OptinaRU

Мы стареем, он - вечно молодой. Мы становимся все хуже, он неизменно пребывает в нетускнеющем ореоле славы и святости, которые стяжал еще в своей земной жизни. Несмотря на отдельные приступы вдохновения, мы непоправимо унылы, а он неутомимо бодр, со страниц многочисленных книг о нем - все также шутит, любовно укоряет, возвращает к жизни отчаявшихся и утешает безутешных. Имя ему - преподобный Амвросий Оптинский. Знаете поговорку? Не имей сто рублей, а имей сто друзей? Сегодняшний мир учит нас выбирать не друзей, а 100, 200, а лучше 1000 рублей, обещая, что на них мы сможем купить себе 100, 200 и еще больше друзей. Деньги становятся мерилом успеха для тех, кто потерял Бога, разучился любить Христа в своих ближних и поклоняется своему новому божку материального достатка и успеха. Но каждый верующий в Бога, в Его святых, со слезами кающийся в своем недостоинстве и просящий у Бога прощения своих грехов неизмеримо богаче этих несчастных богачей. Ибо их деньги не могут купить им любовь, их деньги не могут приобрести им друзей на небесах. А к молениям бедняков - нищих ради Христа, к их просьбам приклоняет ухо сам Бог и Его святые. Каждый может иметь своим другом преподобного Амвросия, даже если в его карманах пусто. Кое-что задаром в этом меркантильном мире! Но именно этого и не может купить мир, ибо нет у него таких денег, такой валюты, чтобы купить любовь преподобного Амвросия. Сегодня 120 лет со дня преставления отца Амвросия и Оптина в этот день богаче всех! Приидите все несчастные, обездоленные и отчаявшиеся и наполните свои карманы золотом любви, веры и надежды! А ты жестокий мир, иди прочь со своими жалкими монетами и дешевыми игрушками, постой на паперти и попроси себе глазной мази, чтобы прозреть и покаяться, ибо ты несчастен, жалок и беден, хотя и говоришь что ты богат и не имеешь ни в чем нужды. А мы снова празднуем победу любви над смертью, победу преображенного человека над Ветхим Адамом, преподобный Амвросий снова собрал своих чад и молится за всех нас в день своего небесного рождения, ибо 120 лет тому назад преподобный Амвросий родился в Царствие Небесное. Так бывает со святыми. Кажется, что они умирают, но на самом деле рождаются в Вечность, рождаются в вечную жизнь. Так бывает и с нами, ибо кажется, что мы живые, а на самом деле мертвы, кажется что мы живем, а на самом деле умираем. Своей жизнью святые прославили Жизнь с большой буквы, Господа, который есть самосущая Жизнь и Источник жизни для всех живущих на земле, на небесах, на море и в водах... И потому Он дал им разделить с Ним Его жизнь, приобщил их к своей Вечности, соделал святых своими сыновьями... Мы же с вами, что скрывать - чада смерти. И в жизни своей мы славим смерть и заслужили смерть, заслужили, чтобы в вечности приобщиться смерти, которая там станет не рубежом и не переходом в иное измерение, а вечным состоянием нашей отравленной грехом души. Наша жизнь - это затяжной прыжок с высокой скалы на плывущие под ногами красивые облака. А под облаками - холодные и безжалостные камни. И все было бы бессмысленно, и холодная стена душевного мрака еще бы в этой жизни похоронила нас могильной плитой непробиваемого уныния и отчаяния, если бы не Христос. Он сам бросился со скалы за нас и упал на каменистую почву наших сердец, которые не приняли, но убили Его (и убивают до сих пор). Но Его Кровь напитала эту «землю непроходну и безводну» и местами она превратилась в сад, местами пробилась трава, появились оазисы богатые водой и жизнью. Один из таких оазисов среди пустыни бесплодных каменистых сердец - преподобный Амвросий Оптинский. И все живое еще полтора века назад ходило в этот оазис и питалось там живой родниковой водой. Ходит и сейчас... Бог не только отдал свою жизнь за нас, Он не только сотворил небо и звезды, Он создал для нас духовное небо и поместил на нем своих друзей, некогда