Таблица лидеров

Когда художник хочет изобразить кистью лицо человека, тогда требуется, чтобы изображаемый человек смотрел прямо на живописца, чтобы тот мог уловить черты его лица. Так и ищущая спасения душа смотрит прямо на своего Небесного Живописца Господа, и Он написует в сердце человека Свой Божественный образ. А как видеть нужно Господа? Господа видеть - значит направлять свою жизнь по заповедям Евангелия и, смотря на земную жизнь Господа, направлять и свою жизнь вслед Его. Господь был и смирен, и кроток, и человеколюбив, и милосерд к грешникам; так нужно и нам, по возможности, исправлять свои греховные навыки и быть готовыми для изображения и в наших сердцах Его Божественного образа. Когда упадет на наше платье искра огня, тогда мы, увидя ее, мгновенно стараемся стряхнуть ее с себя: так нужно делать и с помыслами. Как скоро они приразятся душе, так скоро их стараться отражать молитвою Иисусовою; а если монах примет их и начнет беседовать с ними, и ими усладиться, то они могут попалить все душевное делание его, как искра огня может сделать пожар и попалить вещественное имение человека. Тогда человек научится видеть свои грехи и душевные страсти, когда затворит свои чувственные окна. Не станет смотреть на то, что ему не нужно, не слушать, что ему не следует слышать; а тем более нужно держать язык, если хочется что-нибудь передать другим слышанное или виденное - не говори и не суди ближнего. Когда будем следить за всеми своими поступками, делами, словами, и будем стараться обуздывать язык, только тогда возможно познать свое сердце и грехи. Как же возможно познать свои душевные страсти, когда мы даже чувственные страсти и грехи не умеем и не стараемся познавать? Не умеем снести от ближнего ни одного обидного слова, а стараемся ему воздать таким же. Все это от невоздержания языка и слуха: и осуждение, и ссоры, и насмешки. Нужно приучать себя к подвигам. Пост противится чувству вкуса, потому что этим чувством повреждается сердечная чистота, восстают плотские страсти, отяжелевает ум от вкуса, и много других страстей от этого же чувства. Когда научимся держать глаза, тогда не будем впадать так часто в осуждение, сохранимся от соблазна на ближних, от зависти. Зрение - такое чувство, которое приносит в сердце много греха и дурных чувствований. Тогда душа сама поймет, какой ей нужен подвиг для обуздания своих страстей, когда будет беречь свои внешние чувства, эти окна души, которыми входит в сердце грех. Всякими телесными подвигами как будто не удовлетворяется душа, хотя кто и много подвизается, часто нападает на него уныние и скорбь. Отчего? Оттого, что человек не видит плода от подвигов, хотя он и есть, этот плод. Какой же? Обуздание и покорение своих внешних чувств. Вот плод подвигов телесных. Слова к новопостриженной инокине игумения Арсения

Притча «Рецептура Бога» Мальчик жалуется бабушке на свою плохую жизнь: на проблемы в школе, с родителями, со здоровьем. А бабушка в это время стряпает. Она спрашивает внука, не голоден ли он, не желает ли чего-нибудь поесть. - Конечно, - отвечает внук. Тогда бабушка говорит: - Вот возьми маргарин. - Фу - протестует внук. - Может быть два сырых яйца? - предлагает бабушка. - Ну, что ты бабуля! - А как насчёт муки и соды? - допытывается бабушка. - Бабуленька, - урезонивает её внук. - Всё это несъедобно. На что бабушка отвечает: - Правильно, по отдельности эти продукты не очень-то вкусны, но, если их соединить должным образом, из них получится удивительно вкусный пирог! Вот также действует Господь. Ты часто задаёшься вопросом, почему Он допускает мои страдания и мучения, но тебе просто надо довериться Ему и знать, что по Его рецептуре, в конце концов, получится что-то необыкновенное. Господь безмерно любит тебя. Он посылает тебе цветы каждую весну и восходы солнца - каждое утро. Ты захочешь говорить, и Он будет слушать. Он может жить где угодно во Вселенной, но выбирает твоё сердце. http://www.duhovnik.com/node/4892

Медведица схимонахини Елены (Случай из жизни схимонахини Елены († 1975 г.) и ее родной сестры – монахини Нины († 1968 г.), подвизавшихся в Абхазии с 1924 года в келье близ села Георгиевка в долине реки Джампал. Автор этого рассказа - Игумен N) Оглушительный рев потряс скрытую ветвями вековых дубов келью на крутом склоне ущелья, где жили две немолодые монахини. Сестра Нина бросилась к окну, и тут же испуганно отпрянула от него. На маленькой полянке перед входом в келью сидела огромная медведица с поднятой вверх лапой. Она, словно показывала ее сестрам, и, раскачиваясь всем телом, ревела каким-то плачущим голосом. К окну подошла мать Елена и заметила, что из распухшей лапы торчит большая занозистая щепка. – Вон как плачет, – монахиня покачала головой. – Видать, больно… Ну, да что теперь поделаешь, надо ей помогать. Пойду, вытаскивать занозу. – Что ты, что ты, сестра!? – Нина в ужасе прижала руки к груди, – она же тебя съест! – Да с чего же это она меня съест? Видишь как ей больно? Посмотри, у нее же слезы в глазах! И как ни пыталась Нина удержать сестру, мать Елена все равно вышла за дверь… Еще давно, молоденькой послушницей, Елена, по благословению матушки игумении, закончила фельдшерские курсы и до тех пор, пока большевики в 1923 году не разогнали монастырь, лечила сестер и прихожанок своей обители. Привычным движением она вынула из походного стерилизатора пинцет и скальпель, перекрестилась на иконы и вышла на полянку. Осмотрев опухшую лапу, монахиня вздохнула: – Ну что