Питер Гиллквист "Возвращение в Православие"

[иером. Даниил 101]

Аудиокнига: Питер Гиллквист "Возвращение в Православие"

 

PDF-версия p_gillkvist.zip

[Гость Анна]

Здравствуйте. Хочу задать вопрос. Одни православные священники говорят, что служба в армии не противоречит Евангелию и обосновывают это утверждеие Писанием. Другие-что христианин не имеет права служить и, тем паче, воевать. И это мнение тоже обосновывают Писанием. Как же всё-таки рассудить? Кто прав и почему?

 

 

Заранее благодарнва вам за ответ.

[A Lost Sheep 12 109]

А можно ознакомиться с ссылкой на "других" православных священников, которые говорят, что нельзя служить и воевать? Я лично ни одного не знаю из таких, и ни разу не слыхал от священиков такого.

 

Россия после крещения почитай только тем и занималась, что воевала и веру свою защищала от желающих её поменять.

[иером. Даниил 101]

Здравствуйте. Хочу задать вопрос. Одни православные священники говорят, что служба в армии не противоречит Евангелию и обосновывают это утверждеие Писанием. Другие-что христианин не имеет права служить и, тем паче, воевать. И это мнение тоже обосновывают Писанием. Как же всё-таки рассудить? Кто прав и почему?

Утверждение, что христианам нельзя воевать и служить в армии, принадлежит по большей части сектам, представители которых обычно не утруждают себя серьезным изучением Писаний. Обычно, в подтверждение своего мнения они приводят первую часть ветхозаветной заповеди "не убивай" и умалчивают о второй ее части, где говориться, что нарушивший ее подлежит смертной казни. Ошибка сектантов заключается в том, что они не видят различия между убийством и узаконенным отнятием жизни в качестве наказания за грех. Если бы заповедь "не убивай" носила абсолютный характер, то по логике вещей смертной казни должны быть подвержены так же и те, кто участвовал в наказании убийцы.. и так до бесконечности.

 

Так же и в Новом Завете можно встретить множество свидетельств, где служба в армии и применение силы для пресечения беззаконных поступков считается нормой. Когда к Иоанну Крестителю пришли воины с вопросом, что им надлежит делать, святой Иоанн ни слова не сказал о том, что их служба предосудительна в очах Божиих (Лук.3:14). Так же апостол Павел называет Божиим слугой того, кто носит меч (Рим.13:4).

 

Если интересует эта тема, можно почитать интересные рассуждения по этому поводу у В.Соловьева в его "Трех разговорах" (Разговор первый).

[иером. Даниил 101]

Стоит обратить внимание на этот отрывок:

 

 

Г е н е р а л. А это было сражение на Аладжинских высотах, когда мы в первый раз "непобедимому" Гази-Мухтар-паше все бока обломали... Так после 3-го октября мы сразу продвинулись в эту азиатчину. Я был на левом фланге и командовал передовым разведочным отрядом. Были у меня нижегородские драгуны, три сотни кубанцев и батарея конной артиллерии. - Страна невеселая - еще в горах ничего, красиво, а внизу только и видишь, что пустые, выжженные села да потоптанные поля. Вот раз - 28 октября это было - спускаемся мы в долину, и на карте значится, что большое армянское село. Ну конечно, села никакого, а было действительно порядочное, и еще недавно: дым виден за много верст. А я свой отряд стянул, потому что, по слухам, можно было наткнуться на сильную кавалерийскую часть. Я ехал с драгунами, казаки впереди. Только вблизи села дорога поворот делает. Смотрю, казаки подъехали и остановились как вкопанные - не двигаются. Я поскакал вперед; прежде чем увидел, по смраду жареного мяса догадался: башибузуки свою кухню оставили. Огромный обоз с беглыми армянами не успел спастись, тут они его захватили и хозяйничали. Под телегами огонь развели, а армян, того головой, того ногами, того спиной или животом привязавши к телеге, на огонь свесили и потихоньку поджаривали. Женщины с отрезанными грудями, животы вспороты. Уже всех подробностей рассказывать не стану. Только одно вот и теперь у меня в глазах стоит. Женщина навзничь на земле за шею и плечи к тележной оси привязана, чтобы не могла головы повернуть, - лежит не обожженная и не ободранная, а только с искривленным лицом - явно от ужаса померла, - а перед нею высокий шест в землю вбит, и на нем младенец голый привязан - ее сын, наверное, - весь почерневший и с выкатившимися глазами, а подле и решетка с потухшими углями валяется. Тут на меня сначала какая-то тоска смертельная нашла, на мир Божий смотреть противно, и действую как будто машинально. Скомандовал рысью вперед, въехали мы в сожженное село - чисто, ни кола ни двора. Вдруг, видим, из сухого колодца чучело какое-то карабкается... Вылез, замазанный, ободранный, упал на землю ничком, причитает что-то по-армянски. Подняли его, расспросили: оказался армянин из другого села; малый толковый. Был по торговым делам в этом селе, когда жители собрались бежать. Только что они тронулись, как нагрянули башибузуки, - множество, говорит, сорок тысяч. Ну, ему, конечно, не до счету было. Притаился в колодце. Слышал вопли, да и так знал, чем кончилось. Потом, слышит, башибузуки вернулись и на другую дорогу переехали. Это они, говорит, наверное, в наше село идут и с нашими то же делать будут. Ревет, руки ломает.

