Оптинский некрополь

[Olqa 13 242]

На оптинской страничке в Вк периодически публикуются данные о нашедших свой последний приют в святой Оптинской земле. Возможно, среди форумчан есть люди, которые могли бы рассказать о тех, кто похоронен на Оптинском некрополе.

Мой рассказ не личный, это из Оптинского альманаха и интернета.

 

В Оптине среди богомольцев есть такая традиция - после службы, или в любое другое свободное время обойти дорогие, почему-то такие родные, могилки, приложится к Кресту, воздохнуть, иногда получить утешение в виде просфорочки или конфетки, или пакетика чая, или шоколадки, оставленной чьей-то любвеобильной рукой.

Скрытый текст

В том ряду захоронений с левой стороны от Часовни убиенных братий есть могила, над которой возвышается белый крест. Если не ошибаюсь, перед могилой монахини Татианы (Пеньковой) ( вот тоже интересно, какая  была женщина, сын которой был архимандритом и без малого 30 лет возглавлял Оптину Пустынь). 

На табличке под крестом  написано: Инокиня Серафима (Ольга Александровна Кавелина), даты рожления и смерти то ли нечитаемы, то ли просто остались без внимания, но слово "инокиня" рисовало в представлении среднего возраста женщину, видимо болевшую и почившую молодой. А вот что говорится в сведениях о ней.

 

ИЗ СЛАВНОГО РОДА КАВЕЛИНЫХ

 

История этого старинного дворянского рода восходит к семнадцатому веку. В течении четырех столетий фамилия Кавелиных была прославлена людьми, служивших верой-правдой Богу и родному Отечеству. Среди них – дьяк патриарших приказов и участник Отечественной войны 1812 года, генерал-губернатор Санкт-Петербургской губернии и директор Санкт-Петербургского университета, а еще историк, правовед…Наконец, широко известная и почитаемая в истории русской православной Церкви личность – архимандрит Леонид (Лев Александрович Кавелин), историк, духовный писатель, начальник Русской православной миссии в Иерусалиме, а с 1877 года наместник Троице-Сергиевой Лавры. Свой путь он начинал в Оптиной Пустыни, где принял монашеский постриг. Оптина всегда была значимым местом для многих Кавелиных. Сюда, в оптинскую благодать, они стремились при жизни. Здесь захотели обрести и вечный покой.

В 2006 году на оптинском некрополе рядом с могилами Кавелиных появилась еще одна – рясофорной монахини Серафимы, в миру Ольги Александровны Кавелиной. Ее дед был родным братом архимандрита Леонида. Вот так через года и поколения отозвалась в ее судьбе преемственность еще и родства духовного.
Ольга Александровна родилась в Москве в семье полковника императорской гвардии, преподавателя Александровского военного училища. Она была младшей из четырех сестер и принадлежала к старинному дворянскому роду: родословная Кавелиных восходит к первой половине XVII века. Среди них были дьяк патриарших приказов, участник войны 1812 г. и генерал-губер­натор Санкт-Петербургской губернии, директор Санкт-Петер­бург­ского университета и знаменитый историк и правовед. Сама Ольга Александровна особенно почитала архимандрита Леонида (Льва Александровича Кавелина; 1822–1891) — постриженника Оптиной пустыни, который был церковным историком и археологом, членом-корреспондентом Академии наук, с 1877 г. — наместником Троице-Сергиевой Лавры.
В советское время она как дворянка не имела права на высшее образование. Не без препятствий она закончила редакционный техникум и всю жизнь проработала в Министерстве черной металлургии СССР, в отраслевом издательстве “Металлург­издат”.
Прихожанкой Высоко-Петровского монастыря она стала в 15 лет. Первым ее наставником был сам настоятель монастыря — епископ Варфоломей (Ремов; †1935). Он не был ее духовником в обычном понимании — Ольга Александровна у него не исповедывалась, но он был ее первым старцем: без его благословения она не делала ни единого шага, он указывал, к кому из Петровских духовников она пойдет на исповедь, он, в конце концов, направил ее под руководство архимандрита Никиты (Ку­роч­кина; †1937).
Отец Никита стал ее старцем, родившим в вечную жизнь и определившим весь ее жизненный путь. Он, судя по фотографиям, предсмертному портрету и воспоминаниям, был невысоким, полноватым человеком с мягкими чертами лица. Однако именно отца Никиту (вместе с наместником монастыря архимандритом Агафоном, в схиме — Игнатием (Лебедевым) епископ Варфоломей именовал пиргом — столпом своего прихода и своей монашеской общины.
Думается, Ольга Александровна в чем-то походила на своего старца. Маленькая полная женщина с устремленными на вас сияющими глазами. Она стала одной из ближайших его духовных дочерей. После его смерти она окормлялась у архимандрита Зосимы (Нилова; †1939), а затем — у иеромонаха Феодора (Бо­го­явленского; †1943). Отец Феодор был одним из ближайших и преданнейших духовных детей отца Никиты. По свидетельству Ольги Александровны, отец Феодор во многом воспринял дух руководства их общего старца. Погибший в заключении отец Феодор ныне прославлен в лике преподобномучеников.
Во время Великой Отечественной войны, когда почти все Петровские духовники уже умерли или погибли в заключении, большая часть их постриженников собралась у ног архимандрита Исидора (Скачкова; †1959). У него стала окормляться и Ольга Александровна. 16 октября 1956 г. отец Исидор постриг ее в рясофор, дав имя в честь преподобного Серафима Саровского. Представляется, что старец дал новопостриженной очень подходящее имя. Недаром монахиня Игнатия, еще один из известных членов Петровской общины, говорила, что отец Исидор обладал даром нарекать в постриге имена, соответствующие призванию человека. Имя Серафима, пламенная, как нельзя более соответствовало живому, общительному, энергичному характеру Ольги Александровны. (“Пламенность” была и в ее облике. Недаром еще в 1930-е гг. в Петровском за ней закрепилось прозвание “Ольга рыжая”.)
Как одна из самых младших членов общины она часто выполняла трудоемкие, а иногда опасные поручения. Так, она ездила за свечами для храма. В условиях, когда Патриаршая Церковь не имела своих свечных заводов, ее потребность в свечах и других элементарных предметах церковного обихода удовлетворялась за счет кустарного производства. В 1920–1930-х гг. членам общины Высоко-Петровского монастыря приходилось покупать свечи для своей церкви у таких кустарей.
По воспоминаниям самой Ольги Александровны, в определенный день кто-то из прихожан ехал по указанному настоятелем или старостой адресу и там, назвав хозяйку дома по имени-отчеству — что, видимо, служило знаком благонадежности, — покупал одну или две сумки свечей. Через некоторое время операция повторялась другим доверенным прихожанином. Ольге Александровне неоднократно приходилось уносить на своих плечах тяжелый рюкзак со свечами.
(Есть продолжение...)

 

 

На 2-ой фотографии Ольга Александровна Кавелина за год до смерти.

 

p/s. В Житии преподобного Старца Макария Оптинского говорится о том, что имение  мамы Льва Александровича Кавелина находилось в 10-ти верстах от Оптины, Старец гостил там иногда. Лев Александрович в числе трёх отцов Оптиной Пустыни занимался переводами святоотеческих книг, организованных Старцем Макарием.

А сама Ольга Александровна, которой с детства была памятна территория Оптиной Пустыни, оказывала помощь в установлении места  захоронений Старцев.

 

 

 

[Olqa 13 242]

ИЗ СЛАВНОНО РОДА КАВЕЛИНЫХ (продолжение)

 

После ареста архиепископа Варфоломея она и еще несколько прихожанок вывезли из еще неопечатанной кельи книги и архивные материалы. Позднее ей пришлось сопровождать отца Зосиму (Нилова) во время его спешного ночного отъезда из Волоколамска в виду угрожавшего ему ареста, а затем ее семья некоторое время прятала его у себя дома.

