Таблица лидеров

Из житий двух друзей - святителей Василия Великого и Григория Богослова известно, что некоторое время (примерно с 358 года) они вместе отшельничали в Понте близ реки Ирис. Интересно, как об одних и тех же событиях можно рассказывать совершенно по разному. Свт. Василий Великий писал об этом времени так: "Это — высокая гора, покрытая частым лесом, на северной стороне орошаемая холодными и прозрачными водами. По подгорью ее стелется покатая долина, непрестанно утучняемая влагами из горы. Кругом долины сам собой выросший лес, из различных всякого рода деревьев, служит ей как бы оградой, и в сравнении с ней ничего почти не значит Калипсин остров, красоте которого особенно, кажется, дивится Омир. Ибо немногого недостает, чтобы долине, по причине ограждающих ее отовсюду оплотов, походить на остров. С двух сторон прорыты глубокие овраги, а сбоку — река, текущая со стремнины, служит также непрерывной и неприступной стеной и луновидными изгибами примыкает к оврагам, поэтому доступы в подгорья заграждены. Один только есть в него вход, которым владеем мы. За местом нашего жительства есть другой гребень, возвышенную свою вершину подъемлющий над горою, и с него вся равнина развертывается перед взором. С высоты можно видеть и текущую мимо равнины реку, которая, по моему мнению, доставляет не меньше наслаждения, как и Стримон, если смотреть на него из Амфиполя. Ибо Стримон, в медленном своем течении разливаясь в виде озера, по своей неподвижности едва не перестает быть и рекою. А эта река, будучи быстрее всех, мне известных, свирепеет несколько при соседнем утесе и, отражаясь от оного, кружится в глубоком водовороте, чем доставляет мне и всякому зрителю весьма приятный вид, а туземным жителям приносит самую удовлетворительную пользу и в пучинах своих питает множество рыб. Нужно ли говорить о земной прохладе и о ветерках с реки? Множеству цветов и певчих птиц пусть дивится кто другой, а у меня нет досужего времени обращать на это внимание. Из всего, что могу сказать о моем убежище, наиболее важно то, что, по удобству положения будучи способно произращать всякие плоды, для меня возращает сладостнейший из плодов — безмолвие, потому что не только освобождает от городских мятежей, но и не заводит к нам ни одного путника, кроме встречающихся с нами на звериной ловле" (Письмо 14 свт. Василия Великого к свт. Григорию Богослову) Свт. Григорий об этом же периоде вспоминал следующее: "Этот кров без крыши и дверей, этот очаг без огня и дыма, эти стены, высушенные на огне, чтоб брызгами грязи не закидывало нас, которые походят на Тантала и на осужденных, томящихся жаждой в воде, и это бедное и непитательное угощение, к которому, не как к скудной снеди лотофагов, но как к трапезе Алкиноя, пригласили из Каппадокии меня, недавно потерпевшего кораблекрушение и бедствующего, потому что помню, да и буду помнить, эти хлебы и эти, как называли их, варения, помню, как зубы скользили по кускам, а потом в них вязли и с трудом вытаскивались, как из болота. Все это величественнее изобразишь ты сам, почерпнув многословие в собственных своих страданиях, от которых, если бы не избавила нас вскоре великая подлинно нищелюбица (имею в виду матерь твою), явившаяся к нам благовременно, как пристань к обуреваемым в море, нас давно бы уже не было в живых; и мы за свою понтийскую верность возбуждали бы других не столько к похвалам, сколько к сожалению. Как же мне умолчать об этих садах, не похожих ни на сад, ни на огороды? И об Авгиевом навозе, вычищенном из дому, которым мы наполняли эти сады, когда телегу, величиной с гору, и я, Вотрион, и ты, Ламир, возили на этих самых плечах и этими самыми руками, на которых и доселе остаются следы тогдашних трудов; и все это (о земля и солнце, о муж и добродетель! Скажу словами трагика) не для того, чтобы соединить берега Геллеспонта, но чтобы заровнять овраг. Если рассказы об этом не оскорбительны для тебя, то, конечно, не оскорбительны и для меня. А если тебе горько слышать, то каково само дело? И о многом еще умолчу из уважения ко многому прочему, чем я насладился". (Письмо 4 свт. Горигория Богослова к Святителю Василию Великому)

«Этот город так обширен, что его окружность обнимает пространство многих городов. И в Германии нет города, равного Пскову», такое свидетельство о городе оставил в 13-м веке один из немецких летописцев. А судя по псковским древним источникам, город был не только велик размерами, но и красив своим обликом, богат святынями. В их числе - храм Рождества Иоанна Предтечи, один из первых православных храмов в городе. Его постройку историки относят к далекому 12-му веку. По преданию он был поставлен на том месте, с которого княгиня Ольга увидела на противоположном берегу сияющие лучи, посланные Свыше. В Псковской летописи Иоанно-Предтеченский женский монастырь впервые упоминается в 1243 году, в связи с завершением строительства. Здесь же засвидетельствовано и имя псковской княгини Евфросинии (в монашестве Евпраксии), ставшей одной из первых настоятельниц обители. Если верить преданию, княгиня приходилась родной теткой князю Довмонту. И именно благодаря ей племянник, бежав из Литвы, обрел в Пскове новый дом. А в последствии снискал вечную память потомков. Сведений о том, как в ту пору выглядел монастырь, равно как и об особенностях жизни в нем, уставе и укладе почти не сохранилось. Что вполне объяснимо. Войны преследовали псковичей едва ли не ежегодно. А если не поле брани, то жизни горожан угрожали болезни. Моровая язва проходила по городу подобно неприятелю, уничтожая на своем пути все живое, опустошая дома, улицы, посады. Не менее часто случалась другая беда - пожары. В огне погибали дома и люди, церкви и документальные свидетельства о жизни древнего города. Но даже при отсутствии сколько-нибудь достоверных фактов не так уж трудно представить себе: сколь нелегко складывалась жизнь и быт сестер обители. Географическое положение - за городскими стенами на Завеличье - с одной стороны делало из обители самоотверженного защитника города. А с другой - жертвой, первой встречавшей неприятеля, рискнувшего идти на Дом Святой Троицы с огнем и мечом. В 1615 году обитель чуть было не исчезла совсем. Шведский король Густав осенью осадил Псков, обосновавшись с войском на Снятной горе и на Завеличье, расположившись и в стенах Ивановского монастыря. Именно с этого холма били вражеские пушки по крепостным стенам Кремля. Жесточайший обстрел длился 3 дня: выпущено было, если верить источникам, «700 огненных ядер, а чугунных - без счета. Псковичи стояли на смерть. Город отстояли. Храм тогда уцелел чудом. Самоотверженность, смирение, упорство, безграничная вера и непрерывающаяся молитва сестер монастыря всякий раз поднимала его из руин и пепла. Живший по собственному уставу, укрывшись от мирской суеты за монастырской стеной, обитель, не только не удалялась от города, но во все времена жила его заботами и бедами. А Ивановский храм оставался во все века жизни сердцем обители. Своим обликом он напоминает корабль. Впечатление усиливается близостью берега Великой и тем, что сам храм установлен на высоком холме. И кажется, будто он и не на земле вовсе стоит: его купола, подобно облакам, плывут по небу. Когда в первый раз входишь в храм, то невольно отмечаешь характерные детали интерьера. Основной свет льется в храм не из тех окон, что расположены по стенам на привычной высоте, а всего из одного - узкого, под самым куполом. Свет буквально проливается с неба на молящихся. А еще поражает обилие замысловатых ниш, как будто встроенных в стену шкафчиков, проемов, таинственных углублений. С одним из них связана совсем недавняя история: во время реставрации храма в 1978 году был найден самый настоящий древний клад: несколько десятков древних предметов и иконы. Ниши на хорах предназначались для уединенной молитвы В 1991 году церковь, одной из первых в городе, была возвращена православной церкви. Более 10 лет настоятелем служил отец Андрей Давыдов, иконописец, приверженец традиций древней христианской живописи. Его стараниями храм не только обрел свой прежний величественный облик, но и был расписан фресками. Прихожане своими руками восстанавливали полы и хоры, алтарную преграду, сами белили стены храма, привели в порядок прилегающей территории. А в феврале прошлого года церковь и флигель были переданы Иоанно-Богословскому монастырю в Крыпецах в качестве псковского подворья. С этого момента открывается новая страница в истории храма. Если не считать Снетогорского монастыря, то Ивановский храм - единственный в городе, где службы проходят в полном соответствии с монастырским уставом: строго, в полном объеме. По словам священника отца Владимира, монастырская служба значительно отличается от обычной - в приходском храме. Почувствовать разницу можно лишь после того, как хотя бы раз отстоять службу. Самое главное, считает отец Владимир, это вернуть в храм ту многовековую намоленность, которая спасала и хранила обитель во все времена истории, тот дух, которым были проникнуты стены храма. И как знать, быть может, после возрождения храма, настанет через вызволения из забвения и самой обители. Той, что всегда почиталась псковичами как святыня, чудо, сотворенное на земле людьми и промыслом Божиим.» Все, что написано выше, нашла я в интернете. 