажет вам на стоящих в храме пятерых бабушек, которые ходят в эту церковь последние 90 лет, и, понятно, были уже крещены тогда, когда этот батюшка еще не родился на свет. Зачем им слушать ектению об оглашенных? Но такой подход в корне неправилен. Почему? Да все потому же, что Евхаристия едина и одна. И если вот здесь, в этом храме не находится ни одного готовящегося к принятию Крещения оглашенного, то это не значит, что за той же самой Литургией, хотя и в другом храме, в другом месте, оглашенных вообще нет. Неизменно сохраняя за своей службой эту ектению, пусть даже в храме нет ни одного оглашенного, мы лишний раз подтверждаем ту же истину: Евхаристия — одна, и священник в храме, деятельно осуществляя все то же евхаристическое единство, должен молиться не только за тех прихожан, что стоят сейчас перед ним в церкви, но и за всех находящихся в тысячах православных храмах людей. Церковь не приемлет никаких пространственных или временных средостений и разделений и ничуть не ограничивает себя стенами того или иного храма, ибо живет, пребывает в Божественной вечности и беспредельности…

 

Хлеб и вино в Евхаристии прелагаются в Тело и Кровь Господа Иисуса Христа действием Святого Духа, личностным, ипостасным схождением Третьего Лица Пресвятой Троицы на Святые Дары: так верим мы, православные.

 

Католики предлагают здесь совсем иной литургический и мистический образ: по их учению во время Литургии ангел Божий невидимо возносит Евхаристические Дары к престолу Небесного Отца, и Он принимает эту Бескровную Жертву как Тело и Кровь Своего Сына; само же Таинство совершается силой произносимых священником установительных слов Христа: «Сие есть Тело Мое…» и «Сие есть Кровь Моя…»

 

Вера Православной Церкви Востока в схождение Святого Духа на Евхаристические Дары и в освящение их (в отличие от католической точки зрения) именно силой этого Божественного сошествия — очень и очень древняя. Так, святитель Кирилл Иерусалимский пишет о совершающемся Евхаристическом Чуде: «Мы молим Бога о ниспослании Духа Святого на предлежащие Дары, дабы Он претворил хлеб в Тело Христово, а вино — в Кровь Христову. Ибо Дух Святой освящает и преображает все, чего коснется»[126]…

 

В Евхаристии мы причащаемся подлинных Тела и Крови Христовых. Церковь очень возвышенно учит, свидетельствует о христианских символах — связях, помогающих нам приблизиться к Богу, соединиться с Ним. Но Таинства — это уже не символы, а та самая реальность богопричастности, к которой должен быть устремлен всякий православный христианин. Абсолютно верно это и в отношении Таинства Евхаристии. Здесь уже и речи нет о каком-либо «символе» богообщения (так понимают смысл Евхаристии и учат лишь протестанты). Нет, мы вкушаем те самые, евангельские, — подлинные Тело и Кровь Господа и Бога нашего Иисуса Христа — пусть даже наши глаза и видят только маленькую частичку хлеба, пропитанную чуть разбавленным водой вином.

 

То, что происходит с нами во время Причащения, преподобный Симеон Новый Богослов образно сравнивает с Чудом, свершившимся в пречистой утробе Богоматери — при безмужном зачатии Господа. Тем самым преподобный Симеон соотносит наше приобщение Плоти и Крови Христовым с духовным Боговоплощением, с неким, совершающимся в нас — благодаря Евхаристии — новым мистическим зачатием Христа. Вот как об этом пишет преподобный Симеон: «Бог Слово Отчее входит и в нас как и во утробу Приснодевы: мы приемлем Его, и Он бывает в нас, как семя. Слыша о сем страшном Таинстве, ужасайся… Так зачинаем Его и мы, не телесно, как зачала Дева и Богородица Мария, но духовно... Вселяясь же в нас, Он… есть бестелесно в нас, и соединяется с существом нашим неизреченно, и нас обоготворяет, так как мы соделываемся сотелесниками Ему, бывая плоть от Плоти Его и от костей Его»[127].

 

Итак, мы принимаем в себя именно истинные Плоть и Кровь Христа. Для древних Святых Отцов всегда был очень важен этот предельный реализм вкушения подлинных, тех самых Плоти и Крови Богочеловека, которые стали в Воплощении неразрывной составляющей Его ипостасного бытия, были приняты в единство жизни Его Божественной Личности. Именно этими Телом и Кровью Христос — по Своему человечеству — ходил по земле, страшился, страдал, умер на Кресте, воскрес и вознесся ко Отцу. По очень сильному слову святителя Иоанна Златоуста, не устающего подчеркивать этот предельный реализм нашего приобщения подлинным Телу и Крови Христовым, Господь дал нам Свое Тело «для обладания и ядения, чем и показал сильную любовь; ведь кого мы любим, того часто и угрызаем»[128]. Здесь, у Златоуста, максимально ясно выражена все та же мысль о возможности нашего подлинного приобщения Телу Христову: сам образ «угрызения» плоти Сына Божия при этом может показаться нам страшным, пугающим, даже отталкивающим, но Святые Отцы на нем настаивают, подчеркивая реальность, даже «физиологичность» нашего приобщения Божественным Телу и Крови. Святитель Иоанн Златоуст без устали развивает эту мысль: в Таинстве Евхаристии, «согласно Писанию мы становимся со Христом единым телом, членами Его Плоти и костями Его костей... Это происходит благодаря пище, которую Он дал нам: Он смешал Себя с нами, чтобы мы стали единым существом, подобно соединению тела с головой. И это есть доказательство самой сильной любви Божией. Вводя нас в большее содружество с Собой, и показывая Свою любовь к нам, Он представил желающим не только видеть Его, но и осязать, и есть, вонзать зубы в Плоть и соединяться и исполнять всякое желание»[129]. Вот какие сильные слова! Таков предельный реализм нашего участия в Таинстве Евхаристии.

 

Как уже говорилось ранее, в Евхаристии осуществляется соборный принцип бытия Церкви: ведь Евхаристия соединяет всех разрозненных, разбросанных по миру, по векам и тысячелетиям членов Церкви в единое Тело. Основание для этого учения мы находим в Первом Послании апостола Павла к Коринфянам: «Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова? Один хлеб, и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба» (1 Кор. 10, 16-17).

 

Припомнив эти слова апостола Павла, нельзя не остановиться и на (истолковываемом в приведенном отрывке из его Послания) символическом значении прелагаемого в Таинстве евхаристического хлеба. Господь не случайно выбрал для совершения Евхаристии именно хлеб. Казалось бы, Он мог избрать все что угодно — из того, что находилось на пасхальном столе за Тайной Вечерей: там были и салат из фруктов (харосет) и горькие травы (латук) и пасхальный агнец. Но почему же Господь выбрал для преложения в Свое Тело не что-либо иное, а именно хлеб?

 

Следует заметить, что хлеб является очень важным и древним религиозным символом — как для ветхозаветного Израиля, так и для всего языческого мира. И Господь использует именно это символичное вещество — чтобы нам легче было понять суть происходящего в Евхаристии преложения, а также, и ради того, чтобы мы осознали, что же именно совершается со всеми нами благодаря нашему причащению Телу и Крови Христовым. Итак, что такое хлеб в символике древней религиозности? Хлеб — это символ предельного духовного и материального единства. Почему? Давайте вспомним, откуда берется и как получается хлеб…

 

Сначала представим себе то поле, на котором засеян этот будущий хлеб. Пока что он находится здесь в облике множества колосков, каждый из которых растет отдельно, обособлен от остальных. Затем созревшие колосья собирают, обмолачивают и получают пусть и перемешанные друг с другом, но по-прежнему отдельные зерна. Мы уже не можем сказать, какое из них прежде принадлежало тому или иному колоску, и вместе с тем каждое из них все еще существует самостоятельно. Потом эта пшеница перемалывается и превращается в муку. Здесь уже одно зернышко от другого не отделишь, по крупинкам не разберешь, все бывшие колоски образовали новое неразличимое единство, хотя и эта мука пока что существует в образе бесчисленных маленьких пылинок. А потом каждую из этих пылинок муки спекают вместе с другими — и получается единый, нераздельный, целостный хлеб. И былое множество отдельно стоящих колосьев вдруг обращается, преображается в удивительное единение, именуемое хлебом. В Евхаристии тоже происходит нечто подобное: множество верующих христиан делаются — благодаря Евхаристии как вершине всей церковной жизни — единым Телом Христовым. Вкушая Тело Христово, они сами осуществляются как Тело Христово: как Церковь, Главой которой является Сам Господь. Каждый член этого Тела оказывается отныне от другого неотделим — во образ прелагаемого в Тело Христово единого Евхаристического хлеба.

 

Кроме того, еще один символ литургического единения Христа и соборной полноты Его Церкви мы обнаруживаем также и в образе евхаристического смешения вина и воды. Как известно, вино Евхаристии во время приготовления Даров — за Проскомидией — растворяется небольшим количеством воды. В традиционном церковном понимании здесь также заключен очень важный символический смысл. Как пишет священномученик Киприан Карфагенский, «водою означается народ, а вином — Кровь Христова. Смешение в чаше воды с вином показывает союз народа со Христом, верующих с Тем, в Кого веруют. Вода и вино после смешения в чаше Господней так неразрывно и тесно соединяются между собою, что не могут отделяться одно от другого: так точно ничто не может отделить от Христа Церкви, то есть народа, составляющего Церковь, твердо и непоколебимо пребывающего в вере и связанного всегдашнею нераздельною любовью»[130]…

 

Уже в Ветхом Завете мы находим целый ряд прообразов Евхаристии. Какие из них вспоминаются в первую очередь? Это, например, манна в пустыне, которая подавалась Богом евреям. Сам Господь говорит в Беседе о Хлебе Жизни (в 6-ой главе Евангелия от Иоанна) о манне, как о прообразе Евхаристии. Правда, Он оговаривается, что тот хлеб был лишь несовершенным и бледным прообразом и подобием Евхаристической новозаветной полноты, что отцы еврейского народа ели этот хлеб в пустыне и умерли. Да, тот хлеб подавал им физическую крепость, здравие, силу двигаться дальше — в долгом и многотрудном странствии — навстречу обетованной земле. Но тот чудесный хлеб не мог им дать самого главного: он не был способен даровать евреям вечную жизнь. А вот христианин, вкушающий Евхаристический Небесный Хлеб, — не умрет вовек. Разумеется, эти слова Христа отнюдь не означают, что приобщающийся Евхаристии человек не должен будет вообще физически умереть: умрем мы все — праведники ли мы или грешники. Однако смерть, куда более страшная, чем физическая, — смерть духовная — над причастником Святых Христовых Таин уже не будет иметь никакой власти. В связи с этим можно напомнить мысль преподобного Макария Египетского, которая уже приводилась здесь, когда речь шла о Таинстве Елеосвящения: праведники не умирают в подлинном смысле слова, их смерть именуется лишь сном, потому что они непременно воскреснут для жизни в Боге, для жизни во Христе. Смерть, именно как смерть духовная, их уже не коснется. Не мучения в аду, а жизнь в причастности Божественной славе будет дарована тем, кто «со страхом Божиим и верой» приступают к Святым Христовым Тайнам.

 

Обращаясь к прообразам Евхаристии в библейской ветхозаветной истории, мы также можем припомнить и встречу Авраама с загадочным Мелхиседеком, священником Бога Вышнего (14 глава книги Бытия). Хотя мы знаем, что Мелхиседек не принадлежал к богоизбранному еврейскому народу, а, как известно, все языческие народы в те времена покланялись ложным богам, этот человек, происхождение которого нам неведомо, по свидетельству Священного Писания, был именно священником истинного Бога. Мелхиседек, в соответствии с рассказом книги Бытия, вынес Аврааму хлеб и вино, благословил его, а Авраам подал Мелхиседеку десятину. По толкованию апостола Павла, и — вслед за ним — всей святоотеческой традиции, священник Мелхиседек является здесь прообразом Первосвященника Нового Завета — Христа. Апостол Павел говорит, что Христос сделался «Первосвященником навек по чину Мелхиседека» (Евр. 6, 20). Итак, происхождения Мелхиседека мы не знаем, подобно тому, как таинственно и непостижимо рождение Сына Божия; священство Мелхиседека древнее того ветхозаветного священства Моисеева Закона, которому еще только предстояло реализоваться в потомках Авраама; священство Мелхиседека выше ветхозаветного еврейского священства, ибо в лице Авраама перед Мелхиседеком склоняются и все рожденные в будущем от Авраама поколения первосвященников, священников и левитов. Мы видим: и Авраам, и вместе с ним все ветхозаветное священство — смиряются перед Мелхиседеком именно как перед прообразом грядущего Первосвященника Христа. Соответственно, и хлеб и вино, которые Мелхиседек выносит и подает Аврааму, также имеют прообразовательный характер. Они — знамение будущих Евхаристических Даров, Тела и Крови, приносимых Христом: новым, и, одновременно, древнейшим, вовек пребывающим Первосвященником «по чину Мелхиседекову».

 

Чаша вина, которую мы знаем по нашей Евхаристии и которая прелагается в Кровь Христову, Кровь Нового Завета, — это также очень древний и значимый ветхозаветный символ. Прежде всего, в Ветхом Завете чаша вина — это символ Спасения: помните Псалтырь? — «Чашу спасения прииму и имя Господне призову» (Пс. 115, 4). Чаша вина в библейской традиции это также и образ радости, ликования, символ обращенной к Богу благодарности за то благоволение, что Он являет Своим верным. Вспомним, например, слова, с которыми обращается к Богу древний Псалмопевец: «Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена. Так, благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни» (Пс. 22, 5-6). Однако библейский символ чаши вина также имел порой и совсем иное — противоположное — значение. Этот образ напоминал древним евреям и о полученной пророком Иеремией из руки Божией чаше «с вином ярости», из которой он должен был напоить все прогневавшие Бога народы (Иер. 25, 15). Пророк Иезекииль также говорит о «чаше ужаса и опустошения», предназначенной для Самарии (Иез. 23, 33). Кроме того, чаша вина в Библии — это и символ страдания: во все времена красное вино вызывало у людей ассоциацию с цветом крови. И потому, когда Господь спрашивает Своих учеников: «Можете ли пить чашу, которую Я буду пить, или креститься крещением, которым Я крещусь?» (Мф. 20, 22), мы понимаем, что Он говорит о страшной Чаше — о кровавой Чаше Своих крестных страданий и смерти. Тем самым символика чаши вина в Евхаристии имеет двоякое значение: она и образ радости нашего спасительного единения со Христом, и знамение страдания Господа, пролившего Свою Кровь за грех мира.

