Память

[Olqa 13 246]

Иногда Оптина кажется переполненной, но в сравнении с описанием Чеховым... 

Из: Антон Павлович Чехов

ПЕРЕКАТИ-ПОЛЕ

(ПУТЕВОЙ НАБРОСОК)

Я возвращался со всенощной. Часы на святогорской колокольне, в виде предисловия, проиграли свою тихую, мелодичную музыку и вслед за этим пробили двенадцать. Большой монастырский двор, расположенный на берегу Донца у подножия Святой Горы и огороженный, как стеною, высокими гостиными корпусами, теперь, в ночное время, когда его освещали только тусклые фонари, огоньки в окнах да звезды, представлял из себя живую кашу, полную движения, звуков и оригинальнейшего беспорядка. Весь он, от края до края, куда только хватало зрение, был густо запружен всякого рода телегами, кибитками, фургонами, арбами, колымагами, около которых толпились темные и белые лошади, рогатые волы, суетились люди, сновали во все стороны черные, длиннополые послушники; по возам, по головам людей и лошадей двигались тени и полосы света, бросаемые из окон, - и все это в густых сумерках принимало самые причудливые, капризные формы: то поднятые оглобли вытягивались до неба, то на морде лошади показывались огненные глаза, то у послушника вырастали черные крылья... Слышались говор, фырканье и жеванье лошадей, детский писк, скрип. В ворота входили новые толпы и въезжали запоздавшие телеги.

Сосны, которые громоздились на отвесной горе одна над другой и склонялись к крыше гостиного корпуса, глядели во двор, как в глубокую яму, и удивленно прислушивались; в их темной чаще, не умолкая, кричали кукушки и соловьи... Глядя на сумятицу, прислушиваясь к шуму, казалось, что в этой живой каше никто никого не понимает, все чего-то ищут и не находят и что этой массе телег, кибиток и людей едва ли удастся когда-нибудь разъехаться.

К дням Иоанна Богослова и Николая Чудотворца в Святые Горы стеклось более десяти тысяч. Были битком набиты не только гостиные корпуса, но даже пекарня, швальня, столярная, каретная... Те, которые явились к ночи, в ожидании, пока им укажут место для ночлега, как осенние мухи, жались у стен, у колодцев или же в узких коридорчиках гостиницы. Послушники, молодые и старые, находились в непрерывном движении, без отдыха и без надежды на смену. Днем и позднею ночью они одинаково производили впечатление людей, куда-то спешащих и чем-то встревоженных, лица их, несмотря на крайнее изнеможение, одинаково были бодры и приветливы, голос ласков, движения быстры... Каждому приехавшему и пришедшему они должны были найти и указать место для ночлега, дать ему поесть и напиться; кто был глух, бестолков или щедр на вопросы, тому нужно было долго и мучительно объяснять, почему нет пустых номеров, в какие часы бывает служба, где продаются просфоры и т. д. Нужно было бегать, носить, неумолкаемо говорить, но мало того, нужно еще быть любезным, тактичным, стараться, чтобы мариупольские греки, живущие комфортабельнее, чем хохлы, помещались не иначе как с греками, чтобы какая-нибудь бахмутская или лисичанская мещанка, одетая "благородно", не попала в одно помещение с мужиками и не обиделась. То и дело слышались возгласы: "Батюшка, благословите кваску! Благословите сенца!" Или же: "Батюшка, можно мне после исповеди воды напиться?" И послушник должен был выдавать квас, сена или же отвечать: "Обратитесь, матушка, к духовнику. Мы не имеем власти разрешать". Следовал новый вопрос: "А где духовник?" И нужно было объяснять, где келия духовника... При такой хлопотливой деятельности хватало еще времени ходить в церковь на службу, служить на дворянской половине и пространно отвечать на массу праздных и непраздных вопросов, какими любят сыпать интеллигентные богомольцы. Приглядываясь к ним в течение суток, трудно было понять, когда сидят и когда спят эти черные движущиеся фигуры.

Когда я, возвращаясь со всенощной, подошел к корпусу, в котором мне было отведено помещение, на пороге стоял монах-гостинник, а возле него толпилось на ступенях несколько мужчин и женщин в городском платье.

- Господин, - остановил меня гостинник, - будьте добры, позвольте вот этому молодому человеку переночевать в вашем номере! Сделайте милость! Народу много, а мест нет - просто беда!

И он указал на невысокую фигуру в легком пальто и в соломенной шляпе. Я согласился, и мой случайный сожитель отправился за мной. Отпирая у своей двери висячий замочек, я всякий раз, хочешь не хочешь, должен был смотреть на картину, висевшую у самого косяка на уровне моего лица. Эта картина с заглавием "Размышление о смерти" изображала коленопреклоненного монаха, который глядел в гроб и на лежавший в нем скелет; за спиной монаха стоял другой скелет, покрупнее и с косою.

- Кости такие не бывают, - сказал мой сожитель, указывая на то место скелета, где должен быть таз. - Вообще, знаете ли, духовная пища, которую подают народу, не первого сорта, -добавил он и испустил носом протяжный, очень печальный вздох, который должен был показать мне, что я имею дело с человеком, знающим толк в духовной пище..."

[inna d 4 852]

 

[inna d 4 852]

Страхи, «видения», бунты: история одного карантина

Памяти Московского архиепископа Амвросия (Зертис-Каменского; † 1771)

Священник Валерий Духанин

 

Это событие забыто напрасно. Сумерки переживаний и кровавые блики мятежа – это всё про нашу историю. И всякий бунт, не только русский – бессмыслен и беспощаден. Забытые же события способны повторяться.

Москву бросили на произвол судьбы в 1771 году. Ни начальствующие лица, ни простой люд, ни сама императрица не могли и помыслить, что в сердце России случится что-либо подобное.

Война и чума

 Уже как третий год полыхал огнем фронт. Войну спровоцировали западные державы, но напала на Россию Турция. И когда лучшие полководцы, такие как Петр Румянцев, Александр Суворов и Михаил Кутузов, побеждали вдесятеро превосходящего противника, напасть подкралась с самой неожиданной стороны. В турецком войске появилась чума.

Вопреки расхожему мнению, зараза в войске противника поражает не только противника. Не терпя слаженных действий русского воинства, турки в панике отступали, бросая свои пожитки на поле боя. Многие охотно сдавались в плен. Так наши солдаты соприкоснулись с зараженным противником и с инфицированными вещами.

Скрытый текст

 

В то время (шел январь 1770 года) в Яссах расположился на зимние квартиры корпус генерала Штофельна. Там-то в госпитале врачи впервые отметили резкое увеличение больных лихорадкой, у которых через семь-восемь дней появлялись паховые бубоны. Относительно диагноза возникли сомнения. Врачи боялись признаться сами себе в том, что они видели. Штофельн же не хотел и слышать о чуме, слишком уж катастрофичны представлялись последствия возможной эпидемии. Он приказал врачам подать ему письменный рапорт о том, что начавшаяся болезнь есть «горячая лихорадка с пятнами». Доклад составили, и лишь один из врачей отказался его подписать.

Штофельн не хотел и слышать о чуме. Он приказал врачам написать в рапорте, что эта болезнь – «горячая лихорадка с пятнами»

Вовремя не распознанная болезнь перекинулась на всех лежавших в госпитале, которые в короткий срок стали умирать. Затем перешла и на корпус, от чего в Яссах умерло несколько тысяч солдат, а затем перешла и на город, где люди умирали прямо на улицах. Два греческих врача бежали при первых же признаках эпидемии. Русские полковые врачи продолжали жертвенно ухаживать за больными и заражались сами.

Всюду расползались слухи. Главнокомандующий Петр Румянцев направил к Штофельну в Валахию доктора Ореуса для выяснения характера болезни. Прибыв в Батуманы, он обнаружил, что город пуст. За городом ему повстречался русский офицер, который рассказал, что два месяца назад из Ясс в Батуманы попала моровая язва (так называли чуму в те времена). Из населения почти в 3000 человек умерло 800, остальные бежали в горы, где большая часть их умерла. В гарнизоне города из 320 солдат умерло 110, а еще около 50 были больны со всеми признаками бубонной чумы.

В Яссы Ореус прибыл 10 мая 1770 года. Чума уничтожала город. Больных выносили в окрестные леса, где они лежали без всякой помощи, разве что родственники приносили им воды и пищи. Ореус предложил ряд санитарных мер, жесткую изоляцию и запрет многолюдных собраний (в том числе общие собрания на богослужение). Генерал Штофельн на эти меры соглашался с трудом, но вскоре он сам, посещая больных солдат, заразился и умер.

Благодаря мерам, предпринятым Ореусом, чума не перекинулась на основную русскую армию. Однако местное население оказалось заражено. Из Молдавии чума перешла в Польшу. Из Польши – на Украину. В Киеве моровая язва разбушевалась в августе 1770 года, оттуда в сентябре она попала в Севск. И вот уже оттуда поздней осенью добралась до Москвы.

Москва в эпицентре

В конце ноября в Московском генеральном сухопутном госпитале умер один из врачей, как записали в заключении, «от гнилой горячки». После этого один за другим стали болеть и умирать служители госпиталя.

Главный доктор госпиталя Афанасий Шафонский (один из основоположников отечественной эпидемиологии) диагностировал моровую язву – чуму. Совет известных в Москве врачей подтвердил начало эпидемии. Уведомили начальствующего в Москве генерал-фельдмаршала Петра Семеновича Салтыкова (1698–1772). Госпиталь, в котором находилось около 1000 человек и оставался сам Шафонский, оцепили военным караулом и отрезали от всякого сообщения с городом.

Но вышло так, что московский штадт-физик (главный врач Москвы) Риндер подал в конце января 1771 года Салтыкову свои сомнения относительно эпидемии. Риндер утверждал, что это вовсе не чума, а «злая, гнилая и прилипчивая лихорадка», случившаяся из-за тесноты, грязного содержания и плохого воздуха в помещениях. Шафонский пытался возражать и призывал к серьезным предупредительным мерам. Однако мнение Риндера как главного доктора Москвы расслабило бдительность властей. Мероприятия по борьбе с эпидемией проводились небрежно. Шафонского встречали насмешками.

С госпиталя был снят карантин, и все погрузились в благодушную успокоенность

С госпиталя был снят карантин, и все погрузились в благодушную успокоенность. Прошло немного времени, и уже в начале марта полиции стало известно, что в Замоскворечье, у Каменного моста, на Большом суконном дворе люди стали часто умирать, причем иногда их хоронят ночью. Умер в это время и сам Риндер, заразившийся, как он полагал, «злой лихорадкой».

Здоровых фабричных решили никуда не выпускать, а больных вывозили в Николо-Угрешский монастырь, где устроили лазарет. Тем временем умирающих от чумы стали находить в разных местах Москвы. Поразительно, но врачи и лица начальствующие продолжали спорить о диагнозе, боясь признать моровую язву.

По указанию императрицы Екатерины II были приняты более строгие меры: Москву изолировали, а выезжающих помещали на карантин (к сожалению, соблюдалось это далеко не всегда); продовольствие подвозилось к пунктам вне Москвы, продавцам и покупателям запретили дотрагиваться друг до друга, а деньги предписывалось передавать не в руки, а класть в плошку с уксусом. Кроме того, Московскому архиерею было предписано читать по церквам манифест о прилипчивой болезни, то есть разъяснять народу смысл карантинных мероприятий. Таким образом, московский иерарх изначально включался в активную борьбу с эпидемией.

И вот теперь пришло время сказать об архипастыре города Москвы.

 

Владыка Амвросий (Зертис-Каменский; 1708–1771) жил в монастырях с детских лет. Рано потеряв отца, он был взят на воспитание в Киево-Печерскую Лавру родным дядей монахом Владимиром. Пройдя обучение в Киевской духовной академии, достаточно быстро он выдвинулся вперед как выдающийся ученый. Именно он составил службу святителю Димитрию Ростовскому. А еще осуществил новый перевод Псалтири, опираясь на древние тексты. Познакомиться с этим переводом имеет смысл всем, кто хочет прояснить для себя труднопонимаемые стихи псалмов.

Императрица Елизавета прониклась уважением к образованному монаху, он был поставлен архимандритом Новоиерусалимского монастыря. Там довершил строительство Воскресенского собора и прочих зданий, а монахов обучил различным ремеслам. И вот этот образованнейший архипастырь, имевший способности к практической, хозяйственной деятельности, был избран архиепископом Москвы. Совершилось это всего за три года до описываемых событий. Екатерина II просила его благоустроить три московских собора: Успенский, Благовещенский и Архангельский. Еще известно, что он обновил Чудов монастырь, причем щедро тратил на церковное строительство свои личные средства.

Чудов монастырь

Владыка Амвросий дерзнул разогнать торг молебнами на Лобном месте возле Спасских ворот

Полюбили владыку Амвросия далеко не все. И вот почему. Едва он возглавил Московскую епархию, как дерзнул уничтожить давний обычай – разогнать торг молебнами на Лобном месте возле Спасских ворот. С незапамятных времен тянулись туда по утрам служители с сомнительной репутацией. Неся на себе аналои, кресты и прочую «амуницию», бойко отталкивая друг друга, они зазывали православный люд и за умеренную плату служили на подряд молебны, панихиды и прочие службы. Торг сопровождался шумом, руганью, криками. И новоприбывшему архиепископу это показалось не соответствующим церковному благочинию. Запрет его не понравился не только крестцовым попам (так их называли), но и многим, кому проще было пойти, когда захочется, на Лобное место, нежели специально идти в храм и ждать отведенного для молебнов времени.

Так владыка Амвросий прослыл гонителем молебнов. Что же говорить, когда он решился на карантинные ограничения. По мнению многих, дерзнул он на меры неслыханные.

Вот, собственно, правила, предложенные архиепископом Амвросием:

Исповедь больного на дому без малейшего прикосновения к вещам или предметам возле больного. В качестве возможной меры – исповедовать больного через окошко или дверь, стоя поодаль, а причащать Святыми Дарами, избегая прикосновения.

Если в зараженном доме родится младенец, то вынести его из опасной комнаты, крестить при помощи повивальницы, а священнику только произносить формулу Крещения и прочие молитвы по Требнику, пострижение же волос и Миропомазание отложить до прекращения болезни.

Почивших хоронить в тот же день, не завозя в церковь, а после погребения совершать в храме заочное отпевание, воздерживаясь от любых приношений от лица почившего: денег, вещей и прочего.

Священникам увещать прихожан поститься, по двухдневном приготовлении исповедовать их и приобщать Святых Таин.

Кроме того, владыка Амвросий не одобрял во время эпидемии крестные ходы и вообще массовые скопления людей пусть даже ради самого благочестивого повода.

Казус заключался в том, что многие врачи еще сомневались в диагнозе, простой люд вообще недоверчиво относился к мерам начальствующих, а московский архиерей уже предписывал жесткие ограничения.

Тучи сгущаются

Начальствующий в Москве генерал-фельдмаршал Салтыков с ситуацией не справлялся. 25 марта его помощником и заместителем по борьбе с эпидемией назначен был генерал-поручик Петр Дмитриевич Еропкин – личность в дальнейших событиях ключевая. Нередко Еропкин лично посещал больных и утешал их теплым словом. Нередко он трудился без сна круглые сутки, стараясь спасти Москву от вкравшейся заразы.

Он мобилизовал всех московских врачей, как состоявших на службе, так и уволенных. Москву поделили на 14 частей. Во главе каждой находился смотритель, при котором – врачи. Они старались выявить заболевших и скоропостижно скончавшихся. В случае подозрения на чуму сообщали Еропкину, и тот направлял врачебную комиссию для установления диагноза. При подтверждении чумы больного направляли в Угрешскую больницу. Жившие с больным изолировались в особых покоях, а дом оцеплялся полицейским караулом. В конце марта зараженных выявлялось по 10 человек в день.

Москвичи скрывали больных: боялись карантина, сожжения вещей и разорения дома

Предпринятые меры казались весьма действенными. Но, к сожалению, они не помогли. Нередко москвичи скрывали больных, так как боялись карантина, сожжения вещей и разорения дома. Действительно, вещи, которые находились возле больного, сжигались без всякой компенсации. Хоронили почивших весьма поспешно, а отпевали заочно. Росло недовольство людей карантинами и лазаретами, откуда редко кто выходил живым.

В мае устроили чумные больницы в Симоновом и Даниловом монастырях. Как показалось, болезнь стала уменьшаться. Но в июне смертность в Москве возросла, умирало от 40 до 70 человек в сутки. В июле уже вымирали целыми домами. К концу июля умирало в день по 100 человек. Удивительно, но многие врачи считали их по преимуществу погибшими от «обыкновенной гнилой горячки», если они умирали после четырех суток от начала заболевания.

Чтобы положить конец врачебным спорам, Еропкин просил прибывшего из Киева петербургского штадт-физика Лерхе окончательно определиться с диагнозом. Лерхе вместе с Шафонским и другими врачами осмотрели больных и умерших и вновь подтвердили, что в Москве чума. Это «последнее мнение» было дано 26 июля 1771 года. Но прошло уже столько месяцев с начала эпидемии! Медицинский совет констатировал, что чума поразила многие места города вопреки мнению докторов и лекарей, опровергавших наличие в Москве моровой язвы.

 Еропкин предпринял кардинальные меры. Всю Москву поделили на мелкие участки («дистанции») по 10–20 домов. Над каждым участком выбирался осмотрщик. Ежедневно он делал перекличку жителей своего участка. В случае обнаружения больного или мертвого сообщали частному смотрителю.

Увы, и это не помогло. Люди боялись госпитализации больше самой чумы. У Еропкина не было достаточно сил и средств, чтобы оцеплять солдатами районы, изолируя их друг от друга. Да собственно говоря, оцеплять было поздно. Больные ходили по улицам, где и умирали. Москвичи выбрасывали мертвых подальше от своих домов, чтобы никто не узнал, где поселилась болезнь. Вот уже практически на каждой улице было по несколько больных. Потом они появились почти в каждом доме. А потом уже встречались целые выморочные дома, заколоченные досками. В иных переулках таких домов было до десяти.

Медперсонал умирал. В Симоновской больнице умерли все подлекари. К развозу больных и погребению умерших уже привлекали уголовных преступников, обещая им свободу за верно понесенную службу. И надо сказать, уголовники справлялись исправно. Их одевали в специальную одежду, пропитанную воском или просмоленную, лицо наглухо закрывалось маской, на руки надевались просмоленные рукавицы. Длинными крючьями они вытаскивали из домов чумные трупы или зараженные вещи. Народ боялся их как самой чумы. Ходили слухи, что они выволакивали крючьями еще живых, но в бессознательном состоянии, и бросали в братские могилы.

В это время в Москву прибыл доктор Даниил Самойлович (основатель эпидемиологии в России). Когда никто не желал добровольно посещать опасные больницы, Самойлович сам по собственному желанию стал ухаживать за больными чумой. Сначала в больнице, устроенной в Угрешском монастыре, затем в Симоновом и Даниловом монастырях. Он обслуживал до полутора тысяч больных поначалу без помогающих ему лекарей.

Капитуляция

Во второй половине августа в Москве смертность резко возросла – до 500 человек в сутки. По улицам тянулись вереницы гробов. Всюду воцарились страх и уныние. Гробов не хватало, стали хоронить в простых ящиках, наспех сколоченных. Затем трупы везли просто в телегах, в сопровождении уголовников со зловещими крючьями. На площадях днем и ночью горели костры из можжевельника или навоза, распространяя смрадный дым.

Болезнь распространилась по многим окольничьим уездам. Вследствие недостатка воинских команд Еропкин решил набрать полицейский батальон из фабричных. Пикеты и дозоры следили днем и ночью, чтобы никто не выбрасывал на улицу больных и мертвых.

Положение Москвы становилось с каждым днем всё отчаяннее. Руководство города стало потихоньку разъезжаться. Начальственные лица получали сведения о состоянии города через других.

14 сентября 1771 года Салтыков послал императрице донесение следующего содержания:

«Болезнь уже так умножилась и день ото дня усиливается, что никакого способу не остается оную прекратить, кроме чтобы всяк себя старался охранить. Мрет в Москве за сутки до 835 человек, выключая тех, коих тайно хоронят, и всё от страху карантинов, да и по улицам находят мертвых тел по 60 и более. Из Москвы множество народу подлого (т.е. низшего класса) побежало, особливо хлебники, калачники, маркитанты, квасники и все, кои съестными припасами торгуют; и прочие мастеровые; с нуждою можно что купить съестное; работ нет, хлебных магазинов нет, дворянство всё выехало по деревням.

Генерал-поручик Петр Дмитриевич Еропкин старается и трудится неусыпно оное зло прекратить, но все его труды тщетны; у него в доме человек его заразился, о чем он просил меня, чтоб донести Вашему Императорскому Величеству и испросить милостивого увольнения от сей комиссии. У меня в канцелярии также заразились, кроме что кругом меня во всех домах мрут, и я запер свои ворота, сижу один, опасаясь и себе несчастья. Я всячески генерал-поручику Еропкину помогал, да уже и помочь нечем, команда вся раскомандирована, в присутственных местах все дела остановились, и везде приказные, служители заражаются.

Чумной бунт. Художник: Эрнест Лисснер Приемлю смелость просить дозволить мне на сие злое время отлучиться, пока оное по наступающему холодному времени может утихнуть. И комиссия Еропкина ныне лишняя и больше вреда делает, и все те частные смотрители посылают от себя и сами ездя более болезнь развозят. Ныне фабриканты делают свои карантины и берут своих людей на свое смотрение, купцы также соглашаются своих больных содержать, раскольники выводят своих в шалаши, и ничего так всех не страшит, как карантины, для чего мертвых тайно хоронят разными манерами».

Не дождавшись ответа на письмо и разрешения императрицы, Салтыков в полном отчаянии уехал в свое подмосковное имение. Талантливый главнокомандующий, разбивший в 1759 году прусские войска, в результате чего был взят Берлин, мужественный герой на поле битвы оказался слаб перед лицом эпидемии. Всячески сторонившийся интриг и придворных склок, пользовавшийся всеобщим уважением как «победитель Фридриха» и еще отличавшийся удивительным добродушием, этот всецело положительный человек оказался обескуражен, напуган и внутренне разбит.

На следующий день после отъезда Салтыкова – 15 сентября (по юлианскому календарю) 1771 года – в Москве вспыхнул знаменитый чумной бунт.

«Откровение свыше»

Владыка Амвросий деятельно помогал Петру Еропкину. Он устраивал карантины при монастырях и, как мог, объяснял значение мер изоляции. Но по многим приходам открылись самочинные ежедневные крестные ходы, за которыми тянулись вереницы людей. Архиепископ выступал категорически против – теперь на него смотрели как на врага молитвенных стояний.

В это время объявился некий фабричный, который утверждал, что видел во сне Богородицу, Которая сказала, что город будет спасен, если люди исполнят открытую ему, то есть фабричному, волю Божию. «Откровения» фабричного подхватил священник церкви Всех святых, что на Кулишках. Вместе они привлекли множество людей и наполнили Москву будоражащей сознание идеей.

В чем же выражалась «воля Божия»?

С давних пор на Варварских воротах висела Боголюбская икона Божией Матери. Фабричный открыл страшную тайну: Господь прогневался на Москву за то, что целых тридцать лет перед Боголюбской иконой никто не только не отслужил молебна, но даже свечи не поставил, и Господь хотел послать на Москву каменный дождь, но Богородица умолила Своего Сына вместо каменного дождя наказать город трехмесячной моровой язвой.

Можно представить, как действовали эти «откровения» на простых, напуганных эпидемией людей, которые, и правда, ждали помощи свыше. Чувствуя вину за непочитание висевшей высоко иконы, люди готовы были выполнить всё, что им скажут. Фабричный, встав на скамью, кричал что есть мочи: «Порадейте, православные, на всемирную свечу Богоматери!» Икона висела на воротах высоко, к ней приставили лестницу. Все спешили приложиться, сделать вклад, со всех сторон собирались толпы народа, а крестцовые попы не медля наперебой служили молебны. Толчея и давка усиливались, и над всем разносился зычный голос фабричного: «Порадейте, православные!».

Боголюбская икона висела на воротах высоко, к ней приставили лестницу. Толчея и давка усиливались

Владыка Амвросий находился в Чудовом монастыре. Услышав о самочинном сборище, он пытался пригласить к себе организаторов и прекратить толчею. Толпа ответила посланникам архиепископа криками и пригрозила побить камнями.

Владыка вынужден был советоваться с Еропкиным. Поначалу думали снять Боголюбскую икону с ворот, но затем решили убрать только лестницу, чтобы рассеять собиравшийся народ, а к ящикам, в которые клались пожертвования, приложить печать во избежание грабежа. Для этого Еропкин прислал владыке Амвросию унтер-офицера и шесть солдат.

«Богородицу грабят»

Вечером 15 сентября к Варварским воротам подошли два консисторских чиновника в сопровождении унтер-офицера и шести солдат. Они хотели приложить печать к ящикам и надеялись, что народ разошелся. К своему удивлению, они обнаружили, что народ не только не разошелся, но вооружился топорами, рогатинами, дубинами и при этом к народу примкнуло много батальонных солдат.

Преодолев нерешительность, консисторский чиновник подошел к ящикам с пожертвованиями, чтобы запечатать их, но увидел, что кто-то их уже запечатал. Чиновник растерялся. В этот момент из толпы раздался крик: «Бейте их!» Батальонные солдаты первыми бросились на небольшую команду. Защищая чиновников, унтер-офицер со своими помощниками сражались отчаянно, но скоро все были изранены и убиты. Так пролилась первая кровь.

Кто-то закричал: «Икону грабят! Грабят Боголюбскую Богоматерь!» Этот безумный клич подхвачен был сотнями, тысячами. Кто-то ударил в набат на Спасских воротах. По всем московским церквам забили в колокола. Город пришел в движение. Всюду обвиняли архиепископа как корыстолюбца и нарушителя церковных обрядов. Всюду кричали, что он хотел увезти Боголюбскую икону.

В истории регулярно повторяется одна и та же жизненная правда. Люди ищут в своих бедах виновника. Люди полагают, что с устранением виновника они станут жить более счастливо. Вот так «жизненная правда», словно зловещий оборотень, показывает свою подноготную.

Тысячи озлобленных, неуправляемых, с перекошенными лицами – и это за полтора века до Красного Октября – бегали по Москве и искали архиепископа. На своем пути крушили карантины, избивали врачей. Доктора Самойловича, который самоотверженно приехал в Москву и помогал больным, чуть не убили, и он спасся только потому, что представился простым подлекарем.

Наступала ночь. Выл осенний холодный ветер. Но всеобщее исступление лишь оживилось. Дубины, колья, топоры и рогатины носились туда и сюда при слабом свете уличных фонарей. Из домов выскакивали сотни новых участников, тенями мечась по улицам и площадям. Сталкивались друг с другом, подчас колотили первого встречного, толком не понимая, за что и ради чего. Москва стонала от всеобщего безумия. И всюду искали врага.

Кто-то подсказал мятежникам взять приступом Чудов монастырь, где располагались кельи архиерея. С диким криком ворвавшись в обитель, они крушили жилища монахов, разбивали окна, ломали мебель, переломали даже печи. Богатая библиотека владыки Амвросия и многочисленные его ученые разработки по русской церковной истории были уничтожены в два счета. Тут же разорили домовую архиерейскую церковь, без всякого стыда ниспровергнув престол.

В Чудовом монастыре разорили и домовую архиерейскую церковь, без всякого стыда ниспровергнув престол

Думая спасать благочестие, громили храмы и алтари.

Но самого владыки Амвросия не нашли. Нашли его младшего брата, немощного архимандрита Никона. Бесчеловечно избив его (от чего он вскоре скончался), все бросились к винным погребам. Здесь кровавая тризна разгорячила себя на дальнейшие «подвиги».

Завладев еще Даниловым монастырем, подошли к Донскому.

Голгофа архиепископа Амвросия

Гравюра Шарля Жеффруа из книги Les mystères de la Russie: Tableau politique et morale de l'empire Russe. 1845 С началом мятежа вечером 15 сентября владыку Амвросия вывез из Чудова монастыря его племянник Николай Николаевич Бантыш-Каменский. Он повез его к его другу сенатору Государственной коллегии иностранных дел Михаилу Григорьевичу Собакину. Но сенатор был очень болен и крайне напуган звоном в набат. Владыка Амвросий решил не причинять ему беспокойства и собрался было ехать к Еропкину (этот вариант был надежнее), но затем велел везти в Донской монастырь.