5 ноября Господь сподобил нашу группу посетить этот древнейший храм. Подавали записочки, разглядывали книги, покупали свечи…Группа из 46 человек – быстро ничего не делается. И в храме я оказалась последней. Оглядываю древние намоленные стены. Откуда взялся этот ангел пяти, ну максимум шести лет с большой натяжкой – я не поняла. Может, сидела где на скамеечке. Удлиненный сарафанчик, теплая кофточка, белый платочек. Во всем храме мы с ней вдвоем, на улице пыхтит уже автобус и группа, мне надо бежать, но эта малышка просит: - А Вы не могли бы мне помочь сложить пазлы? Отказать – нет, это выше моих сил. Подходим с ней к лавочке в конце храма, там не очень легкие для меня пазлы (давно я их не собирала)) – много мелких деталек, пытаюсь помочь, у меня плохо получается. Девочка это быстро понимает. - А давайте я Вам лучше спою. - Деточка моя хорошая, меня ждет автобус. - А он какой, ваш автобус? Где у него окошки? Тут и тут? – детская ручка ладно рисует в воздухе два ряда окон. – А где сидите Вы? Пойдемте, пойдемте, я Вам спою. Подводит меня к иконе Спасителя справа от Алтаря, встает на приступочку, делается чуть выше росточком. - Ну, целуйте икону! А я буду рукой делать так, - показывает жестами, как. - А, я поняла, ты будешь делать ручкой как регент. На секунду задумывается: - Ну да, как регент, - отвечает она .Я удивляюсь такой слаженной, чистой речи маленькой девочки. Если только немного западает буква «р». Чистый ангельский голосок умильно исполняет славословие Господу, помогая себе ручкой. Ну настоящий регент! На секунды я забываю об автобусе, думаю: «Даже если они уедут, я не могу оставить сейчас этого ангела. Такую Любовь где еще увидишь. И что вообще происходит?» - Я еще раз Вам спою. Поет еще раз, а мне хочется сказать ей – еще спой и еще! - Ты наверное с мамой сюда пришла? - С чего это Вы решили, что здесь моя мама? Здесь нет моей мамы. Чего-то сжалось сердце – что-то насторожило в ее ответе. Пытаюсь объясниться: - А, наверное с бабушкой, которая сейчас в лавочке продавала нам свечи. Просто она такая молодая у тебя, вот я и решила, что с мамой. - Нет, - по-взрослому вздыхает, - бабушка моя совсем не молодая. А пойдемте я напою Вас святой водичкой! Быстро устремляется к противоположной стене. В голове стучит: «Автобус, автобус!» Но ничего не могу с собой поделать. Иду за ней. Деловито ставит крошечную кружечку, берет емкость с водой, маленьким ручкам тяжело, но она справляется, наливает до верху, не пролив ни одной капельки. - Деточка, я же уже кушала сегодня, а святую водичку надо пить натощак. Я, наверное, не буду? - Что Вы? Как же можно не попить святой водички? Обязательно надо попить! Прошу у Господа прощения – не могу отказать этому ангелу, да и не примет она никаких отказов. Выпила я водичку. Открылась дверь: - А Вас там весь автобус ждет, нервничает! - Это пришла бабушка моего ангелочка, которая – как тесен мир!! – участвовала в Иринаршем Крестном ходе и, соответственно, знает нашего руководителя. Ходила к автобусу побеседовать с ним. И теперь торопит меня. А у меня нет никаких сил расстаться с этой малышкой – все мое сердце уже с ней полностью. И как же я уйду от этой нежности, от этой простоты, от этой чистоты? - Помолитесь о рабе Божией Веронике! Она у нас сирота. Мечтает быть монахиней. Уже два раза брала благословение у Владыки! Вот воспитываю ее, а я уже старенькая. Родители отказались… - Деточка моя хорошая! Храни тебя Господь! И помоги тебе во всех твоих надеждах! И Вы никакая совсем не старая! Вероника, не старая твоя бабушка, совсем не старая! И все у вас будет хорошо! Ты знаешь, и мне так бы хотелось быть в монастыре! - А вот мы попросим Веронику, чтобы она помолилась за Вас! Да, Вероника, помолишься за тетю? Как Ваше имя? - Ольга. - Ну тем более, наша, Ольга! Приезжайте! Бегу в автобус. Из автобуса мне уже кричит наш Ю.В., машет рукой. Забегаю в кромешную тишину. Ну хоть не наорали, и то уже хорошо. А может и говорил кто что, я не слышала. Потому что слезы, слезы надолго… Во Пскове все рядом, вот уже идем в Кремль. Я прошу прощения у Ю.В. и в его лице у всего автобуса. Объясняю причину. И слышу продолжение истории. Оказывается, маленькая Вероника тоже была участницей Крестного хода. И Ю.В. в курсе ее истории. Она родилась очень больным ребенком – почти ничего не видела (да, она брала в ручки мои очки и объясняла мне, что у нее немного другие, но тоже очки – «я немного плохо вижу»), не слышала, очень долго молчала, не разговаривала. Да, теперь понимаю – очень больным – на личике следы кожных проблем. Родители отказались. Раба Божия Мария – родная сестра ее бабушки – взяла этого ангела к себе. И вот какую славную девчушку вымолила у Господа. Не знаю, как и что будет в моей жизни. Только не забыть бы мне этот пустой древний, намоленный храм Рождества Иоанна Предтечи, в котором пока непонятным Промыслом Божиим оказалась я и девчушка лет пяти. Святый Отче, сколько уже я знаю твоей милости! А теперь еще этот дар в лице маленького Ангела! Господи, помоги маленькой Веронике и рабе Божией Марии!

В мире Герасим Иванович Туманов, сын государственных крестьян Тверской губернии, Бежецкого уезда Ивана и Евдокии Тумановых. Он был единственный сын у родителей и любимец отца. Жил несколько времени в Петербурге в услужении по найму у одного богатого немца-лютеранина, в доме которого постов никто не соблюдал. Потому и Герасиму Ивановичу, как после вспоминал он, по необходимости приходилось нарушать установленные Святой Церковью посты, и говел он только на первой и Страстной седмице Великого поста. Но скоро наскучил ему этот, вводящий в соблазн, широкий путь жизни, и он решился с одним единодушным товарищем покинуть веселую столицу и повседневный разгул. Ему в то время было приблизительно лет 25. Пошли они постранствовать по святым русским обителям, и так как у них было одно доброе намерение – подвизаться ради душевного спасения, то с самого же начала пути они и стали преследовать эту цель. В 1838 году Герасим Иванович прибыл в Оптинский скит, товарищ же его с этого времени теряется из виду. Скитоначальником тогда был иеромонах Антоний, родной брат настоятеля обители отца Моисея. Заметив в молодом Герасиме детскую простоту, он стал уговаривать его по-детски остаться в скиту. «Идет со мною мимо тополя по дорожке, – вспоминал после отец Геннадий, – поднял тополевый сучок и, показывая его мне, говорит: «Оставайся у нас, Герасим: посмотри-ко, какие у нас деревья-то: понюхай-ко, как пахнут-то!» Привлеченный любовью скитоначальника, Герасим остался и определен был в кухню помощником повара. Через год по поступлении в скит Герасима прибыл в пустынь Александр Михайлович Гренков (впоследствии известный старец Амвросий). Поживши несколько времени на монастырской гостинице, а затем в монастыре, он, наконец, в ноябре 1840 года переведен был в скит и определен на место Герасима помощником повара, а Герасим сделан был главным поваром. Общим их удовольствием было на досуге побеседовать. Беседы эти, впрочем, не препятствовали их благочестивой жизни, и они мирно проводили свои дни. Но вот Герасиму нужно было сходить в свой губернский город Тверь, чтобы выручить из казенной палаты засвидетельствованный увольнительный приговор свой от общества, который почему-то очень долго не высылался из палаты. Сурово принял его секретарь палаты: «Эти мне монашествующие, как нож по горлу, только чай пить и калачики есть. Ты, брат, подожди!» А так может каждый рассудить: если бы самого секретаря-то посадить в монастырь да заставить его неопустительно к службам церковным ходить, да пищу на братию готовить, да помои выносить – так не рад бы был и калачикам. Да еще откуда взять-то их монаху в общежительном монастыре, где доходов монахам никаких нет? Впрочем, как бы там ни было, а просьба Герасима увенчалась успехом. Ему выдали из палаты увольнение, и он в радости возвратился в скит. Но тут встретило его новое горе. В его отсутствие Александр Михайлович занял место главного повара, и когда возвратился Герасим, его определили быть помощником повара, значит, понизили. Расстроился Герасим. Придет в кухню, сядет на лавку, болтает ногами и ничего не делает. «Что же ты ничего не делаешь?» – спрашивает повар. – «Я не мирен», – отвечает помощник. Впрочем, немирство это длилось недолго. Сходил он к старцу Макарию, открыл ему свою немощь и, получив от него душеспасительное наставление, стал по-прежнему в мирном устроении духа трудиться в кухне в качестве помощника. 29 марта 1844 года Герасим определен был в число скитского братства указом Духовной Консистории. Затем он несколько времени исправлял послушание пономаря в скитской церкви. Но еще в молодых летах заболел и отставлен был от всех послушаний. <…> В характере отца Геннадия заметна была детская простота и искренняя ко всем любовь. Он не стеснялся высказывать старцу свои немощи и недостатки даже и при посторонних людях. Бывало, старец батюшка отец Макарий, желая побудить братий к откровению помыслов, спросит при всех скитянах: «Геннадий! Что ты там наделал?» И отец Геннадий, если с кем, например, повздорил, все выскажет без утайки, нисколько не стесняясь присутствием других. Ко всем старшим братиям он относился с почтением и смирением, и вообще ко всем с братскою любовью. За такие качества душевные любили отца Геннадия все старцы, начиная с отцов Льва, Макария, Амвросия. Сам же отец Геннадий при своей евангельской простоте и незлобии всегда был в мирном и веселом настроении духа. Иногда при случае говаривал: «У меня нет скорбей; кроме шуток, – у меня нет скорбей». Так исполнились на нем слова старца батюшки Амвросия: «Кто из поступивших в монастырь прямо пойдет путем смирения, во страхе Божием и охраняя по совести очи, и слух, и язык, а в ошибках прибегая к самоукорению, тот мало увидит неприятных случаев». За несколько месяцев до кончины Московского митрополита Филарета отец Геннадий имел знаменательное сновидение. Так он рассказывал о сем: «Стою будто я в каком-то чудно украшенном месте, наподобие храма, наполненного