живших среди нас, а теперь освещающих наш путь в Небесное Царствие и извлекающих наши души из мрака небытия. Безумие дает созвездиям имена, а потом учит людей называть себя именами этих созвездий. И вот один думает про себя, что он лев, другой что телец, третий овен или рак. У неразумных животных заимствуются черты характера и тем оправдываются пороки и бушующие в человеке страсти. Что, например, можно ждать от человека называющего себя скорпионом!? Добро пожаловать в Оптину пустынь! На нашем небосклоне - 14 ярчайших звезд - созвездие Оптиной. Трепещите раки, козероги, водолеи и прочая нечисть - когда воссиявают настоящие звезды, становятся ненужными безвкусные поделки. Преподобный Амвросий - полярная оптинская звезда, указующая терпящим бедствие как жить и какого курса держаться. Слушайте все - «Жить не тужить, никого не осуждать и всем мое почтение!» Любовь - непостижима для того кто не умеет любить. Она остается за пределами того, что он может воспринять и осознать. Она исключается из круга жизни и становится призраком, стонущим привидением, уныло бродящим по подвалам души. И все духовное становится как бы несуществующим для такой души, как будто и нет его совсем. Преподобный Амвросий явился к нам из зазеркалья невидимого и нечувствуемого, вошел тихонько в нашу жизнь и оживил наши души подвигом своего смирения и любви. И кто-то в ответ с любовью благодарит его, кто-то постоянно предает и снова возвращается к нему как блудный сын, кто-то недоуменно смотрит на незваного гостя, которого уже не выставить вон. И это обще для всех. Ибо уже ничего нельзя сделать и ничего нельзя сказать, чтобы святой преподобный Амвросий оставил нас. Ибо его любовь сильнее нашей ненависти...

Весьма неблагодарными показываем мы себя перед Всещедрым Богом, когда, находясь по горло в воде благодати Его, и истаиваем от жажды: беспокоимся, и ропщем, и отчаиваемся, и, будучи почтены от Бога всеми благами, не разумеем того наподобие скотов несмысленных. Чего нам не дал Бог? И чего бы Он не хотел дать? Все мы имеем бытие по единой благости Его… По бытии же телесном получили пакибытие от рождения духовного, которым усыновлены и соединены в един дух с Духом Божиим. Находясь в поприще жизни, мы напутствованы всеми принадлежностями для тела и души. Для тела имеем пишу всякого рода, состоящую из животных, как то: скотов, птиц и рыб и многоразличных плодов земных, имеем воду для всего, имеем огонь также. Освещает нас и согревает солнце, светят луна и звезды. Имеем одежду и дом во упокоение наше. Все это с многим, против других, избытком имеем у себя в наличности. Для души же имеем, во-первых, разум и совесть, дарованные с рождением нашим, во-вторых, имеем благодать Духа, сочетанную и срасленною с душами нашими в таинстве от рождения. Имеем и открыто написанный закон Божий для всегдашнего напоминания нашего, притом бесчисленное множество имеем богодухновенных книг, питающих души наши и всякую добродетель. Имеем Церковь Святую, Матерь нашу со всеми, в потребу душ наших данными от Бога, таинствами. Имеем всегда и везде служителей тех таинств, имеем духоносных отцев, добрых благодетелей и советников в нужде. Вам, сверх того, даны еще и люди в служении и титло благородия. Все это имеете у себя теперь, как и прежде, а имеете не от себя, но Бог излил на вас все сии щедроты, яко чадолюбивый Отец – или без сравнения наипаче всякого в свете отца, и ничего за оные щедроты Свои не требуя ни от кого, точию одной любви и благодарности к Нему. Но где же благодарность ваша или моя? Где любовь? Вы непрестанно почти в гневе, в ропоте и уничижении людей бываете. Ежели вы не можете быть в трудных исправлениях добродетелей, то, по крайней мере, хотя бы истинствовали прямым себя укорением пред Богом и людьми, – что вы осыпаны щедротами Божиими кругом и находитесь так нечувствительны, что вместо благодарности за благодеяния Господни испущаете ропот, так, как будто ничего от Него никогда не получали и теперь находитесь без всего. Должно о всем благодарить Господа, праведно налагающего на нас труды к терпению, которое для нас выгоднее утешения, возвышающего душу. Из поучений прп. Моисея Оптинского

