Tampy

– Когда, занимаясь миссионерской работой, мы беседуем с людьми на улицах, с чего следует начинать? Нужно ли ссылаться на Евангелие или же стоит говорить на том языке, который более понятен, т. е. мирском языке? Но ведь с его помощью не выразишь высоких духовных понятий. – Язык, на котором вам нужно говорить, это язык любви. Служите ближним. Вы на это способны? Представьте, если в Санкт-Петербурге… сколько церквей в Петербурге? – Семьсот. – Семьсот??? И, имея семьсот церквей, город так выглядит? А я, глядя на то, как люди одеваются по вечерам, почти готов был подумать, что ваш город принимает участие в каком-то конкурсе на звание города с самой нехристианской репутацией… Если каждый храм в этом городе найдет пять добровольцев, вы получите три тысячи пятьсот человек, которые могли бы раз в неделю по два человека ходить в разные части города и просто спрашивать каждого, кого они увидят: «Можем ли мы вам чем-то помочь?» – этого было бы достаточно.

Я вам расскажу одну историю. Однажды, много лет назад, в одиннадцать часов вечера мне позвонил мой епархиальный архиерей. Он сказал: «Батюшка, надеюсь, я вас не разбудил?» Конечно, он меня разбудил. Далее он продолжил: «Мне позвонили из больницы. Нужно, чтобы вы срочно поехали туда и причастили умирающего». Я собрался, сел в метро и поехал в Бронкс, который находится приблизительно в двадцати километрах от нашего монастыря. Я приехал в больницу, напутствовал умирающего Святыми Дарами, и, когда я снова спустился в метро, был уже час ночи. Я очень долго ждал поезда, а когда поезд пришел, то в вагоне никого не было. Бронкс — очень бедный и очень опасный район. И буквально через пару остановок в поезд зашел какой-то человек, встал в противоположном конце вагона и стал меня пристально рассматривать. Выглядел он очень опасно, и, когда двери закрылись и поезд тронулся, он стал продвигаться в мою сторону. Первой моей мыслью было: «Все, мой час пришел». Мужчина подошел, встал надо мной и говорит: — Ну, и кто ты такой? Что это ты так вырядился? Я ответил ему, что я священник. — Какой еще священник? — говорит он. — Православный, — ответил я. У меня с собой была сумка, в которой лежали епитрахиль, требник и все, что было мне необходимо для службы, и, кивая на сумку, этот человек меня спрашивает: — А в сумке что у тебя? Я говорю: — То же, что у тебя в голове. — То есть? — Пусто. Мужчина засмеялся и говорит: — Так что, ты меня не боишься? — Да нет, — отвечаю, — не боюсь. Он сел и говорит: — Ты знаешь, я когда-то был католиком, но во все эти вещи больше не верю. Я спрашиваю: — В какие вещи? Он отвечает: — Один священник рассказывал нам, что он может изменить хлеб и вино в Тело и Кровь. Неужели ты веришь в это? — Конечно, верю, — отвечаю я. — Тогда, — говорит он, — твои прихожане в это не верят. — Конечно, верят! Он посмотрел на меня и говорит: — Что ж, они никогда не ходят домой? Я не понял его вопроса: — О чем это ты? Конечно, они ходят домой! Услышав это, он махнул рукой, бросил на меня насмешливый взгляд и сказал с уверенностью: — Нет, они не верят. Если бы я верил, что Иисус Христос, Сам, был на этом алтаре, в этой церкви, я бы никогда бы не пошел домой. Зачем мне куда-то идти? И они не верят, и ты, отец, не веришь. Это была одна из лучших проповедей, которую я когда бы то ни было слышал. И я сейчас говорю вам, сестры: вы не верите, что Христос здесь. Вы не верите, что Он в вас, и вы не верите, что Он в вашей сестре, — иначе бы вы никогда не вели себя так, как ведете сейчас. Так что это вы, а не какие-то люди с улицы, отрекаетесь от Христа. Самой своей жизнью вы говорите друг другу и всем людям: Он не существует. Он сказал: тот, кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным (Мф 10, 33). Не горит ли у нас земля под ногами? Когда же мы изменимся? Чего вы ждете, молнии с неба?.. Я однажды сказал эту фразу на проповеди, и внезапно молния действительно ударила в церковь — до сих пор никто из тех, кто тогда был в храме, не забыл о том, о чем я тогда говорил. Жалко, что я не могу хотя бы иногда это повторять… Из книги «Беседы на Русской земле. Схиархимандрит Иоаким (Парр)»

