Можно ли монаху лечиться...

[Николай.. 1 470]

Бывает ведь ещё, что в случае какой-то болезни совершается постриг. Например Мария Гатчинская в 16 лет заболела болезнью Паркинсона. Если люди обычно растут вверх, то здесь как раз случай уменьшения роста, до роста ребёнка. К Марии, а в миру Лидии стали обращаться за духовными советами и митр.Вениамин благословил её на постриг. Конечно от такой болезни трудно излечиться, и как мудро заметил о.Амвросий монаху полезно болеть, а в болезни не лечиться, а подлечиваться.

[Александр777 1]

  В 30.08.2010 в 20:47, A Lost Sheep сказал:

Так не только монах, и мирянин в общем то же самое. И потом, Господь по любви посылает, выше сил не дает, чего уж тут страшного...

А деньги на лечение монастырь выделяет?

[Кирилл Каракасов 7]

Правильно говорят, что должен не лечиться а подлечиваться. Ведь что такое болезнь? Либо Он послал испытания для человека, и тогда он своими силами должен пройти посланное испытание, либо если был духом слаб, то бес в теле поселился, и тут стоит уже воспитывать себя, разобраться почему так произошло, и помнить, что Он милосерден, и не оставит раба своего без поддержки.  

[inna d 4 935]

Болезнь как духовный руководитель свт. Игнатия (Брянчанинова)

Илья Кабанов

    

1.

«Людям, во время их земной жизни, даются различные положения непостижимой судьбой... Все эти положения не случайны: их, как задачи к решению, как уроки для работы, распределяет Промысл Божий с тем, чтобы каждый человек в положении, в котором он поставлен, исполняя волю Божию, выработал свое спасение». Автору этих строк, святителю Игнатию (Брянчанинову), Промысл Божий поставил задачу спасаться на кресте болезней. Результатом решения этой задачи стала святость, а своим последователям святитель оставил учение о преображении болезней из врагов в наставников ко спасению.

  Показать содержимое

 

Свт. Игнатий (Брячанинов), «Богоносец Российский»[1], тяжело болел на протяжении всей своей жизни. Он страдал туберкулезом лимфатических узлов, хронической простудой, ревматизмом, заболеваниями желудочно-кишечного тракта. О беспрерывно осаждающих его недугах святитель нередко рассказывал в письмах друзьям:

«Здоровье мое очень расстроено. Приехал сюда полумертвым... Два раза возвращалась ко мне петербургская болезнь моя, т.е. отнимались ноги... я оставил пищу, почувствовал сильнейшую боль в груди, в продолжение Великого поста так был слаб, что едва подписывал имя мое на аналое...».

Самоощущение человека, который всегда болен, святитель Игнатий выразил так:

«Больной не может быть вполне причислен к живым, потому что он живет полужизнью, какою-то тенью жизни. Самые душевные способности его цепенеют, не действуют так, как им должно было бы действовать... Находящийся в болезненном состоянии подобен закованному в тяжкие оковы извне и внутри»[2].

Слабое здоровье, по признанию святителя, стало причиной его «преждевременной старости». Скончался он тоже довольно рано – в 60 лет[3]. Но, несмотря на то, что большая часть его жизни прошла на одре болезни, святитель Игнатий исповедовал несомненно:

 

В болезнях он видел предвестников вечного блаженства:

«По множеству болезней, которые тебя посещают в этой временной жизни, великие утешения ожидают тебя в вечной жизни», – писал он своей страждущей духовной дочери.

Святитель Игнатий исповедовал несомненно: «Болезнь – готовое спасение»

Святитель признавал болезни отеческим Божественным «наказанием» (со слав. яз. наставлением, вразумлением), «руководствующим к вечному блаженству».

За благодарное принятие болезней и веру в то, что Господь посылает их по Своей любви, ради спасения души, Святой Дух претворял недуги в духовное лекарство, «одр болезни» становился для святителя Игнатия «местом богопознания и самопознания», страдания тела – «причиной духовных наслаждений».