 

Тут со мною вдруг какое-то просветление сделалось. Сердце будто растаяло, и мир Божий точно мне опять улыбнулся. Спрашиваю армянина, давно ли черти отсюда ушли? По его соображению - часа три.

 

- А много ли до вашего села конного пути?

 

- Пять часов с лишком.

 

- Ну, в два часа никак не догонишь. Ах ты, Господи! А другая-то дорога к вам есть, короче?

 

- Есть, есть, - А сам весь встрепенулся. - Есть дорога через ущелья. Совсем короткая, Немногие и знают ее.

 

- Конному пройти можно?

 

- Можно.

 

- А орудиям?

 

- Трудно будет. А можно.

 

Велел я дать армянину лошадь, и со всем отрядом - за ним в ущелье. Как уж мы там в горах карабкались - я и не заметил хорошенько. Опять машинальность нашла; но только в душе легкость какая-то, точно на крыльях лечу, и уверенность полная: знаю, что нужно делать, и чувствую, что будет сделано.

 

Стали мы выходить из последнего ущелья, после которого наша дорога на большую переходила, - вижу, армянин скачет назад, машет руками: тут, мол, они! Подъехал я к передовому разъезду, навел трубку: точно - конницы видимо-невидимо; ну, не сорок тысяч, конечно, а тысячи три-четыре будет, если не все пять. Увидали чертовы дети казаков - поворотили нам навстречу - мы-то им в левый фланг из ущелья выходили. Стали из ружей палить в казаков. Ведь так и жарят, азиатские чудища, из европейских ружей, точно люди! То там, то тут казак с лошади свалится. Старший из сотенных командиров подъезжает ко мне:

 

- Прикажите атаковать, ваше превосходительство! Что ж они, анафемы, нас, как перепелок, подстреливать будут, пока орудия-то устанавливают. Мы их и сами разнесем.

 

- Потерпите, голубчики, еще чуточку, говорю. Разогнать-то, говорю, вы их разгоните, а какая ж в том сладость? Мне Бог велит прикончить их, а не разгонять.

 

Ну, двум сотенным командирам приказал, наступая врассыпную, начать с чертями перестрелку, а потом, ввязавшись в дело, отходить на орудия. Одну сотню оставил маскировать орудия, а нижегородцев поставил уступами влево от батареи. Сам весь дрожу от нетерпения. И младенец-то жареный с выкаченными глазами передо мной, и казаки-то падают. Ах ты, Господи!

 

Д а м а. Как же кончилось?

 

Г е н е р а л. А кончилось по самому хорошему, без промаха! Ввязались казаки в перестрелку и сейчас же стали отходить назад с гиком, Чертово племя за ними - раззадорились, уж и стрелять перестали, скачут всей оравой прямо на нас, Подскакали казаки к своим саженей на двести и рассыпались горохом кто куда, Ну, вижу, пришел час воли Божией. Сотня, раздайся! Раздвинулось мое прикрытие пополам - направо-налево - все готово. Господи благослови! Приказал пальбу батарее.