 

Евангельское учение о Таинстве Евхаристии содержится, прежде всего, в Евангелии от Иоанна, в его 6-ой главе, — в так называемой «беседе о Хлебе Жизни». О беседе этой здесь уже говорилось неоднократно — и потому подробно останавливаться на ней не имеет смысла. Стоит лишь еще раз напомнить важнейшие ее идеи, изложенные Самим Господом так: «Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира… Истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день. Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем» (Ин. 6, 51, 53-56).

 

А вот описания самого момента установления Таинства Евхаристии мы в Евангелии от Иоанна не находим. Правда, и здесь также содержится рассказ о Тайной Вечере, но сами обстоятельства установления Таинства и те слова, которые Господь произносит, завещая Своим ученикам совершать Евхаристию, в Евангелии от Иоанна не отражены. Об этом нам свидетельствуют другие евангелисты — Матфей (Мф. 26, 26-29), Марк (Мк. 14, 22-25) и Лука (Лк. 22, 15-20). Кроме того, мы находим текст установительных слов Таинства Евхаристии в 11-ой главе Первого послания к Коринфянам: «Господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб и, возблагодарив, преломил и сказал: приимите, ядите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое; сие творите в Мое воспоминание. Также и чашу после вечери, и сказал: сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие творите, когда только будете пить, в Мое воспоминание» (1 Кор. 11, 23-25).

 

С евангельским рассказом о Тайной Вечере связан один значимый парадокс, на который обращают внимание многие толкователи Нового Завета: Господь подает ученикам Свои Тело и Кровь еще прежде Собственного Распятия, еще раньше чем была принесена на Голгофе Жертва за грех мира. При этом следует помнить и о том, что по святоотеческому учению мы причащаемся именно прославленной, воскресшей, преодолевшей смерть, вознесшейся на Небеса и воссевшей одесную Отца Плоти Сына Божия. Так, священномученик Игнатий Богоносец свидетельствует о том, что «Евхаристия есть Плоть Спасителя нашего, которая пострадала, но которую Отец воскресил»[131]; а святитель Иоанн Златоуст развивает эту мысль так: «Христос и нам оставил Плоть Свою и с нею же вознесся»[132]. Тем самым мы видим: в день Тайной Вечери Сын Божий еще не умер на Кресте, не воскрес и не вознесся на Небеса, а уже подает апостолам именно Свои прославленные Тело и Кровь. Как же разрешить этот видимый временной парадокс? Действительно, в плане земного, обыденного течения времени последовательность событий Евангельской истории здесь явно нарушена. И тем не менее, подлинная логика и истинная последовательность событий сохранена здесь в ином плане — в надмирности Божественной вечности, в плане Домостроительства нашего Спасения. Еще прежде сотворения мира Бог уже знает о том, что первый человек падет грехом, и заранее приуготовляет — решением на Своем Предвечном Троическом Совете — действенное лекарство для его исцеления: Воплощение и Жертвенную смерть Сына Божия ради искупления еще не совершившегося греха Адама. Итак, Агнец Божий приуготовлен в недрах Пресвятой Троицы и предназначен к заколению прежде сотворения мира. Об этом пишет в своем Первом Послании апостол Петр: «не тленным серебром или золотом искуплены вы от суетной жизни, преданной вам от отцов, но драгоценною Кровию Христа, как непорочного и чистого Агнца, предназначенного еще прежде создания мира, но явившегося в последние времена для вас» (1 Петр. 1, 18-20). Именно этот надвременный характер Литургии и даровал возможность апостолам приобщиться прославленных Тела и Крови Христовых, вступить в скорбь Голгофы, радость Воскресения и на высоту Елеонской горы — еще прежде взятия под стражу их Господа. Именно этот надвременный характер Евхаристии сделал возможным таинственное Преложение Хлеба и Вина в те же самые Тело и Кровь Иисуса, которые они видели сейчас перед собой за пасхальным столом — как человеческий лик вкушавшего вместе с ними за праздничной трапезой Сына Божия. Именно это позволяет святителю Иоанну Златоусту произнести страшные и даже пугающие слова: Христос на Тайной Вечере «пил Сам Собственную Кровь»[133]. Мы видим: по мысли Златоуста, за Тайной Вечерей Господь принимает в Себя хлеб и вино, приводит их в единение с Собой и тем самым прелагает их в Евхаристические Дары — в Собственные Тело и Кровь, а затем уже подает от совершившейся Его чудотворной силой Евхаристии — от преломленного Им хлеба и испитого Им вина (уже преложившихся, ставших Его Телом и Кровью) — Своим Ученикам.

 

Есть еще один вопрос, связанный с темой Таинства Евхаристии, которым довольно часто задаются Святые Отцы: а причастился ли за Тайной Вечерей Иуда? Церковная традиция предлагает здесь — с теми или иными вариациями — два основных, причем взаимоисключающих, ответа. Одни Святые Отцы считают, что Иуда причастился, другие, что нет. И в том, и в другом случае Святые Отцы предлагают в пользу одной из этих точек зрения весьма обстоятельные доводы.

 

Так, например, преподобный Ефрем Сирин считает, что Иуда причаститься никак не мог, что Господь Сам сознательно не позволил Иуде приобщиться Святых Таин и потому подал ему за Тайной Вечерей хлеб отнюдь не как Свое истинное Тело, но лишь как символ близящегося умерщвления Тела Христова на Кресте. «Ибо, — как пишет преподобный Ефрем, — тому, кто предавал Его (Христа) на смерть, неприлично было посредством хлеба принять в себя Того, Кто спасает от смерти»[134].

 

Святые Отцы, отрицающие возможность причащения Иуды, также исходят и еще из одной, очень простой и психологически легко объяснимой идеи: в Сионской горнице была совершена самая первая Евхаристия, и разве мог бы Господь допустить, чтобы уже тогда ее величие оказалось принижено недостойным причащением Иуды?

 

А вот в творениях преподобных Варсонуфия и Иоанна содержится совсем другой ответ на вопрос о причащении Иуды: «Бог допустил Иуду причаститься Тайной Вечери, дабы показать великое Свое человеколюбие и то, что Он до последнего издыхания терпит человеку, желая ему покаяться «и живу быти» (Иез. 33, 11). Почему Господь и ноги умыл ему, и допустил причаститься Таинств, чтобы отнять всякое оправдание, как от него, так и от тех, которые всегда говорили бы, что если бы Господь допустил его насладиться Таинств Своих, то он не погиб бы; но Иуда сам подверг себя осуждению, и на нем исполнилось то, что говорит Апостол: аще ли же неверный отлучается, да разлучится (1 Кор. 7, 15). Это же относится и к не кающимся грешникам»[135]. Мы видим, что у преподобных Варсонуфия и Иоанна присутствуют два основных довода в пользу необходимости причащения Иуды за Тайной Вечерей. Во-первых, Господь, конечно же, знает заранее, что Иуда предаст Его, — вне зависимости от того причастится он Тела и Крови Христовых или не причастится; и тем не менее Господь дает Иуде — равно как и всякому другому христианину, плох он или хорош, — все возможности для его Спасения: в том числе Христос даже попускает Иуде приобщиться евхаристических Тела и Крови. Тем самым Бог позволяет реализоваться человеческой свободе — страшной свободе выбора между вечной жизнью во Христе и вечной адской мукой. Итак, именно ради того, чтобы, с одной стороны, дать Иуде все возможности для Спасения — в том числе, даже даруя ему право вкусить Свои Тело и Кровь, а с другой — чтобы позволить реализоваться богоборческой свободе воли предателя, Христос позволяет Иуде причаститься. При этом, причащаясь Тела и Крови Христовых недостойно, Иуда приобщается их «в суд и во осуждение». Во-вторых, Христос позволяет Иуде причаститься еще и ради того, чтобы не дать лишнего аргумента в защиту этого предателя-апостола его будущим «адвокатам». Наверняка нашлись бы те, кто стремясь оправдать отступничество Иуды и узнав, что Христос не позволил ему причаститься Своих Тела и Крови, сказали бы: «возможно, Иуда предал Христа именно потому, что Христос не дал ему причаститься Святых Тайн. А если бы он причастился, то наверняка просветился бы Божественным светом, одумался бы, покаялся бы в своем злом намерении перед Христом и не предал бы Господа». И со слов этих «адвокатов» получилось бы, что вина за преступление Иуды лежит не столько на нем, сколько на лишившем его Причастия Христе. Что же касается адвокатов Иуды, то, например, в ХХ столетии их было очень и очень много: они находились и в литературе (Леонид Андреев и его повесть «Иуда Искариот и другие»), и в музыкальной культуре (Эндрю Ллойд-Уэббер и его рок-опера «Иисус Христос суперзвезда»), и в кино (Мартин Скорсезе и его фильм «Последнее искушение Христа»), и даже в русской религиозной философии (отец Сергий Булгаков и его книга «Иуда Искариот Апостол-Предатель»). Во всех этих произведениях Иуда — куда более привлекательная, «симпатичная», чем в Евангелии, личность. В трактовке некоторых из них он даже является самым настоящим мучеником, искренне любящим Христа, верующим в Него и все же сознательно идущим на Его предательство. Целью Иуды якобы было то, чтобы через его, приведшее Христа на Крест предательство, все человечество достигло бы Спасения. При этом Иуда оказывается добровольно обрекшим себя на адские страдания мучеником, ценой собственной физической и духовной гибели помогающим Христу в Спасении человека. Идея же о том, что Иуда предал Христа лишь потому, что, в соответствии с евангельским рассказом, он попросту был сребролюбцем, всем этим «адвокатам» Искариота кажется или не слишком убедительной, или недостаточно возвышенной. В самой теме предательства Иуды они упорно ищут какой-то романтики, поэтики высоких страстей и чувств. Но давайте с вами вспомним: апостол Иоанн Богослов говорит о причине падения Иуды очень просто и даже «прозаично»: Иуда «был вор» (Ин. 12, 6). Да, некогда он был избран Господом в число апостолов именно потому, что на тот момент оказался этого достоин, действительно являясь одним из двенадцати лучших людей Палестины. Да, некогда он совершал, по дару благодати, вместе с другими учениками Спасителя, многочисленные чудеса исцелений, изгонял из людей бесов. Но ныне он пал, и теперь, после недостойного причащения Святых Христовых Тайн, в него самого, прежде изгонявшего бесов из других, властно и непреодолимо вошел сатана (см. Ин. 13, 27)…

 

Мы понимаем: Святые Дары должны, напротив, оградить нас от власти и силы бесов; и то, что происходит с Иудой, в которого входит сатана именно после его приобщения Телу и Крови Христовым, является прямым следствием его недостойного причащения, совершается в полном соответствии с уже приведенными ранее словами апостола Павла: «кто будет есть хлеб сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней» (1 Кор. 11, 27). Святые Отцы непрестанно говорят о Евхаристии как о надежной защите от воздействия диавола — для участвующих в ней христиан. Так, священномученик Киприан Карфагенский рассуждает о Причастии как о неких духовных «доспехах», в которые облачается христианин, выходя на бой с сатаной: «нельзя оставить без защиты тех, кого мы… увещеваем к сражению; их нужно оградить покровом Тела и Крови Христовой; и, как Евхаристия для приемлющих ее служит защитою, нужно вооружить (их) забралом Божественного насыщения»[136].

 

Но давайте все же еще раз вернемся к теме недостойного Приобщения Святым Дарам, — проблеме, затронутой немного ранее — в связи с предполагаемым Причащением Иуды во время Тайной Вечери. Эта тема в церковном сознании оказалась неразрывно связана и с другой важной проблемой — с вопросом о возможности совершения Таинств недостойными священниками. Вспомним по этому поводу одно из церковных суждений. Так, по мысли святого Николая Кавасилы, Божественная благодать в Таинстве Евхаристии, в Святых Дарах, действует «двояким образом: один способ ее — так как Они ею освящаются (то есть, то как благодать действует на Дары, освящая Их — П. М.); другой (способ) — так, как через Них (через Дары) она (благодать) освящает нас. Первому способу действия благодати в Дарах (то есть освящению благодатью Божией самих Даров — П. М.) никакие человеческие беззакония не могут препятствовать, но так как освящение Их не есть дело добродетели человеческой, то и человеческие неправды нисколько не могут ему препятствовать. Но второй (способ действия благодати в Дарах — то, как Они освящают нас — П. М.) требует и нашего старания, а потому и встречает препятствие в нашем нерадении. Ибо благодать освящает нас через Дары, (только) если найдет нас способными к освящению; если же встретит нас неприготовленными, то и не принесет никакой пользы, и даже причинит бесчисленный вред»[137]. Таким образом, по мысли святого Николая Кавасилы, Литургия совершается во всей полноте даже рукой иерея, который лично недостоин принять участие в этом священнодействии; его грехи не могут воспрепятствовать благодати Божией совершать Евхаристию. Но самому священнику это Таинство послужит в суд и во осуждение. То же происходит и с недостойно причащающимися мирянами, которым это Таинство также может принести отнюдь не духовную пользу, а — напротив — «бесчисленный вред»…

 

Зададимся еще одним важным вопросом: а как часто следует причащаться православному христианину? Вот как отвечают на этот вопрос преподобный Никодим Святогорец и святитель Макарий Коринфский: «Ах, братья мои, если бы мы хотя бы один раз видели мысленными очами нашей души, каких высоких и каких великих благ мы лишаемся, не причащаясь непрестанно, тогда, конечно, мы приложили бы все свои силы, чтобы подготавливаться и причащаться, если бы была возможность, каждый день»[138]. В то же время при чрезмерно частом причащении существует и одна опасность: привыкание к Святыне, когда Причастие становится для нас пусть и доброй, но все же «привычкой», когда — по человеческой слабости и черствости — в нашей душе начинает теряться ощущение вечной новизны этого Литургического Чуда. Итак, причащаться следует как можно чаще, но не настолько часто, чтобы само Причастие сделалось для нас привычным, обыденным. Для всякого христианина периодичность его участия в Таинстве Евхаристии должна определяться индивидуально — по совету с духовником, и в соответствии с полученным на то его благословением.