— Нам бы очень хотелось больше времени посвящать Церкви, общению с матушкой, но суета захватывает. Как с ней бороться? — Обычно мы делаем то, что мы хотим делать. Мы всегда находим время делать то, что нам нравится. Даже тогда, когда мы говорим: «У меня нет времени делать то, что я хочу», мы делаем только то, что на самом деле и хотим делать. Многие вещи владеют нашими сердцами. Во-первых, эгоизм и самолюбие владеют нашим сердцем. Мы всегда думаем о себе. Наш рассудок и проносящиеся в нем идеи подобны атмосферному слою, сквозь который проносятся, сгорая, метеориты. Разные мысли сыплются на нас отовсюду потому, что мы не умеем слушать. Мы думаем, что жизнь измеряется нашими идеями, мыслями. На самом деле Бог сообщил нам все то, о чем необходимо знать. Он рассказал нам о том, Кто Он. Он рассказал нам о том, как спастись. Он рассказал нам о том, что такое жизнь. Но мы не верим ни единому слову. Он говорит: отдай все, и Я позабочусь о тебе. А мы отвечаем: да, но что если… Или: Ты не понимаешь, у меня дети, муж (жена),плохое здоровье. И после этого мы начинаем танцевать вокруг этих мыслей, пытаясь объяснить Богу то, что Он должен понять. Вместо того чтобы слушать то, что нужно понять нам. Много лет назад я служил в Сан-Франциско. Ко мне в храм ходил маленький мальчик по имени Алексей. Ему было девять лет. И в девять лет он начал самостоятельно приходить по субботам на всенощные. Он приход в церковь и стоял всю службу с кислым выражением лица. И как только служба заканчивалась, он тут же убегал из храма. Но тем не менее он приходил абсолютно каждую субботу. И однажды я спросил его: — Почему ты приходишь на службы каждую субботу? — Мне мама так сказала, — ответил он. — Что же она говорит? — поинтересовался я. — Она говорит, что батюшка велит ходить в церковь. Тогда я спросил: — Хорошо, но где же вся остальная твоя семья? — Я не знаю, — ответил он. Я попросил его спросить об этом его мать. В следующую субботу мальчик снова стоял в церкви. Увидев его, я спросил: — Ты поговорил с мамой? — Да. — Ну и где же твоя семья? И он ответил: — Моя мама говорит, что я должен ходить в церковь и если мне это поможет, то и вся семья придет. Насколько дети невинны… Наша проблема заключается в том, что в жизни мы не осуществляем того, чего хочет Бог. Мы хотим, чтобы наши дети ходили в церковь, мы хотим, чтобы наши дети стали святыми, но не мы. Мы хотим, чтобы монахи молились, но не мы. Пусть они постятся, а мы поедим. Мы не верим в то, что говорит Господь. Может быть, мы верим лишь чуть-чуть. Мы верим так, как верил один человек, который жил рядом со мной в Нью-Йорке. Он был ортодоксальным иудеем. Звали его Кроненберг. Однажды в воскресенье он с моим отцом пришел в церковь. Когда я увидел ортодоксального иудея в церкви, для меня это был шок. Я спросил его: — Мистер Кроненберг, почему вы решили прийти в церковь? Он ответил следующее: — Я знаю много разных вещей. Многие люди рассказывали мне о них. Но во многом я не очень-то уверен. Поэтому я пришел в церковь на случай, если меня обманули и Бог все-таки здесь. Мы поступаем подобным образом. Мы молимся ровно столько, сколько необходимо, но чтобы не помолиться чересчур долго. Мы хотим, чтобы наши дети изучали веру в достаточной мере, но не чрезмерно, ведь мы не хотим, чтобы они сошли с ума. А в Священном Писании Господь говорит о нас. Он говорит: если ты тепл, не холоден и не горяч, Я извергну тебя из Своих уст. Сильные слова! Итак, не теплы ли вы? Или вы горячи? Или холодны? Где Бог в вашей жизни? Это — важные вопросы, потому что не только ваше спасение и ваша вечная жизнь зависят от этого ответа, но также и жизни ваших детей. Если вы любите Бога, скорее всего, ваши дети тоже будут Его любить. Если вы буде делать то, что вы говорите, ваши дети будут поступать так же. Если вы говорите одно, а