 

И благословил же Господь все мои шесть зарядов. Такого дьявольского визга я отродясь не слыхивал. Не успели они опомниться - второй залп картечи. Смотрю, вся орда назад шарахнулась. Третий - вдогонку. Такая тут кутерьма поднялась, точно как в муравейник несколько зажженных спичек бросить. Заметались во все стороны, давят друг друга. Тут мы с казаками и драгунами с левого фланга ударили и пошли крошить как капусту. Немного их ускакало - которые от картечи увернулись, на шашки попали. Смотрю, иные уж и ружья бросают, с лошадей соскакивают, амана запросили. Ну, тут я уж и не распоряжался - люди и сами понимали, что не до амана теперь, - всех казаки и нижегородцы порубили.

 

А ведь если бы эти безмозглые дьяволы после двух первых-то залпов, что были им, можно сказать, в упор пущены - саженях в двадцати-тридцати, если бы они вместо того, чтобы назад кинуться, на пушки поскакали, так уж нам была бы верная крышка - третьего-то залпа уж не дали бы!

 

Ну, с нами Бог! Кончилось дело. А у меня на душе - светлое Христово Воскресение. Собрали мы своих убитых - тридцать семь человек Богу душу отдали. Положили их на ровном месте в несколько рядов, глаза закрыли. Был у меня в третьей сотне старый урядник, Одарченко, великий начетчик и способностей удивительных. В Англии был бы первым министром. Теперь он в Сибирь попал за сопротивление властям при закрытии какого-то раскольничьего монастыря и истреблении гроба какого-то их почитаемого старца. Кликнул я его. "Ну, - говорю, - Одарченко, дело походное, где нам тут в аллилуиях разбираться, будь у нас за попа - отпевай наших покойников". А для него, само собой, первое удовольствие. "Рад стараться, ваше превосходительство!" А сам, бестия, даже просиял весь. Певчие свои тоже нашлись. Отпели чин-чином. Только священнического разрешения нельзя было дать, да тут его и не нужно было: разрешило их заранее слово Христово про тех, что душу свою за други своя полагают. Вот как сейчас мне это отпевание представляется. День-то весь был облачный, осенний, а тут разошлись тучи перед закатом, внизу ущелье чернеет, а на небе облака разноцветные, точно Божьи полки собрались. У меня в душе все тот же светлый праздник. Тишина какая-то и легкость непостижимая, точно с меня вся нечистота житейская смыта и все тяжести земные сняты, ну, прямо райское состояние - чувствую Бога, да и только. А как стал Одарченко по именам поминать новопреставленных воинов, за веру, царя и отечество на поле брани живот свой положивших, тут-то я почувствовал, что не многоглаголение это официальное и не титул какой-то, как вот вы изволили говорить, а что взаправду есть христолюбивое воинство и что война, как была, так есть и будет до конца мира великим, честным и святым делом...

 

[ALEXANDR 2 726]

Хочется отметить, что идея монархии сводиться к тому, что народ как единая церковь, как единая община верует во Христа. Во главе приходских общин их священники, во главе народа их патриарх. Есть и царь или король, который обязан защищать общину христиан, из которой он сам, с их храмами, селами, городами. Воины само собой из той же общины. Конечно это все в идеале.

 

А вспомните, как иудеи захватывали те земли, которые были им обещаны. Или как их отцы и деды были наказаны за то, что испугались местных жителей, с которыми предстояло им воевать. Они не поверили в помощь Бога, и были посланы на скитание по пустыне пока не вырастит новое, смелое, решительное поколение.

 

Мужество, как и терпение – православные слова. И есть у православных враги внутренние (страсти, лукавые помыслы) а есть и внешние.

 

Все русские знаменитые военные, которые ВСЕГДА одерживали победы были глубоко верующими.