 

Увы, зачастую мы не только не привыкаем к Причастию, но, напротив, почти что забываем о его существовании. В Церкви эта проблема, эта беда существует издревле. Порой приходится слышать, что традиция редкого причащения возникла лишь совсем недавно — в Российской империи, а что до этого христиане и на Руси, и в Византии причащались очень часто. Но еще святитель Иоанн Златоуст на рубеже IV-V веков был вынужден обличать в храмовых проповедях тех христиан, что приобщались Тела и Крови Христовых всего лишь раз в год — Великим постом: «Приступая к Причащению через год, неужели ты думаешь, что сорока дней тебе достаточно для очищения твоих грехов за все время? А потом, по прошествии недели, опять предашься прежнему?… И думаешь умилостивить Бога?… Ты шутишь, человек! Говорю это не с тем, чтобы запретить вам приступать однажды в год, но более желая, чтобы вы непрестанно приступали к Святым Тайнам»[139]…

 

Только в Евхаристии христианин обретает и получает подлинную и вечную жизнь: жизнь в Боге, жизнь во Христе. В древней Анафоре (Евхаристическом каноне, центральной молитве богослужения Литургии) Серапиона Тмуитского (IV век) мы находим такое обращение к Богу: «Сделай нас живыми людьми, даруй нам Духа Святого»[140]. Именно дарование Духа Святого, осуществляемое в Церковных Таинствах, причем в первую очередь — в подающем нам всю возможную полноту Божественных даров Таинстве Евхаристии, — есть залог вечной жизни христианина. Тот же человек, который пребывает вне Бога и Церкви, вне Евхаристического Приобщения, может лишь внешне казаться живым, существуя биологически, но будучи на самом деле духовно мертв, не имея в себе залога вечной жизни в Боге. Как раз поэтому многие древние Отцы Церкви, основываясь на словах Спасителя «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день» (Ин. 6, 54), и понимали Евхаристию именно как залог грядущего воскресения христиан. Конечно же, эти слова Спасителя отнюдь не означают, что воскреснут одни лишь праведники: в Судный День воскреснут и грешники. Просто тогда будут явлены два различных образа воскресения: образ воскресения во Христе — для жизни в Небесном Царстве, в Горнем Иерусалиме, и образ воскресения в вечную духовную смерть — для адских мучений. Господь — в приведенных ранее словах из Беседы о Хлебе Жизни — выражает простую и ясную мысль, как бы говоря: Я воскрешу в последний день именно в образе Своей славы всех праведников и дарую им вечную жизнь, потому что они обрели залог этой славы еще на земле — восприняв Меня в Таинстве Евхаристии и уже тогда сделавшись не только Моим образом, иконой, но и Моей Плотью и Кровью. К этой евангельской мысли, — мысли о будущем воскресении причастников Евхаристии в грядущем нетлении обожения, в образе славы Христовой — очень любят возвращаться древние Святые Отцы. Так, священномученик Ириней Лионский пишет: «Питаемые от Евхаристии тела наши, погребенные в земле и разложившиеся в ней, в свое время восстанут, так как Слово Божие тленному даром дает нетление»[141].

 

Некий отблеск этого образа грядущей славы всеобщего воскресения христиан мы можем отчасти наблюдать и сегодня — в наших церквах, в храмовых иконостасах. Церковный иконостас являет нам одновременно и свое евхаристическое, и свое эсхатологическое (то есть связанное с догматическим учением о конечной судьбе мира и человека) измерение, ибо приоткрывает нам образ той благодатной Богопричастности, которой сподобились христианские святые, живя Христом, живя в Церкви, приобщаясь Тела и Крови Господних, и одновременно дает видение той будущей славы, в которой эти святые будут воскрешены в Судный день. Зачастую нам приходится слышать досадливые вздохи некоторых «либеральных» христиан, страдающих из-за того, что за иконостасом им не видно происходящего в алтаре. Но на самом деле иконостас — это отнюдь не стена, не средостение между духовенством и прихожанами, а наоборот — явленная нам связь между горним и дольним миром, между Церковью небесной, торжествующей, и Церковью земной, странствующей по пути ко Спасению. Иконостас — это не загородка, за которую нас загоняют, отделяя от алтаря. Иконостас — это множество распахнутых в Небо окон, где каждая икона открывает нам новый прекрасный вид чаемого Горнего Иерусалима.

 

Через икону мы вступаем в общение с той личностью (говоря богословским языком, с той ипостасью), которая на ней изображена. Икона не претендует на внешнюю, «материальную» фотографическую точность, и в то же время она — точнейшее изображение духовного состояния изображенного на ней святого: как состояния личности, преображенной Божественной благодатью. Но ведь именно Литургия как раз и явилась для этого святого важнейшим залогом, причиной и самим путем его преображения, — преображения, к которому должны быть устремлены и мы все, взирающие на икону и видящие отображенные на ней плоды Евхаристического Чуда.

 

Итак, мы видим: «литургичность», «евхаристичность» иконы выражается в том, что мы зрим изображенного на ней святого именно таким, каким он духовно стал благодаря Литургии, благодаря Причащению Телу и Крови Христовым. Икона — данное нам живое свидетельство об осуществимости преложения человека во образ Христов — через соединение со Христом в Таинстве Евхаристии. Именно поэтому иконостас есть не только наша связь с Небом, благодаря которой мы можем войти в общение со святыми, вступить с ними в молитвенный диалог, но и данный нам образец для подражания. Ведь икона изображает то состояние обожения, которого достиг святой через его причащение Христовых Таин и к которому, уподобляясь славе святых, приобщаясь вслед за ними Телу и Крови Христовым, призваны стремиться и все мы, православные христиане.

 

Что же это означает на самом деле: соединиться со Христом в Евхаристии? Конечно, через Евхаристию мы не можем непосредственно причаститься Божественной природе Господа: ведь, по свидетельству святителя Кирилла Александрийского, «природа Божества (в Евхаристии) не вкушается»[142]. Божественная природа для тварных существ всегда остается непричастна. И в то же время именно через Евхаристию, вкушая человеческую Плоть и Кровь Христа, мы можем подлинно достичь обожения: как нашего личного телесного единения с Сыном Божиим, со Христом, и как причастности полноте Его Божественных энергий, благодати. Святые Отцы говорят нам о том, что в Евхаристии мы спасительным для нас образом, причащаемся обоженных и прославленных Тела и Крови Господа, приобщаемся человеческого естества воплотившегося Сына Божия, Второго Лица Пресвятой Троицы, но человеческого естества именно пронизанного Божеством — как Его энергиями. Он — ставший человеком Животворящий Бог, Чья человеческая природа навеки соединилась в Его Лице, Ипостаси с природой Божественной, и именно поэтому воспринятое Им в Воплощении Тело, ставшее собственной Плотью Самой Жизни и пронизанное силой Его благодати, действенности — Божественными энергиями, дарует эту Божественную жизнь и Его причастникам. Как пишет святитель Кирилл Александрийский, Христос в Евхаристии обещает нам «благословение, состоящее в принятии Святой Плоти и Крови, возводящих человека к полному нетлению… Святое Тело Христа животворит тех, в ком оно будет, и укрепляет к бессмертию, соединяясь с нашими телами, ибо (здесь) разумеется (подразумевается) Тело не другого кого, но Самой Жизни по природе, имеющее в себе всю силу соединенного с ним Слова и как бы наделенное Его свойством, а вернее уже и исполненное Его действенности, посредством которой все оживотворяется и сохраняяется в бытии… Посему …да приступаем к Божественной и небесной благодати и да восходим к святому принятию Христа. Таким-то именно образом мы… и, став общниками Божественной природы (2 Петр. 1, 4), взойдем к жизни и нетлению»[143]. Вкушая Тела Господня, соединенного в Его Ипостаси, Личности с Божеством и приобщаясь Его Божественных энергий, в которых всецело присутствует Бог, мы как бы отчасти даже «соприкасаемся» во Христе и с Его Божественным естеством, и в то же время по-прежнему остаемся непричастны этой неприступной Божественной сущности.

 

Но можем ли мы постичь ту благодатную перемену, что происходит с христианином, причащающимся Святых Таин?

 

Святые Отцы дают свой ответ на этот вопрос — ответ очень неожиданный, страшный, ко многому нас обязывающий. По их мысли, Евхаристия прелагает нас, наши тела в себя саму.

 

Мы знаем, что всякая пища, которую мы принимаем в наш организм, сама становится этим организмом — физически его достраивая, восполняя в нем все недостающее. Мы перевариваем эту пищу, и она частично выводится из нашего организма, а все необходимое для нас усваивается и становится нашим телом. С Евхаристией же все происходит не так: она вся без остатка, во всей своей полноте соединяется с нашей телесной природой. Как говорит Златоуст, Евхаристия «не как обыкновенная пища идет своим путем, — нет, не думай так. Но как, если бы ты, бросив в огонь воск, ничего не утратил бы, и ничего не имел бы в остатке, так и здесь представляй, что Таинство соединяется с сущностью нашего тела»[144].

 

Более того: по мысли Святых Отцов, не Евхаристия становится нами, а мы становимся ею. Не Тело Христово после Причастия становится нашим телом, а наши тела прелагаются в Тело Христово. Святые Отцы в своих писаниях свидетельствуют об этом неоднократно. Так, святитель Григорий Нисский учит: «Как малое количество закваски смешивается, по слову апостола, со всем тестом, так и возведенное Богом к бессмертию Тело Его, войдя в наше тело, изменяет его и всецело претворяет в Свою Собственную сущность»[145]. О том же говорит и святой Николай Кавасила: «В Причащении Господь всецело изменяет получившего Таинство и преобразует в Собственное свойство; и персть (то есть наше тело — П. М.), приняв царский вид, бывает уже не перстью, но Телом Царя, блаженнее чего нельзя и измыслить. Поэтому Евхаристия и последнее (в смысле — самое совершенное — П. М.) Таинство, так что нельзя простираться далее, нельзя и приложить большего. После Евхаристии нет уже ничего такого, к чему нам надо еще стремиться»[146].

 

Этот образ нашего преложения в Евхаристию Святые Отцы пытаются проиллюстрировать различными житейскими, даже «бытовыми», примерами. Конечно же, примеры эти несовершенны и лишь в малой степени отражают то, что происходит с нами в Таинстве Причащения, — но все равно и они помогают нам хоть немного понять и постичь ту благодатную перемену, что совершается с нами за Литургией. Тот же святой Николай Кавасила пишет: «Церковь указуется (Евхаристическими) Тайнами… Для Церкви они — истинная пища и питие; и причащаясь их, она не превращает их в человеческое тело, как какую-нибудь другую пищу, но сама превращается в них. Так железо, сообщившись с огнем, само становится огнем, а не огонь делает железом»[147]. Мы понимаем: если железо раскалить в огне, оно само становится огневидным — оно обжигает, как огонь; оно приобретает красноватый оттенок пламени; раскалившись, оно делается жидким, текучим и в этом также уподобляется неустойчивым, колеблющимся, пляшущим огненным языкам. Железо не уподобляет себе огненную стихию, а само приобретает свойства огня. Подобное же совершает с нами в Евхаристии и огонь обоженного, прославленного Тела Христова, претворяя нашу плоть — перстную, в чем-то подобную грубому и тяжеловесному железу — в Собственное благодатное огненное достоинство. И тогда все мы — благодаря Евхаристии — сами делаемся огневидными, пожигая обитающий в нас грех.

 

А что же происходит в момент преложения Даров с хлебом и вином, с их материальной, тварной природой? Существуют два основные понятия, выражающие совершающуюся в Таинстве Евхаристии с хлебом и вином перемену: «пресуществление» и «преложение». При всем внешнем сходстве этих двух понятий в них может вкладываться несколько отличное друг от друга содержание и потому они зачастую используются разными богословами для выражения двух различных — даже противоположных — идей. Дело в том, что в святоотеческом богословии нет единства суждения о том, какова же дальнейшая — после схождения на Дары Святого Духа — судьба евхаристических хлеба и вина.

 

Некоторые богословы говорят о том, что хлеб и вино пресуществляются в Тело и Кровь Христовы — то есть меняют свою сущность, перестают быть хлебом и вином в подлинном смысле этого слова, сохраняя лишь внешние, вторичные признаки бывших евхаристических веществ. Они только кажутся нам хлебом и вином, но на самом деле являются уже только Телом и Кровью Христа. Эта точка зрения полностью возобладала на католическом христианском Западе (именно она в конечном итоге оказалась принята в качестве официального учения католической церкви), хотя была также очень распространена и среди Святых Отцов Православного Востока: так думали, например святители Кирилл Иерусалимский, Кирилл Александрийский, Амвросий Медиоланский, блаженный Августин. Как словесно формулирует это мнение блаженный Августин, после пресуществления Даров в Евхаристии присутствует «видимое вещество и невидимое существо», причем «одно зрится, а другое постигается умом»[148]. Эту же идею высказывает и святитель Кирилл Иерусалимский: в Евхаристии «видимый хлеб не есть хлеб, хотя вкусом чувствуется, но Тело Христово; и видимое вино не есть вино, но Кровь Христова»[149].

 

Также на Православном Востоке существует и иная, вторая точка зрения относительно судьбы хлеба и вина в Евхаристических Дарах, более соответствующая понятию «преложение» (при этом следует заметить, что оба используемые в богословии Евхаристии понятия — «преложение» и «пресуществление» — все же являются взаимозаменяемыми). Здесь происходящая в Евхаристии перемена мыслится уже как мистическое соединение сущностей хлеба и вина с сущностями Тела и Крови Христовых. Причем это не означает, что в Евхаристической Чаше Тело и Кровь, хлеб и вино каким-либо образом сосуществуют и присутствуют отдельно, обособленно друг от друга. Это — Тело и в то же время хлеб; это — Кровь и в то же время вино. Хлеб и вино как бы включаются в Тело и Кровь Христовы, усваиваются Его реальной и земной Плоти, принимаются Господом в Его Ипостась, тем самым, умножая Его человеческую природу, и в то же время, не переставая быть хлебом и вином. Подобное мнение приписывается некоторыми современными исследователями таким Отцам как, например, священномученик Ириней Лионский, блаженный Феодорит Кирский, святитель Евтихий Константинопольский, преподобный Иоанн Дамаскин, а возможно также и святитель Иоанн Златоуст (если признать подлинность известного «Письма к Кесарию монаху»; следует заметить, что в основном корпусе творений Златоуста нет ясных свидетельств ни в пользу одной, ни в пользу другой теории). Вот что пишет блаженный Феодорит Кирский: «и после освящения таинственные символы (хлеб и вино — П. М.) не выходят из собственной природы, так как остаются в первоначальной сущности и пребывают и образом, и видом, и осязанием такими же, какими были; но То, Чем они стали, познается умом и созерцается верой и получает поклонение — так как и есть Само То, что созерцается верой ( то есть Тело и Кровь Христовы — П. М.)»[150]. Как учит святитель Евтихий Константинопольский (VI век), Христос за тайной Вечерей «таинственно заклал Самого Себя, когда после вечери Собственными руками взявши хлеб, благодарив, показал и преломил, соединив Самого Себя с этим вместообразом (то есть хлебом — П. М.)»[151].