Каждая моя поездка в Оптину Пустынь является особенной, моя душа как губка, впитывает благодать этого поистине святого места, мне всегда хочется вернуться сюда, но, к сожалению, часто бывать во святом монастыре не получается. Сердце замирает уже при въезде в Калужскую область, невероятно красивые могущественные леса окаймляют дорогу к обители. Столетние сосны устремляют свой взгляд к небу, к Богу, а небо, какое прелестное синее небо в этих местах! И всей этой красоте соответствует чудный воздух, легкие тут работают на полную мощность, да что говорить, все в этом месте особенное, живое, настоящее. Сюда постоянно хочется вернуться, потому как здесь все другое, душа в этом месте радуется, я чувствую себя тут самой собой, самую свою суть. Находиться в обители необыкновенно приятно и радостно. Забываются проблемы и заботы, можно насладиться духовным своим существом, ведь город убивает в нас Бога, а здесь можно восполнить эту утрату. Величественный вид открывается на подъезде к монастырю. При входе в монастырь виден великолепный ансамбль храмов, утопающий в зелени цветов, дополняют эту красоту чудесные лица людей: монахов, паломников, простых прихожан, эти лица навсегда остались в моей памяти, эти добрые чистые глаза, улыбки; эти люди излучают свет, свет чистоты, добра и милосердия. Они говорят удивительно умные, проникающие в самую глубь, слова, эти слова лечат, укрепляют дух, пробуждают желание правильного христианского бытия, чувствуешь себя частью огромной семьи, в которой все друг друга любят, и это прекрасно. Все храмы в Оптиной Пустыни чудно красивые, это Божии дома, приходя сюда, можно открыть душу Богу, побеседовать с Ним, получить помощь, соединиться с духовным естеством. В этом святом месте четко прослеживаются две параллели нашего существования: земного и небесного, могильные кресты напоминают нам о том, что эта жизнь закончится, и начнется совершенно иная жизнь, та, которую мы заслужили. Вид могилки не пугает, а заставляет задуматься, ведь мы делаем много разных вещей за день, но самое простое и очевидное действие, как задуматься, забываем сделать, если бы мы думали чаще, многого можно было избежать. Как же хороши цветочные клумбы в этом месте! Глаз от них не оторвать! А в этой зелени резвятся маленькие милые котята, все они резвые смешные и очень хорошенькие, все они замечательно живут: тепло, сыто и в любви и заботе. С ними по соседству живут голуби, прелестные создания. В большой светлой трапезной монастырская братия принимает паломников, всех тут согреют, накормят и полечат духовным добрым словом. В храме можно открыть Богу душу и насладиться знаменитым Оптинским напевом. Даже приехавший сюда неправославный человек не останется равнодушным. Дорога в скит - это прогулка по природе, словно входишь в картину, написаную тысячу лет назад, когда многое в этом мире было по-другому, а в Обители время имеет свое особое измерение. Вот и домик старца Амвросия показался из-за деревьев, чувствуется соприкосновение всей душой с чем-то очень важным и таким родным. Братия трудится, молится за спасение нас грешных в этом бренном мире, хочется остаться тут хоть на пару денечков. Батюшка Илий, духовное сердце Оптиной Пустыни, всегда и всем помогает, молитесь за него, братья и сестры, ведь огромный груз лежит на Его плечах, и несет его Он безропотно. Батюшка передает нам неимоверную благодать Божию, это бесценный нам подарок! Можно много рассказывать об этом чудном месте, но найдите в себе силы и приезжайте сюда! Вы никогда не сможете забыть это место, его будет помнить Ваша душа!