Рано утром 16 сентября (по юлианскому календарю) владыка узнал, что случилось в Чудовом монастыре. Стало ясно, что из Москвы надо бежать, и он послал к Еропкину с просьбой о билете (разрешении) на выезд. Еропкин прислал офицера для немедленного сопровождения архиепископа. Офицер договорился ждать владыку в конце сада князя Трубецкого, а оттуда проводить его на Хорошево в Воскресенский монастырь. И еще советовал одеться в простое монашеское одеяние.

Поспешно собрали вещи. Владыка Амвросий уже прощался с братией возле своего экипажа, как послышались оружейные выстрелы, шум и крики возле монастырских ворот. Бежать было поздно. Посмотрев на племянника, владыка отдал ему свои последние вещи – золотые часы и два империала, – сказав: «Может быть, это спасет тебе жизнь». Понимая, что он видит племянника в последний раз, крепко обнял и поцеловал его и отправился в большую монастырскую церковь. Тем временем монастырские ворота с треском разваливались.

В храме совершалась Литургия, владыка Амвросий проследовал в алтарь и пал перед святым престолом на колени. Всякий человек, которого, словно хищный зверь, настигает смерть, испытывает трепет. И в этом трепете есть лишь одна возможная отрада – надежда на Того, в Чьих руках жизнь и смерть, сердечная вера в Того, Кто собственно и есть Жизнь подлинная. По свидетельству очевидцев, владыка Амвросий сердечно молился перед престолом. Он в частности произнес: «Господи! Остави им: ибо не знают, что делают…» Еще он добавил: «Как смертью Ионы укротилось волнение моря, так и моей смертью да укротится волнение народа». Исповедавшись у служащего священника, он благоговейно причастился Святых Таин, а затем поднялся вверх на хоры посредством особой лестницы.

Бешеная толпа, ворвавшись в церковь, не сразу решилась кинуться в алтарь. Мятежники застыли, увидев привычно мерное богослужение. Покой, отрешенность литургического священнодействия от их злобно-суетных замыслов поразили их. Они стояли как вкопанные, словно чего-то выжидая, держа орудия смерти в своих руках. Божие Промышление не позволило им коснуться архипастыря, пока он не причастится Святых Христовых Таин. Но вот когда Литургия была практически завершена, они ринулись в алтарь, ниспровергая на своем пути всё. Опьяневшие, обезумевшие глаза искали архиепископа и не находили. Лестницу наверх они почему-то не заметили. Мятежники готовы были уже уходить, как один мальчик из их среды, посмотрев наверх, увидел полу рясы владыки и закричал: «Сюда! Архиерей на хорах!» С яростным криком кинулись злодеи на архипастыря и, схватив его, повлекли на улицу.

Мальчик закричал: «Сюда! Архиерей на хорах!» С яростным криком кинулась толпа на архипастыря

Но где же Еропкин? Почему не спешит он помочь своему сподвижнику? Почему не выдвигает военные силы? Ответ очень прост: никаких организованных войск в Москве уже не было, а Еропкин сам скрывался от озверевшей толпы. Бунтари искали Еропкина не менее тщательно. Лишь один бригадир Федор Мамонов, узнав накануне про бедствие Чудова монастыря, пытался взять на гауптвахте хотя бы десять солдат, в чем ему отказали. Вооружив своих слуг и подчиненных, Мамонов пытался утихомирить бунтовщиков, но все они были избиты и изранены. 16 сентября 1771 года практически вся Москва находилась в руках мятежников.

Вот почему владыка Амвросий остался один. Он понимал, что всё кончено. Он видел, что толпа жаждет жертвы и что эта жертва – он сам. Оставалось лишь дойти до места казни.

В это время схватили и племянника владыки Николая Бантыш-Каменского. Он прятался в бане. Когда пьяная кучка людей ворвалась внутрь, племянник протянул им золотые часы, два империала и свою золотую табакерку. Дары настолько понравились схватившим его мятежникам, что некоторые из них тут же назвали его добрым и честным человеком и решили сохранить ему жизнь. Племянник стал очевидцем последних минут жизни своего дяди.

Владыку Амвросия вывели за ворота обители и учинили пристрастный допрос: «Зачем ты не ходил в крестных ходах и запрещал молебствия? Зачем учреждал карантины? Зачем отказал хоронить мертвых при церквах?» Горькие попреки сыпались со всех сторон. И владыка Амвросий, оглядев огромную толпу своих палачей, начал говорить. Удивительно: ни трепета, ни страха уже не было в его голосе. Все вдруг замолчали; они не ожидали, что вдруг услышат голос любящего их отца. А он и говорил, объяснял, что по любви к ним, ради их жизни принимались меры, ограничения и запреты, что сама государыня ради их же блага предпринимала все эти меры, что не своевольными подвигами спасаемся мы, а смирением и послушанием. И вот, многие уже смотрели растерянно, как бы не понимая, а ради чего они вообще заварили всю эту кашу.

Сердечная речь старца уже практически убедила их, как вдруг один пьяный лакей с колом в руках закричал диким голосом: «Чего вы все на него глядите? Он же колдун и морочит вам голову!» Он первый и ударил владыку. Архиепископ Амвросий, обливаясь кровью, упал. И тут же, словно стая зверей, ожидавших чьей-то команды, все набросились на своего архипастыря, терзая и истязая его. Через четверть часа, всё еще продолжая молиться Распятому за нас, душа владыки покинула истерзанное тело.

После убиения

Окровавленное тело лежало на месте убийства весь день 16 сентября.

В тот же день Петр Еропкин пытался навести в Москве порядок и с горечью обнаружил, что солдаты разбежались и защищать город от погромщиков некому. Тогда он кинулся собирать добровольцев. К вечеру 16 сентября он набрал около 130 человек из солдат и полицейских. Нашлось также несколько пушек. Пытались спасти Кремль, монастыри, больницы. Схлестнувшись с огромной толпой бунтовщиков, Еропкин велел дать холостой залп из пушки для устрашения. Но мятежники, нисколько не испугавшись, ринулись на солдат Еропкина, бросая каменья. Два камня разбили Еропкину ногу. Кроме того, он получил сильный удар шестом. Для отражения атаки он вынужден был велеть стрелять из пушки картечью. Бунтовщики понесли большие потери и отступили. Весь следующий день 17 сентября Еропкин со своим небольшим отрядом ездил по улицам Москвы и ловил мятежников.

Когда бунт был практически подавлен, в город вернулся Салтыков и прочее руководство города (гражданский губернатор, полицеймейстер и др.), а также введен был полк солдат. Потом со значительными средствами для борьбы с эпидемией приехал фаворит Екатерины граф Григорий Орлов, ряд высших чиновников и доктор Ореус (мы писали о нем в самом начале). Главные бунтовщики и убийцы были строго наказаны. Петр же Еропкин подал в отставку.

Тело владыки Амвросия ожидало погребения еще 17 дней, и всё это время его не касалось тление

Лишь утром 17 сентября тело владыки Амвросия было поднято. Оно ожидало погребения еще 17 дней (в связи с различными следственными и судебными мероприятиями). И всё это время, по свидетельству современников, его не коснулось тление. Словно живой, лежал он со светлым и кротким лицом.

Погребен был владыка Амвросий в том же Донском монастыре (в малом соборе), возле которого принял он кончину страстотерпца. Но вскоре на воротах Донского монастыря кто-то оставил надпись: «Память его с шумом погибе».

Завершая повествование, мы не будем прилагать какой-либо морали или навязывать каких-либо выводов. Само событие достойно того, чтобы его помнили из года в год. Так же, как убиенный владыка Амвросий (Зертис-Каменский) достоин того, чтобы память о нем хранилась, а его архипастырские труды и богословское наследие не были забыты. Выводы же из описанного пусть каждый сделает для себя сам.

Посещая древнюю Донскую обитель, вспомните невинно убиенного архиепископа Амвросия и от самого сердца помолитесь о упокоении его души.

Священник Валерий Духанин

 

29 сентября 2020 г.

 

https://pravoslavie.ru/134241.html

[МАРГАРИТКА 2 110]

3 часа назад, inna d сказал:

Страхи, «видения», бунты: история одного карантина

Памяти Московского архиепископа Амвросия (Зертис-Каменского; † 1771)

Священник Валерий Духанин

 

Это событие забыто напрасно. Сумерки переживаний и кровавые блики мятежа – это всё про нашу историю. И всякий бунт, не только русский – бессмыслен и беспощаден. Забытые же события способны повторяться.

Москву бросили на произвол судьбы в 1771 году. Ни начальствующие лица, ни простой люд, ни сама императрица не могли и помыслить, что в сердце России случится что-либо подобное.

Война и чума

 Уже как третий год полыхал огнем фронт. Войну спровоцировали западные державы, но напала на Россию Турция. И когда лучшие полководцы, такие как Петр Румянцев, Александр Суворов и Михаил Кутузов, побеждали вдесятеро превосходящего противника, напасть подкралась с самой неожиданной стороны. В турецком войске появилась чума.

Вопреки расхожему мнению, зараза в войске противника поражает не только противника. Не терпя слаженных действий русского воинства, турки в панике отступали, бросая свои пожитки на поле боя. Многие охотно сдавались в плен. Так наши солдаты соприкоснулись с зараженным противником и с инфицированными вещами.

  Показать содержимое

 

В то время (шел январь 1770 года) в Яссах расположился на зимние квартиры корпус генерала Штофельна. Там-то в госпитале врачи впервые отметили резкое увеличение больных лихорадкой, у которых через семь-восемь дней появлялись паховые бубоны. Относительно диагноза возникли сомнения. Врачи боялись признаться сами себе в том, что они видели. Штофельн же не хотел и слышать о чуме, слишком уж катастрофичны представлялись последствия возможной эпидемии. Он приказал врачам подать ему письменный рапорт о том, что начавшаяся болезнь есть «горячая лихорадка с пятнами». Доклад составили, и лишь один из врачей отказался его подписать.

Штофельн не хотел и слышать о чуме. Он приказал врачам написать в рапорте, что эта болезнь – «горячая лихорадка с пятнами»

Вовремя не распознанная болезнь перекинулась на всех лежавших в госпитале, которые в короткий срок стали умирать. Затем перешла и на корпус, от чего в Яссах умерло несколько тысяч солдат, а затем перешла и на город, где люди умирали прямо на улицах. Два греческих врача бежали при первых же признаках эпидемии. Русские полковые врачи продолжали жертвенно ухаживать за больными и заражались сами.

Всюду расползались слухи. Главнокомандующий Петр Румянцев направил к Штофельну в Валахию доктора Ореуса для выяснения характера болезни. Прибыв в Батуманы, он обнаружил, что город пуст. За городом ему повстречался русский офицер, который рассказал, что два месяца назад из Ясс в Батуманы попала моровая язва (так называли чуму в те времена). Из населения почти в 3000 человек умерло 800, остальные бежали в горы, где большая часть их умерла. В гарнизоне города из 320 солдат умерло 110, а еще около 50 были больны со всеми признаками бубонной чумы.

В Яссы Ореус прибыл 10 мая 1770 года. Чума уничтожала город. Больных выносили в окрестные леса, где они лежали без всякой помощи, разве что родственники приносили им воды и пищи. Ореус предложил ряд санитарных мер, жесткую изоляцию и запрет многолюдных собраний (в том числе общие собрания на богослужение). Генерал Штофельн на эти меры соглашался с трудом, но вскоре он сам, посещая больных солдат, заразился и умер.

Благодаря мерам, предпринятым Ореусом, чума не перекинулась на основную русскую армию. Однако местное население оказалось заражено. Из Молдавии чума перешла в Польшу. Из Польши – на Украину. В Киеве моровая язва разбушевалась в августе 1770 года, оттуда в сентябре она попала в Севск. И вот уже оттуда поздней осенью добралась до Москвы.

Москва в эпицентре

В конце ноября в Московском генеральном сухопутном госпитале умер один из врачей, как записали в заключении, «от гнилой горячки». После этого один за другим стали болеть и умирать служители госпиталя.

Главный доктор госпиталя Афанасий Шафонский (один из основоположников отечественной эпидемиологии) диагностировал моровую язву – чуму. Совет известных в Москве врачей подтвердил начало эпидемии. Уведомили начальствующего в Москве генерал-фельдмаршала Петра Семеновича Салтыкова (1698–1772). Госпиталь, в котором находилось около 1000 человек и оставался сам Шафонский, оцепили военным караулом и отрезали от всякого сообщения с городом.

Но вышло так, что московский штадт-физик (главный врач Москвы) Риндер подал в конце января 1771 года Салтыкову свои сомнения относительно эпидемии. Риндер утверждал, что это вовсе не чума, а «злая, гнилая и прилипчивая лихорадка», случившаяся из-за тесноты, грязного содержания и плохого воздуха в помещениях. Шафонский пытался возражать и призывал к серьезным предупредительным мерам. Однако мнение Риндера как главного доктора Москвы расслабило бдительность властей. Мероприятия по борьбе с эпидемией проводились небрежно. Шафонского встречали насмешками.

С госпиталя был снят карантин, и все погрузились в благодушную успокоенность

С госпиталя был снят карантин, и все погрузились в благодушную успокоенность. Прошло немного времени, и уже в начале марта полиции стало известно, что в Замоскворечье, у Каменного моста, на Большом суконном дворе люди стали часто умирать, причем иногда их хоронят ночью. Умер в это время и сам Риндер, заразившийся, как он полагал, «злой лихорадкой».

Здоровых фабричных решили никуда не выпускать, а больных вывозили в Николо-Угрешский монастырь, где устроили лазарет. Тем временем умирающих от чумы стали находить в разных местах Москвы. Поразительно, но врачи и лица начальствующие продолжали спорить о диагнозе, боясь признать моровую язву.

По указанию императрицы Екатерины II были приняты более строгие меры: Москву изолировали, а выезжающих помещали на карантин (к сожалению, соблюдалось это далеко не всегда); продовольствие подвозилось к пунктам вне Москвы, продавцам и покупателям запретили дотрагиваться друг до друга, а деньги предписывалось передавать не в руки, а класть в плошку с уксусом. Кроме того, Московскому архиерею было предписано читать по церквам манифест о прилипчивой болезни, то есть разъяснять народу смысл карантинных мероприятий. Таким образом, московский иерарх изначально включался в активную борьбу с эпидемией.

И вот теперь пришло время сказать об архипастыре города Москвы.

 

Владыка Амвросий (Зертис-Каменский; 1708–1771) жил в монастырях с детских лет. Рано потеряв отца, он был взят на воспитание в Киево-Печерскую Лавру родным дядей монахом Владимиром. Пройдя обучение в Киевской духовной академии, достаточно быстро он выдвинулся вперед как выдающийся ученый. Именно он составил службу святителю Димитрию Ростовскому. А еще осуществил новый перевод Псалтири, опираясь на древние тексты. Познакомиться с этим переводом имеет смысл всем, кто хочет прояснить для себя труднопонимаемые стихи псалмов.

Императрица Елизавета прониклась уважением к образованному монаху, он был поставлен архимандритом Новоиерусалимского монастыря. Там довершил строительство Воскресенского собора и прочих зданий, а монахов обучил различным ремеслам. И вот этот образованнейший архипастырь, имевший способности к практической, хозяйственной деятельности, был избран архиепископом Москвы. Совершилось это всего за три года до описываемых событий. Екатерина II просила его благоустроить три московских собора: Успенский, Благовещенский и Архангельский. Еще известно, что он обновил Чудов монастырь, причем щедро тратил на церковное строительство свои личные средства.

Чудов монастырь

Владыка Амвросий дерзнул разогнать торг молебнами на Лобном месте возле Спасских ворот

Полюбили владыку Амвросия далеко не все. И вот почему. Едва он возглавил Московскую епархию, как дерзнул уничтожить давний обычай – разогнать торг молебнами на Лобном месте возле Спасских ворот. С незапамятных времен тянулись туда по утрам служители с сомнительной репутацией. Неся на себе аналои, кресты и прочую «амуницию», бойко отталкивая друг друга, они зазывали православный люд и за умеренную плату служили на подряд молебны, панихиды и прочие службы. Торг сопровождался шумом, руганью, криками. И новоприбывшему архиепископу это показалось не соответствующим церковному благочинию. Запрет его не понравился не только крестцовым попам (так их называли), но и многим, кому проще было пойти, когда захочется, на Лобное место, нежели специально идти в храм и ждать отведенного для молебнов времени.

Так владыка Амвросий прослыл гонителем молебнов. Что же говорить, когда он решился на карантинные ограничения. По мнению многих, дерзнул он на меры неслыханные.

Вот, собственно, правила, предложенные архиепископом Амвросием:

Исповедь больного на дому без малейшего прикосновения к вещам или предметам возле больного. В качестве возможной меры – исповедовать больного через окошко или дверь, стоя поодаль, а причащать Святыми Дарами, избегая прикосновения.

Если в зараженном доме родится младенец, то вынести его из опасной комнаты, крестить при помощи повивальницы, а священнику только произносить формулу Крещения и прочие молитвы по Требнику, пострижение же волос и Миропомазание отложить до прекращения болезни.

Почивших хоронить в тот же день, не завозя в церковь, а после погребения совершать в храме заочное отпевание, воздерживаясь от любых приношений от лица почившего: денег, вещей и прочего.

Священникам увещать прихожан поститься, по двухдневном приготовлении исповедовать их и приобщать Святых Таин.

Кроме того, владыка Амвросий не одобрял во время эпидемии крестные ходы и вообще массовые скопления людей пусть даже ради самого благочестивого повода.

Казус заключался в том, что многие врачи еще сомневались в диагнозе, простой люд вообще недоверчиво относился к мерам начальствующих, а московский архиерей уже предписывал жесткие ограничения.

Тучи сгущаются

Начальствующий в Москве генерал-фельдмаршал Салтыков с ситуацией не справлялся. 25 марта его помощником и заместителем по борьбе с эпидемией назначен был генерал-поручик Петр Дмитриевич Еропкин – личность в дальнейших событиях ключевая. Нередко Еропкин лично посещал больных и утешал их теплым словом. Нередко он трудился без сна круглые сутки, стараясь спасти Москву от вкравшейся заразы.

Он мобилизовал всех московских врачей, как состоявших на службе, так и уволенных. Москву поделили на 14 частей. Во главе каждой находился смотритель, при котором – врачи. Они старались выявить заболевших и скоропостижно скончавшихся. В случае подозрения на чуму сообщали Еропкину, и тот направлял врачебную комиссию для установления диагноза. При подтверждении чумы больного направляли в Угрешскую больницу. Жившие с больным изолировались в особых покоях, а дом оцеплялся полицейским караулом. В конце марта зараженных выявлялось по 10 человек в день.

Москвичи скрывали больных: боялись карантина, сожжения вещей и разорения дома

Предпринятые меры казались весьма действенными. Но, к сожалению, они не помогли. Нередко москвичи скрывали больных, так как боялись карантина, сожжения вещей и разорения дома. Действительно, вещи, которые находились возле больного, сжигались без всякой компенсации. Хоронили почивших весьма поспешно, а отпевали заочно. Росло недовольство людей карантинами и лазаретами, откуда редко кто выходил живым.

В мае устроили чумные больницы в Симоновом и Даниловом монастырях. Как показалось, болезнь стала уменьшаться. Но в июне смертность в Москве возросла, умирало от 40 до 70 человек в сутки. В июле уже вымирали целыми домами. К концу июля умирало в день по 100 человек. Удивительно, но многие врачи считали их по преимуществу погибшими от «обыкновенной гнилой горячки», если они умирали после четырех суток от начала заболевания.

Чтобы положить конец врачебным спорам, Еропкин просил прибывшего из Киева петербургского штадт-физика Лерхе окончательно определиться с диагнозом. Лерхе вместе с Шафонским и другими врачами осмотрели больных и умерших и вновь подтвердили, что в Москве чума. Это «последнее мнение» было дано 26 июля 1771 года. Но прошло уже столько месяцев с начала эпидемии! Медицинский совет констатировал, что чума поразила многие места города вопреки мнению докторов и лекарей, опровергавших наличие в Москве моровой язвы.

 Еропкин предпринял кардинальные меры. Всю Москву поделили на мелкие участки («дистанции») по 10–20 домов. Над каждым участком выбирался осмотрщик. Ежедневно он делал перекличку жителей своего участка. В случае обнаружения больного или мертвого сообщали частному смотрителю.

Увы, и это не помогло. Люди боялись госпитализации больше самой чумы. У Еропкина не было достаточно сил и средств, чтобы оцеплять солдатами районы, изолируя их друг от друга. Да собственно говоря, оцеплять было поздно. Больные ходили по улицам, где и умирали. Москвичи выбрасывали мертвых подальше от своих домов, чтобы никто не узнал, где поселилась болезнь. Вот уже практически на каждой улице было по несколько больных. Потом они появились почти в каждом доме. А потом уже встречались целые выморочные дома, заколоченные досками. В иных переулках таких домов было до десяти.

Медперсонал умирал. В Симоновской больнице умерли все подлекари. К развозу больных и погребению умерших уже привлекали уголовных преступников, обещая им свободу за верно понесенную службу. И надо сказать, уголовники справлялись исправно. Их одевали в специальную одежду, пропитанную воском или просмоленную, лицо наглухо закрывалось маской, на руки надевались просмоленные рукавицы. Длинными крючьями они вытаскивали из домов чумные трупы или зараженные вещи. Народ боялся их как самой чумы. Ходили слухи, что они выволакивали крючьями еще живых, но в бессознательном состоянии, и бросали в братские могилы.

В это время в Москву прибыл доктор Даниил Самойлович (основатель эпидемиологии в России). Когда никто не желал добровольно посещать опасные больницы, Самойлович сам по собственному желанию стал ухаживать за больными чумой. Сначала в больнице, устроенной в Угрешском монастыре, затем в Симоновом и Даниловом монастырях. Он обслуживал до полутора тысяч больных поначалу без помогающих ему лекарей.

Капитуляция

Во второй половине августа в Москве смертность резко возросла – до 500 человек в сутки. По улицам тянулись вереницы гробов. Всюду воцарились страх и уныние. Гробов не хватало, стали хоронить в простых ящиках, наспех сколоченных. Затем трупы везли просто в телегах, в сопровождении уголовников со зловещими крючьями. На площадях днем и ночью горели костры из можжевельника или навоза, распространяя смрадный дым.

Болезнь распространилась по многим окольничьим уездам. Вследствие недостатка воинских команд Еропкин решил набрать полицейский батальон из фабричных. Пикеты и дозоры следили днем и ночью, чтобы никто не выбрасывал на улицу больных и мертвых.

Положение Москвы становилось с каждым днем всё отчаяннее. Руководство города стало потихоньку разъезжаться. Начальственные лица получали сведения о состоянии города через других.

14 сентября 1771 года Салтыков послал императрице донесение следующего содержания:

«Болезнь уже так умножилась и день ото дня усиливается, что никакого способу не остается оную прекратить, кроме чтобы всяк себя старался охранить. Мрет в Москве за сутки до 835 человек, выключая тех, коих тайно хоронят, и всё от страху карантинов, да и по улицам находят мертвых тел по 60 и более. Из Москвы множество народу подлого (т.е. низшего класса) побежало, особливо хлебники, калачники, маркитанты, квасники и все, кои съестными припасами торгуют; и прочие мастеровые; с нуждою можно что купить съестное; работ нет, хлебных магазинов нет, дворянство всё выехало по деревням.

Генерал-поручик Петр Дмитриевич Еропкин старается и трудится неусыпно оное зло прекратить, но все его труды тщетны; у него в доме человек его заразился, о чем он просил меня, чтоб донести Вашему Императорскому Величеству и испросить милостивого увольнения от сей комиссии. У меня в канцелярии также заразились, кроме что кругом меня во всех домах мрут, и я запер свои ворота, сижу один, опасаясь и себе несчастья. Я всячески генерал-поручику Еропкину помогал, да уже и помочь нечем, команда вся раскомандирована, в присутственных местах все дела остановились, и везде приказные, служители заражаются.

Чумной бунт. Художник: Эрнест Лисснер Приемлю смелость просить дозволить мне на сие злое время отлучиться, пока оное по наступающему холодному времени может утихнуть. И комиссия Еропкина ныне лишняя и больше вреда делает, и все те частные смотрители посылают от себя и сами ездя более болезнь развозят. Ныне фабриканты делают свои карантины и берут своих людей на свое смотрение, купцы также соглашаются своих больных содержать, раскольники выводят своих в шалаши, и ничего так всех не страшит, как карантины, для чего мертвых тайно хоронят разными манерами».

Не дождавшись ответа на письмо и разрешения императрицы, Салтыков в полном отчаянии уехал в свое подмосковное имение. Талантливый главнокомандующий, разбивший в 1759 году прусские войска, в результате чего был взят Берлин, мужественный герой на поле битвы оказался слаб перед лицом эпидемии. Всячески сторонившийся интриг и придворных склок, пользовавшийся всеобщим уважением как «победитель Фридриха» и еще отличавшийся удивительным добродушием, этот всецело положительный человек оказался обескуражен, напуган и внутренне разбит.

На следующий день после отъезда Салтыкова – 15 сентября (по юлианскому календарю) 1771 года – в Москве вспыхнул знаменитый чумной бунт.

«Откровение свыше»

Владыка Амвросий деятельно помогал Петру Еропкину. Он устраивал карантины при монастырях и, как мог, объяснял значение мер изоляции. Но по многим приходам открылись самочинные ежедневные крестные ходы, за которыми тянулись вереницы людей. Архиепископ выступал категорически против – теперь на него смотрели как на врага молитвенных стояний.

В это время объявился некий фабричный, который утверждал, что видел во сне Богородицу, Которая сказала, что город будет спасен, если люди исполнят открытую ему, то есть фабричному, волю Божию. «Откровения» фабричного подхватил священник церкви Всех святых, что на Кулишках. Вместе они привлекли множество людей и наполнили Москву будоражащей сознание идеей.

В чем же выражалась «воля Божия»?

С давних пор на Варварских воротах висела Боголюбская икона Божией Матери. Фабричный открыл страшную тайну: Господь прогневался на Москву за то, что целых тридцать лет перед Боголюбской иконой никто не только не отслужил молебна, но даже свечи не поставил, и Господь хотел послать на Москву каменный дождь, но Богородица умолила Своего Сына вместо каменного дождя наказать город трехмесячной моровой язвой.

Можно представить, как действовали эти «откровения» на простых, напуганных эпидемией людей, которые, и правда, ждали помощи свыше. Чувствуя вину за непочитание висевшей высоко иконы, люди готовы были выполнить всё, что им скажут. Фабричный, встав на скамью, кричал что есть мочи: «Порадейте, православные, на всемирную свечу Богоматери!» Икона висела на воротах высоко, к ней приставили лестницу. Все спешили приложиться, сделать вклад, со всех сторон собирались толпы народа, а крестцовые попы не медля наперебой служили молебны. Толчея и давка усиливались, и над всем разносился зычный голос фабричного: «Порадейте, православные!».

Боголюбская икона висела на воротах высоко, к ней приставили лестницу. Толчея и давка усиливались

Владыка Амвросий находился в Чудовом монастыре. Услышав о самочинном сборище, он пытался пригласить к себе организаторов и прекратить толчею. Толпа ответила посланникам архиепископа криками и пригрозила побить камнями.

Владыка вынужден был советоваться с Еропкиным. Поначалу думали снять Боголюбскую икону с ворот, но затем решили убрать только лестницу, чтобы рассеять собиравшийся народ, а к ящикам, в которые клались пожертвования, приложить печать во избежание грабежа. Для этого Еропкин прислал владыке Амвросию унтер-офицера и шесть солдат.

«Богородицу грабят»

Вечером 15 сентября к Варварским воротам подошли два консисторских чиновника в сопровождении унтер-офицера и шести солдат. Они хотели приложить печать к ящикам и надеялись, что народ разошелся. К своему удивлению, они обнаружили, что народ не только не разошелся, но вооружился топорами, рогатинами, дубинами и при этом к народу примкнуло много батальонных солдат.

Преодолев нерешительность, консисторский чиновник подошел к ящикам с пожертвованиями, чтобы запечатать их, но увидел, что кто-то их уже запечатал. Чиновник растерялся. В этот момент из толпы раздался крик: «Бейте их!» Батальонные солдаты первыми бросились на небольшую команду. Защищая чиновников, унтер-офицер со своими помощниками сражались отчаянно, но скоро все были изранены и убиты. Так пролилась первая кровь.