же, милая, придется потерпеть. Без скальпеля тут, видно, не обойтись. Она взяла огромную когтистую лапу и попробовала сначала, раскачивая занозу, вытянуть ее вверх. Медведица, совсем как человек, закряхтела от боли. Но заноза сидела крепко и не сдвинулась с места. Пришлось сделать надрез. Из-под кожи хлынул ручей гноя и почерневшей крови. Огромная заноза была похожа на гарпун с расходящимися в стороны зазубринами, которые крепко удерживали ее под кожей. Промыв рану чистой водой, монахиня, за неимением других средств, смочила тампон освященным маслом и длинным куском старой простыни примотала к больному месту. – Ну, матушка, приходи теперь на перевязку, – старица бесстрашно погладила огромный медвежий лоб. И медведица, будто понимая человеческую речь, несколько раз благодарно качнула головой, словно благодарила за помощь. Держа навесу больную лапу и, смешно подскакивая на трех ногах, она заковыляла вниз по склону и быстро скрылась в колючем кустарнике. На следующее утро, когда мать Елена еще совершала свое келейное правило, в ее каморку постучалась с молитвой сестра Нина: – Матушка, поди-ка, посмотри в окно! Вот диво-то! Твоя пациентка пришла. Видно на перевязку. – Ничего, пусть подождет. Я скоро закончу правило. Медведица терпеливо сидела у самой двери, держа, как и прежде, навесу больную лапу. Мать Елена сделала ей перевязку, а затем, вынув из кармана передника кусок хлеба, положила его на ладонь. Пациентка осторожно, вытянув губы трубочкой, взяла с ладони угощение и долго, с нескрываемым удовольствием жевала, оценивая неведомое доселе лакомство. Так повторялось несколько дней. И вот, наконец, лапа исцелилась полностью, но медведица no-прежнему продолжала каждую неделю наведываться к монахиням. Она усаживалась посредине полянки у самой кельи и ожидала угощения. Но не всегда сестры могли угостить Венеру, – так прозвали медведицу, – хлебом. Нередко они и сами сидели без крошки. И тогда мать Елена, собрав в горшок разных съедобных трав, добавляла туда немного муки и, поварив несколько минут, угощала этой похлебкой медведицу. Случалось, что сестры забывали про гостью, и тогда Венера, подождав с полчаса, начинала нетерпеливо царапать толстую дубовую дверь до тех пор, пока о ней не вспоминали и не выносили хотя бы маленький кусочек чего-либо съестного. В результате, вся дверь кельи была покрыта глубокими царапинами от огромных когтей лесного зверя. В те послевоенные годы ни врачей, ни лекарств в Абхазии было не сыскать. Богобоязненные жители окрестных греческих селений Георгиевка, Чины и Апушта со всеми своими бедами и болезнями приходили к схимонахине Елене за советом и помощью. Множество людей: детей, и взрослых исцелила подвижница не только благодаря своим медицинским познаниям и богатой практике, но, как замечали очень многие, – молитвой, крестом, святым маслом и крещенской водой. Ранним утром, придя по холодку, несколько женщин ожидали матушку Елену недалеко от кельи. Вдруг из зарослей колючек показалась огромная голова медведя. От неожиданности женщины несколько секунд не могли открыть рот. Но затем громко, всем хором завизжали от ужаса и бросились к калитке. – Куда это вы? – мать Елена вышла на порог кельи и рукой сделала знак паломницам, чтобы они вернулись. Те в нерешительности остановились за оградой. – Да она ведь совсем ручная. Не бойтесь! Венера никого не тронет. – Мы боимся, матушка! Она такая большая! – Идите, идите сюда. Говорю же вам, эта медведица очень добрая и никому не причинит зла. Зная подвижническую жизнь старицы и, почитая ее как святого человека, засвидетельствованного от Бога даром прозорливости и исцелений, женщины поверили и осторожно вошли в калитку. – Ну, кто угостит Венеру хлебушком? – мать Елена обвела паломниц внимательным взглядом. Все молча, широко раскрытыми глазами смотрели то на монахиню, то на медведицу. Выйдя, наконец, из зарослей, Венера по-хозяйски уселась на поляне перед кельей в ожидании обычного лакомства. Из-за женских юбок показалась девочка лет шести: – Можно, я дам ей хлеба? Мать Елена положила на детскую ладошку кусок хлеба, и Венера, как всегда аккуратно, взяла хлеб губами. – Ой, как щекотно, – малышка засмеялась и отдернула ручку. Старица вынесла кукурузный початок, дала медведице и, похлопав ее по спине, сказала: – Ну, а теперь, Венера, иди. Мне сегодня некогда. Видишь сколько гостей! Грузно поднявшись, Венера шумно вздохнула и пошла прочь, вниз по склону. * * * В послевоенные годы нередко приходилось сестрам голодать. Маленький узкий огородик на крутом склоне горы не мог их прокормить. В Сухум сестры показываться боялись, так как милиция нередко устраивала облавы на монахов, а у сестер, к тому же, не было паспортов. Бывало, что и местные жители, которые глубоко почитали м. Елену, считая своим святым долгом поддерживать монахинь, подолгу не появлялись у пустынной кельи. В одно такое голодное утро, выйдя из зарослей колючей барцинии, медведица положила у ног м. Елены восемь початков кукурузы. Столько поместилось в ее широкой пасти. – Мать Нина, иди-ка сюда! Посмотри! Венера решила нас подкормить, принесла нам кукурузы. Сестра укоризненно покачала головой: – А кукуруза-то с чужого поля, наверное. – Ай-ай-ай! Так значит, ты початки у кого-то стащила! Как нехорошо обижать бедных! Многие сейчас голодают! Сами голодные, но трудятся, обрабатывают землю… а ты воруешь у них кукурузу и приносишь к нам. Смотри, больше не носи! – и старица погрозила Венере пальцем. Трудно сказать, как поняла