OptinaRU

Перенесено из Основной Галереи Автор: Наташа Белочкина Назание: Соборность-2 (08.09.2012) Комментарий: Вышел Ёжик из тумана..

В чате некоторое время назад обсуждалось создание темы "Оптина и мы" для фото "нас в Оптиной", "нас на фоне Оптиной" и т.п. - выкладываем такие фото пока сюда...

«Сегодня я припомнил батюшкины наставления и то, что он говорил: — Если плохо живешь, то тебя никто и не трогает, а если начинаешь жить хорошо,— сразу скорби, искушения и оскорбления. Этим он хотел мне сказать, что необходимо переносить смиренно оскорбления, наносимые другими, и вообще скорби. —Монахи, вообще вся наша братия, тоже люди, а раз люди, то есть обязательно свои страсти. Все эти люди пришли сюда, в больницу, лечиться, кто от чего, и вылечиваются с помощью Божией… Все люди немощны, у всех есть страхи, мы же должны прощать. <…> Батюшка спросил, как мое послушание, и затем сказал: —Вероятно, было у вас, или у ваших родных, или даже у предков какое-либо доброе дело по отношению к св. Иоанну Крестителю, если он принял вас сюда к себе. Не помните? Я ответил, что нет. —А со мною вот что было. В Казани я как-то захотел говеть Великим постом, и весь пост пропустил, осталось только три дня. Ну, хоть три дня, да поговеть. Иду и думаю: где же поговеть? У полкового священника мне не хотелось. Где же? И вот смотрю — монастырь, бедный, грязный (послушники какие-то отчаянные), наполовину развалившийся. "Это какой монастырь?" —"Ивановский, во имя Иоанна Крестителя." — "Хорошо, можно здесь поисповедоваться?" — "Пожалуйста." Так я там и говел. А потом стал туда часто к службе ходить. Стою иной раз, а помысл мне и говорит: "Смотри, какая бедная, грязная лампадка. Купи новую, получше". Купил, и как-то приятно стало мне смотреть на нее. Потом киот на большую икону купил. И так я полюбил все в монастыре! Воистину: "Где будет сокровище ваше, тут будет и сердце ваше". А сколько радости испытывал я после исповеди и приобщения св. Христовых Таин! Вот за какие пустяки св. Иоанн Креститель сподобил меня принять в свой скит. Когда я зашел в Казани в тот монастырь в первый раз, я спросил, между прочим: "Кто здесь настоятель?" — "Игумен Варсонофий." Только потом я понял, что это значило: в этом бедном грязном монастыре я увидел образ своего душевного внутреннего состояния. Через много лет, когда я принял управление скитом, меня спросили: "Как вы будете содержать скит?" Я отвечал, что и не думаю об этом и не дерзаю, ибо хозяин не я. Я только приказчик св. Иоанна Крестителя». Из дневника послушника Николая Беляева

Тогда хорошо покрывать недостатки ближних, когда можно это делать и когда это не причиняет вреда. А если уж недостатки эти сами собою начнут обнаруживаться, тогда лучше держаться правды, полагаясь на волю Божию. Вы писали о немирствии священников, о зависти сестер и о наговорах на вас благочинному. Вообще на все это скажу вам: старайтесь не принимать близко к сердцу все эти вещи, помня, что все люди не без недостатков. По слову псалмопевца, «все уклонишися, и неключими быша; несть творяй благое, несть до единаго». Поэтому люди рассудительные смотрят равнодушно на людские недостатки. Наш покойный оптинский настоятель о. архимандрит Моисей в подобных случаях говаривал: «Да уж это все – человеческое». А покойный митрополит московский Филарет одному настоятелю, который ему жаловался на своих братий: «тот тем не хорош, другой другим», – отвечал: «Ну, набери себе ангелов». Итак, не смущайтесь, матушка, людскими недостатками, а если что бывает, потерпите во смирении, говоря себе: «По грехам моим еще мало мне этого». И молитесь: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй нас грешных». Но никак не осуждайте ни благочинного, ни сестер, ибо все – люди. Неправду ищи в себе, а не в людях. Надо больше себя винить да у людей прощение просить, а не осуждать. Старайся ни о ком не говорить неодобрительно – это лучше всего. Из писем прп. Иосифа Оптинского