Кто-то закричал: «Икону грабят! Грабят Боголюбскую Богоматерь!» Этот безумный клич подхвачен был сотнями, тысячами. Кто-то ударил в набат на Спасских воротах. По всем московским церквам забили в колокола. Город пришел в движение. Всюду обвиняли архиепископа как корыстолюбца и нарушителя церковных обрядов. Всюду кричали, что он хотел увезти Боголюбскую икону.

В истории регулярно повторяется одна и та же жизненная правда. Люди ищут в своих бедах виновника. Люди полагают, что с устранением виновника они станут жить более счастливо. Вот так «жизненная правда», словно зловещий оборотень, показывает свою подноготную.

Тысячи озлобленных, неуправляемых, с перекошенными лицами – и это за полтора века до Красного Октября – бегали по Москве и искали архиепископа. На своем пути крушили карантины, избивали врачей. Доктора Самойловича, который самоотверженно приехал в Москву и помогал больным, чуть не убили, и он спасся только потому, что представился простым подлекарем.

Наступала ночь. Выл осенний холодный ветер. Но всеобщее исступление лишь оживилось. Дубины, колья, топоры и рогатины носились туда и сюда при слабом свете уличных фонарей. Из домов выскакивали сотни новых участников, тенями мечась по улицам и площадям. Сталкивались друг с другом, подчас колотили первого встречного, толком не понимая, за что и ради чего. Москва стонала от всеобщего безумия. И всюду искали врага.

Кто-то подсказал мятежникам взять приступом Чудов монастырь, где располагались кельи архиерея. С диким криком ворвавшись в обитель, они крушили жилища монахов, разбивали окна, ломали мебель, переломали даже печи. Богатая библиотека владыки Амвросия и многочисленные его ученые разработки по русской церковной истории были уничтожены в два счета. Тут же разорили домовую архиерейскую церковь, без всякого стыда ниспровергнув престол.

В Чудовом монастыре разорили и домовую архиерейскую церковь, без всякого стыда ниспровергнув престол

Думая спасать благочестие, громили храмы и алтари.

Но самого владыки Амвросия не нашли. Нашли его младшего брата, немощного архимандрита Никона. Бесчеловечно избив его (от чего он вскоре скончался), все бросились к винным погребам. Здесь кровавая тризна разгорячила себя на дальнейшие «подвиги».

Завладев еще Даниловым монастырем, подошли к Донскому.

Голгофа архиепископа Амвросия

Гравюра Шарля Жеффруа из книги Les mystères de la Russie: Tableau politique et morale de l'empire Russe. 1845 С началом мятежа вечером 15 сентября владыку Амвросия вывез из Чудова монастыря его племянник Николай Николаевич Бантыш-Каменский. Он повез его к его другу сенатору Государственной коллегии иностранных дел Михаилу Григорьевичу Собакину. Но сенатор был очень болен и крайне напуган звоном в набат. Владыка Амвросий решил не причинять ему беспокойства и собрался было ехать к Еропкину (этот вариант был надежнее), но затем велел везти в Донской монастырь.

Рано утром 16 сентября (по юлианскому календарю) владыка узнал, что случилось в Чудовом монастыре. Стало ясно, что из Москвы надо бежать, и он послал к Еропкину с просьбой о билете (разрешении) на выезд. Еропкин прислал офицера для немедленного сопровождения архиепископа. Офицер договорился ждать владыку в конце сада князя Трубецкого, а оттуда проводить его на Хорошево в Воскресенский монастырь. И еще советовал одеться в простое монашеское одеяние.

Поспешно собрали вещи. Владыка Амвросий уже прощался с братией возле своего экипажа, как послышались оружейные выстрелы, шум и крики возле монастырских ворот. Бежать было поздно. Посмотрев на племянника, владыка отдал ему свои последние вещи – золотые часы и два империала, – сказав: «Может быть, это спасет тебе жизнь». Понимая, что он видит племянника в последний раз, крепко обнял и поцеловал его и отправился в большую монастырскую церковь. Тем временем монастырские ворота с треском разваливались.

В храме совершалась Литургия, владыка Амвросий проследовал в алтарь и пал перед святым престолом на колени. Всякий человек, которого, словно хищный зверь, настигает смерть, испытывает трепет. И в этом трепете есть лишь одна возможная отрада – надежда на Того, в Чьих руках жизнь и смерть, сердечная вера в Того, Кто собственно и есть Жизнь подлинная. По свидетельству очевидцев, владыка Амвросий сердечно молился перед престолом. Он в частности произнес: «Господи! Остави им: ибо не знают, что делают…» Еще он добавил: «Как смертью Ионы укротилось волнение моря, так и моей смертью да укротится волнение народа». Исповедавшись у служащего священника, он благоговейно причастился Святых Таин, а затем поднялся вверх на хоры посредством особой лестницы.

Бешеная толпа, ворвавшись в церковь, не сразу решилась кинуться в алтарь. Мятежники застыли, увидев привычно мерное богослужение. Покой, отрешенность литургического священнодействия от их злобно-суетных замыслов поразили их. Они стояли как вкопанные, словно чего-то выжидая, держа орудия смерти в своих руках. Божие Промышление не позволило им коснуться архипастыря, пока он не причастится Святых Христовых Таин. Но вот когда Литургия была практически завершена, они ринулись в алтарь, ниспровергая на своем пути всё. Опьяневшие, обезумевшие глаза искали архиепископа и не находили. Лестницу наверх они почему-то не заметили. Мятежники готовы были уже уходить, как один мальчик из их среды, посмотрев наверх, увидел полу рясы владыки и закричал: «Сюда! Архиерей на хорах!» С яростным криком кинулись злодеи на архипастыря и, схватив его, повлекли на улицу.

Мальчик закричал: «Сюда! Архиерей на хорах!» С яростным криком кинулась толпа на архипастыря

Но где же Еропкин? Почему не спешит он помочь своему сподвижнику? Почему не выдвигает военные силы? Ответ очень прост: никаких организованных войск в Москве уже не было, а Еропкин сам скрывался от озверевшей толпы. Бунтари искали Еропкина не менее тщательно. Лишь один бригадир Федор Мамонов, узнав накануне про бедствие Чудова монастыря, пытался взять на гауптвахте хотя бы десять солдат, в чем ему отказали. Вооружив своих слуг и подчиненных, Мамонов пытался утихомирить бунтовщиков, но все они были избиты и изранены. 16 сентября 1771 года практически вся Москва находилась в руках мятежников.

Вот почему владыка Амвросий остался один. Он понимал, что всё кончено. Он видел, что толпа жаждет жертвы и что эта жертва – он сам. Оставалось лишь дойти до места казни.

В это время схватили и племянника владыки Николая Бантыш-Каменского. Он прятался в бане. Когда пьяная кучка людей ворвалась внутрь, племянник протянул им золотые часы, два империала и свою золотую табакерку. Дары настолько понравились схватившим его мятежникам, что некоторые из них тут же назвали его добрым и честным человеком и решили сохранить ему жизнь. Племянник стал очевидцем последних минут жизни своего дяди.

Владыку Амвросия вывели за ворота обители и учинили пристрастный допрос: «Зачем ты не ходил в крестных ходах и запрещал молебствия? Зачем учреждал карантины? Зачем отказал хоронить мертвых при церквах?» Горькие попреки сыпались со всех сторон. И владыка Амвросий, оглядев огромную толпу своих палачей, начал говорить. Удивительно: ни трепета, ни страха уже не было в его голосе. Все вдруг замолчали; они не ожидали, что вдруг услышат голос любящего их отца. А он и говорил, объяснял, что по любви к ним, ради их жизни принимались меры, ограничения и запреты, что сама государыня ради их же блага предпринимала все эти меры, что не своевольными подвигами спасаемся мы, а смирением и послушанием. И вот, многие уже смотрели растерянно, как бы не понимая, а ради чего они вообще заварили всю эту кашу.

Сердечная речь старца уже практически убедила их, как вдруг один пьяный лакей с колом в руках закричал диким голосом: «Чего вы все на него глядите? Он же колдун и морочит вам голову!» Он первый и ударил владыку. Архиепископ Амвросий, обливаясь кровью, упал. И тут же, словно стая зверей, ожидавших чьей-то команды, все набросились на своего архипастыря, терзая и истязая его. Через четверть часа, всё еще продолжая молиться Распятому за нас, душа владыки покинула истерзанное тело.

После убиения

Окровавленное тело лежало на месте убийства весь день 16 сентября.

В тот же день Петр Еропкин пытался навести в Москве порядок и с горечью обнаружил, что солдаты разбежались и защищать город от погромщиков некому. Тогда он кинулся собирать добровольцев. К вечеру 16 сентября он набрал около 130 человек из солдат и полицейских. Нашлось также несколько пушек. Пытались спасти Кремль, монастыри, больницы. Схлестнувшись с огромной толпой бунтовщиков, Еропкин велел дать холостой залп из пушки для устрашения. Но мятежники, нисколько не испугавшись, ринулись на солдат Еропкина, бросая каменья. Два камня разбили Еропкину ногу. Кроме того, он получил сильный удар шестом. Для отражения атаки он вынужден был велеть стрелять из пушки картечью. Бунтовщики понесли большие потери и отступили. Весь следующий день 17 сентября Еропкин со своим небольшим отрядом ездил по улицам Москвы и ловил мятежников.

Когда бунт был практически подавлен, в город вернулся Салтыков и прочее руководство города (гражданский губернатор, полицеймейстер и др.), а также введен был полк солдат. Потом со значительными средствами для борьбы с эпидемией приехал фаворит Екатерины граф Григорий Орлов, ряд высших чиновников и доктор Ореус (мы писали о нем в самом начале). Главные бунтовщики и убийцы были строго наказаны. Петр же Еропкин подал в отставку.

Тело владыки Амвросия ожидало погребения еще 17 дней, и всё это время его не касалось тление

Лишь утром 17 сентября тело владыки Амвросия было поднято. Оно ожидало погребения еще 17 дней (в связи с различными следственными и судебными мероприятиями). И всё это время, по свидетельству современников, его не коснулось тление. Словно живой, лежал он со светлым и кротким лицом.

Погребен был владыка Амвросий в том же Донском монастыре (в малом соборе), возле которого принял он кончину страстотерпца. Но вскоре на воротах Донского монастыря кто-то оставил надпись: «Память его с шумом погибе».

Завершая повествование, мы не будем прилагать какой-либо морали или навязывать каких-либо выводов. Само событие достойно того, чтобы его помнили из года в год. Так же, как убиенный владыка Амвросий (Зертис-Каменский) достоин того, чтобы память о нем хранилась, а его архипастырские труды и богословское наследие не были забыты. Выводы же из описанного пусть каждый сделает для себя сам.

Посещая древнюю Донскую обитель, вспомните невинно убиенного архиепископа Амвросия и от самого сердца помолитесь о упокоении его души.

Священник Валерий Духанин

 

29 сентября 2020 г.

 

https://pravoslavie.ru/134241.html

Ничего не изменилось и в наше время. Только бунты сменились обычным неподчинением. И самом вирусе многое умалчивается

[Olqa 13 246]

10 ДЕКАБРЯ ДЕНЬ ПАМЯТИ НОВОМУЧЕНИКОВ РАДОНЕЖСКИХ
СОНМ КОТОРЫХ ВОЗГЛАВЛЯЕТ АРХ.КРОНИД(Любимов)-последний настоятель Троице - Сергиевой Лавры 

Наступил 1917 год. С этого времени начался крестный путь отца Кронида с братией Лавры на Голгофу. Начались гонения на церковь,на ее верных служителей.
Обстановка вокруг Троице-Сергиевой Лавры накалялась с каждым днем.
В начале 1919 г. в сергиевской газете “Трудовая неделя” стали появляться статьи о Лавре, о мощах и возможности их вскры­тия. В дни Великого поста в Трапезном храме Лавры по этому поводу состоялось большое собрание верующих. Наместник Лавры архимандрит Кронид сказал краткую, но проникновенную речь, в которой призвал верующий народ защитить от поругания “священное место, где отпечатались стопы отца нашего Преподобного Сергия” . После этих слов отец Кронид земно поклонился народу, который отвечал ему тем же, и все запели тропарь Преподобному. Вскоре после этого в храмах Лавры, в академическом храме и других посадских приходских церквах стали собирать подписи под прошением Совнаркому не вскрывать мощи Преподобного Сергия.
4 марта 1919 года о. Кронид с братией Лавры обратился к председателю Совнаркома с просьбой запретить вскрытие раки с мощами преп. Сергия, которое готовили богоборцы: « В Посаде, а затем и в столичной печати появилось известие о желании некоторой группы лиц вскрыть и подвергнуть осмотру мощи Преподобного Сергия. Неуместно здесь доказывать святость Преподобного и то искреннее благоговейное чувство любви, которое питаем к нему мы, часть русского народа, наконец, вся Русская Церковь. Не место здесь говорить, чем является Преподобный для нас и других верующих и сколько признания находит также и в среде неверующих как великий исторический деятель, как пример любви и кротости – тех нравственных начал, на которых только и может строиться человеческая жизнь, в ее личном проявлении и в общественно-государственном. Отсюда понятно, как дорог для нас, для общества, для Русской Церкви преподобный Сергий и все, решительно все, связанное с его памятью.»
Подпись Наместника Лавры Архимандрита Кронида. Всего: 77 подписей братии.
Но все же вскрытие мощей преподобного Сергия было произведено 11 апреля 1919 года.
После закрытия Лавры часть монахов осталась жить в Гефсиманском скиту, а другие, в том числе и архимандрит Кронид, поселились в Сергиевом Посаде на частных квартирах. Они образовали церковную общину, продолжали служить и духовно поддерживать падающих духом мирян.
8 декабря 1937 г. было сделано обвинительное заключение по следственному делу № 6801 по обвинению Любимова Константина Петровича и других, в котором, в частности, говорилось: “Произведенным по делу расследованием установлено, что действительно в городе Загорске и окрестностях сгруппировалась значительная монархически настроенная часть монахов бывшей Троице-Сергиевой Лавры, в том числе и вернувшихся из ссылки, к которым примкнула и наиболее реакционная часть загорского духовенства.
Идейными руководителями этой контрреволюционной группировки являлись наместник бывшей Троице-Сергиевой Лавры, в прошлом пользовавшийся особым расположением бывшего царского дома Романовых, ярый монархист архимандрит Кронид, Любимов Константин Петрович, и бывший благочинный Загорского и других районов, дворянин, протоиерей Баянов Дмитрий Федорович.
10 декабря приговор был приведен в исполнение на Бутовском полигоне.

***

На Азбуке "Троицкие цветки с луга духовного".

«Троицкие цветки с луга духовного» представляют собой неумирающий жанр христианской литературы – короткие рассказы о чудесных проявлениях силы Божией. В основе таких рассказов всегда лежат конкретные факты, удостоверенные очевидцами: исцеление от болезней, неожиданная помощь Божия в трудных обстоятельствах, вразумление грешников к их покаянию и наказание «жестоковыйных» и нераскаявшихся. Такие истории вошли в церковное Предание на заре христианства, оживляли святую веру людей в последующие эпохи и доныне продолжают волновать читателей.

Традиция описания чудес, совершающихся в обители Преподобного Сергия, почти не прерывалась на протяжении более чем 670-летней истории. Время от времени запомнившиеся истории включались в повествования о Лавре, ее святом основателе и его духовном стаде. В частности, в середине XIX века наместник Троице-Сергиевой Лавры архимандрит Антоний (Медведев; 1792–1877) опубликовал по благословению святителя Филарета Московского (1782–1867) «Монастырские письма», в которых рассказывается о чудесных явлениях Преподобного Сергия и других святых, о спасении и помощи в тяжких обстоятельствах, об исцелении «в немощех лежащих», об утешении умирающих иноков и т.д. Книга переиздавалась несколько раз и всегда входила в круг любимого чтения насельников обители. Дело архимандрита Антония продолжил последний перед закрытием Лавры наместник архимандрит Кронид.

https://azbyka.ru/otechnik/prochee/troitskie-tsvetki-s-luga-duhovnogo/

[inna d 4 852]

И непрославленные подвижники освещают наш земной путь

Нина Ставицкая

Источник: Синодальный отдел по монастырям и монашеству Русской Православной Церкви

    

В этом верующий человек убеждается постоянно. Он молится Господу Иисусу Христу и Пресвятой Богородице. Молится многим святым, в подвиге просиявшим в разные времена в разных уголках земли. И часто обращается к тем, кто еще не прославлен земной Церковью, однако почитание таких праведников возрастает от года в год и растет число людей, посещающих их могилы. Всё больше сведений появляется о чудесах, совершенных по молитвам того или иного подвижника при его жизни, и множится число свидетельств о помощи некоторых старцев и стариц уже после их кончины. Вспомним о добром пастыре архимандрите Серафиме (Тяпочкине), многие годы подвизавшемся на Белгородчине. Или о блаженной Любушке Сусанинской, которую называли «блаженной Ксенией XX века». Или о схимонахине Сепфоре – «птичке Небесной» (ее так называли!) Старица Сепфора прославлена как местночтимая святая, но на ее могилку в мужском монастыре «Пустынь Спаса Нерукотворного» в Клыково, что недалеко от Оптиной пустыни, люди едут из близких и дальних краев.

Слава Богу, что в те страшные десятилетия прошлого века были у нашего народа неустанные молитвенники. Господь одарил их дарами прозорливости, исцелений, чудотворений, смирения и любви. И в этом ряду занимает свое место схимонахиня Ольга (Ложкина), погребенная на Калитниковском кладбище в Москве, куда тоже тянутся паломники со всей России.

Скрытый текст

 

Крестьянская девочка Маша – насельница Каширской обители монахиня Моисея – скиталица схимонахиня Ольга

Семья Ложкиных, жившая в деревне Иншино Рязанской губернии (ныне это Московская область, Егорьевский район) была многодетной. И что особенно важно – глубоко верующей. Родители воспитывали сыновей и дочерей трудолюбивыми и боголюбивыми. Радовались их добрым задаткам, развивали в них лучшие качества – и в первую очередь такую христианскую добродетель, как благочестие. Свою младшенькую – Машу, Марию, названную в честь святой равноапостольной Марии Магдалины, – они отпустили в монастырь в возрасте 20 лет. На пороге был новый век... Хотя многие ли тогда знали, что он готовит России кровавые испытания? Что пройдет немного времени и маховик репрессий сомнет, раздавит насмерть или покалечит миллионы человеческих жизней? Но пока что в 1895 году, когда Марию Ложкину приняли в обитель святого великомученика Никиты в Кашире на испытание, жизнь шла своим чередом. В монастыре подвизалось 250 монахинь и послушниц. Через восемь лет и Мария, пройдя испытательный срок, стала в нем послушницей. Затем, прожив в родной обители более четверти века, прилежно неся послушания (основным у нее было клиросное), она приняла монашеский постриг с именем Моисея. Думается, сегодня не просто интересно читать о таких моментах монастырской жизни, свидетельствующих, насколько строго и взыскательно подходили тогда к пополнению монашеской семьи. Сегодня их следует осмысливать, помнить о них.

    

Как и о том, что Россия, где часто были слышны сетования на плохие разбитые дороги, в духовном плане имела дорогу прекрасную. По чьему-то образному выражению, та дорога изобиловала «верстовыми столбами», ведущими ко Всевышнему. Сколько же «верстовых столбов» было в Оптиной пустыни, где расцветало и укреплялось благодатное старчество! Благословенная Оптина, этот вертоград старчества, и епархиальный Никитский женский монастырь – как они в прошлую эпоху были связаны? Начнем с того, что настоятельницу монастыря игумению Тихону (Ладыженскую) отдали в обитель в Кашире по благословению старца Амвросия еще в десятилетнем возрасте. Здесь она духовно возрастала, а возглавила монастырь в 1888 году, уже после кончины батюшки. Зная важность духовного руководства, матушка-игумения благословила своих сестер обращаться в письмах к старцам Оптиной пустыни за советом, разрешением недоумений, молитвой. И великой милостью Божией стало для них духовное окормление будущих преподобных. (До наших дней дошла переписка с двумя преподобными старцами – Макарием и Иосифом). Приобретя благодаря богопросвещенным отцам такой духовный капитал, сестры как могли делились им с последующими поколениями насельниц, в число которых входила и Мария Ложкина. Впоследствии – монахиня Моисея, затем схимонахиня Ольга...

    

Достоверно неизвестно о монашеском постриге схимонахини Ольги – документы пока не найдены... Но судя по рассказу внучатой племянницы Ольги Дмитриевны Галактионовой, ее тетя приняла монашеский постриг в стенах монастыря, через какое-то время советской властью закрытого, разоренного. А великую схиму она приняла тайно, в миру. Это, видимо, произошло во временном промежутке с 1942 по 1952 годы. И подходя к рассказу о подвижническом пути матушки Ольги, хочется прежде назвать два имени, хорошо знакомых православному народу по тому периоду, в который гонения на Церковь приобрели более изощренную форму, чем в эпоху физического истребления священнослужителей и мирян.

Совершил постриг в великую схиму скиталицы монахини Моисеи (скиталицы, потому что где только ей не пришлось жить! Откуда только не пришлось уходить, чтобы не навлечь на людей беду) один из последних Оптинских старцев схиархимандрит Амвросий (Иванов), прошедший аресты и лагеря. Еще он у нас на слуху как батюшка Амвросий Балабановский. Объяснение тому простое: с 1942 года по благословению местоблюстителя Патриаршего престола Сергия (Страгородского) отец Амвросий стал приходским священником недалеко от железнодорожной станции Балабаново (Калужская область) – в небольшом селе Спас-Прогнанье, в храме Спас-Преображение, где прослужил до самой кончины в 1978 году. В уважаемом журнале духовно-нравственной культуры «Покров» приводится одна примечательная цифра, которая запечатлевается в памяти: около 800 человек постриг отец Амвросий в свои «послелагерные» годы! Благословил батюшку совершать тайные монашеские постриги Патриарх Алексий (Симанский).

    

Второе имя, которое тоже заслуживает особого внимания, это имя духовника матушки Ольги архимандрита Пимена (Никитенко). Каким он был, тот пастырь, к которому схимница, наделенная дарами духовного рассуждения, прозорливости (прикрывая это «чудачествами»), ездила в Свято-Троицкую Сергиеву лавру, исповедовалась, внимала его советам? По воспоминаниям многих – добрым, смиренным, мудрым, простым, доброжелательным, трудолюбивым. Что и стало основой, фундаментом его монашеской жизни. Именно об этом сказал на отпевании батюшки (2009 год) наместник Лавры владыка Феогност (ныне – архиепископ Каширский, викарий Святейшего Патриарха Московского и всея Руси, Председатель Синодального отдела по монастырям и монашеству): «И сегодня, провожая его в путь всея земли, мы благодарим Бога, что были рядом с ним, многому у него поучаясь. Благодарим Бога за то, что Господь нам явил пример подлинного, истинно монашеского жития...».

    

Диагноз советских врачей посрамлен

Интересно было узнать, что матушка Ольга прожила на земле долгий век и, дожив до глубокой старости, сохранила здоровье и силы. Была всегда энергичной, бодрой, не боялась ни жары, ни холода и за врачебной помощью никогда не обращалась. Однако в больнице ей всё же довелось побывать – и не раз! Начиная с 1955 года, матушку трижды насильственно отправляли на «лечение» в психиатрическую больницу. Если конкретнее – в психиатрическую клиническую больницу № 4 в Москве, на улице Матросская тишина. А в 1961 году она сама туда попросилась с просьбой «полечить ее». Но обо всем по порядку.

С 1952 до начала 1960-х годов схимонахиня Ольга не постоянно, а периодами проживала в селе Руново Каширского района Московской области в маленькой келейке, расположенной в колокольне Преображенского храма. Она бывала в храме за каждым богослужением, а после службы еще долго оставалась в нем, так как к ней подходили прихожане – за советом, утешением, молитвенной помощью. Люди потянулись к вере, стали ходить в храмы, крестить детей, причащаться. Но именно во времена «хрущевской оттепели» началась та волна гонений на Церковь – вторая волна в церковной истории прошлого века, которая, по утверждению историков, стала не менее разрушительной по своим последствиям чем первая, кровавая. И нелегальное проживание схимонахини Ольги в храме увеличивало опасность его закрытия. Так что ей пришлось снова вернуться в Москву, знакомую с того самого момента, когда она приехала сюда в конце 20-х годов и поселилась недалеко от Таганки, в крошечной треугольной комнате полуподвального помещения двухэтажного кирпичного дома. Жизнь ее в те времена была суровой, скудной во всем, полной лишений и тревог.

    

Но тогда вместе с ней в комнатушке ютились еще две монахини, две сестры во Христе (предположительно, насельницы Никитского монастыря), что помогало им, уповая на Спасителя, с христианским мужеством преодолевать все трудности. Теперь же матушка в этой комнатушке была одна, а люди, проживающие в смежных комнатах, поставили перед собой цель во что бы то ни стало выжить ее из квартиры. И всяческими путями старались ее достичь, прилагая много усилий к тому, чтобы сделать жизнь «сумасшедшей» соседки совершенно невыносимой. Они не позволяли ей выходить из дома, зимой запрещали топить печь, готовить еду. Никого к ней не пускали! В общем исходили злобой, и в этом ряду их злонамеренных действий особый «масштаб» обрело помещение схимницы в лечебное спецучреждение. А там поначалу врачи отнеслись к ней как к обычной душевнобольной пациентке. Отказывается пациентка принимать предлагаемую пищу? Ее кормят насильно. Связывают, усмиряют. Но, по словам святого апостола Павла, Бог поругаем не бывает. Матушка Ольга всё кротко терпела ради Господа. И со временем врачи и медсестры стали замечать, что само ее присутствие усмиряет больных. Даже «буйные» пациенты при ней вели себя спокойно. Некоторые постепенно выздоравливали, их выписывали.

Необходимо пояснить, почему спустя время схимница сама попросилась в то немилосердное, скажем, лечебное учреждение на улице Матросская Тишина. Рядом с ее жильем находился храм Успения Божией Матери в Гончарах, куда она часто ходила. И, помимо него, душа ее тянулась м к другому московскому храму – Покровскому, на Лыщиковой горе, где ее хорошо знали еще до войны, часто просили молиться за усопших, читать Псалтирь. Это был ее мир – такой знакомый, сокровенный, благодатный! А в стенах «психушки» – какой, вероятно, страшный, кричащий и стонущий был мир! Мотивом поступка, объясняющим, казалось бы, столь неожиданное решение, явилось то горькое обстоятельство, что в больнице находились на принудительном лечении монахини. Матушка решила помочь сестрам. «Нечего им там делать, надо уходить», – говорила она. И, действительно, по прибытии туда схимницы монашествующих страдалиц в скором времени выписали, не найдя у них психических отклонений.

    

У 87-летней матушки Ольги тоже психоневрологического заболевания не обнаружили, а ее веру в Господа признали «старческим слабоумием». И хотя врачи успели заметить благотворное влияние «старенькой бабушки» на больных, однако выписать необычную пациентку домой согласились лишь при условии опеки. Вопрос с опекой решился – но далеко не сразу. Более десяти долгих месяцев провела престарелая схимница в этом доме скорби, пока не были собраны все необходимые документы, и Акилина Никитична Рыбалко, с которой матушка в 1945 году познакомилась в церкви на Лыщиковой горе (и та впоследствии стала ее келейницей), наконец сумела оформить опекунство.

Возникает вопрос: неужели схимонахиня Ольга не предвидела, что ее добровольный «поход» в больницу повлечет за собой неприятные последствия? Наверняка предвидела. Вероятно, точно не знала, какими они будут, те последствия, но всё же не о них думала в первую очередь, прося ее «полечить», а о том, как бы поскорее избавить своих сестер во Христе от насмешек, надругательств, сопровождавших карательное «лечение». Сама схимница многое по жизни терпела: укоризну, злословие, хулу на себя. Да не просто терпела! Молилась за обидчиков! По поводу своих недобрых соседей говорила: «Они меня обижают, а я за них переживаю». Мужественно восходя на свою Голгофу, старица сокрушала любые невзгоды твердой верой. Как и совершивший когда-то постриг монахини Моисеи в великую схиму с именем Ольга, в честь святой равнопостольной княгини Ольги, схиархимандрит Амвросий Балабановский. Батюшку в известном своей жестокостью лагере в Семипалатинске тюремщики заставляли забираться в бочку с холодной водой и требовали отречения от веры. Но подвижник (Господь тоже дал ему многие лета – почти до 100 лет дожил старец!) остался верен Спасителю.