Духовная польза болезней была такова, что святитель Игнатий обращался к ним с мольбой:

«Придите, Богом посылаемые, помучьте грешное тело, пожгите его, потерзайте его за те беззакония, коих жилищем оно было!.. Подобает тому, кто хочет приблизиться к Богу, пройти душой и телом сквозь многие скорби и болезни...».

2.

В 19-летнем возрасте Дмитрий Брянчанинов[4] перенес «тяжкую болезнь, имевшую все признаки чахотки»[5] и обещавшую скорую смерть. Но, вопреки ожиданиям, болезнь чудесным образом отступила и тем самым помогла будущему святителю укрепиться в убеждении, что без воли Божией никакие естественные законы – и даже смертельные болезни – не имеют власти над человеком.

Через несколько лет благодаря болезни Брянчанинов смог последовать призванию и стать монахом, к чему было множество препятствий, серди которых и резкое противление родителей, и воля самого Государя, желавшего видеть талантливого молодого человека среди своих приближенных.

«Расстроенное здоровье, – говорил Брянчанинов в прошении об отставке с государственной службы, – поставляет меня в совершенную невозможность нести труды служебные, и, предвидя скорую смерть, я должен позаботиться о приготовлении себя к вечности, для чего и избираю монашеское звание»[6].

Поначалу отставку ему не предоставили, некоторое время он состоял в Динабургской инженерной команде для наблюдения за ходом строительных работ в крепости. Но слабое здоровье лишало его возможности исполнять служебные обязанности, запирая в квартире по нескольку недель кряду. Осенью 1827 года Великий князь Михаил Павлович посетил Динабургскую крепость и, убедившись в физической неспособности офицера Брянчанинова к службе, согласился на его отставку. Дмитрий Александрович был уволен с чином поручика и вместе со своим другом Михаилом Чихачевым немедленно отправился в Александро-Свирский монастырь к старцу Леониду[7], чтоб под его руководством начать монашескую жизнь.

В монастыре послушник Дмитрий неожиданно оказался в обстановке, совершенно не соответствующей его внутреннему настрою. Ни в Александро-Свирском монастыре, ни в Площанской пустыни, куда они позже перебрались вместе со старцем Леонидом, он не находил желанного уединения. Многочисленная монашеская братия, непрерывный поток посетителей, шедших за духовным советом к старцу Леониду, у которого Дмитрий был келейником, – все это разрушало его надежды на жизнь в безмолвии и безвестности. Опасаясь, чтобы «вместо спасения не попасть на погибель»[8], Дмитрий просил старца благословить им с Чихачевым жить отдельно, но опытный старец, зная, что «безмолвие неопытных губит» (ср. «Лествица», Слово 27), долго не соглашался. Разрешить затруднение снова помогла болезнь. Душевная тягота, которую испытывал Дмитрий, постепенно перешла в болезненное состояние, от которого «он весь изныл и изнемог»[9].

Вдруг томящий его болезненный морок рассеялся, и перед молодым послушником явился светлый крест

Однажды он не нашел сил подняться в 2 часа ночи к утрени и остался лежать в келлии, потрясаемый лихорадкой. Вдруг томящий его болезненный морок рассеялся, и перед молодым послушником явился светлый крест. Крест осеняли длани Спасителя, на древе были начертаны какие-то слова, а рядом с крестом Дмитрий увидел самого себя и своего друга Чихачева. «Знаешь ли ты, что значат слова, начертанные на кресте? – раздался голос. – Нет, – отвечал Дмитрий. – Это значит – искреннее отречение от мира и всего земного...» – также голос добавил, что его ожидают страдания. На этом видение окончилось, а в душе послушника воцарились мир и радость. Когда Чихачев вернулся из церкви, он нашел друга совершенно выздоровевшим, в веселом и бодром настроении. Но главное, с тех пор Дмитрий

«получил особую духовную силу разума, удобно постигал и разрешал трудные вопросы и недоумения духовные и являл в себе многие свойства благодатные, нередко приводившие Чихачева к благоговейному удивлению»[10].