Она всегда считала, что лишь чудом сама избежала ареста и лагеря. В самом начале Великой Отечественной войны был арестован отец Феодор (Богоявленский). Незадолго перед тем была вызвана на допрос и Ольга Александровна. Она поняла, что этот допрос был предвестием ареста, что ее оставили на свободе лишь в надежде, что она невольно “приведет” слежку к отцу Феодору, который некоторое время скрывался в доме у своей сестры. Но буквально на следующий день после допроса Ольга Александровна была вызвана к руководству министерства и откомандирована в Свердловск (Екатеринбург) готовить эвакуацию их ведомства, причем ей было позволено вывезти с собой из Москвы и родных.

Цитата

 

“Я стояла перед ними, — вспоминала Ольга Александровна, — и чувствовала, как десница Божия опускается мне на голову, уводя от ареста”. Приехав в Свердловск накануне дня Петра и Павла, она опустилась на пол в пустой комнате общежития, наугад открыла праздничную минею, незадолго перед тем подаренную отцом Феодором, и наткнулась на листок, заложенный как раз между страницами службы первоверховным Апостолам. Это было последнее наставление ее духовника и духовного брата, его духовное завещание2.

Жизнь сводила Ольгу Александровну со многими замечательными христианами ушедшего столетия. Среди них были, например, митрополит Иоанн (Вендланд), архимандриты Таврион (Батозский) и Иоанн (Крестьянкин), отец Димитрий Дудко. Она дружила с архиепископом Василием (Кривошеиным), который приходился ей двоюродным братом по линии матери. Они не раз встречались во время приездов Владыки в СССР, переписывались. На сведения о церковной жизни в СССР, полученные от Ольги Александровны и ее сестер, архиепископ Василий не раз ссылается в своих воспоминаниях.

Она обладала даром чувствовать человека и несколькими словами передавать его духовный облик. Ее свидетельство об ушедших всегда опиралось на яркие жизненные детали и через них раскрывало духовное содержание человека или происходивших событий.

Она замечательно рассказывала о своих братьях и сестрах по общине Высоко-Петровского монастыря. «В Петровском, — говорила она, — было несколько “стад”, сплоченных вокруг своих старцев. И чужой человек всегда мог понять, где чьи: вот агафоновские, вот владыкины, вот митрофановские. “Владыкины” (чада епископа Варфоломея) — все очень умные, очень образованные и нервные. Агафоновские (то есть духовные дети архимандрита Агафона (Лебедева)) — те, наоборот, спокойные и почти святые. “Митрофановские” (духовные дети игумена Мирофана (Тихонова), старейшего наставника Высоко-Петровского монастыря) — все ясные и простые».

Ее рассказы были необходимым дополнением к воспоминаниям о Высоко-Петровском монастыре ее старшей духовной сестры монахини Игнатии (Пузик; 1903–2004). Для всех, кому дорого наследие Петровских старцев, они вместе были живой связью с их образами и с их духовным опытом.

Таким же связующим звеном Ольга Александровна была и для прихожан храма святителя Митрофания Воронежского. Как сказал на ее отпевании отец Димитрий Смирнов: “От нашего храма (к началу его восстановления) остались только три вещи: стены, икона святителя Митрофания из местного ряда и Ольга Александровна”. Она помнила последнего настоятеля храма — ныне священномученика Владимира Медведюка, расстрелянного в Бутово.

О владыке Иоанне (Вендланде) она рассказывала, как, будучи архиереем, он навещал своих родных в Переяславле. Он шел пешком через город обязательно с авоськой в руках, в которой лежали одна или две баночки какого-нибудь варенья. И вы понимали, что в этом жесте трогательной заботы проявлялись простота и настоящее смирение без позы и смиреннословия — важнейшие качества его христианской души.

Рассказывала Ольга Александровна и о том, как случайно увидела тогда еще тайного иеромонаха Иоанна в алтаре только что открытого после войны Успенского собора Троице-Сер­гиевой Лавры, первым наместником которой стал духовный руководитель отца Иоанна архимандрит, а позднее епископ Гурий (Егоров). “Через отверстые царские врата на всенощной, — говорила Ольга Александровна, — я увидела, что он, стоя в алтаре, в своем поношенном пиджаке, молился так, что не видел никого вокруг себя, было ощущение, что огненный столп над ним бьет прямо в небо. Я запомнила его таким, а позднее поняла — он молился о своем пути, потому что в этот момент он видимо принимал решение о выходе на открытое служение”.

С отцом Таврионом (Батозским) она познакомилась во время своих посещений Спасо-Преображенской пустыни под Ел­гавой (Латвия). Она говорила: “Монахини пустыньки не понимали его. Они не понимали, что этот человек прошел лагеря и сохранил радость о Христе, и знал, что современный человек нуждается в свидетельстве об этой радости, и отец Таврион изливал эту радость в служении литургии, в украшении храма…”.

Мысль о том, наскольЬко важно для нынешнего христианина понять опыт новомучеников и исповедников Российских, была одной из центральных в ее размышлениях и беседах последних лет. Она остро чувствовала вопиющее непонимание этого опыта, обличающее нашу духовную слепоту и окаменение сердца. Главным примером этой слепоты, не дававшим ей покоя, постоянно отзывавшимся болью в ее сердце, для нее была судьба ее первого наставника — архиепископа Варфоломея (Ремова), расстрелянного в 1935 г. по обвинению в “шпионаже в пользу Ватикана”, а в наше время обвиненного в тайном католичестве.

Через всю свою жизнь она пронесла тесный духовный контакт с Владыкой и в последние годы не уставала свидетельствовать о нем, о его подвиге, когда, защищая свою общину и всю Русскую Церковь, он пожертвовал и своей жизнью, и своим добрым именем.

Примечательно, что в этом она была едина с покойным отцом Иоанном (Крестьянкиным). Непонимание того, как жили христиане при советской власти, нежелание впустить в свое сердце опыт новомучеников, тем самым понять — в чем их подлинное величие, воспринимались ими как главная трагедия современных российских христиан и как серьезная духовная угроза будущему нашей Церкви.

Сегодня, когда и архимандрит Иоанн, и Ольга Александровна отошли от нас в селения праведных, можно привести фрагмент из адресованного ей в середине ноября 1999 г. письма Печерского старца. Оно стало ответом отца Иоанна на просьбу Ольги Александровны молиться о том, чтобы образ владыки Варфоломея был очищен от клеветы:

«Живых свидетелей того периода жизни Церкви остается все меньше, а слышавшим о нем трудно и представить, а тем более понять все тогда происходящее. Живя в оголтелой, разнузданной “свободе”, как представить жизнь в застенке.

Но у Бога все на своем месте <–> и Небо и земля, и ин суд Божий, и ин суд человеческий. Так что нам<,> верующим несомненно Богу<,> не страшны лабиринты любой лжи и казуистики, ибо Истина хранится неповрежденной в руце Божией<,> и в угодное Богу время Он выпускает ее на свободу, чтобы посрамить и самую правдоподобную ложь. Так что молимся и трудимся и ждем Божие определение о сем».

В день своего 16-летия Ольга Кавелина пришла на службу в храм преподобного Сергия на Большой Дмитровке, где тогда находилась Петровская община, и обратилась к владыке Варфоломею: “У меня сегодня день рожденья. Скажите мне что-нибудь”, — предполагая, что он даст ей наставление в приватной беседе. Владыка ответил ей. Он поставил ее перед собой посреди храма и обратил к ней свою проповедь. Центральный образ этой проповеди она запомнила на всю жизнь, и даже за несколько дней до смерти она в который раз говорила о том дне.

“В Америке была выставка, — обращался к ней владыка Варфоломей. — Были выставлены все достижения цивилизации, представлены все штаты этой обширной и богатой земли.