Когда узнаешь о таких вещах, то думаешь, что это к их жизни и к жизни всего сонма новомучеников и исповедников Церкви Русской применимы слова из книги ветхозаветного пророка Исаии, предсказавшего пришествие Христа Спасителя: «Вот, во благо мне была сильная горесть...» (Ис. 38, 17). Через скорби и страдания они вошли в Царствие Божие. Нам с вами в этот совсем непростой период, когда растерянный мир погрузился в «ковидный мрак» и стало еще более очевидным, что во многих странах истинные жизненные ценности подменены ложными, что могучая опора человечества – вера в Бога – подточена, нам-то эту опору никак нельзя терять. Процесс подготовки к церковному прославлению тех, кто угодил Господу подвижническим житием, кого народ широко почитает и свидетельствует об их прижизненных и посмертных чудесах, не должен в России ослабевать. Сколько еще непрославленных святых, помогающих нам из Вечности!

...А диагноз «старческое слабоумие», поставленный специалистами советской клиники, посрамлен. Прости, Господи, тех врачей! Не ведали, что творили!

Господь любит Россию

Мы не можем не думать о прошлом веке, воспринимаемом многими из нас, как продолжительный период коллективного безумия, когда бесценная человеческая жизнь ни во что не ставилась и даже яростные бескомпромиссные гонители в итоге сами становились жертвами системы. Но можем ли мы хотя бы на минуту предположить, помыслить, что Бог забыл о нашем Отечестве, захлебывавшемся в крови? Что Творец разлюбил Россию? Ведь в непроглядной темени, поглотившей огромную страну, он рассеял столько духовных проводников, призванных светом Христовой истины осветить земной путь других, в том числе и последующих поколений! И разве можно умалить их роль в том, что, пройдя испытания, наш народ обостренно чувствует «обратную связь» с горним миром?

    

Есть непреложная истина: чтобы получить помощь свыше, в душе должна жить вера крепкая, нелицемерная. Думается, именно силой веры можно объяснить тот факт, что в молодой семье из Донецкой Народной Республики, где Дамокловым мечом над мечтой супругов о детях висел диагноз «бесплодие», через восемь лет случилось чудо: родился долгожданный ребенок! Сейчас маленькому Владику, Владиславу пошел четвертый год. Его родители убеждены, что счастье отцовства и материнства согрело, окрылило их семью по молитвам к схимонахине Ольге. Мама малыша подробно описала, как 23 января, в день памяти схимонахини Ольги (Ложкиной), она со своей знакомой отправилась на Калитниковское кладбище к матушке и у креста тихонечко произнесла сокровенную просьбу: «Матушка Ольга, если угодно Богу, пусть у нас будет ребеночек». Эта история – с поставленным врачами после медицинского обследования диагнозом «бесплодие», затем беременностью и рождением ребенка – подкреплена медицинскими справками.

Как и история исцеления 47-летнего москвича, ученого, занимающего высокую должность в одном из научных институтов столицы. В 2011 году у него случился инфаркт. Его супруга обратилась с горячей просьбой к схимонахине Ольге об исцелении супруга. Больному сделали две операции, установили два стента. Успешно прошел и послеоперационный период восстановления, и период реабилитации. С тех пор болезнь не дает о себе знать! Жена этого человека часто приезжает на могилку матушки Ольги и благодарит старицу... Или взять историю тяжело болевшей женщины – продавца церковной утвари в одном из подмосковных монастырей – тоже получившей исцеление, как она верит, по молитвам схимонахини Ольги. Если вкратце: выйти из критического состояния, когда врачи долго не могли поставить диагноз, никакие лекарства не помогали и появилось ощущение, что всё – наступил конец земной жизни, помогла матушка Ольга. Старица приснилась болящей и во сне и «полечила» ее. Потом эта женщина поехала на могилку блаженной, после чего к ее радости ситуация стала стремительно меняться в лучшую сторону. На следующий же день больную определили в больницу, где были верующие врачи. Они поставили верный диагноз. Неожиданно в плотно заполненном пациентами эндокринологическом отделении освободилось место. И после правильно назначенной терапии пошел процесс выздоровления.

Иногда люди сами приезжают в Никитский женский монастырь в Кашире, чтобы засвидетельствовать о помощи схимонахини Ольги. (Если у кого-то из наших современников есть примеры такой помощи, в обители с радостью и с великой благодарностью их запишут. Можно сюда приехать, можно просто написать или позвонить). А помощь матушки, скажем так – многогранна. Прослеживается она и в житейских делах – то ли в оформлении земельного участка или в получении квартиры. В вопросах трудоустройства. Еще – в избавлении от наркотической зависимости, в освобождении из уз заточения невинно осужденного человека. И так далее.

    

К слову, некоторые свидетельствуют о помощи, на первый взгляд (только на первый взгляд!), не столь кардинальной, но благодарность за нее велика. Так, бабушка написала, что ее внучок, которому было год и десять месяцев, еще на пороге церкви заливался слезами, а перед Святым Причащением впадал в истерику, вел себя неадекватно. (Вспомним: разве мы не видели таких малышей в своих храмах?!) Далее читаем: «Я привезла его на могилку матушки Ольги. Внук как-то сразу успокоился, стал ходить вдоль могилки, рассматривать цветочки, свечечки. Я приложила его головку к кресту над могилой, малыш заулыбался. На следующий день мой внук спокойно причастился, приложился в конце службы к Кресту, и даже ручкой помахал на прощание. Мы были поражены этой переменой в его поведении. У меня нет сомнения, что это помощь матушки Ольги!» Как при жизни схимонахини Ольги по ее горячим сердечным молитвам к Господу у обращавшихся к ней людей чудесным образом разрешались, казалось бы, неразрешимые ситуации, отступали болезни, появлялось мирное состояние, так и после кончины блаженной старицы – уже по нашим горячим просьбам о ходатайстве за нас перед Богом – немало чудес исцеления, исправления человеческих душ совершается.

Господь любит Россию, если посылает ей таких утешителей и через них являет нам Свою милость.

* * *

    

Многие у нас знают о схимонахине Ольге и глубоко ее почитают. В то же время некоторые верующие о ней не знают практически ничего – им только предстоит ее открыть. Поэтому в конце мне хочется добавить еще несколько штрихов, способных «закрепить» образ подвижницы в их сердцах.

По воспоминаниям хорошо знавших ее людей, живя в миру, в центре большого города, матушка неукоснительно несла подвиг ночной молитвы. Те, кто часто ночевал в ее доме, никогда не видели ее спящей. Только присядет в свое кресло, а губы безмолвно шевелятся. К приходящим часто обращалась: «Молитесь, доченьки! Мир молитвой держится!»

Бывая часто в Троице-Сергиевой лавре, матушка так же, как и в Москве, неустанно обходила поселок, окрестности. Иногда останавливалась на одном месте и горячо – подолгу! – молилась Богу. А в наши дни на местах многочасовой молитвы подвижницы стоят храмы. Из внушительного списка назову один, пожалуй, наиболее известный. Это храм святого благоверного князя Александра Невского в поселке Ашукино. Находится он на территории Софринской бригады оперативного назначения Внутренних Войск МВД РФ. Построен в память о солдатах и офицерах этой бригады, погибших в вооруженных межнациональных конфликтах, которые происходили в СССР, а после – в Российской Федерации. Храм доступен как для военнослужащих, так и для гражданского населения.

Еще один штрих: душа подвижницы всегда болела о бедных отдаленных храмах, испытывавших нужду в самом необходимом. При жизни схимница благословляла своих «дочек Ложкиных» собирать для них пожертвования, ехать в самые труднодоступные селения и помогать на месте. И те ехали, помогали! Однажды две боголюбивые женщины с большими трудностями добрались до полуразрушенного храма святителя Николая Чудотворца в Псковской области – привезли туда богослужебные сосуды, книги, плащаницу Успения Пресвятой Богородицы, священнические облачения. Служил в дальней церкви на берегу Чудского озера протоиерей Василий Швец, фронтовик и настоящий подвижник. Рассказывая о том случае через много лет, батюшка не мог скрыть благодарных слез...

    

И в заключение – тоже важный для нас момент. Схимонахиня Ольга сама всегда чтила и призывала своих духовных чад особо почитать преподобную Евфросинию Московскую. Она говорила, что без почитания преподобной Россия не встанет с колен, потому что с великого князя Димитрия Донского и его супруги княгини Евдокии (в монашестве Евфросинии) началась Московская Русь.

Снимки представлены Никитским женским монастырем в Кашире

Подготовила Нина Ставицкая

Источник: Синодальный отдел по монастырям и монашеству Русской Православной Церкви

12 марта 2021 г

 

https://pravoslavie.ru/137958.html

[Olqa 13 246]

Тюрьма новомучеников

 

...Камеры Бутырской тюрьмы (город Москва) во времена гонений на Церковь были заполнены осужденными за веру — новомучениками и исповедниками.

В Бутырской тюрьме 434 камеры. Во времена гонений на Церковь они были заполнены осужденными за веру — новомучениками и исповедниками. Почти в каждой камере жил и молился святой угодник Божий. Далеко не всякий монастырь может похвастаться таким количеством святых, живших в его кельях! 

Почти через два тысячелетия после гонений на первых христиан история повторилась. Новые мученики терпели гонения, унижение и истреблялись за то, что они не отрекались от Христа и Его Церкви. Только теперь это происходило не в Риме, а в нашей стране, в то время, которое еще хорошо помнят наши родители. «Если мы канонизируем всех новомучеников российских, то в Русской Православной Церкви будет больше святых, чем во всех остальных поместных церквах вместе взятых», — так писал протоиерей Глеб Каледа (первый настоятель храма в Бутырской тюрьме в постсоветское время). На сегодняшний день в лике святых, принявших муки и смерть за Христа в XX веке, прославлено уже более 1700 мучеников и исповедников. Из некоторых личных дел известно, что более 200 новомучеников прошли через казематы Бутырской тюрьмы. В других же местом предварительного заключения бывает указана неопределенная «московская тюрьма», что тоже может означать Бутырку...

 

Пасха новомучеников

В 1922 году храм при Бутырской тюрьме закрыли — в нем были устроены пересыльные камеры. Потом его разделили перегородками на два этажа и надстроили третий, где разместилась медсанчасть. С тех пор Литургия в храме уже не совершалась. Но есть одно свидетельство об удивительном пасхальном празднестве, случившемся в Бутырке в 1925 году. Вот как его описывает в своих воспоминаниях священник Павел Дмитриевич Чехранов: «Утро началось с поверки. Давали кипяток… В полдень — обед, обыкновенно суп селедочный, в пять часов вечера каша пшеничная и чай. Затем песни, разговоры. Пасха была ранняя. Первый день ее был отмечен. Двери настежь… были открыты и не запирались. Утром приходили из других камер и христосовались. Пришел в нашу камеру епископ Волоколамского монастыря Герман, вызвал меня и протодиакона Новочадова, поставил нас посередине коридора и сказал: будем петь “Да воскреснет Бог!..” Мимо нас проходил с ключами надзиратель, улыбался и покачивал головою, дескать, пойте… пойте… Сам епископ пел тенором, я — вторым, протодиакон — басом. Оглушен был пением: “Да воскреснет Бог…”, “Тако да погибнут грешницы от лица Божия…” Все камеры вышли к дверям, и смотрели, и слушали нас, пока мы не закончили:    “…И тако возопиим: Христос воскресе из мертвых!..” Мы трое были произведены в героев Бутырской тюрьмы — освятили ее пасхальным песнопением. И все это благодаря епископу Герману и надзирателю. Помяни их, Господи, во Царствии Твоем!.. В субботу староста камеры нашей, уголовный преступник Цыган, заявил: “Так как с нами сидит духовенство, епископы и прочие, то я считаю нужным воспретить матерщину и прочую брань, и сквернословие из уважения к ним”, затем он обратился к епископу с вопросом: “Желаете сегодня и завтра совершить службу, то я дам согласие своей камеры”». Удалось ли им тогда послужить, неизвестно...

 

Тюремный храм был заново освящен через 70 лет. Первым его настоятелем стал протоиерей Глеб Каледа, духовно окормлявший, исповедовавший заключенных, в том числе приговоренных к смертной казни. Духовник и тесть отца Глеба свщмч. Владимир Амбарцумов, до того как сам оказался в Бутырской тюрьме, много помогал заключенным, собирал и отправлял им посылки. Отец Глеб со своей матушкой продолжали его дело. Как только появилась такая возможность, отец Глеб приступил к открытому служению тюремного священника. Многие часы проводил в камере смертников. Нескольких из них крестил. Отец Глеб говорил, что нигде не видел такой горячей молитвы, как в камере смертников. Увиденное там еще более убедило его в необходимости отмены смертной казни, так как, по его словам, «мы приговариваем к смерти одного человека, а казним уже совсем другого»...

 

После смерти отца Глеба в 1994 году священники продолжали ходить в тюрьму для бесед и исповеди, но регулярное совершение Литургии снова прекратилось. Священникам, занятым на своих основных приходах, не хватало времени. Чтобы решить эту проблему, в 2005 году Святейший Патриарх Алексий II назначил в Бутырский храм сразу десять священников — теперь помимо службы на своих основных приходах они регулярно, не менее чем два раза в неделю, совершают богослужения в Бутырском храме...

(ЖУРНАЛ «НЕСКУЧНЫЙ САД», май 2010 года. ЕКАТЕРИНА СТЕПАНОВА. Текст частично)

 

 

 

Святая мученица Анна Зерцалова. Расстреляна за то, что написала книгу о своем духовнике протоиерее Валентине Амфитеатрове, ухаживала за его могилой и распространяла его фотографии.

 

Святой мученик Иоанн Зотов. Расстрелян за то, что ухаживал за пожилой монахиней Александрой (тоже мученицей).

 

Одна из икон Бутырского храма - Собор новомучеников и исповедников московских. 1931 год.

Изменено 4 апреля, 2021 пользователем Olqa

[inna d 4 852]

Чехов, немцы и Николай Чудотворец

 

Последнее интервью Аллы Васильевны Ханило – старейшей хранительницы ялтинского дома-музея А.П. Чехова

Максим Васюнов

Алла Васильевна Ханило

От автора

Это одна из тех историй, которую точно буду рассказывать внукам. В июне 2019 года я отдыхал в Крыму и, конечно, поехал в Ялту – в дом-музей Чехова. Именно там я рассчитывал найти ответы на два вопроса, что мучили меня в то время: религиозность писателя, а также драматичная история его дома во время немецкой оккупации. По второй истории я намеревался написать пьесу.

И вот я в музее. Знакомлюсь с директором, слушаю лекцию в новом здании, где собраны фотографии Чехова, первые издания его книг, афиши спектаклей… затем прохожу по саду Антона Павловича, где каждое дерево посажено им; наконец, брожу с экскурсоводом по легендарной Белой даче, которую строил Чехов и в которой души не чаял. В доме и в саду я провел несколько часов – но ответы на вопросы, ради которых я сюда приехал, так и не нашел. Я спросил у сотрудников музея:

– А кто у вас старейший хранитель, с кем можно продолжить разговор?

– О, это только Алла Васильевна Ханило! – ответили мне. И добавили:

– Ее на работу принимала сестра писателя Мария Павловна.

Антон Павлович Чехов с женой Ольгой Книппер – То есть от Ханило до Чехова всего пара рукопожатий?

– Получается, что так.

– Как ее найти?

Скрытый текст

 

Мне дали мобильный телефон Аллы Васильевны, но предупредили, что в последнее время она очень болеет – все-таки ей уже 92 года, – поэтому во встрече может отказать. Но, к моему счастью, «добрый ангел чеховского дома» (так ее называют в Ялте), услышав, что именно меня интересует, довольно бойким голосом ответила: «Приходите!» – и назвала адрес.

По пути я листал страницы мобильного интернета: Ханило дружила с Марией Павловной, она же ее и хоронила; Алла Васильевна обещала вдове Чехова Ольге Книппер никогда не покидать Белую дачу… Ханило сохранила редчайшие экспонаты, Ханило – самый известный житель Ялты…

Через полчаса в стареньком доме на несколько квартир, в комнате, заваленной книгами от пола до потолка, меня встречала худощавая, маленького роста старушка. Из-под ее берета цвета бордо выбивались седые пряди, на шею легкий летний шарфик. Взгляд ее был нежным и приветливым, но в нем уже безнадежно поселилась та глубина, которая дает возможность рассматривать небо, не поднимая глаз. Словом, Ханило выглядела так, как я ее себе и представлял, – то был образ последней интеллигентки Крыма. Мы с ней проговорили два часа, после чего она попросила помочь ей перейти в другую комнату, где продолжила работу над своей новой книгой. Так я ее и запомнил: маленькая головка в бордовом берете склонилась над фотографиями, на одной из них – она сама, молодая, в саду Чехова.

Через полтора месяца Аллы Васильевны не стало.

Это интервью найдено в моих архивах недавно, публикуется впервые.

«Живу в любимой Ялте, мне Чехов повелел»

– Алла Васильевна, сотрудники музея, где вы работали 70 лет, передавали вам привет. Говорят, что если бы первый директор музея Мария Павловна Чехова не приняла вас в свое время на работу, то Белая дача не была бы сегодня такой знаменитой…

– Спасибо им. Но я вам вот что расскажу. Начнем сразу с больного. Недавно отмечали день присоединения Крыма, меня пригласили, на трибуну пришли все чиновники, все говорили про места, которыми Крым гордится. Ну, в первую очередь сказали про Ливадийский дворец, потом про Воронцовский дворец в Алупке, затем перешли на Ботанический сад, добрались до массандровских подвалов. Но чеховский дом даже не вспомнили! Даже полслова не сказали. Мне стало так обидно, что, когда мы пришли домой, я сразу попросила социального работника, что меня сопровождала, дать мне лист бумаги. Она мне дала. И я за десять минут написала стихотворение, которое отправила президенту. Там были такие слова:

Ялта – город Чехова.
Чайка над волной.
Три сестры приехали
В любимый город мой.

Это потому что «Трех сестер» Чехов в Ялте написал. А еще там есть такие строчки: «Живу в любимой Ялте, мне Чехов повелел». Понимаете, Ялта и Чехов – для меня все. Я родилась в Алупке, это 15 километров от Ялты, а с пятимесячного возраста живу в этом доме, где мы с вами сидим.

– Говорят, Чехов с вами с самого рождения.

– А-а-а, это имеют в виду, что на свет я появилась в санатории имени профессора Боброва – преподавателя Чехова. С пеленок жила рядом с домом, в котором встречал ялтинские рассветы писатель, пока строилась Белая дача, – это тут рядом. А потом пошла в школу, в обычную школу – и тут неожиданно наш класс перевели в школу № 1, где когда-то Антон Павлович был членом попечительского совета. Сейчас это Чеховская гимназия.

– Это все совпадения, или вы верите тому, что Антон Павлович вас звал к себе?

– Ну, наверное, что-то такое есть. Ведь о работе на Белой даче я даже не думала. Я и в Ялте-то после школы не хотела оставаться. Я в 1946 году окончила школу, а я отличницей всегда была, и сразу поехала подавать документы на физмат в Симферополь. Я очень хорошим математиком в школе была. Но Симферополь намного холоднее Ялты, а я привыкла к морскому воздуху. В общем, первые дни я там теряла сознание. Ну и потом… послевоенное время, разруха, голод… у меня пальтишко было, которое мне мама купила на 12-летие, мы его перешивали из года в год, но рукава его мне еле-еле локотки закрывали. И все сложилось так, что я быстро сама поняла: мне сейчас не до учебы, на работу надо. И в Симферополь я не вернулась.

Устроиться на дачу Чехова помог Андрей Болконский

Дом-музей А.П. Чехова

– А на Белую дачу как попали? Сами пришли в поисках работы? Или снова дело случая?

– Я думаю, что это снова Чехов. (Смеется.) В этом доме, где мы с вами сидим, жил мужчина, она женился на женщине, которая работала в музее. Вскоре женщина забеременела. Ее Ксения звали. И вот тут-то начали все ко мне присматриваться. Пришла знакомая Ксении однажды к моей маме, спрашивает: «А ваша Алла не могла бы Ксению подменить: ей в декрет пора». Мама спрашивает: «А кем она работать-то будет, у нее же опыта никакого?..» Гостья ответила лишь, что она сама толком ничего не знает, но знает, что сестра Чехова Ксению называет «сестрой». Ну, мама и подумала, что речь идет о медсестре. И отказала.

А Ксения эта отличалась от всех наших жителей. Мы же дружно все жили, вместе оккупацию пережили, все праздники отмечали вместе всегда, а тут появилась она. Ни с кем не здоровается, нос кверху – всем видом давала понять, что она в музее работает. И вот как-то она сама ко мне подошла, спросила: «Вы не сможете меня подменить?» Я говорю: «А что делать нужно? Я же ведь еще нигде не работала». Она отвечает: «Всё!» – «Ну что “всё”?» – «Ну всё!»

Третий раз я уже не стала спрашивать. Говорю: «Я заметила, что вы каждый день к девяти на работу уходите. Возьмите меня с собой, я там все сама и увижу».

– А до этого вы не были на Белой даче?

– Была. На экскурсии. Да и всю войну мы мимо чеховского музея ходили в лес, чтобы собирать шишки, хворост, ведь топить нечем было, а надо воду согреть, вскипятить чайник. И я хорошо помню, как однажды мы с мамой шли мимо музея и увидели такую картину: стоит сотрудница (потом я уже узнала, что это была помощница Марии Павловны Елена Филипповна, гречанка, она еще такую пеструю повязку на голове носила), и она из калитки чеховского сада выпускала на улицу трех или четырех немецких офицеров. Мы еще с мамой так переглянулись – потому что музей в войну не работал… А вся Ялта знала, что Мария Павловна в годы войны из дома не выходила, ее в городе в это время не видели. В своем письме Ольге Леонардовне она очень хорошо тремя словами обозначила, как жила Ялта в оккупацию: голод, холод и страх. Вот так. А ведь Марии Павловне было уже под восемьдесят, представляете!

Мария Павловна тремя словами обозначила, как жила Ялта в оккупацию: голод, холод и страх

– Мы еще об этом с вами поговорим, Алла Васильевна. Мне о немцах на Белой даче рассказывала падчерица Константина Паустовского. Это целая история, весьма драматическая. И кроме вас свет на нее уже никто не прольет. Но это чуть позже. А пока вернемся к тому, как вы стали работать в чеховском доме.

– Когда на следующее утро мы подошли к дому, дверь была открыта и в прихожей стояла вот эта самая гречанка; я вошла, поздоровалась, а она уже знала, что меня приведут на место Ксении – надо было, чтоб кто-то экскурсии водил. Гречанка со мной приветливо поздоровалась и говорит: «Я сейчас вас поведу к Марии Павловне».

У меня руки затряслись, коленочки: сейчас я увижу сестру Чехова, которую никогда не видела! Мы поднялись на третий этаж, Елена Филипповна открыла двери: проходите. Когда я вошла, Мария Павловна что-то писала на столе-секретере, я поздоровалась. Мария Павловна очень приветливо мне улыбнулась и сказала: «Проходите сюда». Я подошла ближе, она меня усадила на стул – такой черный, с дырочками – и спрашивает: «Скажите, а какой предмет в школе вы любили больше всего?». Ну, я очень умная девочка (смеется), ей говорю: математику! Она на меня странно так посмотрела – радость как бы сразу сошла с ее лица – и говорит: «Ну, тогда вы, наверное, нам не подойдете». И вдруг мне стало обидно: она, что, думает, что я литературу не знаю?! И я говорю Марии Павловне: «Да я люблю литературу! Я много читаю, у меня хорошая библиотека! Я же только не любила тот учебник, по которому нас учили». И я называю ей учебник, по которому мы в 9-м классе учились, – это толстенная книжка. Даже авторов учебника назвала ей. И тут выдаю: «Я, например, прочитала Толстого “Войну и мир”, мне очень понравился князь Андрей, а по этому учебнику там главный герой – Пьер Безухов». Когда я так сказала, Мария Павловна откинула голову, у нее морщиночки пошли, она засмеялась и говорит: «А вы еще и рассуждать умеете?!»

Вот это «рассуждать умеете» решило мою судьбу! С октября 1946 года я уже работала в музее.

В чеховский сад упали четыре бомбы

Мария Павловна Чехова

– Мария Павловна по сути всю жизнь посвятила своему брату. Она вам рассказывала, почему она на это пошла? Не жалела ли об этом? Ведь у самой у нее не было своей семьи – только Антон Павлович, его дела, его память.

– Я спрашивала ее об этом, она ответила, что нет, никогда не жалела. Она была замечательным человеком и очень дружила с Антоном Павловичем. Она внешне на него не была похожа, но поступками, характером напоминала очень. Как она сама говорила… – у нее же было пять братьев, в семье пять мальчиков и одна девочка – она говорила: «Я любила Антона Павловича за его мягкий характер и веселый нрав».

– Судя по всему, Мария Павловна к вам относилась с нежностью…

– Да, она очень хорошо ко мне относилась. Она видела, что мне нравится работа. И все это как-то замечали. Даже посетители. Все именно с нежностью относились. Тогда очень много на нежности строилось в общении между людьми. У меня даже сохранился в памяти случай. Веду экскурсию, стоят два человека – один повыше, другой пониже. Сегодня они у меня стоят, веду завтра – они опять стоят, четыре дня вела – всё они стоят. Перед выходными один из них говорит: «Можно я приду к музею и вас провожу домой?» Я говорю: можно. И он пришел. А потом мы даже с ними немножко переписывались. Вот так ко мне относились. Я была очень воспитанной девушкой. Этот парень был артистом, пел в военном ансамбле. Когда он заболел: с голосом было плохо, он прислал мне снова письмо, и там есть одна строчка, я ее перечитываю, когда мне становится плохо или грустно. Красивыми мелкими буквами там написано: «Целую Ваши милые руки». Вот я была такая аристократочка, у меня по папе мама была дворянка, наверное, что-то сказалось на мне.

А вообще к нам много приходило военных. И я помню, что в первый же день чуть не расплакалась прямо на экскурсии. Был трогательный момент. Пришли в музей офицеры, которые освобождали Ялту, пришли с письмом к Марии Павловне и рассказали, как они в окопах читали рассказы Чехова, как Чехов их вдохновлял. Меня это очень сильно растрогало. Это письмо у меня есть, я его помещу в свою новую книгу.

Столько пережили люди, что когда им о нормальной жизни рассказывали – они плакали

И вы знаете, сами посетители ведь тоже плакали на наших экскурсиях. Я неспроста вам сказала, что к нам приходили те, кто вчера еще был в окопах. Они стоят, я рассказываю, а у них текут слезы. Вот так. Я еще все думала: я же вроде ничего такого не говорю, почему они плачут? Столько пережили люди, что когда им о нормальной жизни рассказывали, они уже не выдерживали.

На разбитом сосуде – Раз вы снова заговорили о войне, то я спрошу вас о том, о чем уже упомянул, – о жизни музея в годы войны. Это правда, что Белая дача сохранилась только потому, что в ней жил высокопоставленный немец?

– Вот ту книжку, которую я сейчас готовлю, я как раз хочу начать с того, что чеховский дом с первого дня войны вступил на защиту своего Крыма. И ему доставалось до последнего дня. Потому что Ялту освободили 16 апреля 1944 года, а в ночь с 15 на 16 апреля город сильно бомбили. Очень сильно, всю ночь бомбили! И в чеховский сад попали четыре бомбы. Причем фугасные, по 50 кг. Сад пострадал сильно. И вы знаете, есть фотография, на которой последствия этой бомбежки в чеховском саду видны.

Это я уже работала в музее, и к нам приехал культорганизатор дома отдыха курсантов одной военной академии. Его звали Леонид Казимирович, я ему очень нравилась, и вот он решил меня сфотографировать. И хорошо, что решил. Я села на один из сосудов, что стоял в саду. Посетители, когда шли на Белую дачу, его как раз видели, и все замечали, что он подбит осколками. И вот я сфотографировалась на этом сосуде. А за мной видно еще дерево. Пихта. Она над моей головой поднимается – и если присмотреться, то можно увидеть на ней пломбы – пломбы из цемента, они в тех местах, куда попадали осколки. И таких следов много в саду.