После этого видения старец Леонид уже не препятствовал молодым послушникам. Они поселились в отдельном домике в монастырском саду, где полностью предались молитве и богомыслию, выходя из келлии только в церковь.

«И будешь ты, келлия моя, истинной моей благодетельницей, покрывшей меня от бед и бурь житейских, благодатию Спасителя моего и Его Пречистой Матери», – записал тогда Дмитрий Брянчанинов[11].

Уединенная молитвенная жизнь приносила плоды Богопознания. Свои «аскетические опыты» послушник Дмитрий запечатлевал в поэтическом слове. В это период он написал небольшое произведение «Сад во время зимы», в котором изобразил таинственный момент постижения душой истины воскресения мертвых:

«В 1829-м году проводил я зиму в Площанской пустыни. И поныне там, в саду, стоит уединенная деревянная келлия, в которой я жил с моим товарищем. В тихую погоду, в солнечные ясные дни, выходил я на крыльцо, садился на скамейку, смотрел на обширный сад. Нагота его покрывалась снежным покрывалом; кругом все – тихо, какой-то мертвый и величественный покой. Это зрелище начало мне нравиться: задумчивые взоры невольно устремлялись, приковывались к нему, как бы высматривая в нем тайну.

Однажды сидел я и глядел пристально на сад. Внезапно упала завеса с очей души моей: пред ними открылась книга природы. Эта книга, данная для чтения первозданному Адаму, книга, содержащая в себе слова Духа, подобно Божественному Писанию. Какое же учение прочитал я в саду? – Учение о воскресении мертвых, учение сильное, учение изображением действия, подобного воскресению. Если б мы не привыкли видеть оживление природы весною, то оно показалось бы нам вполне чудесным, невероятным. Не удивляемся от привычки; видя чудо, уже как бы не видим его! Гляжу на обнаженные сучья дерев, и они с убедительностью говорят мне своим таинственным языком: ‟мы оживем, покроемся листьями, заблагоухаем, украсимся цветами и плодами: неужели же не оживут сухие кости человеческие во время весны своей?”»[12].

Таким откровениями Господь «увеселял»[13], руководил и подкреплял преданную Ему душу, вступающую на путь к святости, проходящий сквозь телесные страдания и болезни, таинственным образом прелагающиеся в радость общения с Творцом. Получив Божественное откровение о смысле болезней, святитель передавал его ближним, говоря, как бы от лица Господа, о цели, с которой посылаются человеку страдания:

«Нарочно тебя болезнями поражаю, напастями, чтобы ты не пристрастился к чему-либо суетному, но в сокрушении сердца поискал прилепиться ко Мне, Создателю твоему, исполнением Моих заповедей и стяжал Меня в себе, а когда стяжешь Меня в себе, тогда взыграют все уды твои нескончаемым веселием, ибо Я есмь Само-Благость и Само-Блаженство, неоскудеваемое и непременяемое...».

3.

В период настоятельства святителя Игнатия в Троице-Сергиевой пустыни близ Петербурга (1834–1857 гг.), в обители, которая, по его мнению, «совершенно не соответствует потребностям монашеской жизни... стоящая на юру, окруженная всеми предметами разнообразного, лютого соблазна», болезнь помогала святителю Игнатию сохранять тот образ жизни, к которому он всегда стремился. Месяцами запертый в келлии, он освобождался от многочисленных забот и попечений, самой тяжкой из которых была обязанность, наложенная на него самим Государем – принимать многочисленных гостей из высшей знати и делать ответные визиты. Помимо лечения, келейная жизнь святителя наполнялась молитвой, изучением Св. Писания, святоотеческих творений.

Келейная жизнь святителя наполнялась молитвой, изучением Св. Писания, святоотеческих творений

«По месяцам, по полугодам не выхожу из комнаты, – писал он художнику Карлу Брюллову, – но религия вместе с этим обратилась для меня в поэзию и держит в непрерывном чудном вдохновении, в беседе с видимым и невидимым мирами, в несказанном наслаждении. Скуки не знаю...».