Схиигумен Павел (в миру Павел Иустинович Драчев) родился в 1888 году в селе Казинка, находящемся недалеко от г. Ельца. Путь к монашеской жизни был уготован ему с детства. Мальчиком он сильно застудил руку, она окостенела и не сгибалась. «Что тебе делать в миру, деточка? Иди в монастырь», – часто говорила ему мать, в сердце своем давно решившая посвятить своего младшего сына Богу. А когда Павел подрос, отвела его на благословение к старцу.– Как от призыва отойдешь, так и просись в монастырь, – ответил тот на вопрос о монашестве. Об этом старце, не называя его имени, о. Павел рассказывал как о прозорливце, подвижнике высокой жизни. Как только Павел получил освобождение от воинской повинности, так немедля отправился в Тихонову пустынь, но по дороге заехал в Оптину – уж очень ему хотелось повидать тогдашнего скитоначальника о. Варсонофия – старца, о котором к тому времени был много наслышан. Едва посмотрев на юношу, о. Варсонофий поведал ему нечто из его прошлого, напомнил грехи, о которых тот и думать забыл. «Куда же мне идти от такого старца?» – решил Павел и попросился остаться в Оптиной навсегда. <…> Он стал послушником в Иоанно-Предтеченском скиту, исполняя должность садовника и канонарха. Позднее, уже после закрытия Оптиной и изгнания из нее монахов, схиигумен Павел вспоминал любимый им скит как Рай. Он всю жизнь скучал по нему и говорил, что готов лобызать там все яблоньки. Здесь же он принял монашеский постриг с именем Петр и сан иеродиакона. Его духовным отцом стал старец Варсонофий, который благословил Петра четками и дал ему крест. До глубокой старости схиигумен Павел благоговейно сохранял эти оптинские святыни, а также рубашку старца и наволочку с его подушки. <…> После закрытия Оптиной в 1923 году Петр, как и многие оптинские монахи, перебрался в Козельск, но прожил там недолго. Услышав, что в Москве еще действует Данилов монастырь, поехал туда. Все монастыри тогда один за другим закрывались, архиереи лишались кафедр, поэтому в Даниловом скопилось огромное число монахов, архимандритов, архиереев. Жить, правда, было негде. Тогда дали ему на кладбище пустой заброшенный склеп. Он обустроил его под келью и так жил лет шесть, кормясь плотницким ремеслом, пока его не арестовали. Затем последовала ссылка на север. От Архангельска этап гнали в Пинегу. Двести километров заключенные шли пешком. У о. Петра отказали ноги, и его сестра, инокиня Валентина, этапированная вместе с ним, почти всю дорогу тащила брата на себе. Потом над больным сжалились и посадили в повозку… В ссылке одно время жили в многодетной семье. Жизнь была шумной, суетной и голодной. Уходя из дома, хозяева запирали своих квартирантов («батюшку» и «матушку», как они их называли) на ключ, но оставляли им на обед то, что ели сами. В ссылке о. Петр наловчился ловить рыбу, высушивать ее, а потом варить из нее уху. Потому, наверное, и сумел позднее прокормить умирающего о. Никона (Беляева; 25/8 июля 1931), ныне прославленного, что ходил, как на работу, каждый день с удочкой на реку и приносил больному батюшке свежую рыбу. О жизни в Пинежскому районе схиигумен Павел вспоминать не любил. «Какой там народ нелюбовный был», – обронил он как-то. Но Пинега в его памяти связана с именем преподобного Никона, исповедника. Когда незадолго до смерти о. Павлу привезли карточку о. Никона, он поцеловал ее и заплакал. Он вообще без слез не мог вспоминать те последние месяцы и дни жизни умирающего батюшки, что провели они вместе в Пинеге. <…> До последнего дня и часа о. Петр был рядом с преподобным старцем. Он вспоминал, как в июне 1931 года истощенный до крайности, о. Никон едва слышным голосом попросил дать ему лист бумаги и карандаш – хотел что-то написать. «Какая красота в духовных книгах», – начал он, и карандаш выпал из его ослабевшей руки. Видя его тяжелое состояние, О. Петр поспешил пригласить архимандрита Никиту (Курочкина; +1937), который не замедлил прийти к умирающему и причастить его Св. Таин и тут же после причащения прочитал над ним канон на исход души. В 10 часов 40 минут вечера 8 июля о. Никон отошел ко Господу, к Которому так стремился всю свою жизнь. Его духовная дочь сестра Ирина Бобкова (схимонахиня Серафима; +3ноября 1990) и о. Петр со страхом и трепетом наблюдали, как душа преподобного покидала тело. Гроб для него был заранее заказан тоже о. Петром. Из архангельской ссылки о. Петр приехал в Тулу и