Стекла вылетели на всех этажах: комната Марии Павловны, кабинет Антона Павловича – все было в стеклах

Слава Богу, что дом уцелел, но стекла вылетели на всех этажах: комната Марии Павловны, кабинет Антона Павловича – по рассказам сестры Чехова, все было в стеклах.

А в 1980 году к нам пришел директор – он был член партии, – и он распорядился этот сосуд разбитый убрать. Мол, поставьте сюда целый. Я возмутилась, помню, говорю: «Пусть стоит, пусть люди видят, пусть знают, а то, мол, какие добрые немцы: дом Чехова не разрушили. Пусть все знают, как было на самом деле». Но он разозлился и все-таки убрал сосуд подальше, туда, где раньше теплички у нас стояли. Но хорошо, что меня успели сфотографировать на этом сосуде…

В спальне Чехова хотели поселить немецкого майора

– Алла Васильевна, и все же пролейте свет: жил на Белой даче немец или нет? А то ходят легенды, что его Мария Павловна специально впустила, чтобы дом сохранить…

– Немец жил там, да. И он не сам пришел, а пришли сначала так называемые квартирмейстеры – они искали ему квартиру и завернули в чеховский дом. Мария Павловна рассказывала, что услышала сильный стук в двери и сразу поняла, что это немцы. Спустилась из своей комнаты, увидела, что двери в кабинет Чехова открыты, там стояла уборщица и стоял немец. Он увидел Марию Павловну и говорит (хорошо владел русским): «Вот за этим столом наш майор будет работать». Потом повернулся – за его спиной была спальня Чехова: «А вот на той кровати он будет отдыхать». Мария Павловна сказала: «Нет, это музей, и здесь никто не будет жить».

А еще в начале войны руководство города предложило Марии Павловне уехать в эвакуацию, она сразу же задала вопрос: «А экспонаты будете вывозить?» Ей ответили, что никакой возможности нет, все так и останется. Мария Павловна сказала: «Если все так остается, тогда здесь остаюсь и я. Вот какая будет судьба дома, та же судьба и у меня будет». И Мария Павловна осталась. Единственное она мне говорила, что хотела кое-что спрятать, но ни подвала, ничего не было, некуда было прятать.

В доме-музее А.П. Чехова

Но немцев, конечно, она ждала. У Антона Павловича в большом ящике его письменного стола лежала фотография немецкого драматурга Гауптмана. Мария Павловна взяла эту фотографию и поставила вместе с другими фотографиями в кабинете, там, где Шаляпин, Горький. И этому немцу, что искал квартиру для майора, она показала этот снимок. И говорит: «Вот – Гауптман, а вот – Чехов». И он, когда это услышал, подошел к фотографии и стал повторять: Гауптман – Чехов, Чехов – Гауптман.

Немец подошел к фотографии и стал повторять: Гауптман – Чехов, Чехов – Гауптман

Мария Павловна говорит: «Я вашему майору могу предоставить другое помещение, отдельное. У него будет отдельный выход, ему не надо будет ходить через парадную дверь, он будет из своей комнаты выходить сразу во двор. Это гостиная». А кабинет она тут же при немце закрыла на ключ и положила себе в карман.

– Та же падчерица Паустовского, Галина Алексеевна Арбузова, вспоминала, что была удивлена, когда узнала от Марии Павловны, будто немцы ничего не тронули в доме. Это действительно так? Неужели тот же майор не захотел себе забрать хоть какой-то сувенир на память?

– Вы знаете, Мария Павловна сделала все, чтобы немцы ничего не трогали. И самое главное для нее было – сохранить кабинет Антона Павловича. И он сохранился. А немец был и правда порядочный: ни одна фотография при нем, ничего не пропало. Да и вообще за время оккупации немцы с одной пихты под Новый год спилили макушечку – елочку поставить. А больше не тронули.

– А с этим майором Мария Павловна общалась? О чем они разговаривали?

– Нет, Мария Павловна с ним не разговаривала, она языка не знала. И если нужно было, то с немцами вела беседу помощница Чеховой Елена Филипповна – она тоже совершила поступок в годы войны. Немцы пытались на Чехову как-то надавить, проверяли документы на дом. И вот однажды вызвали ее в немецкую комендатуру, попросили, чтобы купчую на дом предоставили. Но в комендатуру пошла Елена Филипповна. Немцы взяли документы, прочитали, говорят ей: «Вы свободны, можете идти». Но она сразу сказала: «Не уйду, пока не вернете». И так и не ушла, пока не вернули.

– А тот майор, насколько я понимаю, прожил немного, считанные дни. Потом ушел, и говорят, что написал на дверях послание другим немцам: мол, не трогайте этот дом. Так это? Или миф очередной?

– Да, он перед тем, как уйти, написал на дверях что-то. Он вообще хорошо относился к сотрудникам музея, они же его не выгнали. Но тогда здесь была вот эта Ксения, которую я пришла подменять потом. Но она не смогла прочитать это послание. Предположительно написал он, что дом занят майором таким-то. Но через некоторое время пришли немцы и попросили убрать надпись.

– То есть это означало, что майор погиб?

– Говорят, что да. Он ушел в сторону Севастополя. И там погиб. Позднее, как мне рассказал один поисковик, который зарабатывал на том, что искал немецкие медальоны, что будто бы останки этого майора он тоже нашел.

– Мария Павловна после войны прожила еще 12 лет. Вы помните ее уход?

– Мария Павловна здесь умерла, в Ялте. Она слабенькая была, конечно. Во время войны переболела тифом и воспалением легких. Столько всего пережила. И это, конечно, на ней сказалось. Но и возраст взял свое. Она до 93 лет дожила. А умерла от инфаркта. Это так доктор, который ее лечил, определил. А мы не знали тогда, что такое инфаркт миокарда. И мы, и медсестры, которые ей были выделены, видели, что у Марии Павловны какой-то особый прилив сил появился в последнее время. Вот она лежит в комнате, звонит телефон, она вскакивает к телефону, а таких резких движений делать было нельзя… Но кто ж знал… Да и кого рекомендации врачей останавливают когда. Мне было 84 года, когда я лазила на свою крышу ее чинить.

Похоронили Марию Павловну рядом с матерью Евгенией Яковлевной на городском кладбище.

«Я спрятала крестик Чехова от его родственников»

Церковь Святого Великомученика Федора Тирона в конце XIX века (Ялта). Источник: krym-yalta.ru

– Алла Васильевна, есть вопрос, о который спотыкаются многие читатели Чехова. Это его религиозность. Одни говорят, он был холоден к Церкви, другие – что постоянно метался. Что вы на это скажете?

– Чехов был очень религиозным, верующим по-настоящему человеком. Что далеко ходить: он в Ялте храм помогал восстанавливать, который рядом с музеем.

– ?..

– Это храм великомученика Феодора Тирона. Он был сначала деревянным и уже не вмещал всех прихожан. Решили строить каменный. Но там были какие-то проблемы с землей, Чехов помогал их решать. Помогал строить. Много раз ездил к архиерею, пока храм возводили. Кстати, рассказ «Архиерей» Чехов написал в то время в Ялте. В общем, в истории этой церкви записано, что Чехов «непосредственно принимал участие в постройке». А потом он же с Ольгой Леонардовной в храме Феодора Тирона венчался. И панихиду по нем служили тут же.

Храм великомученика Феодора Тирона в наши дни

А еще – я всегда любила этой цитатой кончать свою экскурсию – когда построили ялтинский собор Александра Невского, Чехов написал Книппер: «В Ялте новая церковь, звонят в большие колокола, приятно слушать, ибо похоже на Россию». Вот для Чехова это было важно.

«В Ялте новая церковь, звонят в большие колокола, приятно слушать, ибо похоже на Россию» – для Чехова это было важно

В 1990-х годах в Баденвайлере решили сделать конференцию на тему «Философия и религия в жизни и творчестве Чехова». Я себе взяла религию. И я знала: все будут брать информацию из рассказов, из писем Антона Павловича, они будут друг друга повторять. Я решила: мне надо взять тему, которую я открою так, как не откроют они. И поскольку я к тому времени была главным хранителем музея, то подумала, что мне надо что-то показать, а не просто рассказать. Я сделала доклад на тему: «Иконы и кресты Чехова и его близких». Потому что каждая икона и каждый крест имели свою историю.

Отец Чехова был очень религиозным – он каждую икону покупал по каким-то большим важным поводам. Вот, например, образ Николая Чудотворца – это был покровитель чеховского дома. Когда родители Чехова жили в Таганроге, была Крымская война, город с моря обстреливали англичане, и отец Чехова, Павел Егорович, снял эту икону, поставил на стол и очень сильно молился. А в это же время Евгения Яковлевна ждала старшего брата Антона Павловича – Александра. И супруги выехали в какую-то слободу, где Евгения Яковлевна и родила. А когда они вернулись в Таганрог, вокруг дома были разбиты, а чеховский стоял целый.

Когда вернулись в Таганрог, вокруг дома были разбиты, а чеховский стоял целый: Николай Чудотворец защитил

Так что потом эта икона висела в ялтинском доме и все время его сохраняла. Возможно, она и сохранила дом во время оккупации.

– А где теперь эта икона? На Белой даче я ее не видел.

– А вы знаете, это один из наших директоров виноват. Когда мы собирались ехать на ту конференцию в Германию, он перед этим решил туда повезти выставку – письменный стол чеховский взял, еще что-то… взял большие фотографии мои, я их показывала во время экскурсий. И вместе с этими фотографиями в портфеле вывез и эту икону. И после его поездки икона к нам не вернулась. Похоже, что он ее продал хорошо, потому что его сын оттуда приехал на машине. Вот такой директор был, член партии.

А еще после смерти Марии Павловны удалось сохранить один крестик.

Уже при смерти Мария Павловна позвонила племяннице, та приехала и сразу кое-что забрала из того, что не надо было забирать, – она взяла золотой крест, который носил отец Чехова. Но я спрятала крестик Антона Павловича, который Павел Егорович заказал, когда Чехов собрался на Сахалин. Там даже на обратной стороне крестика написано: 1890 год. Я спрятала от родственников, чтобы и его не забрали, и теперь он хранится в музее.

– Алла Васильевна, все это интересно. Но для многих тот факт, что Чехов помогал строить храмы и что у него были иконы и крестик, – это не аргумент. Сторонники версии, что Чехов был человеком сомневающимся, ищущим, приводят десятки его цитат на эту тему. Со ссылками на чеховские архивы, письма, дневники.

– По теме религиозности Чехова я написала десятки докладов, выступала с ними в том числе на конференциях в Германии. Всем всё доказала. Чехов в вере не сомневался. А про те же архивы… Их Мария Павловна сдавала в Институт мировой литературы, чтоб с ними можно было работать. Я ездила туда на свои гроши в свой отпуск. Я одна из первых все чеховские архивы, все его переписки перечитала. Работала с подлинниками. И знаю их прекрасно. Многое из того, что сейчас цитируют, я впервые и опубликовала.

Вам скажу одну цитату, которую Антон Павлович подчеркнул. У него была книжечка Толстого «В чем моя вера», и вот в ней Антон Павлович подчеркнул одну интересную фразу. Запомните ее. Там было так написано: «Люди, получив счастье, требуют еще чего-то». Ну правильно же? Человек же ненасытный. Вот это у Толстого Чехов и подчеркнул. Чехов таким не был. Чехов как раз очень помогал всем: строил школы за свой счет, очень много делал. Любил людей. Вы, наверное, знаете Зою Космодемьянскую, у нее была любимая чеховская цитата: «В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли». Хорошая фраза. Я же себе в любимые взяла другую, я вычитала ее в записных книжках Антона Павловича: «Какое наслаждение – уважать людей».

Но я переделала ее немножко по-своему. И я думаю, Антон Павлович не только бы не обиделся на меня, а даже бы похвалил. Я себе сделала так: «Какое наслаждение – любить людей».

С Аллой Васильевной Ханило
беседовал Максим Васюнов
Июнь 2019 года

5 мая 2021 г

 

https://pravoslavie.ru/138923.html

 

Помнится у нас был разговор о религиозности Чехова А.П.

Думаю, что в этом вопросе можно поставить точку.

[inna d 4 852]

https://pravoslavie.ru/140961.html            часть 1

 

https://pravoslavie.ru/141036.html           часть 2

 

https://pravoslavie.ru/141523.html         часть 3

 

«Оставайся такой, какая ты есть»

Памяти сестер-монахинь Андроники и Виталии (Пискуревых)

 

Сестры-монахини по краям: монахиня Андроника – слева, монахиня Виталия – справа

Часть 1. «Мы видели старцев»
Часть 2. От Промысла Божьего не убежишь

 

В воскресенье 5 сентября – 40 дней со дня преставления ко Господу монахини Андроники (Пискуревой; 28.07.2021). Практически в преполовение сороковин 13 августа ушла вслед за сестрой и монахиня Виталия.

Их семья, окормлявшаяся в Глинской пустыни у великих преподобных старцев, еще со времен гонений за веру была известна подвигом странноприимства. Жил у них одно время скрывавшийся за неимением паспорта схиархимандрит Виталий (Сидоренко). Принимали они у себя и паломников, которым власти тогда запрещали останавливаться при монастыре. Глава семейства Иван Кириллович был за это даже арестован, ссылку отбывал вместе с ныне прославленным в лике святых митрополитом Зиновием (Мажугой).

Монахиня Виталия была тиха, немногословна, говорила все очень серьезно. А когда в разговор вступала монахиня Андроника, он сразу переходил в веселое русло. В ее манере говорить было что-то на грани юродства. Бывало, слушающие просто покатывались со смеху.

Мы продолжаем публикацию воспоминаний монахини Андроники и ее сестры монахини Виталии.

Где обрящуся?

Скрытый текст

 

Монахиня Виталия (Пискурева):

– Все в жизни происходит по Промыслу Божию. Митрополит Питирим (Нечаев) и архимандрит Иннокентий (Просвирнин) тесно общались с глинскими старцами. К этой духовной традиции еще по молодости через своего восприемника от Евангелия, коим неожиданно[1] стал отец Иннокентий, приобщился и владыка Алексий (Фролов) – он тоже от глинских старцев настрой получил. Когда почил наш духовный отец, схиархимандрит Андроник (Лукаш – ныне прославлен в лике святых. – О.О.), мы с сестрой окормлялись у схиархимандрита Виталия (Сидоренко), а когда и он преставился, долго не могли найти себе духовника. Тогда сестра нашла в Псалтири, оставленной нам отцом Виталием, записочку, а там имя: Иннокентий. Так мы попали к отцу Иннокентию. У него остались наши с сестрой адреса, на которые, найдя их на столе у почившего, тогда еще отец Алексий и отправил телеграммы, известив нас о смерти батюшки.

Архиепископ Алексий (Фролов) с митрополитом Питиримом (Нечаевым)

На следующий год после смерти отца Иннокентия отца Алексия рукоположили во епископы (это было Преображение 1995-го), а 11 декабря того же года он постриг меня и сестру. После нашего пострига ему явились отец Виталий и отец Иннокентий. Владыка рассказывал: «Я взял и встал между ними».

Архимандрит Иннокентий (Просвирнин) Еще говорил, как незадолго до смерти отца Иннокентия они шли с ним по Новоспасскому монастырю – просто прогуливались, молились, как вдруг отец Иннокентий спросил:

– А где ты меня похоронишь?

Отец Алексий остановился, где шли, – у Преображенского собора, – и показал рукой:

– Вот здесь.

Тот так на него выразительно глянул – как это, мол, решает же Патриарх … И вскоре отец Иннокентий преставился. И могилу действительно стали копать на тот самом месте. Святейший был на Валааме. «Выгонят меня – так выгонят, а похороню отца Иннокентия здесь», – сказал тогда отец Алексий. Но когда вернулся Патриарх, все обошлось.

Вдруг отец Иннокентий спросил: «А где ты меня похоронишь?»

История повторилась и при погребении отца Гурия (Мищенко), глинского постриженника, последние годы жившего, как и отец Иннокентий, в Новоспасском монастыре. Тогда даже кто-то от властей приходил. Владыка им ничего не стал объяснять, развел руками: «Хотите – выкапывайте». Те помялись и ушли.

Потом уже сестра, монахиня Андроника, как-то стоит между двух могил, смотрит то на одну, то на другую: «Кто ж так хоронит?» – что это, мол, одна могила так далеко от другой? Тогда уж владыка Алексий на нее так выразительно посмотрел. Так потом и оказался похоронен между отцом Иннокентием и глинским схимником.

Как владыка мог это предвидеть?!

Владыка Алексий явно был прозорливым. Часто он нас отправлял поклониться той или иной святыне, причем заранее давал понять, что и как будет. Помню такой случай. Приезжаю в Новоспасский, а тогда в Москву привезли чтимую икону святителя Николая Чудотворца. В то время еще только часовенка была отстроена у храма Христа Спасителя.

Монахиня Виталия (Пискурева) – Виталия, ты хочешь пойти приложиться к иконе? – спрашивает у меня владыка.

– Хочу. А куда надо ехать?

– В храм Христа Спасителя привезут.

– А я попаду туда? – засомневалась (тогда еще не было такой четкой организации поклонения святыням).

– Попадешь, – уверяет.

Благословил, и я поехала было, да спохватилась: город-то я еще совсем плохо знаю. Позвонила знакомой. Попросила поехать вместе. Та согласилась. Приезжаем.

А на святыни тогда такой ажиотаж был!.. Ранее разве что только мощи великомученика целителя Пантелеимона побывали в столице. И вот стоим мы и понимаем, что там чуть ли не по пропускам вход. А народу-то, народу! Нечего и мечтать, что попадешь… Оцеплено все вокруг. Мы стояли, ждали-ждали. Никого не пускают, уже дело к вечеру идет. Смеркается.

А народу-то, народу! Нечего и мечтать, что попадешь к иконе…

– Наверное, нам не попасть, – вздыхаю.

– Пойдем уж по домам, – соглашается знакомая.

«А как же, – думаю, – мне владыка обещал?..» И только отошли, глядь – идет наместник Глинской пустыни владыка Пантелеимон (Бащук), а он меня знает! А с ним еще два-три человека. Значит, всех пропустят. Так что я не растерялась:

– Владыка! – подлетаю. – Благословите!

И у него глаза, как блюдечки: надо же, мол, такая встреча! И он с Глинской пустыни приехал, и я в Москве оказалась…

– Владыка, вы нас проведете?

– Проведу, – он даже и опомниться не успел.

И так мы действительно, как и сказал владыка Алексий, попали в часовенку, приложились. Было уже часов девять вечера.

Ну, вот как такая встреча случилась? Да еще и как заранее владыка мог это предвидеть?!

Накануне смерти Святейшего Алексия II

А то как-то я была у владыки Алексия, а он мне и говорит:

– Поедешь в Кремль на службу? На Введение?

– Поеду.

– Ну, на тебе билет, – протягивает (это на вход в Успенский собор Кремля).

Прихожу. Народу почему-то тогда было не очень много. Святейший Алексий II служил. 4 декабря 2008 года…

Святейший Патриарх Алексий II причащает Обычно к Святейшему не пропускают, я стою в сторонке. «Если не пропустят к Святейшему, буду причащаться у владыки…». Все ринулись вперед, как вышел Патриарх. А я у загородочки теснюсь. И тут вдруг именно туда подходит семинарист, который регулировал потоки, и энергично всех отодвигает.

– Вы меня не пропустите? Я чадо владыки Алексия… – тихо проговорила (голос у монахини Виталии действительно был какой-то незаметный, ненавязчивый. – О.О.).

А он вдруг:

– Пожалуйста-пожалуйста, матушка.

Я оказалась в очереди ко причастию четвертой. Удивительно, ведь там даже с детьми стояли, еще и диакон, а меня почему-то пропустили вперед.

Владыка был в алтаре, а Святейший причащал. Мое состояние не передать. Подхожу к Чаше, говорю:

– Виталия.

На следующий день – неожиданное известие, как гром: Святейший умер!

А его Святейшество наклонился ко мне:

– Как?

– Ви… та… лия, – повторяю, а у самой голос дрожит, чуть ли не расплакаться готова.

– Ви-та-лия! – уже громко и величественно-протяжно называет Святейший, причащая.

Какое-то незабываемое состояние было после этого Причастия. А на следующий день – неожиданное известие, как гром: Святейший умер!

Общее предчувствие

Монахиня Андроника (Пискурева):

– И я запомнила свое последнее причастие у Святейшего Алексия II. Мы тогда в Москву не так часто выбирались. И вот, помню, причастилась на Рождественский сочельник, потом на Рождество, а в третий день еще в Кремле на службе была. Стою, сердце прямо разрывается: «Как же причаститься хочется!» А рядом какая-то из матушек услышала мои мысли:

– А вон иди, исповедуйся, – говорит.

Подхожу, там священник стоял, простой такой батюшка. А мне так легко ему было исповедоваться – всю душу раскрыла до самых глубин. Но в конце говорю:

– Это же уже третий раз подряд получается.

А он благословляет:

– Причащайся! Другой такой возможности у тебя больше не будет.

Монахиня Андроника (Пискурева)

Вот откуда он знал?

Святейший Алексий вышел с Чашей, и я пошла… Там был еще какой-то монах с Афона. Смотрю – с гипсом. А у меня тоже тогда была рука сломана. И вот я ему говорю (его отец Серафим, помню, звали):

– Иди вперед, а я за тобой.

А он как-то так заскромничал: мол, куда я полезу, у меня вообще рука поломана.

– Какая?

– Левая.

– А у меня правая, – улыбаюсь и подталкиваю его: давай-давай.

Вот так мы потихонечку подходили, а что произошло дальше – понять не могу: и дети почему-то в стороночку отошли, и тетки, которые обычно крепко держат оборону. Может, у нас с этим монахом такой вид удвоенно-жалкий был, но все вдруг расступились, и мы подошли…

Монахиня Андроника (Пискурева) у могилы владыки Алексия (Фролова) Чувствую, владыка Алексий на меня так смотрит, словно режет. А я не поднимаю глаз. Опустила голову, стою и молюсь. Пододвигаюсь маленькими шажочками. Святейший причастил монаха, меня и еще кого-то за мною и передал Чашу владыке. После того причастия, тоже помню, было какое-то непередаваемое чувство.

И вот я вышла из храма. Обычно я ждала владыку Алексия, чтобы он подкинул меня до Новоспасского монастыря, а тут выхожу, осмотрелась: «Слава Богу, никого нет!» Добралась до обители сама, в таком необыкновенном состоянии.

На следующий день иду поздравлять владыку с Рождеством Христовым, мы в течение всех Святок ходили славили. Взяла один мандарин, больше у меня подарков не было. «И тот, – думаю, чуть не вздыхая, – отдаст кому-то…». И вот владыка меня увидел.

– А-а-а-а-а-а! Это ты! – хвать за руку и прямо потащил наверх за собой по лестнице.

Я аж запыхалась, а он:

– Ты что делаешь?! Ты что делаешь?!! – И прям разнос мне устроил.

Я заплакала:

Владыка вдруг резко стал очень серьезным, как-то внезапно обнял меня и поцеловал в голову

– Владыка, я понимаю, что нарушила… Но это, наверное, мое последнее в жизни причастие у Святейшего, – а дело-то было хоть и в тот же год, но почти за год до того, как Патриарх преставился, потому что это был январь, а скончался он в декабре.

Но владыка вдруг резко стал очень серьезным, как-то внезапно обнял меня и поцеловал в голову.

Так и случилось – это было мое последнее причастие у Святейшего.

Как старцы воспитывают

Схиархимандрит Григорий (Давыдов) Владыка Алексий был строг, особенно когда речь о причастии шла. В свое время и его самого так схиархимандрит Григорий (Давыдов), его первый духовный отец, воспитывал, когда сам он еще малой в духовном смысле был. Вот он его не пускал! Да и от себя гнал порою. «Я, – вспоминал владыка, – по три часа стоял под дверью, а то и вовсе не примет. Выгонит меня, а сам плачет. Ухожу уже, обернусь – а он стоит, благословляет, а у самого слезы текут…».

Так что владыке иногда скажешь:

– Вы знаете, как вы больно делаете?

А он уставится на тебя:

– Я не знаю? Это я не знаю?!

– Ну если б знали, не делали бы так больно…

А у него глаза смеются. Они-то как раз и знают, что делают. Именно потому что на собственной шкуре все это испытали. Но он чутко регулировал уровень боли. Поначалу легонько пошкрябает... Сидим, помню, беседуем с владыкой, а к нему военные должны прийти. Он на меня:

– Пусть пока тут посидит.

Уважит таким образом – и тебя аж распирает. А он выждет момент и внезапно:

– А тебе уже хватит тут сидеть, теперь уходи.

Встаешь при всех и выходишь, а они тебе еще и молча в спину смотрят.

Или подхожу как-то к владыке причащаться на первой седмице Великого поста, в среду (он мне ранее благословлял), и думаю: «Вот сейчас подкреплюсь, а потом уже на Торжество Православия приобщусь». Скоро уже причастие, подхожу к Распятию: «Господи, если он меня не причастит, дай мне сил и терпения, чтобы я не обиделась, выдержала это испытание». И вот уже к чаше подхожу, я последняя. А владыка:

– Когда будешь причащаться – сейчас или на Торжество Православия?

– Как благословите, – мямлю.

– На Торжество Православия.

Я разворачиваюсь, весь храм смотрит. Иду – пытаюсь себя сдерживать: улыбка на лице. Я даже к столику с теплотой подходить не стала – надо было хоть запивку, просфорку взять. А я держусь-держусь, улыбаюсь, а потом пришла в келью и не знаю, сколько рыдала.

Насквозь душу отожмет от всей этой влаги, высушит – и ты потом совершенно другая.

Обличение на Крестопоклонной

Но мы вообще-то с детства привычные ко всему были. Так что нам владыка порою говорил: «Вы все сами знаете, видели старцев, понимаете, с кого пример надо брать, а не расслабляться, оглядываясь по сторонам». Поехали мы как-то с сестрой к глинскому старцу Илариону. Сначала нас владыка не пускал, но я пояснила:

– Отец Иларион нас зовет.

Тогда благословил:

– Поезжайте.

Преподобный Андроник (Лукаш) Отец Иларион непростой был – самое первое духовное чадо отца Андроника (Лукаша). Помню, мы приехали, был строгий пост на Крестопоклонной неделе. Отцу Илариону в это время разве что крест из муки и воды испекут да стакан воды дадут. Он сам был – одни косточки и белый подрясничек. Сидел всегда в отдельной комнатке – Боже сохрани, чтобы, как владыка Алексий, с тетками за столом сидеть. Отец Иларион был очень строг.

В Глинской пустыни он хором управлял. Сам под два метра ростом. Мы его «маленьким Иванчиком» звали (у него мирское имя Иван было). Голос у него был бесподобный – такого больше нигде не доводилось слышать. Как запоет: «Да исправится молитва моя…» – сам на колени падает, в небольшом-то храме Глинской пустыни при его-то росте: голова, считай, в алтаре, а ноги ближе к выходу из церкви.

Он у себя в келье все двадцать кафизм по вечерам прочитывал. А то и целый день у него служба без остановки шла. Вся Псалтирь обязательно прочитывалась ежедневно. Он и исповедовал, не переставая. И не по одному, а по два человека. Так и скажет:

Отец Иларион был – одни косточки и белый подрясничек

– Не стесняйся при ней, рассказывай свои грехи.

А потом еще и пристыдит:

– А ведь вы скоромное ели.

А мы, помню, ехали к нему и батон в дороге щипали.

– Так батон же…

А он пояснил, что он помазанный. На Крестопоклонную елей не положен, а батон при выпечке маслом сверху смазан. Вот какая у отцов строгость была! Это нам все кажется: чего, мол, мелочиться? «Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом» (Лк. 16: 10).

Как в раю:
и звери спостничают, и владыки ничего, окромя братской трапезы, не вкушают

Схиархимандрит Виталий (Сидоренко) Схиархимандрит Виталий (Сидоренко) в Страстную пятницу вообще никогда не разговаривал. А о еде и речи быть не могло. В Новоспасском монастыре устав по сравнению с Глинской пустынью, как и с ее «филиалом» (так отцы называли поселение глинцев в Тбилиси), все-таки посвободней.