Благодаря недугам архимандрит Игнатий избегал назначения на различные хлопотливые должности, которые ему нередко предлагало священноначалие.

«Нахожу должность цензора весьма для себя отяготительною и по душе и по телу, – писал он святителю Московскому Филарету. – По телу: должен я по крайней мере в неделю раз ездить в Петербург, для общих совещаний с прочими членами цензурнаго комитета. (...) Для человека, живущего в столице и пользующегося здоровьем, сие удобно и легко; но мне, при сильном расстройстве нерв, загородному жителю, до безмерия отяготительно. За каждую поездку в город плачу дорого; должен лежать целые сутки, так ослабну, так заломит кости!»

Архимандрит Игнатий привел Троице-Сергиеву пустынь в цветущее состояние, сам же он был уверен, что находится не на своем месте, что его призвание – молитва и плач о грехах в уединенной келлии, что именно так он может принести наибольшую пользу себе и всему христианскому обществу. Призыв Божий к удалению на безмолвие видел он и в своей постоянной болезненности, только усиливающейся в обители, расположенной в тяжелом для него климате:

«Не по мысли мне монастырь – Сергиева пустыня! – говорил он. – И я ей был не по мысли: поражая меня непрестанными простудными и геморроидальными болезнями, производимыми здешними порывистыми ветрами и известковою водою, она как будто постоянно твердила мне: ты не способен быть моим жителем, поди вон!»

Требования болезненного тела согласовались с требованиями духа:

«Изможденное болезнями тело требует отдохновения, спокойствия, – открывал свое сердце святитель. – Душа, насмотревшись на суету всего временного, хочет быть сама с собою; перед нею открывается вечность; она приготовляется в путь отцов своих, находит нужду, крайнюю нужду к этому приготовлению; сократилось, исчезло пред нею время остальной моей жизни. В вечность! в вечность! Туда – и взоры, и мысли, и сердце!»

Зиму 1846–47 гг. архимандрит Игнатий провел в келлии, прикованный к постели, а весной подал прошение об увольнении его по болезни на покой. В одном из частных писем он объяснял свое решение:

«Видя, что уже нет моих сил ни для борьбы с непомерно усилившеюся болезнию, ни для борьбы с обстоятельствами, я захотел удалиться из Петербурга и от шумных должностей навсегда».

В письме члену Св. Синода, архиепископу Курскому Илиодору, который мог помочь архимандриту Игнатию получить отставку, он не скрывал своего внутреннего расположения:

«Болезненность моя требует совершенного удаления моего из Сергиевой Пустыни навсегда. Обстоятельства содействуют удалению. Вижу в этом судьбы Божии, вижу благодетельствующую мне руку Божию, ведущую меня в уединение – ‟да узрю грех мой и попекуся о нем”... Я всегда желал глубокого уединения, боялся его, признавая себя несозревшим к нему; боялся самочинно вступить в него. Но когда указуется оно Промыслом Божиим, то благословите меня, грядущаго во имя Господне!»

4.

Монастырь для жизни на покое святитель выбирал, руководствуясь «единственно прямым указанием здоровья». Он рассматривал Оптину пустынь, скит Всех святых Валаамского монастыря. Последний ему особенно нравился:

«Самая тишина скита, в который навсегда воспрещен вход женскому полу, совершенно соответствует требованию моего здоровья и душевному настроению. Скит защищен отовсюду древами от ветров. Это бы дало мне возможность поработывать хотя в летние дни, что существенно нужно по моему геморроидальному расположению, на ветру же я не способен трудиться, потому что при малейшем движении от крайней слабости покрываюсь испариной и подвергаюсь простуде».

Но в итоге святитель избрал малоизвестный и уединенный Николо-Бабаевский монастырь Костромской епархии. По приезде в эту обитель он начал выздоравливать:

«Скажу Вам о Бабаевском монастыре, что он мне чрезвычайно нравится во всех отношениях. Местоположение премилое. Какой воздух! Какие воды, какие кристальные, ключевые воды! Бьют, кипят из горы и в таком количестве, что было бы их достаточно, думаю, для всего Петербурга... Положением моим, дарованным мне неизреченною милостию Божиею, я доволен и предоволен. Кажется, и здоровье мое начало поправляться...».