обильным светом, у стены. Вдруг отверзаются совне двери, входят два Ангела и ведут как бы некоего отрока. Слышу чей-то голос: «Это Филарет, митрополит Московский». Всматриваясь в черты отрока, я припоминал, как будто видел его, и находил сходство с портретом митрополита Филарета. Когда же идущие приблизились ко мне, я ощутил какое-то неизъяснимо-радостное чувство. Потом Ангелы провели отрока в противоположную сторону, которая в особенности была украшена и сияла чудным обильным светом». Тем сновидение окончилось. Об этом сне, до кончины митрополита, отец Геннадий никому не говорил, считая его сомнительным, так как слышал, что митрополит здравствует, между тем как сон, по мнению отца Геннадия, предвещал его кончину. По получении же известия о кончине владыки отец Геннадий уже рассказал свой сон некоторым скитским отцам и братиям. Несмотря на то, что отец Геннадий не пользовался хорошим здоровьем, Господь судил ему прожить долгое время. Интересно было его свидание с Калужским Преосвященным митрополитом Макарием. За год до кончины отца Геннадия, именно летом 1898 года, Владыка прибыл в Оптину Пустынь и по обычаю, отслуживши в монастыре Литургию, посетил скит. Нужно было ему проходить мимо геннадиевского корпуса, и больной отец Геннадий пожелал получить от Владыки благословение. Вот вывели его под руки два монаха на крыльцо. Когда приблизился Преосвященный, отец Геннадий, с детскою любовью и благоговением взирая на святителя Христова, протянул к нему руки и, приняв благословение, проговорил: «Ножку бы, ножку бы вашу поцеловать!» А где там ножку поцеловать, когда спина не гнется и двое держат под руки? «Сколько тебе, старец, лет?» – милостиво спросил Преосвященный. «Восемьдесят шестой», – ответил с детскою улыбкою отец Геннадий. – «Ну, это еще что за старость?» – шутливо сказал Владыка и пошел далее. <…> В предсмертное время он ежедневно сообщался Св. Христовых Тайн. Настало, наконец, 2-е число сентября 1899 года – празднование чудотворной Калуженской иконе Божией Матери, и в три часа пополудни старец мирно почил о Господе, на 87 году своей жизни, проживши в скиту более 60 лет. На третий день после его кончины было в скиту соборное служение Литургии и затем погребение. На надгробной чугунной плите его изображены следующие стишки: По летам был старец древний, Дитя душою был, Молебник к Богу теплый, Он равно всех любил. Из книги «Жизнеописания почивших скитян»

Вы просите наставления, как вам избавиться от находящих помыслов, прелестей и коварства бесовского. Поистине, велика брань диавола: он имеет крепкие луки, пламенные стрелы, многоразличные сети, бесчисленные ухищрения и оружия, посредством коих ищет всячески нанести вред душе человеческой. Вы хотите совершенно и скоро вступить в воинство Царя Небеснаго, не устрашайтесь врага противляющегося всему доброму, но послушайте, сколько ободряют нас примеры Священнаго Писания. Рассмотрите воинов царей земных и сделайте из того полезные заключения. Земные воины имеют при себе таких помощников, которые сильнее и искуснее неприятелей их, не мало не страшатся врагов своих. Ежели они уверены, что помощники их непреоборимы, то забыв все ужасы, идут храбро на поле сражения, бьются мужественно и дотоле не оставляют места сражения, доколе победят врага своего и увенчаются лаврами. Но мы, когда идем по пути добродетели, то Бог сам сопутствует нам и обещается до скончания века утверждать нас в подвигах добродетели, «и се Аз с вами есть во вся дни до скончания века. Аминь». (Мф. 28, 20). Так вы, не боясь отнюдь нападений вражиих «Восприимите щит веры, в нем же возможете вся стрелы лукаваго разженныя угасите и шлем спасения восприимите, и меч духовный иже есть глагол Божий» (Еф. 6, 16-17). Из писем прп. Льва Оптинского

"Из келейных писем святого Тихона Воронежского. 1. Священное Писание — слово Божие. Оно говорит тебе, как говорит и всякому человеку. Оно дано тебе для получения вечного спасения; почему ищи спасения твоего в Слове Божием — Священном Писании. Оставь любопытствовать, что делается в том или другом месте; озаботься узнать, при помощи Слова Божия, что делается в душе твоей, к какой ты идешь окончательной цели, к погибели или ко спасению, на каком пути ты находишься, на пути ли праведных или на пути нечестивых? 2. В Священном Писании изображен превысший всякого изображения Бог, чтоб мы познали Его, насколько и как Он даровал нам познавать Его; в Священном Писании изложена всесвятая воля Бога, чтоб мы исполняли ее; в Священном Писании описан ветхий и новый человек, или погибающий и спасающийся, показаны — путь, ведущий ко спасению, и путь, ведущий к погибели. В Священном Писании увидишь, что должно встретить каждого человека после его смерти в вечности. 3 . Первейшее и самонужнейшее дело для каждого христианина есть стяжание вечного спасения. Нужны нам во время земного странствования нашего одежда, пища, питие, жилище и другие подобные потребности; но спасение нужнее всего: оно так нужно, что все временное в сравнении с ним — ничто. Все имеет тот, кто стяжал спасение; ничего не имеет тот, кто не стяжал спасения, хотя бы весь мир принадлежал ему. 4 . Кая польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же свою отщетит? Спасение едино есть на потребу! спасение есть та благая часть, яже не отымется от души, стяжавшей его! Все вещественное, что ни имеем, что ни приобретем во время земной жизни, все оставим в день смерти; оставим в день смерти, оставим навсегда родственников, друзей, богатство, почести, оставим самое тело наше. Вечное спасение или вечная погибель, они одни, пребудут нашим достоянием, пойдут с нами в вечность, там получат полное развитие, доставят нам или некончающееся блаженство или некончающееся бедствие. 5 . Главнейшим делом, главнейшими заботами для каждого христианина да будут дело спасения, заботы о снискании спасения. Занимающийся спасением своим из такого сердечного залога спасется, потому что всесильный Бог, благодатию Своею, поможет ему спастись. 6. Уве рь себя, что Бог присутствует на всяком месте. Он видит всякое дело, начинание и помышление твое, слышит всякое слово твое. Он вписывает подробно и с точностию в книгу Свою все поведение твое, объявит тебе его в день Суда твоего и воздаст тебе по поведению твоему. Обличу тя, говорит Он чрез Пророка, и представлю пред лицея твоим грехи твоя. Водрузи это в памяти твоей, и будешь обновляться ежедневно. Мы нуждаемся насильно усваивать себе самые осязательные и очевидные истины: мы отравлены грехом; мы находимся в состоянии пагубного самообольщения, отчуждились от спасительной истины. 7. Уверь себя, что подвергнутся вечной муке нечестивые и нераскаянные грешники, что наследуют вечное блаженство праведники и покаявшиеся грешники. 8. Уверь себя, что ты умрешь, умрешь непременно. Видишь, как почивших братий твоих выносят из жилищ их, выносят одинаково из смиренной хижины и из великолепного чертога, одинаково предают земле? Это непременно последует и с тобою: земля еси, и в землю пойдеши! Все мертвецы оставили все, что ни имели; оставишь и ты. Когда они приблизились к часу смерти, тогда поняли, что все в этом мире суета, суета суетствий, то есть суета в самом сильном значении этого слова. И ты поймешь это по необходимости, когда наступит час смерти твоей. Лучше понять это благовременно и, сообразно такому понятию, направить деятельность свою! При пришествии смерти никто и ничто не может оказать вспоможения тому, к кому пришла она, — ни домашние, ни друзья, ни высокий сан, ни громкий титул, ни множество подчиненных, ни множество богатства. Смерть — и неумолима, и неотразима. Не хотят ближние умирающего отпустить его, и он не хочет оставить их и все земное, к чему пристрастился и природнился долгим навыком, но воля и рука смерти могущественнее его воли и усилий, воли и усилий всех человеков: против воли своей и против воли ближних своих умирающий оставляет всех и все, увлекается насильно в неизвестную вечность. Тщетны — слезы! тщетны — рыдания! тщетны — вопли! тщетны — стоны и терзания! Так умерли все умершие; так умрешь и ты. — При наступлении смертного часа воскресает в памяти умирающего вся протекшая жизнь его; готов для него Суд нелицеприятный, долженствующий решить его участь на вечность; страшный трепет и недоумение объемлют его. Таково будет и твое положение, когда, окончив свое земное странствование, вступишь на грань, отделяющую временное от вечного, тленное от нетленного. 9. Блажен умирающий о Господе: когда он при смерти оставит все, тогда преизобильно соединится с Господом, источником и сокровищницею всех благ, потому что во время земной жизни он оставлял все, чтоб приобрести Господа. Благоугождай Богу отныне, как тщательно благоугождает раб владыке своему, чтоб тогда, по разлучении души твоей от тела, Он признал тебя рабом Своим, простер к тебе Свою всемогущую десницу, избавил душу твою от врагов твоих — демонов, которые устремятся на тебя, подобно лютым зверям, чтоб похитить тебя и низвести в темницы и огнь ада. 10. Возлюбленный! непрестанно вспоминай, постоянно помни час смерти твоей. Страшен этот час не только для грешных, но и для святых. Святые проводили всю жизнь свою в размышлении о смерти; взоры ума и сердца их то устремлены были во врата вечности, в необъятное пространство, начинающееся за этими вратами, то обращались к греховности своей, смотрели туда, как бы в темную бездну; из сердца сокрушенного, из сердца болезнующего проливали они теплейшие и непрестанные молитвы к Богу о помиловании. 11. Обратись от суеты и самообольщения, обратись к истине! обратись от греха и мира к Богу! обратись от временного к вечному! Отвергши все пустые занятия и наслаждения, приступи к Слову Божию, держись этого спасительного, животворящего слова: оно просветит тебя и будет руководствовать к вечному блаженству. 