Среди экспонатов была клетка, в которой сидел негр. Живой негр. Он улыбался, гляда на проходящую толпу. Кто-то из толпы спросил его: Чего же ты радуешься? Ты же в клетке. — Да, отвечал негр, но я со Христом, и поэтому я свободен.

Будь и ты со Христом, — заключил Владыка, — и ты будешь воистину свободна”.

Так она и жила...

 

 С годами маленькая располневшая женщина с мягкими чертами лица и лучистыми глазами стала наставником многих людей. Ее родственники вспоминают, что у нее был особенный, редкий дар – притягивать к себе людей. И если уж кого брала она под свое крыло ,то, как говорится, «пасла по жизни» - столь высока была ее ответственность за человека. К ней приходили за советом. И она порой буквально одним словом разрешала сложные проблемы, развязывала жизненные узлы. К ней шли с вопросами веры и церковных отношений разные люди – и молодой священник, и человек, много повидавший на своем веку. Ольга Александровна была открыта для всех. Ее дом в шутку называли домом открытых дверей. И когда она по болезни уже не могла выходить на улицу, вечерами собирала у себя людей. Представьте только, в определенные дни у нее даже проходили службы. Сколько же людей привела она в церковь! Ольга Александровна была еще и замечательным рассказчиком. Человек очень образованный и начитанный, она охотно делилась всем, что знала. Особенно любили слушать ее рассказы из истории Православия. Знающие ее люди уверяют: общение с ней было истинным наслаждением. В ней удивительным образом сочеталась молодость д с мудростью возраста и жизненным опытом. Недаром она умела дружить с молодыми, при этом всегда как-то ненавязчиво наставляя их на путь истинный. В последний год, будучи тяжело больной (хотя о мере ее физических  страданий можно было только догадываться, она не любила никому докучать жалобами), Ольга Александровна подает прошение на имя наместника Свято-Ввденского монастыря Оптина Пустынь. Приведем его дословно, потому что нельзя не восхищаться силой духа этой удивительной  русской женщины

 

.

Прошение.
Прошу Вашего благословения на захоронение моего праха после кончины на некрополе монастыря Оптина Пустынь, где похоронены моя прабабушка М.М. Кавелина и ее дети (братья и сестры архимандрита Леонида Кавелина).

Святейший Патриарх Московский и всея Руси Апексий П благословил похороны инокини Серафимы – Ольги Александровны Кавелиной – в Оптиной Пустыни, откуда и начался ее путь в вечную жизнь.

 

Изменено 19 ноября, 2018 пользователем sibiryak
спойлер

[Иоанна_ 287]

                                 СХИМОНАХ ИОАСАФ (МОИСЕЕВ)

                                    25 марта 1889/ 7 апреля 1976

 

Поступеление в монастырь

Схимонах Иоасаф (в миру – Петр Борисович Моисеев) родился в 1889г в Калужской губернии в п.Митин Завод, в 30 верстах от Оптиной Пустыни. Будущий Старец был 13 ребенком в семье. До 13 лет Петя жил в доме у матери, пел на клиросе в приходской церкви.

Мать, как-то уходя из дома, дала детям задание – снопы скошенной ржи собирать в копны, а они его не выполнили. Вместо этого взяли рожь у соседки и перенесли в свой огород. После обнаружения проделки, мать всех детей наказала. Петя залез под кровать и давай плакать. Потом подумал: «Что я тут плачу? Пойду в Оптину». Вылез, оделся, никому ничего не сказал и за 30 верст пошел в Оптину. В монастырь пришел Петя к вечеру и говорит привратнику: «Батюшка, пропусти меня, я в монахи хочу». Привратник отвечает: «Какой из тебя монах? Сколько лет-то тебе?» «Тринадцать с половиной», - ответил Петя и настойчиво начал упрашивать привратника. Видя, что мальчик не шутит, привратник пошел докладывать настоятелю о.Мелетию. Настоятель велел пропустить.  В приходе Пети архимандрит распознал волю Божию, почувствовал что-то особенное в мальчике и говорит ему: «Тебе сейчас нужно вернуться домой. Потом возвращайся, но с отцом и документами. Тогда мы тебя непременно возьмем». Пока Петя в Оптину ходил, дома переполох поднялся. Когда мальчик показался на пороге, мать к нему навстречу с радостью и упреками бросилась. Он ее успокаивает: «Мамочка, мочка, не плачь, я уже монах, меня в монастырь берут. Мне в рухольной смеряли подрясник и сказали, чтоб я пришел с папой». Отец на это сказал: «Пусть идет, хоть один монахом будет, я его провожу». Довел отец его до обительских врат и остался возле них ждать, сам в монастырь не пошел. Прошло порядочно времени, а Петя все не возвращается, чтоб с отцом попрощаться. Тогда отец не выдержал и позвал его через послушника. Петя выходит из врат и говорит: «Папа, здесь как в раю, я и забыл, что ты меня ждешь. Иди, я тут остаюсь».

 

Цитата

 

Постриг

В обители Петя нес клиросное послушание. На службу приходилось вставать рано, в 3 часа ночи. Тишина, все спят, а они молятся…постригали батюшку в мантию на Оптинском подворье в Москве в 1925г на Благовещение. При постриге получил имя Иосиф, в честь святого иосифа-песнописца. По традиции новопострженны         монах должен 5 дней пребывать в храме, но по случаю смерти святейшего Патриарха Тихона батюшку первели в Донской монастырь. Тут он получил послушание: стоять с патриаршим крестом при гробе почившего Патриарха. У гроба Патриарха о.Иосифу было видение: вдруг отверзлось небо и он увидел восходящего на небеса святейшего Патриарха Тихона и убиенную Царскую семью…это видение он запомнил на всю жизнь…

Закрытие Оптины, аресты и лагеря

   В 1923–1924 годах Оптину закрыли и изгонали монахов.  Перед закрытием монастыря отей Иосиф стоит как-то в храме и слышит от иконы Матери Божией голос: «Возьми меня, а то обдерут Меня». И он взял Казанскую Богоматерь. Она была чтимая, убранная драгоценными камнями. Но уже описна  была властями. Настоятель заметил пропажу и объявил положить на могилу отца Амвросия…Уходя из монастыря, отец Иосиф спас схиму преподобного Амвросия, которая, переходя потом из рук в руки и бережно сохраняемая, вернулась в обитель в 1988 году.

   Как и многие насельники Оптиной, отец Иосиф понес исповеднический подвиг. Он был арестован и 22 года провел в заключении. Во время частых перегонов у заключенных обычно отбирали нательные кресты, и те старались их спрятать. Однажды, накануне очередного обыска, отец Иосиф подумал: "Как же мне крестик-то спасти?". И вдруг услышал голос: "Не ты Меня спасаешь, а Я тебя. И еще спасу".

