Таблица лидеров

Слово преподобного Никона Оптинского в день Благовещения 25 марта/7 апреля 1927 года Сегодняшний день мы празднуем начало нашего спасения . Когда архангел Гавриил принес благую весть пресвятой Деве Марии о рождении Спасителя, то с тех пор этот день считается началом нашего спасения. Мы знаем,что Христос воплотился, жил на земле, много пострадал и омыл грехи наши кровию Своею, и с тех пор мы не умираем навсегда, но умираем с тем, чтобы воскреснуть к лучшей жизни. И в жизни каждого христианина бывает день, который называется началом спасения. Обыкновенно человек проводит жизнь беспечную, греховную, постыдную жизнь, и вот вдруг в душе человека появляется мысль, что так жить дальше нельзя, что надо перемениться. Человек знает, что есть жизнь святая, блаженная, а такая греховная, плотская жизнь уподобляет человека скотам несмысленным; другая же жизнь, блаженная, святая, уподобляет нас не только ангелам, но Самому Господу Богу. «Будьте святы, якоже и Аз» (1 Петр. 1, 16). И вот такое желание изменить жизнь свою есть начало спасения, ибо этот голос совести, голос Ангела-хранителя, голос Божественной благодати в душе человека делает то, что оставляет человек греховную жизнь и идет ко спасению. <iframe title="YouTube video player" width="640"height="390" src="http://www.youtube.com/embed/t8UOUDHvf9Y"frameborder="0" allowfullscreen></iframe> Но как только человек начал жить духовной жизнью, у него начинаются скорби, искушения, и он просто недоумевает, как ему продолжать такую жизнь, ибо со всех сторон раздаются насмешки, порицания и различные препятствия ко спасению. И человек часто просто недоумевает, что ему делать, но если он вспомнит то, что Пресвятая Дева Мария усомнилась, когда архангел Гавриил возвестил Ей благую весть, и сказала, что Она мужа не знает, и как Она может быть Материю, когда Она дала обет девства, то архангел Гавриил ответил Ей, что Дух Святый найдет на Нее, и умолял Святую Деву подчиниться суду Божьему. После того пресвятая Дева сказала:«Я – раба Господня. Пусть будет по слову твоему» (Лк. 1, 38). Также точно должно быть и с человеком. Когда в душе человека встают сомнения, различные помыслы, он должен говорить сам себе: не убойся, не смущайся ничего, Божественная благодать подкрепит тебя в час уныния, в час скорби, и ты пойдешь в Царство Небесное. А если Господу Богу угодно, чтобы душа спаслась, а если нужны эти скорби для моего спасения, то буди по глаголу Божию – и тотчас же в душе и в сердце человека водворится спокойствие. Если взглянем мы на творения святых Божиих, то как тепло, как любовно,благоговейно относятся они к Божией Матери! Творения свв. отцов наполнены умилительными песнями Божией Матери, в которых они призывают Царицу Небесную в помощь в борьбе с искушениями и скорбями, и Она приходит на помощь им. Не оставит Она и нас, если мы с верою и любовию будем притекать к Ней. Будем же молиться и мы, чтобы Царица Небесная не оставила нас. Вам приходилось, наверное, читать в Св. Писании, что Иисус Христос по воскресении из мертвых, Сам Учитель и Наставник вдруг говорит ап. Петру: «Паси овцы Моя... паси агнцы Моя...» (Ин. 21, 15, 16), а нигде Он не говорит: паси козлища Моя. Почему же Он так говорит? Да потому, что агнцы – это маленькие ягненочки, т.е. верующие, а овцы – это большие, т.е. пастыри церкви. Ап. Петру дана архиерейская власть, он должен пасти священников, а про козлищ нигде не сказано. Свт. Димитрий Ростовский написал молитвенное воззвание к Божией Матери, в котором выражает мысль, что Божия Матерь не оставит и тех людей, которые уподобляются козлищам, т.е. тех, которые отошли от Церкви, впали в ереси и вступили на распутия и погибают. Царица Небесная не оставляет никого и молится о всем мире, Она простирает Свой покров на весь мир. Памятуя это, будем всегда молиться о спасении душ наших.