 

Таковы две точки зрения по вопросу о судьбе хлеба и вина в Таинстве Евхаристии. Церковь не вынесла здесь своего окончательного соборного суждения (хотя следует заметить, что большинство древних Святых Отцов все же склоняется к первому — магистральному в христианском богословии — взгляду).

 

Еще один важный богословский вопрос, связанный с Таинством Евхаристии: кем и кому приносится Евхаристическая Жертва? Нам, находящимся в храме за Литургией, зачастую может показаться, что Жертву здесь приносит сам предстоящий у престола священник. Но помните? — мы уже выяснили раньше, что совершителем каждого Таинства является Сам Бог, Господь Иисус Христос, а священник только Ему сослужит, — верно это и в отношении Евхаристии.

 

Итак, Евхаристическую Жертву приносит Сын Божий. Но кому Он ее приносит? И что Он приносит в этой Жертве? Эти вопросы издавна обсуждались в Христианской Церкви. Святитель Григорий Богослов говорит о том, что Христос на Голгофе (а значит и в Жертве Евхаристической, единой с Голгофской) «Сам Себя приносит Богу»[152].

 

Нужно заметить: в древней святоотеческой богословской традиции можно обнаружить мнение, что Евхаристическая Жертва приносится Христом одному Богу Отцу. Эта мысль нашла свое отражение и в хорошо известном «Каноне ко Святому Причащению», в его 9-ой песни: «Христос есть, вкусите и видите: Господь нас ради, по нам бо древле бывый, единою Себе принес, яко приношение Отцу Своему, присно закалается, освящаяй причащающияся».

 

Однако позднейшая церковная вероучительная традиция на Константинопольских Поместных соборах 1156-1157 годов (тогда в разработку этого учения внес огромный вклад замечательный богослов епископ Николай Мефонский) дала свое более точное догматическое определение по этому вопросу: Евхаристическая Жертва приносится всей Пресвятой Троице. Вот как сформулировал это учение, принятое Собором 1156 года, блаженный митрополит Киевский Константин: «Животворящая Жертва, как первоначально, когда она была совершена Спасителем Христом, так и после и доныне принесена и приносится не только одному Безначальному Отцу Единородного, но и Самому Вочеловечшемуся Слову: точно также не лишен этой богоприличной чести и Дух Святой. Приношение же Таин произошло и происходит повсеместно Единому Триипостасному Божеству»[153].

 

Константинопольские Поместные соборы подтвердили, что Евхаристия — это бескровная, однако действительная Жертва, единая с принесенной Христом на Голгофе, и постановили, что в Евхаристии Богочеловек Иисус Христос является одновременно и Первосвященником, приносящим в жертву Свое человеческое естество всей Пресвятой Троице, и Жертвой, и даже (как одно из Божественных Лиц, как Сын Божий) принимающим эту Жертву. Тем самым Константинопольские соборы парадоксальным образом утверждают: Христос приносит Голгофскую и Евхаристическую Жертву в том числе и Себе Самому, совершая ее по Своему человечеству, и принимая ее по Своему Божеству. Это учение соответствует известным словам древней евхаристической тайной молитвы, и поныне читаемой в наших храмах (за Литургией святого Иоанна Златоуста, перед «Херувимской»): «Ты бо еси Приносяй и Приносимый, Приемляй и Раздаваемый, Христе Боже наш…». Ту же богословскую идею мы находим и у многих древних Святых Отцов. Так, святитель Кирилл Александрийский, великий Отец V века, пишет: «Будем пить Кровь Его святую во очищение наших прегрешений и для участия в воскресении в Нем, веруя при этом, что Он сам Священник и Жертва, Сам Приносящий и Приносимый, и Приемлющий и Раздаваемый, не разделяя на два лица божественное и нераздельное и неслиянное соединение Единого из Всечестной Троицы»[154]. Эта же мысль очень поэтично излагается и в древнем Слове на праздник Сретения, приписываемом святителю Кириллу Иерусалимскому: «Младенца вижу, приносящего законную Жертву на земле, но Его же вижу принимающим жертвы от всех на небесах. Вижу Его сидящим на херувимском престоле, как Царя престололепно, вижу Приносимого и Очищаемого, вижу Самого все освящающего и очищающего. Сам Он — Дары, Сам — Архиерей, Сам — Жертвенник, Сам — Очистилище. Сам — Приносящий, Сам и Приносимый как Жертва за мир. Сам — Огонь Сущий, Сам — Всесожжение, Сам — Древо Жизни и Познания, Сам — Меч Духа, Сам — Пастырь, Сам — Агнец, Сам — Жрец, Сам — Закон, Сам же и Исполняющий этот Закон»[155].

 

Еще один вопрос, которым задаются Святые Отцы, — это вопрос о судьбах Евхаристической Жертвы в жизни Будущего века. Прекратится ли ее приношение, совершение Литургии после Второго Пришествия Христова?

 

Да, в грядущей реальности Нового Неба и Новой Земли той прежней, храмовой Литургии — богослужения Литургии, в котором мы с вами ныне участвуем, — уже не будет. Но это не значит, что исчезнет, упразднится само Евхаристическое Приобщение. Напротив, степень нашего единения, общения со Христом в жизни Будущего века возрастет и увеличится еще более, чем это даруется православным христианам теперь. В День Суда Тело Господне, прежде зримое только как вкушаемый причастниками Хлеб Евхаристии, явственно откроется миру уже во всей славе Своего обожения. Как пишет святой Николай Кавасила, «сей самый хлеб, сие самое Тело… явится тогда на облаках перед очами всех, и подобно молнии, в одно мгновение времени на востоке и западе, покажет Свою красоту»[156].

 

В этом смысле Евхаристия вечна, и Причащение Плоти и Крови Христовым тоже окажется вечным. Конечно же, в Небесном Иерусалиме уже не будет дискосов, потиров, самого чинопоследования Литургии. А вот сущность Евхаристического Таинства и в Горнем Иерусалиме сохранится во всей полноте. Об этом свидетельствует преподобный Ефрем Сирин: «Наше Жертвоприношение Евхаристии не прекратится и в самом Втором Пришествии, но само это Пришествие заставит оное (то есть это Таинство — П. М.) даже изобиловать более, чем есть теперь»[157]. Преподобный Симеон Новый Богослов также пишет о том, что в Горнем Иерусалиме спасенные смогут «чисто наслаждаться вечно чистейшей Жертвой в Боге Отце и Единосущном Духе… больше чего нет ничего в Царстве Небесном»[158].

 

Мы с вами понимаем: после Второго Пришествия должен будет переменится сам способ приобщения Христу, осуществляемого уже не в «рукотворенных храмах», не с помощью веществ и предметов видимого нам мира. Ведь в жизни Будущего Века у христиан появится иное святилище, иной Храм, чем те церкви, в которые мы приходим сегодня. По свидетельству святого Иоанна Богослова, в Небесном Иерусалиме Сам Господь — Агнец, искупивший Своей Кровью мир — будет одновременно и Первосвященником, и Храмом, в Котором будет приобщаться Христу вся полнота Его верных: «Храма же я не видел в нем (в Небесном Иерусалиме — П. М.), ибо Господь Бог Вседержитель — храм его, и Агнец» (Откр. 21, 22).

 

http://churchtoday.ru/biblioteka/hristianstvo/vedenie-v-liturgicheskoe-predanie/vedenie-v-liturgicheskoe-predanie-tainstva-pravoslavnoi-cerkvi/duhovnyi-smysl-tainstva-evharisti.html

[Лариса Larissa 329]

И все-таки остается вопрос, можно ли часто причащаться и не исповедоваться каждый раз перед причастием?

Из статьи (пост 1) привожу цитату, и понимаю ответ, как ДА, МОЖНО. Однако практика в церквях у нас другая.

 

Поэтому в древней Церкви вообще не было такого, чтобы человек пришел на Литургию, отстоял службу и не причастился. Не допускались к Чаше только оглашенные и кающиеся, которые стояли в притворе, но они и уходили раньше, чем начиналось само Причащение. А члены общины участвовали в Таинстве, причем у каждой общины был свой внутренний ритм, единый для ее членов. Например, в Кесарии Каппадокийской в IV веке приступали к Таинству четыре раза в неделю.

[Апрель 9 365]

Спаси Бог, Лариса, что затронули эту тему.

Конечно если вернуться к древней церкви, то посреди храма нужно поставить столы с яствами и за ними после трапезы и причащаться. Представьте, если взрослый человек будет вести себя как младенец, то всем станет понятно, что он безумен. Церковь из младенчества, постепенно возрастала и в ней устанавливались Святым Духом и духовной мудростью святых те, исполненные глубокого духовного смысла, правила, которые мы сегодня наследуем.Возрастание в смыслах спасения и воссоединения с Богом легло в основу правил подготовки и участия в таинствах. Конечно можно сделать как у католиков, у них Папа благословил, всего, один час поста перед причастием.Посидел, поел, выпил, посмеялся, по расслаблялся всеми возможными способами, а потом иди на мессу, пока идешь, пока служба уже и час прошел и можешь причаститься-О УЖАС!!! Неужели мы хотим, чтобы с нами стало то же, что с католиками сегодня?Ведь все руки моют прежде чем сесть за трапезу, как же-гигиена, а душу омыть покаянием перед встречей со Христом нам не хочется.Думается все дело в том, что нет у нас этого , самого покаяния, иначе этот вопрос даже бы не стоял, совесть бы не позволила причащаться без исповеди. Вообще, без покаяния и причащаться то нельзя. А что касается митрополита Иллариона, сожалею, что не могу критиковать его мнение, субординация не позволяет, но, лично я, с ним во многом не согласен.

[Баранова Екатерина 77]

А вы не боитесь, что частая исповедь может стать формализмом? Ну вот, например, человек причащается 2 раза за неделю. Он исповедовался, за 3 дня не совершил грехов, которые его отлучали бы от Церкви. В чем каяться-то?

 

Да, и еще... Практика исповеди перед каждым Причащением - она только в РПЦ. И она раньше не была таковой. Это были разные Таинства, не соединенные строго между собой временной последовательностью.

Так получается, что практика других поместных Церквей - неправильная?

[Апрель 9 365]

Кроме греха, ни чего не боюсь.

Нет такого человека, который прожил бы день и не согрешил, не видение своих грехов не означает их отсутствие.

Формализм будет тогда, когда нет покаяния.

Да, таинства отдельные, но они и не смешиваются, но духовно точно дополняют друг друга.

Вопрос исповеди и причастия в компетенции духовника или настоятеля.

"Практика" РПЦ, духовно, более полезна и оправдана, чем другие.

[Елена г.Тула 692]

Правда о практике частого причащения. Часть 1

В последнее время возникла дискуссия о практике частого причащения. Одни участники дискуссии считают частое причащение чем-то не только допустимым, но и тем, к чему в меру своего духовного роста должен стремиться каждый сознательный христианин.

Другие же говорят, что мирянам и обычным монахам причащаться чаще одного раза в месяц запрещено, что желание причащаться каждую неделю – это обновленчество и даже что частое причащение мирян и монахов – это «от лукавого» и есть признак «духовной прелести». Авторы пытаются убедить – впервые во всей христианской истории, – что не недостойное приступание к таинству причащения тела и крови Христовой, а просто частота приступания сама по себе является «прелестью» и исходит «от лукавого».

Есть две причины, по которым можно было бы не встревать в эту дискуссию.

Во-первых, количество мирян, причащающихся часто, очень невелико, и люди это все воцерковленные и имеющие регулярное духовное руководство. Они могут и сами либо с помощью духовника дать справедливую и трезвую оценку перечисленным утверждениям.

А во-вторых, на вопрос о частоте причащения уже был дан исчерпывающий ответ в статье священника Даниила Сысоева «О частом причащении святых Христовых таин», да и другие авторитетные пастыри определенно высказались по данной теме. Так, архимандрит Рафаил (Карелин) в своей последней книге «На камени веры» пишет: «Все святые отцы до XVIII века призывали людей к частому причащению, и многие из святых нашего времени продолжали и продолжают традицию частого причащения, например святой Иоанн Кронштадтский, который говорил, что если христианин готов к причащению, то может причащаться даже ежедневно. Святой Феофан Затворник… утверждал, что редкое причащение – это неправильность, которая постепенно стала входить в церковную практику из-за охлаждения христиан… Человек заблуждается и впадает в прелесть не от частого причащения – сама по себе такая мысль уже богохульна, – а от гордости или же небрежности к таинству, когда он подходит к святой чаше без нужного приготовления, покаяния и прощения своих обидчиков».

 

Однако в работах противников «сверхчастого причащения» встречается множество утверждений о святых и из истории Церкви, которые можно свести к следующим тезисам.

Во-первых, Русская Церковь будто бы от времени своего основания и вплоть до середины ХХ века единодушно придерживалась практики редкого причащения мирян – от одного до трех–четырех раз в год – и что будто бы потому редкое причащение является «исконной 900-летней русской традицией».

Во-вторых, эту практику Русская Церковь взяла из православной Византии, где якобы начиная с V века практика частого причащения мирян исчезла и была заменена редким причащением.