медведица это приказание, но только на другой день она принесла вместо початков кукурузы... свеклу. А в следующий раз – ветку с яблоками. И ничего с ней нельзя было поделать. И тогда сестры вспомнили про ворона, который кормил в пустыне пророка Илию. «Видно так внушил ей Господь: помочь нам выжить в трудную минуту» – решили они, и успокоились. О медведице знали все местные жители, в том числе и греки-охотники из Сухума, которые однажды написали матушке такое письмо: «Мы слышали, матушка Елена, что у вас есть ручной медведь. Приезжая на охоту в ваши места, мы можем случайно убить его. Сделайте ему ошейник, чтобы мы могли легко его узнать». Матушка сшила из многослойной красной ткани толстый ошейник, позвала медведицу и сказала ей: – Послушай-ка, Венера, что тут про тебя написали охотники. И прочитала вслух письмо. – Так вот, – добавила старица, – придется тебе носить теперь ошейник! Да смотри, не сбрасывай его, а то придут охотники и застрелят тебя, «бух-бух» сделают, – и мать Елена показала пальцем, как стреляют их ружья. Венера испуганно дернула ушами, будто поняла сказанное, и безропотно дала надеть на себя ошейник. С этих пор медведица в течение восьми или девяти лет покорно ходила с ошейником, хотя могла бы легко от него избавиться одним движением когтистой лапы... * * * Ниже кельи матушек, ближе к греческому селу Георгиевка, стоял дом одного соседа – Костаса. Характер у него был недобрый. Замечали, что, проходя мимо сельского храма великомученика Георгия, который не закрывался даже во времена гонений, он демонстративно плевал на землю и бормотал по себя что-то злобное. Этот Костас терпеть не мог монахинь и нарочно, снимая несколько жердей из хлипкой ограды, запускал своих коз в огород к сестрам, зная, что у тех не было ни сил, ни денег, чтобы выстроить более надежный забор. – Костас, – жаловались матушки, – опять твои козы залезли к нам в огород! Они съели почти всю нашу капусту! Но в ответ он только смеялся. Так бы это и продолжалось, как вдруг на огород Костаса, туда, где росла кукуруза, стала приходить медведица и поедать спелые початки. Он попытался спугнуть зверя – подвесил рельс и начал усиленно колотить в него... Но медведица, ничуть не смущаясь, спокойно поедала кукурузу у него на глазах. Трясясь от ярости, он прибежал к монахиням и закричал: – Мать Елена! Это вы все колдуете! Ваш медведь залез к нам в огород и ест нашу кукурузу! Монахиня спокойно ему отвечала: – Во-первых, колдовство – это великий грех, и мы такими вещами никогда не занимались. А во-вторых, когда ваши козы ели капусту в нашем огороде – ты почему-то не возмущался!?.. – Ну, я это так не оставлю! Убью вашего медведя! Сосед сдержал слово. Он собрал приятелей с ружьями, они устроили на тропе, выше дороги, засаду и застрелили медведицу. Затем освежевали ее, сложили мясо в мешки и навьючили на лошадь. Проезжая над кельей сестер, они хвастливо закричали сверху: – Мать Елена! Мы убили вашего медведя, теперь будем есть мясо! Старица заплакала и только сказала им в ответ: – Кушайте на здоровье... Очень жаль ей было медведицу... Позже, к сестрам несколько раз приходили другие медведи, но они, опасаясь, что животных снова застрелят, не стали их приручать. Однако сосед на этом не успокоился. Увидев, как смиренно приняли монахини его первую месть, он еще более озлобился и решил окончательно выжить «этих колдуний», как он называл монахинь, из окрестностей Георгиевки. Зная, что мать Елена «своим колдовством» исцелила тяжело больную жену начальника райотдела милиции, и что тот не отреагирует на его донос, Костас придумал другую хитрость. На горном склоне, где жили сестры, росло немало реликтовых дубов, рубить которые было строго запрещено. За порубку полагался большой штраф и даже тюрьма. Заметив однажды, что сестры куда-то отлучились, он взял пилу и пошел к дереву, которое наметил свалить. За ним, увязался поросенок, который обычно, словно домашняя собачонка, сопровождал Костаса при его отлучках из дома. Страшный план Костаса заключался в том, чтобы, спилив дуб недалеко от кельи, обвинить затем монахинь в самовольном лесоповале. Когда же сосед, обливаясь пoтом, допилил дерево до середины, оно вдруг громко затрещало и стало, как ему показалось, крениться прямо на него. Испугавшись, что дуб сейчас его раздавит, он бросился прочь, но, запнувшись о выступающие из земли мощные корни дерева, упал – да так, что сломал сразу обе ноги. – Помогите!!! – раздался его истошный вопль. На крик прибежал поросенок, пасшийся где-то в кустах, и стал сосать кровь из раны хозяина, откуда торчал кусок сломанной кости. Жена Костаса, работая на огороде, услышала крики мужа и прибежала на помощь. Но поднять его не смогла – он был так тяжел, что ей не под силу было даже сдвинуть его с места. Тогда женщина стала звать на помощь сестер. В это самое время они как раз возвращались домой, спускаясь по тропе с дороги вниз, к своей келье. Сестры услышали крик соседки о помощи, подошли к ней, но и втроем они не смогли поднять Костаса. Вдруг на дороге, выше того места, где сосед пилил дерево, появился всем хорошо знакомый житель из села Чины верхом на осле. Увидев его, соседская жена закричала: – Сократ, помоги! Мой муж сломал обе ноги! Но тот лишь крикнул в ответ: – Да пусть эта собака лучше сдохнет! Я хорошо знаю, какие пакости он делал матушкам, да еще хвастался этим. Не буду ему помогать! Тогда мать Елена стала просить Сократа: – Ради Христа, Сократ, помоги нам! Мы же христиане, а Господь