А то пишут о батюшке Виталии, что у него там кот колбасу не ел. Да кто ему там колбасу предлагал-то, коту тому, когда у батюшки никогда и ничего даже и не пахло мясом? Про него же известно, что он и в детстве не ел даже постный суп, если мать его ложкой, что была в мясном, помешает. У отца Виталия мы разве что только на Рождество ели рыбку, яичко. Это такое особое сверхподкрепление считалось. А так только: огурец, помидор – вот и вся трапеза. Да у него и коты были постниками. Но не по убеждениям, а по факту.

У владыки Алексия было очень много общего с отцом Виталием. Даже внешне: смотришь, как пробежит, бывало, или как руку даст – прямо один в один. Он и с тетками за стол садился так же, как и батюшка. Но где еще такое увидишь, чтобы архиерей с тетками за одним столом трапезничал? Мы удивлялись: как это владыка с нами садится? И ведь ел без всяких изысков. Помню, борщ ему подали, кислый, никуда не годный. Он ложку взял, но далее все-таки есть не смог – видимо, у него с желудком проблемы были.

Где еще такое увидишь, чтобы архиерей с тетками за одним столом трапезничал?

– Благословите, владыка, я ваш борщ съем, – позарилась я.

Он макарон поел и пошел. А то ему как-то сделали пельмени, а он спросил:

– А братья ели пельмени?

Те молчат. Он их так и оставил.

«Никогда меня владыка не встречал так, как в этот раз…»

Так и в покоях у владыки Алексия холодильник всегда пустой был. Я как-то с поезда приехала, семь утра, на монастырской гостинице замок, остановиться негде. Сижу в саду среди кустарника, жду. Владыка только к четырем вечера вернулся в обитель. Выхожу ему навстречу, а он:

– А откуда ты? Когда приехала?

– Утром.

– Пойдем, не тащи эту сумку, – оставил ее у охранников.

Пошли к нему наверх, открываю холодильник, а там один кефир и две маленькие булочки, суховатые такие. Больше в холодильнике ничего.

– Ешь, – командует.

Мне как-то совестно стало.

– Так вы же тоже голодный…

– Я тебе сказал: ешь.

Смотрю уже – и кефир наливает. Булочку положил. Я поела. Владыка взял ключи от гостиницы и сам повел меня туда, сумку принес, поставил. «Никогда, – думаю, – меня владыка не встречал так, как в этот раз…». Я заснула и проспала часов до восьми. Видимо, у меня еще с давлением тогда не все в порядке было. Не очень хорошо себя чувствовала.

Он потом еще даже пришел, проведал:

– Как она?

Слышу:

– Спит, – ему отвечают.

Так что владыка, конечно, и заботу проявлял.

Сидим как-то в трапезной, праздник какой-то:

– Андроника, тебе красненькую рыбку? На белый хлебушек?

– Да я борщ только ем.

– Ешь, кроме меня тебе никто не даст.

Так и есть. Вся жизнь так и прошла. Владыка все видел и понимал.

Помощь приходила всегда

И такое бывало. Приду, помню:

– Владыка, денег нет. Племянник на покупку машины занимал, а теперь требуют возвратить долг. Не знаем, где занять.

– У меня нет денег, – говорит владыка.

– Да я не денег прошу, я прошу помолиться.

– А ты лучше умеешь, иди к Матери Божией и к Николаю Угоднику.

Я подхожу к Всецарице, помолилась. Только отошла – идет женщина из Англии, Мария:

– Вы не подскажите, Андронику как найти?

– Так это ж я.

– Вот вам деньги.

А по тем временам большая сумма была. Владыка потом смеялся:

– Так ты умеешь выплакать!

А на самом-то деле он помолится – и сразу кто-то появляется.

Или, помню, билет до Глухова на Украину не на что купить.

– Отец Иаков, займи денег.

– Иди к владыке.

Я поднялась к владыке.

– Уезжаю, – говорю, – благословите.

Смотрит внимательно:

– А ты мне все сказала?

– Ну… Да, вроде все… Попрощаться зашла…

– Я у тебя спрашиваю: ты мне все сказала?

– Э-э-э…

– Я тебя в последний раз спрашиваю: ты мне все сказала, зачем тебя сюда прислали?

– Да вот денег занять хотела у отца Иакова, а он не дал.

Смотрю, владыка пишет: «Дать Андронике 500 рублей».

– Так что ж вы пятьсот пишете? Мне же двести надо.

– А это чтоб ты сюда еще приехала, – и поцеловал в голову, отдавая бумажку.

Господь всегда все управлял. Пенсия у меня мизерная, а все равно в какой-то сложный момент помощь всегда приходила. Сколько нам владыка ботинок, кофт своих попередарил, сколько подрясников, сколько икон. Чуть какая проблема – как-то все решалось.

«Не обязательно от глинских постриг принимать – есть отец Алексий»

Архимандрит Кирилл (Павлов) в Переделкино Помню, был вопрос, продавать ли в Мурманске квартиру. Владыка (он тогда еще архимандритом был) благословляет:

– К отцу Кириллу.

– А как я к нему попаду?

– Завтра приезжай в 11 часов, я тебя отвезу.

– Хорошо.

Приезжаю, а у владыки обстоятельства изменились:

– Ты знаешь, я не могу поехать, сама езжай.

– А куда?

– В Переделкино.

– А где там искать?

– Сама найдешь. Спросишь там у кого-нибудь, где батюшка принимает. Возьмешь у него благословение.

«Где это Переделкино? – думаю как-то в нерешительности. – Куда ехать?» – мы-то в Москве не местные.

– С Богом, иди, – благословляет.

Приехала я на Киевский вокзал, доехала до Переделкино. Вижу, монашка идет, я за ней. Она куда-то свернула, а я смотрю – там хлопец лед рубит.

– Я к отцу Кириллу, – говорю.

Тот усмехнулся:

– Да тут по трое суток ждут отца Кирилла. Он вон там у крестилки принимает, – показал мне.

Я зашла – народу тьма-тьмущая. Стою, пот с меня градом льет – в верхней-то одежде в помещении. Приехала я в 12:00, а уже час, два, три, пять… Батюшка поднимается и говорит:

– Я пойду покушаю и после еще буду принимать.

И его забирают. В 6 его нет, в 7 нет, батюшка в 8 возвращается. Люди стоят. Моя очередь уже должна подойти. Передо мной девушка стоит. А у меня уже сил никаких нет:

– Я с Украины, – безнадежно лепечу.

– Мы тоже издалека, с Севера, – оборачивается. – У меня черепно-мозговая травма, надо благословение на операцию попросить. Но я вас потом подожду, – обещает, всматриваясь в мой неважнецкий вид, – у меня машина, я вас подвезу.

Архимандрит Кирилл (Павлов) в Новоспасском монастыре. Панихида по отцу Иннокентию (Просвирнину)

Она прошла, а тут же следом батюшка какой-то приехал, его без очереди пропустили. Потом вижу – уже и эту девушку, и этого батюшку отец Кирилл поисповедовал, а народ напирает, меня оттесняют:

– Я от отца Виталия! – тут уж вырвалось у меня.

Отец Кирилл вдруг встрепенулся, услышав меня. В сторонку всех отодвинул. Мы с ним все текущие вопросы порешали. И последний вопрос задаю – о монашестве. А отец Кирилл отвечает:

– Не обязательно от глинских (постриг принимать. – Ред.), есть отец Алексий, – то есть он его за наследника глинской традиции признавал.

Отец Кирилл вдруг встрепенулся, услышав меня. В сторонку всех отодвинул

Мне там же потом в Переделкино схиархимандрит Илий (Ноздрин) о владыке Алексии сказал:

– Он государственный человек. Что ты просишь его за тебя молиться? Сама тяни.

А тогда у меня все потом пошло, как по маслу: и те люди, что обещали подвезти, довезли прям до подъезда (я тогда в Выхино у знакомых останавливалась), и на следующий день прихожу к отцу Алексию, а он смеется, как будто ему все уже известно.

– Ну, что?

– Спасибо за то, что отвезли, – съехидничала.

Он улыбается:

– Лети самолетом.

– Да нет уж, я поездом поеду.

Мы приехали в Мурманск и за 5 минут хату продали. Сам хлопец нашел нас, деньги пришел нам отдать. Мы только подписали, что надо, сели в поезд и поехали обратно.

Все это время я иконе Божией Матери «Скоропослушница» молились – так отец Андроник благословлял.

Одна черненькая среди всех золотых

Святейший Алексий II и архиепископ Алексий (Фролов). Крестный ход на Красной площади в день памяти равноапостольных Кирилла и Мефодия Ну и вот история напоследок. На память святых равноапостольных Кирилла и Мефодия владыка Алексий служил у себя в Новоспасском монастыре, а потом на крестный ход – он был общегородской – засобирался, а меня не берет с собой. Я уж тогда сама в Кремль помчалась. Там Святейший Патриарх служил. Хотя Литургия уже закончилась, некоторые Святейшего дождались и за ним потом направились: куда он, туда и мы. Дошли до площади, а там специальная веревочка. Смотрю, все отцы ее приподнимают и проходят. И я за ними…

И все-то нормально было, да только вдруг отцы все разом как-то развернулись – и мы все на самом виду оказались. Но я это не сразу сообразила и понять не могла, что это владыка Алексий так на меня уставился, стоя там, в отдалении, где все архиереи? Стоит и смотрит. Я голову склонила, молюсь. Подниму глаза, посмотрю на Святейшего – и опять опущу. Потом меня кто-то по плечу хлопнул:

– Вы откуда? – мол, как тут оказались?

– Из Кремля, – отвечаю я.

А сама обернувшись, замерла: «Ми-ли-ци-о-нер…» Но еще до того, как я успела испугаться, он и сам весь вдруг стал на вытяжку. Замялся даже, как про Кремль услышал, руку одернул. Тут уж и я огляделась: оказывается, все отцы кругом (много-много их) в желтых облачениях стоят, а я одна только выбиваюсь. «Одна черненькая среди всех золотых», – как мне потом сестра говорила. «Ой», – думаю, а что делать – не знаю: кругом отцы просто стеной стоят, а по переднему флангу перед всеми метаться тоже как-то не хочется. Так и осталась стоять.

«Я из Кремля…» – и не успела испугаться, как милиционер стал на вытяжку

Милиционер тоже стоит рядом, как с важным гостем, и не знает, что делать.

– Вам не жарко? – вдруг поинтересовался.

– Жарко, – отвечаю.

Он мне тогда еще и воды сходил принес. А владыка на все это смотрит.

Но вот молебен уже заканчивается, я тогда уж сама попросила милиционера:

– Проводи меня.

Так он меня до самого метро и провел, и даже завел в него бесплатно. Доехала я до Пролетарки, иду спокойно, подхожу уже к святым вратам Новоспасского, как вдруг… Знакомая машина, и так медленно оконное стекло опускается вниз. Владыка мне кулак показал, а я ему улыбнулась. Так и жили.

Он все про преодоление себя говорил – в аскетическом плане это важно. Но когда мы с ним в последний раз прощались, понимая, что в этой жизни больше не увидимся, сказал:

– Оставайся такой, какая ты есть.

Записала Ольга Орлова

3 сентября 2021 г.

 

 

[Olqa 13 246]

Был потрясен известием о трагической гибели Александра Владимировича Мельника. Этот замечательный, незаурядный и очень талантливый человек ярко проявил себя в разных сферах жизни: как общественный деятель и организатор, как режиссер и кинематографист.

 

Он стоял у истоков создания Фонда Андрея Первозванного и, обладая удивительной жизненной энергией и творческим дарованием, буквально вдохнул жизнь в те яркие начинания Фонда, которые обеспечили ему известность и признание в нашем обществе. Знаю, что боль от этой утраты разделяют очень многие люди, которым судьба подарила драгоценную возможность работать вместе с Александром Владимировичем и которые всегда ценили его удивительные человеческие качества.

 

В этот тяжелый и скорбный час, примите мои глубокие соболезнования и искреннюю поддержку в связи с постигшим вас горем.

 

Председатель Попечительского Совета Владимир Якунин

***

Кинорежиссер Александр Мельник, трагически погибший в Норильске, был романтиком и идеалистом, придя к православию в сознательном возрасте, он стремился показать глубину православной веры людям далеким от церкви, много ездил по стране, организовывал всероссийские крестные ходы, помогал жителям отдаленных поселений, рассказали РИА Новости члены Фонда Андрея Первозванного. Кинематографист погиб 8 сентября в Норильске, куда он прибыл, чтобы выбрать локацию для съемок своего нового документального фильма о развитии Арктики и Северного морского пути, сообщала пресс-служба МЧС. По данным ведомства, режиссер сорвался с обрыва, вместе с ним погиб глава МЧС Евгений Зиничев, который попытался его спасти. Отпевание Мельника пройдет 11 сентября в храме Николы в Толмачах при Третьяковской галерее. Кинорежиссеру было 63 года. Мельник был одним из создателей Фонда Андрея Первозванного, а также его президентом с 1992 по 2006 год. 

 

БЕЛГРАД, 10 сентября. /Корр. ТАСС Павел Бушуев/. Общество сербско-русской дружбы намерено предложить назвать одну из улиц в Белграде именем режиссера Александра Мельника, который погиб вместе с главой МЧС Евгением Зиничевым 8 сентября во время арктических учений в Норильске. Об этом в комментарии ТАСС заявила в пятницу общественный деятель, сербская актриса и председатель Общества сербско-русской дружбы Ивана Жигон.

 

В 2004 году Общество сербско-российской дружбы Иваны Жигон предложило кандидатуру Мельника для награждения орденом Святого Саввы, высшей наградой Сербской православной церкви. "Сейчас мы выйдем с предложением назвать в честь Мельника одну из улиц в Белграде. Он создал такое лицо России здесь, в Сербии, что, безусловно, этого заслуживает", - уверена сербский общественный деятель.

 

"Александр Мельник был подвижником нашего времени, героем нашего времени, он всюду был впереди. У него никогда не было времени заниматься саморекламой, поэтому многие люди не знают, сколько всего он совершил: сделав одно великое дело, он сразу переходил к другому. За свою деятельность в качестве председателя Фонда Андрея Первозванного в Сербии в 2004 году он получил орден Святого Саввы 1-й степени из рук Патриарха Сербского Павла", - рассказала Ивана Жигон.

 

Поездка российских журналистов в Косово

 

В те годы, вспоминает Ивана Жигон, ситуация в Косове и Метохии полностью замалчивалась в мировых СМИ, немногое можно было услышать и о сербах в Косове и в России. Когда Жигон показала Александру Мельнику книгу Любиши Фолича "Распятое Косово" с фотографиями разрушенных церквей, он отреагировал немедленно: "Это была настоящая реакция великого человека, он немедленно собрал делегацию из 40 журналистов и на Рождество 2004 года направил их в Косово. Тогда Россия в полной мере получила информацию и сербской трагедии в Косове и Метохии".

 

"Александр Мельник, как настоящий герой, находился во главе этой делегации, хотя быть русским в Косове в тот момент было очень опасно. Наш автобус забрасывали камнями, журналист Леонтьев во время этого нападения получил камнем по голове. Интересно, что в отчете KFOR (международная миссия под эгидой НАТО в Косове и Метохии - прим. ТАСС) значилось, что нас забросали снежками, однако этот "снежок" не растаял, его Леонтьев увез в Россию на память", - рассказывает Жигон.

 

Жигон вспоминает, что Александр Мельник вместе с Владимиром Якуниным много лет привозил в Россию и в Сербию Благодатный огонь на Пасху. "Его сердце было похоже на этот огонь: оно молилось о своих братьях, но и немедленно действовало. Всего в декабре я была у него на встрече, а уже в январе он был в Косове", - говорит актриса.

 

Косовские дети в России

Еще одним выдающимся гуманитарным проектом Мельника в Сербии стала отправка 540 детей из сербских гетто в Косове и Метохии на отдых в Россию.

 

"Организация была в его стиле - стремительная и быстрая. Фонд во главе с Якуниным и Мельником принял 540 детей в июне 2004 года. Это были дети от 7 до 12 лет, живущие в анклавах, сербских гетто на территории Косова. Дети уезжали несчастными, угрюмыми, а вернулись совершенно другими, в конце своей поездки по России они получили в подарок часы от Владимира Путина. Я всегда говорю, что эти дети до конца своей жизни будут измерять время русскими часами, часами Путина, что символично подтверждает защиту Косова Россией на международном плане", - говорит общественный деятель, отмечая, что такая поездка состоялась только благодаря усилиям Мельника и Якунина.

 

Из числа детей, побывавших в России, сложился знаменитый сербский коллектив "Косовские пионы" под руководством Иваны Жигон, которые, спустя годы, несут песню о Косово по всему миру. "Сегодня песни коллектива поют болельщики на каждом стадионе в Сербии. А толчком ко всему этому стала деятельность Мельника, его молниеносная реакция на разрушенные косовские церкви", - уверена Жигон.

 

Отдельным проектом Мельника стала реабилитация выживших политических заключенных югославского концлагеря "Голи оток" ("Голый остров") и их поездка в Россию. "В лагерь попадали те, кто после войны не захотел отречься от России и Красной армии. Фонд отвез 50 узников лагеря в Россию как доказательство сербско-русской дружбы и стойкости убеждений", - рассказывает актриса.

 

Ивана Жигон считает, что события в лагере "Голи оток" вдохновили Мельника на фильм "Территория". "Это было некое предвидение, он в своем фильме предсказал настоящее время и разделение всего мира через COVID-19 и другие попытки", - считает актриса.

 

"Он был в авангарде, был визионером славянских народов. Он был для меня примером русского человека. <...> Это был истинно русский, истинно православный человек, который не только молится, но и действует, потому что милосердие - это не только сострадать в своем сердце, но и решительность сделать добро. Он был именно таким", - рассказывает Жигон.

 

Соболезнования

Ивана Жигон отметила, что от своего лица, от лица косовских детей, а также от имени Общества сербско-русской дружбы выражает глубокие соболезнования семье Александра Мельника и всему российскому народу. Она также выразила соболезнования в связи с гибелью главы МЧС Евгения Зиничева.

 

"Выражаю глубокие соболезнования в связи с гибелью прекрасного человека - министра Евгения Зиничева, который символизирует собой руку помощи России всему миру и который в свою последнюю минуту так щедро протянул руку помощи Александру Мельнику, отдав ради этого самое ценное - свою жизнь", - заключила Ивана Жигон.

 

Глава МЧС погиб 8 сентября во время арктических учений в Норильске, спасая кинорежиссера Александра Мельника, прибывшего туда для выбора места съемок своего нового документального фильма, посвященного развитию Арктики и Северного морского пути.

***

Отпевание 11 сентября в храме  Святителя Николая в Пыжах протоиереем Николаем Соколовым.

(Отец Николай - внук Николая Евфграфовича Пестова)

*** По ссылке - фильм-Рождественская сказка "Снег и шоколад", 2010 год, режиссер - Екатерина Мельник, дочь Александра Мельника. Этот фильм с пожеланием обязательно посмотреть упомянули в передаче радиостанции "Радонеж" "За веру и верность" - Фонд "Св. Апостола Павла" (эфир 10.09.2021), в которой, в числе прочего, рассказывали и о погибшем режиссере Александре Владимировиче Мельнике

 

https://youtu.be/ZbJVrgGqz9c

 

Изменено 10 сентября, 2021 пользователем Olqa

[inna d 4 852]

Цитата

Ему должно расти, а мне умаляться.

Ев. Иоанна 3 глава 30 стих

 

Целый день крутится в голове эта фраза Иоанна Предтечи.

[inna d 4 852]

«Крепка как смерть любовь» (Песн., 8:6)

Прощание с Александром Владимировичем Мельником

Владимир Немыченков

Режиссер Александр Мельник

8 сентября 2021 года в западной части Путоранского заповедника погиб режиссер Александр Владимирович Мельник (снявший картины «Новая Земля» (2008) и «Территория» (2015)), который во время подбора места для съёмок нового фильма поскользнулся и сорвался со скалы в реку. Пытаясь спасти Мельника, погиб и глава МЧС Евгений Николаевич Зиничев. Усопшего раба Божия Александра вспоминает Владимир Немыченков, работавший под его началом в Фонде апостола Андрея Первозванного.

Владимирская икона Божией Матери в храме свят. Николая в Толмачах 11 сентября 2021 года мы проводили в последний путь Александра Владимировича Мельника – православного христианина, кинорежиссера и сценариста, основателя и руководителя (до ухода в кинематограф) Фонда святого всехвального апостола Андрея Первозванного.

Скрытый текст

 

Александр Мельник и министр МЧС Евгений Зиничев погибли почти в самой северной части Русской земли – на плато Путоран, 8 сентября, когда Русская Православная Церковь праздновала память одной из самых чтимых и любимых в русском народе икон Божией Матери – Владимирской.

Именно у киота этой древней иконы с печальным ликом Богородицы, прозревающей трагическую земную судьбу Своего Сына, под высокими сводами храма святителя Николая Чудотворца в Толмачах, что при Третьяковской галерее, стоял гроб с телом усопшего раба Божия Александра во время отпевания и прощания с ним близких, друзей, соратников, однокашников, сослуживцев, сотрудников, знакомых – всех, кто его много лет знал и еще совсем недавно видел живым, веселым, энергичным, источающим оптимизм, любовь к жизни, упование на помощь Божию и веру в Его неизреченный и недоведомый нам Промысл о каждом из нас. И о нем тоже.

По этому же Промыслу Божию земная жизнь Александра Владимировича оборвалась внезапно – и для него, и для его близких – для всех. И эта внезапность поразила в самое сердце многих.

Как? Зачем? Почему так не вовремя? Когда столько не реализованных планов, когда ждут готовые сценарии, когда есть еще столько сил, творческой энергии, когда жизнь так прекрасна и обещает столько удивительных открытий, когда хочется жить и творить, любить и радовать людей: и близких, и ближних, и дальних… Всех обнять, вселить надежду на лучшее, позвать с собой в будущее на новые свершения…

Известный художник Дмитрий Белюкин, давний друг покойного, в прощальном слове сказал, что накануне ночью вместе с другими читал в храме Псалтырь по усопшему: «И в какой-то момент я увидел, что он улыбается… Он всегда был веселым, готовым на шутку… И вот он улыбнулся. Потом это прошло, но это было. Я это видел, и другие видели… Значит, он видел что-то хорошее и хотел ободрить нас, оставшихся…» Мы остались, а раб Божий Александр ушел в вечность на встречу с Господом, Который ждет каждого из нас и готов принять с любовью в обители Отца Небесного.

«Бог не есть Бог мертвых, но живых». У Бога все живы, и для христиан смерти нет, потому что Христос победил смерть. Об этом перед началом богослужения в кратком слове сказал протоиерей Николай Соколов, возглавлявший собор духовенства, совершавшего отпевание раба Божия Александра и воина Евгения (заочно).

Отец Николай говорил негромко, взволнованно, но внятно, и было видно и слышно – с плачущим сердцем. Умудренный летами, с совершенно белой от седины головой, он знает цену словам. Двадцать лет назад так же внезапно в автокатастрофе, совсем молодым, едва сорокалетним, погиб его младший брат, протоиерей Федор Соколов. Тело его предали земле за алтарной апсидой восстановленного им из руин православного храма Преображения Господня в Тушино, душа священника отлетела к Богу, а на земле остались молодая вдова с девятью чадами мал мала меньше. А вскоре отцу Николаю пришлось хоронить и другого брата – епископа Сергия…

Режиссер Александр Мельник

«Крепка как смерть любовь», – написал три тысячи лет назад царь Соломон. Ибо «невозможно уклониться от насилия смерти тем, кто рожден смертным. И вот так ничего не может поделать с силой любви мiр. Ведь от противного дано её подобие смерти; так же, как смерть наибольшую проявляет силу для отторжения, так и любовь сильна в спасении», – изъясняет «Песнь Песней» блаженный Августин.

«Друзья не умирают», – сказал отец Николай Соколов, многие годы бывший другом и духовником Александра.

«Друзья не умирают, – сказал отец Николай, многие годы бывший другом и духовником Александра Владимировича. – Они просто перестают быть рядом с нами телесно, но навсегда остаются в нашей памяти, в нашем сердце. Здесь собрались те, кто его любил. Если бы не любили, не пришли бы. Помните его!»

Александр Владимирович оставил наш мир, прожив отмеренный ему Промыслом земной срок ярко, деятельно, плодотворно. Остались его друзья, единомышленники, родные и близкие: супруга, дочь, два сына, десять внуков. Есть кому продолжить его дело, завершить начатое, исполнить задуманное, помнить и любить его.

Любовь побеждает смерть. Она преодолевает её силу разлучения любящих и любимых. А Православие дарует нам великое упование на телесное Воскресение и воссоединение всех когда-либо разделенных насилием смерти, но не забытых. Ибо по слову апостола, «если мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним, зная, что Христос, воскреснув из мертвых, уже не умирает: смерть уже не имеет над Ним власти» (Рим. 6:8–9).

Как сказал в заключение отец Николай Соколов: «Александр Владимирович жил и умер со Христом. До встречи на Страшном Суде и всеобщем Воскресении мертвых!»

Владимир Немыченков

13 сентября 2021 г.

 

https://pravoslavie.ru/141720.html

[Olqa 13 246]

Памяти Натальи Николаевны Соколовой. Дочери Николая Евфграфовича и Зои Вениаминовны Пестовых, супруги протоиерея Владимира Соколова, мамы епископа Сергия (ныне покойного), протоиерея Николая (храм святителя Николая в Толмачах (при Третьяковской галерее)), протоиерея Фоедора (ныне покойного). 

[inna d 4 852]

Она шла за Христом

Святая преподобномученица Елизавета Феодоровна

“Господи, прости им, не знают, что делают!” – была последняя молитва Великой княгини Елисаветы перед тем, как черная бездна заброшенной шахты поглотила ее.

Она шла к этой зияющей бездне сознательно, категорически отказавшись выехать из России, когда начались беззакония. Она шла за Христом, и ее душевным очам оттуда, из бездны, бил свет Воскресения. Что привело ее, аристократку, чужестранку в далекий уральский город Алапаевск, ставший для нее Голгофой? Что отдало в руки неведомых, демонической злобой одержимых людей? Жизненные пути их никогда не могли ранее соприкоснуться. Она видела этих людей первый и последний раз в жизни. Она встретилась с ними только для того, чтобы они исполнили над ней приговор неведомо где состоявшегося суда. Но это по человеческому суждению. А как по-Божьи? А по-Божьи это был суд человеческий – “за Бога” или “против Бога”.

И Великая княгиня Елисавета, бывшая протестантка, принявшая Православие на своей новой Родине, в России, и возлюбившая Православную Церковь и Россию “даже до смерти”, ответила злу. Какой бы приговор не вынесло ей разнузданное, обезумевшее зло, она примет его как приговор свыше, как ниспосланную ей возможность делом подтвердить то, что составляло смысл и содержание ее жизни.

Любовь к Богу и любовь к людям была истинно смыслом ее жизни, и она привела Великую княгиню на крест. И ее крест вырос и преложился в Крест Христов и стал ее наслаждением.

Скрытый текст

 

Великая княгиня потеряла супруга, погибшего от злонамеренной руки террориста. Своими руками она собирает то, что осталось от любимого ею человека, и, неся в сердце боль страшной утраты, идет в темницу к преступнику с Евангелием, чтобы простить его и привести ко Христу с раскаянием.

Николай II в Марфо-Мариинской обители

Вся дальнейшая ее жизнь в России стала делом милосердия в служении Богу и людям. Великая княгиня собрала сестричество, устроив Марфо-Мариинскую обитель и служа по примеру двух евангельских сестер всем обездоленным и скорбящим. Она вложила в это дело все свои средства, отдала все без остатка, и сама отдалась вся до конца. Ее любовь к людям возвращалась к ней ответной любовью людей.

Инокиня Варвара, бывшая при Великой княгине-матушке во дни ее трудов, не пожелала оставить ее и в последнем подвиге – умирания. И она восхитила мученический венец своим самоотречением и самоотдачей.

В тяжелые мятежные дни 17-го года, когда рушились устои былой России, когда готовились в лице Государя убить русскую государственность, когда все святое подвергалось поруганию, а святыни Кремля – обстрелу, Великая княгиня Елисавета писала, что именно в этот трагический момент она почувствовала, до какой степени “Православная Церковь является настоящей Церковью Господней. Я испытала такую глубокую жалость к России и к ее детям,– пишет она,– которые в настоящее время не знают, что творят. Разве это не больной ребенок... Хотелось бы понести его страдания, научить его терпению, помочь ему... Святая Россия не может погибнуть. Но Великой России, увы, больше нет”. “Полностью разрушена “Великая Россия, бесстрашная и безукоризненная”.