делаете другое, так же будут поступать и ваши дети. На нас как на православных христианах лежит неизмеримая ответственность. Голос Божий, Его руки, Его лицо — это наш голос, руки и лицо. Чему мы учим наших детей? «Дорогая, ты такая замечательная и красивая, у тебя будет чудесный муж и семья!» Мы с ума сошли? Я бы хотел иметь большое зеркало и попросить вас всех посмотреть в него и сказать: «Я помню, как я прекрасно выглядела, когда мне было шестнадцать. И кто же эта старуха, которая смотрит на меня из зеркала?» Так на что вы делаете ставки в жизни? На вечную жизнь или на десять минут телесной жизни? Мы волнуемся о наших детях по неправильным поводам. Мы хотим, чтобы они были счастливы и физически были в добром здравии. Но это не жизнь. В одном и приходов, в котором я служил, была женщина. У нее бы дочь по имени Ольга, очень красивая: когда люди встречали ее, они видели перед собой очень красивую девочку. Прежде чем идти в школу, Ольга каждое утро приходила в церковь к шести утра, на литургию. Со временем ее мать и отец стали волноваться: «Наша дочь стала фанатичкой! Она сошла с ума! Она ходит в церковь! Он должна готовиться к замужеству, думать о будущем муже и о том, как получить образование!» Они постоянно говорили ей: «Нельзя постоянно ходить в церковь!» Но он отвечала: «Но это делает меня счастливой!» Все молодые люди в школе носились вокруг нее как стая диких собак, но она не хотела к себе приблизить ни одного из них. Один молодой человек спросил ее: «Что с тобой? У тебя есть парень?» Она ответила: «Есть. И Он лучше, чем ты». Когда она оканчивала школу, она объявила родителям, что хочет быть монахиней. Ее мама начала кричать, плакать. Она объявила дочери, что та выкидывает на помойку свою жизнь. «Что с тобой! Ты умная, ты красивая, у тебя может быть все, что ты захочешь! Это ужасные священники сводят тебя с ума!» Родители пришли к архиепископу и потребовали от него, чтобы он запретил ей ежедневно ходить в церковь: «Достаточно воскресений! И скажите ей, что она не должна становиться монахиней!» — Но я не могу этого сказать, — ответил архиепископ. — Она все делает правильно. Мать не могла с этим согласиться и продолжила нападки на свою дочь. Владыка спросил у девушки, что хотят от нее ее родители. Девушка ответила: — Мои родители хотят, чтобы я сначала окончила университет. Они-то думали, что пока она учится, она вступит в брак и забудет обо всем. Но Ольга не вышла замуж. Когда она училась на втором курсе университета, она сказала матери, что по-прежнему хочет быть монахиней. И мать ответила: — Да лучше ты умри, чем становиться монахиней! Иди и похорони себя заживо! У меня не будет внуков! Как ты можешь так поступать с нами?! В один субботний день, когда девушка уже училась на последнем курсе университета, она пошла, как обычно, в церковь на литургию. Когда она переходила дорогу, откуда-то из-за угла выехала машина и сбила ее насмерть. Ей был двадцать один год. Мать девушки потеряла рассудок. Она прокляла Бога, Церковь, епископа: «Как вы могли сделать это!» Она перестала ходить в храм. Владыка пытался говорить с ней, но она не хотела его слушать. И вот теперь я хочу рассказать вам об удивительных путях Божиих. В конце концов пришло время, когда мать больше не могла жить с этой болью. Иногда она даже думала о самоубийстве. Она стала просить епископа помочь ей, потому что не могла уже ни есть, ни спать, постоянно пребывая в обозленном состоянии. Сегодня эта женщина — монахиня в Иерусалиме. Дочь так и не стала монахиней, а мать стала. А что, если бы ваши дети пришли к вам и сказали, что они хотят быть монахами или монахинями? Подумали бы вы в этот момент прежде всего о себе и сказали: «А как же мои внуки?! Не выбрасывай свою жизнь!»