В целительной атмосфере Бабаевской обители архимандрит Игнатий провел 11 месяцев, после чего был вызван в Петербург и посвящен в сан епископа. Из-за слабого здоровья его направили на служение в епархию с мягким климатом, но очень трудную в религиозном и административном отношении: на Кавказ. Около четырех лет епископ Игнатий пробыл правящим архипастырем Черноморским и Кавказским. За это непродолжительное время

«Богу содействующу он достойно совершил трудное дело управления огромной Кавказской епархией в условиях жестокой Кавказской войны. Несмотря на военные действия, реальную опасность попасть в заложники или быть убитым, он посетил многие приходы от Тамани до Кизляра, привел в порядок органы епархиального управления, добился повышения окладов духовенству епархии, ввел торжественное богослужение, устроил прекрасный архиерейский хор, построил архиерейский дом. Кроме того, он неустанно проповедовал. В отношении к духовенству и прихожанам владыка Игнатий был истинным миротворцем, – строгий к себе, он был снисходителен к немощам ближних»[14].

Летом 1861 года из-за обострившейся болезни епископ Игнатий снова подал прошение об увольнении на покой

Летом 1861 года из-за обострившейся болезни епископ Игнатий снова подал прошение об увольнении на покой, которое было удовлетворено. Вместе с несколькими преданными учениками он отбыл в Николо-Бабаевский монастырь. Наконец он смог вздохнуть свободно, предчувствуя, что плавание по бурному житейскому морю завершилось, что здесь, в тихом пристанище, он подведет итоги своей жизни и приготовится к вечности:

«Никогда в жизни моей я не был так доволен моим положением, как доволен им теперь, – писал он. – Кажется, мой Ангел Хранитель по повелению Божию продиктовал Святейшему Синоду указ о мне – так этот указ удовлетворяет требованиям моего душевного настроения и телесного здоровья... Единственно перстом Божиим я выведен в Бабаевское уединение».

4.

Отказаться в молодости от блестящей светской карьеры, хотя и «не без сильной душевной борьбы», святитель Игнатий смог, только познав на опыте радость богообщения, которая утешала дух и исцеляла страждущее сердце:

«Трапеза духовного утешения – как пища и вместе как отрава! Кто вкусит её, теряет живое чувство ко всему вожделенному мирскому. Все, многоуважаемое миром, начинает казаться ему пустою, отвратительною пылью, смрадною мертвечиною».

Духовные утешения влекли его в пустыню, в безмолвие и безвестность, поэтому все, даже самые высокие и почетные, служения виделись ему только помехой на пути.

«...Быть епископом своего сердца и приносить в жертву Христу помышления и чувствования, освященные Духом, – вот высота, к которой привлекались мои взоры», – говорил он в речи при назначении во епископа.

Но Господь, «дающий всякому по сердцу» (Пс. 19, 5), вел Своего ученика одному Ему ведомыми путями. Несмотря на все нежелание и даже сопротивление, Он ставил святителя Игнатия на различные служения, так что все его таланты были реализованы. Сам же святитель, видя, как уходит время, как дела, которые он признавал «пустыми», отнимают здоровье и силы, с горечью замечал:

«Бьюсь двадцать лет, как рыба об лед! Теперь вижу несколько делание иноческое; но со всех сторон меня удерживают, не впускают в него...».

В то же время он не сомневался, что

«нет слепого случая! Бог управляет миром, и все, совершающееся на небе и в поднебесной, совершается по суду Премудрого и Всемогущего Бога, непостижимого в премудрости и всемогуществе Своем, непостижимого в управлении Своем».

Бог даровал святителю желаемое, но образ и время дарования избрал Он Сам, когда узрел душу, испившую уготованную чашу скорбей и болезней, готовой к принятию дара.