Среди благоуханного цветника оптинских сказаний существует одно, почти неизвестное большинству людей, – из жизни последнего оптинского старца Нектария. Эпизод этот был передан отцом Адрианом Рымаренко, впоследствии епископом Русской Зарубежной Церкви. – Вы знаете, чем была для меня Оптина? – Она вскормила меня, взлелеяла своею лаской и любовью, воспитала меня своим духом, она же и облекла меня в ризу спасения. И я всегда, особенно при жизненно тяжких обстоятельствах, стремился под ее благодатный покров за помощью и утешением, а на заре своей пастырской деятельности это стало для меня просто необходимостью. Ведь наступало грозное время открытой борьбы света со тьмой, и нужно было иметь и духовный опыт и знания, глубокую веру и особую благодать, чтобы иметь мужество и силу вступить в этот, казалось бы, неравный бой. У кого же можно было почерпнуть эту силу на ратный подвиг скромному воину Христову, где же было найти ее, как не в последнем оплоте православия – Оптиной? И туда я спасался при первой возможности. Иногда, правда, приедешь к батюшке весь измученный и обессиленный от житейских бед и волнений, бурь и ударов, с целым рядом самых неотложных вопросов, поведать, раскрыть свою душу. И казалось в то время, что если этого не сделаешь сейчас же, немедленно, то, пожалуй, и сердце и ум не выдержат этих страданий. Но не тут-то было. У старца в хибарке народу скапливалось не мало, и все тоже тяжко израненные в жизненной борьбе и жаждущие утешения. Батюшка выйдет, бывало, благословить, иногда скажет что-нибудь ласковое, но к себе в келью не берет. И часто проходит и день, и два, а то и поболее, пока, наконец, не откроется заветная дверь. И сколько за это время мучительного ожидания переживаешь, весь измаешься, истоскуешься, исстрадаешься. В такие тяжелые для меня минуты, прождавши иногда напрасно у порога батюшкиной кельи до самого вечера, я невольно спешил к одной из самых замечательных насельниц Шамординского монастыря – современнице еще батюшки Амвросия – схимонахине Марии (Головиной), чтобы в общении с ней несколько рассеять свои мрачные мысли… В нескольких минутах ходьбы от Оптиной, к югу от монастыря, одной стороной почти примыкая к величественному скитскому бору, находится группа строений своеобразной архитектуры, разбросанных в живописном беспорядке, который так люб русскому сердцу. Среди просторного двора возвышается большая двухэтажная постройка, увенчанная чем-то вроде башенки. К ней с боков, как цыплята к наседке, прижимались какие-то клети, подклети, ходы, переходики, крылечки. Против главного корпуса находился амбар, далее флигели и другие хозяйственные службы. Все это было срублено из прочных больших бревен, покрыто тесом и окружено высоким частоколом, через который вели узорчатые с резьбой ворота, еще более усиливающие впечатление какого-то уголка, как бы перенесенного в наши дни из XVI – XVII веков. Это и было подворье Шамординского монастыря – любимое детище отца Амвросия. Управляла же этим подворьем монахиня Мария, в то время уже глубокая старица, всеми любимая и почитаемая. Это была исключительная личность в масштабе Оптиной и Шамордина. Это была живая летопись монастыря. Да и немудрено. Поступивши в обитель еще при жизни старца Амвросия и пройдя ряд обычных монастырских послушаний, она вскоре за свое благочестие, доброту, умение ладить с людьми и особенно милостивость к ближним была назначена старцем Амвросием на почетную и ответственную должность начальницы Шамординского подворья. Преемники отца Амвросия, старцы Иосиф, Анатолий и Нектарий, продолжали оказывать ей самое искреннее и сердечное внимание. Она была одна из тех редких натур, которые не знают, что такое иметь врагов, всегда серьезная, сосредоточенная, иногда не улыбающаяся, внешне хлопотунья, она умела как-то расположить к себе сердца всех окружающих и первая спешила на помощь в беде. Больного ли навестить, бедняку ли помочь, поддержать ли упавшего в немощи, утешить ли скорбящего и унывающего – это было для матери Марии призванием всего ее существа, влечением ее чистого и любящего сердца. Да будет ей вечная и светлая память, ибо крепко верю я, что и по ее святым молитвам Господь доселе хранит меня… Вот в одну из моих поездок в Оптину, под Покров 1922 года, я возвращался с матушкой Марией от ранней