? Вы обучаете их житиям святых или вы рассказываете им о каком-нибудь известном спортсмене? Или о каком-нибудь кровопийце правителе? Мы ответственны за тот мир, в котором живем. Мир убивает, мир ненавидит, мир думает об удовольствиях и деньгах потому, что это то, чему мы учим детей. Мы должны понимать, что наша вера очень уязвима и мы нужны друг другу для того, чтобы наша вера росла. Итак, что же мы будем делать? Хорошим началом будет привести детей в монастырскую школу. Хорошим началом будет и самим начать ходить на службы. Но если ваше сердце принадлежит кому-то еще кроме Бога, вам потребуется еще много работать над собой. Подумайте об этом. — Как спасаться, живя в миру? — В штате Калифорния, в городе Сан-Франциско, жил человек по имени Лука. Прежде чем он стал православным, его звали Джеймс. Всю свою жизнь он был католиком, но однажды он пришел в православный храм и попросил священника принять его в Православие. Узнав, что Джеймс католик, священник отмахнулся от него, сказав, что разницы никакой нет. Джеймс прочел много книг о Православии и хотел стать православным, но он вынужден был слушаться священника. В течение тридцати лет он постоянно ходил в православную церковь и никогда не причащался — он хотел, но не мог, потому что был по-прежнему католиком. Однажды я спросил его: — Ты все время в церкви, почему же ты не причащаешься? — Я не православный, — сказал он. — Но почему? — удивился я, и он мне рассказал свою историю. — Нет, — ответил я, — так не пойдет, я поговорю с епископом, и мы тебя крестим. Я пошел к епископу, и он мне сказал: — Батюшка, если мы крестим этого человека после тех тридцати лет, что он посещал церковь, это будет причиной большого смущения среди людей, которые будут интересоваться, каким образом он до сих пор не был крещен. Поэтому мы крестим в другой церкви, подальше от города. Так мы и поступили. Во время совершения Таинства Лука непрерывно плакал от счастья. После этого он каждый день ходил в церковь. Лука был немолод, ему было за восемьдесят, и он был очень хорошим иконописцем. У Луки был сосед, который уехал из города к своей дочери в деревню. Со временем дочь умерла, и этот человек жил в ее доме один. Когда у него случился инсульт, и он не мог сам заботиться о себе, Лука стал приезжать к нему на поезде трижды в неделю — убирать дом, готовить еду, делать все, что было необходимо. Однажды, перед тем как ехать снова к своему знакомому, Лука зашел в банк, где его и заметил некий молодой человек. Этот человек проследил, куда направляется Лука, и, когда тот вошел в дом своего знакомого, молодой человек со своими дружками ворвался вслед за ним, избил и ограбил его. У хозяина дома при этом случился очередной инсульт и он умер, а Лука три дня лежал избитый на полу, на руке своего умершего знакомого. Когда Луку нашли, выяснилось, что у него началась гангрена, и ему пришлось ампутировать руку. И несмотря на это, Лука был бесконечно благодарен Богу за то, что был крещен. Теперь он мог причащаться. Он больше не мог писать иконы, но мог постоянно молиться. Дух убить нельзя, только тело. Но чему мы больше посвящаем наше внимание? Телу! И, делая это, мы убиваем свой собственный дух. — Как вы стали монахом и как вы обрели уверенность в том, что это именно то, чего от вас хочет Бог? — Я стал монахом потому, что когда я был молод, Бог смилостивился надо мной и позволил мне увидеть безумие мира. Все в мире было лживо. Тебя считали замечательным человеком до тех пор, пока ты был способен что-то давать. Но когда ты не мог дать ничего, смысла в твоем существовании не было. Мои родители были верующими. Я стал монахом еще будучи подростком, когда мне было восемнадцать. Более пятидесяти лет назад. Так Бог был ко мне милосерд… Слава Богу, я не был рожден слепым, так что каждый день я мог убеждаться в том, что я сделал правильный выбор. Когда я еду в машине и смотрю на то, как порой живут люди, я благодарю Бога. Я благодарю Бога. http://russned.ru/hristianstvo/myi-nuzhnyi-drug-drugu-dlya-togo-chtobyi-nasha-vera-rosla

Тамара, простите, если совсем тяжело уж так - может Вам взять отпуск и приехать в Оптину? Хотя бы на недельку.. Может получится? А там по молитвам Старцев может что и разрешится..