12. Познай и убедись, что роскошь, пиры, увеселения, игры, рассеянная жизнь, — словом все, что носит наименование суеты и мира, что озабочивает и поглощает всю жизнь человека, все время его, все силы и способности души и тела, есть не что иное, как обольщение и кознь сатаны, вымышленные и устроенные для обольщения человеков. Если не познаешь этого и не убедишься в этом произвольно из Слова Божия, то познаешь и убедишься невольно при наступлении смерти. Кто чего не изучает, тот того и не знает. Кто о великом мало старается или вовсе не старается, тот считает это великое маловажным, малозначащим, ничтожным. Не знают христиане христианства оттого, что не изучают его; не обращают они никакого внимания на искупление человечества вочеловечившимся Богом, попирают это великое дело Божие, потому что не заботятся и не думают о своем спасении. Пренебрегая великими дарами Божиими, они всецело предаются суетности, которая — прелесть, в которой нет ничего существенного. Возгорится гнев Божий на таких христиан! отраднее будет идолопоклонникам и магометанам в день Суда Божия, нежели таким христианам! 13. Если хочешь, чтоб вечное спасение было твоим главным делом, будь посреди этого мира как странник и пришлец. 14. Пред потопом люди ели, пили, женились, посягали, и все помышления их устремлены были на угождение плотским пожеланиям их; нечаянно пришла вода и погубила всех. Так и ныне люди пьют, едят, гуляют, женятся, посягают, вдались в разнообразнейшую рассеянность, не обращая внимания на дела Господни и суды Его. И нечаянно возгласит архангельская труба: се грядет Судия: возстаните, мертвии, идите на суд. По этому бесстрашному и плотскому образу жизни заключаем, что близок день Господень. 15. Не обольщайся богопознанием и богопочитанием нынешних христиан, у которых на языке исповедание Бога, а в сердце безбожие. Показывай богопознание и богопочитание твое делами твоими, а не одними словами. 16. Мир — не иное что, как похоть плотская и похоть очес, и гордость житейская; все это заключается в сердце. Надо все это выгнать из сердца, чтоб оно просветилось, потому что мир и духовное просвещение сердца противны друг другу. Надо одному выйти вон, чтоб поместилось другое, и чем более будет выходить мир, тем более будет просвещаться сердце. 17. Чтоб познать Бога, нужно откровение Свыше. Слово Божие проповедует Бога, но без Бога познать Бога не можем. Слеп и темен наш разум: нуждается в просвещении от Самого Того, Который из тьмы производит свет. И потому надо Слову Божию внимать, но просвещения просить от Самого Бога. Тьму надлежит прогнать вышеестественным светом. Святое Писание есть светильник, но только открытое, внутреннее око может видеть свет этого светильника. Слепой не видит света: надо иметь открытые глаза. По этой причине пророк молится: открый очи мои, и уразумею чудеса от закона Твоего. 18. Отрекшиеся от мира хотя и азбуки не знают, но мудрейшими бывают, Божиим просвещаемы светом, паче тех, которые все Писание знают, но ищут в мире сем прославиться. Святое Писание дано нам от Бога ради нашего спасения и прославления имени Божия; ради того должно его читать и поучаться и внимать. А когда ради православия нашего читаем и тщимся его знать, то оно не только не в пользу, но во вред будет нам. 19. Всякое дарование Божие обращается нам во вред, когда от него не Божией, но нашей славы ищем. 20. Помни: Бога без Бога познать не можем, и чем кто более Бога познает, тем более смиряется, боится и любит Его. 21. Думай и постоянно держи в памяти, что Бог есть твой Бог, Творец, Господь, Царь и Промыслитель; хотя и всех Он есть Бог и хотя всем равно повелевает уклоняться от зла и творить благое, но принимай, как бы повеление то тебя одного касалось. Тогда с помощию Его породится в тебе новое движение и новый дух; и чем чаще в этом размышлении и поучении будешь поучаться, тем день от дня большее усердие к Богопочитанию и благочестию внутри себя почувствуешь. Но везде нужна молитва: мы без Бога и размышлять о Боге по надлежащему не можем. 22. Беззаконное и бесстрашное житие есть знак безбожия, кроющегося внутри сердца. Таковой говорит в сердце своем: несть Бог. Таковые Бога исповедуют ведети, делы же отмещутся Его. 23. Люди, желая сделать беззаконие, ищут сокровенных мест: блудники и воры ищут ночи и тьмы; лихоимцы и мздоимцы берут мзду тайно; лукавцы, хитрецы, льстецы, лицемеры и злобные внутри себя скрывают зло свое; и все дела темные соделывают делатели их во тьме, как сыны тьмы. Всяк бо делаяй злая ненавидит света и не приходит к свету, да не обличатся дела его, яко лукава суть. Все таковые люди ищут укрыться, но обманываются, бедные. 24. Кто хочет Христа принять в сердце свое, тому надо очистить себя истинным покаянием: от Закона Божия познать свои грехи и очистить их покаянием, жалением и сокрушением сердца, а наиболее просить очищения их от Бога, и тогда придет к нему Христос, Сын Божий, с Своим Евангелием и им подаст утешение не мира сего, но такое, какого мир не может приять… Покаемся и мы и признаем себя не достойными ничего; и Христос Бог, как человеколюбец, удостоит нас милости Своей: Он на смиренных призирает и подает им благодать Свою. Сердце у человека — одно: когда оно ищет временного, тогда забывает о вечном; когда же обращается к вечному и углубляется в нем, тогда забывает о временном и нерадит о нем. Двояких попечений, о временном и вечном, — двоякой любви, к временному и вечному, в сердце быть не может. Непременно обладает им одно из двух: или временное, или вечное. Смерть невидимо ходит за человеком. Там постигает она его, где он вовсе не чаял ее; тогда постигает его, когда он не ожидал; так постигает, как он никогда не предполагал. Будь всегда таким, каким желаешь быть при кончине. Размышляй об этом, внимай себе, и не захочешь ни чести, ни славы, ни богатства, ни каких других преимуществ и наслаждений мира. Думай, что умрешь сегодня или завтра; тогда вся суета исчезнет из сердца твоего. Что в чести, славе, богатстве и преимуществах тому, кто находится при кончине? Предлагай ему царство, предлагай золотые горы, — он не обратит никакого внимания на эти предложения. Одна у него мысль, одна у него забота: как бы отойти отсюда с надеждою спасения и блаженства. Стяжи отныне такое настроение и ты: каждый день твоей жизни признавай последним днем ее и ожидай, что Господь твой призовет тебя. При таком настроении ничто в мире не будет тебе казаться привлекательным, и, если будешь постоянно стоять на этой страже и бдеть, то скончаешься благополучно. Ныне, во время земной жизни, часто нисходи умом во ад, чтоб не низойти туда навечно душою и телом." Отечник свт. Игнатия (Брянчанинова)

Было дело это зимой. В одном из глухих лесных поселков задержала на ночлег моего приятеля внезапно разыгравшаяся лютая вьюга. Попросился он переночевать в первую попавшуюся избу – избы в тех благословенных местах хорошие, просторные – и, поужинав чем Бог послал, стал располагаться на ночлег в отведенной ему горнице. Смотрит, а с печки высунулась и глядит на него старая седая лохматая голова, да такая старая, что седины ее уже не белыми кажутся, а в зелень ударяют. - Дедушка! – окликнул его мой приятель. – Сколько лет тебе? - Ась? - Годов тебе много ль? - А кто ж их знает? Должно много. -Француза небось помнишь? - Хранцуза-то? Помню, как не помнить! -Что же ты помнишь? -И хранцуза с Наплюйоном помню, как ён при царе Александре приходил со всей нечистой силой. Ведь Наплюйон-то, сам ведаешь, антихрист был. - Ну какой там антихрист! – воскликнул приятель. - Верно тебе говорю: антихрист. Только ему тогда всех сроков еще не вышло, оттого и не одолеть было ему нашего царя Ляксандры. А все ж дошел ён до самого Пинтенбурха и царя нашего окружил со всеми своими нечистиками со всех сторон. -Ну что ты говоришь, дедушка! Наполеон дальше Москвы не пошел. Москву он сжег, это правда, но до Петербурга и царя он не доходил. - А я тебе говорю – дошел; дошел и со всех сторон царя Ляксандру окружил так, что ни к нему пройтить, ни от него проехать никак нельзя было, и подвозу, значит, к царю никакой провизии не стало. Вот тут то и стало жутко царским енералам, и стали просить они царя Ляксандру, чтобы ён скореича отписал на тихий Дон к казакам, к ихнему атаману Платову. И написал царь на тихий Дон, к храброму атаману Платову такое слово: «Храбрый атаман ты мой Платов и храбрые мои казаченьки! Подошел к Пинтенбурху нечестивый Наплюйон с хранцузом и со всякой нечистью и окружил ён меня с моими енералами со всех четырех сторон. И не стало ко мне никакого подвозу: ни круп, ни муки у меня нетути, и вошь меня заела. Приходи, выручай меня со своими казаченьками». – Написал царь письмо и отправил его на тихий Дон с верным человеком. Ну, и пришел, значит, к царю храбрый атаман Платов со своими казачатами и отправил в тартарары и Наплюйона, и хранцуза, и всю ихнюю нечисть, а царя с енералами освободил; царя накормил, а с енералов всю вошь пообчистил. Припомнился и так еще живо припомнился мне рассказ этот сегодня, что я решил его записать, дабы не пропало это чистопробное золото народного сказания о тех временах, когда «прообраз» грядущего шел воевать сатане под нозе Православную землю Русскую. Да, по прочтении была мысль поместить в тему " Шутки...", а вот сегодня перепечатывала текст из книги "На берегу Божьей реки" С.А.Нилуса, и по-другому увиделся смысл: нет, это же на злобу дня!!!!! Еще подумал... и решила сюда разместить))). И кто бы с наших енералов всю вошь пообчистил...И царя бы накормил...И освободил...

