Таблица лидеров

Переменил я образ своей жизни и стал все чаще и чаще задумываться о монашестве. Я вспомнил слово старца Макария, которым он меня предостерегал от отчаяния, и я не давал духу уныния заживаться подолгу в моей душе, но о монастыре мне пока и думать было нече­го: за плечами моими был старик отец, уже обремененный и годами, и немощами, сестра-вдова и подросточек, млад­шая сестричка, — все трое беспомощные, у которых только и было надежды, что на меня да на мой заработок. Прихо­дилось поневоле мириться с жизнью в мире, и я смирился, в твердом, однако, уповании на то, что рано ли, поздно ли, а изведет меня все-таки Господь на монашеское делание. Тем не менее, радуясь исполнению сыновнего дол­га, счастливый по службе, любимый начальством в лице благодетеля моего Дивеева, любимый сотоварищами по службе, я бывал иногда, по немощи человеческой, близок к самому тяжелому унынию. Спасался только молитвой ко Господу и Пречистой — и не оставлял меня Господь даже в минуты малодушия моего. А малодушным мне приходи­лось бывать частенько. Разыгрывалась раз в конторе лошадь в лотерею. Я взял один билет и, когда приступили в моем присутствии к ро­зыгрышу, помолился в сердце своем Преблагословенной, чтобы утешила меня Она выигрышем, дав в нем мне зна­мение в том, что Господь внемлет моей просьбе и я буду иноком. Не лошадь мне была нужна, но унывающая моя душа жаждала утешения. И я был утешен: билеты все вы­нули, остался один мой, и лошадь, таким образом, мне и досталась. Очень меня это тогда и утешило, и ободрило. Из книги «Записки игумена Феодосия»

Такие слова сказала о себе на днях в разговоре со мной одна женщина верующая, пожилая. Я ее знаю уже лет 15 где-то. И что интересно, ведь раньше как будто она более исправная была. А сейчас грех полез из нее. И вот теперь она стала настоящей, нелицемерной, это видно из ее поведения. А это ведь дар - видеть свои грехи, свою грешную душу. Вот со стороны как раз и видно, что человек верующий, живущий церковной жизнью, меняется. Господь его перерождает, ведет ко спасению. Сами то мы спастись не можем, Господь наш Спаситель, Он нас и спасает по Своей милости. Господи, спаси нас грешных!

Из Лебедяни я выехал, сняв родителя со службы, со всем своим семейством в село Доброе, когда-то бывшее горо­дом. Опять началась для меня обеспеченная и прибыльная служба дистанционного, и мир опять, вопреки моим обетам, понемногу стал меня затягивать в свои сети. Кончилось тем, что я, к стыду моему, увлекся красотой жены одного купече­ского сына и стал вновь рабом своих страстей. О монастыре я, казалось, и думать забыл, хотя в минуты просветления сердце мое с тревогой обличало мое поведение. Но жизнь шла своим порядком, брюхо было сыто; а сытое брюхо, как известно, к ученью глухо, особливо к учению света, добра и истины, еже во Христе Иисусе, Господе нашем. Однажды приехал ко мне один мой приятель, человек молодой, служивший в Добром становым приставом, и соблазнил меня ехать на охоту за утками. Собралась нас целая компания, и покатили мы на тройках верст за пят­надцать от Доброго. Было это время, когда матерые утки линяют и держатся в камышах на озерах. И вот на одном-то из таких озер мы и начали свою охоту. Мы со стано­вым пошли по одному берегу, а остальная компания — по другому. Ружья у нас были отличные, и охотились мы с подружейными собаками. Дичи было много, собаки ра­ботали на славу, да и охотники не зевали — и скоро мы наколотили препорядочно и молодняку, и старых уток, и селезней. Обилие дичи и непрерывная бойня несколько поутомили меня и поохладили охотничий пыл. Я шел, опустив ружье, и задумался. Мысль моя невольно обратилась к мо­настырю, к невыполненным обетам. «Когда же, — думал я, — удастся мне наконец поступить в монастырь? Где все обещания прозорливого старца Макария?.. — Я взглянул на небо и с горькой усмешкой недоверия проговорил: — Ну, где же Божий Промысл? Какой это Про­мысл! Все лишь игра случайностей, игра воображения!..» В это мгновение из камышей вылетела утка. Меня что-то изо всей силы ударило в спину и точно обожгло. Гулко прокатился выстрел, и я тут же упал на землю — почти в беспамятстве... Ко мне подбежал становой — лицо, искаженное испу­гом, и прерывающимся от волнения голосом спросил: — Голубчик ты мой, жив ли ты? Прости, Христа ради, — это я нечаянно... Нечаянный был выстрел... Оказалось, что становой хотел было выстрелить по взле­тевшей утке, но, когда он вздумал вскинуть к плечу ружье, курок преждевременно спустился, и весь заряд крупной утиной дроби угодил мне в спину. А ружье у станового было такое, что этой дробью в сорока саженях пробивало доску. А я шел впереди станового саженях в семи или восьми... Бедный становой весь трясся, бледный от испуга, и только причитывал: — Ах, ах! Голубчик ты мой, я тебя убил! Я тебя убил!.. Когда прошла первая минута испуганного оцепенения, я попробовал приподняться. Это мне удалось. Кое-как сняли они с меня сюртук. Рубашка была вся смочена кровью, но кровь уже более не текла, и я не чувствовал боли. Боль была мгновенная только при выстреле: меня точно обожгло или укололи в спину острыми вилками, а затем она так же мгно­венно и прошла. Силы ко мне вернулись, я почувствовал, что опасности нет, встал с земли, и мы пошли пешком к лоша­дям. Я велел становому ничего не говорить о случившемся, но охоты мы уже не продолжали — не до охоты уже было. Вернувшись домой, я сказал о том, что со мной было, только сестре Екатерине со строгим запретом говорить что-либо отцу, а становой послал свою тройку за доктором в имение князя Васильчикова, неподалеку от Доброго. Рано поутру приехал доктор, осмотрел мою спину и, улыбаясь, сказал: — Хорошо же вы охотитесь! Только вы не беспокой­тесь: опасного ничего нет. Вот я вам пришлю примочку, вы ее приложите к ранам, когда будете ложиться спать, боль и успокоится. Но в том-то и дело, что боли у меня никакой не было. Напившись чаю, доктор уехал обратно. На ночь я не воспользовался докторской примочкой, лег спать и уснул самым приятным сном. Вставши поутру, я попросил се­стру дать мне другую рубашку, и когда я ее стал менять, то из моей спины дробины посыпались на пол. Изумленный и обрадованный явному чуду, дарованному мне для вразум­ления моего, я обратился к образу Спасителя, висевшему тут же в комнате, и взмолился Ему: — Оставь мне, Господи, в теле моем хоть несколько дро­бинок в память милосердия Твоего ко мне! И во мне остались три дробинки, которые я храню в своем теле и до сего времени, да видят на мне щедрую и ми­лостивую руку Господню. Из книги «Записки игумена Феодосия»