После освобождения

(из воспоминаний келейницы старца Иоасафа – схимонахини Николаи, в миру Марии Яковлевой):

…В 1954г отец Иосиф был освобожден из заключения. Он приехал в г.Мичуринск к матери Серафиме, которая ездила в Оптину и знала его по ней. И вот мне сообщают чтобы я приехала к мать Серафиме. Монахиня Серафима моя духовная мать. Вот я приехала и вижу батюшку. В подарок ему я привезла параман и палочку. Он взял эту палочку и сказал: «Придется мне на эту палочку опереться». И вот сели мы обедать. Матушка Серафима у станции жила, и двери всегда закрыты у нее были, чтобы чужие не ходили. И вдруг в закрытых дверях явилась Странница, такая приятная. К мать Серафиме всегда какие-нибудь побирушки ходили, а Эта особенная какая-то..и Она говорит: «Я прямо не знала, что здесь такие гости-то хорошие будут, а то Я вся в пыли». И вроде так отряхивается. И прямо около меня села и говорит: «Драгоценная моя, возьми моего вот этого драгоценного». И показывает на батюшку. Я говорю: «Да он не пойдет». Тогда Она отвечает: «А Я прикажу. Ты будешь только числиться, а так Я буду вас опекать. Всем обеспечу». А он слышит, батюшка-то. И Ей после этого отвечает: «Матушка, будь мне матерью». Вроде, как не хочет ко мне идти. А Она на него строго так сказала: «Разве Я не была тебе Матерью в заключении? Тебе трудно было, а Я тебе помогала. Я к тебе приходила не раз». Потом Она стала собираться и сказала: «Батюшка, Я тебя благословляю к Моей драгоценной переходить, будешь у нее жить». И Она уходит. «Мне нужно еще проведать», – говорит и на тюрьму рукой показывает. «Ведь Я туда каждый раз хожу. А в некоторые камеры Я не вхожу. И надо зайти, человек нуждается, но из-за других, кто с ним вместе сидит, Я не могу. Тогда я возле двери постою». Ну вот, Она и уходит. Я выхожу Ее провожать из дома. И когда вышла я Ее провожать, Она мне начала все передавать из рук в руки: и хлебушка, и конфеточек, и сахарку, и повидло. И угольки, такие небольшие кусочки. А уголь я как-то не беру. Если во сне увидишь уголь, то это к тяжестям. Это такое простонародное поверье есть. А Она-то мысли мои видит, да и успокаивает меня: «Да это я даю топочку». Ну, тогда я взяла. И Она от меня отошла немножко, но не уходит совсем, и так даже приказывает мне: «Не обижай Моего драгоценного». В лицо я как-то не могла на Нее глядеть, а вижу только облик. Среднего Она роста, обыкновенно одета, все на Ней я бы даже сказала ветхое такое. Я думаю: «Наверное, надо Ей поклониться. Она ждет от меня этого». А на меня внезапный страх напал. Думаю: «Сейчас заберут». Ведь за поклоны-то при людях могли и забрать тогда. Странно: когда жила с батюшкой, ведь я ничего не боялась, я на все шла. Я его когда брала к себе, так готова была к тому, что меня посадят. И ничего, страху не было. А в этот момент испугалась. Но я Ей все равно поклонилась, а когда распрямилась, Ее уже и нет.

Устройство келии

    И вот поехала я домой, в Грязи, где мы жили, а отец Иосиф остался у матушки Серафимы. Стала я искать квартиру, а маме пока ничего не сказала. 10 квартир нашла и ни к какой квартире я не расположена. Сердце почему-то сжимается. Вроде нашла одну, а сердце все равно сжато. А потом случайно узнала, что в ней через стенку милиционер живет. Вскоре нашла, но не квартиру, а времянку. Она как раз напротив нашего дома расположена была. Стала договариваться, чтобы батюшке там жить. Хозяин подумал и говорит: «Если хорошие люди будут тут жить, так мы ее и продадим». Я сразу и говорю: «Мы купим». Тогда я собралась поехать к матушке Серафиме, чтобы посоветоваться с ней насчет времянки. Но только не доехала, так как Странница опять ко мне пришла и говорит: «Драгоценная моя, не селитесь у чужих. Переходите на огород ваш, переносите туда времянку и стройте из нее келию. Я туда вас благословляю». И откуда-то кружка воды у Нее в руках. Она говорит: «А Меня искупай». Такое слово сказала. И вот я, значит, открыла Ей воротничок и вылила эту кружку воды, но воды нигде не видала. Тогда Она мне говорит: «Ну вот, а теперь ты можешь с батюшкой». Как будто Она от меня чего-то отняла дурное.

 

Вот батюшка приехал из Мичуринска. В декабре месяце это было. Сильная метель на улице, сугробы намело. Глянула я из окна на улицу, вижу, кто-то идет, сгорбившись, в шапочке. И такая меня жалость взяла. Я как по этим сугробам побежала. Падаю, поднимаюсь, бегу. Подбежала, а он говорит: «Я чую, что это ко мне». Так рад был. Всегда помнил про то, как я его тогда встретила. Когда, бывало, его допеку своим непослушанием, он мне скажет: «Ну я б такую дуру прогнал бы. Кто тебя воспитывал? Ведь это подумать надо, приведи мать, я у нее спрошу, как она тебя воспитывала». Потом помолчит и прибавит: «Нет, как вспомню, как ты меня тогда встретила, все вот тебе прощаю». Прошло немного времени и принялись мы времянку переносить. Но куда там. Батюшка слабенький, ведь двадцать два года в лагерях провел. Тогда старушка одна, соседка наша, пошла по домам на нашей улице и говорит людям: «Тут Маше перенести надо времянку, не поможете ли?» И представьте себе, по одному человеку из каждого дома вышли, даже одна женщина на работу ходила отпрашиваться, чтобы поучаствовать. Так в один час все перенесли. Хозяин времянки в это время уехал покупать железо, а хозяйка его пошла на базар. И в этот момент мы все перенесли. Приехал хозяин, как глянул – нет времянки, а хозяйка стоит и плачет. Я говорю: «Шура, о чем ты плачешь?» «Я ее, – отвечает, – своими руками строила. Как вы быстро все». Я ее успокаиваю: «Ну что ж, мы ведь вам деньги оставили, будешь теперь помидоры сажать на этой территории».

    Вот времянку перенесли, потом стали место на огороде для нее подбирать. А у меня же еще брат, мама, ну и я с батюшкой. Четверо, значит, всех нас. Стали думать, где ее ставить, и заспорили. Батюшка хочет куда-то подальше от дома, мама рядышком, я по-своему, брат иначе. Каждый на своем стоит. Я легла на кровать, да за голову схватилась. И тут хозяйка времянки к нам стучится: «Надежда Никитична, я какой сон видела, сейчас вам расскажу. Скорбь к вам пошла, какая-то у вас будет скорбь. Вижу я, будто в нашей бывшей времянке очутилась церковь, с крестом. Смотрю внутрь, а там монах стоит в мантии и около него какая-то женщина в одежде монашеской, и оба молятся. Потом прямо с ними вместе сдвинулась эта церковь с места и пошла, пока не остановилась». А я в тот момент в другой комнате на кровати лежала. Как вскочу, да и спрашиваю: «Где остановилась?» Она говорит: «Пойдем, я покажу, где остановилась». Я беру брата, маму: «Пойдемте глядеть». Вышли на огород, хозяйка рукой показывает и говорит: «Вот тут эта церковь остановилась». Я спрашиваю своих: «Ну что, отспорили?» «Да, – говорят, – отспорили». Батюшка вышел, тоже смотрит: «Правда, подходяще, и от дороги в стороне, и от соседей, и от вас». И мы решили тут ставить. Начали с ним строить келию. Батюшка хоть и слабенький, но сам все делал, никого не пускал. К нам напрашивались подзаработать, но батюшка не соглашался. Стал печку строить, а она дымит. «Давай, – говорю, – печника пригласим, он безплатно сделает». «Нет, – отвечает, – сам буду». И все-таки добился, печку построил. Потом говорит: «Я их никогда не строил, и спросить мне не у кого». К нам ведь 10 лет никто не ходил, батюшка в затворе был, у него благословение было. Причащаться только ездили. А затвор ему Странница благословила, он Ей сильно верил. Она сказала: «Батюшка, уходи в уединение, в затвор». А мне сказала: «Никто к вам ходить не будет».