обедни, которую совершал по случаю годовщины своего рукоположения. В молитвенно приподнятом настроении шел я этим погожим тихим осенним утром по шуршащим от опавших листьев дорожкам монастыря, с наслаждением вдыхая бодрящий воздух. Матушка, вся ушедшая в себя, молча сопровождала меня. Так же молча мы поднялись в ее келью и напились чаю. «Ну вот, батюшка родной, – прервала она, наконец, свое молчание. – Все думала я, чем бы утешить тебя в этот знаменательный для тебя день, вот так, пожалуй, поведаю тебе одну тайну жизни моей, что и твоей душе будет на пользу. Был у нас в Оптиной один иеродиакон, Мартирий по имени. Скромный, благоговейный, в страхе Божием совершавший свой путь. Кто он был – Бог весть. Об этом у нас не любопытствуют, и частенько знает об этом только отец настоятель да духовный отец его. За его примерную жизнь уже не раз предлагали ему иерейский сан, но он всячески уклонялся, отговариваясь слабостью здоровья, но все доподлинно знали, что истинной причиной было его глубокое смирение. Дивный раб был Христов. Я глубоко почитала его. Однако годков через восемь его иеродиаконства действительно захворал наш Мартирушка, как любила называть его братия, и слег в монастырскую больницу. Частенько навещали мы его и, как могли, утешали своим приношением. Когда совсем трудно стало отцу Мартирию, призвал он меня, да и говорит: «Спаси тебя, Господи, матушка, за все твои заботы о мне грешном. Господь да воздаст тебе сторицею за твою любовь в сей жизни и в будущей. А мне нечем и отблагодарить тебя. Были последние 20 копеек, да и те отдал. Так вот, матушка, прошу тебя напоследок, не оставь меня в своих молитвах, когда Господь призовет меня к Себе». «Ну, батюшка, – отвечала я, – беру и я с тебя слово. Если заслужишь у Господа милость, то помолись и ты о мне грешной, чтобы Господь вразумил меня, как заслужить спасение». С тем и расстались. А через два денька и хоронили отца Мартирия. Заказала я сорокоусты в наших храмах, молилась о его святой душе. И вот, когда уже кончилось поминовение, я, возвратившись из храма домой, присела на минутку в креслице, вот в котором и ты изволишь сидеть, и задремала. И вдруг передо мной, как живой, предстал отец Мартирий и изрек такие мне слова: «Ты, матушка, просила меня помолиться за тебя, как тебе спасаться, и Господь милосердный допустил меня к тебе. Помни крепко, что нести свой крест и жить нужно так, как бы находясь все время пред очами Самого Господа…» И еще одно открыл он мне, – и как сказал он мне это, так я вся и затрепетала… Тут внезапно открыла я глаза, а в келье никого-то и нет! И стало мне так страшно, и так я оробела, что кинулась, не помня себя, поскорее к старцу. Бегу, сама не своя, не знаю, как и добежала, и бросилась к отцу Нектарию в ноги, плачу да кричу: «Батюшка, спаси меня, уже, не ровен час, наваждение со мной. Ведь отец Мартирий-то явился ко мне». И только я начала ему второпях, все перепутавши, рассказывать, как тут батюшка ласково взял меня за рук и говорит: «Ну чего ты, мать, испугалась? Нет, не так тебе он, матушка, сказал… А не говорил ли тебе отец Мартирий…» – и тут батюшка, помедлив немного, повторил то, что напоследок открыл мне отец Мартирий. «Иди, спасайся с Богом и молись за него. Великий раб Божий был отец Мартирий». Так-то, – закончила матушка свое повествование, – и нам грешным нужно во все дни ходить в страхе Божием, чтобы не потерять, упаси Боже, ни одной капли из елея благодати, туне даруемой человеку по неизреченной Его милости». Беседа наша кончилась. Душа невольно ликовала перед приоткрытой еще одной тайной Божьего домостроительства о спасении рода человеческого. Как хотелось мне в то время из уст самого батюшки услышать подтверждение всего того, о чем старец в беседах со мною никогда не упоминал. Горячо поблагодарив матушку за этот драгоценный дар моему сердцу, я как на крыльях летел на благословение к старцу. В хибарке уже было достаточно народа, ожидавшего выхода батюшки. Я с несколькими собратьями стал отдельно в приемной. Вскоре послышались столь характерные для батюшки шаркающие шаги, и он медленно вышел в своем обычном подряснике, опоясанном широким поясом, со скуфьей на голове. Помолившись перед образом со словами: «Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию», – обернулся к нам, держа в руках какую-то печатную брошюру. – Вот, – сказал он, – С.