учил нас любить своих врагов и делать добро тем, кто ненавидит нас! Неужели ты оставишь трех женщин без помощи? Ведь мы без тебя не сможем дотащить его до дороги! На эту просьбу Сократ не смог ответить отказом. Он спустился вниз и помог погрузить соседа на осла. Его привезли в Георгиевку, а оттуда на машине отправили в больницу, где врачам пришлось ампутировать обе ноги немного ниже колена, поскольку на месте перелома появились признаки гангрены. Однако эта беда не вразумила Костаса. Наоборот, он озлобился еще больше. Когда же культи обросли кожей, и он смог садиться на постели, то, рассказывая соседям по палате о том, как он сломал ноги, неизменно заканчивал такой тирадой: – Ничего! Колдуньи за мои ноги еще поплатятся! Как только вернусь домой – застрелю богомолок! Я знаю, что это всё – из-за них! Это они наколдовали! И вот что удивительно! На совершенно заживших было культях, обтянутых новой розовой кожицей вдруг появились черные участки некроза. Врачи были поражены тем, что у Костаса вновь началась гангрена, несмотря на хорошо сделанную операцию и отсутствие каких-либо признаков болезни в послеоперационный период. Тем временем гангрена быстро распространялась все выше и выше. Пришлось снова класть Костаса на операционный стол. Но на этот раз ноги ему ампутировали уже значительно выше колена, как говорят в народе: «по самое некуда». Хирург, делавший операцию, был верующим человеком. Он хорошо знал от пациентов об угрозах, которыми сыпал Костас в адрес двух монахинь. Поэтому в этой новой болезни, начавшейся вскоре после таких страшных обещаний больного, доктор увидел кару Божью. Накладывая новые швы, он сказал операционной сестре, гречанке из села Георгиевка: – Ты знаешь, Парфена, я уверен, что это – наказание Божие. Ведь недаром в писании Господь сказал: «у Меня отмщение и воздаяние…». Вот Он и воздал! Ну, теперь твой односельчанин уже никогда не сможет навредить вашим матушкам. Послушная мышь. Эту историю рассказал покойный владыка Антоний, митрополит Сурожский. "Когда-то мы - бабушка, мама и я - жили в церковном доме. Там завелись мыши, они бегали повсюду, и мы не знали, что с ними делать. Мы не хотели ставить мышеловки, потому что нам было жалко мышей. Вдруг я вспомнил, что в Великом требнике есть обращение ко всем животным, которые нарушают человеческую жизнь, - как бы призыв уйти. Там перечислены десятки разных тварей бессловесных, начиная со львов и кончая букашками. Я прочел и подумал: "Не может быть! Как я могу употребить такую молитву? Я не верю,что она мне поможет". Но потом стал размышлять так: "Ведь святой, который составил эту молитву, верил в это". Тогда я обратился к этому святому (не помню уже, кто составил эту молитву). Я сказал ему так: - Я не верю, что у меня что-то получится, когда я прочту эту молитву, но ты ее составил, написал, ты ее произносил из глубины веры. И когда ты ее произносил, то получал помощь, иначе ты не стал бы заносить ее в книгу. Помоги мне: я прочту твою молитву, а ты эту молитву произнеси из глубины твоей святости и принеси Богу. Я сел на кровать, положил на колени Великий требник и дождался, пока из-за камина показалась мышь.Я ее перекрестил и сказал: - Сядь и слушай! К моему изумлению мышь села на задние лапки и так сидела, не шелохнувшись. И вот я этой английской мышке прочел вслух на славянском языке молитву. Кончив, перекрестил ее и сказал: - А теперь иди и скажи всем другим! Она ушла, и после этого ни одной мыши у нас в доме никогда больше не появлялось!" Бык пожаловался. Это случилось в конце 50-х годов прошлого века в знаменитой Глинской Пустыни. Там на скотном дворе трудился монах Адриан. Маленького роста, худенький (в чем только душа держится?), отец Адриан "командовал" огромными и страшными быками. Слушались они его беспрекословно. На водопой он их не гнал, а провожал, помахивая тоненькой хворостиной. На быках в монастыре пахали. Однажды отец Адриан пришел к настоятелю и говорит: - Отец архимандрит, бык Соловей жалуется. Его били. - Да ты что, отец Адриан! Как же бык может жаловаться? - Жалуется, я вижу, он мне жалуется! - Хорошо, иди. Я узнаю, кто работал и кто быка обижал. И действительно, как выяснил отец архимандрит, монах-пахарь бил быка Соловья. Корова плачет А вот какую историю рассказал архимандрит Амвросий Юрасов. "Моя сестра Мария купила себе корову. Корова дойная, но с характером. Когда ее стали доить, она неудобно встала. Сестра ее легонько стукнула по ноге и сказала: - Ну-ка, поставь ногу как положено! Корова обиделась и не дала молока. Тогда сестра прогнала ее во двор. В это время шла другая сестра и увидела: корова стоит и плачет. Слезы прямо капают. Подходит корова к этой сестре, сказать-то ничего не может, но сразу видно - жалуется. Сестра эта в дом вошла и говорит: - Мария, корова-то плачет. - Да вот я ей немножко грубовато сказала, да по ноге ударила. Она мне молока после этого не дала. Ну что делать-то? Надо помириться как-то с коровой. Отрезали сестры хлебушка, посыпали солью, вышли, дали корове, погладили... Корова-то успокоилась и стала после этого молоко давать. И такое в жизни бывает. Вместо послесловия Святитель Игнатий Брянчанинов, рассказав в своем "Отечнике" об одном пустыннике и его послушнице-волчице, заключает свой рассказ так: "Это - Твоя сила, Христе! Это Твои чудеса, Христе! Тебе принадлежат дивные дела, совершаемые служителями Твоими во имя Твое! То достойно неутешного плача, что звери ощущают Твое величие и не ощущают его человеки!"