В-третьих, говоря о сонме святых и подвижников Церкви Русской, участники дискуссии называют святителей Димитрия Ростовского, Филарета Московского, Игнатия Брянчанинова, Феофана Затворника, преподобных Серафима Саровского, Оптинских старцев Леонида, Макария, Амвросия, Варсонофия и утверждают, что «никто из них не призывал мирян к сверхчастому причащению, но все предупреждали: надо подходить к святой чаше, подготовившись постом, обязательной исповедью, и не учащать».

Все три тезиса не соответствуют действительности. И поскольку не все читатели могут найти время и возможность, чтобы перепроверить указанные утверждения и приводимые авторами аргументы, мне показалось уместным проделать это в данной статье.

Но прежде стоит сказать пару слов о новоизобретенном термине «сверхчастое причащение». Уже сама потребность в изобретении такого понятия показывает, что прикрываемые им идеи для Православия – новые. Но, кроме того, сам термин отличается неопределенностью. Например человек, считающий достаточным причащаться раз в жизни, будет воспринимать причащение раз в год как «сверхчастое». Тот, кто причащается раз в год, будет считать «сверхчастым» причащение раз в квартал, а для того, кто причащается раз в квартал, будет казаться «сверхчастым» ежемесячное приступание к таинству. Полемисты вообще избегают употреблять словосочетания «частое причащение» и «редкое причащение», хотя святые отцы употребляли именно их. Если рассмотреть полемические статьи, то можно заметить, что регулярность причастия, оказывается, бывает либо «сверхчастой», либо «умеренной». При этом непонятно, по отношению к чему определяется это «сверх». Предложенные градации – от раза в год до двух раз в месяц – выглядят совершенно произвольными.

Все это убеждает в том, что вводимый термин некорректен и неудачен, посему я в данной работе продолжу пользоваться теми словосочетаниями, которыми пользовались святые отцы – «редкое» и «частое» причащение.

Теперь надлежит рассмотреть святоотеческие цитаты, которые авторы приводят как подтверждение их позиции относительно частого причащения как нежелательного.

Святитель Димитрий Ростовский

В качестве аргументов в свою пользу оппоненты первым делом приводят слова святителя Димитрия Ростовского († 1709): «Святая Церковь узаконила причащаться во все четыре поста; но неграмотным – поселянам и мирянам, труждающимся своими руками, повелела, под опасением смертного греха за непослушание и непричащение, причащаться непременно однажды в год, около Святой Пасхи, то есть в Великий пост» («Из ответов о вере и о прочем, необходимом для знания христианина»).

Но где же, спрашивается, здесь запрет на более частое причащение? Где слова о том, что чаще четырех раз в год – нежелательно? Где призыв «не учащать»? Этого нет ни в какой форме. Указана лишь минимальная норма, которая по тому времени была самой что ни на есть настоящей «пропагандой сверхчастого причащения».

Потому как во времена святителя Димитрия многие миряне причащались либо раз в жизни (подо что подводились выдуманные теории о том, что будто бы причастие, как и крещение, можно принимать только однажды), либо вовсе не причащались. Это касалось даже сугубо церковной среды, о чем с возмущением писал святитель: «Еще удивительнее, что иерейские жены и дети многие никогда не причащаются, что я узнал из сего: иерейские сыны приходят поставляться на места отцов своих, и когда их спрашиваем, давно ли причащались, многие откровенно говорят, что не помнят, когда причащались. О, окаянные иереи, нерадящие о своем доме! Как могут радеть о святой Церкви, не приводя домашних своих ко святому причащению?»

Для таких нравов «четыре раза в год» было призывом к частому причащению. Но то, что эта планка была не верхней, а нижней, ясно видно из других творений святителя Димитрия. Так, заглянув в составленные им «Жития святых», мы увидим ту идеальную норму частоты причащения, которую святитель Димитрий предлагал русскому читателю.

Преподобный Аполлоний Египетский (IV в.) «ввел в своей обители такое правило, что иноки, подвизавшиеся с ним, не прежде вкушали пищу, как причастившись сперва святых Христовых таин. Обычно это совершалось ежедневно в девятом часу утра, а потом иноки садились за трапезу».

Преподобный Онуфрий Великий († 390) причащался каждую субботу и воскресенье, причем чудесным образом. Он рассказывал: «Ко мне приходит ангел Господень, который и приносит с собой пречистые тайны Христовы и причащает меня. И не ко мне только одному приходит ангел с причастием Божественным, но и к прочим подвижникам пустынным, живущим ради Бога в пустыне и не видящим лица человеческого».

Каждую неделю причащался преподобный Паисий Великий (V в.); в обители преподобного Герасима Иорданского († 475) «на субботу и воскресенье все приходили в монастырь, собирались в церковь на Божественную литургию и причащались пречистых и животворящих Христовых таин». Еженедельное причастие было в лавре преподобного Евфимия Великого; неудивительно, что каждую неделю причащались и в лавре его ученика преподобного Саввы Освященного († 532). А описывая житие Синайских отцов VI века, святитель Димитрий пишет: «У них был такой устав: безмолвными сидели они все дни в своих кельях; вечером же в субботу, при наступлении воскресного дня, все собирались в церковь и вместе совершали всенощное бдение; причастившись поутру, за святой литургией, святых бессмертных Христовых таин, каждый из них снова уходил в свою келью».

Оппоненты могли бы возразить, что все это касается только монахов и будто бы не может быть примером для мирян. Но тогда непонятно, почему они, во-первых, сами приводят в пример мирянам Оптинских старцев, причащавшихся ежемесячно, а во-вторых, почему наравне с мирянами запрещают частое причащение и нынешним монахам?

Но самая главная несостоятельность такого возражения заключается в том, что святитель Димитрий Ростовский в своем монументальном труде не обходит вниманием и вопрос о частоте причащения мирян. Так, мы узнаем, что святой Алексий, Человек Божий († 411), будучи мирянином, «от воскресенья до воскресенья причащался святых и чистых таин Христовых», праведная Марфа Антиохийская († 551), также простая мирянка, «постоянно пребывала в храме Божием… и часто причащалась Божественных таин тела и крови Христовых», а святитель Феодор Сикеот († 613), еще будучи отроком-мирянином, Великим постом причащался каждый день.

На это могут возразить, что, мол, такое есть удел только особых, святых мирян и потому якобы не должно быть образцом для всех мирян, стремящихся к благочестию. Хотя и не совсем понятно, на кого тогда ориентироваться ищущим совершенства современным мирянам, если не на святых мирян, – неужели же на мирян грешных?

Но указанное возражение несостоятельно уже из-за того, что святитель Димитрий Ростовский поместил в подготовленных им житиях два ясных святоотеческих указания о необходимости частого причащения для самых что ни на есть обычных мирян.

Во-первых, в житии преподобного Макария Египетского (19 января) приводится случай, когда женщина-христианка подверглась бесовским чарам, из-за чего окружающим стала казаться лошадью. И когда ее привели к преподобному Макарию, тот «освятил воду и с молитвою вылил ее на приведенную женщину, и тотчас она приняла свой обычный человеческий вид», после чего «Макарий дал наставление исцеленной женщине, чтобы она как можно чаще ходила в храм Божий и причащалась святых Христовых таин.

– Это случилось с тобою, – сказал преподобный, – от того, что прошло уже пять недель, как ты не причащалась Божественных таин».

А во-вторых, в житии преподобномученика Епиктета (7 июля) описывается, как отец-офицер в чине комита принес к преподобному свою парализованную дочь, и святой, «помолясь усердно Богу, помазал святым елеем расслабленную отроковицу. Та тотчас же выздоровела и встала на ноги свои. Преподобный же сказал комиту:

– Возлюбленный! Если ты хочешь, чтобы в доме твоем никто не болел, причащайся со всеми твоими домашними каждое воскресенье Божественных таин тела и крови Христовой, надлежащим образом предварительно очистив сердце свое».

Итак, на агиографическом материале святитель Димитрий и показывает вред от редкого причащения, и дает недвусмысленный призыв к частому причащению, адресованный как монахам, так и мирянам.

Святитель Филарет Московский

Еще более любимым аргументом противников частого причащения является цитата из катехизиса святитель Филарета (Дроздова; † 1867): «Древние христиане причащались каждый воскресный день; но из нынешних немногие имеют такую чистоту жизни, чтобы всегда быть готовыми приступить к столь великому таинству. Церковь материнским гласом завещевает исповедоваться перед духовным отцом и причащаться тела и крови Христовых ревнующим о благоговейном житии – четырежды в год или каждый месяц, а всем – непременно однажды в год».

Удивительно, что эту фразу оппоненты считают доводом против еженедельного причащения! Ведь сделать такой вывод можно только при самом поверхностном ее прочтении.

Во-первых, святитель Филарет нигде в ней не запрещает причащаться чаще, чем раз в месяц.

Во-вторых, в этой же фразе святитель прямо признает, что в его время, хоть и «немногие», но все же есть христиане, которые «имеют такую чистоту жизни, чтобы всегда быть готовыми приступить к столь великому таинству».

В-третьих, определяя причащение «каждый воскресный день» как признак «чистоты жизни», святитель тем самым недвусмысленно обозначает еженедельное причащение как идеал христианина. Если, конечно, соглашаться с тем, что каждый христианин обязан стремиться к чистой жизни, а не к грязной.

В-четвертых, бросается в глаза постановка святителем Филаретом более высокой планки частоты причащения («раз в месяц»), чем за 150 лет до того у святителя Димитрия Ростовского («четырежды в год»). Мы видим в этом выражение постоянного стремления Русской Православной Церкви к возвращению своих чад к чаше Христовой. Пройдет еще 100 лет после написания катехизиса, и русские новомученики, такие как священномученики Алексий и Сергий Мечёвы, священномученик Серафим (Звездинский), священноисповедник Афанасий (Сахаров) и другие, призовут мирян к еженедельному и даже более частому причащению.

Что, кстати, выразилось в официальном постановлении Священного Синода Русской Православной Церкви от 13 мая 1931 года, где говорится: «Пожелание касательно возможно частого причащения православных христиан, а для преуспевающих из них – и ежевоскресного признать приемлемым».

Но чтобы не создавалось впечатления, что наше понимание позиции святителя Филарета основано лишь на интерпретациях его слов, приведем в подтверждение три цитаты из писем святителя к мирянам, где говорится как раз о более частом, чем раз в месяц, причащении.

«Что касается до приобщения святых таин и в Великий четверток, и в день Пасхи, прежде почитали сие не только совместным всякому верному, но и должным. Иисус Христос есть Тот же и ныне. Остается вопрос только, готовы ли мы приблизиться к Нему. Ответ может дать совесть и отец духовный» (Письмо от 30 марта 1828 г.).

«Как можно быть в неудовольствии за то, что желают приближаться к Господу?.. Чаще приступать к трапезе Господней есть дело веры и любви, но тут есть дерзновение, а дерзновение не все могут иметь правильно… Посему намерение приобщаться святых таин в Великий четверток и в день Пасхи признал я подлежащим рассмотрению духовного отца» (Письмо от 1 апреля 1835 г.).

Миряне «могут иногда чаще приступать к святым тайнам, по особенному желанию или по особой потребности… Нынешнее болезненное время дает основательную причину чаще приобщаться святых таин» (Письмо от 28 ноября 1847 г.).

Как видим, ссылаться на цитату из катехизиса или же вообще на святителя Филарета Московского в полемике против частого причащения никак не представляется возможным.

Что же касается именно авторитета катехизиса, то для сравнения можно привести то, что по этому поводу говорится в «Катехизисе Восточно-Православной Церкви» святителя Николая Сербского († 1956): «Как часто нужно причащаться? Самое малое – четыре раза в год (в течение четырех постов). Однако желательно приступать к причащению как можно чаще, в зависимости от готовности к причастию».

Святитель Игнатий (Брянчанинов)

Следующим святоотеческим аргументом противников частого причащения являются три цитаты из святителя Игнатия. Первая: «Должно приобщаться по крайней мере во все четыре поста, четырежды в год. Если ж, к сожалению и несчастью, житейские заботы и до сего не допустят, то непременно должно приобщиться однажды в год».

Здесь то же самое, что и с предыдущими цитатами-аргументами, и даже в большей степени. То, о чем святой отец говорит как о «крайней мере» редкости причастия, выставлять как довод против более частого причащения есть нечто совсем несообразное[1]. Особенно учитывая то, что сам святитель Игнатий еще в бытность мирянином причащался каждую неделю.

Вторая фраза взята из письма, адресованного болеющей сестре Елизавете Александровне, в котором святитель пишет: «Церковная служба питает душу, а уединение чрезвычайно способствует к рассмотрению себя и покаянию. Потому-то многие святые отцы удалялись в глубокие пустыни… Советовал бы и тебе провести Великий пост безвыходно дома с пользою для души и тела, иногда приглашать священника для отправления некоторых важнейших служб, а говение и причащение святых таин отложить до Петрова поста. Не то важно, чтоб приобщаться часто, но чтоб приготовиться существенно к причащению и потому пожать обильную пользу. Святая Мария Египетская во всю многолетнюю жизнь свою в пустыне не приобщалась ни разу: эта жизнь была приготовлением ко причащению, которого она удостоилась пред концом жизни» (Письмо от 16 февраля 1847 г.).

В данной цитате, действительно, есть совет причащаться реже. Однако обращен ли он ко всем христианам или же к частному лицу в конкретных обстоятельствах? Из приведенного текста видно, что справедлив второй вариант трактовки, а не первый. Ведь здесь же, в этом абзаце, святитель призывает адресата вообще во весь Великий пост не посещать храма! Неужто и это совет для всех православных? А приводимый пример преподобной Марии Египетской, причастившейся всего дважды за сорок семь лет, разве тоже норма для всех? С этим не согласятся и сторонники «сверхредкого» причащения. Отчего же тогда они из единого ряда, приведенного святителем, выбирают только то, что им выгодно?

Но еще яснее на то, что перед нами не общее повеление, а сугубо частная рекомендация, указывают слова начала этого абзаца, опущенные при цитировании оппонентами: «Выходить из комнат в течение всей зимы никак не советую. Помысл, приходящий тебе о лишении церковной великопостной службы и предлагающий выезд в церковь, — суетный. Оставь его без всякого внимания».

Этим как раз и объясняются последующие слова святителя. Он дает и противоядие от искушений, и утешение для больной, которой опасно выходить из дома.