 

Теперь, если правители не христиане. Я сразу вспомнил о великомученике Георгии. О православных японских солдатах, которые были благословлены отцом Николаем во время Русско- японской войны.

 

[Аветис_А 23]

Аудиокнига: Питер Гиллквист "Возвращение в Православие"

 

PDF-версия p_gillkvist.zip

 

 

Прочитал ниже стоящий отрывок,и теперь в шоке....Вот как празнуется вход в "церковь".Это шутка или что?

 

В чем дело, епископ Питер? — спросил митрополит.Я сидел прямо через стол напротив него и переполнявшие меня чувства, очевидно, отражались на моем лице.

— Я настолько взволнован, я хочу как-то отпраздновать это событие. Все, что вы сделали, просто чудесно. Но должны же и мы сделать что-то такое, что даст выход этому чувству...

 

208 ВЕЛИКИЙ ВХОД

 

— Ханс, — позвал он, делая диакону знак подойти к столу. — Принесите сигары!

Весь зал взорвался от хохота. Это было именно то, что требовалось в данный момент. Диакон Ханс вернулся в комнату с двумя ящиками огромных импортных сигар. Люди, которые никогда не курили, взяли по одной и зажгли. Это было подобно вскрытию огромного выпускного клапана. Минуту или около того спустя Кэти вошла в зал с новым кофейником.

— Ваше Высокопреосвященство, — сказала она. — Это выглядит как притон для курения опиума.

Мы снова расхохотались. Мы как будто забылио своем сане на несколько драгоценных моментов и наслаждались каждой минутой этого состояния. После того как эмоции смягчились за кофе и десертом, отец Гордон Уолкер задал вопрос:

— Ваше Высокопреосвященство, — начал он. — Многие из нас происходят из среды, которая была очень про-израильской. Теперь мы входим в Церковь, которая была принесена в Америку арабскими христианами. Воспользуйтесь минутой, пока эти развращенные люди докуривают свои сигары (у него тоже была в руках сигара, а он их ненавидит) и расскажите нам, какова ваша точка зрения на воссоединение израильской нации.

[иером. Даниил 101]

Прочитал ниже стоящий отрывок,и теперь в шоке....Вот как празнуется вход в "церковь".Это шутка или что?

Это не празднование "входа в церковь" - вход был, как сказано, позже. Это было скорее разрядкой напряжения, довольно своеобразной разрядкой, конечно, но по замечанию всех, принесшей довольно ощутимый плод. А именно по плодам Господь заповедовал выносить суд. До того момента, как эта протестантская группа не присоединилась к Церкви, с ними по сути даже нельзя было совместно молиться. Поэтому видимо кроме как совместно выкурить сигару, ничего лучшего придумать не удалось ))) И все похоже это поняли.

 

Странно то, что из всего богатого повествования ваше внимание сконцетрировалось именно на этом эпизоде.

[Аветис_А 23]

Это не празднование "входа в церковь" - вход был, как сказано, позже. Это было скорее разрядкой напряжения, довольно своеобразной разрядкой, конечно, но по замечанию всех, принесшей довольно ощутимый плод. А именно по плодам Господь заповедовал выносить суд. До того момента, как эта протестантская группа не присоединилась к Церкви, с ними по сути даже нельзя было совместно молиться. Поэтому видимо кроме как совместно выкурить сигару, ничего лучшего придумать не удалось ))) И все похоже это поняли.

 

Странно то, что из всего богатого повествования ваше внимание сконцетрировалось именно на этом эпизоде.

Что же странного?

Я много отрывков бы мог ваставить,да что толку от этого,если Вы считаете нормальным для священников курить....

Да еще до того,что бы секретарь им замечание делала,типа как притон для курения опиума....

Я-пасс. Не понимаю просто,как можно оправдывать такое.

[Юлия 530]

Благодарю о. Даниил за книгу! Мне очень понравилось! Читала долго, так как переходила по источникам, описанным в книге, благо в интернете все нашла. Я как с Питером весь этот путь прошла! Еще больше укрепилась в вере. Много что узнала. Теперь, стоя на службе, вспоминаю слова из этой книги про литургию... Всем советую, кто еще не читал!!!