Каламбур конечно получается, но простоту веры едва ли возможно пояснить просто. Взять, к примеру, простоту ума. Что, казалось бы, проще? Просто не умничай ни о чём и никогда. Просто не лезь туда куда тебя Бог не просит. Просто не вникай в вопросы которые выше твоего рассудка — и будет тебе большое благо и похвала от Бога…, но на практике, обрести благодатную простоту ума — очень и очень непросто. Непросто, потому что благодатная простота ума — это Божий дар и Действие Бога в душе человека, а человеческое волевое стремление к простоте ума, которое хотя и может быть полезным, но это — по необходимости, почти на 99% плод неизвестный, плод незрелый, ненадёжный, да и с весьма большими неожиданными неприятными сюрпризами. …………………………………………… …………………………………………… Благодатная простота ума (и тем более веры) не нарушается почти никогда и ничем. …………………………………………… …………………………………………… Человеческая же простота, бывает, по поговорке: «хуже воровства». Что же сказать о простоте веры? Благодатная простота веры — это совсем не то чтобы просто исповедовать Иисуса Богом и Единым Спасителем мира, верить в непогрешимость каждого слова символа православной веры и прочее. Нет. Благодатная простота веры это совсем иное. Разве на практике мы не встречаем православных (и тем более сектантов) считающих себя верующими «истинно, просто и свято», но при этом не имеющих внутри себя Чуда Божией Любви? Да таких верующих… сколь «угодно». Но тех, кто имеет внутри себя благодатную простоту веры — оказывается, найти среди миллионов православных… это надо, поискать и поискать. …………………………………………… …………………………………………… Так что же такое благодатная простота веры? Это — как обрести новые органы души. Это — как научиться дышать под водой. Это — как переродиться в новое творение. Это — как открыть двери истинно простого общения с Создателем своим. Это — раскрытая тайна слов. Раскрытая Богом, а не человеком. Это — свободное говорение на том беззвучном языке сердца которым пользуются Ангелы, Бог и, к сожалению — бесы. Это — как умереть для всего своего прошлого и ожить к новой жизни в Боге. Это — как научиться дышать благодатью Духа, ещё прежде смерти своего тела. Это — как умереть для страстей, возвыситься над ними, никого не осуждая и молиться о многих, уже не по своей воле, но по повелению Бога. Вот что такое — благодатная простота веры. Благодатная простота веры, это когда (неожиданно для тебя) становится легким то, что некогда прежде, возможным — даже и не мыслилось. …………………………………………… …………………………………………… А теперь поговорим о том как обрести эту простоту веры в Боге. . Если кого заинтересует полный текст моей, десятилетиями выстраданной, статьи: «УЗКИЙ ПУТЬ К БОГУ» его можно прочесть по ссылке http://www.edinstva.ru/?p=23985 . . . .