Разумеется, в тех обстоятельствах, в которых оказалась его сестра, и при тогдашнем ее духовном состоянии совет святителя был самым уместным и душеполезным, но делать из него общее предписание для всех здоровых христиан так же невозможно, как выводить из этого же текста общее правило не посещать храмы Великим постом.

О том же, что святитель не отрицал частое причащение для здоровых и готовых к нему христиан, свидетельствуют строки, написанные им для российского читателя в «Отечнике»: «Авва Аполлос говорил: монахи должны, если то возможно, ежедневно приобщаться святых таин Христовых. Удаляющий себя от них удаляется от Бога; часто же приступающий к ним часто принимает в себя Христа Спасителя. Сам Христос Спаситель сказал: “Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь, во Мне пребывает и Аз в нем” (Ин. 6: 56)».

Наконец, третья цитата, приводимая противниками частого причащения, вообще к их делу не годится: «Да искушает человек себе (1 Кор. 11: 28), да рассматривает себя, прежде нежели приступит к святым тайнам, и, если он погряз в скверне греховной, да устранится страшного причащения, чтоб не навершить и чтоб не запечатлеть грехов своих самым тяжким грехом: наруганием над святыми тайнами Христовыми, наруганием над Христом».

Вся эта цитата говорит только о тех, кто причащается в состоянии нераскаянных смертных грехов. Ни слова о частоте причащения в ней нет. А недостойно подходить ко причастию можно и раз в неделю, и раз в год. Ни частота сама по себе не повергает причастника в осуждение, ни редкость причастия вовсе не гарантирует достойности причащающегося.

Нужно сказать, что это общая ошибка оппонентов: они отождествляют частое причащение с заведомо недостойным и потому норовят использовать против него в качестве аргументов тексты, которые посвящены именно недостойному причащению[2].

Так, они часто приводят как якобы аргумент слова апостола: «Кто будет есть хлеб сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против тела и крови Господней. Да испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет от чаши сей. Ибо кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе» (1 Кор. 11: 27–29).

Но в словах апостола нет ни словом, ни намеком осуждения частого причастия, апостол вообще говорит не об этом, а о состоянии, с которым человек приступает к таинству. Наделять его слова указанным значением «аргумента» тем более абсурдно, что в апостольские времена христиане причащались святых таин как раз «сверхчасто», что признают и оппоненты.

Слова апостола равно адресованы и тем, кто приступает к таинству каждую неделю, и тем, кто приступает раз в месяц, и тем, кто приступает раз в год. Если только, конечно, оппоненты не считают, что сама по себе редкость причащения гарантирует достоинство и чистоту жизни причащающегося[3].

Более того, святые отцы прямо запрещали толковать слова апостола как повод к тому, чтобы причащаться реже. Так, святитель Кирилл Александрийский пишет: «Если мы вожделеем вечной жизни, то да молимся, чтобы был в нас Податель бессмертия, да не будем удаляться от благословения [то есть от причастия], как делают некоторые нерадивые. И да не устраивает нам искусный в коварстве диавол ловушку и сети в виде вредного благоговения по отношению к Божественному таинству. Но что ты мне говоришь: “Вот, Павел пишет, что кто ест хлеб и пьет чашу Господню недостойно, в осуждение себе ест и пьет. Итак, я, испытав себя, вижу себя недостойным причаститься”. На это я тебе отвечаю: “Когда же ты будешь достоин? Когда ты себя поставишь пред Христом? Если ты будешь бояться всегда своих мельчайших прегрешений, то никогда не перестанешь их делать и так и останешься навек совершенно непричастным спасительной святыни»[4].

Святитель Феофан Затворник

Оппоненты приводят в свою пользу также три цитаты из писем святителя Феофана Затворника († 1894): «Надо причащаться все четыре поста. Можно и еще прибавить, причащаться в Великий и предрождественский по два раза… Можно и еще прибавить, но не слишком, чтобы не оравнодушиться» (Письма. I. 185).

«Что касается до “чаще”, то не надо учащать, потому что частость эта отнимает не малую часть благоговения к сему величайшему делу… разумею говение и причащение. Я, кажется, уже писал, что довольно поговеть и причаститься в каждый большой пост из четырех» (Письма. III. 500).

«О частом причащении ничего нельзя сказать неодобрительного… Но мера в месяц однажды или два раза самая мерная» (Письма. V. 757).

Примечательно, что слова «о частом причащении ничего нельзя сказать неодобрительного» помещены среди аргументов в работах, целиком посвященных тому, чтобы говорить весьма много неодобрительного о частом причащении.

К сожалению, нередко бывает, что люди, даже невольно, вырывают отдельные высказывания из творений святых, стремясь подтвердить ими свою мысль, и не трудятся восстановить весь контекст мыслей святого отца по интересующему их поводу.

Чтобы в нашем случае восстановить этот контекст, я позволю себе процитировать другие высказывания святителя Феофана Затворника о частом причащении.

«Замечу здесь, что плодов от святого причастия ощутительных не видим мы оттого, что редко причащаемся. Положите себе как можно чаще причащаться – и увидите плоды от сего таинства утешительные» («Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться». Гл. 41).

«Частое причащение святых Христовых таин (можно прибавить: сколько можно частое) живо и действенно соединяет с Господом новый член Его чрез пречистое тело и кровь Его, освящает его, умиротворяет в себе и делает неприступным для темных сил» («Путь ко спасению». I. 1).

«“Аще не снесте плоти Сына Человеческаго, ни пиете крове Его, живота не имате в себе… Ядый хлеб сей, жив будет во веки” (Ин. 6: 53, 51). Вот благодатный источник сохранения и укрепления нашей духовной жизни! Посему с самого начала христианства истинные ревнители благочестия поставляли первым благом частое приобщение. При апостолах оно всюду: христиане все пребывают в молитвах и ломлении хлеба, то есть причащаются. Василий Великий в послании своем в Кесарию говорит, что спасительно причащаться тела и крови на всяк день, а о своем житии пишет: “Мы причащаемся четыре раза в неделю”. И это общее мнение всех святых, что нет спасения без причащения и нет преуспеяния в жизни без частого причащения» («Путь ко спасению». III. 2).

«Ищущему совершенства четыре раза в год говеть, во все большие посты. Так и написано в “Православном исповедании”. Впрочем, этим не стесняется усердие говеть чаще и даже непрестанно; равно как не налагается, как иго, на не могущих по обстоятельствам своим исполнить этого» (Там же).

«Что причащались дважды в пост, добре. Благослови Господи! Можно почаще причащаться, как вздумаете. Священник каждый день приглашает причащаться православных; только никто не откликается. Если найдете возможным почаще причащаться, не будет худо» (Письма. III. 435).

«Вы уже поговели. И еще поговейте и причаститесь. Говеть можно непрестанно и причащаться почасту, как дух потребует. Благослови вас, Господи!» (Письма. III. 451).

«Святых таин причащайтесь почаще, как духовный отец разрешит, только старайтесь всегда приступать и с должным приготовлением и паче – со страхом и трепетом, чтоб, привыкнув, не стать приступать равнодушно» (Письма. IV. 693).

«Почаще причащаться хорошо. Но исполнение этого подлежит рассмотрению. И рассматривайте всякий раз, удобно ли и пригодно ли? Выходящие из ряду всегда бросаются в глаза – и чужие, и свои. И можно с глаз съесть дело, чему не следует подвергать своих дел» (Письма. III. 523).

«Желаете причащаться святых таин во все двунадесятые праздники. Как же это спрятать-то? Вот и выдадитесь из общего уровня. А хорошо, крепко хорошо – часто причащаться. Тут Господь, Которого ищем. Как же быть? Попробовать сначала можно. Если пойдет хорошо, можно и навсегда положить так. Итак, Бог благословит» (Письма. IV. 708).

«Предоброе дело сделали вы, что причастились святых Христовых таин. Устрояйте сие и почаще» (Письма. V. 844).

«Что вы говели, добре сделали. Вот как у вас?! Редкость – говенье в сей пост. А у нас в монастыре редкое воскресенье проходит без того, чтоб не было причастников больших, не детей, не богомольцев только, а и окольных жителей, и простых, и дворян. Вот с вашей легкой руки пойдут говеть и у вас. Да ведь если жизнь в Господе, и Он говорит, что в Нем тот, кто вкушает тела и крови Его, то желающему жизни как не часто причащаться! Вам кто мешает ухитриться почаще приступать к тайнам? Только пустое поверье. У нас стали слова: со страхом Божиим и верою приступите, – пустою формою. Иерей Божий зовет, а никто нейдет, и никто притом не замечает несообразности в сем несоответствии зову Божию и на вечерю Божию» (Письма. V. 777).

Можно было бы привести и более свидетельств, но есть опасность чрезмерным обилием цитат превысить допустимый для статьи объем. Святитель Феофан благословляет на частое причащение или настоятельно призывает чаще причащаться также в следующих письмах: I. 33; II. 336; III. 370; III. 422; V. 776; V. 860; VI. 950.

Но и приведенных цитат вполне достаточно, чтобы показать то, что святитель Феофан Затворник относился к вопросам частого причащения прямо противоположно тому, как относятся к этому упомянутые участники дискуссии. В XIX веке он был наиболее последовательным сторонником как можно более частого причащения и непременно указывал на него как на идеал, к которому должны стремиться все христиане и к которому призывал своих корреспондентов.

Но при этом святитель, разумеется, сообразовывался с духовным состоянием каждого из них. Поэтому в исключительных случаях, которые как раз и привели оппоненты, он отдельным своим адресатам благословения на частое причащение не давал.

Никакого противоречия здесь нет. Действительно, не все, как он сам писал, «могут по обстоятельствам своим исполнить этого», поэтому указанный идеал «не налагается, как иго».

Как деятельный распространитель мысли о необходимости частого причащения и сам причащавшийся ежедневно, святитель Феофан хорошо знал о тех обстоятельствах, которые могут в связи с этим представлять опасность. И честно о них предупреждает. Первая опасность – это «оравнодушиться», потерять чувство благоговения к величайшей святыне, превратив причастие в некую регулярную повинность. Вторая опасность – это, выделяясь из среды большинства прихожан, впасть в гордыню перед ними и грех осуждения, «кичиться».

Разумеется, и та, и другая опасности реальны, и, конечно же, если человек впадает в ту или другую, ему полезнее причащаться реже – с этим согласятся все современные сторонники частого причащения.

Поэтому тем, кто по своему духовному состоянию склонен был впасть в подобные искушения, святитель и рекомендует воздержаться от частого причащения. Таковых из всех его письменных собеседников оказалось лишь двое, при этом пятнадцати другим святитель ясно дает указание причащаться чаще, притом некоторым, указывая на те же опасности, не возбраняет «учащать», но указывает «противоядие» от равнодушия: «всегда приступать и с должным приготовлением и паче – со страхом и трепетом».

Объяснить тот факт, что некоторые противники частого причащения записали в ряды своих сторонников святителя Феофана Затворника, можно только предположив их поверхностное знакомство с его творениями. О необходимости как можно более частого причащения святитель говорит так часто и в столь многих своих произведениях, что не заметить этого очень сложно.

Святые Оптинские старцы

Из Оптинских старцев оппоненты приводят высказывания троих: преподобного Макария, преподобного Варсонофия и преподобного Никона.

Преподобный Макарий Оптинский († 1860) говорил: «В первые века христианства приступали все к причастию таинств в каждое служение литургии, но после Церковь постановила непременным для свободных четыре раза в год, а для занятых работами хотя один раз приступать к причастию таинств».

Преподобный Варсонофий Оптинский († 1913) писал: «В первом веке последователи Христа Спасителя причащались каждый день, но и жизнь они вели равноангельскую, были готовы каждую минуту предстать пред лице Божие. Никто из христиан не был безопасен. Часто случалось, что утром христианин причащался, а вечером его хватали и отводили в колизей. Находясь в постоянной опасности, христиане зорко следили за своим духовным миром и проводили жизнь в чистоте и святости. Но первые века прошли, гонение со стороны неверных прекратилось, постоянная опасность миновала. Тогда вместо ежедневного причащения начали причащаться раз в неделю, затем раз в месяц, а теперь даже один раз в год. У нас в скиту держатся устава Афонской горы, составленного святыми старцами и переданного нам в назидание. Все иноки причащаются шесть раз в год, но по благословению иногда и чаще. К этому так привыкли, что более частое причащение обращает всеобщее внимание…» (Из беседы 12 апреля 1911 г.).

Преподобный Никон Оптинский († 1931): «Что лучше, редко или часто приобщаться святых Христовых таин, – сказать трудно… Суть в том, чтобы достойно приготовлять себя к великому таинству» («Кладезь мудрости». М., 2005. С. 93).

В отношении этих цитат снова придется повторить то, что уже говорилось в отношении прочих. Сами по себе они вовсе не выражают тех мыслей, которые ими пытаются подтвердить оппоненты. Преподобный Макарий пишет почти слово в слово то же, что писали святитель Димитрий Ростовский, святитель Филарет в катехизисе и святитель Игнатий. Как и они, преподобный Макарий указывает нижний предел частоты причащения, установленный Церковью в его время, и напоминает, что изначально в Церкви было не так.

Преподобный Варсонофий просто описывает ту практику причащения, которая была в скиту, где он подвизался. Ни словом он не говорит о том, что этого обычая должны держаться все христиане, равно как и ни слова не произносит в осуждение или запрещение тех, кто причащается более часто.

Преподобный Никон также ни словом не порицает частое причащение. А та трудность в решении, о которой он пишет, будучи молодым монахом, со временем для него разрешилась вполне очевидным образом. Это следует из того, что при конце жизни старец, как свидетельствуют очевидцы, «причащался почти ежедневно; когда был в силах, сам причащался, а когда совершенно ослабел, причащал духовник или кто-нибудь из иеромонахов»[5].

Кроме разобранных выше цитат, противники частого причащения пишут следующее: «Отметим здесь же, что первый великий Оптинский старец Леонид († 1841) причащался раз в три недели, второй великий Оптинский старец Макарий († 1860) и третий великий Оптинский старец Амвросий († 1891) причащались один раз в месяц».