Во славу Божию!

http://www.youtube.com/watch?v=zdJC0koeR8U&feature=youtube_gdata_player

"Наука наук - побеждать действующие в нас страсти. Великая мудрость, например, ни на кого не сердиться и ни о ком не мыслить зла, хотя бы кто и причинил нам зло. Мудрость - презирать корысть и любить нестяжание, презирать лакомства и довольствоваться простой пищей, вкушаемой умеренно. Мудрость - никому не льстить, но всегда безбоязненно говорить правду; мудрость - не прельщаться красотой лица, но уважать во всяком человеке красоту образа Божия. Мудрость -любить врагов и не мстить им ни делом, ни словом, ни мыслью. Мудрость - не собирать себе богатства, но подавать милостыню бедным, чтобы приобрести сокровище на Небе. Увы! Мы чуть ли не изучили все науки, а удаляться греха вовсе не научились и, таким образом, часто оказываемся совершенными невеждами в нравственной науке. И выходит, что истинно мудрые были святые, ученики истинного Учителя-Христа, а мы так называемые ученые - невежды, и, часто, чем ученее, тем больше невежды, потому что не познали самого главного, а порабощаемся различными страстями." Старец Никон: "Если каждое слово, дело и помышление кладет на нас печать, то и надо принять все меры к сохранению себя от всего вредного. И епископ Игнатий Брянчанинов, и святые отцы пишут, что очень часто, почти всегда мы не чувствуем вреда для себя от вредного дела непосредственно после этого вредного дела; этот вред сказывается через некоторое время. Получается плод от принятого в себя зла, который дает себя почувствовать различными своими проявлениями. Это может каждый видеть на себе, пожиная горький плод своих ошибок и увлечений. Не видит и не чувствует только тот, кто вообще не внимает себе и не рассматривает себя, свое душевное и сердечное состояние при свете Святого Евангелия и отеческих писаний, иначе говоря -проводит рассеянную жизнь. Часто вредное дело не кажется вредным. Это вражье обольщение. Не следует доверять себе, своему сердцу и рассуждению. В решении вопроса, что вредно и что не вредно, надо руководствоваться указаниями Евангельского Писания и уставами Церкви Православной и святых отцов, а также советами духовного отца или старцев, которые от опыта своего и духовной жизни могут дать назидание."