А. Нилус изволит называть Оптину Божией рекой, а себя – рыбаком, вылавливающим жемчужины из этой реки. И сейчас подарил он нам одну из таких жемчужин (и батюшка протянул руку с брошюркой). Здесь описывается одно явление, бывшее некогда у нас с покойным иеродиаконом Мартирием. Да, великий раб был Божий. Истинного смирения ради не принимал он иерейского сана, с трепетом проходя свое иеродиаконство у престола Божия. Выйдя однажды из нашего храма, вот отсюда (и батюшка указал рукой на видневшийся в окно скитской храм), отец Мартирий взглянул на небо и перед его духовными очами неожиданно открылось дивное видение. Он увидел большой прекрасный строящийся храм, но еще как бы недоконченный, без купола, и далее снова какие-то постройки, и услышал голос: «Когда достроится, тогда конец всему». Да, много тайн было открыто этому чистому сердцем рабу Божию о грядущем, но только не дано ни времени, ни сроком исполнения. Ведь вот храм, который видел отец Мартирий, хотя и был почти достроен, но сколько кирпичиков еще осталось доложить и в какие сроки – этого, кроме Бога, никому неведомо. И батюшка после этих слов еще раз помолился, благословил нас и тихой старческой походкой пошел далее. (Какая прозорливость!) Вы представляете себе, с каким чувством уезжал я на этот раз из Оптиной. Из книги «Жизнеописания почивших скитян»

Для пользы душевной предлагаю вам на рассмотрение псаломские слова: Благ и прав, то есть праведен и правосуден, Господь, сего ради законоположит согрешающим на пути (Пс. 24: 8). Что законоположит Господь согрешающим? Законополагает, чтобы каялись, глаголя во Святом Евангелии: покайтеся... аще не покаетеся... погибнете (Лк. 13: 3). Некоторые из христиан от неверия совсем не каются, а некоторые, хотя и каются для порядка и обычая, но потом без страха опять тяжко согрешают, имея неразумную надежду на то, что Господь благ, а другие, имея в виду одно то, что Господь правосуден, не перестают грешить от отчаяния, не надеясь получить прощение. Тех и других исправляя, слово Божие объявляет всем, что благ Господь ко всем каюшимся искренно и с твердым намерением не возвращаться на прежнее. Несть бо грех побеждают человеколюбие Божие. Напротив, правосуден Господь для тех, которые от неверия или нерадения не хотят каяться; также и для тех, которые, хотя иногда и приносят покаяние, для порядка и обычая, но потом опять без страха тяжко согрешают, имея неразумное упование на то, что Господь благ. Есть и такие христиане, которые приносят покаяние, но не все высказывают на исповеди, а некоторые грехи скрывают и утаивают стыда ради. Таковые, по слову апостольскому, недостойно причащаются Святых Тайн; а за недостойное причащение подвергаются различным немощам и болезням, а немало и умирают. Сказано апостолом: Ядый бо и пияй недостойне, суд себе яст и пиет, не разсуждая Тела Господня (1 Кор. 11: 29). Скажут некоторые: как же нам быть, когда мы часто как бы невольно согрешаем от немощи? Иное согрешать от немощи и согрешать удобопростительным грехом, а иное согрешать от нерадения и бесстрашия и согрешать тяжким грехом. Всем известно, что есть грехи смертные, и есть грехи удобопростительные словом или мыслью. Но во всяком случае потребно покаяние искреннее и смиренное, и понуждение, по слову Евангельскому, с твердым намерением не возвращаться на прежнее. Сказано в Отечнике: «Пал ли еси, востани! Паки пал еси, паки востани!» Неудивительно падать, но постыдно и тяжко пребывать в грехе. Из писем прп. Амвросия Оптинского