Исцеление

 

Батюшка вообще Матерь Божию очень чтил и Ей всегда молился. Он очень к Ней большое доверие питал. Однажды он заболел сильно, так что надо было срочно операцию делать. Положили его в больницу. Там говорят: «Надо немедленно оперировать, а то до утра не доживет». Собрался консилиум врачей, всё приготовили. Пришли за батюшкой, а он на койке лежит и все твердит: «Матерь Божия, Ты мне помоги». Ему говорят: «Если мы тебя сейчас не прооперируем, то никто тебе не поможет». Он как только эти слова услышал, то так оскорбился за Матерь Божию, что отвечает врачам: «Раз так, то я у вас лечиться не буду. Маша, едем домой». Что делать? С ним не поспоришь. Домой приехали, привела я батюшку в келию и побежала за отцом Андреем. А дело к вечеру уже. «Пойдем, – говорю, – отче, надо батюшку причастить». Он отвечает: «Ну, завтра утром и схожу». «Да врачи сказали, что не доживет он». «Доживет», – возражает отец Андрей. И не пошел. Утром он приходит, а батюшка хвалится: «А у меня не болит ничего». И ко мне обращается: «Маша, дай нам поесть чего-нибудь». А потом врачи из больницы приходили узнать про батюшку. Но я их не пустила. «Живой, – говорю, – ничего не болит». «Дайте нам посмотреть», – просят. «Нет, – отвечаю, – не так это просто». И не открыла им келию.

 

Молитва и пост

 

Расскажу, как он меня учил молитве Иисусовой. Когда только пришел из-за заключения, сразу на первом году поехали мы с ним на родину. И вот мы где-то шли пешком километров 15, дорога была через поле и рожь. Он вперед идет с Иисусовой молитвой, а я сзади, и на уме всякие мысли. И чего-чего на ум не приходило. И вот он только твердил мне: «Читай Иисусову молитву». А я один раз только, может, скажу, да и больше не говорю, мысли разбегаются. Вот он мне и говорит: «Иди вперед и не оглядывайся». Я иду. Встречаются четыре дороги на перекрестке. Я остановилась, по какой идти, не знаю. Оборачиваюсь, а батюшки нет. Перепугалась не на шутку и за него, и за себя. Что делать? Побежала на бугорок, там была мельница разваленная, залезла на нее и стала смотреть. Увидела вдалеке как бы точечку черную и прямиком туда. Нахожу батюшку, вся в слезах, укоряю его. Он говорит: «Вот слушай: когда человек без молитвы, от него отходит ангел, и он не знает, куда идти. Ты же инокиня, почаще думай о том дне, в который принимала святое пострижение, и помни всегда, в каком состоянии душа в тот момент находилась. Вот я отсидел 20 лет, было тяжело в заключении, но я всегда взывал ко Господу. Надо Господу молиться, носить имя Его в сердце, в уме, в устах, с Господом, с Иисусовой молитвой, спать, жить, ходить, есть, пить. Если нет такого призвания, стекаются плохие мысли, а все плохое отгоняется Иисусовой молитвой».

 

Батюшка большой молитвенник был. Весь день почти в молитве проводил. Вставал на правило ночью, в три часа. Я на работу утром пойду, а он все продолжает. К обеду возвращаюсь в двенадцать часов, чтоб самой поесть, да его покормить, а он все молится. Вот он пообедает, пойдет дрова поколет. Любил очень это занятие, никому не давал. Наработается так, что самому до келии не дойти. Я его обратно сама тащу. Со стороны кто посмотрел бы, так непременно сказал бы, что я над ним издеваюсь. Чтоб он отдыхал, так я как-то этого не видала. В четыре часа дня опять за правило брался и часов до восьми молился. Перед вечерним правилом всегда чай пил, но после молитвы уже не вкушал больше. Потом, после вечерней молитвы, сядет книжки свои читать, а когда спать ложился, я того и не знала. Спать пойду к маме, а он все читает еще. Я иногда замечала, что молитва у него самодвижущаяся была. Как-то прихожу к нему за благословением в храм идти, а он сидит и «Богородицу» читает, громко так, четко. Стою, жду, когда он кончит, а он и не думает. Читает одну за другой. Я не вытерпела и окликнула его: «Батюшка!» Он как проснется, от неожиданности испугался так, что в ногах у него судорога началась. Я ноги ему растираю, а он мне говорит: «Зачем ты меня будила? Я ведь только заснул и так спал крепко. Ты меня в другой раз не буди». «Как же, – отвечаю, – ты спал? Ты же «Богородицу» читал». В другой раз приду к нему, стану обед готовить, а он так углубится в молитву, что не слышит ничего. Потом я громыхну чем-нибудь, он встрепенется и спросит: «А когда ты пришла?» Пойдет во двор строгать себе столик какой-нибудь, опять молитву про себя читает, ничего кругом не замечает. Мальчонка брата моего начнет у него потихоньку инструмент таскать, батюшка не видит его. Я приду, он мне начнет жаловаться: «Куда у меня весь инструмент пропадает? Кто-то берет, а я не вижу». Всегда он в молитве был. Но она к нему не просто так пришла, а через лагеря. Он, как сам мне говорил, в заключении молитве научился.

   Пища у батюшки была самая простая, никаких изысканных блюд он не признавал. Любил он белый хлеб, потому что в заключении его ему не давали. Но и его ел в меру. Бывало, съест лишний кусок, спохватится, забезпокоится, да и укорять себя начинает. А один раз какой-то священник с юга про него узнал и прислал ему маслины, литровую банку. Я приношу их к нему в келлию и говорю: «Батюшка, смотри, какие сливы. У нас они большие, сладкие, а эти какие-то маленькие да соленые». Он отвечает: «Маша, да брось их, зачем они? Не нужно их». И я пошла за огород и выкинула всю банку.

   В конце 50-х годов по благословению митрополита Воронежского и Липецкого Иосифа батюшку постригли в великую схиму с именем Иоасаф, в честь святителя Иоасафа Белгородского.

Причащение

   Один раз, когда батюшка причастился, на Петра и Павла, он же в крещении Петр, я его под руку веду, а он мне говорит: «О, да что ж я тебе не показал, глянь, в алтаре стоят угодники». А я говорю: «Я не вижу». «Да хватит тебе, как не видишь. Идем, я тебе покажу. Ну вот, смотри». Ну, а что мне смотреть? Он видит, а я нет. Он даже расстроился, что я ему так отвечаю. Пришли домой. Батюшка вечером правило читает, а я за ним, на коленях стою. Двери закрыты были. Вдруг Женщина входит и прямо на пол кладет фрукты. Такие необыкновенные! «Вы только молитесь, Я все вам предоставлю», – говорит. Я зову: «Батюшка!» А он не любил, чтоб его окликали, когда он молится. Но тут повернулся, посмотрел и произнес только: «Ну, вот». И читать продолжает. Я обернулась, этой Женщины нету, и фрукты как-то исчезли. В другой раз вот как было. Пригласила я отца Андрея причастить батюшку. Он часто причащался. Отец Андрей к нам всегда под вечер приходил, после того, как всех обойдет. Он знал, что батюшка терпеливый. Другие не выдержат, возьмут да поедят, а батюшка хоть до завтрашнего дня ждать будет. Я стою, жду отца Андрея на улице, а его нет и нет. Потом пошла в келию погреться. Батюшка мне и говорит: «Маша, я причастился уже, приходил священник красивый такой, в сопровождении двух диаконов». «Да нет, – говорю, – отец Андрей не приходил еще, я же на улице стояла». «Как хочешь, Маша, а меня причастили», – настойчиво так и спокойно он мне отвечает. То же самое он и отцу Андрею рассказал, когда тот пришел. Но отец Андрей его все-таки причастил.