Тоже не совсем ясно, что имели в виду оппоненты, приводя эти факты. Ведь преподобный Леонид, причащаясь раз в три недели, как раз не выходил из нижней границы, установленной 80 правилом Трулльского собора, а преподобный Амвросий по болезни имел то извинение, которое допущено каноном. И, самое главное, все они по меркам своего времени причащались очень часто. Основной вопрос: ставили ли они пример своего причащения как запрет причащаться чаще этого? Если оппоненты нашли бы такие тексты, то они бы, несомненно, привели их. Однако ничего подобного нет. Но если так, то к чему эти биографические справки?

Да и кому именно из Оптинских старцев предлагают авторы следовать? Преподобному Варсонофию, причащавшемуся раз в два месяца, или преподобному Леониду, причащавшемуся раз в три недели, или преподобному Никону, причащавшемуся почти каждый день? Как раз, вопреки утверждениям оппонентов, пример святых Оптинских старцев наглядно показывает, что в Русской Православной Церкви одновременно сосуществовали разные традиции в отношении частоты причащения.

А то, что старцы знаменитой пустыни вовсе не осуждали и не запрещали частое причащение, явно следует из писем преподобного Амвросия Оптинского:

«Ты в болезни приобщалась святых таин Христовых каждую неделю и сомневаешься, не часто ли. В серьезной и сомнительной болезни можно приобщаться святых таин и чаще. Нисколько не сомневайся в этом» (Письма к монашествующим. 393).

«Пишешь, что желала бы чаще приобщаться святых таин; но этого у вас не дозволят. Можешь делать так: когда сделаешься нездорова, можешь выставить причиною болезнь свою и просить, чтобы тебя приобщили в келье» (Письма к монашествующим. 271).

Итак, своим духовным дочерям преподобный Амвросий дважды пишет о частом причащении, ничуть не порицая его, напротив, первую он успокаивает, свидетельствуя, что в ее состоянии можно было причащаться и чаще раза в неделю, а второй монахине подсказывает взять свою болезнь как предлог к тому, чтобы «участить» причащение.

(Окончание следует.)

 

[1] То же относится и к приводимым оппонентами словам преподобного Варнавы Гефсиманского († 1906), который советовал сестрам Иверской Выксунской обители: «Причащаться во все святые посты, а также, аще приключится какая болезнь, как можно чаще». Ни слова против более частого причащения здесь нет

[2] То же относится и к другому приводимому ими аргументу – словам преподобного Севастиана Карагандинского († 1966): «Подойти к чаше святых таин – это не все равно что подойти к столу к чашке супа или к чашке чая». Как будто хоть кто-то из сторонников частого причащения говорит обратное!

[3] К слову сказать, святые отцы дореволюционной России в качестве примера недостойно причащающихся приводили тех, кто причащается редко – раз в год. Так, святитель Феофан Затворник писал: «Кто любит Господа, тот ищет быть причастником святых таин… А кто не любит Господа, того не зазовешь в храм Божий… И он говеет и причащается раз в год, но по необходимости, вследствие принятого обычая, лишь бы “отговеться”… Холодом обдает такого человека одна лишь мысль о церкви и о чем-либо церковном» (Созерцание и размышление. Любовь к Богу). И святой Иоанн Кронштадтский писал: «Есть люди, которые только по нужде и необходимости приступают к принятию святых таин раз в год. Это… нехорошо, потому что исполняют уже свой христианский долг как бы из-под палки, по необходимости, забывая, что после причастия вскоре опять впадают в грехи и таким образом, удаляясь от Бога, пребывают в смерти» (Новые грозные слова. I, Х).

[4] Святые отцы о причащении святых Христовых таин. http://www.hram-ks.ru/sv_o.shtml

[5] Никон Оптинский, преподобный. На Господа возвергаю надежду! М., 2004.

Юрий Максимов

21 мая 2008 года

 

[Апрель 9 365]

Исповедь и Причастие — вместе или врозь?

Беседа со священником Вадимом Леоновым

Источник: Благодатный огонь

 

Предлагаем вниманию наших читателей беседу кандидата богословия Валерия Духанина с преподавателем Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета и Сретенской Духовной семинарии, доцентом, священником Вадимом Леоновым на тему «Реформация литургических традиций Русской Православной Церкви».

— Отец Вадим, давайте обсудим очень важную тему — значение таинства Покаяния или Исповеди в духовной жизни современного православного христианина. Иногда даже в церковных средствах массовой информации начинают высказываться мнения, будто бы современная практика Исповеди ущербна, исповедоваться надо только тогда, когда возникнет внутренняя потребность, а причащаться нужно почаще, желательно на каждой литургии, при каждом посещении храма. Звучат призывы никак не связывать в церковной практике совершение этих Таинств. Что вы можете сказать, отец Вадим, о значении таинства Исповеди?

— Могу сказать лишь то, о чем веками свидетельствует Церковь: Покаяние — это одно из семи важнейших Таинств, которые обеспечивают полноту духовной жизни человека и его спасение. Без Покаяния спасение невозможно. Это фундамент духовной жизни. Святые отцы называют таинство Покаяния вторым Крещением, ибо в нем очищается и возрождается душа человеческая и становится способной принимать благодатные дары других церковных Таинств, в том числе и Евхаристии. Кто в какой-то мере игнорирует это Таинство или пренебрегает им, а такие тенденции в наше время стали появляться, тот рискует всю свою духовную жизнь превратить в лицемерный фарс.

Я думаю, что эти стремления принизить значение Исповеди для духовной жизни христианина возникли в православной среде под влиянием протестантизма на церковное сознание. К сожалению, протестантизм на Западе деформировал сознание католицизма, а теперь добрался и до Православия. Исповедь  — необходимое условие для того, чтобы душу привести в бого­угодное состояние. Мы читаем у святых отцов отом, что вся ­духовная жизнь человека зиждется на Покаянии. Исповедь — это главное средство для глубокого Покаяния. Святитель Игнатий Брянчанинов в своих творениях отмечал, что значение Исповеди в жизни православного христианина возрастает и будет возрастать, поскольку люди все реже используют другие духовные средства. Мы не умеем молиться и не проявляем старания, не проявляем усердия к посту, легко поддаемся греховным соблазнам. Если мы еще вытолкнем и Исповедь на периферию нашей духовной жизни, то тогда нас можно брать голыми руками.

 

— Но здесь возникает сразу вопрос: я же могу покаяться дома во время личной молитвы, зачем необходима Исповедь в церкви?

— Давайте сразу разведем эти понятия — личное покаяние, которое, несомненно, слышит Господь, и церковная Исповедь как таинство. Да, Господь слышит и часто прощает человеку многие грехи, оплаканные им в личной молитве. И когда мы в Церкви говорим: «Господи, помилуй», — Господь нам многое прощает. И тем не менее это не заменяет таинства Исповеди, потому что человеку необходимо не только получить прощение грехов, но и требуется благодать для уврачевания греховной раны и еще необходима благодатная сила, чтобы содеянный грех больше не повторялся. Эти дары подаются в церковной Исповеди, в этом величайшем Таинстве духовного возрождения, поэтому оно крайне необходимо в жизни христианина. Скажу по своему опыту: когда я учился в семинарии, у меня была возможность в Троице-Сергиевой лавре каждую неделю исповедоваться, и я помню свое внутреннее состояние тогда, насколько глубоко и тонко переживалось все греховное в личной жизни и легче было этому противостоять. Потом наступил другой период в жизни, когда я стал исповедоваться реже, может быть, раз в две-три недели. И это уже было другое состояние. Как будто бы все мои органы чувств огрубели и притупились. Сознанием грех фиксируется, а внутренних сил для сопротивления меньше. Человеку, который сомневается в истинности, действенности и пользе Исповеди, предлагаю на личном опыте попробовать, что это такое, подойдя к ней предельно ответственно и серьезно.

— Но, отец Вадим, а как же говорят, что в некоторых других Поместных Православных Церквах, скажем в Греции, бывает, что верующие причащаются регулярно, а исповедуются не так часто. Хотя одновременно надо признать, что в греческих монастырях большое внимание уделяется частой регулярной Исповеди. В связи с этим мне вспоминается труд сербского профессора Владеты Еротича, который пишет, что для достойного Причащения надо прибегать к регулярной Исповеди, чтобы Исповедь обязательно предшествовала Причастию. Но как быть, когда нам ставят в пример практику других Церквей, где не обязательно исповедуются перед причащением. Так, может быть, и нам не надо исповедоваться?

— В Русской Православной Церкви существует замечательная традиция исповедоваться перед каждым Причастием, и дай Бог, чтобы она сохранялась еще долгое-долгое время. Конечно же, в этом вопросе есть свои нюансы. Здесь не может быть формального подхода. Но если говорить в общем, Исповедь перед Причастием — это очень важный и полезный духовный принцип. Да, действительно, в некоторых Поместных Церквах эта практика выглядит немного иначе, чем у нас. Порой сравнивают русскую традицию с греческой, где на Исповедь люди идут тогда, когда они ощущают в этом потребность. Надо отметить, что история возникновения этой традиции в Греции — отдельный специальный и неоднозначный вопрос. Например, в XIV в. свт. Григорий Палама в своей проповеди «О Святых и Страшных Христовых Тайнах» прямо указывает на необходимость Исповеди перед Причастием: «Если же с дурною совестью, и не получив, благодаря Исповеди, отпущение грехов от приявшего власть разрешать и связывать их, и прежде чем обратиться к Богу, прежде чем исправиться по правилу благочестия, мы приступаем [к Святым Тайнам], то, конечно, это делаем в суд себе и на вечное мучение, отталкивая от себя и самые Божие щедроты и терпение Его к нам». Подробное обсуждение истории возникновения разобщенной практики Исповеди и Причастия в грекоязычной среде выходит за рамки нашей беседы. Согласимся с тем, что она сейчас реально существует. Но, почему эта традиция, на мой взгляд, не применима в современной церковной жизни в России? Прежде всего потому, что греческий народ не пережил такой период безбожия, который достался нам. Современные греки вырастают в православных семьях. В большинстве своем они знают, что такое грех и что такое добродетель. У них Православие — это государственная религия. Их воспитывают в православных традициях уже несколько поколений, и эта традиция не прерывалась. Поэтому в их сознании многие важные принципы духовной жизни укоренены с детства. Им без особых наставлений понятно, что если я сегодня согрешил, то мне нельзя сегодня причащаться, необходимо пойти к духовнику на Исповедь.

В нашем Отечестве, которое пережило страшный период гонения на Церковь, люди искренне потянулись в храм. Это замечательно. Но в силу своей духовной неосведомленности в большинстве своем не понимают тяжести совершаемых ими грехов, чаще всего вообще их не видят. Сейчас издается много православной литературы — это прекрасно, но много ли ее читают те люди, которые делают первые шаги к храму? Современный человек читает очень мало, поэтому просветительские возможности печатной продукции не стоит переоценивать. В такой ситуации без обязательной Исповеди перед Причастием не обойтись. Любой священник многократно сталкивался с такими примерами: человек приходит на Исповедь, кается в недавно совершенном грехе блуда, прелюбодеяния или аборта и тут же говорит: батюшка, благословите причащаться, я с утра ничего не ел. Человек говорит это искренне, он не намерен причаститься в осуждение или сознательно пренебречь принципами духовной жизни, он их просто не знает. Или другой, еще более распространенный пример: человек не видит в себе ни одного греха или называет формально какую-нибудь общую фразу без малейшего сокрушения или самоукорения и стремится к Святой Чаше. Если бы у нас не существовало традиции исповедоваться перед Причастием, то кто, когда и где поможет таким людям? Давайте вспомним грозные слова апостола Павла о недостойном причащении: «кто будет есть Хлеб сей или пить Чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней. Да испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от Хлеба сего и пьет из Чаши сей. Ибо, кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем. Оттого многие из вас немощны и больны и немало умирает» (1 Кор. 11, 27–30). Если мы хоть ненадолго задумаемся над этими апостольскими словами, то к чему они нас приведут? К Исповеди. Если сейчас отвергнуть принцип взаимосвязи Исповеди и Причастия и предоставить всем возможность решать вопрос об Исповеди исходя из личных соображений, то мы уподобимся неразумной матери, которая родила ребенка, а потом вынесла его на улицу, положила на перекрестке и, оставляя его, сказала: руки, ноги, голова у тебя есть, там храм, здесь дом, за пригорком огород — иди трудись, питайся и живи богоугодно.

Конечно же, принципом взаимосвязи Исповеди и Причастия необходимо пользоваться с рассуждением, как сказано в Евангелии: «суббота для человека, а не человек для субботы». В церковной жизни есть периоды, когда взаимосвязь между Исповедью и Причастием может быть не столь однозначной. Например, в период Страстной седмицы, когда идут длительные напряженные богослужения и многие прихожане ревностно посещают их. В это время во многих храмах благоразумно предлагается прихожанам поисповедоваться в течение Страстной седмицы и далее причащаться и в Великий Четверток, и на Святую Пасху, так же предлагается причащаться и на Светлой седмице. Однако эту практику механически переносить на весь церковный год, мне кажется, было бы необдуманно и неправильно.

— Иногда как раз и слышны такие голоса, что вот сколько раз ни пришел в храм, на литургию, столько и причащайся. А исповедоваться — ну, может, два раза в год или еще реже. И еще говорят: но ведь священники, когда служат литургию, они ведь редко перед этим исповедуются?

— Вопрос о частоте причащения очень важный и сугубо личный. Здесь не может быть простых штампованных ответов. В церковной традиции есть некие общие правила, но они не являются строгим шаблоном для всех без исключения. Этот вопрос необходимо решать индивидуально на Исповеди. Святитель Иоанн Златоуст ясно выразил основное условие для периодичности Причащения: «Одно только время для приступания к Тайнам и Причащения — чистая совесть», а Исповедь — это главное средство для очищения совести. В церковной жизни приходится сталкиваться с самыми разными примерами. Есть такие люди, которые раз в году готовятся, исповедуются и причащаются. Это, конечно, мало, но и тому надо радоваться и молиться, чтобы из этой искры возгорелось пламя любви ко Господу. Понятно, что для таковых Причастие без тщательной Исповеди быть не может. Есть те, кто проявляет усердие в каждом многодневном посте — тоже, слава Богу, укрепи их, Господи, и для них Исповедь необходима перед Причастием. Есть такие, кто готовится и причащается раз в месяц или на каждый двунадесятый праздник или не реже чем раз в три недели — замечательно, да не ослабнет их усердие, но без регулярной Исповеди перед Причастием оно едва ли сохранится. Некоторые христиане проявляют особое усердие и стремятся причащаться даже каждый воскресный день. Если это совершается не как дань литургической «моде», не как некая «обновленческая повинность», не как привычка, но по благословению духовника «со страхом Божиим и верою…», то, несомненно, и они пожнут свой благой плод. Если прихожанин находится в регулярном общении со своим духовником, возможны и немного иные формы взаимосвязи Исповеди и Причастия, но несомненно, что Исповедь должна быть частой. Впрочем, последний пример касается достаточно опытных христиан, «у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла» (Евр. 5, 14).