Какие люди мне нравятся Нравятся мне люди, которые не боятся стареть. Это умницы и это воины. Без подтяжек, без липосакций, зато с мыслью в глазах, с внуками, с конкретным делом в руках. Такие, быть может, и умирать не побоятся. Хотя смерть – непрошенная дама и капризная и напугать способна кого хочешь. Но все равно, если человек встречает старость без истерик, значит, есть нечто за душой у человека. Фото: Геннадий Михеев Еще нравятся люди, вокруг которых чисто. Чисто в доме, чисто на прилегающей к дому территории, чисто на рабочем месте. Дал Господь Бог под начальство и ответственность каждого человека небольшой кусочек земли, и нужно на нем навести и поддерживать порядок. Если видишь свинарник вокруг, значит, у людей внутри такой же свинарник. Грязь в мозгах и смрад в глубинах сердца неизбежно проявятся через кучи пустых бутылок вокруг, горы фантиков, лужи разлитых напитков и надписи на заборах. Поддержание порядка на маленьком кусочке земли есть манифестация стремления к внутренней чистоте или даже проявление этой уже имеющейся внутренней чистоты, пусть и относительной. Нравятся люди, могущие удивить, не мечущие все козыри на стол в первые пять минут знакомства. Думаешь: прост человек и до крайности обычен. Даже не интересно. А он вдруг со временем открывает все новые и новые грани характера, и видно, что много у него этих граней. Просто он не выпячивает все сразу и не красуется без толку. Фото: Геннадий Михеев Хороши те, кто делает что-либо своими руками и не только не боится всякой работы, но и любит ее. Работяги обычно – молчуны. Основательный человек не любит тратить силы в разговорах. Он знает, что ничто так не опустошает и не обессиливает душу, как бесплодная и беспредметная болтовня. «Либо разговоры разговаривать, либо дело делать», – так он думает, и нравится мне он из-за этого. Еще нравятся те, кто в разговорах не хвалит себя и не жалуется. Значит, не самовлюблен человек. А если даже увлечется и расскажет о себе больше, чем обычно, то стыдится и старается разговор в другое русло перевести. Тот, кто про себя «любимого» без конца языком не треплет, тот слушать умеет. Умеет слушать, потому что знает: на свете кроме него еще другие люди есть. И другие люди ему при случае с удовольствием душу свою изливают, потому что чувствуют: он не посмеется и не расскажет другим то, что услышал. Нравятся мне те, кто свою норму в спиртном знает. Под стол не падает, в свинью не превращается и другим не дает, приключений «под градусом» не ищет. Такой человек с компаниями переборчив и с кем попало пить не станет. Очень нравятся мне такие люди. Еще нравятся те, кто много книг прочел не потому, что ученая степень требует, а потому, что душа книгу любит, невзирая на, может быть, самую простую профессию. Если эти люди мне нравятся, значит, они есть. Не может же нравиться мне или другому человеку то, чего нет в природе. Такие люди есть, это так же точно, как то, что Бог свят! Но их не очень много, потому что то, чего очень много, всегда теряет в цене и перестает удивлять. Если бы золото было по цене камня, то никто бы из него украшений не делал и денежным эквивалентом не считал. Люди, которые мне нравятся, есть, хотя их могло бы быть и больше. Мир должен стоять на чем-то, так вот он, возможно, на них и стоит. Мне нравятся тещи, о которых с любовью говорят зятья. Такое тоже бывает. Бывают погребения, на которых зятья рыдают об усопшей теще больше, чем родные дочери. Не фантазирую, но говорю, что видел. Редко, но видел. Еще видел начальников, по которым на похоронах убивались сотни подчиненных. Убивались так, будто отца родного хоронили, и понимал я в это время что-то, что еще слов не нашло, чтоб высказаться. Герой России майор Сергей Солнечников, ценой своей жизни спасший солдата Случалось видеть очень умные и проницательные глаза под офицерской фуражкой или под рабочей кепкой. Но бывали и бараньи глаза под профессорской лысиной. Чин и звание в вопросах душевных качеств никакой роли не играют. Думаю, все согласятся. Очень нравятся мне те, кто любит и хвалит не только своих (семью, народ etc.), но готов учиться даже у врага и хвалит всех, кто объективно того заслуживает. Такой человек даже на войне убитому врагу скорее честь отдаст, чем на могилу ему помочится, и за это благородство Бог именно такому человеку победу даст. Есть еще много таких черт, которые непременно бы понравились, если бы мы их замечать умели. Но добро прячется, добро в тишине живет и в second-hand-е одевается. Может и не обязательно в second-hand-е. Это я так – к слову, ради иллюстрации скромности. Подлинное добро, как шедевр в картинной галерее, тряпочкой от солнечного света завешивают, поскольку и картины, и подлинное добро от прямых лучей портятся. Мне кажется, что если детям дать тему сочинения «Какие люди мне нравятся», то они напишут или заезженные фразы о теоретическом добре, или откровенную чушь про звездную шелуху. Сочинение на эту тему хорошо бы задать взрослым. Они бы по необходимости стали размышлять над нравственной проблематикой, выкапывать из глубин подсознания какой-то личный опыт, анализировать его, стали бы думать сердцем и царапать заскорузлой рукой на бумаге страшно некрасивые буквы (писать-то отвыкли). Это был бы великий опыт. Как бы его внедрить? Как бы заставить людей отказаться от той мысли, что разговоры о нравственности приличны только в школе с желторотиками, а во взрослой жизни, мол, никто уже не только в нравственность не верит, но даже говорить о ней отказывается. Это – жуткая ошибка. Взрослому человеку нужно говорить и думать на нравственные темы постоянно, поскольку взрослая жизнь целиком состоит из решения нравственных задач различной сложности. Честное слово, так бы и задал я всем взрослым сочинение на тему «Какие нравственные качества я ценю больше всего». Или «От отсутствия каких нравственных качеств страдают я и моя семья?» Потом устроил бы всенародное обсуждение, награждение победителей, новый этап конкурса с иной темой по тому же профилю. У СМИ появился бы серьезный проект, заполняющий эфир и от проведения которого не стыдно. Поверьте, это не было бы бесполезным занятием. Вы когда-нибудь письма из тюрьмы читали? Да ведь это почти в полном объеме – сочинения на нравственную тематику, написанные с опозданием. Были бы они написаны в свое время, не пришлось бы по прошествии многих лет упражняться в каллиграфии и рассуждении о том, как нужно жить, из-за колючей проволоки. Итак, всенародный труд по написанию сочинения на нравственную тему можно считать открытым. Я свое уже написал. Протоиерей Андрей Ткачев 4 июля 2012 года