«Судьбами Божиими это устроилось, – говорил он, – но не тем путем, какой рисовала наша мечтательность, а путем Божиим, так что представлявшееся нам полезным осталось бесплодным, а представляющееся нам вредным и немощью принесло обильный плод, и слава в плоде принадлежит Единому Богу, а мы находимся при одних наших немощах, в долгу неоплатимом пред Богом!»

Святитель признавал, что все попущенные ему трудности были необходимы, что Господь

«попускает человеку потомиться голодом, чтоб человек дал ложную цену пище в то время, когда она будет ему предложена. ‟Душа сытая, – говорит Писание, – сотом рыгается” (Притч. 27 , 7)».

«Даруется человекам, труждающимся в деле, – учит святитель, – побороться с препятствиями и поскорбеть для их же душевной пользы, чтоб очистить дело от примеси тщеславия и других увлечений, чтоб оно было совершено в богоугодном смиренномудрии. Таков обычный ход дел, покровительствуемых Богом».

Эти мысли были ниспосланы страдальцу от Бога, они утешали сердце, поднимали его на высоту, неприступную для скорбных чувств и помышлений:

«От зрения Промысла Божия сердце мое сохраняет глубокий мир к обстоятельствам и людям. А мир сердца – свидетель святой Истины!», – говорил святитель.

Обновленный Духом Святым, ум подвижника видел в болезнях и страданиях не зло и беду, но средство врачевания души:

«Воззрение духовного разума на телесные недуги и на чудесные исцеления их совершенно иное, нежели воззрение плотского мудрования. Плотское мудрование признает недуги бедствием, а исцеление от них, особенно чудесное, – величайшим благополучием, мало заботясь о том, сопряжено ли исцеление с пользою для души или с вредом для нее... Духовный разум научает, что недуги и другие скорби, которые Бог посылает людям, посылаются по особенному Божьему милосердию, как горькие целительные врачевания больным, они содействуют нашему спасению, нашему вечному благополучию гораздо вернее, нежели чудесные исцеления. Часто, весьма часто недуг бывает большим благодеянием, нежели исцеление, если б оно последовало; недуг бывает благодеянием столько существенным, что отъятие его исцелением было бы отъятием величайшего блага, не сравнимого с тем временным благом, которое доставляется исцелением телесного недуга».

5.

По учению святителя Игнатия, христианин, который желает обратить болезнь в средство спасения и духовного совершенствования, во-первых, должен верить, «что телесными болезнями исцеляется душа»:

«Кого Бог возлюбит и захочет сделать Своим, тому посылает скорби, того умерщвляет к   любви мира скорбями, – пишет святитель. – Так смотри на твои скорби, на твою продолжительную болезненность... Болезненность и сопряженные с нею тесноты посланы тебе Богом для охранения от грехов и греховных соблазнов, которыми ныне преисполнен мир».

Поэтому следующим духовным деланием больного является благодарение:

«Кому послана будет болезнь, должен проводить время в благодарении Богу, в славословии Бога. Благодарением душа содержится в терпении и мире и таким образом усугубляет мзду свою на Небеси. Благодарить Бога надо так: ‟Благодарю Тебя, Господи, Боже мой, за все, что Ты благоволил послать мне для очищения грехов моих. Буди воля Твоя”».

«...Благодарением Богу отгоняются помыслы скорбные... В скорбных помыслах никакого нет толку: от скорби не избавляют, никакой помощи не приносят, только расстраивают душу и тело. Значит, они от бесов – и надобно их отгонять от себя. Отгоняются же скорбные помыслы благодарением Богу. Благодарение сперва успокаивает сердце, потом приносит ему утешение, впоследствии принесет и небесное радование – залог, предвкушение радости вечной. Будете благодарить – венчик примеряете... венчик небесный, венчик радования духовного! Благодарение из простеньких и немногих слов, а дела наделает больше, нежели сделают его тысячи умнейших книг. Благодарение – оружие, завещанное христианам Духом Святым через Апостола. Благодарение – апостольское, Божие учение и предание, благодарение Богу совершает чудеса и знамения!».