Прозорливость

 

Батюшка много предсказывал. Часто он вздыхал: «Ах, немного я не доживаю, ведь Оптину-то откроют». Мама, бывало, скажет на это: «Хоть нашу бы церковь не закрыли». «А на Россию будут все лезть, будут ее делить», – говорил он. Однажды видел видение, это еще в Митином Заводе было. У них там пруд есть, в поселке. Батюшка подходит к пруду, птица плавает на воде. Он спрашивает: «Ты откуда?» А она отвечает человеческим голосом: «Из-за границы». «Ты зачем сюда?» «А чтоб людей прельщать и мир возмущать»., – отвечает. То есть, ему было открыто, откуда вся грязь в Россию польется. Говорил, что женщина себя обезобразит так, что даже не будет похожа на женщину. Однажды я принесла в келию батюшки магнитофон с записью одного политического заключенного, который сидел в заключении чуть ли не 50 лет. Батюшка Иоасаф прослушал, сердце его тронулось, так как он сам 20 лет просидел и с сочувствием сказал, показывая на магнитофон: «О, эта коробочка хорошая». И я понесла магнитофон обратно племяннику. А когда вернулась, то ему Господь другое открыл про магнитофоны, что распространятся эти «коробочки» по всему свету. Даже предсказывал, что видно будет человека, который говорит. Сказал, что в этих «коробочках» много соблазна и разврата будут разносить, и даже духовные будут ими соблазняться. А мне говорил: «Маша, ты не будешь после моей смерти в моей келии жить». Я думаю: «Как же так, строила сама, и не буду?» Помню, когда брат уезжал на жительство в Выборг, то велел нам известить его о кончине Старца: «Когда батюшка помирать будет, сообщите, я приеду. Сам на своей голове гроб его понесу». А батюшка ему ответил: «Да нет, я тебя буду провожать, а не ты меня». К маме повернулся и тоже ей сказал: «Сеню (брата моего) все-таки я провожу». Мама обиделась: «Что же он со мной такие шутки шутит? Я ведь мать, со мной такие шутки не шутят». А батюшка не имел привычки шутить. «Что мне Господь открывает, – отвечает, – то я и говорю». Так и вышло: брат тридцати лет помер от болезни. На фотографию дорогого батюшки Иоанна Кронштадтского сделал венок из фольги и повесил в келии. А я говорю: «Да ведь он еще не прославлен». А он говорит: «А у меня келейно прославлен». Так обиделся за батюшку Иоанна Кронштадтского, что не стал даже кушать, когда я еду принесла. А потом я говорю: «Но венчик-то ему идет!» «Ну, вот так и надо, – говорит, – давай теперь кушать».

   Но прозорливость свою скрывал. Нас, к примеру, навещали архиепископ Евсевий, схиархимандрит Серафим, иеросхимонах Нектарий, схиигумен Митрофан. Когда его о чем-нибудь спрашивали, то он возьмет тетрадочку, да и начинает им по тетрадочке говорить. Я спрашиваю: «Батюшка, а почему ты не скажешь им от себя? Скажи им своими словами, ты же ведь знаешь, что сказать» А он говорит: «Нельзя, Маша, если я себя раскрою, то меня здесь не будет. А меня Матерь Божия благословила в этом месте жить». Потом и я стала говорить на батюшку: «Да у него головка больная». В поезде с ним ездить невозможно было. Сейчас, думаю, какой-нибудь подсядет, он обязательно ему про царя скажет: «Царь-то пошел на небо, я видел». Поэтому как кто с ним заговорит, я сразу: «Ну ложись, ложись. Да вы отойдите, я его с больницы везу, а вы разговоры заводите, с ним опять плохо будет. Уходите, уходите». «Маша, – укорит он меня, – что ты такая грубая, зачем людей гонишь?» А как не гнать? Он прямо сейчас скажет: «А крестик на тебе есть?» А ведь все без крестов, ни у кого нет. «Эк, ведь, сатанище, всех в руки свои взял, все кресты поснимали», – это слово обязательно скажет. За такое слово в то время посадят, хоть бы что.

Кончина

 

Вот начался 1976 год, тяжелый для меня. Всегда батюшка был бодрый, жизнерадостный и все время говорил: «Обновися, яко орля, юность моя». Но в этом году уже не говорил, ждал своей кончины. Батюшка к смерти легко относился, ждал ее, как хорошего гостя. Скажет мне, бывало: «Монахи приходили с Оптиной. Дескать, браток, ну мы ведь тебя ждем». И начнет мне перечислять: «Варсис приходил, Наркис приходил.».. «Да зачем, – скажу с таким недовольством, – чего им тут делать? Зачем они сюда приходили?» «А чего? Пусть, меня, вроде, зовут». А я так расстроюсь... За год до кончины батюшка стал ласковый в обращении со мной, а до этого был строгим. На правиле, скажем, стою за ним, залюбуюсь, на него глядя, и про себя только подумаю: «Где еще такой батюшка есть?» Он обернется, дверь передо мной откроет и скажет: «Ну-ка, выходи из келии, быстро, быстро». Делать нечего, выхожу. А за год до кончины помягчел, все звал меня: «Маша, голубчик». Батюшке про день смерти открыто было. За год до его кончины прихожу из церкви, на Троицу дело было, а он спрашивает: «Сегодня не Благовещение?» Я отвечаю: «Батюшка, да что ты, на Благовещение ручьи текут и снег еще, а сейчас, смотри, уже ветки зеленые». Он говорит: «Ну узнаешь после, что это за день будет». Вот подходит Благовещение. Я в церковь на всенощную не пошла, с батюшкой совсем плохо было. Стала акафист читать. У нас церковь за пять километров была, не близко, пешком ходили, но нам в радость было. Вдруг слышу голос батюшки: «Мария, подойди». Я подхожу, а он сам весь сияющий, веселый. Я прошу его: «Батюшка, скажи мне что-нибудь». А он отвечает: «Возле меня стоит Спаситель и Матерь Божия». «Пусть Они тебе скажут, когда Они тебя заберут», – говорю ему. Он отвечает: «Благовещенская Матерь Божия тебе скажет». Я потом думала: «Вот как умно ответил. Напрямую мне не сказал, а то б я разохалась да заголосила, от меня-то тайна его смерти закрыта была. Уже отходил ко Господу, а ум у него вот какой ясный был». Я после этих слов пошла за раскладушкой, чтоб во сне увидать, как мне Матерь Божия про его смерть скажет. Это в народе такое поверье, что под Благовещенье Матерь Божия во сне всю правду говорит. Батюшка спрашивает: «Ты зачем это?» Я чего-то там схитрила, не помню. Он улыбнулся слегка. Я на раскладушку легла, но разве заснешь? В 2.30 ночи я встала, к батюшке подхожу, а он такой веселый, руку мне жмет и что-то так мне говорит быстро-быстро. Думаю: «Батюшке легче стало, видать, выздоравливает». И к маме побежала. Она перед этим была у меня и сказала: «Ты нынче не спи, он умрет». А я как расплакалась, как к ней придралась: «Я разве без тебя не знаю? Чего ты мне такие слова говоришь?» Вот, мама приходит к батюшке, я следом иду. Подошла она к нему, а потом говорит мне: «Ну, не теряйся, он уж ушел». А я даже не поняла нисколько. Такой веселый, такой сияющий, улыбается. Так разве умирают? И все свое думаю: «К Пасхе встанет, вот уж стал разговаривать».

Скончался отец Иоасаф в Грязях 7 апреля 1976 года.

Похороны

   Племянник в 3 часа утра пошел дал телеграммы о кончине батюшки, и уже к обеду приехал с Ельца схиархимадрит Серафим, а к вечеру из Сергиевой лавры владыка Евсевий прибыл, он тогда там наместником был. Потом приехал иеросхимонах Нектарий с Воронежа. Отпевали его в келлии. Владыка Евсевий возглавлял. Он батюшку очень чтил, и батюшка к нему всегда ласков был. А перед кончиной свою полумантию ему подарил, так владыка очень ценит его полумантию. При выносе гроба неизвестно откуда налетели пчелки, начали все от них отмахиваться, но они никого не кусали. Три пчелки, пока к могилке шли, так над головой батюшки все и кружились, не отлетали никуда. Чудно было смотреть. А когда стали опускать гроб в могилку, опять множество пчелок появилось. Могилку батюшки почитают и даже исцеления на ней совершаются.