Глубоко, серьезно надо относиться к пути жизни своей. Если изберете путь Христов, то надо сосредоточить ум свой и сердце свое и подумать, будете ли вы постоянны и неуклонны в шествовании по этому пути; есть ли у вас сила воли и твердая решимость, чтобы идти этим путем крестным, путем тяжким, путем страданий. Если увидите, что сердце мятется, что раздваиваются мысли ваши, что сегодня влечет вас на путь Божий, а завтра на путь мирской, не срамитесь перед Богом, не говорите: "Иду, иду", когда на самом деле не идете. Гораздо лучше поступает тот, кто живет, подобно мытарям и блудницам, беспечно, но потом одумается, глубоко раскается и повернется на путь добра, ибо святое покаяние очистит его грехи, а Таинство Причащения, следующее за покаянием, даст силы идти по этому тяжкому крестному пути. Не будьте же шатающимися на пути своем, не будьте подобны второму сыну, который сказал: "Иду, Господи!" — и не пошел. Смиренно, неуклонно, бия себя в грудь, стараясь не сворачивать с пути Христова, идите этим путем, хотя бы вы вступили на него очень поздно, хотя бы и много нагрешили вы, живя беспечно, как нагрешили мытари и блудницы, о которых сказал Господь, что они вперед многих других идут в Царство Небесное. Устыдимся же, покаемся, призовем помощь Божию с полной готовностью служить Ему и пойдем тяжелым крестным путем. Аминь. Святитель Лука (Войно-Ясенецкий), архиепископ Симферопольский, исповедник

В Москве впервые вручили награду за помощь бездомным – премию имени Надежды Монетовой Победителем премии имени Надежды Монетовой стала социальный работник из Архангельска Вера Костылева. В 2010 году она создала социальный приют на подворье Свято-Артемиево-Веркольского мужского монастыря. Приют - это два дома, в которых одновременно может проживать до 14 мужчин. Своим подопечным Вера помогает восстановить документы, отправляет домой, связывается с родственниками. Все постояльцы приюта обязательно проходят трудотерапию. Награждение проходило в сквере рядом с Курским вокзалом – на месте, где московские волонтеры и социальные работники регулярно кормят бездомных, а также оказывают им необходимую помощь. Бездомные собрались в сквере, чтобы принять участие в молебне, который совершил председатель Синодального отдела по церковной благотворительности епископ Пантелеимон (Шатов). Епископ Пантелеимон представил собравшимся победительницу премии и торжественно вручил ей диплом, нагрудный знак и денежную премию в размере 50 000 рублей, которую Вера Костылева планирует потратить на развитие социальной работы в Архангельске. 350 небольших подарков получили и все собравшиеся бездомные: угощение и дезодорант достались каждому. Кроме того, многие воспользовались возможностью обратиться к священнику за духовной помощью. Желающим раздавали крестики. Премия имени Надежды Монетовой была учреждена Синодальным отделом по церковной благотворительности Русской Православной Церкви в 2012 году в честь сотрудницы православного движения помощи бездомным «Курский вокзал. Бездомные дети», которая была зверски убита, когда возвращалась домой. Надежда Монетова знала жизнь на улице на собственном опыте: сотрудники службы помощи бездомным встретили ее на паперти, где она собирала на жизнь, чтобы выжить с ребенком на руках. На сегодня в России действует более 35 церковных приютов и пунктов временного проживания для бездомных.

они могут не говорить, а просто циферки написать на листочке.

Неправильные нищие, или запотевшая милостыня Александр Ткаченко Иногда делаешь все вроде бы правильно, а душа не на месте. У меня так бывает всякий раз, когда иду вдоль шеренги помятых личностей, выпрашивающих на подходах к храму денежку «во славу Божию». Или когда в метро вижу очередную печальную женщину с картонкой в руках: «Помогите Христа ради! Умирает сын-дочь-внук-муж». Или когда поддатый инвалид в армейской форме пристает к водителям, пока машины стоят в пробке у железнодорожного переезда.... Ведь сто раз уже, наверное, видел по телевизору репортажи о подобных способах «разводки на жалость». И в глубине души склонен считать, что так оно все и есть: денежку, полученную возле храма «во славу Божию», помятые личности тут же потратят на горячительные напитки, у женщины из метро никто не умирает, а пьяный инвалид — наемник мафии. Все так. Только вот душа… Как-то