Иеромонаху Василию (Рослякову) С тобой я говорю, а ты - на Небесах. Мы в этой странной жизни были незнакомы, Но затаились слезы, только не в глазах, А в глубине груди - пронзительны и новы. Отец! В своих стихах ты, как и прежде, жив! Как прежде ты для нас любовию сияешь, Звучит в твоих строках особенный мотив, Которым ты сердца больные исцеляешь. Ах, как же я хочу увидеться с тобой И святости твоей своей душой коснуться, Пройти с тобой в раю какой-нибудь тропой, И у тебя в гостях заснуть и не проснуться, Чтоб больше никогда не обрести себя Едва-едва живой в сем невозможном мире, Где существуем мы, не веря, не любя, Где Богу не поют в кимвалях и псалтири, Где каждый человек друг другу люпус эст, Где от безбожной жизни нет уединенья, Где редко ко греху рождается протест, Где множество дорог, но мало троп к спасенью... И вот, я говорю об этом всем - тебе, О чем не каждый раз расскажешь и напишешь... А ты сейчас стоишь в Небесном алтаре И слушаешь меня... и бесконечно слышишь!© Анастасия Абрамова

Молчание, без которого никак нельзя жить, есть подвиг. Ибо когда кто молчит, то враг тотчас говорит другим: «Смотри, какой он гордец, даже говорить с тобой не хочет». А это вовсе не так. Отсюда скорби. Поэтому кто решается на этот подвиг, тот должен приготовиться к скорбям. Да и само оно не скоро и не легко дается. А почему оно так высоко и необходимо, то это потому, что «молчание есть тайна жизни будущего века», кто молчит, тот прямо готовится к будущей жизни. Батюшка о. Макарий это часто говорил: «Посмотрите, все святые молчали: преподобный Серафим Саровский молчал, Арсений Великий молчал, да потому он и Великий, что молчал, когда его спросили, почему он все время молчит, он отвечал: «Поверьте, братия, что я вас всех люблю, да не могу быть и с вами, и с Богом, поэтому я и убегаю от вас». И святой Иоанн Лествичник говорит: «Когда я говорил даже о душеполезном, я часто раскаивался, а в том что молчал — никогда». Св. Исаак Сирин говорит: "Когда на одну сторону положишь все дела жития сего, а на другую молчание, тогда найдешь, что оно перевешивает на весах". Но в обыкновенной жизни иногда молчание бывает преступно. Садится, например, семейство за обед, а одна из дочерей не хочет ни с кем разговаривать. Ну, молчит, молчит – и мать начинает смотреть на нее косо. "Что это она не разговаривает? Верно, считает нас ниже себя". Мать начинает говорить дочери неприятности, а та думает: "Ах, так! Так я совсем ничего не скажу". Наконец, мать замолкает, но по лицу ее видно, что она недовольна. Кончается обед, и все стремятся уйти друг от друга подальше. Скажите, кому приятен такой подвиг молчания? Людям он не нравится, да вряд ли и Господу угоден. Господь заповедует: "О сем разумеют вси, яко Мои ученицы есте, аще любовь имате между собою" (Ин. 13, 35). Из бесед с преподобным Варсонофием Оптинским <iframe title="YouTube video player" width="640" height="390" src="http://www.youtube.com/embed/BgKWNAGAvP4" frameborder="0" allowfullscreen></iframe> Литургия преждеосвященных Даров

Отец Виталий отчаянно сигналил вот уже минут 10. Ему нужно было срочно уезжать на собрание благочиния, а какой-то громадный черный джип надежно «запер» его машину на парковке около дома. «Ну что за люди?! – мысленно возмущался отец Виталий – Придут, машину бросят, где попало, о людях совсем не думают! Ну что за безчинство?!» В мыслях он рисовал себе сугубо мужской разговор с владельцем джипа, которого представлял себе как такого же огромного обритого дядьку в черной кожаной куртке. «Ну, выйдет сейчас! Ну, я ему скажу!..» – кипел отец Виталий, безнадежно оглядывая двери подъездов – ни в одном из них не было ни намека на хоть какие-то признаки жизни. Тут наконец-то одна дверь звякнула пружиной и начала открываться. Отец Виталий вышел из машины, намереваясь высказать оппоненту все, что о нем думает. Дверь открылась и на крыльцо вышла … блондинка. Типичная представительница гламурного племени в обтягивающих черных джинсиках, в красной укороченной курточке с меховым воротником и меховыми же манжетами, деловито цокающая сапожками на шпильке. – Ну