Среда, 27.06.12 Утром после литургии я поделилась с о. М. – священником нашего храма тем, что мы с Соней вечером собираемся в Псково-Печорский монастырь. Он поспешил поинтересоваться, созванивалась ли я с монастырем по поводу размещения. Я действительно пыталась выяснить хоть какую-то информацию о возможности и условиях проживания в Печорском монастыре, но каких-то конкретных удовлетворительных сведений не получила. Иулиания поделилась своим опытом, но я брала с собой ребенка и не была уверена, что нас возьмут на послушание, а если и возьмут – справимся ли. В общем, о. М. предложил свою помощь - договориться о нашем паломничестве, но я из вежливости отказалась. Потом всю дорогу думала, правильно ли сделала: время показало, что выбор был верным. В поезде Москва-Псков мы оказались в вагоне с ротой призывников. Только получившие новое обмундирование и паек, они весь вечер обсуждали предстоящую службу на типичном современном слэнге. В этот вечер не получилось сосредоточиться на предстоящей долгожданной встрече с обителью, но зато в силу жесткого контроля за режимом новоиспеченных солдат (отбой – в 20.30), нам удалось выспаться. Четверг, 28.06.12 В Псков мы прибыли в 07.00. До Печор еще предстояло добраться на автобусе, который привез нас в монастырь к 09.30 утра. Первое впечатление после входа в обитель было потрясающим - мне показалось, что я попала в настоящую сказку: вымощенная площадь, крутой спуск к нижней части монастыря, откуда открывалась прекрасная картина на святую обитель. Все это создавало неповторимое чувство восторга и радости. Спустившись вниз, мы увидели небольшую толпу людей, входивших в один из храмов. По наитию двинулись за ними. Оказалось, что это вход вовсе не в храм, а в знаменитые пещеры. Экскурсию «нашей» группе проводил один старенький добрый монах, напоминавший наседку, суетившуюся над своими цыплятами - так заботливо он обращался со своими подопечными (то есть - с нами). В пещерах было очень холодно и темно. Пробираясь за нашим провожатым со свечками, которые все время гасли, мы то и дело отвлекались, рассматривая надписи на многочисленных могильных плитах (в этих пещерах более 14.000 захоронений!). В результате, увлекшись этим занятием мы (мы с Соней и еще 2 отчаянными паломниками, так же случайно прибившимися к экскурсионной группе) отстали от остальных и оказались в кромешной тьме и тишине. Хотя мы и осознавали, что сейчас можем потеряться, но почему-то страшно совсем не было. Спустя некоторое время мы по голосам нашли своих провожатых и успешно завершили экскурсию вместе со всеми. Самыми интересными и желанными для меня стали встречи с "несвятыми святыми", в числе которых оказались арх. Иоанн Крестьянкин, арх. Нафанаил Поспелов, арх. Алипий Воронов и друге герои известного сочинения. К некоторым гробам даже можно прикоснуться - в стене проделана специальная выемка для этих целей. После выхода из пещер мы направились на поиски гостиницы или какого другого пристанища, поскольку очень хотелось покушать и согреться. Первый встречный иеромонах направил нас в братский корпус к о. Диомиду или о. Максиму, которые отвечают за расселение паломников. Однако, к моменту нашего прихода (примерно, к 10:30 утра), в корпусе не оказалось ни одного из означенных лиц, а дежурный брат сказал, что ждать не имеет смысла и лучше подойти к 12:45, ближе к обеду. Итак, впереди было два часа ожидания. Погода стояла довольно неприятная: моросил мелкий дождь и пронзительный ветер сквозил через наши продрогшие тела. Настроение немного испортилось. К тому же Соня непрестанно напоминала, что нам холодно и голодно. В этот момент я немного пожалела, что не попросила о. М. похлопотать о нашей поездке. Перекусив пирожками и немного согревшись в кафе рядом с монастырем, мы пошли изучать территорию обители по заранее распечатанной карте с сайта монастыря. Первым на нашем пути стал Никольский храм - очень маленький и уютный (там на следующий день мы молились на акафисте свт. Николаю), Михайловский собор был закрыт, так же как и Благовещенский, Лазаревский храм реставрировался, Успенский собор убирали, и Сретенский храм был единственным открытым в нижней части монастыря - в нем мы и решили погреться, успев снова замерзнуть после короткого путешествия. В Сретенском храме с говорящим названием и произошла одна из самых чудесных встреч нашей поездки . По традиции, на задней скамейке храма дежурит священник, к которому то и дело подходят озадаченные паломники с тем или иным вопросом организационного или духовного характера. Около 20 минут я наблюдала за дежурившим иеромонахом, который с готовностью общался с очередным посланным ему человеком. Когда он был не занят, то улыбаясь, глядел на иконостас, погруженный в свои блаженные мысли. Тем временем, досконально изучив имеющуюся карту обители, мы заинтересовались так называемой «Святой Горой», которую не обнаружили на территории, и которая, как казалось, находится вне стен монастыря. С этим вопросом мы и обратились к мечтательно улыбавшемуся батюшке. Внимательно посмотрев на нас и на предъявленную ему карту, он вдруг стал рассказывать историю не только Святой Горы, но и проинформировал нас заодно об исторических событиях обители в целом, а также близлежащих монастырей Псковской области (некоторые из которых являются ее скитами или подворьями). Потом, молниеносно направившись к свечному ящику, он купил для нас 2 книжки о Псково-Печерском монастыре и 2 огромных свечи, которые велел поставить Пресвятой Богородице и прп. Симеону Печерскому, мощи которого находятся в Сретенском храме. После этого события развивались еще более удивительным образом: иеромонах повел нас на Святую гору, доступ к которой, как оказалось, закрыт для большинства паломников. Там находится братский деревянный храм в честь всех Псково-Печерских святых, дуб возрастом ок. 600 лет, колокольня, камень, на котором молились древние подвижники, подсобное хозяйство и еще много чего интересного. Вся экскурсия сопровождалась интереснейшим и подробнейшим рассказом обо всех окружающих объектах. После Святой горы мы посетили реставрирующийся Лазаревский храм и закрытый на уборку Успенский собор. В ходе разговора выяснилось, что посланный нам Богом священник (игумен Мефодий) в молодости был прихожанином Николо-Кузнецкого храма в Москве, при котором создан ПСТГУ, и даже знает нынешнего настоятеля моего храма, который тогда еще был диаконом в Кузнецах. Во время экскурсии мы повстречали еще одного монаха, с которым о. Мефодий поздоровался и обменялся несколькими фразами. После этого встреченный монах (было невозможно более подробно определить его статус) обратившись к Соне, сказал: «Надо всегда творить крестное знамение». И кладя его на себе произнес: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. А теперь вопрос по закону Божию: что нужно сделать первым делом утром, а также перед сном?». Соня повторила преподанный урок, чем он остался вполне доволен. Потом я узнала, что этим монахом был о. Наместник – архимандрит Тихон. Попрощавшись с о. Мефодием, мы направились к братскому корпусу для поселения. Навстречу нам вышел довольно строгий худой монах. «Где можно найти о. Максима?» - обратилась я к нему. «А зачем вам нужен этот Максим?» - несколько пренебрежительно спросил он (по тону казалось, что он всеми силами презирает этого нерадивого монаха Максима) . Я объяснила ситуацию, после чего нас отправили сперва покушать, а потом уже решать все вопросы. Нетрудно догадаться, что это и был сам о. Максим, который поселил нас на ул. Рижской в 10 минутах ходьбы от монастыря . Дверь в гостиницу на Рижской открыл высокий молодой человек в подряснике, который выдал нам белье и отправил … (вовсе не на послушание!) … отдыхать. К своему удивлению, мы действительно нуждались в отдыхе и проспали несколько часов кряду. Келья была большая, на 10 человек. Радостно, что в каждой келье имелся душ. Проснулись мы от громкого стука в дверь – это стучал тот самый молодой человек – п. Дионисий, который попросил помочь матушке. Оказалось, что по соседству с нашей гостиницей находится так называемый «Дом милосердия», где живут престарелые бабушки, требующие за собой постоянного ухода. И вот Дионисий, его помощник Глеб, а также две женщины – Евдокия и Александра, трудятся на этом нелегком поприще. Но в этот день мы особо ни чем не помогли – лишь недолго попололи грядку с клубникой, и отправились на акафист свт. Николаю в Никольский храм. Служил архимандрит Филарет (тоже знакомый мне по «Несвятым святым» - бывший келейник о. Иоанна Крестьянкина). Какой же чудный день! Может быть, все же позаботился о. М. и договорился с кем-то о нашем приезде?! Наверное, он все же действительно походатайствовал за нас, но только не перед людьми… Пятница, 29.06.12 Ранним утром к 6 утра я зашла в Успенский храм на братский молебен и полунощницу. Этот храм пещерный, а потому здесь не покидает ощущение дыхания древности. Молебен совершался в правом приделе около мощей прп. Корнилия Печерского (главного покровителя обители, который мученически пострадал от рук царя Иоанна Грозного). Я пристроилась в левом приделе, отгороженном стеной, около пустующего клироса (народу почему-то здесь почти не было). После окончания молебна и утренних молитв братия во главе с наместником резко переместилась в левый придел на полунощницу. Испытав небольшое чувство ужаса от того, что я оказалась в самом эпицентре событий (вот почему здесь не было народа!), пришлось смириться и молиться под «Се, Жених грядет в полунощи» в ряду монастырской братии. Удивительно, но к моей радости никто не только не сделал мне замечания о ненадлежащем месте дислокации, но даже и не обратил на меня особого внимания . После литургии, разбудив Соню, до этого времени оправдывающей свое имя, мы отправились на завтрак (в Печорах для паломников организовано трехразовое питание, как в санатории). Кормили нас прекрасно: помимо традиционных первых и вторых блюд, давали много овощей и зелени, а также плодового варенья разных сортов! После завтрака все разошлись по послушаниям. В этот день Соня продолжала ухаживать за клубникой, а я вымыла кухонный шкаф. Ближе к обеду мы стали нарезать для бабушек салат из овощей и раскладывать принесенную из монастыря еду по тарелкам, а затем - разносить ее по кельям обитательниц. Также в наши обязанности входило забрать использованную посуду, иногда ее помыть. Пару раз я также в доме мыла полы. В общем, послушание было вовсе не сложным, да и помогали мы далеко не весь день. Но главным здесь было вовсе не физическое преуспеяние, а моральная готовность к трудностям. Человек, столкнувшийся с неизлечимой болезнью, которая способна фактически нравственно сломить и уничтожить, порой становится капризным, нервным, а то и озлобленным. В «Доме милосердии» тоже живут разные бабушки, которые прошли тяжелую жизнь еще при советской власти. И как же им необходимо внимание, простое ласковое слово или даже хотя бы улыбка. Честно говоря, мне приходилось несколько переступать через себя, чтобы сохранить спокойствие, доброжелательность и мир в душе при входе в эти не самые фешенебельные кельи находящихся на смертном одре старушек. Их немощи и болезни уже невозможно скрыть от людских глаз: отсюда стыдливость, прикрытая грубостью, отсюда жажда внимания, прикрытая капризами. Но стоило лишь несколько раз потерпеть эти всплески немощности, и уже читалась в их глазах благодарность за самую малость. Я была очень рада, что мы с Соней попали именно на такое послушание: ведь очень важно с детства прививать человеку любовь к ближним, а особенно к более слабым и обиженным. Там нам обеим был преподан мощный урок милосердия, которого так не хватает в бесконечной суете дней. После обеда мы вместе с Евдокией побывали на святом источнике (кажется освященном в честь св. Иоанна Предтечи). Купели как таковой там нет, но все желающие набирают воду в ведра и в специально отведенном месте обливаются в свое удовольствие, что и было нами сделано. Суббота, 30.06.12 Билеты на поезд до Пскова я брала почти за месяц до выезда и даже не удосужилась посмотреть, какие церковные праздники выпадают на эти дни. Каково же было мое удивление, когда я случайно обнаружила, что в воскресенье – 01.07. отмечается память всех Псково-Печерских святых (один из основных праздников обители!) . И вот в субботу в расписании значилось всенощное бдение с малой вечерней и крестным ходом. Отработав на послушании до обеда и немного отдохнув, мы направились в монастырь на (первую в моей жизни) малую вечерню. Ввиду жаркой погоды она совершалась прямо на улице перед Успенским собором. После малой вечерни был отслужен акафист Божией Матери, после чего мы двинулись крестным ходом к Михайловскому собору, возле которого так же на улице было совершено всенощное бдение. Служба продолжалась ровно 7 часов. Но усталости почти не ощущалось – то ли вследствие нахождения на воздухе, то ли по молитвам празднуемых святых. Воскресенье, 01.07.12 После праздничной ранней литургии мы направились в находящийся в непосредственной близости от монастыря храм св. вмч. Варвары, где проходят богослужения на чухонском языке. На самом деле служба велась на церковно-славянском, и лишь некоторые возгласы и отдельные песнопения (в основном, ектении) звучали на эстонском. Слушалось это несколько забавно . Побыв на этой литургии совсем недолго, мы побежали кормить бабушек. После этого все вместе отправились на крестный ход вокруг монастыря. Избрав себе место в непосредственной близости от водоносцев, мы с Соней были щедро окроплены о. Наместником. Обед в этот день был особо праздничным и вкусным. Наши бабушки тоже были особенно милыми и трогательными. Они по-детски радовались празднику и светились от счастья . После обеда мы сдали Денису постельное белье и забрали документы (которые в течение нахождения в монастыре находятся на хранении у ответственного брата). Денис, как оказалось, тоже приехал в Печоры из Москвы, с намерением встать на монашеский путь. Он радушно приглашал нас снова приезжать как можно скорее. В последний раз мы вошли в монастырь . Не хотелось расставаться с обителью – ведь только-только мы начали привыкать к ритму жизни монастыря, а уже пора уезжать. Напоследок очень хотелось взять благословение у о. Мефодия и поблагодарить его за тот удивительный прием, которого он нас удостоил. Но, к сожалению, в тот день вечером он служил всенощное бдение и братья не смогли «оторвать его от святого алтаря» даже на пару минут. Но, наверное, это еще один важный повод для возвращения в благословенную обитель, врата которой не закрывались для ищущих спасения христиан даже в самые лютые годы гонений на Церковь.