Лидия Чарская "Пасха мучеников" Это было давно, очень давно – в первом столетии от Рождества Христова. Над Римом и покорёнными им народами владычествовал жестокий, бессердечный и болезненно самолюбивый император Нерон, совершивший многочисленные кровавые преступления. Любя до безумия поклонение и лесть окружающих, этот правитель возомнил себя божеством и требовал, чтобы ему воздавали божеские почести. Он приказал убить свою мать, заподозрив её в государственной измене, погубил своего брата Британика и своего старого воспитателя, мудреца Сенеку. Его безумства не имели границ. То он воображал себя великим артистом, то гениальным певцом и музыкантом, то поэтом исключительного таланта и выступал публично с чтением собственных стихов или пением под аккомпанемент лютни. Или же он выезжал в качестве циркового наездника на арену Колизея и брал призы в общем состязании. Дикая толпа, согнанная в театр по желанию императора, неистово рукоплескала ему. Льстецы восхваляли его таланты… Нерон торжествовал. Но страшнее всех безумств императора было предпринятое им гонение на христиан. Глубоко преданный своим язычески богам, Нерон не выносил христианской веры, в основу которой положено поклонение Единому Истинному Богу. В годы его правления христиан подвергали всевозможным пыткам и мучениям. Их зашивали в шкуры диких зверей и травили собаками, распинали на крестах, заворачивали в пропитанные смолой одежды и сжигали живыми, бросали на съедение диким зверям на арене цирка или давили колесницами гладиаторов. Несчастные скрывались в лесах и подземных пещерах, не оставляя своей истинной веры. Когда же нельзя было скрыться, они смело принимали лютые муки и казнь. Эта стойкость, это бесстрашие перед смертью всё больше и больше возбуждали гнев ненасытного варвара. * * * Раннехристианское богослужение в катакомбах (гравюра XIX века) Чудная, тихая ночь стояла над Римом и его окрестностями. Синее южное небо ласково улыбалось лучами ярких звёзд… Медленно выплыл из-за облаков серебряный месяц и своим млечным светом затопил и город с его пышными дворцами, языческими храмами, домами, и тянувшуюся вдаль миртовую рощу. В прибрежных тростниках тёмной реки скользил небольшой челнок. Весенний рокот Тибра окончательно заглушил и без того чуть слышные голоса сидевших в лодке. Их было трое: седой старик с длинной бородой, высокий стройный юноша, управляющий челноком, и девушка, едва достигшая шестнадцати лет, с глубокими, прекрасными, как весенняя ночь, глазами и детской улыбкой. – Что, Ниния, дитя моё, не жутко тебе? Здесь на каждом шагу нас может выследить стража Нерона, – послышался голос старшего спутника. – О, дорогой отец мой, как я могу бояться, когда со мной ты и Ливий?! В ответе девушки не было ни тени робости. – Благодарю, Ниния, за добрый отзыв! Ты права: пока твой благородный отец и я с тобой, тебе нечего бояться, – прозвучал сильный молодой голос юноши. Старый Клавдий положил ему руку на плечо: – Ты ошибаешься, Ливий, сын мой, и без нас у Нинии был и будет Заступник – Христос. Спаситель мира вечно пребывает с ней, как и с каждым из нас, христиан, возлюбленных детей Своих. Лодка ударилась о песчаный берег и остановилась. – Мы приплыли к назначенному месту. Миртовая роща перед нами. Выйдем из лодки, вход в подземелье должен быть недалеко, за большим камнем, – сказал старый Клавдий и первым вышел из лодки. За ним последовали дочь и ее жених Ливий, лишь недавно принявший христианскую веру в том самом подземном храме-пещере, куда они втроем направлялись сейчас. Снова выглянул из-за облака месяц и осветил дорогу. Старый Клавдий, не раз бывший здесь и доставивший сюда молодых людей на ночное богослужение, шёл впереди, указывая путь. Ниния об руку с Ливием спешила по следам отца… Вот и большой камень, за ним густые заросли миртовых деревьев. Еще несколько шагов, и Клавдий остановился. – Сюда, дети мои. Дом Божий – здесь. Действительно, у корней огромного мирта было небольшое отверстие. Старик стал медленно спускаться в подземелье. За ним молодые люди. Ещё не достигнув нижних ступеней лестницы, выдолбленных в каменистой почве пещеры, путники услышали тихие голоса, торжественно и радостно певшие молитвы. Где-то вдали забрезжил огонёк прикреплённого к стене факела, и вскоре они очутились под сводами большой катакомбы, наполненной молящимися христианами из самых разнообразных слоев римского общества. Тут были богатые и бедные, патриции и плебеи, легионеры, купцы, художники, поэты, женщины, девушки, дети – все, кто успел проникнуться верой во Христа. Древний старец читал молитвы, остальные вторили ему проникновенными, радостными голосами. Ряд лампад-светильников, подвешенных между колоннами, освещал помещение. Посередине находился высокий крест, выточенный из камня. Со слезами молились христиане в этом тихом пристанище, скрытом густой миртовой рощей. Ниния стояла среди женщин с левой стороны молельни, – её отец и жених с правой, среди мужчин-христиан. Всего несколько дней оставалось до христианской Пасхи, когда вспоминается Воскресение Христово, а после праздника в этой катакомбе священник должен был благословить брачный союз Нинии с Ливием. Молодые люди с детства знали друг друга. Их отцы были соседями и друзьями. Старый Клавдий