чё ты орешь, мужик? – с интонацией Верки Сердючки спросила она, покручивая на пальчике увесистый брелок. Накрашенные и явно наращенные ресничищи взметнулись вверх, как два павлиньих хвоста над какими-то неестественно зелеными кошачье-хищными глазками. Шиньон в виде длинного конского хвоста дерзко качнулся от плеча до плеча. – Ну, ты чё, подождать не можешь? Видишь, люди заняты! – Знаете ли, я тоже занят и тороплюсь по очень важным делам! – изо всех сил стараясь сдерживать эмоции, ответил отец Виталий блондинке, прошествовавшей мимо него. Блондинка открыла машину («Интересно, как она только управляется с такой громадиной?» – подумал отец Виталий) и стала рыться в салоне, выставив к собеседнику обтянутый джинсами тыл. – Торопится он... – продолжила монолог девушка – Чё те делать, мужик? – тут она, наконец, повернулась к отцу Виталию лицом. Несколько мгновений она смотрела на него, приоткрыв пухлые губки и хлопая своими гигантскими ресницами. – О, – наконец изрекла она – Поп, что ли? Ну все, день насмарку! – как-то достаточно равнодушно, больше для отца Виталия, чем для себя, сказала она и взобралась в свой автомобиль, на фоне которого смотрелась еще более хрупкой. Ручка с длинными малиновыми коготками захлопнула тяжелую дверь, через пару секунд заурчал мотор. Стекло водительской двери опустилось вниз и девушка весело крикнула: – Поп, ты отошел бы, что ли, а то ведь перееду и не замечу! Отец Виталий, кипя духом, сел в свою машину. Джип тяжело развернулся и медленно, но уверенно покатил к дороге. Отцу Виталию надо было ехать в ту же сторону. Но чтобы не плестись униженно за обидчицей, он дал небольшой крюк и выехал на дорогу с другой стороны. Отец Виталий за четыре года своего служения повидал уже много всяких-разных людей: верующих и не верующих, культурных и невоспитанных, интеллигентных и хамов. Но, пожалуй, никто из них не вводил его в состояние такой внутренней беспомощности и такого неудовлетворенного кипения, как эта блондинка. Не то, что весь день – вся неделя пошла наперекосяк. Чем бы батюшка не занимался, у него из головы не выходила эта меховая блондинка на шпильках. Ее танково-спокойное хамство напрочь выбило его из того благодушно-благочестивого состояния, в котором он пребывал уже достаточно долгое время. И, если сказать откровенно, отец Виталий уже давно думал, что никто и ничто не выведет его из этого блаженного состояния душевного равновесия. А тут – на тебе! Унизила какая-то крашеная пустышка, да так, что батюшка никак не мог найти себе место. Был бы мужик – было бы проще. В конце-концов, с мужиком можно выяснив суть да дело, похлопать друг друга по плечу и на этом конфликт был бы исчерпан. А тут – девчонка. По-мужски с ней никак не разобраться, а у той, получается, все руки развязаны. И не ответишь, как хотелось бы, – сразу крик пойдет, что поп, а беззащитных девушек оскорбляет. Матушка заметила нелады с душевным спокойствием мужа. Батюшка от всей души нажаловался ей на блондинку. – Да ладно тебе на таких-то внимание обращать, – ответила матушка – Неверующая, что с неё взять? И, судя по всему, не очень умная. – Это точно, – согласился отец Виталий – взятки-гладки, была бы умная, так себя бы не вела. Отец Виталий начал было успокаиваться, как жизнь преподнесла ему еще один сюрприз. Как нарочно, он стал теперь постоянно сталкиваться с блондинкой во дворе. Та как будто специально поджидала его. И, как нарочно, старалась досадить батюшке. Если они встречались в дверях подъезда, то блондинка первая делала шаг навстречу, и отцу Виталию приходилось сторониться, чтобы пропустить ее, да еще и дверь придерживать, пока эта красавица не продефилирует мимо. Если отец Виталий ставил под окном маши-ну, то непременно тут же, словно ниоткуда, появлялся большой черный джип и так притирался к его «шкоде», что батюшке приходилось проявлять чудеса маневрирования, чтобы не задеть дорогого «соседа» и не попасть на деньги за царапины на бампере или капоте. Жизнь отца Виталия превратилась в одну сплошную мысленную войну с блондинкой. Даже тематика его проповедей изменилась. Если раньше батюшка