Кого-то мне все это напоминает... В мире его звали Филадельф Петрович Мишин. Где он родился, кто его отец и мать, каков путь его прежней жизи — покрыто тайной минувшего. Известно только, что он пришел в святую Лавру Сергия Преподобного в сороковых годах, то есть вскоре после ее открытия, пришел уже довольно измученным пожилым монахом, чтобы уже никогда больше не возвращаться в суетный мир. Облаченный в монашескую мантию, епитрахиль и поручи, согбенный, с белой головой и белой бородой, стоит отец Филадельф у аналоя. На аналое — святое Евангелие и крест как свидетели невидимо стоящего здесь Господа Христа. Уже довольно уставший, ослабевший, отец Филадельф еле держится на ногах. Праздничный день. Много причастников — приезжие, издалека. "Кто еще?" — кротко спрашивает старец слабым голосом. Подходит юноша. "Отец, жизнь померкла,— говорит он безнадежным голосом,— неудача в любви — и вот стало мрачно, как будто ночь страшная нависла над моей бедной головой. Отец святой, и веры нет в душе, все угасло". Юноша замолк. Голова касается аналоя. Черные кудри упали на святое Евангелие, на святой крест. "Отец, отец, а грехов сколько!" — еще глуше откуда-то снизу слышится голос. Старец утирает слезы. Потом он кладет свою десницу на голову юноши и отечески проникновенно говорит: "Дитя мое, зажги потухший свой светильник. Христос — Свеча негасимая. В Нем Едином истинная жизнь, счастье, смысл всего!.Обласканный, согретый, ободренный отходит юноша от аналоя. В его душе затеплился огонек надежды. Он понял смысл неудач в жизни. Он прикоснулся холодной душой к негасимому светильнику горячей веры и... увидел другой путь жизни — при свете Божественной благодати. На исповеди батюшка Филадельф был ко всем добр, и не было случая, чтобы он на кого-нибудь покричал, или кому после искреннего покаяния запретил Святое Причастие, или еще что такое подобное. "Бог простит, Бог простит. Бог простит",— только и слышится его уверение на открываемые грехи кающегося, как бы страшны они ни были. Это всепрощение выражало особое его дерзновение пред Господом. Батюшка вполне был уверен, что Господь непременно простит грехи кающемуся. Потому отец Филадельф предпочитал любовь строгости и всепрощение — наказанию. "Ты, милая детка, не горюй,— бывало, скажет он унывающей монахине или какой девице,— а поделывай, поделывай, сколько можешь. И все будет ладно...." Такое мягкое и ласковое отношение ко всем отнюдь не баловало людей, не расслабляло их в духовной жизни, а наоборот — поддерживало, воодушевляло и настраивало малодушных на борьбу с грехами, вызывало решительное желание начать новую жизнь, порвать с прежними пороками и больше не возвращаться к ним. Имея большой духовный опыт, старец хорошо понимал и прозревал, в чем именно настоящий человек нуждается, что ему может помочь в ведении доброй жизни, чего главного не хватает для спасения. Он верил в зиждительную силу любви. Он знал, что теперь-то особенно все люди нуждаются в ней, как в воздухе, что без любви жизнь совсем завянет, затмится, угаснет. Предпочитая любовь строгости, старец, однако, не был ко всем безразборчиво ласков и безволен. Если он видел, что человек упорствовал в своих грехах, явно глумился над всем святым и не желал вставать на праведный путь жизни, старец просто замолкал, переставал говорить. Отпускал собеседника, не грубя ему, но в душе у него залегали ужасная скорбь и мука. Особенно не любил старец, когда за ним бегали неотступно разные кликуши да пристрастные души. "Батюшка наш,— говорили они,— святой да прозорливый. Он исцеляет болезни и бесов прогоняет". Отец Филадельф нервничал, из себя выходил. "Вот дуры-то,— сурово говорил он,— нашли себе прозорливца. Да какой же я прозорливый-то? Не прозорливый я, а прожорливый, не святой, а косой. Исцеляет-то ведь Господь наш Иисус Христос. Он Единый Врач и Целитель. А я-то кто такой? Вот дуры-бабы, вот дуры так дуры. Филадельфа сделали прозорливым! Грамматику не учили, что ли? Почитай-ка возьми. Вот чего еще надумали". ...Как солнце угасает на вечерней заре, скрывая свои благодатные лучи от живущих, так тихо, незаметно угас старец Филадельф. В день его смерти, утром, какой-то незнакомец вошел в Троицкий собор, взял за ящиком большую свечу, подошел к иконе Преподобного Сергия, зажег свечу и, ставя ее у святого образа, сказал: "Гори дольше и не сгорай, ты — свеча негасимая ...." И свеча эта большая горела целый день, с утра до вечера. Когда она уже догорала и осталось совсем-совсем немного, неожиданно в собор вошел иеромонах и, обращаясь к гробовому дежурному, тихо сказал: "Умер отец Филадельф". И свеча тотчас погасла... Архимандрит Тихон (Агриков) "У Троицы окрыленные. Воспоминания"

(Тоже из старых записей. К сожалению, не сохранился источник. (( Только название главы, в которую входил рассказ - "Непридуманные истории") Боль была ужасной, непередаваемой. Кто сказал, что время лечит? Проходили дни, недели, месяцы, но легче не становилось. Человеческое сострадание исчерпало себя: замолчал телефон, перестали приходить письма. Все, что осталось мне, - это неуютный песчаный холмик на дальнем кладбище и фотопортрет в нише мебельной стенки с уголком, срезанным черной бархатной ленточкой. Были еще письма, документы, разные ценные бумаги в кабинете, в ящиках стола, - но нет сил даже войти туда. Изящный газетный столик. Снотворное. Нет, не могу. Сон не приносит облегчения, в снах возвращается прежняя жизнь, счастливая, далекая. В моих снах Митя вегда живой, веселый, лицо мирное, светлое... Взгляд так и прилип к флакончику с лекарством: не могу оторвать его, как под гипнозом. По одной таблетке два раза в день... А если сразу все? Мысль была страшна, глубока и холодна. Холод ее проник до сердца, парализуя волю, отнимая последние силы. В отчаянии я выбежала из дома, едва успев накинуть пальто. Но как можно убежать от мысли? Я шла по набережной, сама не зная куда, а страшная мысль кралась по пятам, не давая покоя. Она настигала меня снова и снова и с непонятным дерзновением требовала исполнения... Вдруг сквозь слезы я почувствовала, что кто-то есть рядом. Взглянула: старушка в длинном старом пальто. Вместо сумки - узелок из большого клетчатого плата, в сухонькой ручке - деревяная клюка.- Эх, дочка, плачешь то как. Знать, горе велико? - Да. - Что ж у тебя, милая? - Муж погиб. Света белого не вижу... - Такими-то слезами сердцу не помочь, горя не избыть. - Так что же делать-то? - Молиться надо, поминать его. Он ведь не умер, муж твой. - Как это - не умер? - А так. Смерти нет. На том свете он, однако, живой. И ты ему можешь даже весточку послать. Поди в церковь Божию, без Бога, гляди, как сердцу горько, а утешить некому... Голос тихий, по-родному "окающий", журчал, как весенний ручеек, обламывая лед недоверия. - Ступай завтра поутру. Знаешь, здесь в переулке собор? Туда и пойди. Мысль была новой. В горячечном бреду последних часов она стояла одиноко и как будто светилась, словно окно в непроглядном мраке. Я ухватилась за нее, как утопающий за соломинку. - Как же это - "весточку послать"? - решилась спросить я у доброй старушки, но никого уже не было рядом. Теперь можно идти домой, но я еще долго сидела на холодной скамье, повторяя поразившие меня слова: "Смерти нет!" Утром решилась идти в храм, указанный доброй старушкой. По пути изо всех сил старалась не думать ни о чем, но мысли беспокойно набегали, как волны на прибрежный песок. Что говорила она? Смерти нет... Ненормальная? Больная? Нет, не может быть: такое чудное лицо, добрые глаза... Жаль, не спросила ничего. Как это - "весточку подать"? Ничего не знаю. Вот досада! В храме так тихо. Полумрак. Потрескивают свечи, мерцают какие-то разноцветные огоньки перед иконами... А, вот оно! несколько женщин что-то пишут, низко склонившись над столиком. Пришлось подойти и заглянуть через плечо: о упокоении... раба Божия... Так, значит, это правда?! Пишут ведь- значит, надеются, что дойдет. - Все правда! Смерти нет, дерзай, не бойся! - голос прозвучал где-то рядом, тихий, сладостный. Я оглянулась. Кто это? Кто говорил со мной? - Вы мне что-то сказали? - решилась спросить я у одной женщины. - Нет, вам показалось. По-моему, вы разговариваете сама с собой. Этого еще не хватало. Чтобы я сама с собой разговаривала? Но нет, голос был, мне не показалось! Не помню, как достала ручку, написала "весточку" на крохотном листочке, отнесла куда положено. Теперь