Мартуля

Милые мои, вчера на вечернем богослужении было плохо девушке Марии ее потом на скорой увезли. Подскажите, кто ездил с ней в больницу, как устроилась ее судьба. Как ее самочувствие. Вчера была рядом с ней, когда все случилось, а теперь уехала, а душа болит. Спаси, Господи!

Хорошая книга. Прочитала на одном дыхании. Много поучительного.

Очень хороший рассказ. Светло и немного грустно на душе. Светло от такого хорошего окончания рассказа, грустно, что до дорогой сердцу Оптиной так далеко и редко получается в ней побывать. Но на всё воля Божия, ведь так)?

Один день в мире святого Иоанна Златоуста Священник Иоанн Валентин Истрати Мы живем в меняющемся мире. Вокруг жизнь, смерть, прошлое, старение, переходы от одного этапа к другому. Люди становятся тем, чем были их родители, дети вырастают в юношей и превращаются во взрослых, старики уходят в землю, и всех безжалостно преследует призрак смерти. Так было всегда с тех пор, как стоит мир. Но наш стиль жизни усугубляет перемены и уходы до такой степени, что порой, если сердца наши чутки, эта пляска непостоянства болезненно давит, она проникает в бессмертную душу и отбрасывает тень небытия на вечные основания души. Представим себе, каким был трудовой день в мире святого Иоанна Златоуста, написавшего столько книг, сколько не написали бы и десять человек, и таких толкований, для постижения которых нужна вечность. Представьте себе мир без единого механического шума, без машин, электрических лампочек, где глубокую ночную тьму прорезает лишь одинокая плошка, подвешенная над массивным Писанием, сшитым из овчинных кож, или удары лошадиных копыт о камни мостовой. Мир без телевизора, интернета, мобильного телефона, Facebookʼа, без поездов, гудков; мир, где скрежета автоматизированной материи не слышно вовсе. Мир беспроводной, то есть без сетей, без звуковых сигналов, без люминесценции, но полный благодати, жужжания пчел и блистания звезд. Мир без самолетов на небе, но полный птиц. День, начинавшийся рано, но без будильника, а с пением петухов; мир с Божественной литургией, распеваемой протяжно, умиротворяюще, без микрофонов и динамиков, а голосами, идущими из груди, полной крепкого горного воздуха. Вспоминаю, как на Афоне святой старец Дионисий из Колчу[1] шепотом рассказывал мне, что, когда пел великий Нектарий-протопсалт, перед ним образовывался сильный поток воздуха, ветер, полный мелодичной византийской гармонии, воскрешавшей из мертвых даже святогорские мощи. Возвратимся ко дню святителя Иоанна. После небесного причащения тела Христова несколько тысяч голодных людей, столпившихся вокруг церкви, неспешно угощались от щедрот, собранных обличительной проповедью великого антиохийца. Затем день продолжался изучением книг, долгим писанием, толкованиями, письмами в разные уголки империи, отсылаемыми сегодня, а доходившими через год, святительскими наставлениями, беседами со священниками из епархии, многой-многой молитвой, вычитыванием дневного круга церковного богослужения, правилом, а затем чтением ночью при свете лампы и сном на скамеечке или на деревянном ложе. В то время у людей не было отдельных комнат, на всех была одна общая комната, одновременно служившая и гостиной, и столовой, и кухней, и спальней, так что по-братски делили все – от миски еды до плача младенца среди ночи. Монах, однако, имел свою келью, наполненную светом молитвы и смирения. То, о чем я говорю, можно пережить – конечно, в очень малой степени, – если поехать в уединенный монастырь, на какое-то время погрузиться в его таинство молитвы и покоя. Но потом придется вернуться в городскую сутолоку. Так было и со мной. Два месяца летних каникул, проведенных на Святой Горе, подошли к своему неизбежному концу, и я вынужден был снова пойти по мирским путям: из Кареи к Дафни, Уранополису и Фессалоникам. Здесь город показался мне ужасающе шумным, хотя в сравнении с другими городами он спокойный. Повсюду меня не покидало острое чувство говорения без смысла, одиночества, афишируемого в выкриках; люди вопили о своем небытии, они жестикулировали посреди улицы и голосили без всякой пользы. У меня болели уши от такого шума, и несколько дней, пока я не обвык, мигрень не оставляла меня. Видите, какая колоссальная разница в стиле жизни, какая пропасть лежит между нашим и святых отцов способом существования?! Сколько шума по пустякам здесь, в XXI веке, какой вопль земли, из которой выжаты силы, сколько утомительной бесполезности, выплеснутой на экраны и в сердца и имеющей видимость бытия. Шум электросварки, отбойного молотка или бензопилы, грохот железных колес, включенные моторы – все это словно болезненный крик материи, перегруженной тяжестью человеческого греха и стыдящейся навязчивого желания человека восхищаться без причины. Решить вернуться к подлинному существованию – это не значит совершить короткое замыкание всех технологических связей человечества. Это значит начать внимательней прислушиваться к голосу земли, глубже переживать таинство жизни, вернуться в деревню (по совету святого Паисия Святогорца), научиться древним обычаям, составляющим фундамент для души, прилежать к храму и глубже смотреть на это чудо жизни, которое Бог не переставая изливает на нас, – чтобы ощутить Его безграничную любовь. Священник Иоанн Валентин Истрати Перевела с румынского Зинаида Пейкова 12 мая 2011 г. Так дивно автор описал состояние тишины. Неудержимо захотелось перенестись туда и остаться где только мерцание свечи, шелест переворачиваемых страниц Писания, тихая молитва и мудрый, любящий и печальный взор Святителя Иоанна. Очень захотелось с вами поделиться)