имел небольшую цветочную лавку в предместье Рима и поставлял римлянам розы на праздники их богов. Но вот он стал христианином, раздал всё имущество бедным и убедил дочь Нинию, соседа Плиния и его сына Ливия принять христианство. Каждый день приходил он в это подземелье, иногда приводил с собой и детей. Ниния шла на всенощное бдение христиан как на праздник. Вдохновлённая примером отца, она с детства искала Истинного Бога, Бога милосердия, кротости и любви. Сегодня она особенно горячо молилась, забыв весь мир, прося Христа Спасителя благословить её союз с Ливием. – Господи Великий и Милосердный! Вдвоём с Ливием мы будем славить Твоё имя, будем распространять свет Твоего учения. Боже! Помоги нам! Спаси и сохрани нас. Но вдруг её молитва неожиданно оборвалась. Смятение пробежало по рядам молящихся. Мальчик-христианин, стоявший у входа в катакомбы, прибежал с криком: – Спасайтесь! Спасайтесь! Императорская стража окружила подземелье! Плач женщин был ему ответом. Многие кинулись к выходу, старец-священник остановил бегущих: – Возлюбленные братья и сестры! – повышая голос, обратился он к своей пастве. – Спасения нет! Враги идут по нашим следам! Приготовимся же встретить с радостью лютую казнь и муки. Постоим за Спасителя нашего. Скоро Светлая Пасха. Не есть ли это добрый знак для нас всех, дети мои, принять чашу страдания в одно время с Божественным Страдальцем? Эти слова ободряюще подействовали на христиан. Все бросились к подножию каменного Распятия и распростёрлись перед ним ниц. Ниния находилась ближе всех к изображению Христа. – Если суждено мне погибнуть, – говорила она, – дай мне, Боже мой, сделать это спокойно и радостно, как подобает истинной христианке. Юноша Ливий очутился возле неё. – Позволь мне спасти тебя, – Позволь мне спасти тебя, Ниния, – воскликнул он горячо. – Я знаю потайной ход, он ведёт на пустынное место у берега. Мы успеем спастись: ты, твой отец и я. – А другие, Ливий? А другие? – взволнованно спрашивала девушка. – Всем не успеть, любимая: подземелье узко, едва можно пройти одному человеку… – Тогда я останусь, чтобы разделить общую участь, – смело ответила девушка. Рука старого Клавдия легла на её голову. – Иного ответа и не ждал от тебя, дочь моя! На всё воля Господня. Ведь Христос Спаситель ждёт тебя в селении праведных. И он благословил свою любимицу. В это время старец-священник запел громким, проникновенным голосом: – Слава в вышних Богу… Хор христиан подхватил священные слова, и своды катакомбы огласились торжественным пением. Внезапно послышались громкие грубые голоса, бряцание оружия, и целый отряд легионеров, потрясая мечами, вбежал в пещеру. – Смерть христианам! Смерть изменникам императора! – кричали они, окружая молящихся. Вскоре связанных христиан повели в тюрьму по улицам Рима. * * * Жан-Леон Жером. Последняя молитва христианских мучеников Был канун Пасхи. В огромном здании цирка, находившемся на правом берегу Тибра, около «Золотого дома» Нерона, – так называли римляне этот дворец императора, – в помещении, отделённом занавесом от арены, были собраны взятые несколько дней назад в подземелье христиане. Ложи цирка, весь амфитеатр были наполнены жадной до зрелищ римской публикой. Тут были и патриции с подругами, одетыми со сказочной роскошью, и бедное население Рима. В центральной ложе возлежал на шкуре царственно красивой пантеры сам «божественный Август» (титул Нерона) и ждал представление. Его вторая жена, красавица Поппея-Сабина, не уступавшая в кровожадности и хищности своему супругу, красовалась тут же с прекрасным невинным личиком, мало гармонировавшим с её злобной душой. Сенаторы, приближённые императора и вельможи теснились в ближайших к императорской ложах. Блестящая стража охраняла их. Красивое, хищное лицо Нерона носило на себе следы особенного возбуждения. Он заранее предвкушал наслаждение от зрелища мук христиан. Самым искренним образом он считал их государственными изменниками и врагами. Теперь, после недавнего пожара, истребившего половину Рима, в котором льстецы и приспешники императора в угоду ему обвиняли христиан, Нерон, веря клевете, с особенным нетерпением ждал казни ненавистных ему людей. По знаку, данному императором, заиграла невидимая музыка. Десятки тысяч роз полетели в ложу императора и на арену. Новый знак Нерона – и рабы подняли тяжёлую дверь огромной клетки, откуда выскочила чудовищных размеров львица. За ней выпрыгнули два льва и несколько тигров. Голодные звери, рыча, медленно двинулись по арене. – Не бойся, Ниния! Не бойся, дитя моё! Земные муки и пытки ничтожны. Великая награда ждёт тебя на небесах, – говорил старый Клавдий, держа трепетавшую дочь в своих объятиях. В последнюю минуту смелость, казалось, покинула девушку. Она была так молода, ей так хотелось жить! До последней минуты она ждала помилования от императора. Но вой зверей лишил Нинию последней надежды. Она прижалась к груди отца. Подошёл Ливий. – Почему ты не позволила увести тебя из подземелья, когда была ещё возможность спастись! – произнёс он, глядя с любовью в глаза невесты. – Нет! Нет! Я не жалею об этом! – воодушевленно вскричала юная христианка. – Как жить, когда умирают мои друзья и ближние во имя Его?! Но всё же мне жутко, Ливий, жутко, когда подумаю, что сейчас погибну в когтях лютой львицы, в мучениях приму смерть! И она тихо заплакала, закрыв лицо руками. Старый Клавдий крепче обвил руками плечи дочери. – Не бойся, Ниния, не бойся, дитя моё! – говорил он, гладя её по голове. – Несколько десятков лет назад Богочеловек принял муки за нас на Кресте. Неужели же мы не найдём силы последовать Его Божественному примеру? Голос его креп с каждой минутой. Вдохновенно звучала его речь. Решимостью, готовностью принять за Христа какие угодно муки горели глаза. Христиане, до сих пор со страхом в душе ожидавшие смертного часа на арене цирка в когтях свирепых зверей, теперь окружали почтенного старца и внимательно слушали его. Он