она все же беспокоится, если прохожу мимо таких «неправильных» нищих, ничего не подав. Неуютно ей тогда бывает, душе. Мается она потом. Будто спрашивает, мол, что ж ты, христианин? Тебе ведь ясно заповедано: просящему — дай. А ты чего? А я ей тут же в ответ слова Василия Великого: …нужна опытность, чтобы различить истинно нуждающегося и просящего по любостяжательности. И кто дает угнетенному бедностию, тот дает Господу и от Него получит награду; а кто ссужает всякого мимоходящего, тот бросает псу, который докучает своею безотвязностию, но не возбуждает жалости своей нищетою. Вот так. Поспорь, душа, со святителем! А если мало этих слов — добавлю еще и из Дидахе: …пусть запотеет милостыня твоя в руках твоих, прежде чем ты узнаешь, кому даешь. И в придачу укажу еще на Иоанна Кронштадтского, который очень любил эту цитату и часто упоминал ее. Короче, неоспоримо и авторитетно докажу своей душе, что подавать милостыню невесть кому — дело душевредное и богопротивное. Вроде бы и докажу, и объясню, и на Отцов сошлюсь… а только мимо все. Она, глупая, все равно чего-то болит, тревожится. И никакие авторитеты ей тут не указ... Мое отношение к нищим формировалось достаточно долго, под впечатлением ряда наблюдений, встреч и знакомств с людьми этого круга. О некоторых из них я хотел бы вкратце рассказать. После пожара Смотреть на это было страшно. По грязноватому весеннему снегу разметались цветастым пунктиром одежки моих детей. Я шел вдоль обочины и почти машинально подбирал желтую Антошкину курточку, синие штанишки Никиты, свитер, связанный для Глеба бабушкой Олей… А потом растерянно стоял на дороге с охапкой мокрой испачканной детской одежды. И не понимал, что нужно делать дальше... За пару дней до этого к нам постучалась женщина с печальными глазами. Горьким был ее рассказ. Сгорел в деревне дом. С двумя маленькими детьми она осталась в одночасье без крыши над головой, без вещей, без денег. На первое время их приютили соседи. Мужа нет, родственников тоже. Как жить дальше, не знает. А пока — ходит вот, побирается Христа ради. На дворе стоял девяносто восьмой год. В каком-то смысле мы тоже были тогда бездомными – с тремя детьми ютились в очередном съемном жилье без удобств. Как тут не помочь чужой беде? Только вот помогать-то особо было нечем. Сами едва сводили концы с концами. Ну, что делать: собрала жена немножко продуктов, дала немножко денег, извинилась, что больше нечем поделиться. Женщина поблагодарила. А потом спросила, нет ли у нас какой-нибудь одежды для ее детей. Эх, как же мы обрадовались, что хотя бы здесь можем помочь! Уж чего-чего, а этого добра у нас было в достатке. Долго выбирали все самое подходящее, чтоб по сезону, по размерам. Набрали два здоровенных пакета. Женщина была очень довольна, на прощанье желала нам здоровья и всех благ. ...А теперь я стоял на грязном проселке, держал в руках эти вещички и не знал, как с ними поступить. На душе было тягостно, словно бы теперь уже мой дом сгорел, а курточки, штанишки и кофты — это все, что уцелело на пожаре. Глупо, конечно... Однако бросить на дороге я их так и не смог. Притащил домой. И тайком, чтобы не огорчать жену, спрятал в сарае. Прошло три месяца. Однажды захожу во двор и вижу: жена отстирывает в корыте эти самые дареные погорельцам детские вещи. – Что, — говорю, — нашла «заначку»? – Ага, — жена шмыгнула носом. — Я их еще тогда, на дороге видела. Только не стала тебе говорить, чтобы не расстраивать. А подобрать не догадалась. Помолчала и добавила тихо: – Там еще и продукты были раскиданы… Думали мы, думали, что же это с нами приключилось, но так и не пришли ни к чему в своих думках. Просто перестирали все, да и отдали мальчишкам дальше донашивать. Двое в поезде В моей жизни был случай, когда я не подал нищим ничего. Вернее, бывало-то их гораздо больше. Но именно этот врезался в память по-особенному. Рассуждая о нищих, мы обычно подразумеваем под этим словом некий обобщенный типаж человека, который пусть и по-своему, но как-то все же устроился в жизни. На ум сразу приходят члены полукриминальных сообществ, талантливые симулянты-одиночки или обычные тунеядцы, принципиально не желающие добывать хлеб насущный честным трудом. Однако за этими, самыми броскими и распространенными вариантами нищенства существует еще один его пласт. Мы