   Батюшка еще при жизни меня предупреждал: «Мария, когда я умру, тебя про меня спрашивать будут. Ты много-то не рассказывай». Такое было его желание. Как при жизни его почти не знал никто, так и по смерти хотел оставаться в безвестности. Смиренный был очень батюшка.

 

Осенью 2005 года останки схимонаха Иоасафа были перезахоронены на братском кладбище Оптиной пустыни.

ОПТИНСКИЙ НЕКРОПОЛЬ

ЕПИСКОП МИХЕЙ (АЛЕКСЕЕВ)

Епископ Михей (в миру – Михаил Федорович Алексеев) родился 23 января 1851 года в Санкт-Петербурге в семье дворянина-чиновника (впоследствии статского советника в канцелярии Госконтроля). В 10 лет он лишился матери и, поступив в Санкт-Петербургский Морской кадетский корпус на Васильевском острове, окончил его в 1872 году гардемарином.

Цитата

 

После окончания курса обучения в Морском училище служил по морскому ведомству, дослужившись до капитана 1-го ранга. Совершил три кругосветных плавания. Служба молодого офицера шла довольно успешно, начальство было им довольно. Внезапно развивающаяся его карьера резко оборвалась; 5 марта 1890 года капитан 1-го ранга Алексеев неожиданно вышел в отставку, причиной которой явилась внезапная смерть молодой жены.

Потрясенный горем, Михаил Федорович бросил морскую службу, которой отдал почти 20 лет, и в 1890 году поступил послушником в Оптину пустынь под руководство великого старца Амвросия. Решение полностью изменить свою жизнь в расцвете лет пришло по благословению отца Иоанна Кронштадтского, с которым он был знаком с первого года своей флотской службы, когда батюшку знали только в самом Кронштадте. «Посещая ежедневно его служения в Андреевском соборе, – вспоминал епископ Михей, – я удостаивался весьма частого причащения Святых Таин, по крайней мере раз в неделю, а то и чаще. Тогда отец Иоанн служил Божественную литургию еще один, без сослужащих, и я прислуживал ему в алтаре, заменяя алтарных служителей, часто расстраивавших батюшку своей грубостью. Я пожелал служить, как и он. Пошел в монахи в обитель самой строгой жизни – Оптину. Я здесь укрепился, оставил земную суету и, вдумываясь в свои дела, исправлял свои недостатки. Там я думал остаться навсегда».

Он приехал в монастырь вместе с будущим митрополитом Трифоном (Туркестановым). Через год умер старец Амвросий. После его кончины по благословению святого праведного Иоанна Кронштадтского Михаил покинул Оптину пустынь с тем, чтобы избрать путь ученого монашества.

 В 1896 году о. Михей окончил Духовную академию и был выпущен со званием кандидата богословия. В ближайшие годы он пережил несколько назначений, не дававших нигде в полную силу развернуться. Сразу после выпуска – смотритель Жировицкого духовного училища при одноименном монастыре в Западной Белоруссии. Через полгода, с 4 декабря, синодальный ризничий в Москве и одновременно настоятель храма Двунадесяти Апостолов. Месяца не прошло – настоятель Иосифо-Волоколамского монастыря с возведением в сан игумена, а через два года – в сан архимандрита. В 1900 году он послан был сопровождать санитарный отряд, который перевозил раненых русских воинов из Китая во Владивосток во время «боксерского» восстания. Пароход «Царица» вышел из Одессы, на пути посетил Цейлон и через Индийский океан достиг Китая. Миссия была выполнена блестяще. Архимандрит Михей получил благодарность императрицы Марии Феодоровны, покровительницы русского общества Красного Креста. 2 июня 1901 года новое назначение – настоятелем в херсонский Свято-Владимирский монастырь, основанный знаменитым проповедником и духовным писателем архиепископом Иннокентием, Херсонским и Таврическим. Наконец, 2 апреля 1902 года архимандрит Михей наречен был во епископа Сарапульского, второго викария Вятской епархии. Хиротония состоялась в вятском кафедральном соборе св. благоверного князя Александра Невского 19 мая того же года. Так начался славный архиерейский путь владыки Михея, бережно сохранявшего на высоких кафедрах оптинское аскетическое устроение. В любви к ближнему мало было ему равных среди иерархов; среди множества епархиальных забот он всегда находил время для сбора средств в пользу нуждающихся крестьян, особенно детей. Многие детские приюты получали собранную им помощь. В связи с этими делами у него были встречи и переписка с великой княгиней Елисаветой Феодоровной, впоследствии преподобномученицей. Она часто благодарила владыку Михея за помощь не только бедным, но и паломникам в Святую землю и Русской Православной миссии в Иерусалиме. Позднее они встретились и в Оптиной пустыни, но об этом мы позже...

 

 В августе 1906 года владыка был перемещен в Волынский край первым викарием к бывшему ректору Московской Духовной академии, а теперь архиепископу Антонию. Они вместе повели борьбу с унией и вообще католическим влиянием на русских крестьян. Через два года последовало назначение на Архангельскую кафедру. Сбылось предсказание о. Иоанна владыке Михею: «Будешь на родине моей архиереем». В 1909 году владыка приезжал в Петербург на похороны о. Иоанна, а потом, вернувшись в Архангельск, отправился в Суру, на родину великого кронштадтского пастыря, где молился в храме заложенного о. Иоанном женского монастыря. Епархия была огромной – владыка Михей изъездил ее всю, побывал на Соловках и в Печенгской обители, где монахи подвизались в суровых условиях Заполярья. 17 апреля 1912 года состоялось последнее его назначение – епископом Уфимским и Мензелинским. Когда-то подвизался здесь архиепископ Филарет (Амфитеатров), по последней кафедре митрополит Киевский и Галицкий. Им заложены были здесь крепкие основы церковной православной жизни, но край населен был преимущественно «инородцами» – башкирами, татарами, черемисами, среди которых издавна действовали шаманы и отчасти мусульмане. Миссионерство требовало огромных трудов. Владыка Михей немедленно принялся за труды. Он основал Березовско-Богородицкий женский монастырь на Каме, куда великая княгиня Елисавета Феодоровна прислала написанный ею образ Христа Спасителя. Уфимское духовное училище также было всесторонне укреплено. Совершались частые миссионерские поездки. Но здоровье владыки к этому времени пришло в большое расстройство, так что он вынужден был проситься на покой. Синод уволил его на покой в Почаевскую лавру, но владыка через малое время, в январе 1914 года, добился перемещения, также на покой, в родную Оптину пустынь. Здесь его приняли с любовью. Наместник отвел ему отдельный корпус, куда владыка перевез свои необходимые вещи и большую библиотеку, которую в начале 1917 года пожертвовал в библиотеку монастыря. «Покой» его заключался, несмотря на слабое здоровье, не в отдыхе и праздности, а в постоянном служении в храме и в собеседовании с братией о духовном. К нему за разрешением многих вопросов постоянно обращались и благочинный, и настоятель, которым тогда был архимандрит Ксенофонт (он скончался 30августа 1914 года, и настоятелем стал игумен, потом архимандрит Исаакий, будущий священномученик).

 

В летописи скита Оптиной пустыни отмечалось:

 «17 января (1914 года). Скит посетил преосвященный Михей, епископ Уфимский. Начало монашества он полагал в сем скиту. В настоящее время владыка приехал в Оптину на покой».

 «26 января. Литургию в монастыре служил преосвященный Михей».

 «Февраль 2, Сретение Господне. Литургию в монастыре служил преосвященный Михей. Вечером владыка посетил Старца о. Нектария».