что? Уходить не хотелось, но и стоять просто так, ожидая невесть чего, казалось глупо. Где-то впереди низкий женский голос монотонно читал что-то. Прислушалась: ничего не понимаю, ни единого слова. Внезапно навалилась усталость, и разочарование крепко сдавило сердце. Надо идти. Я уже повернулась к выходу, как вдруг... Мне показалось, что раскрылся высокий свод и вместе со светом чудесный голос, многократно усиленный, хлынул умилительно и сладкогласно: - Аминь! Я замерла. Это был тот самый голос, который говорил мне, что нет смерти и чтобы я не боялась. Мне хотелось слушать его еще и еще, и дивный хор, согласно моей измученной душе, без конца взывал: - Господи, помилуй! Чудные звуки действовали, как струи, омывающие, утешающие, возносящие в неведомую высь. Лицо было опять мокрым от слез, но эти слезы не душили, не давили сердце, а наоборот: с ними уходило изнутри неизбывное горе, становилось легче и легче. Дома оказалось на редкость грязно, пыльно и заброшенно. Я не могла отделаться от ощущения, что на все смотрю какими-то новыми глазами. Вот мое кресло, в котором сплю уже полгода, не решаясь почему-то лечь на диван, вот дверь в кабинет, мимо которой проходила, сдерживая стоны. Вот и Митин портрет с траурным уголком. Лицо опять, как во сне: светлое, улыбчивое... Впервые смотрю так долго и не плачу... Что же у меня есть хорошего? Ах, да - он, Митя. Митя был объяснением всему. И все же в моей жизни чего-то не хватало. Остался какой-то незаполненный кусочек. Жизнь пронесла меня мимо чего-то очень важного, более того, мимо самого главного. Смерти нет - как я могла этого не знать? - Что же у меня есть? Добрые глаза старушки... Свет в окне... Дивный чудесный голос: "Смерти нет. Аминь!" В следующий раз в храме, подавая записочку, я вдруг обратила внимание на книги. Книг было много. Вот что поможет мне! - Дайте мне книгу о вере, - попросила я, - самую главную. Женщина за стойкой едва приметно улыбнулась. Я думала, сейчас она будет долго искать, но нет, быстро обернулась и подала мне книгу. "От Иоанна Святое Благовествование"... По дороге домой я с удивлением отметила, что наступила весна. Солнце купалось в лужах, воробьи оглушительно чирикали. На углу продавали цветы: розы, гвоздики, тюльпаны. Вдруг меня накрыл знакомый тонкий, горьковатый запах. Мимоза! Милые пушистые "цыплячьи" веточки...Отчего так светло дома? Свет даже режет глаза. Ну конечно, ведь гардины распахнуты, стекла вымыты, как это я забыла? Что у меня есть? Да, книга! Не садясь в кресло, открываю. Новые страницы перелистываются сами упругим белым веером. Наконец, они остановились, и я прочла: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня не умрет вовек. Веришь ли сему? (Ин. 11, 25-26) Я задохнулась от волнения, дрожа, как в лихорадке. Действие этих удивительных слов было сильнее, чем ангельское пение. Я вдруг поняла, что вопрос этот обращен именно ко мне и Кто-то ждет моего ответа, от которго зависит вся моя жизнь! Веришь ли сему? Не верить - значит возвратиться назад, в пыльный душный мир, к безысходности, отчаянию, жутким мыслям. Нет! Только не это. Бедное сердце мое, не слушая доводов рассудка, уже само отвечало за меня: Верую, Господи! В прихожей оживился, запел гонг. Кто бы это мог быть? - Ты жива еще, моя старушка? Какой знакомый голос, густой, сильный. Антон. Как я рада, просто удивительно. У Антона в руках цветы. Глаза - как у брата, широко распахнутые, внимательные - ничто не укроется. Он рад, что я не плачу, что в доме исчез беспорядок прежних тягостных дней. Вдруг взгляд его упал на веточку мимозы в тонкой вазе на столике. Я без труда слежу за ходом его мысли, играющей на открытом полудетском лице, чуждом всякого лукавства. Как он мне напоминает Митю! Он, вероятно, думает, что в моей жизни появился кто-то, кто принес мне эти цветы. Если бы он только знал, Кто у меня есть! Если б все они только знали! Придет время, я непременно расскажу Антону и всем, но не сейчас. Сейчас это только мое, самое дорогое, тайное. Страшно: вдруг не поймут? Оно - как нежный расточек, только-только проклюнувшийся. Не хочу, чтобы на него наступили!

На другой день в предрассветных сумерках два странника шли по Аппиевой дороге к равнине Кампании. Одним из них был Назарий, другим - апостол Петр, который покидал Рим и гонимых единоверцев. Дорога была пустынна. Крестьяне, возившие в город зелень, еще,видимо, не успели запрячь мулов в свои тележки. На каменных плитах,которыми вплоть до самых гор была вымощена дорога, стучали деревянные сандалии двух путников. Наконец над седловиной между горами показалось солнце, и странное явление поразило апостола. Ему почудилось, будто золотой диск, вместо того, чтобы подыматься все выше по небу, спускается с гор и катится по дороге. - Видишь это сияние - вон оно, приближается к нам? - молвил Петр,остановясь. - Я ничего не вижу, - отвечал Назарий. Минуту спустя Петр, приставив к глазам ладонь, сказал: - К нам идет Кто-то, весь в солнечном сиянии. Однако никакого шума шагов они не слышали. Вокруг было совершенно тихо. Назарий видел только, что деревья вдали колышутся, словно кто-то их тряхнул, и все шире разливается по равнине свет. Он с удивлением поглядел на апостола. - Рабби, что с тобою? - тревожно спросил юноша. Дорожный посох Петра, выскользнув из его руки, упал наземь, глаза были устремлены вперед, на лице изображались изумление, радость, восторг. Внезапно он бросился на колени, простирая руки, и из уст его вырвался возглас: - Христос! Христос! И он приник головою к земле, будто целовал Чьи-то ноги. Наступило долгое молчанье, потом в тишине послышался прерываемый рыданьями голос старика: - Quo vadis, Domine? (Куда идешь, Господи?) Не услышал Назарий ответа, но до ушей Петра донесся грустный,ласковый голос: - Раз ты оставляешь народ Мой, Я иду в Рим, на новое распятие. Апостол лежал на земле, лицом в пыли, недвижим и нем. Назарий испугался, что он в обмороке или умер, но вот наконец Петр встал, дрожащими руками поднял страннический посох и, ни слова не говоря, повернул к семи холмам города. Видя это, юноша повторил как эхо: - Quo vadis, Domine? - В Рим, - тихо отвечал апостол. И он возвратился. "Камо грядеши", Генрик Сенкевич

http://dl.dropbox.com/u/14810178/e9104d7d387b.mp3 Рыдай, душе, покуда время есть, Откуда ложь, откуда зло - не знаю. За Сына Твоего готов на крест И сам же, окаянный, распинаю...

1. Когда я, удрученный болезнью, восчувствую приближение кончины земного бытия моего: Господи, помилуй меня. 2. Когда бедное сердце мое при последних ударах своих будет изнывать и томиться смертными муками: Господи, помилуй меня. 3. Когда очи мои в последний раз орошатся слезами при мысли, что в течение моей жизни оскорблял я Тебя, Боже, грехами моими: Господи, помилуй меня. 4. Когда частое биение сердца станет ускорять исход души моей: Господи, помилуй меня. 5. Когда смертная бледность лица моего и холодеющее тело мое поразит страхом близких моих: Господи, помилуй меня. 6. Когда зрение мое помрачится и пресечется голос, окаменеет язык мой: Господи, помилуй меня. 7. Когда страшные призраки и видения станут доводить меня до отчаяния в Твоем милосердии: Господи, помилуй меня. 8. Когда душа моя, пораженная воспоминаниями моих преступлений и страхом суда Твоего изнеможет в борьбе со врагами моего спасения, силящимися увлечь меня в область мрака мучений: Господи, помилуй меня. 9. Когда смертный пот оросит меня, и душа с болезненными страданиями будет отдаляться от тела: Господи, помилуй меня. 10. Когда смертный мрак закроет от мутного взора моего все предметы мира сего: Господи, помилуй меня. 11. Когда в теле моем прекратится все ощущение, оцепенеют жилы и окаменеют мышцы мои: Господи, помилуй меня. 12. Когда до слуха моего не будут уже доходить людские речи и звуки земные: Господи, помилуй меня. 13. Когда душа предстанет лицу Твоему, Боже, в ожидании Твоего назначения: Господи, помилуй меня. 14. Когда стану внимать праведному приговору суда Твоего, определяющего вечную участь мою: Господи, помилуй меня. 15. Когда тело, оставленное душею, сделается добычею червей и тления и, наконец, весь состав мой превратится в горсть праха: Господи, помилуй меня. 16. Когда трубный глас возбудит всех при втором Твоем пришествии и раскроется книга деяний моих, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного раба Твоего (имя) . В руце Твои, Господи, предаю дух мой. Аминь.