Вся жизнь наша есть великая тайна Божия. Все обстоятельства жизни, как бы ни казались они малы и ничтожны, имеют громадное значение. Жизнь сложна; враг сильно нападает на тех, которые желают спастись, но таинства, молитва и крестное знамение разрушают все козни и делают «яко ничесоже». Жизнь – это книга. Листы ее – это события нашей жизни – всех от важных до ничтожных случаев. В нашей жизни нет ничего, что не имело бы значения, только мы-то часто этого и не понимаем, и лишь просветленные Божественной благодатью умы понимают смысл каждого случая. В книге бывают опечатки. В жизни бывают ошибки, часто трудно поправимые, и Господь может исправить их... Книги бывают тоненькие, объемистые и даже многотомные; так и жизнь человека. Часто является вопрос: отчего умирает младенец? Почему живет старец? Отчего, лишь явился на свет человек, заплакал, окрестили его, и Господь берет его жизнь, а другой живет до глубокой старости? Тонка книга младенца, всего несколько листочков, а книга старца многотомна. Все это тайна Божия, которую мы не можем постигнуть. Мы идем как бы по лезвию ножа, и с обеих сторон простирается пропасть. Страшно ввергнуться в нее! «Блюдите убо, – говорит Апостол, – како опасно ходите» (Ефес. 5, 15). После этой земной жизни нам предстоит экзамен, решающий нашу участь на всю вечность: переэкзаменовок не будет. Науки земные не помогут нам выдержать этот экзамен. Смысл настоящей жизни мы поймем вполне лишь в будущем веке! Как осмотрительно надо относиться к ней, а мы перелистываем нашу жизнь, как книгу – лист за листом, не отдавая себе отчета в том, что там написано. Нет случая в жизни, все творится по воле Создателя. Да сподобит нас Господь этою жизнью приобрести право на вход в жизнь вечную! Из бесед прп. Варсонофия Оптинского

Старец Леонид постепенно готовил отца Макария себе в преемники. Поскольку главной, но и самой трудной добродетелью является смирение, старец не уставал воспитывать ее в своем ученике, всячески подвергая испытаниям его терпение, подвергая нападкам, болезненным для человеческого самолюбия, но отец Макарий обычно выдерживал эти испытания, проявляя удивительную кротость. Автор одного из первых жизнеописаний старца Макария, наместник Троице-Сергиевой лавры архимандрит Леонид (Кавелин) описывает характерную сцену: «...Строитель позвал к себе отца Макария и просил его принять некоторых к пострижению в мантию готовившихся братий. Вменяя просьбу начальника в приказание, отец Макарий ответил на оную соизволением и смиренным поклонением. Придя после того к старцу Леониду, он застал сего духовного вождя по обычаю окруженного множеством вопрошавших о своих духовных нуждах и недоумениях. Отец Макарий кратко поведал ему, зачем звал его настоятель. Пользуясь этим случаем доставить подвижнику-иноку венец терпения, а других воспользовать его смирением, духовно опытный старец с видом строгости спросил о. Макария: «Что ж, ты и согласился?» — «Да, почти согласился, или, лучше сказать, не смел отказываться»,— ответил о. Макарий. «Да, это свойственно твоей гордости!» — сказал старец, возвысив голос, и, притворяясь гневающимся, довольно долго укорял отца Макария. А тот стоял перед старцем с поникшей головой, смиренно ему кланяясь и повторяя по временам: «Виноват! Простите, Бога ради, батюшка!» Все присутствовавшие, привыкши уважать отца Макария наравне со старцем Леонидом, смотрели на это одни с недоумением, другие с благоговейным удивлением. Когда же старец умолк, отец Макарий, поклонившись ему в ноги, кротко спросил: «Простите, батюшка! Благословите отказаться?» — «Как отказаться? Сам напросился, да и отказаться? Нет, теперь уже нельзя отказываться, дело сделано!» — сказал отец Леонид, вовсе не имевший ввиду лишать духовной пользы тех, которые вверялись духовному руководству опытного наставника. Цель выговора была иная: искусить смирение преуспевшего в оном старца-ученика и, как выше замечено, воспользовать через то других». Но при этом было очевидно и то, как старец любил и ценил отца Макария. Однажды он так выразился о степени духовного совершенства оптинских подвижников: «Отец Моисей и отец Антоний — великие люди, а Макарий — свят». Из жития прп. Макария Оптинского