получил там паспорт. Тульскую епархию тогда возглавлял Владыка – противник обновленческого раскола. Все стремились у него рукоположиться. Он-то и посвятил о. Петра в иеромонахи. Несколько лет о. Петр служил в храме Двенадцати Апостолов. Его очень полюбили люди. Своим духовным служением, горячей верой, скромностью, кротким нравом, своей привлекательной наружностью (высокий рост, красивые длинные волосы, прекрасный голос) он привлек многих прихожан. Его всюду приглашали, он был, что называется, нарасхват. Настоятель собора стал ревновать и обратился за помощью в ГПУ, в епархию и в органы полетели доносы на «общительного иерея», и вскоре за о. Петром пришли. Но, предупрежденный прихожанами, он успел скрыться «прямо из-под носа чекистов», пришедших его арестовывать. С этого времени (30-е – 40-е годы) о. Петр стал особенно осторожным и скрытным. Ему приходится жить на нелегальном положении. Три года он тихо-тихо прожил в одной деревушке у знакомых в погребе, выходя на воздух только по ночам. Затвор о. Петра оказался вынужденным и благодатным, и это время батюшка всегда вспоминал как самое счастливое в своей жизни. <…> В конце войны стали открываться храмы. Старинный Веневский монастырь объявили приходской церковью. Сюда-то и решил перебраться о. Петр. Но обученный осторожности, скрыл, что он иеромонах, и устроился церковным сторожем. В храме все было разрушено, перебито: ни окон, ни дверей, один мусор кругом, который о. Петр в числе других прихожан таскал из церкви тележками. После работы «старичок» всех подкармливал у себя в сторожке – никто от него голодным не уходил. В послевоенные годы в стране царила высокая преступность: людей на улицах раздевали, грабили и убивали. Однажды ночью в сторожку, где о. Петр жил вместе со священником о. Михаилом, ворвались бандиты с оружием и потребовали «гроши». – Вон костюм на стенке висит, на полторы тысячи, а денег… возьмите все, что есть, – сказал о. Петр и отдал преступникам небольшую сумму денег, которые у него были. Раздались выстрелы, о. Петр потерял сознание. Очнувшись, он увидел о. Михаила, лежащего в луже крови с простреленной головой. Батюшка вызвал милицию, которая, не разобравшись, сочла о. Петра соучастником преступления и виновным в убийстве. Целый месяц просидел он в камере с уголовниками и много пострадал от них: его избивали, отнимали у него продукты, не давали спать, издевались. Потом срок, лагерь и те же страдания. О. Петр молча все терпел, молился свт. Николаю Чудотворцу – на людскую справедливость надежды не было. Впоследствии настоящих убийц поймали, и невиновность церковного сторожа была очевидной – его освободили. В начале пятидесятых его перевели в с. Черкассы. Но здесь батюшка служить не хотел. Года не прошло, как повторилась знакомая история. Вскоре после Пасхи разбойники выставили раму, сторожа уложили на пол, а о. Петра ослепили фонарем и потребовали денег. Кое-какие сборы в церковной кассе имелись, и батюшка отдал грабителям все до копейки. С тех пор, видя, что поп сговорчивый, бандиты и повадились ходить в храм за «зарплатой» – пять раз наведывались и обирали до нитки. О. Петр вынужден был проситься на другой приход. В Козельске в то время жил иеросхимонах Мелетий (Бамин; +30/12 ноября 1959), последний шамординский духовник. К нему неоднократно за советом и как к своему духовнику обращался о. Петр. О. Мелетий настоял на служении батюшки в Черкассах, а потом посылал туда на жительство некоторых шамординских монахинь. В Черкассах о. Петр послужил только первые полтора года. Начались хрущевские гонения, и храм закрыли. Батюшка, к тому времени уже игумен, окончательно отказался от служения в церкви и в течение десяти лет вообще не ходил в храм. Весь богослужебный круг он вычитывал дома, келейно. Склонный к затворнической жизни, он стремился к уединению и всеми способами уклонялся от общения с людьми, отрывавшего его от молитвы и внутреннего делания. Долгожданное и дорогое его сердцу одиночество, посвященное полностью Иисусовой молитве, перемежалось работой по саду и в огороде. И сейчас, как когда-то в Иоанно-Предтеченском скиту, он посадил вокруг дома много деревьев, выращивал овощи. Но, большой постник, сам почти ничего не ел, а все раздавал другим. Физические нагрузки, которые он себе давал, были огромные, просто каторжные. Объясняя это, он говорил: «Томлю томящего мя». Внутренняя жизнь батюшки была