И из разрухи и пепелища России, из болей целого народа, из бесчисленных ее смертей звучит глас святой жертвы, утверждающий жизнь: “Святая Россия” и Православная Церковь, которую “врата ада не одолеют”,– существует, и существует более , чем когда бы то ни было”. Эти слова были написаны ею в преддверии могилы.

Святая преподобномученица Елизавета Феодоровна – настоятельница Марфо-Мариинской обители.

“Я ... уверена, – продолжает Великая княгиня, – что Господь, Который наказывает, есть тот же Господь, Который и любит”. Вот мера ее духовного возраста, вот мера ее истощания. Она уже сама добровольно стала жертвой, и Господь принял ее жертву за Россию, которую она так любила. И ни единой бы власти не имели над ней эти, невесть откуда появившиеся на ее жизненном пути люди-палачи, если бы не было дано им свыше. Всех, кто был с Великой княгиней Елисаветой, побросали в шахту живыми, кроме одного, оказавшего сопротивление. Они умерли не сразу. Еще долго слышали местные жители Херувимскую песнь, пробивающуюся из-под земли. А Великая княгиня и там, в этой их братской могиле, продолжала делать дело Божие – голова одного из тех, кто был с ней, перевязана была ее апостольником.

Когда через три месяца после смерти мучеников нашли место их упокоения, то увидели, что Великая княгиня лежала на бревенчатом выступе на глубине пятнадцати метров, с образом Спасителя на груди, который был благословлен ей в день присоединения ее к Православию. Праведники во веки живут!

И русские новомученики – это те, ожидаемые Вселенской Церковью жертвы, кои дополнили число убиенных за Слово Божие. И кто знает, сколько еще продлится то “малое” апокалиптическое время, в кое дозревает земная Церковь до Суда Божия, который отмстит живущим на земле за кровь праведников?

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин)

Из "Слова в день празднования памяти Собора новомучеников и исповедников Российских"

18 июля 2005 г.

 

https://pravoslavie.ru/1896.html

 

Сегодня день обретения ее мощей.

[inna d 4 852]

https://pravoslavie.ru/149573.html

 

Владимир Даль: «Россия погибнет, когда иссякнет в ней Православие»

 

 

[inna d 4 852]

Интересно посмотреть.

[inna d 4 852]

Купец. Благотворитель. Мученик. Николай Григорьевич Григорьев

Алина Сергейчук

 

Каким может быть перепад высот человеческой жизни? Разносчик пирожков на рынке, владелец крупнейшей в России колбасной фабрики, поставщик Двора Его Императорского Величества, нищий старик в развалюхе на окраине лесной деревни… А еще – благотворитель, которого помнили на протяжении нескольких поколений – это в советское-то время, вопреки пропаганде о «кровопийцах-эксплуататорах», строитель прекрасного храма и… святой мученик. Все это – об одном человеке, купце второй гильдии Николае Григорьевиче Григорьеве.

Николай Григорьевич Григорьев Николай Григорьев родился в деревне Ратманово Угличского уезда Ярославской области 1 декабря 1845 года. Из детства сохранились воспоминания о крестьянском труде, а еще – о том, как всей семьей добирались в храм в село Дубровы, прихожанами которого были ратмановские жители. Ехали 12 верст через леса и болота. Некоторое время спустя приходы переформировали, и Ратманово присоединили к Сергиевскому. Оно находилось ближе – примерно в 5 верстах, но старинный деревянный храм святой Параскевы Пятницы был старым и ветхим. В нем служили зимой, летом же богомольцев встречала неотапливаемая каменная Сергиевская церковь. По преданию, в Сергиевском некогда побывал светильник русской святости – преподобный Сергий Радонежский, и основал там монастырь. Сергиевская пустынь просуществовала до XVIII века. Во время секуляризации Екатерины II она была закрыта, храм же продолжал действовать, согревая теплом молитвы несколько деревень.

Скрытый текст

 

Крестьянское детство коротко. В 10 лет мальчик считался вполне готовым к полноценному труду. Отец Коли летом обрабатывал поле, а на зиму уходил на отхожий промысел в Углич – работать в колбасной мастерской или, как говорили тогда, колбасном заведении. В 1855 году он взял с собой и сына. Жителей Углича тогда нередко называли колбасниками, поскольку с петровских времен в этом старинном городе действовали лучшие производства этого продукта. Были они кустарными, с ручным трудом. На одном из них и начал свой рабочий путь десятилетний Коля Григорьев. Мальчик оказался расторопным и любознательным. Он не только хорошо работал, но и интересовался технологией производства, так что к 15-ти с небольшим годам освоил его секреты. А жизненный путь вел его в новые места – в Первопрестольную.

Развращающему влиянию города Николай не поддавался: не пил, не тратил денег впустую, откладывал каждую копейку

1861 год памятен для русской истории как время отмены крепостного права. Сдвинулись с места вековые устои. И баре, и крестьяне оказались на распутье: как жить дальше. Юный Николай не растерялся. Он выправил паспорт и отправился в Москву. Там юноша не стал долго искать хорошего места – устроился на то, которое было. Стал разносчиком пирожков в Охотном ряду. Должность самая низкая, но дала и хлеб, и кров. Некоторое время спустя разумного молодого человека приметил владелец одной из московских продовольственных лавок и позвал к себе – в приказчики. Коля, конечно же, согласился.

Трудясь в лавке, он осваивал азы коммерции, как прежде освоил основы колбасного производства. Развращающему влиянию города не поддавался: не пил, не тратил денег впустую, откладывал каждую копейку. И долго ли, коротко ли, сумел открыть в Охотном ряду собственное колбасное заведение. К этому времени Николай уже был женат на дочери своего первого работодателя Анне Феофановне. Сам владелец, его молодая супруга и несколько наемных работников – таков был коллектив первого григорьевского производства. Работали они честно, с огоньком, и колбасы получались вкусными. Предприятие приносило прибыль. Николай Григорьевич оказался талантливым технологом и предпринимателем. Уже в 1876 году он стал купцом второй гильдии, а в 1878-м, накопив начальный капитал, выкупил помещения не работавшей к тому времени колбасной фабрики Ф. Волнухина в Кадашевской слободе.

Чаепитие на даче. Николай Григорьевич и Анна Феофановна

К оборудованию новых цехов молодой промышленник подошел с размахом. За 20 лет на месте развалин он построил самый современный колбасный завод в Москве. Закупил за границей лучшее оборудование, вплоть до собственной мини-электростанции. 10 двухэтажных каменных корпусов, огромный холодильник на 10 тысяч пудов мяса, электрическое оборудование. Даже освещение территории и рельсы с вагонетками, ходящими между корпусами, – такого в Москве еще не было, во всяком случае, в колбасном деле! Фабрика колбасно-гастрономических изделий Н.Г. Григорьева стала крупнейшим в Москве, если не во всей России, производством мясной гастрономии. За год она выпускала до 100 тысяч пудов колбас одиннадцати сортов. А еще – 200 тысяч штук свиных окороков, ветчину копченую, вареную, рулетную, сосиски венские, вареные, русские, плюс фаршированных гусей, уток, индеек, каплунов, пулярок… От одного перечисления слюнки текут! При фабрике Григорьева действовал магазин, где эту вкусноту продавали по сниженным ценам – не только рабочим, но и окрестным жителям. Всего же в Москве было шесть крупных Григорьевских магазинов и несколько мелких. Продукция поставлялась в разные города России – вплоть до Сибири, а также за рубеж: в Париж, Берлин, Вену. Она удостоилась десяти медалей международных выставок. Колбасы Григорьева ели в царских дворцах – с 1896 года фабрика получила почетное звание Поставщика двора Его Императорского Величества, а ее владелец – статус потомственного почетного гражданина. Примечательная деталь: в 1896 году, на печально известных коронационных торжествах на Ходынском поле, в подарочные наборы для народа входило, помимо прочего, и по 200 граммов григорьевской колбасы.

Выйдя в большие люди, Николай Григорьевич сохранил человечность

Выйдя в большие люди, Николай Григорьевич сохранил человечность. Заботясь о рабочих, он выкупил девять домов в соседствующих с фабрикой Первом и Втором Кадашевских переулках и на Большой Ордынке. Там бесплатно давали жилье семейным работникам, а на территории фабрики действовало общежитие для холостых. Для рабочих, которых на производстве было около 200 человек, да еще 100 служащих, действовали собственные медпункт, школа, детский сад, бесплатная столовая. Примечательно, что костяк коллектива фабрики составляли земляки Николая Григорьева – выходцы из Ратманова и соседних деревень. Он искренне считал односельчан своими родственниками и потому давал им и работу, и кров. Сам Николай Григорьевич с семьей поселился в большом доме во Втором Кадашевском переулке. Один из его выходов вел прямо во двор фабрики, так что и хозяин, и с детства приучавшиеся к делу сыновья в любой момент могли появиться в цехах. Когда же началась Первая Мировая война, Николай Григорьевич потеснился и открыл в своем доме госпиталь для раненых. Вот такое единство: дом, работа, Родина… Естественно, словно иначе и быть не может.

Московский дом Григорьевых

Фабрика стала для Николая Григорьевича продолжением родного дома. Она действительно была большой семьей с отцом-основателем во главе. Простой русский мужик, добившийся всего своим трудом, сумел и реализовать идеал братства, и создать ту самую корпоративную культуру, о которой так заботятся на крупных современных предприятиях – да чаще всего выходит какая-то фальшь. А секрет – всего лишь в неподдельно добром отношении к человеку, в том, чтобы видеть в нем равного себе, а не инструмент для зарабатывания денег. Глядя на фотографии Николая Григорьевича, понимаешь, что этот человек был начисто лишен спеси, желания подчеркнуть свою успешность. Он был скромен, доступен, просто одевался – не было в нем ни грамма «нувориша», превозносящегося над теми, с кем некогда делил кусок хлеба.

Каждый земляк мог прийти к нему за помощью, и никто не оставался не утешенным. В Ратманово до сих пор живы люди, чьим прабабкам – бедным невестам – Николай Григорьевич подарил приданое. Это была более чем значимая помощь: бесприданнице трудно выйти замуж, и даже став супругой, она могла всю жизнь терпеть попреки и укоры. Благодарность получивших помощь девушек была такова, что память о ней передавалась из поколения в поколение. К праздникам, например к Рождеству, в Ратманово шли целые обозы подарков от преуспевшего земляка – в первую очередь, лакомая продукция его фабрики. А еще Николай Григорьевич построил и содержал в родной деревне фельдшерский пункт с родильным отделением, пациентами которого стало около 6 тысяч человек.

Больница, построенная Николаем Григорьевым для односельчан

Случаи, когда, обретая успех, человек терял связь с корнями, веру, доброту, считаются хрестоматийными. Но, может быть, у нас не те хрестоматии – составленные в годы, когда было принято видеть в жизни исторической России лишь темные стороны? Между тем, многие русские купцы, выходцы из крестьян, сохранили лучшее, что было присуще этому традиционнейшему из сословий: глубокую веру в Бога, любовь и уважение к Родине и людям – вне зависимости от их положения и состояния. В память об этих купцах остались построенные ими храмы, больницы, производства…

Сохранил глубокую веру и Николай Григорьевич. Он стал главным благотворителем храма Воскресения Христова в Кадашах, к приходу которого относились его дом и фабрика. В ходе капитального ремонта храма, который проходил в 1893–1903 годах, он отремонтировал лестницы на паперти, выстлал чугунными плитами полы, подарил приходу дорогую богослужебную утварь.

Восстановленный храм свт. Николая Чудотворца в Сергиевском

Помимо церкви Воскресения Христова в Кадашах, Николай Григорьевич помогал еще нескольким, в особенности – храму апостолов Петра и Павла в Петровско-Разумовском, близ которого располагалась его дача. Здесь его выбрали старостой. Следует отметить, что в дореволюционной России церковный староста – это не председатель приходского совета, как сегодня, а человек, который фактически берет на себя попечение о материальных нуждах храма. Именно таков был купец Николай Григорьев.

Построить храм в родных краях было мечтой, к которой Николай Григорьевич стремился с юности

Однако главным его добрым делом стало возведение Свято-Никольской церкви в селе Сергиевское близ Ратманова, которое завершилось к 1911 году. Построить храм в родных краях было мечтой, к которой Николай Григорьевич стремился с юности. Священноначалие благословило осуществить ее в Сергиевском – на старинном намоленном месте. Результатом стал красивый белокаменный храм в стилистике русское узорочье – с горкой кокошников, шатровым верхом, пятью главками-маковками. Его возведением Николай Григорьевич ознаменовал 50-летие открытия своего производства. «Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу» – русский купец не уставал благодарить за свои достижения Творца!

Отапливаемый храм был рассчитан на 600 человек. Осенью 1911 года его освятил архиепископ Ярославский Тихон (Белавин) – будущий святой Патриарх. Местные жители ликовали и благодарили храмоздателя – и никто не знал, что пройдет совсем немного времени, и возведение церкви – «очага религиозного дурмана» – поставят Николаю Григорьеву в вину…

Анна Феофановна с невестками Ну а пока Николай Григорьевич не остановился на постройке храма. Он взялся за обустройство удобного пути к нему – дороги между Ратмановым и Сергиевским. Примечательно, что в качестве материала для нее он закупал у местных крестьян камни, которые они собирали на своих участках. Это было двойным благодеянием: люди получали деньги фактически за то, что очищали собственные поля. Благотворитель взялся обсадить дорогу деревьями, чтобы в жаркие дни путники, идущие по ней, не изнывали от жары. Так, с любовью, подходил он к каждой детали строительства. Но, увы, осуществиться делу помешала Первая Мировая война.

Между тем жизнь шла вперед. Приближалась старость, которая, казалось, не предвещала ничего, кроме заслуженного почета и спокойствия. Повзрослели дети: два сына и две дочери. Константин и Михаил продолжали дело отца. Они с четырнадцатилетнего возраста помогали на фабрике, прошли все должности. Дочки вышли замуж, подрастали внуки. Сохранились фотографии большого семейства, отдыхающего на даче в Петровско-Разумовском. Довольство, взаимная любовь, мир. Но настал день, когда все рухнуло.

В России случилась революция. Судя по всему, Николай Григорьевич не сразу осознал масштаб катастрофы. Ведь рабочие любили его, а производство приносило пользу. Но… валу разрушения нет дела до того, что именно оказалось на его пути. Идеологи революции приговорили к уничтожению всех «классово чуждых», а добрых из них считали едва ли не более вредными «элементами», чем злые, как препятствующих распространению самой идеи мировой революции. В 1918 году фабрика была конфискована и закрыта. Константин и Михаил Григорьевы арестованы и отправлены в Бутырскую тюрьму. Все имущество отобрано. Верная супруга Николая Григорьевича, Анна Феофановна, не выдержав случившегося, умерла от горя.

Внуки Н. Григорьева играют в крокет на даче в Петровско-Разумовском

Николаю Григорьевичу приходилось босым, в лохмотьях побираться по деревням, чтобы отыскивать себе пропитание в лесу

Власти не стали убивать Николая Григорьевича, которому к тому времени было уже 75 лет. Может быть, побоялись, что это настроит против них многочисленных рабочих Григорьевской фабрики. Но участь, которую ему уготовали, оказалась едва ли не тяжелее быстрой смерти. В 1919 году его выслали в родные места, лишив при этом гражданских прав и настрого запретив местным жителям принимать изгнанника в свои дома и как бы то ни было помогать ему. Фактически приговорили к смерти от голода и холода. В его родном доме в Ратманово жили чужие люди. Одинокий пожилой человек поселился в заброшенной баньке на окраине села Деревеньки недалеко от Сергиевского. Сердобольные жители, конечно, пытались приносить ему пищу, дрова. Но власти не поленились проследить за исполнением своего запрета. У баньки они выставили пост из идеологически верных им комсомольцев, которые ловили нарушителей. Николаю Григорьевичу приходилось босым, в лохмотьях побираться по деревням, чтобы отыскивать себе пропитание в лесу. Так он прожил целых три года. Утешал ли его Бог? Был ли со Своим страдальцем? – Мы не знаем этого, но верим, что да. Наконец, крестный путь подошел к концу. Осенью 1923 года местные охотники нашли тело Николая Григорьевича в лесу. Судя по месту, где это произошло, страдалец шел к построенному им храму – Никольской церкви, которая вот уже год стояла закрытой по воле новых «хозяев жизни». Близ нее его и похоронили – тайно, презрев угрозу преследований. На могиле выложили кирпичами крест. По этому кресту ее и узнал архимандрит Виктор (Захаров), который в конце XX века получил послушание восстанавливать Никольский храм и заинтересовался его историей. Стараниями батюшки по благословению архиепископа Ярославского и Ростовского Михея Николай Григорьевич был прославлен в лике местночтимых святых – как мученик, пострадавший в значительной мере за веру и с кротостью пронесший до конца попущенный ему тяжкий крест.

Икона новомученника Николая Григорьева Это повествование не может не потрясти. Она перечеркивает стереотип об алчных купцах и заодно – современный, о том, что «в бизнесе – ничего личного» и якобы иначе не преуспеть. А еще – говорит о том, какой жестокости могут достичь люди. Что было в душах тех совсем еще молодых комсомольцев, которые не позволяли приносить хлеб умирающему от голода старику? И к кому ими была проявлена большая жестокость – к самому Николаю Григорьевичу или к его соседям, которые должны были жить, зная, что рядом страдает человек, который сделал им столько добра? Его приговорили к голодной смерти, а их – фактически к убийству души: к равнодушию и безверию… Но мученик прославлен у Бога, а вера и благодарность в сердцах людей возродились – а может быть, и не умирали никогда.

Я узнала эту историю, посмотрев фильм о Николае Григорьевиче Григорьеве «Замоскворецкое купечество. Свет из сердца. Николай Григорьевич Григорьев», снятый режиссером Элиной Баклашовой. Он входит в цикл фильмов, каждый из которых открывает нам забытую жемчужину – имя и судьбу русского купца, благотворителя, созидателя. Посмотреть фильм «Замоскворецкое купечество. Свет из сердца. Николай Григорьевич Григорьев» и другие фильмы серии можно на сайте Элины Баклашовой.

Алина Сергейчук

6 сентября 2023 г.

 

https://pravoslavie.ru/155878.html

[Николай... 56]

Вчера умер фигурист Олег Протопопов. Фото с Людмилой Белоусовой на катке Успенского храма в Ленинграде, бывшее подворье Киево-Печерской лавры, ныне подворье Оптиной пустыни.

[inna d 4 852]

В Минске представили фильм о сщм. Иоанне Рижском

https://pravoslavie.ru/157720.html

 

 

[inna d 4 852]

Евфросиния Колюпановская

(1758–1855)

Мария Тоболова

 

Немудрое Божие премудрее человеков
(1Кор. 1,25).

 

Люди, ищущие спасения души, разными путями идут к Богу: миряне стараются жить по заповедям Божьим, некоторые поступают в монастырь, и лишь немногие берут на себя великий подвиг юродства Христа ради, то есть изображают мнимое безумие при полном здравии ума. Широко известны имена русских юродивых святых – Василия Блаженного, Ксении Петербургской, блаженной Паши Саровской. Сегодня речь пойдет об удивительной судьбе блаженной Евфросинии Колюпановской (Алексинской).

Матушка Евфросиния (при Святом Крещении получила имя Евдокия) родилась в 1758-м году в семье князя Григория Ивановича Вяземского. В 1764-м году, когда ей исполнилось 6 лет, родители определили княжну в только что открытый Санкт-Петербургский Смольный институт благородных девиц – закрытое привилегированное учебное заведение для дочерей знати. Здесь воспитанницам преподавали арифметику, историю, географию, физику, французский язык, изящные искусства. В 1776-м году восемнадцатилетняя выпускница Евдокия Вяземская была пожалована во фрейлины ко двору Императрицы Екатерины Великой. Как рассказывала позже сама Евдокия, в ее обязанности входило «развлекать скуку Императрицы». Вращаясь в высшем свете, она познакомилась с полководцем А.В.Суворовым, князем Ю. В. Долгоруковым, будущим московским градоначальником, и подружилась с его дочерью Варварой.

Но роскошная придворная жизнь была ей не по душе. Она с детства мечтала посвятить себя служению Богу. Воспользовавшись пребыванием императорского двора в Царском Селе, она вместе с двумя подругами-фрейлинами (М.Я. Сониной и девицей Саломией) инсценировала свою смерть. Девушки оставили платья на берегу одного из царскосельских прудов, чтобы их считали утонувшими, и, одевшись крестьянками, бежали. Они бежали от земной Царицы, чтобы служить Царю Небесному. Более 10 лет Евдокия скиталась по различным монастырям, в которых за послушание трудилась на скотном дворе, пекла просфоры. Так она подготовила себя к высокому молитвенному подвигу.

Скрытый текст

В 1806-м году в Москве она добилась встречи с митрополитом Платоном (Левшиным), который благословил её на трудный подвиг юродства. Мудрый архипастырь направил княжну с рекомендательным письмом в Серпуховской Владычний Введенский женский монастырь под вымышленным именем «дуры Евфросинии». Вполне возможно, что именно тогда и совершился постриг Евдокии с наречением имени Евфросинии. В письме митрополит поведал игуменье Дионисии о высоком происхождении Евфросинии. Игуменья милостиво приняла новую насельницу и поместила ее в сестринский корпус. Однако вскоре Евфросиния, ища уединения, поселилась в тесной избушке на месте монастырских погребов, где и прожила в полном одиночестве почти 40 лет, подвергаясь со стороны окружающих насмешкам, ругательствам, лишениям и даже побоям, которые она переносила с глубоким, истинно христианским смирением.

 

Святая Евфросиния пребывала в постоянной молитве. Обычно она молилась в часовне, находившейся рядом с монастырем, а на церковные службы приходила в монастырский собор. Исповедовалась монастырскому духовнику, причащалась всего один раз в год, в Великий Четверг. По ночам Евфросиния бродила вокруг монастыря и пела псалмы. В день празднования Крещения Господня ходила вместе с крестным ходом, совершаемым из Серпуховского собора на реку Нару, и погружалась в «иордань» в верхней одежде, призывая других: «Идите, ребята, горячая баня, ступайте, мойтесь!» Одежда на ней сразу же замерзала, а она, босая, шла в ней в свою убогую келлию.

За её смирение и молитвенные труды Господь послал старице дар прозорливости. Так, например, она предсказала февральский переворот 1848 года во Франции, положивший конец правлению короля Луи-Филиппа, и восстановление Империи Наполеоном III (1852), Крымскую войну (1853–1856), оборону Севастополя (1854–1855 гг.). Предсказывала она и многие события из семейной жизни приходивших к ней людей. Обладала блаженная, по милости Божией, и даром исцеления. Это привлекало к ней людей, нуждавшихся в исцелении, утешении или добром совете. Больных, обращавшихся к ней за помощью, она лечила травами, собранными ею в лесу.

 

Строгая по отношению к себе, всегда и во все себя ограничивавшая, блаженная не могла спокойно взирать на людское горе, страдания и скорби. При виде обрушившейся на человека тяжелой невзгоды она всегда спешила к несчастному со своей молитвенной помощью. Однажды в Серпухове и его окрестностях случилась страшная засуха: трава выгорела, земля потрескалась, люди изнемогали от жары, скот падал от голода. В один из знойных дней к игуменье пришла старица и говорит: «Чего сидишь? Сейчас зови священника! Пойдем в поле молиться!» Игуменья повиновалась, и сразу после молебна полил сильный дождь, напоивший землю.

Строгая подвижническая жизнь блаженной старицы Евфросинии была хорошо известна и Московскому Митрополиту Филарету (Дроздову), который, посещая Серпуховской Владычний монастырь, подолгу беседовал с Евфросинией. Когда она принимала у него благословение, то благоговейно целовала его руку; святитель же, в свою очередь, лобызал руку старицы.

Евфросиния не ходила на сестринскую трапезу, а с монастырской кухни брала лишь хлеб да квас; изредка пила чай. Спала полулежа на голом полу и лишь 2 часа в сутки. Одевалась во власяницу – рубашку из толстого сукна, поверх которой надевала ветхий капот, а в зимнее время – мужской тулуп. В праздничные дни Евфросиния надевала кафтан из домотканого сукна. С её разрешения был нарисован её портрет в таком костюме. На теле под одеждой она носила тяжелые вериги – железную цепь с большим медным крестом. Волосы её были коротко острижены; иногда она обматывала голову тряпицей или надевала шапочку. Старица всегда ходила босой, даже зимой. Летом топила печь, а зимой в её хижине стоял холод.

 

Любя животных, в своей избушке Евфросиния держала двух кошек, трех собак, кур и индеек. Спала на полу вместе с собаками. На вопрос, зачем она это делает, старица отвечала: «Я хуже собак». Со своими питомцами она разговаривала, как с людьми. Прилетал к ней и ворон, которого матушка кормила. Однажды у нее в келлии случился пожар: кто-то в открытое окно бросил горящий пук соломы. Старица, тушившая пожар, получила сильные ожоги и после этого 6 недель лежала, не получая помощи от людей. И только ее верный друг-ворон приносил ей в клюве ягоды и кусочки хлеба. Так как блаженная никогда не убиралась, то в избушке стояло зловоние. Когда московская игуменья ее спросила: «Матушка, зачем вы держите животных? Такой ужасный воздух!» – она засмеялась и ответила: «Это мне заменяет духи, которых так много я употребляла при дворе».

Однажды блаженная сидела на лавке возле монастырской ограды. Проходившие мимо молодые парни стали бросать в нее камни и палки. Она встала, подошла к ним со словами: «Нуте, бейте, плюйте в меня!» Те отвернулись и отошли.

 

Во время Отечественной войны 1812 года, когда армия Наполеона подошла к Москве и французские войска остановились близ Владычного монастыря, французские офицеры, увидев странно одетую женщину, стали издеваться над ней и неожиданно в ответ на оскорбления услышали отповедь на чистейшем французском языке. Изумленные, они извинились и ушли.

Враг рода человеческого посеял неприязнь к блаженной в сердце новой игуменьи, и блаженной на старости лет пришлось в 1845-м году переселиться из Серпухова в село Колюпаново Алексинского уезда Тульской губернии. Из Владычного монастыря Евфросиния взяла с собой только икону Иисуса Христа. Местная помещица Наталья Алексеевна Протопопова полюбила старицу, построила ей отдельный домик, вокруг него насадила деревья. А блаженная поселила в ней корову, которую ей подарили почитательницы, а сама облюбовала маленькую каморку во флигеле, где, как и в монастыре, поселила животных. Здесь святая провела последние 10 лет жизни, поэтому ее и стали называть Евфросинией Колюпановской (Алексинской).

Но и в Колюпанове Евфросинию не оставляли посетители. Шли отовсюду, просили молитвенной помощи, благодарили за исцеления. Тяготясь людской славой, Евфросиния уходила за версту от Колюпанова, к глубокому оврагу на берегу Оки, где погружалась в молитву. По дну оврага протекал ручеек, известный под названием речки Прошенки. В 1840-х годах подвижница собственными руками вырыла небольшой колодец. Когда больные обращались к ней за помощью, говорила им: «Берите воду из моего кладезя, и будете здоровыми». В 1848-м году повсеместно свирепствовала холера, ежедневно унося множество жертв, а в приходе села Колюпанова, по молитвам блаженной старицы Евфросинии, даже общая смертность была, как свидетельствуют хранящиеся в церковном архиве метрические книги, меньше предыдущих и последующих лет.

 

В беседах со своим духовником иеромонахом Павлином (Просперовым) старица предсказывала, что в будущем в Колюпанове возникнет иноческая обитель, что и произошло в конце ХХ века.