больше говорил о терпении и смирении, то теперь на проповедях он клеймил позором бесстыдных женщин, покрывающих лицо слоями штукатурки и носящих искусственные волосы, чтобы уловлять в свои сети богатых мужчин и обеспечивать себе безбедную жизнь своим бесстыдным поведением. Он и сам понимал, что так просто изливает свою бессильную злобу на блондинку. Но ничего не мог с собой поделать. Даже поехав на исповедь к духовнику, он пожаловался на такие смутительные обстоятельства жизни, чего прежде никогда не делал. – А что бы ты сказал, если бы к тебе на исповедь пришел бы твой прихожанин и ожаловался на такую ситуацию? – спросил духовник. Отец Виталий вздохнул. Что бы он сказал? Понятно, что – терпи, смиряйся, молись… Впервые в жизни он понял, как порой нелегко, да что там – откровенно тяжело исполнять заповеди и не то что любить – хотя бы не ненавидеть ближнего. – Я бы сказал, что надо терпеть, – ответил отец Виталий. Духовник развел руками. – Я такой же священник, как и ты. Заповеди у нас у всех одни и те же. Что я могу тебе сказать? Ты сам все знаешь. «Знать-то знаю, – думал отец Виталий по дороге домой – Да что мне делать с этим знанием? Как исповедовать, так совесть мучает. Людей учу, а сам врага своего простить не могу. И ненавижу его. В отпуск, что ли, попроситься? Уехать на недельку в деревню к отцу Сергию. Отвлечься. Рыбку половить, помолиться в тишине…» Но уехать в деревню ему не довелось. Отец Сергий, его однокашник по семинарии, позвонил буквально на следующий день и сообщил, что приедет с матушкой на пару деньков повидаться. Отец Виталий был несказанно рад. Он взбодрился и даже почувствовал какое-то превосходство над блондинкой, по-прежнему занимавшей его ум, и по-прежнему отравлявшей ему жизнь. В первый же вечер матушки оставили мужей одних на кухне, чтобы те могли расслабиться и поговорить «о своем, о мужском», а сами уединились в комнате, где принялись обсуждать сугубо свои, женские, проблемы. За чаем беседа текла сама собою, дошло дело и до жалоб отца Виталия на блондинку. – С женщинами не связывайся! – нравоучительно сказал отец Сергий – Она тебя потом со свету сживет. Ты ей слово – она тебе двадцать пять. И каждое из этих двадцати пяти будет пропитано таким ядом, что мухи на лету будут дохнуть. – Да вот, стараюсь не обращать внимания, а не получается, – сетовал отец Виталий. – Забудь ты про нее! Еще мозги свои на нее тратить. Таких, знаешь, сколько на белом свете? Из-за каждой переживать – себя не хватит. Забудь и расслабься! Ты мне лучше расскажи, как там отец диакон перед Владыкой опарафинился. А то слухи какие-то ходят, я толком ничего и не знаю. И отец Виталий стал рассказывать другу смешной до неприличия случай, произошедший на архиерейской службе пару недель назад, из-за которого теперь бедный отец диакон боится даже в храм заходить. Утром отец Виталий проснулся бодрым и отдохнувшим. Все было хорошо и жизнь была прекрасной. Горизонт был светел и чист, и никакие блондинки не портили его своим присутствием. Отец Сергий потащил его вместе с матушками погулять в городской парк, а потом был замечательный обед и опять милые, ни к чему не обязывающие разговоры. Ближе к вечеру гости собрались в обратный путь. Отец Виталий с матушкой и двухлетним сынком Феденькой вышли их проводить. – Отца Георгия давно видел? – спросил отец Виталий. – Давно, месяца три, наверное. Как на Пасху повидались, так и все. Звонил он тут как-то, приглашал. – Поедешь? – спросил отец Виталий. – Да вот на Всенощную, наверное, поеду, – ответил отец Сергий. И собеседники разом замолчали, потому что в разговор вклинился странный, угрожающий рев, которого здесь никак не должно было быть. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, словно надеялись, что тот, второй, объяснит, в чем дело. За их спинами медленно проехал большой черный джип, но звук этот исходил не от него. И тут в тихий двор ворвалась смерть. Она неслась на людей в образе огромного многотонного грузовика, неизвестно откуда взявшегося здесь, в тихом провинциальном дворе. Священники молча смотрели на стремительно приближающийся КАМАЗ. Отлетела в сторону урна, выдранная из земли скамейка подлетела вверх метра на два. «Зацепит или нет?» – успел подумать отец Виталий, мысленно прикидывая возможную траекторию движения машины. И тут что-то светленькое мелькнуло на дорожке. Феденька выбежал на асфальт за укатившимся мячиком. Ни отец Сергий, ни отец Виталий, ни обе матушки не успели даже понять и сообразить, что надо сделать, чтобы спасти ребенка, да, наверное, и не успели бы ничего сделать. Их опередил тот самый джип, который секунду назад проехал мимо. Они увидели, что машина, взревев мотором, резко рванула вперед прямо в лоб КАМАЗу. Оглушительный грохот, страшный, рвущий нервы скрежет металла, звук лопающихся стекол – все это свершилось мгновенно. Обломки попадали на землю. Асфальт был покрыт слоем осколков от фар. Куски бампера, решетки, еще чего-то усеяли все вокруг. А затем наступила звенящая тишина, которую не смогла нарушить даже стая голубей, испуганно вспорхнувшая с крыши и тут же усевшаяся на другую крышу. И посреди всего этого хаоса стоял Феденька и ковырял пальцем в носу. С недоумением смотрел она груду металла, в которую превратился джип, а потом оглянулся на родителей, словно спрашивая, что же такое тут произошло? Первой очнулась матушка отца Сергия. Она бросилась к мальчику и на руках вынесла его из кучи осколков. Матушка отца Виталия лежала в обмороке. К машинам бежали картежники – выручать людей. КАМАЗ открыли сразу и вытащили на асфальт мертвое тело водителя. Судя по вмятине на лобовом стекле, он погиб от удара головой об него. А двери джипа, смятые и вдавленные, открыть не удавалось. За темными стеклами не было возможно ничего разглядеть. Джип «ушел» в грузовик по самое лобовое стекло. Кто-то из местных автомобилистов поливал джип из огнетушителя – на всякий случай. Спасатели и две «скорых» подъехали через 20 минут. Джип пришлось резать, чтобы извлечь из него водителя. Подъехали гаишники, стали опрашивать свидетелей. Мало кто чего мог сказать, все сходились в одном – во двор влетел неуправляемый КАМАЗ и врезался в джип. – Да, ему тут и деваться-то некуда, – согласился один из гаишников, оглядев двор. – Не так все было, – вдруг раздался голос старика Михалыча. Он подошел к гаишникам, дымя своей вечной цигаркой. – Я все видел, я вон тама сидел, – показал он рукой на свою голубятню. – Что Вы видели? – спросил гаишник, покосившись на смрадный окурок. – Да джип-то энтот, он ехал просто так, когда КАМАЗ-то выскочил. Он, может, и свернул бы куда, а вон сюда, хотя бы, – дед Михалыч кивнул на проулочек – Ведь когда КАМАЗ-то выехал, джип-то вот здесь как раз и был. Да тут вон какое дело-то… Ребятенок ихний на дорогу выскочил. И джип-то, он вперед-то и рванул, чтобы, значит, ребятенка-то спасти. А иначе – как его остановишь-то, махину такую? – То есть, водитель джипа пошел на лобовое столкновение, чтобы спасти ребенка? – чуть помолчав, спросил гаишник. – Так и есть, – кивнул дед – С чего бы ему иначе голову-то свою подставлять? Время у него было, мог он отъехать, да вот, дите пожалел. А себя, значицца, парень подставил. Люди молчали. Дед Михей открыл всем такую простую и страшную правду о том, кого сейчас болгарками вырезали из смятого автомобиля. – Открывай, открывай! – раздались команды со стороны спасателей – Держи, держи! Толя, прими сюда! Руку, руку осторожней! Из прорезанной дыры в боку джипа трое мужчин вытаскивали тело водителя. Отец Виталий подбежал к спасателям: – Как он? – Не он – она! – ответил спасатель. Отец Виталий никак не мог увидеть лица водительницы – на носилках все было красным и имело вид чего угодно, только не человеческого тела. «Кто же это сделал такое? – лихорадочно думал отец Виталий – Она же Федьку моего спасла… Надо хоть имя узнать, за кого молиться…» Вдруг под ноги ему упало что-то странное. Он посмотрел вниз. На асфальте лежал хорошо знакомый ему блондинистый конский хвост. Только теперь он не сверкал на солнце своим синтетическим блеском, а валялся грязный, в кровавых пятнах, похожий на мертвое лохматое животное. Оставив на попечение тещи спящую после инъекции успокоительного матушку и так