говорил о крестных страданиях распятого Христа, о вечном блаженстве, ожидающем мучеников за веру Христову. Появление воинов-стражников прервало его. Они, грубо растолкав ряды христиан, вытолкнули часть их на арену под тихие напутственные слова Клавдия: – Мужайтесь, братья и сестры! Помните воскресшего Спасителя Христа! Не страшно смерть во имя Его. В нынешнюю ночь воскрес Он! Христос воскрес, браться и сестры! Воскресит Он, Благой, и нас, Своих верных рабов! Упал тяжёлый занавес у входа. Наступила минута молчания и тишины. И вдруг дикий рёв зверей, стоны и вопли терзаемых жертв огласили цирк Нерона. С ними слились громкие рукоплескания толпы. Едва владея собой, держа крепко за руки отца и жениха, Ниния ждала своей очереди. Вот снова приподнялся и упал занавес. Снова появились воины и грубо схватили оставшихся обречённых. Глазам девушки представилось ужасное зрелище. На залитой кровью арене лежали растерзанные тела христиан. Дикие звери с глухим рычанием доканчивали свою страшную расправу. Ближе других к входу находилась чудовищная львица. Её страшная пасть была испачкана кровью. Ярко и алчно светились хищные глаза. Львица выгнула спину и сделала прыжок по направлению к девушке. Теперь она в десяти шагах от неё. С ужасом следила Ниния за приближение зверя. И когда чудовище очутилось перед ней, страх из сердца Нинии неожиданно исчез. – Христос воскрес нынче в ночь из мёртвых! – вскричала она, поднимая руку. – Идём же к Нему, друзья! Он ждёт нас на небесах! И чистым звонким голосом она запела хвалебную песнь Христу. Что-то особенно прекрасное и смелое было в этом порыве девушки, в её чистом, светлом пении, восторженных, радостных глазах. Она как бы ясно уже видела Христа, простиравшего к ней руки. И теперь уже она бесстрашно взглянула в глаза зверя. Случилось необычайное и непредвиденное. Вместо того, чтобы броситься и растерзать свою жертву, львица, словно играя, как собака, подползла к ней на животе. И другие звери, перестав терзать трупы несчастных, с глухим рычанием отошли в сторону. Император поднялся в ложе и сделал знак. Красавец-раб подал ему лютню. Мнивший себя великим музыкантом и певцом, Нерон запел, аккомпанируя себе. Нерон пел долго, песню за песней, и, когда он закончил, публика с шумом поднялась со своих мест и бурно рукоплескала императору, превознося его до небес. Довольный произведённым впечатлением, Нерон поклонился толпе и, махнув рукой, громко произнёс, указывая на арену: – Уберите зверей! Прощение христианам. Пусть живут те, кто слышал сейчас певца Августа, их императора. Христианская девушка сумела заставить зазвучать нынче в сердце артиста голос музы. Пусть живёт она и её друзья. Убрать зверей! Тихий вздох облегчения вырвался из груди оставшихся в живых мучеников. Его покрыли рукоплескания в честь великодушия Августина. А на арене христиане обнимались и восторженно, со слезами поздравляя друг друга, повторяли: – Христос воскрес! Христос воскрес!

Желающий безмолвстовать и содевать спасение свое в суетном веке сем, заключает слух даже от крика малых птиц, потому что и это препятствует совершенству безмолвия. Сколько же тому должно препятствовать сообращение с людьми? Как человек благородный и честный забывает о своем благородстве, когда опьянеет, и подвергается бесчестию и осмеянию даже от самых рабов своих: так и целомудрие души повреждается от беседы и сообращения с людьми, коими приводится в забвение чин безмолвия, изглаждается память Божия из души и расстраивается доброе и мирное устроение сердца. И если по временам только бывающее сообращение с кем-нибудь причиняет такой вред душе: то что сказать о повседневном таком поведении и непрестанном почти смятении? -- По истине, праведный Судия праведно осудит их на вечную пагубу. Ибо Апостол учит нас: слово гнило да не исходит из уст ваших. А произносящий тьмы слов как дерзнет сказать, что не испустил ни одного гнилого слова? Если трепещешь ада и жаждешь Царствия Божия, никогда не произнесешь праздного слова: ибо Сам Господь сказал, что мы дадим отчет о всяком праздном слове. Все же те слова, кои не пользуют души, суть слова праздныя. Итак, необходимо, добрая сестра моя, со всем вниманием устраниться от сообращения с людьми, от которого не бывает никакой пользы. Ибо Пророк говорит: от многословия не избежиши греха, - и: при друге и враге не говори много. Особенно же тебе юной нужна всякая осторожность. Потому, имея такое множество свидетельств, сколько есть сил, удаляйся бесполезных связей и душевредного празднословия, памятуя слово, сказанное Господом: аминь, аминь, глаголю вам, яко всякое праздное слово, еже аще рекут человецы, дадят о нем слово в день судный; но всегда безмолвствуй и прилежи божественному чтению. Скажу тебе один пример: как лишенные сего видимого света никогда не ходят право, так и не читающие Божественных Писаний, и не приседящие молитве часто претыкаются, и неизбежно заблуждают, будучи окружены бедственным мраком. - Божественное Писание то же для души, что дождь для земли жаждущей. Сколько ни сей человек на земле не одожденной, она ничего не произрастит ему: так и без чтения Божественных Писаний душа не даст прозябений духовных. Как вино веселит сердце человека и утишает скорбь; так и духовное вино, т.е. Писание, на радость прелагает душу. И ненасытима сладость Божественных Писаний - Когда читаешь и не понимаешь силы слова, - не унывай, но прочитай то дважды, трижды и многажды, призывая Господа нашего Иисуса Христа, да отверзет очи ума твоего. Оставь мятущие суеты и приседи чтению Божественных Писаний, - и обретешь спасение души твоей. -- Всегдашнее безмолвие и чтение, умеренное бдение, пост и молчание скоро приводят подвизающегося к дверям спасения. Если же он несколько дней посвящает на то, а потом опять впадается в развлечения, то он в прельщении, и одною рукою разоряет то, что созидает другою. "Духовныя наставления монаха Исаии пречестной монахине Феодоре"