глубоко сокрыта от людей. Но и во внешней жизни наблюдалось много таинственного. Даже из близких о. Петру людей далеко не все знали, что он схимник. За время своего затворничества о. Петр выехал из села всего один раз – в начале семидесятых. Вернувшись из таинственной поездки, он снова стал посещать церковь и уже до самой смерти не пропустил ни одного богослужения. А ездил он в Почаев, где отцы упраздненной Лавры постригли о. Петра в великую схиму. И вернулся батюшка в Черкассы с новым именем – теперь он был схиигуменом Павлом. Не укроешь светильник под спудом, да и пора, видимо, было выходить на служение людям. Наступил такой период в жизни схиигумена Павла, когда к нему за советом стали стекаться люди, и он стал их принимать. Его почитали за святого старца, прозорливца, верили в чудодейственность его молитв. По воспоминаниям знавших его, схиигумен Павел был высокий, худощавый, волосы белые, глаза светились радостью. У него была нежнейшая душа, кроткая, тихая, легкая – высокая и мужественная душа настоящего подвижника, не надломленная ни тяжелыми жизненными испытаниями, ни мерзостью лагерной жизни, ни тюремными допросами и издевательствами, ни различными лишениями ссылки. Отец Павел был необыкновенно прост в общении, но тонок, чуток к душе человека. Праздных разговоров он никогда не вел. Сам молчаливый, он учил избегать лишних разговоров, скрывать свои чувства, учил благому молчанию, немногословию. Верил в возрождение Оптиной Пустыни, говоря: «Для Бога невозможного нет. Господь двинет рычаг – и все переменится». <…> Скончался схиигумен Павел на 93-м году жизни, Великим постом, на Крестопоклонной неделе. Шамординские сестры, как завещал батюшка, положили ему в гроб все оставшиеся от старца Варсонофия вещи: четки, рубашку и наволочку, лишь крест старца священник класть в гроб не разрешил. Похоронен схиигумен Павел в с. Черкассы Ефремовского района Тульской области за алтарем храма прп. Сергия Радонежского с приделом в честь иконы Божией Матери «Казанская». Оптинский альманах, вып. 1.

Главное, что требуется от каждого человека – это никого не осуждать. Кажется просто, а начни исполнять – окажется трудно. Враг сильно нападает на человека и внушает ему помыслы осуждения. Господь говорит: «Прости», а враг внушает: «Отомсти обидчику». Не нужно слушать врага, необходимо бороться с ним. Все люди в этом отношении делятся на три категории: плотские, борющиеся и совершенные. Люди плотские – это те, которые являются рабами страстей, страсти ими повелевают. Люди, отдающиеся во власть страстям, погибнут, если только не покаются, а если раскаются в своих грехах и начнут по силе бороться со страстями, то будут спасены. Примером может служить разбойник на кресте: он убивал, грабил, совершал всякие злодейства, но когда покаялся и воззвал ко Господу: Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствии Твоем – то был помилован. Люди второй категории – это борющиеся со своими страстями. Их борют всякие страсти: гнев, блуд и злоба, но они стараются не подчиняться им. Например, чувствует человек злобу к кому-нибудь, так бы, кажется, и разорвал своего противника на части, но он не поддается страсти, не выражает свою нелюбовь, а стремится еще сделать какое-либо добро ненавидимому – такой борется со своей страстью. И так во всем. Борющиеся будут спасены. Господь не попустит таким погибнуть. Надеюсь, все мы относимся ко второй категории людей, борющихся по силе со своими страстями. Конечно, иногда страсти побеждают, но иногда и мы побеждаем страсти. И эта борьба ведется всю жизнь, пока Господь по благодати Своей «немощная врачующи и оскудевающия восполняющи» не даст нам явиться победителями страстей. Наконец, люди совершенные – это те, которые владычествуют над страстями. И у них есть страсти, но они вполне покорили их под свою власть. Это люди – особенные, а нам, грешным, хорошо, если мы будем находиться и среди борющихся со страстями, и за это – слава Господу, не потеряем надежды на спасение. Будем же бороться со страстями, а если когда они победят, то будем каяться и исповедоваться во грехах своих. Вот на Страшном Суде уже не будет покаяния, не будет там ни Варсонофия, ни Гавриила, а только одна правда Божия. Постараемся преобразиться духовно… Из бесед прп. Варсонофия Оптинского