Преп. Марк Подвижник пишет: «Пренебрегающего заповедь о молитве постигают самые тяжкие нарушения против заповедей, передавая его одно к другому, как узника». Но, конечно, молитва должна быть правильная. На правильность молитвы необходимо обратить особенное внимание. Неправильная молитва не имеет благих плодов, даже наоборот. Зависть диавола и всех демонов возбуждает их к исканию гибели человеков и борьбе с ними, особенно во время молитвы рабов Божиих, ибо молитвою правильною человек может получить и получает всякое благо. Порядок борьбы вражией: 1. Помыслы благовидные – вниманием к ним ум лишается свободы. 2. Явно греховные помыслы – ум, утратив свободу при первых помыслах, побеждается и вторыми. Отсюда общее правило: во время молитвы отвергать всякий помысел. Закон сродства грехов между собою – непрекращаемость брани врага, усиление ее во время нашей молитвы. Необходимо хранить плод молитвы. Он погубляется, теряется очень часто от празднословия сразу после молитвы и от мечтания, которое есть то же празднословие, но лишь с самим собой. Молчание после молитвы весьма полезно; оно удерживает молитву в уме, сердце и даже на устах вслух себе. Не всякий может часто становиться на молитву в течение дня. Но понуждать себя на молитву, хотя мысленную, если при людях, всякому возможно. Возможно начинать и оканчивать всякое дело и занятие возношением ума к Богу. Не полезно холодное отношение к делу молитвы. «Отмолился, вычитал, что положено, и свободен. Отбыл повинность свою». Такая молитва не дает благих плодов. А такая молитва и бывает у тех, кто ограничивает свое обращение к Богу только совершением правила или хождением в церковь, не стремясь к тому, чтобы молитва наполнила и осветила всю их жизнь, все их дела. Желаемое настроение молитвенное не сразу достигается, требуются целые годы на приобретение сего, но понуждать себя необходимо, необходимо считать себя постоянно должником пред Богом, как во всех добродетелях, так и в молитве. Надо стяжать сердечное сознание необходимости молитвы, и чтобы не отгонять от себя молитвенного настроения, надо охранять себя от всякого неблагоговейного слова и поступка, от всего, что нарушает мир душевный, что не по совести, не по закону Божию. Из завещания прп. Никона Оптинского духовным детям

В настоящее время многие живут по плоти, и духовной радости не ищут. Чего прежде всего хотят достигнуть? Во-первых, богатства. Затем – славы. Для достижения же этого ничем не пренебрегают. Господь сказал: "за умножение беззакония, изсякнет любы многих" (Мф. 24, 12). Большинство людей уклонились, отошли от Христа. Людей, не разделяющих их взгляды, люди века сего называют отсталыми, непрактичными. По переводу слово "непрактичный" – значит, не вор. Например, хотя бы генерал Черняев: боролся с турками, много услуг оказал государству, он был человеком "непрактичным", т.е. не хапнул ни из сербской казны, ни из нашей, хотя и мог бы. За это люди практичные осуждали его, а затем посыпались на него всякие беды. Спаси вас, Господи, быть людьми практичными! Будьте всегда с Господом, Христос посреди нас есть и был, и будет. Людей непрактичных часто упрекают в мнимой гордости: он – гордец, – говорят, и это кажется им истиной. И первых христиан обвиняли в гордости. Приводят их, например, к игемону, и тот требует: поклонись богам! — Нет, не поклонимся, т.к. мы поклоняемся Единому Богу, создавшему небо и землю, Господу Иисусу Христу. — Гордецы вы! Смиритесь перед богами! — Никогда! И вот обрекают их на мучения. Игемон требует смирения ложного; исполнять его желание – значит, отречься от Христа, что, конечно, невозможно исполнить. И в частной жизни говорят: смирись, живи, как все живут, не будь гордой, не выделяйся от других. Не слушайте этих советов. Некоторые смущаются, отпадают от Христа и гибнут навеки. Спрашиваю иногда посетителей: — Есть у вас дети? — Как же, – отвечают, сыновья и дочери. — Как же вы хотите устроить их судьбу? — Да так: сына хочу видеть инженером, у него самого к этому наклонность, дочерей замуж за богатых и знатных людей. — И вы думаете, что они будут счастливы? — Конечно! – отвечают с уверенностью, а о том, как постараться, чтобы дети стяжали Христа, не думают. Говорят, все можно купить за деньги. Да, действительно, хотя и не все, но многое можно купить за деньги, только Христа ни за какие сокровища мира нельзя купить. А без Христа нет жизни, нет спасения. Из бесед прп. Варсонофия Оптинского