ничего и не понявшего Федю, отец Виталий вечером поехал в больницу. – К вам сегодня привозили девушку после ДТП? – спросил он у медсестры. – Карпова, что ли? – Да я и не знаю, – ответил отец Виталий. Медсестра подозрительно посмотрела на него: – А Вы ей кто? Отец Виталий смутился. Кто он ей? Никто. Еще меньше, чем никто. Он ей враг. – Мы посторонним информацию не даем! – металлическим голосом отрезала медсестра и уткнулась в какую-то книгу. Отец Виталий пошел по коридору к выходу, обдумывая, как бы разведать о состоянии этой Карповой, в один миг ставшей для него такой близкой и родной. Вдруг прямо на него из какой-то двери выскочил молодой мужчина в медицинском халате. «Хирург-травматолог» – успел прочитать на бейдже отец Виталий. – Извините, Вы не могли бы сказать, как состояние девушки, которая после ДТП? Карпова. – Карпова? Она прооперирована, сейчас без сознания в реанимации. Звоните по телефону, Вам скажут, если она очнется, – оттараторил хирург и умчался куда-то вниз. Всю следующую неделю отец Виталий ходил в больницу. Карпова так и не приходила в себя. По нескольку раз на дню батюшка молился о здравии рабы Божией, имя же которой Господь знает. Он упрямо вынимал частицы за неё, возносил сугубую молитву и продолжал звонить в больницу, каждый раз надеясь, что Карпова пришла в себя. Отец Виталий хотел сказать ей что-то очень-очень важное, что рвалось у него из сердца. Наконец, в среду вечером, ему сказали, что Карпова пришла в себя. Бросив все дела, отец Виталий помчался в больницу. Едва поднявшись на второй этаж, он столкнулся с тем же хирургом, которого видел здесь в первый день. – Извините, Вы могли бы мне сказать, как состояние Карповой? – спросил батюшка. –Понимаете, мы даем информацию только родственникам, – ответил хирург. – Мне очень нужно, – попросил отец Виталий – Понимаете, она моего ребенка спасла. –А, слышал что-то… Пошла в лобовое, чтобы грузовик остановить… Понятно теперь… К сожалению, ничего утешительного сказать Вам не могу. Мы ведь ее буквально по кускам собрали. Одних переломов семь, и все тяжелые. С такими травмами обычно не живут. А если и выживают – до конца жизни прикованы к постели. Молодая, может, выкарабкается. – А можно мне увидеть её? Врач окинул священника взглядом. – Ну, вон халат висит – возьмите, – со вздохом сказал он – Я Вас провожу. И никому ни слова. Отец Виталий вошел в палату. На кровати лежало нечто, все в бинтах и на растяжках. Краем глаза он заметил на спинке кровати картонку: Карпова Анна Алексеевна, 1985 г.р. Батюшка подставил стул к кровати, сел на него и наклонился над девушкой. Лицо её было страшное, багрово-синее, распухшее. Девушка приоткрыла глаза. Глаза у неё были обычные, серые. Не было в них ни наглости, ни хищности. Обычные девчачьи глаза. – Это Вы? – тихо спросила она. – Да. Я хочу поблагодарить Вас. Если я могу как-то помочь Вам, скажите. – Как Ваш малыш? – спросила Аня. – С ним все в порядке. Он ничего не понял. Если бы не Вы… – Ничего, – ответила Аня. Наступила тишина, в которой попискивал какой-то прибор. – Вы, правда, священник? – спросила Аня. – Да, я священник. – Вы можете отпустить мне грехи? А то мне страшно. – Не бойтесь. Вы хотите исповедоваться? – Да, наверное. Я не знаю, как это называется. – Это называется исповедь, – отец Виталий спешно набросил епитрахиль – Говорите мне все, что хотите сказать. Я Вас слушаю очень внимательно. – Я меняла очень много мужчин, – сказала Аня после секундной паузы, – Я знаю, что это плохо, – она чуть помолчала. – Еще я курила. Отец Виталий внимательно слушал исповедь Ани. Она называла свои грехи спокойно, без слезливых истерик, без оправданий, без желания хоть как-то выгородить себя. Если бы батюшка не знал, кто она, то мог бы подумать, что перед ним глубоко верующий, церковный, опытный в исповеди человек. Такие исповеди нечасто приходилось принимать ему на приходе – его бабушки и тетушки обычно начинали покаяние с жалоб на ближних, на здоровье, с рассуждений, кто «правее»… Либо это было непробиваемое «живу, как все». Аня замолчала. Отец Виталий посмотрел на нее – она лежала с закрытыми