«Возле кельи о. Анатолия <Потапова> толпился народ, – пишет князь Н.Д.Жевахов, посетивший Оптину Пустынь почти накануне революции в связи со своим назначением на должность товарища обер-прокурора Святейшего Синода. – Там были преимущественно крестьяне, прибывшие из окрестных сел и соседних губерний. Они привели с собой своих больных и искалеченных детей и жаловались, что потратили без пользы много денег на лечение… Одна надежда на батюшку Анатолия, что вымолит у Господа здравие неповинным». С болью в сердце смотрел я на этих действительно неповинных, несчастных детей, с запущенными болезнями, горбатых, искалеченных, слепых… Все они были жертвами недосмотра родительского, все они росли без присмотра со стороны старших, являлись живым укором темноте, косности и невежеству деревни… В некотором отдалении от них стояла другая группа крестьян, человек восемнадцать, с зажженными свечами в руках. Они ждали «собороваться» и были одеты по-праздничному. Я был несколько удивлен, видя перед собой молодых и здоровых людей, и искал среди них больного. Но больных не было: все оказались здоровыми. Только позднее я узнал, что в Оптину ходили собороваться совершенно здоровые физически, но больные духом люди, придавленные горем, житейскими невзгодами, страдающие запоем… Глядя на эту массу верующего народа, я видел в ней одновременно сочетание грубого невежества и темноты с глубочайшей мудростью. Эти темные люди знали, где Истинный Врач душ и телес: они тянулись в монастырь, как в духовную лечебницу, и никогда их вера не посрамляла их, всегда они возвращались возрожденными, обновленными, закаленными молитвою и беседами со старцами. Вдруг толпа заволновалась; все бросились к дверям кельи. У порога показался о. Анатолий. Маленький, сгорбленный старичок, с удивительно юным лицом, чистыми, ясными детскими глазами, о. Анатолий чрезвычайно располагал к себе. Я давно уже знал батюшку и любил его. Он был воплощением любви, отличался удивительным смирением и кротостью, и беседы с ним буквально возрождали человека. Казалось, не было вопроса, который бы о. Анатолий не разрешил; не было положения, из которого этот старичок Божий не вывел бы своею опытною рукою заблудившихся в дебрях жизни, запутавшихся в сетях сатанинских… Это был воистину «старец», великий учитель жизни. При виде о. Анатолия толпа бросилась к нему за благословением, и старец медленно, протискиваясь сквозь толпу народа, направился к крестьянам, ожидавшим соборования, и приступил к таинству елеосвящения… Из книги И.М.Концевича «Оптина Пустынь и ее время»

Начало нашего спасения состоит в искреннем сознании своей греховности и проистекающем отсюда самоукорении и смирении себя пред Богом и людьми. Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс. 50, 19). И при этом надо иметь самоотвержение, т.е. отвергнуться своей воли и разума и повиноваться начальствующим и наставникам, как учат святые отцы. Для всех, ищущих спасения, Господь показал путь – исполнение Его заповедей, во Святом Евангелии нам преданных, а оные суть любовь к Богу и ближнему: любяй Мя заповеди Моя соблюдет, сказал Господь (Ин. 14, 21). Святые отцы, прошедшие путь сей деятельно, оставили нам учение, как идти путем сим, и показали нам различные образы противу каждого устроения нашего, могущие нам способствовать ко спасению. И как гордость вина всех наших грехопадений, зол и смущений, так, напротив, смирение губительно для всех страстей и грехов и дает спокойствие. В чем же состоит успеяние нашего спасения? В том ли, чтоб проходить большие подвиги и думать, что мы уже успели и находимся на пути спасения, и сим утешаться? Нет, успеяние нашего спасения состоит во смирении. Когда мы, делая благо, не полагаем во оном надежды спасения, но считаем себя землею и пеплом. Когда же мы, делая что благое, возомним о себе нечто, тогда отнимается от нас сила к творению благого и попускается побеждаться страстями, дабы смирили мы свое мудрование, почитая себя хуже всякой твари. Ибо Господу Богу приятнее грешник с покаянием, нежели праведник с гордостию. Спасение наше состоит в вере и уповании на милосердие Божие, предание в Его святую волю себя и всех нас… Из писем прп. Макария Оптинского