«Май 27. Сегодня в начале 10 часа утра прибыла в Оптину пустынь ее императорское высочество великая княгиня Елисавета Феодоровна. Преосвященный Михей, встретив ее высочество во Введенском соборе, сказал краткое приветственное слово».

29 мая владыка Михей с настоятелем и старшей братией после литургии, на которой великая княгиня причастилась Св. Христовых Таин, посетил вместе с нею скит, там, в храме Иоанна Предтечи, владыка отслужил краткий молебен о здравии высокой паломницы. Потом она осматривала скит – библиотеку, трапезную, соборную келью, братское кладбище. Посетила кельи монаха Иова и Старца Нектария. 30 мая после вечерни и напутственного молебна владыка Михей сказал великой княгине прощальное слово и закончил его земным поклоном. Великая княгиня Елисавета Феодоровна также поклонилась до земли. А затем в сопровождении братии и всего народа направилась к парому, где приготовлены были экипажи. Весь путь от собора до парома усыпан был зеленью и цветами. Ее императорское высочество великая княгиня взошла на паром. Взошли и преосвященный Михей и другие начальствующие лица. Паром тронулся. А братский хор чудно запел величественный догматик пятого гласа: “В Чермнем мори...” Затем возглашено было многолетие. И великая княгиня, попрощавшись с братией, причем поклонившись в землю настоятелю о. Ксенофонту, милостиво раскланиваясь, села в экипаж и изволила отбыть на станцию Козельск».

 В летописи и далее столь же часто отмечаются служения епископа Михея. 16 июня он служил молебен о даровании дождя, и во время крестного хода к Амвросиевскому колодцу разразилась сильная гроза с громом и ливнем. В июле 1914 года началась мировая война. По объявлении мобилизации из Оптинского братства было призвано в армию около 50человек. Их провожали с любовью. 20 июля в летописи записано: «По случаю отъезда братии, призванных по мобилизации, преосвященный Михей служил напутственный молебен».

Владыка Михей с братией встречал в Оптиной в 1916 году будущих мучеников за Христа. Это были князь Константин Константинович Романов, офицер, приехавший с фронта в краткий отпуск, – через два года он претерпит мученическую кончину от рук красных палачей, будучи вместе с великой княгиней Елисаветой Феодоровной и другими лицами брошен в жерло старой шахты под Алапаевском. Два других родных его брата, Иоанн и Игорь, тоже офицеры, разделили их участь. Сначала он жил в Оптиной инкогнито, но его узнали и подивились его смирению. После его отъезда в Оптину прибыл великий князь Димитрий Константинович, дядя предыдущего, – он приехал с племянницей, княгиней Татьяной Константиновной, муж которой погиб на фронте (она была сестрой князей-мучеников Константиновичей). Она вскоре примет монашество и будет настоятельницей женского монастыря на Елеонской горе в Иерусалиме, куда доставлены будут святые мощи ее тетки – великой княгини Елисаветы Феодоровны. Владыка Михей встречал великого князя и княгиню торжественно, произнес краткое слово приветствия, а после богослужения принял их в своих кельях. Участвовал владыка и в трапезе в честь высоких паломников, устроенной настоятелем в своих покоях.

 6 мая запись в летописи: «Царский день и тезоименитство преосвященного епископа Михея. Служба в монастыре. Литургию совершал сам владыка... Служащие и старшая братия приносили высокому имениннику почтительные поздравления с поднесением просфор. Маститый владыка отвечал всем поздравителям святительским благословением, отечески милостиво благодарил за приветствия. За литургией следовал торжественный молебен с провозглашением многолетий государю императору и всему Царствующему Дому, а также и преосвященнейшему владыке-имениннику. Достойно примечания, что празднование преподобному Михею в календарях отмечено 5 мая, тогда как служба преподобному положена на 6-е и отправляется на месте, идеже лежат его мощи, то есть в Троице-Сергиевой лавре, 6 числа. Согласно сему, и преосвященный Михей празднует день своего Ангела тоже 6 мая».

 

8 сентября 1917 года владыка Михей произнес в храме слово, в котором, как отметил летописец, «обличал современное шатание умов и пороки, выяснял, какое грозное и страшное время мы переживаем, и призывал к молитве и покаянию во избежание конечного гнева Божия и гибели нашей». В октябре он говорил о том же: «Одна надежда – на Бога и на Преблагословенную Владычицу мира, всегдашнюю покровительницу Земли нашей... Если Господь Бог и Пречистая Богоматерь смилуются над нами, то все благоустроится и изменится на лучшее, но что для этого нужно каяться». 25 декабря, на праздничной литургии по случаю Рождества Христова, владыка, как сообщает летописец, «по обычаю, обратился к молящимся со словом назидания и утешения ввиду продолжающихся общественных бедствий: призывал к терпению, к покаянию в уповании на милосердие Божие, указал на милость Божию, выразившуюся в восстановлении в Русской Церкви Патриаршества, обратил внимание богомольцев на утешительное нововведение в чин архиерейской службы (в так называемой “выкличке” старейшего диакона после освящения Св. Даров – возносится теперь моление и о предстоящих, “поминающих кийждо о своих си согрешениях”), привел примеры терпения и богоугодной жизни из теперешнего времени и лично ему, владыке, известные и призывал к подражанию им всех присутствующих».

В Вербное воскресенье 1923 года владыка Михей был арестован вместе в архимандритом Исаакием (Бобриковым) и другими оптинцами и отправлен под конвоем в козельскую тюрьму, где провел несколько недель. Затем, поселившись в Козельске, он служил в Успенском соборе, а позже – в одной из приходских церквей. То, что в Козельске не было обновленцев, является немалой заслугой и епископа Михея, который принимал их в общение не иначе как через покаяние. Живя в Козельске, владыка Михей не терял связи с другими оптинскими подвижниками, рассеянными по разным местам.

 

Владыка Михей скончался 3/16 февраля 1931 года, в день святых праведных Симеона и Анны, и был похоронен на Пятницком кладбище Козельска. На погребение никто из епископов приехать не смог, оно было самым скромным. Могила его сохранилась до наших дней. В далекой северной ссылке, в деревеньке под городом Пинегой, умиравший от туберкулеза иеромонах Никон, ныне преподобный, узнав о кончине владыки Михея, поскорбел и вознес под северным небом молитву об упокоении его души. Владыка Михей был членом Оптинского братства – здесь начал монашеский путь, здесь и закончил.

Летом 2005 года останки епископа Михея были перенесены в Оптину Пустынь и захоронен на братском кладбище монастыря.

 

Изменено 19 ноября, 2018 пользователем sibiryak
спойлер

[МАРГАРИТКА 2 110]

В книге "Божий инок" об о.Иоанне Крестьянкине, упоминается о дореволюционных синодиках Оптины Пустыни и Соловецкого монастыря. Старец поминал почивших насельников этих монастырей. Когда Оптина открылась,он передал  синодик,оформленный духовными чадами, в монастырь. 

 

Изменено 16 января, 2020 пользователем МАРГАРИТКА

[Сергий Дзе 3]

Есть там могилка Епископа Михея Уфимского,он из братии дореволюционной Оптиной пустыни,был изначально похоронен в Козельске,на старом центральном кладбище,там вообще много монашествующих братий оптинских,и много монахинь шамординской дореволюционной обители.

  Наш батюшка, тогда был ,схипаломником,так в шутку называли постоянных паломников,трудниками не называли тогда,и вот пешком ходил к Епископу Михею,на могилку и когда шел,как всё оптинцы,пытался проговаривать Иисусова молитву устами,и была обычная трудовая молитва , тоесть боролся с рассеянностью....а когда заходил за оградка,к могилке, всё вдруг затихало и тишину можно было услышать,и молитва собиралась и была внимательной!!! как только выходил за оградка,молитвенное настроение возвращалось на круги своя.