глазами. Батюшка хотел уже было позвать сестру, но девушка опять открыла глаза. Было видно, что она очень утомлена. – Все? – спросил отец Виталий. – Я не знаю, что еще сказать, – ответила Аня. Священник набросил ей на голову епитрахиль и прочитал разрешительную. Некоторое время они оба молчали. Потом Аня с беспокойством спросила: – Как Вы думаете – Бог простит меня? – Конечно, простит, – ответил батюшка – Он не отвергает идущих к Нему. Тут Аня улыбнулась вымученной страдальческой улыбкой. – Мне стало лучше, – тихо сказала она и закрыла глаза. Тишина палаты разрушилась от резкого звонка. В палату вбежала медсестра, потом двое врачей, началась суматоха, отчаянные крики «Адреналин!». Отец Виталий вышел из палаты и сел в коридоре на стул. Он думал о Вечности, о смысле жизни, о людях. От мыслей его заставила очнуться вдруг наступившая тишина. Двери палаты широко раскрыли и на каталке в коридор вывезли что-то, закрытое простыней. Отец Виталий встал, провожая взглядом каталку. «Я же не попросил у нее прощения!» – с отчаянием вспомнил он. Через два года у отца Виталия родилась дочка. Девочку назвали Аней.

Здравствуйте! Ощущения абсолютно непередаваемые, и правду сказала наш экскурсовод, что каждый по-своему увидит Оптину, и у каждого она будет своя в памяти, что именно в Оптиной люди духовно просвещались, вставали на путь истинный... Это та благодать и та душевная радость, которые наполняют душу, и совсем не хочется уезжать из этого места. Вспоминаю двухдневную поездку со слезами благодати! Приехала из Оптины сегодня вечером, моя группа с Украины. Многие из наших уже бывали в Оптиной, а вот я с подругой впервые. А узнала я сначала еще в детстве о поучениях и наставлениях Оптинских старцев, когда ходила в воскресную школу. Уж очень по душе были их наставления и поговорки, что о существовании монастыря и великих старцев я запомнила еще с глубокого детства. И в 20 лет выпала такая возможность поехать Радости не было предела, сначала мы побывали в Шамордино в Казанской Амвросиевской женской пустыни. Но были недолго, поскольку мы заблудились немного и опоздали на службу. Но в Оптиной мы были сутки, нас поселили в гостинице, матушка очень добрая, как и все люди в монастыре, несут добро и легкость. День был напряженный, и поездка не из легких, но на службу, на Исповедь и Причащение силы нашлись, несмотря на большое количество людей в храме, которые несли меня как волны в реке прямо на подсвечник, что пугало) В наших краях такой толчеи не было, кроме Киевской Лавры, что очень подпортило ощущение и восприятие ее. Много народу, суета, иностранцы, которые совсем далеки от православия, не осознавшие сути, ну и подобное. А в Оптиной именно была та атмосфера благодатная, экскурсовод очень интересно рассказывала об истории монастыря, о старцах, их доброте, и об убиенных в 1993-м... Мы плакали, слушая рассказ, а часовня, где люди молились отцам, произвела наибольшее впечатление! Не могу просто передать! Это в одно время что-то сжимается в душе, ну как при большой печали, и слезы, и молитвы... А в другое - нечто высшее и духовное, вся святость, та духовность, которую там ощущаешь... Люди на могилах оставляют иконки, мандарины, конфеты, много записок... Истории об исцелениях и великих чудесах не перестают удивлять и увеличивать нашу веру. Кстати да, у нас в Украине уже весна давно, а в Оптиной да и в местах рядом еще снега в начале апреля. По дороге к храму смотрели фильм о пустыни, снималось осенью, красиво очень, но и зимой тоже не хуже. А хор просто бесподобный! Ехали уже домой и слушали песнопения Оптиной и другие напевы, естестсвенно, отличаются от наших, украинских, да и в каждом храме свои особенности. Купила икон и книг, правда забыла об "Оптинском цветнике" но ничего, постараемся из интернета почитать. Запомнились котики с песиками на территории монастыря они живут своей жизнью и совсем не ручные. Но и их не обижают, что радует Очень рада такой возможности, которая мне выпала, что Бог помог с поездкой, что все без неприятных приключений было, а с постоянною молитвой. Елена Источник: Кто был в Оптиной ...