Нужно в человеке видеть лучшее, что в нем есть, и уметь находить красоту и добро в жизни каждого, если мы хотим вдохновлять людей на развитие лучших их качеств. Богу не нужна помощь, чтобы раскрывать Его бутоны и давать цвести Его розам. Бутоны должны раскрываться и розы цвести естественным путем, путем, который определил Господь. Заставлять их цвести раньше времени значило бы погубить их. Мы должны быть максимально осторожными, пытаясь влиять на духовную жизнь других людей, особенно детей. Насилие может принести непоправимый вред. Лучшее, что мы можем сделать, чтобы развить духовную жизнь других - это дать им атмосферу любви и чистоты. Новая дружеская связь для многих меняет все будущее. Для каждого из нас много значит знать, что кто-то нами интересуется. Один из первых секретов умения помогать - это способность ободрять других. Ободрение нас вдохновляет; если его нет, гаснут многие благородные возможности. Ты думаешь, что не можешь добиться многого в жизни, не можешь сделать ничего хорошего, ничего прекрасного. Тебе кажется, что и твои друзья думают так же, и тебя охватывает безнадежное чувство собственной незначительности. Потом приходит кто-то, кто видит твои способности, чей взгляд ловит драгоценные проблески твоей души, кто видит в твоей жизни возможности, о которых ты никогда не подозревал, и говорит тебе об этом. Ты понимаешь, что это для тебя значит. *** Чтобы взойти по великой небесной лествице любви, надо самому стать камнем, ступенькой этой лествицы, на которую, поднимаясь наверх, будут ступать другие. *** Слово Божие - это лампада. Где бы она ни светила, она высвечивает какие-то изъяны, пятна, пороки в сердцах и жизнях. Где бы ни звучало слово Христа, оно обнажает и омывает недостатки. *** Радость - это отличие христианина. Христианину никогда не следует впадать в уныние, никогда не следует сомневаться в том, что добро победит зло. Плачущий, жалующийся, напуганный христианин предает своего Бога. Неисчислимыми путями проявляется в жизни слово Христа, запавшее в сердце. В беде оно приносит нам утешение, в минуты слабости - силу. Оно заставляет лица сиять, делает мужчин патриотами, а женщин терпеливыми и добрыми. Оно приносит в дома благословение, в жизнь - красоту. *** Самое правильное понятие о дружбе - это то, что она дает нам возможность служить, помогать, защищать другого. Момент, когда у нас появляется новый друг - это священный момент. Это еще одна жизнь, порученная нам, чтобы мы могли быть для нее благом, внести в нее красоту, быть ей убежищем и защитой. *** Сердца тянутся друг к другу, говоря о своих родственных интересах, души — говоря о божественном. *** Каждая преданная сестра может оказать такое сильное влияние на своего брата, которое будет вести его, как перст Господа, по верной жизненной дороге. В своем собственном доме, на собственном примере покажите им всю возвышенную красоту истинной, благородной женственности. Стремясь ко всему нежному, чистому, святому в божественном идеале женщины, будьте воплощением добродетели и сделайте добродетель для всех настолько привлекательной, чтобы порок у них всегда вызывал только отвращение. Пусть они видят в вас такую чистоту души, благородство духа, такую божественную святость, чтобы ваше сияние всегда охраняло их, куда бы они ни шли, как защитная оболочка или как Ангел, парящий над их головами в вечном благословении. Пусть каждая женщина с помощью Божией стремится к совершенству. Когда у вашего брата появятся искушения, тогда перед глазами возникнут видения такой любви и чистоты, что он с отвращением отвернется от искусительницы. Женщина для него — объект или уважения, или презрения, и зависит это от того, что он видит в душе своей сестры. Поэтому сестре надо стараться завоевывать любовь и уважение брата. Она не сможет причинить большего вреда, если внушит ему мысль, что все женщины бессердечны и легкомысленны, жаждут только удовольствий и желают, чтобы ими восхищались. А братьям, в свою очередь, следует охранять сестер. *** Отношение к женщинам — вот лучший способ проверить благородство мужчины. Он должен к каждой женщине относиться с почтением, независимо от того, богатая она или бедная, высокое или низкое занимает общественное положение, и оказывать ей всяческие знаки уважения. Брат должен защищать свою сестру от любого зла и нежелательного влияния. Он должен ради нее вести себя безупречно, быть великодушным, правдивым, бескорыстным, любить Бога. Каждый, у кого есть сестра, должен ее лелеять и любить. Власть, которой она обладает, это власть истинной женственности, которая покоряет чистотой своей души, и сила ее в мягкости. *** Без чистоты невозможно представить истинную женственность. Даже среди этого мира, погрязшего в грехах и пороках, возможно сохранить эту святую чистоту. «Я видел лилию, плавающую в черной болотной воде. Все вокруг прогнило, а лилия оставалась чистой, как ангельские одежды. В темном пруду появилась рябь, она покачивала лилию, но ни пятнышка не появилось на ней». Так что даже в нашем безнравственном мире молодой женщине можно сохранить незапятнанной свою душу, излучая святую, бескорыстную любовь.

Плач Пресвятой Богородицы при кресте Спасителя. (Творение Симеона Логофета Метафраста). С сердцем растерзанным, скорбью объятым, Чистая Дева, увидя распятым Сына и Господа, горько вопит, С женами близкими, стонет-гласит: «Сын мой возлюбленный, Сын мой любимый, Вижу, висишь на кресте недвижимый, Вижу — и горько я мучусь в душе; — Дай же, Господь мой, дай слово рабе! Сам Себя предал, Твое изволение — Сын и Творец мой, на смерть и мучение… Ныне надежда всей жизни моей, Вся моя радость, веселие дней — Сын и Господь мой — со мной разлучается: Горе, увы-увы! Сердце терзается!.. Петр из боязни сокрылся скорбя; Все убежали, покинув Тебя… Более всех матерей, мой Единственный, Славна была я, родивши таинственно; Ныне ж, увы! на кресте Тебя зрю: Сердце горит мое, тяжко скорблю… Если б с креста Я Тебя заключила В руки, в которых младенцем носила, — Горе мне! Сердце напрасно лишь ждет: Этой отрады никто не дает!.. Жизнь моя, сладкий мой Свет, Упование, Бог мой угас на кресте!!! О, страдание! О, незакатное Солнце мое, Боже мой, давший всему бытие, Всякое в мире Создавший творение, Как ныне терпишь Ты крест и мучение!.. Спешно, Иосиф, к Пилату гряди, С ревностью веры к нему ты войди И испроси позволенье правителя — Снять со креста тебе Друга — Учителя… Сын мой! Как горько Тебя видеть мне В язвах, без славы, нагим на кресте! Сыне мой! Сердце горит, разрывается, Плачу как мать я, но скорбь не смягчается… Вот со креста уж снимают Тебя, Сладкое Чадо, Отрада моя! Тело Твое на колени беру я, Плача над ним, и моля, и целуя… Ты мне надеждой единой служил, Жизнью и светом очей моих был, Сын мой возлюбленный, Бог мой великий: Ныне лишилась Тебя Я, Владыко!... Чадо любимое, сладкий мой Свет, Мне без Тебя ничего в мире нет! Вздохи, сердечные скорби и боли Ныне, увы мне, удел моей доли: Сын мой возлюбленный — мертвый лежит, Мертв, обнажен, ароматом покрыт… Мертвый Ты ныне, людей возлюбивший! Мертв ныне Ты, мертвецов ожививший! Мир содержащий — Ты мертв предо мной: Горько я мучусь, терзаюсь душой… Лучше с Тобой умереть, мой Желанный, — Как мне смотреть, что Ты мертв, бездыханный! Дивно, Господь мой благий, для меня Видеть без славы, без жизни Тебя!.. Плачу и плачу, Тебя обнимая: Сын мой и Бог мой! того ли ждала Я! Может, Ты слово мне хочешь сказать? Может Ты лаской почтишь Свою Мать?.. С воплем, рыданьем Тебя лобызаю, Страшно подумать, о чем помышляю… Мне уж не слышать сыновних речей, Мне уж не видеть приветных очей! Счастие жизни моей удаляется — Свет от очей моих — Сын мой скрывается! Где же, мой Сын, благовестие слов, Мне принесенных с небесных кругов? Мне ж Гавриил, в восхищении многом, Звал и Царем Тебя, звал он и Богом; Ныне ж я вижу, мой Сын, наконец, Ты лишь истерзанный, нагий мертвец! Сжалься над материнскою скорбью-тоскою: Ныне ж возьми и меня Ты с Собою. Сын мой и Бог мой! прийми Ты меня, Пусть и во аде с Тобой буду я! Не оставляй меня, Сын мой единый, Жить не хочу без Тебя, мой Любимый!.. Что ж это вижу я? куда Ты идешь? Сын мой! зачем Ты меня не берешь? Жены, рыдайте! Душа разрывается: Свет мой, Учитель ваш, в гроб полагается!.. Дивное чудо: Ты в гробе лежишь! Ты же умершим воскреснуть велишь!.. Не отойду я от гроба с Тобою, Не перестану я плакать с тоскою, Чадо мое я смиренной рабой Буду в слезах изливаться душой, Буду, пока сойду в ад я на муки: Не перенесть мне с Тобою разлуки!... Радость меня уже не посетит — Свет мой и Радость во гробе лежит! Я ж одного не оставлю на месте, Здесь же умру, погребут меня вместе!.. О! исцели мою горечь тревог: Сын мой, воскресни, воскресни как Бог! Муку и скорбь утоли, ведь Ты можешь: Все что захочешь Ты, что предположишь, Все исполняешь, Владыко людей; Ты и во гробе по воле Твоей… Господи! Слышу Твое утешение, Сердцем я слышу глагол воскресения: Славлю Тебя, мой Владыко, пою; Славлю богатую милость Твою: Ты для спасенья Твоих же созданий Смерть претерпел среди тяжких страданий! Но воскресением, Бог мой и Спас, Дивно помилуй, помилуй всех нас!..