Сам Господь в Святом Евангелии прямо и ясно говорит: возмите иго Мое на себе и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем: и обрящете покой душам вашим (Мф. 11,29). Эти слова показывают, во-первых, что несение ига Христова прежде всего заключается в кротости и смирении. Во-вторых, наставление и назидание для собственной жизни должно брать более с примера Спасителя, нежели с примера людей, в которых невозможно обретать полного совершенства по немощи человеческой. И потому, под благовидным предлогом, не должно смущаться тем, что некоторые не подают нам назидательного примера так, как мы бы желали. При этом может быть ошибка и в том, что мнения и намерения людей различны, – один думает и рассуждает так, а другой иначе. Сердца же человеческие знает только один Бог. Поэтому и говорится: ин суд Божий, и ин суд человеческий. Не без причины Господь ключи Царствия Небесного вручил апостолу Петру, а ключи ада и смерти удержал у Себя. Святитель Димитрий Ростовский объясняет эту причину так: чтобы и великие святые, по несовершенству человеческому, не посылали во ад таких людей, которые по сокровенному добру, ведомому одному Богу, достойны наследия Царствия Небесного. В-третьих, слова Спасителя показывают, что беспокойство наше и смущение происходит не от других, а от нас самих, по недостатку в нас кротости и смирения. Святой псалмопевец Давид говорит: вси путие Господни милость и истина (Пс. 24, 10). Всякий христианин, если будет оказывать ближнему всякую милость и снисхождение в его недостатках, а от себя одного потребует всякой истины Божией, будет искусным исполнителем велений Божиих. Из поучений прп. Амвросия Оптинского

Собственным искусом я отчасти узнал, что из всех чинов иноческих нет тягостнее, нет бедственнее и горестнее как быть начальником над братиею! Я в скитской убогой обители хотя и не уполномочен, но первый год провел с довольною горестию и хлипанием, и едва ли который день прошел без уныния, но и ныне если бы не духовная любовь ко мне батюшки отца строителя <архимандрита Моисея> удерживала меня в пределах терпения, то паки возвратился бы в пустынную землю, которая оставила в сердце моем неизгладимое впечатление премногих духовных неизглаголанных удовольствий, бывших некогда там. Но видно и я, не еже хощу, но и что не хощу – то соделать соделаю. Воле Божией кто противиться может? Батюшка отец Моисей бремя на себе несет самое тяжкое, я – полегче, а Вы <Cаровский игумен Исаия> чуть не более обоих, ибо когда-то сказали: "Cтолько мне хлопот по должностям и неприятных случаев было, что я от печали едва жив остался". Вот выгода начальства! Пусть честолюбцы послушают. Я не могу довольно надивиться безумию тех, кои всяким образом даже и предосудительным проискивают себе чинов и высоких престолов; в том ли наше утешение, когда во храмах возглашают и всечестнаго отца нашего, или в том, когда колена пред нами преклоняют и лобызают десницу, или в том еще, если сажен за двадцать и более не доходя до нас, благоговейно покланяются? Есть, правда интерес и от начальства, когда кто захочет нажить себе дебелое брюхо, то лучшей оказии найти к тому нельзя, как быть штатным игумном, но с такою постыдною толстотою не только пред Богом в молитве, но и пред людьми явиться крайне стыдно, ибо это украшение не монашеское. Я Вам, батюшка, тяжесть начальника представил только по одному телу и то кратко, а сколько Он <отец Моисей> по душе бедствует, того и изъяснить никак неудобно. Батюшка отец строитель наш имеет у себя братии в монастыре 60 человек, да в скиту поболее 20-ти, а всего слишком 80 человек; при том кроме управления еще он же и общий всем духовник, должность казначея, благочинного и письмоводителя исправляет сам; закупкою разных потреб для обители занимается по большей части сам; имеет монастырь три водяные мельницы расстоянием от обители в верстах осьми и менее, над которыми почти еженедельный надсмотр имеет сам, посетители обоего пола и благодетели, хотя изредка бывают, но по обычаю здешнего края принимаются и угощаются в келлиях настоятельских, чем он также сам занимается; экономией и постройками с большою охотою занимается сам, но скудость обители не попускает распространяться, ибо доходу церковного от мельниц и от доброхотов не более всего бывает в год 10 т. р. Письма просительные и благодарные, хотя не часто, но сам пишет. А потому, видя его такой труд, Вы не будете на него негодовать, что нечасто к Вам пишет, если бы мне досталась такая тягота, то давно бы я тогда ушел где бы меня никто не нашел, да и Он от многих забот и неприятностей имеет у себя довольно поседевшую браду. Из письма прп. Антония Оптинского брату, Саровскому игумену Исайе (Путилову)