Завтра великий праздник Благовещенья. С детства в моём представлении – это святой день. Как говорила моя бабушка, «на Благовещенье девка косу не плетёт, птица гнездо не вьёт». А мне лет 5 было, и я верила, что ни в коем случае нельзя в этот день расчёсываться. И так, помню, переживала, когда мама, собираясь утром на работу, причёсывалась перед зеркалом. А ещё именно в этот день должен был прилететь аист (так говорили старые люди). Мы жили в деревне, и на крыше сарая было свитое аистами гнездо, поэтому 7 апреля я с самого утра бегала на улицу смотреть, не прилетел ли аист. И представляете, я помню тот первый случай, когда я выбежала утром во двор и увидела красивую белую птицу, стоящую в гнезде. Вот это было чудо! Да это и сейчас для меня чудо, несмотря на то, что в этом году аисты у нас, в Беларуси, уже прилетели… У И. Шмелёва есть удивительное описание этого предпраздничного ощущения, показанного глазами ребёнка. А какой-то завтра денечек будет?.. Красный денечек будет — такой и на Пасху будет. Смотрю на небо — ни звездочки не видно. Мы идем от всенощной, и Горкин все напевает любимую молитвочку — …"благодатная Мария, Господь с Тобо-ю…». Светло у меня на душе, покойно. Завтра праздник такой великий, что никто ничего не должен делать, а только радоваться, потому что если бы не было Благовещенья, никаких бы праздников не было Христовых, а как у турок. Завтра и поста нет: уже был «перелом поста — щука ходит без хвоста». Спрашиваю у Горкина: «а почему без хвоста?» — А лед хвостом разбивала и поломала, теперь без хвоста ходит. Воды на Москва-реке на два аршина прибыло, вот-вот ледоход пойдет. А денек завтра ясный будет! Это ты не гляди, что замолаживает… это снега дышут-тают, а ветерок-то на ясную погоду. Горкин всегда узнает, по дощечке: дощечка плотнику всякую погоду скажет. Постукает горбушкой пальца, звонко если — хорошая погода. Сегодня стукал: поет дощечка! Благовещенье… и каждый должен обрадовать кого-то, а то праздник не в праздник будет. Кого ж обрадовать? А простит ли отец Дениса, который пропил всю выручку? Денис живет на реке, на портомойне, собирает копейки в сумку, — и эти копейки пропил. Сколько дней сидит у ворот на лавочке и молчит. Когда проходит отец, он вскакивает и кричит по-солдатски — здравия желаю! А отец все не отвечает, и мне за него стыдно. Денис солдат, какой-то «гвардеец», с серебряной серьгой в ухе. Сегодня что-то шептался с Горкиным и моргал. Горкин сказал — «попробуй, ладно… живой рыбки-то не забудь!». Денис знаменитый рыболов, приносит всегда лещей, налимов, — только как же теперь достать? — Завтра с тобой и голубков, может, погоняем… первый им выгон сделаем. Завтра и голубиный праздничек, Дух-Свят в голубке сошел. То на Крещенье, а то на Благовещенье. Богородица голубков в церковь носила, по Ее так и повелось. И ни одной-то не видно звездочки!