Спустя три дня отец Ам­вросий сказал мне: — Брат Феодор, иди к стар­цу отцу Макарию — он пойдет с тобой к отцу игумену Мои­сею» для определения тебя в обитель. Когда мы со старцем пришли в игуменские покои, отец Макарий ввел меня из прихожей в зал, а сам пошел в ка­бинет или спальню к отцу Моисею, и спустя минут два­дцать они вышли оба в залу. Тут в первый раз увидел я ве­ликого игумена. Поклонился я ему в ноги и принял благо­словение. И отец Макарий сказал ему: — Вот, батюшка отец игумен, я привел вам нового под­вижника Феодора; он желает поступить в монастырь для испытания себя в иноческой жизни, благословите его при­нять. — Благословен Господь, посылая к нам рабов Своих, — ответил отец игумен. — А паспорт-то у тебя есть? — спро­сил он меня. Я подал паспорт. — А деньги есть у тебя? У меня сохранились мои два золотые и еще несколько серебряной мелочи. Я отдал деньги, и он при мне положил их в ящик стола, стоящего в зале, и потом звонком вызвал молодого келейника и сказал: — Беги в рухольную и спроси у рухольного [1], чтобы он дал тебе на его рост свитку и пояс ременный. Стремглав побежал келейник. Пока он бегал в рухоль­ную, отец Моисей кратко объяснил мне монастырское чи­ноположение Оптиной, обязанности истинного послуш­ника и объявил мне, что принимает меня в число братства, и благословил мне дать келью в среднем этаже башни, что у ворот близ булочной лавки, окном на реку Жиздру. Быстро возвратился из рухольной келейник и принес мне послушническое одеяние. Надо было видеть, из чего состояло это одеяние! Свитка из сурового мухояра[2], поно­шенная, с несколькими заплатами, а пояс — простой бе­лый, корявый, с железной петлей для затяжки, точно черес­седельник для рабочей лошади. Отец игумен взял в руки свитку, поглядел, показал мне. — Ведь вот, брат Феодор, какая одежда-то у нас! — ска­зал он как бы с сожалением. — Плоховата, вишь, одежда-то! — Так что ж, батюшка? — отвечал я. — Ведь преподоб­ный-то Феодосии Печерский, когда бежал от матери, такие же носил, а не шелковые... — А ты разве знаешь житие преподобного? — Читал в Патерике. — Ну хорошо — так скидай сюртучок-то свой да в под­ражание преподобному и носи эту свитку. И сказавши это, отец игумен благословил и меня, и свит­ку. Оба старца помогали мне снимать сюртучок, помогли надеть и свитку; а когда меня нужно было опоясать, отец игумен взял в руки ремень, посмотрел на него и, показывая мне его, опять как бы соболезнуя, промолвил: — Вишь и пояс-то дали какой корявый! И оба, вместе с отцом Макарием, подпоясав меня, за­стегнули как должно. Я поклонился отцу игумену в ноги, и оба старца меня благословили. — Ну, теперь спасайся о Господе, — сказал мне отец игу­мен, — молись усерднее, старайся подражать жизни святых отец, будь образцом и для нас, немощных. А что тебе будет нужно, приходи ко мне и говори все небоязненно, а мы по силе возможности будем утешать и тебя, как ты утешил нас своим приходом к нам в обитель, из любви к Богу оставив своих родителей и вся, яже в мире. Господь да укрепит тебя! Иди с миром, а утром я назначу тебе послушание. Со слезами бросился я к ногам старцев, облобызал их в восторге радости, что меня приняли в обитель, и, поцело­вав затем благословляющие их руки, пошел за келейником и водворился в назначенной мне келье. Так совершилось мое первое вступление в великую Оптину пустынь. ___________________________________ [1] Рухольный — брат, отвечающий в монастыре за рухольную (рухлядную) — место, где хранятся и чинятся одежда и обувь насельников монастыря [2] Мухояр (устар.)— старинная бумажная ткань с примесью шерсти или шелка. Из книги «Записки игумена Феодосия»

Господь учит нас горделивых, чтобы мы никого не осуждали. Недавно такую историю из жизни услышала: Одна не очень воцерковленная женщина плохо думала об одном священнике. Не раз замечая, как батюшке в карман прихожане деньги клали, у нее мнение сложилось, что он сребролюбив. И вот пришло время, когда в тяжелом состояние духа, в уныние и отчаяние, из-за не имения средств для выплаты кредита, она пошла в церковь и решила исповедаться. И попала на исповедь как раз к тому священнику, которого осуждала. Поделилась с ним своим горем. Каково же было ее изумление, когда батюшка вдруг из карманов достал все деньги, что у него были и отдал ей со словами: - Бери, не знаю сколько здесь. Когда она дома пересчитала деньги, то еще больше удивилась – денег было ровно столько, сколько нужно было, чтоб погасить кредит! С чувством покаяния и благодарности Богу и священнику она разрыдалась…