 

За три недели до кончины блаженная Евфросиния рассказала о видении: «Два ангела в белых одеждах вышли из церкви и зовут меня к себе: ‟Евфросиньюшка, пора тебе к нам!ˮ» Известие о том, что старица предрекла свою смерть, быстро распространилось по округе, и жители стали приходить к ней проститься и взять благословение. Многим она на память о себе дарила крестики, иконки, одежду. 3 июля 1855 года старица причастилась и мирно скончалась. Те, кто был рядом, вспоминали, что в эту минуту комната наполнилась благоуханием. Она была похоронена в монашеском облачении внутри местного деревянного храма. Погребение совершали 7 священников. Над могилой была поставлена деревянная гробница с чугунной плитой, на которой по благословению Московского святителя Филарета было начертано: «Евфросиния неведомая. Буяя мира избра Бог, да премудрыя посрамит». По указу Тульской духовной консистории от 7 ноября 1909 года при церкви была заведена особая книга, где записывались случаи исцеления по молитвам к Евфросинии Колюпановской. Уже через год в книге было собрано 55 подобных свидетельств. В 1931-м году Казанский храм сгорел, погребение и колодец пребывали в запустении.

 Евфросинию Колюпановскую очень чтила Анастасия Ивановна Цветаева, родная сестра поэтессы Марины Цветаевой. Находясь в сибирской ссылке, она переписала ее житие, нарисовала портрет подвижницы и повесила его на стену. Однажды по молитвам к блаженной у Анастасии Ивановны прошла сильнейшая ангина. В 1959-м году А.Цветаева поехала в Тульскую область, разыскала источник блаженной старицы Евфросинии. С тех пор ежегодно, вплоть до самой смерти в 1993-м году, она ездила на этот благодатный источник.

Православная подвижница Евфросиния была канонизирована в 1988-м году как местночтимая святая Тульской епархии в лике блаженных.

В 1996-м году на месте сгоревшего храма в честь Казанской иконы Божией Матери был возведен одноименный каменный храм, в котором над захоронением Евфросинии Колюпановской поставлена мраморная рака, над ней – икона блаженной старицы Евфросинии. От мощей и на источнике, ископанном подвижницей, в настоящее время совершаются многочисленные исцеления. 16 июля 1995 года, как и предсказывала святая Евфросиния, при Казанской церкви был учрежден Казанской иконы Божией Матери женский монастырь.

Дважды в год – 16 июля и 8 октября – в дни памяти святой в Свято-Казанском монастыре села Колюпаново совершаются соборные богослужения, молебны с акафистом на гробнице, проходят крестные ходы к святому источнику, которые привлекают множество паломников.

Святая Евфросиния Колюпановская, моли Бога о нас!

Мария Тоболова

13 декабря 2023 г.

 

https://pravoslavie.ru/157759.html

[Olqa 13 246]

Очень хороший фильм- память. 

[inna d 4 852]

Спаси Господи, Оля. Очень теплый фильм! Сделан с любовью.

[Ксения Скороходова 13]

Сколько здесь интересной информации.Благодарю.Не жалею , что зарегистрировалась.Спаси Бог.

[inna d 4 852]

Друг во Христе

О сочинениях архиепископа Иоанна (Шаховского)

 

Елена Наследышева

 

35 лет назад, в конце мая 1989 года, закончил свой земной путь архиепископ Сан-Францисский Иоанн (Шаховской). Имя его хорошо известно, в первую очередь благодаря незаурядному литературному таланту. Это подлинный поэт, писатель, философ, богослов, духовный наставник. Всё его творчество органично и глубоко пронизано духом Православия.

Встреча с произведениями этого автора всегда впечатляет. Более того – утешает, греет душу, дает пищу для размышлений и ответы на самые насущные вопросы, изумляет оригинальностью мыслей, возрождает надежду на лучшее и питает веру в моменты, когда, как говорится, совсем упал духом. Потому каждому ищущему света, красоты и духовного наставления человеку хочется сказать: читайте Шаховского – и прозу, и стихи!

На мой взгляд, среди множества великолепных и мудрых духовных произведений других известных авторов слово владыки Иоанна выделяется изысканной простотой, подобно цветам майского ландыша, незабудки или сирени, что так скромны на вид, но, сколько бы ты ни созерцал их, не перестают удивлять своей красотой и благоуханием.

 

Когда тревога медленная взглянет
Очами темными тебе в глаза,
Пусть не единая твоя слеза
Видений вечности не затуманит.

Мы не напрасно тайн последних ждём
В молчаньи долгом, в вере безответной.
Мы все стоим пред благостным Вождём,
Не изменившим никому из смертных.

 

Скрытый текст

 

Конечно, личность автора таких строк вызывает живой интерес, поскольку обстоятельства и события его жизни многое могут добавить к общей картине его творчества.

Архиепископ Сан-Францисский Иоанн родился в аристократической семье, имеющей в числе предков людей, прославленных в лике святых. Был Иоанн (в миру – Дмитрий Алексеевич) потомком славного рода князей Шаховских, который ведет свое начало от Рюрика и святого князя Владимира, через святых благоверных князей Феодора Смоленского и сыновей его – Давида и Константина Ярославских.

Родился Дмитрий в 1902-м году в Москве, но судьба, жизненное странничество в итоге привело его на страну далече, за тридевять земель от России – в Америку.

По поводу своих поисков и изломов жизненного пути – попыток воевать на фронтах Гражданской войны или посвятить себя исключительно литературному творчеству – у Шаховского есть такие слова:

«Мы задуманы, а не только сотворены. Именно задуманы волей Божественной, предрасположены ее надеждой, что откликнем­ся лично на это творение… И всякий раз, когда мы принимаем в себя что-то наносное для нас, это вредит нам и тормозит наш путь к цели основной».

Многогранные дарования, литературные и административные, в сочетании с княжеским титулом, сулили ему блестящие успехи в литературном мире эмиграции. Но Небеса явно предназначили ему иное призвание и служение – духовное.

«‟Не может человек увидеть Лице Мое и остаться жив”(Исх. 33, 20), – сказал Господь. И не остаётся ‟живым” для себя и для этого мира человек, ко­торый взглянул в Лицо Христово и увидел Его».

«Когда думаешь, КТО ТЫ, Господи, и кто – я, любовь переходит в ужас. Но – ‟камо пойду от духа Твоего, и от лица Твоего камо бежу?”(Пс. 138, 7)».

«Трудно говорить о Боге в третьем лице. Бог – не ‟Он”, а безмерное ТЫ».

По словам самого владыки,

«в Бога я верил всегда... Я никогда не проходил в жизни через ‟кри­зис веры”, колебания или сомнения... Одиночество было чуждо мне с детства, но я любил уединение», которое счи­тал «...временем наибольшей жизненной полноты, а также и обще­ния более высокого, чем какая-либо человеческая общительность».

 

Аминь

Я просил у Господа исцеления
От песен земных моих
И мне дан, вместо прощения,
К небу летящий стих, –

Господа Бога призывание,
Только это одно,
Как радость и оправдание
Жизни моей, дано.

И так хочется Богу молиться,
Говорить Богу: аминь,
Посылать эту белую птицу,
Уходящую в синь!

Если вкратце обрисовать ключевые вехи его жизни именно в лоне Церкви, то монашеский постриг будущий владыка принял рано – в день своего 24-летия. Случилось это в 1926-м году на Афоне, в Русском Свято-Пантелеимоновом монастыре.

 

Белое иночество

Всю душу предать Господу,
В молчаньи пламенея строгом.
И, идя по полю или по городу,
Молиться – говорить с Богом.

Любить равно святого и грешного,
Смотреть на людей взором открытым.
Не иметь плача неутешного,
Не иметь трапезы сытой…

В том же году он поступил в Свято-Сергиевский богословский институт в Париже и был рукоположен в сан иеродиакона.

Спустя 4 месяца его духовник, епископ Вениамин (Федченков), рукоположил отца Иоанна во иеромонаха в сербском городе Белая Церковь в юрисдикции РПЦЗ. Здесь он служил до 1930 года.

Вернувшись в Париж, перешел в юрисдикцию Константинопольской Церкви. В 1932-м году переехал в Берлин, назначен настоятелем Свято-Владимирской церкви. В 1935-м году возведен в сан игумена, в 1937-м – архимандрита. Все страшные годы фашизма и Второй мировой отец Иоанн служил и миссионерствовал в эпицентре трагических событий – в Берлине.

В 1946-м году он переезжает в США, где переходит в юрисдикцию Северо-Американской митрополии, которая в 1970-м была признана Московским Патриархатом как автокефальная Православная Церковь в Америке.

В 1946–47-м годах он служил настоятелем храма в Лос-Анджелесе. 11 мая 1947 года хиротонисан в сан епископа Бруклинского и назначен викарием митрополита Феофила (Пашковского). Тогда же работал ректором Свято-Владимирской духовной семинарии.

В 1950-м году назначен руководить Сан-Францисской и Западно-Американской епархией. В сан архиепископа возведен в 1961-м году.

С 1978 находился на покое. Скончался 30 мая 1989 года в Санта-Барбаре и похоронен на сербском кладбище в пригороде Сан-Франциско.

 

Целых 40 лет Владыка вел на радиостанции «Голос Америки» миссионерскую передачу «Беседы с русским народом». Он автор многочисленных книг и богословских трудов, статей, сборников стихотворений.

«Евангелие всем удивляет... Так всё просто в нём и заост­рено до чрезвычайности. Всё на грани этого и того мира. Если хочешь узнать тот мир, смотри в Евангелие, пей его, причащайся ему... И если хочешь узнать истину о лукавстве и окаменении своего сердца и увидеть слепоту человечества, читай Евангелие, целуй его».

Думаю, не ошибусь, если скажу, что вся проза архиепископа Иоанна по сути поэтична, полна метафор и аллегорий, наполнена возвышенными, не обыденными, не будничными словами и образами.

 

На мой взгляд, все тексты владыки объединены одной общей темой, которая в одних строчках звучит прикровенно, в других более явно. Тем не менее они ярко и искренне выражают то, как этот человек прочувствовал незримое прикосновение Бога к своей душе. Все его произведения, и поэтические, и прозаические, объединяет пылкий призыв ко всякому смертному – остановиться, оторвать взор от земного и всмотреться в Вечность.

Безводные пески
Так странно мне близки.
По ним идёт последняя дорога,
Которой может мир дойти до Бога.

Всё смертное остановилось тут.
В песках сухих всё тленное пропало.
И эти зёрна золотые – покрывала
Переходящих к вечности минут.

Моя первая встреча с творческим словом владыки произошла в 1999-м году, когда Московское издательство «Лодья» выпустило сборник стихотворений Шаховского «Другу во Христе». Эта тонкая брошюрка стала событием в моей жизни, именно – со-бы-ти-ем!

«Нас волнуют масштабы... Нам всё хочется победного, рукоплескаемого, безмерного. А Небо благословляет всё малое, немногословное, недостаточное».

«Когда мы с Господом, мы необозримы, бездонны. И вокруг нас, и в нас тогда нет ничего малого».

«В мире этом Небо не дает людям слишком ярких откровений... После них человек терял бы охоту жить на земле... Но в Гефсиманию человеческую сходит ангел, укрепляющий созерцание Бытия».

Прошло немало лет… Богословские и публицистические произведения, сборники стихотворений архиепископа Иоанна Шаховского по-прежнему занимают на моей книжной полке почетное место. Хочется читать и перечитывать их снова и снова. И делиться со всяким неравнодушным к духовным поискам человеком. Слова владыки, его мысли, образы врезались в память и вплелись в ткань моих собственных мыслей и чувств, как теплые, светлые слова действительно очень близкого и мудрого друга – друга во Христе.

Вновь омыт благоуханьем неба,
Позван вновь к безбрежным берегам,
Словно был ты на земле и не был,
Словно жизни не изведал там.

Что скажу тебе, мой друг любимый,
Приходящий к Свету вновь и вновь, –
На земле живут неразделимо
Тихий плач и вечная любовь.

Елена Наследышева

30 мая 2024 г.

 

https://pravoslavie.ru/160478.html

 

https://azbyka.ru/otechnik/Ioann_Shahovskoj/apokalipsis-melkogo-grekha/

 

Известная его книга "Апокалипсис мелкого греха"

У него много философско-религиозных статей. Интересно читать его произведения, мысли.

Изменено 31 мая пользователем inna d
дополнено

[inna d 4 852]

Старец Феофан: «Во многих людях бес сидит. И таких все больше…»

Сотни паломников каждый день едут к схиархимандриту Феофану (Даньков) в Макаровский Иоанно-Богословский монастырь: одни — за утешением, другие — за...

21:06, 28 июля 2015

Этой статье более 8 лет

Этот материал был опубликован в «Столице С» в октябре 2011 года. Тогда старец Феофан впервые согласился встретиться с журналистами. Он ушел из жизни 16 мая 2013 года. Количество желающих побывать на его могиле с каждым годом только растет…

 

Тысячи верующих в самых отдаленных уголках России и даже за границей говорят с благодарностью: «Батюшка Феофан помог!» Эти слова произносят, когда Господь дарует долгожданного первенца. Когда муж возвращается в семью или перестает злоупотреблять алкоголем. Когда отступает неизлечимая болезнь. Когда на душе становится светло… Сотни паломников каждый день едут к схиархимандриту Феофану в Макаровский Иоанно-Богословский монастырь: одни — за утешением, другие — за исцелением или добрым советом. Для многих батюшка стал самым дорогим человеком на Земле. Старец впервые согласился побеседовать с журналистами и впустил их в свою келью. Историю жизни и духовные наставления Феофана выслушал Михаил Никишин.

…Батюшка слегка волновался, вздрагивая от щелчков фотокамеры. «Не мое это все — вспышки, красивые слова и позы, популярность, — говорит духовник. — Монашеское послушание, молитва и пост — вот что главное. В своей келье молю Господа нашего за всех скорбящих, болящих, оступившихся и попавших в плен сатаны…» И лучшее доказательство этих слов — неземной свет, льющийся из чистых и мудрых глаз…

Подвиг

Старчество — особый иноческий подвиг, который во все времена почитался на Руси. Говорят, настоящим духоносным старцам открыто намного больше, чем простым священникам. Спустя долгие годы затворничества созревшие духом подвижники выходили к людям и по милости Божьей исцеляли недуги, утешали скорби, давали советы. В наше время старчество стало крайне редким явлением. Лишь по великой милости Бог посылает истинных пастырей, в чьих душах живет благодать. К таким праведникам люди тянутся сами, несмотря на то что общение с ними дает ощущение собственного несовершенства и греховности. Старчество — это особенное служение, которое Господь дает только ИЗБРАННЫМ. К их числу относится батюшка Феофан — духовник Макаровского монастыря и всей Саранской епархии. В молодом возрасте он посвятил себя служению Богу. Уже долгие годы он продолжает молиться за всех…

Скрытый текст

Детство

Батюшка Феофан (в миру Владимир Федорович Даньков) родился 15 июня 1935 года в пензенской деревне Орловка. Обычная кресть­янская семья. Его отец Федор Васильевич был ярым коммунистом, строителем новой жизни, а мать Мария Петровна — глубоко религиозной. Православную веру женщина старалась привить четверым детям. Отец в январе 1942-го ушел на фронт, а уже в марте на него прислали похоронку. Война стала тяжким испытанием для вдовы, оставшейся с малыми ребятишками. Владимир рос кротким, тихим и… очень верующим. В советской деревне мальчику нелегко исповедовать Христа. Друзей у него не было. Едва завидев «отщепенца», детвора со смехом кричала: «Поп идет!» Парнишка старался поскорее проскользнуть мимо и избежать конфликтов. Он терпел все: холод, голод, насмешки… Окончил начальную школу, а семилетку в соседней деревне посещать не стал, потому что не во что было одеться и обуться. «Сидел на печке в одной рубашонке, — вспоминает батюшка Феофан. — Жили мы в большой бедности, помогала лишь вера в Господа». Мерзлая картошка, тайком выкопанная на колхозном поле, считалась большим лакомством. Но даже в такие тяжелые времена Мария Петровна приучала детей соблюдать пост. Ее неоднократно вызывали в сельсовет и прорабатывали за то, что морит детей голодом. Мать молчала, но от церковных канонов не отступала. Первым духовным наставником мальчика стал благочестивый старец по имени Григорий, который пришел неведомо откуда и поселился у соседки. «Это был человек великой духовной силы и веры, — вспоминает Феофан. — Он учил нас с мамой правильно молиться. По воскресеньям и праздникам к нему стекался народ. За это власти ненавидели отца Григория и мечтали от него избавиться… Так я под его присмотром и вырос». Хозяйку заставляли выгнать гостя из дома, но она упиралась. Старца неоднократно возили в район для разбирательства и устрашения. Заходя в начальственный кабинет, он снимал головной убор. Ему говорят: «Ты что, дед, шапку снял? В церковь, что ли, пришел?» А он показывает на портреты: «Вон ваши вожди-то тоже без шапок сидят». «Ты хоть знаешь, кто это?» — горячились коммунисты. «Не знаю. Может, сам сатана», — отвечал Григорий… Батюшка Феофан по-детски рассмеялся, вспоминая бесстрашие своего наставника… Когда Володя немного подрос, то отправился в колхоз пахать на быках. Позднее по профмобилизации уехал на Урал, выучился в ФЗУ на плотника, несколько лет работал на заводских стройках. Вернувшись домой, был призван служить на Тихоокеанский флот. Попал в береговую охрану. Там ему тоже доставалось за веру. Замполиты на занятиях отчаянно пытались вправить мозги худенькому крестьянскому парню, но он оказался тверд как камень. В полночь незаметно уходил из казармы, чтобы помолиться. Однажды Владимира Данькова положили в госпиталь, где случилось ЧП — повесился боец. Из Москвы нагрянула комиссия с проверкой, пошли по палатам. Генерал глянул на посиневшего солдатика и сказал: «Этого комиссуйте, а то ведь тоже повесится». «Вот так Господь помог мне выбраться оттуда», — заключает отец Феофан.

Священник

Домой вернулся на Рождество 1957 года. Весной стал пасти деревенское стадо. В хрущевские времена гонения на церковь вспыхнули с новой силой, но именно тогда парень принял главное решение в своей жизни — посвятить себя служению Богу. Однажды пошел за 30 километров в храм села Башмакова и… остался там навсегда. «У ребят на уме одно: вино, кино да танцы, а я этого совсем не понимал, — рассказывает Феофан. — Думал: как же без Бога жить можно? Как в Башмаково пришел, так больше от церкви не отлучался. Был сторожем, потом научился читать по-церковнославянски, петь. В храм ходили только бедные бабушки, которых власти не трогали, но они ничего не могли подать священникам. Тогда я сам пойду за милостыней, прошу дров или уголька, чтобы истопить в храме печку. Меня спрашивали — для кого, мол? Я говорил, что для себя, и мне охотно давали». Молодого человека заметил епископ Пензенский и Саранский Мелхиседек (Лебедев) и предложил стать священником. Владимир согласился.

 

Архиерей отвез его в село Журавки Зубово-Полянского района, где 17 марта 1977 года возвел в сан. Наш собеседник прослужил там 5 лет. Все бы ничего, да староста прихода любила устанавливать свои порядки: лично решала, кого можно крестить и венчать…

Это батюшке сильно не нравилось, но он, как всегда, старался обойтись без конфликта. Тем временем в ельниковском селе Каменный Брод состарился отец Никифор, и его сын предложил отцу Владимиру переехать туда вторым священником. «В те же годы я решил принять монашество, — рассказывает старец. — Новый пензенский епископ Серафим (Тихонов) благословил поехать в Троице-Сергиеву лавру. Там я нашел старца Кирилла (Павлова), который тоже благословил меня и дал на постриг все свое: мантию, клобук, рясу, ремень». В 1982-м батюшка принял монашество с именем Феодосий, а по возвращении из Лавры его ждало решение о переводе в Каменный Брод…

В Журавках спохватились, поехали к владыке, просили вернуть полюбившегося священника. «Они обо мне скорбели, так что я не рад был, что ушел, — с улыбкой вспоминает Феофан. — Но на новом месте повезло: можно крестить и венчать без проблем, а мне того и нужно. Однажды за одно воскресенье совершил 75 крестин и 18 венчаний. А обычно происходило более десяти таинств в день. Когда идет давление сверху, народ, наоборот, больше стремится к Богу. Придет ко мне коммунист и просит, чтобы я его тайно покрестил. Все в районе знали об этом, но никто меня не выдавал. Начальники на словах мне запрещали крестить, а сами украдкой приезжали и совершали обряд. Однажды пришел парторг… В конце разговора я принял у него исповедь, и вскоре тот повенчался со своей женой».

Иероним

С открытием СанаксарскогоРождество-Богородичного монастыря отец Феодосий перешел в число братии, а в 1992-м был пострижен в схиму с именем Феофан. Со всей России пошел поток паломников. В Санаксаре они могли соприкоснуться с духоносными старцами Иеронимом и Питиримом, попросить у них совета и молитвы.

 

«С батюшкой Иеронимом мы сильно дружили, царство ему небесное, — говорит Феофан. — Когда служили на приходе, то на праздники ездили друг к другу в гости. А как открылся Санаксарский монастырь, вместе ушли туда. Сейчас многие неблагочестивые люди прикрываются именем батюшки Иеронима. Говорят, будто он оставлял некое духовное завещание с предсказанием судьбы России. Это все вранье! Да, отец Иероним был прозорливый, честно служил, неустанно молился и работал. Летом косили траву. Помню, в 5 часов утра возьмем с собой человек пять — и в бурьян, а к полудню уже стог накосим. Дрова заготавливали вместе, огород обрабатывали, зимой снег убирали. Работали каждый день, и все с молитвой, спали 4—5 часов в сутки. Батюшка Иероним — настоящий подвижник. Прозорливость дается далеко не всем».

Макаровка

В 1995 году по благословлению епископа Саранского и Мордовского Варсонофия отец Феофан перешел духовником во вновь открытый Чуфаровский Свято-Троицкий монастырь, куда переместился поток желающих попасть на отчитку. Позднее схиигумена Феофана перевели в Макаровский мужской монастырь. Теперь эту обитель знают не только в России, но и далеко за ее пределами. К батюшке приезжают даже из Америки и Германии, не говоря о ближнем зарубежье. Одна из женщин, объездившая все святые места, коротко сказала: «Можно больше в Иерусалим не ездить. Здесь для нас Святая Земля, Господь щедро изливает на монастырь и всех приезжающих свою благодать». Только хорошее говорят паломники и о духовнике монастыря. Часто присылают благодарственные письма. «Я сегодня приехала от батюшки Феофана, уже не сосчитать, в который раз приезжала… Нет слов, чтобы передать ту благодать, которую получила. Скажу просто — очень полюбила его… Он хороший и добрый. Вот на таких батюшках держится вера православная. Пообщавшись с Феофаном, получаешь только радость и благодать, и все жизненные невзгоды кажутся такой мелочью…»

Отец Феофан сегодня имеет сан схиархимандрита. Он является духовником не только монастыря, но и всей епархии. На исповедь к нему едет монашество и духовенство даже из других регионов. «За что нам даются страдания и болезни? — переспрашивает старец. — Это написано в Евангелии: «Многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие». Если люди живут благочестиво и богоугодно, соблюдают заповеди, то будут всегда здоровы. Человек — это драгоценный сосуд, но весь запачкан грехами, пороками и страстями. Господь очищает его в горниле скорбей и болезней, поношений и напастей. Поболеет, помолится, покается и тогда избавляет его Всевышний от муки вечная…»

Его всегда окружает множество людей. Ни разу он не дал понять, что кто-то явился не вовремя, что сам нездоров, устал и ему некогда. В руках большая кипа поминальных записок. Они также распиханы по карманам, лежат в сумке, а в сердце — тысячи имен людей, за кого он молится. «Иногда ко мне приезжает по три автобуса посетителей за день. Сегодня людям требуется духовное очищение. Надо жить по-евангельски, — объясняет отец Феофан. — Следует помышлять о будущей участи. Телесное все кончается, а душа отойдет к Богу! Думай, как ты живешь и какие дела творишь! Если добро сеешь, то Господь прославит тебя в Царстве Божием. Ежели грешил, вредил, деньгами и богатством все мерил, значит, к сатане пойдешь».

Большая часть времени у батюшки уходит на молитвы с земными поклонами. В монастырь приезжают самые разные люди. Старец наставляет их на истинный путь, исповедует, отчитывает, дает епитимию для изглаживания тяжких грехов. А если человек не исполняет ее, тогда батюшке приходится это делать самому. Когда посетители узнают об этом, их охватывает стыд. Мысль о том, что старец за тебя кладет поклоны или читает покаянный канон, становится невыносимой…

Люди иногда не понимают, почему они перестали болеть, почему им радостно и легко на душе. И как прозрение: «Батюшка Феофан помолился и помог!» Люди безоговорочно верят в молитвы старца. И часто перебарщивают. О чем только не просят! «Сами духовно потрудиться не хотят, отдадут записки мне и ждут, когда у них все исправится в жизни к лучшему, — укоризненно качает головой Феофан. — Конечно, время сейчас непростое. Рушатся производство и сельское хозяйство, многие без работы сидят. Долгие годы государство веру запрещало, а теперь разрешает, но народ уже сам испортился. Наши предки долгие годы учили нас жить без Господа, а чему хорошему можно научиться в таких условиях? Молодежь все больше увлекается пьянством, хулиганством, наркоманией. Наркоман — это человек, который уже не способен к жизни. А у нас это все в моде, как будто так и надо. Ко мне много таких приезжает. Самому за себя надо бороться! Кто ж тебе поможет, если ты сам не хочешь исправиться? Ужас охватывает от того, сколько сейчас таких больных. А все потому, что живут без Бога, увлекаются удовольствием. Вино, кино, танцы, разврат… Не радеют сегодня люди о спасении».

Каждого, кто приходит к отцу Феофану, он встречает с любовью и лаской. Получить благословление у старца — большая радость для любого паломника. Неземной нежностью светятся его глаза, когда подбегают совсем маленькие детки. «Верующий человек живет по совести, — говорит старец. — Все реже это слово народ стал вспоминать. Хотя от нас требуется лишь любовь к ближнему да честный труд. Господь говорит нам: будьте милосердны, как Отец ваш Небесный. Этими словами Иисус указывает на высочайший образец для подражания. Есть достойные образцы для подражания и на земле, но самый великий — это наш Отец Небесный».

Конец света

Старец искренне уверен, что Господь слышит того, кто богоугодно живет. А молиться надо с великим сокрушением и сердечной теплотой. Огромное количество людей собирается к нему на отчитку. Задолго до молебна они окружают бревенчатую келью старца и выстраиваются на всем пути до храма, чтобы получить благословление, задать вопрос.

Вдруг по всему монастырю разлетается шепот: «Старец вышел». И люди устремляются к нему — как к последней надежде…

«Захожу в храм, а там — все болящие, — вздыхает батюшка. — Сегодня во многих людях бес сидит. И таких все больше… А сколько вокруг магов и чародеев! Выпускают нечистую литературу и эшелонами завозят в Саранск. Говорят: приходи ко мне, я тебе хорошую жену приворожу, а тебе — жениха богатого. А если не понравится, сразу отворожу. И люди верят. Потом приходят ко мне: вот, батюшка, меня заговорили, порчу навели, помоги! Сектанты разные пугают народ болтовней про конец света. Да, в Евангелии говорится, что придет время и по местам будут землетрясения, бедствия, войны, но и это еще не кончина мира… Когда вера иссякнет в людях, вот тогда жди беды. Если ничего не менять в нашей нынешней жизни, то мы близко подберемся к страшному событию. Близок конец света, да только точную дату один Господь знает… Вот и кричат у меня бесноватые, и лают, и рычат. Страшно — хоть из церкви беги!»

Мечта

Отец Феофан знал многих известных старцев. Был у Николая (Гурьянова) на острове Залита. Принимал исповедь у Илии Оптинского. Старец Кирилл (Павлов) подарил ему свое монашеское облачение. Общался с Иоанном (Крестьянкиным) из Псково-Печерского монастыря… Никому не дано знать, о чем говорили духоносные мужи. Одно несомненно — ниточка преемственности старчества на Руси не оборвалась. В годы лихолетий осветили они смутное время и подарили надежду на духовное спасение. Батюшка Феофан считает себя недостойным во всем. Очень жестко отозвался о себе: нет, мол, у меня истинного смирения, одни грехи… «О чем вы мечтаете?» — спросил корр.«С». Глаза старца вмиг наполнились молодостью и светом, а лицо озарила улыбка. «Грешный я. Вот и мечтаю, как бы мне унаследовать Царство Божие и избавиться от муки вечная. Наш суетный мир — это только временное жилье, а вечность — это жизнь в Господе…»

 

https://stolica-s.su/archives/13409