«От славословия и благодарения является в страдальце духовное утешение; благодарение и славословие делаются обильнейшим источником непостижимой, нетленной радости, которая благодатно кипит в сердце, изливается на душу, изливается на самое тело».

Благодарение заменяет болеющему христианину все добрые дела, совершаемые при посредстве здорового тела

Благодарение заменяет болеющему христианину все добрые дела, совершаемые при посредстве здорового тела – молитвенное правило, поклоны, посты. Святитель наставлял своих болящих духовных чад:

«К правилу безмерно не нудьтесь во время болезни: взамен его приносите Господу жертву хвалы и благодарения»;

«оставьте на время поклоны: их заменила болезнь; но не оставляйте молитвы с сердечным сокрушением»;

«находясь в крайней немощи и не имея нужды удручать тело, а напротив, имея нужду укреплять оное, нисколько не усумнитесь употреблять уху из рыбы во время нынешней Святой Четыредесятницы: ибо уха из рыбы менее даст крепости Вашему слабому телу, нежели сколько другому, сильному – хлеб и вода. Сердцеведец Господь, видящий немощь Вашу, не исключит Вас из числа постящихся».

Болезнь, лишая христианина возможности активно действовать, помогает исцелить ум от ложного мнения, будто Бог спасает человека за так называемые добрые дела. Спасение, учит святитель Игнатий, даруется нам не за дела, но «за единое преломление слепотствующей воли нашей и покорность Его всепремудрому Промыслу». Для спасения важнее всего состояние нашего сердца, смиренное обращение его к Богу, что достигается благодарным принятием посылаемых скорбей и болезней, тогда как добрые дела, видные окружающим, могут совершаться и со злым расположением души. Поверженный на одр болезни христианин уже не ждет награды за свои «подвиги», не обращает добро в предмет торга с Богом. Надежду спасения он полагает в одной только любви и милости Божией. Внешних добрых дел и у святителя Игнатия было немало, но при этом он, понимая их истинное значение, совершенно искренне исповедовал: «Я – не что иное, как непотребный грешник, имеющий крайнюю нужду в милосердии Божием, без которого верный мой удел – ад». Именно такое душевное состояние является спасительным:

«Проведши жизнь под игом различных немощей, – пишет святитель, – в постоянных преткновениях, в постоянном упущении обязанностей моих, имею тот счастливый результат из такой жизни, что всю надежду спасения моего должен возлагать на единого Бога».

Благодать Святого Духа, нисходя в смиренную и благодарную душу, претворяла страдания в радость, делала время болезни для святителя «приятным»:

«Приехав в обитель, я получил подарок, – рассказывал он в одном из писем. – 14-го числа, пред утренею, видел сон: как будто хочу подать нищим милостыню и для сего вынимаю из своего кармана кошелек, из коего вдруг выскочил мне на ладонь ярко светящийся золотой крест. В тот же день я занемог, а 16-го слег в постель; приключилась горячка; семь дней не принимал никакой пищи; теперь хотя и получше, но очень слаб. С того времени, как я в Петербурге, не проводил я дней моих с такою приятностью, как сии дни болезни. Точно Крест Господень есть иго благое и бремя легкое, а со Иисусом и на Голгофе рай».

Таковы таинства, совершаемые Божественной благодатью в сердце верного ученика Христова, с истинным духовным разумом переносящего страдания и болезни, которыми, как говорил святитель Игнатий, «Богу благоугодно было для него заменить духовного старца»[15]. Животворящие наставления святителя, плод его страданий и радостей о Живом Боге, суть словеса Духа Святого. Всякий, кто последует этим наставлениям, освободится от страха скорбей и болезней, и сила Победителя смерти Иисуса уведет его с тесного пути уныния и малодушия на просторный, исполненный Невечернего света путь мира и радости о Духе Святом, претворив одр болезни, подобно одру святителя Игнатия, в «место богопознания и самопознания».

 

Илья Кабанов

23 июня 2020 г.

 

http://pravoslavie.ru/132069.html