Реальная история Раздается звонок келейнику наместника: - Здравствуйте! Наместника можно? - Его нет. - Дайте, пожалуйста, его телефон. Келейник: - А вы человек верующий? - Да. - Расскажите «Отче наш». Человек рассказывает. - Ладно, а теперь расскажите «Символ Веры», - человек рассказывает. - Вот вам телефон, а если наместник придет, что передать, кто звонил? Ответ в трубке: - Епископ Амвросий. P.S. Какое смирение!

Первое, что пришло в голову группа Ихтис.

Мария, это да, но вот Мария, мне больше 15-ти лет, в Печерах была с паломнической поездкой, о Православии знаю, всем сердцем стараюсь жить в нём. Передать весь спектр чувств, который я ощутила находясь в пещерах не могу, просто не подберу слов, это без меня уже сделали Святые отцы. ... Кондак Душе моя, почто грехами богатееши, почто волю диаволю твориши, в чесом надежду полагаеши? Престани от сих и обратися к Богу с плачем, зовущи: милосерде Господи, помилуй мя грешнаго. Икос Помысли, душе моя, горький час смерти и страшный суд Творца твоего и Бога: Ангели бо грознии поймут тя, душе, и в вечный огнь введут: убо прежде смерти покайся, вопиющи: Господи, помилуй мя грешнаго... ... Верую, яко приидеши судити живых и мертвых, и вси во своем чину станут, старии и младии, владыки и князи, девы и священницы; где обрящуся аз? Сего ради вопию: даждь ми, Господи, прежде конца покаяние. (Канон покаянный ко Господу нашему Иисусу Христу) …Душе моя, душе моя, востани, что спиши? Конец приближается, и имаши смутитися; воспряни убо, да пощадит тя Христос Бог, везде сый и вся исполняяй. (Великий канон Андрея Критского) Надо трезвиться, стараться изо всех сил исправиться до смерти, пока еще есть время, пока еще не поздно....пока еще есть время на покаяние.

Как же всё вовремя. Спаси, Господи, отец Даниил, за эту цитату. Только в субботу посетила пещеры в Псково-Печерском монастыре. Сколько пережито и переосмысленно за время пребывания рядом с почившими отцами. Мне кажется, заново родилась. Это несказанно. Смерть от каждого из нас на расстоянии выдоха, как жаль, что мы так часто об этом забываем и так беспечно живем. Господи, помилуй.

Всему свое время. Ваше время пришло) Радостно за вас.

Обет молчания Однажды четверо монахов затворились в келье горного храма, дав обет промолчать семь дней. К ним имел доступ лишь мальчик-служка, приносивший все необходимое. С наступлением ночи в келье начал меркнуть светильник. Казалось вот-вот он угаснет. Один из монахов тот, что сидел к огню ближе других, не на шутку встревожился и воскликнул: - Мальчик, поправь же скорее фитиль! Услыхав это, монах, сидевший с ним рядом, сказал - Кто же это говорит, когда дал обет молчания?! Сосед второго очень рассердился на обоих за нарушение обета и проговорил - И что вы только за люди! Тогда старший монах, восседавший на главном месте, с важным видом изрек - Только мне одному удалось промолчать!