Священники — это, по идее, люди из разряда опытных христиан. Кроме этого, специфика священнического служения часто такова, что он не имеет возможности исповедоваться перед каждой литургией, например, если он один на приходе. В таких ситуациях священники исповедуются при любой другой возможности. Миряне часто не видят, как священнослужители перед Причастием исповедуются в алтаре друг другу, и потому думают, что священники это делают очень редко. Не будем забывать, что священникам в таинстве Рукоположения даруется благодать «…немощная врачующая и оскудевающее восполняющая…», которую не имеют миряне и в силу которой священник имеет возможность совершать литургию, и, соответственно, причащаться более часто, чем миряне. За эти дары и возможности он несет ответственность перед Богом несравнимо большую, чем кто-либо из мирян — «от всякого, кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут» (Лк. 12, 48). Поэтому никогда в Церкви духовная жизнь мирянина и священника не рассматривалась совершенно одинаково.

— Спасибо, отец Вадим, за ответ. Об этом были глубоко содержательные статьи в журнале «Благодатный Огонь». Но давайте рассмотрим такую ситуацию. Допустим, когда люди хотят причаститься, они идут вначале на Исповедь, стоят в очереди, ожидают, когда подойдут к батюшке, все расскажут, потом примут отпущение грехов. Не служит ли в таком случае Исповедь препятствием для более глубокого усвоения литургии, когда надо постоять, вникнуть в молитвы? Что вы скажете? Такие мнения высказываются в наши дни.

— Проблема, которую вы обозначили, не вероучительная, не каноническая, не литургическая, а чисто организационная. Просто надо упорядочить приходскую жизнь в храме, в том числе и Исповедь, найти для этого место и время. Святейший Патриарх благословил, чтобы в каждом храме были дежурные священнослужители, нужно объявить об этом людям, сказать, что в такие-то дни у нас находится дежурный священник, приходите, исповедуйтесь. Не обязательно Исповедь совершать только во время всенощной или перед литургией и уж крайне нежелательно во время литургии. Кроме этого, священники могут наставить кающихся так, чтобы они, исповедуясь, выражали суть греховного поступка и реально приносили раскаяние в том, что совершили, а не просто пересказывали свою жизнь, не оставляя времени исповедоваться другим. В этом случае исповедь будет содержательной, действенной, принесет пользу и не будет занимать очень много времени.

— Но вот как бывает, что из этой чисто организационной проблемы иногда делают выводы иного характера, говорят: давайте вообще отменим Исповедь, главное, почаще причащаться, а уж Исповедь — это нечто второстепенное; давайте разделим эти два Таинства. Хотя мы знаем, что Таинства Крещения и Миропомазания неразрывно следуют одно за другим, и вообще в Церкви Таинства связаны друг с другом. Мне кажется, что здесь нельзя так просто разрывать. Иногда так вот и говорят: причащайтесь почаще, а уж Исповедь… по необходимости. Хотя в письмах архимандрита Иоанна (Крестьянкина) мы читаем: «Причащаться без исповеди нельзя». Что вы можете сказать в этом отношении?

— Если разобщить Исповедь и Причастие, то, без сомнений, люди будут меньше исповедоваться. Сомневаюсь, что это принесет им пользу, но от этого удобнее всего будет нам, священникам, потому что Исповедь — это самое тяжелое Таинство в Церкви для священнослужителей. Почему? Представьте, что в течение нескольких часов вам люди высказывают свои грехи и боль, и это делается несколько дней в неделю. Они не просто каются, но нуждаются в вашем сострадании и совете. Без благодати Божией это перенести невозможно. Это очень тяжело. Поэтому понятно, что в решении данного вопроса кто-то по-человечески пытается найти более легкие пути. Признаюсь, мне самому порой приходят такие мысли, но при этом сразу вспоминается фраза из Священного Писания: «горе пастырям, которые пасли себя самих! не стадо ли должны пасти пастыри?» (Иезек. 34, 2).

Необходимо отметить, что эту проблему уже обозначил Святейший Патриарх Алексий на двух Епархиальных собраниях, которые проходили в Москве. Он обратил внимание на странную практику, возникшую в некоторых московских приходах. В частности, на Епархиальном собрании 2005 года он сказал: «Кроме того, от прихожан требуют, чтобы они причащались как можно чаще, не менее одного раза в неделю. На робкие возражения верующих, что сложно еженедельно достойно готовиться к принятию Святых Таин, такие священники утверждают, что всю ответственность они берут на себя. В результате теряется свойственное православным людям благоговение и страх Божий пред Святым Причастием. Оно становится чем-то привычным, обычным и будничным». На следующем Епархиальном собрании в 2006 г. Святейший Патриарх опять обратился к этой теме. В одной из записок ему задали такой вопрос: «На прошлом Епархиальном собрании Вы, Ваше Святейшество, предупреждали об опасности потери благоговения к Святым Тайнам при очень частом причащении, например один раз в неделю. Та же самая озабоченность выражается в Православном Катехизисе святителя Московского Филарета, который рекомендует мирянам причащаться не чаще одного раза в месяц. Те же опасения можно найти в трудах святителя Феофана Затворника и последних Глинских старцев. Почему же по-прежнему в некоторых московских храмах, несмотря на Ваши предупреждения, практикуется еженедельное и даже более частое причащение мирян, в результате чего прихожане теряют благоговение и страх перед Святым Таинством?» Святейший Патриарх ответил: «Видимо, те, кто допускает такую практику, незнакомы с Православным Катехизисом святителя Филарета, а также с трудами святителя Феофана Затворника и не проявляет желания с ними ознакомиться». Мне кажется, что реформаторам в этой области необходимо прислушаться к словам Святейшего Патриарха.

В заключение скажу, что Церковь Православная — это великая наследница Христа и Апостолов, а Православие — это неоценимое сокровище, которому мы, по милости Божией, оказались причастны. Однако значимость духовного опыта Православия осознается не столько через отвлеченные рассуждения и богословствования, сколько через личный опыт жизни. Если у нас есть вопросы или сомнения в отношении того или иного церковного утверждения или традиции, то надо войти в нее, вжиться, начать жить в соответствии с этим учением. Только тогда откроется, насколько глубока и духоносна практика православной жизни, и все вопросы снимутся сами собой.

 

Со священником Вадимом Леоновым

беседовал Валерий Духанин

[Владимир Восхищённый 547]

Сегодня принял огонь внутрь себя и Слава Богу не в осуждение но в очищение духа. И я счастлив! И еще более я счастлив тем, что у меня есть возможность приступить к таинству причащения еще не один раз. И даже если отменят взаимосвязь таинства исповеди и таинства причащения, по личной инициативе не буду приступать к чаше без покаяния и исповеди. А иначе не исповедь может стать формализмом но само таинство причащение. Но такого с нами да не будет. Аминь.

[ALEXANDR 2 726]

В конце каждого дня нужно подвести итоги о том как прожит день. Дела, помыслы. Попытаться увидеть веревочку за которую лукавые дергали тебя или тянули в нужную им сторону. И если противостоять этим "бурлакам", познать их и их приемы, ловушки - можно исповедаться каждый возможный случай. ( Это я не про себя ) Думаю все зависит от того как мы познали себя именно как грешника покрытого смертельными язвами и уверовали в силу и милость Искупителя нашего Христа.

[Баранова Екатерина 77]

Наверное именно для этого и входит в вечерние молитвы ежедневное исповедание грехов.

[ALEXANDR 2 726]

Наверное именно для этого и входит в вечерние молитвы ежедневное исповедание грехов.

Есть понятие "иследование" Святого Писания, думаю есть и иследование каждого своего греха.

Слава Богу, что все святые служат нам своими учениями, своими примерами, и в церкви моляться с нами о нас.

[Nadegda 2 748]

Недавно я присутствовала при разговоре мамы и нашего настоятеля.Батюшка сказал что то что мы исповедуем это малая часть всего,о чем мы помним.Еслиб было время на исповеди на одного человека пол часа,то столько можно было бы еще вытянуть грязи...У меня есть подруга которая удивлялась что можно говорить на исповеди когдя я каждую неделю причащалась в пост,теперь она поняла.Исповедь нужна,иногда вроде и негрешишь,но при разговоре кого-то обсудил,или подумал плохо,а гордыня,раздражение...Я не представляю как можно без исповеди подойти к Причастию.

[mlsha 856]

Наверное именно для этого и входит в вечерние молитвы ежедневное исповедание грехов.

а ещё, не так давно, Вы, ратовали за то чтобы правила вечерние и утренние каждый сам для себя мог составлять как ему вздумается...

[Баранова Екатерина 77]

И что? В чем вопрос-то?

Для тех кто молится по молитвослову есть ежедневное исповедание грехов в конце молитв на сон грядущий. А если кто-то молится о своих грехах другой молитвой, это тоже ежедневное исповедание грехов

[Лариса Larissa 329]

Здесь на форуме, как я понимаю, собрались люди различные "по длительности воцерквленности" - говорю так для краткости.

У меня ситуация такая, что я совершенно недавно начала регулярно ходить в церковь, и после того, как встретился мне священник, которого я приняла как своего духовного наставника, для меня исповедь была гораздо важнее, чем причастие - так я это понимала поначалу, поскольку у меня была повышенная потребность в советах и наставлениях.

 

Сейчас, через два года, когда я гораздо яснее осознаю, что любая ситуация в жизни служит мне лакмусовой бумажкой моего духовного состояния, моей способности противостоять своим собственным слабостям и греховным наклонностям, я чувствую гораздо большую потребность в укреплении сил причастием.

И если на исповедь я еду в свою церковь, то причащаюсь не всегда там, а в другой, поближе к дому, и не всегда на следующее утро после исповеди, а через день или два - это тоже, по-видимому, сочтется неправильным?

[Баранова Екатерина 77]

Может кем-то и сочтется Я, например, так не считаю. И не только я, но и многие священники.

Знаю людей, которые исповедуются где-то раз в неделю, а причащаются чаще, если есть праздники.

[Nadegda 2 748]

Ну если вы после исповеди смогли невпасть опять в грех,то можно причащаться,я лично не дерзаю так,могу вечером исповедаться,а утром на Причастие,но каждый делает как ему надо.я не такая благочестивая,ведь можно согрешить и не увидеть этого,а потом на Причастие,думая я исповедалась,мне можно,а душа уже опять запачкана грехом.Простите если что не так,это лично мое мнение.

[Лариса Larissa 329]

У меня бывали и случаи причащения без исповеди, но всегда с чувством вины. Например, когда я приезжала в Переделкино, чтоб поговорить с о. Илием, но не заставши там его, оказывалась на Литургии, и причаститься просто магнитом тянуло, удержаться не могла.

 

И еще - по поводу "удобно-неудобно". В Москве, например, во многих храмах исповедь начинается перед вечерней службой - в 16.30 - и это в будние дни! В нашем храме - после службы, т.е. не ранее 18.30 - 19.00, в это время после работы еще можно успеть. Еще у меня складывалось впечатление, что сложилась практика не исповедывать без подготовки к причастию. С ходу задается вопрос - к причастию готова? нет - подготовься, потом приходи.

[Баранова Екатерина 77]

Ну если вы после исповеди смогли невпасть опять в грех,то можно причащаться,я лично не дерзаю так,могу вечером исповедаться,а утром на Причастие,но каждый делает как ему надо.я не такая благочестивая,ведь можно согрешить и не увидеть этого,а потом на Причастие,думая я исповедалась,мне можно,а душа уже опять запачкана грехом.Простите если что не так,это лично мое мнение.

 

А не боитесь согрешить, подходя к Чаше, например, раздражением на кого-то или осуждением? Тогда что: к Чаше не пойдете?

 

В молитве, читаемой священником на Исповеди, говорится: примири и соедини его святой Твоей церкви. Значит речь идет о грехах, которые отлучают от Церкви. Если считать осуждение, раздражение и т.д. грехами, отлучающими от Церкви, тогда надо признать, что мы вообще живем вне Церкви. А это не так

[Nadegda 2 748]

Я часто хожу на исповедь без причастия,только когда сейчас в пост много исповедников,стараюсь если не готовилась к причастию не подходить,так как и так нагрузка на батюшку огромная.Единственное я всегда ему говорю что неготовилась к причастию,а то один раз не скзала,а батюшка стоял и ждал когда же я подойду ко Причастию,неудобно было.

[mlsha 856]

Знаю людей, которые исповедуются где-то раз в неделю, а причащаются чаще, если есть праздники.

"знаю людей" это не довод... Вы скорее всего знаете и таких людей которые согрешают... а вообще хорошо бы про благословение вспоминать иногда, только сознательное благословение...

Еще у меня складывалось впечатление, что сложилась практика не исповедывать без подготовки к причастию. С ходу задается вопрос - к причастию готова? нет - подготовься, потом приходи.

да мнение человеческие часто бывают ошибочны... суть легко в том может быть, что принято сейчас исповедь и причастие совмещать, а исповедь дело такое, кто-то исповедуется за пару минут и к причастию готов, а иной на исповеди потребует себе пол часа внимания, к причастию не готов и словам священника вообще внимать не очень-то и настроен... а времени-то на всех не хватает... потому и отсеивают... а то получится один к причастию готовился, а на исповедь в итоге не попал...

 

да и вообще, простите пожалуйста, но что значит "достоин причастия"???

я как-то всегда думал, что участие в этом таинстве великая милость Божия... и тут вдруг ОП и Я ДОСТОИН!..

вопрос бы надо наверное ставить так, что я подготовился установленным образом... но никакой речи о том, что достоин... это уже не из православия как-то получается (кажется...)

[Баранова Екатерина 77]

Да, насчет достоинства я согласна с вами...

Только я еще думаю, что причащение - это ОБЯЗАННОСТЬ христианина. Потому как это - реализация Церкви