крайне мало знаем о нем, потому что в своей обыденной жизни практически не пересекаемся с его представителями. Но если это все же происходит, такие встречи запоминаются на всю жизнь. В тот день я ехал на пригородной электричке домой. Пригревало апрельское солнце. Молодой зеленью светились за окном деревья. На душе было хорошо, как это бывает лишь весной в такие вот погожие деньки. И тут в вагон вошли двое. Назвать их мужчиной и женщиной можно было лишь потому, что так уж принято называть разнополых особей людского рода. Человеческий облик едва угадывался в них за какой-то совершенно невероятной ветошью, составлявшей их одежду. Ничего подобного я не видал на живых людях ни до, ни после. Засаленные, полуистлевшие, грязные до полной потери цвета мерзкие тряпки, когда-то бывшие кофтой, брюками, пиджаком… И лица у них были под стать одеянию: одутловатые, заплывшие, не красные даже, а какие-то бурые. Мужчина был безглазым. Веки над пустыми глазницами свисали у него до середины щек, как у гоголевского Вия. По черному от грязи воротнику бродили крупные вши. Женщина-поводырь шла впереди него по вагону с помятой консервной банкой в руке. Слепой держался сзади за резинку ее рейтуз. Но окончательно вогнал меня в ступор даже не вид их, а запах. Вернее — чудовищная, непередаваемая словами вонь. Чем от них несло — аммиаком, гнилью, прелью, разлагающимся человеческим телом — Бог весть как это все еще можно назвать. Они медленно шли мимо меня, не произнося ни слова. А я смотрел и смотрел на них, цепенея от увиденного. Даже в голову мне раньше не приходило, что люди могут дойти до такого края. Наивно думалось, что у нищеты бывают какие-то пределы… Нищие вышли в тамбур и направились в следующий вагон. Оторопевшие пассажиры пришли в себя и дружно бросились открывать окна. Зазвучали со всех сторон возмущенные вариации на тему: «Как можно позволять вонючим бомжам заходить в электрички!» А я думал о том, что перед такой огромной чужой бедой человек попросту бессилен. Да, тогда я растерялся. И не бросил в их жалкую баночку ни копейки. Но даже если бы я отдал все, что у меня было с собой — деньги, одежду, сумку с книгами, — все равно это ничего не изменило бы в их страшной жизни. Это и жизнью-то назвать язык не поворачивается. Наташа Впервые она появилась у нас в доме с огромным животом и маленьким хмурым мальчиком, вцепившимся в ее подол. Молодая изможденная женщина на последних сроках беременности просила подаяния. Рассказала свою нехитрую историю: детдомовка, вышла замуж, жили в Грозном. Началась война, муж погиб. Его родственники от нее отказались. Осталась одна с ребенком, да еще и беременная. Дело происходило в самый разгар первой чеченской кампании. Я лично знал в нашем краю пару-тройку людей с подобными судьбами. Сорванные войной с родных мест, без жилья, без средств к существованию, они находили себе приют в российской глубинке — благо, брошенных домов в пустеющих деревнях хватало на всех… Наташу поселили в недостроенном общежитии местного ПТУ, в комнате без отопления. Для летнего сезона жилище вполне подходящее. О том же, что будет зимой, она старалась не думать. Мы помогали ей, чем могли, — деньгами, едой, вещами. Через несколько недель Наташа родила еще одного мальчика и перебралась в соседний райцентр, где власти нашли ей более подходящее жилье. Но нас она время от времени навещала, поскольку кормилась, как и прежде, нищенством. Детские пособия были тогда совсем мизерными, а получить работу в ее положении было практически нереально. Правда, позже она дважды пыталась устроиться уборщицей — сначала в школе, потом в Доме культуры. Но дети постоянно хворали, приходилось отпрашиваться, брать больничные… А тут, в придачу ко всем бедам, у нее самой открылась язвенная болезнь. Ну кому нужна такая уборщица? Короче, работать не получилось. Теперь, уже с двумя детьми в вечно ломающейся коляске, она ходила от дома к дому, надеясь лишь на людское милосердие. У нас она иногда останавливалась отдохнуть часок-другой. Ела очень мало. Худая, с черными полукружьями под глазами, вечно уставшая до полусмерти. К нам в Жиздру она приезжала побираться не от хорошей жизни — в соседнем райцентре народ был куда жестче. Случалось, в подъездах тамошних «хрущевок» ее избивали и даже спускали с лестницы. Местная шпана несколько раз отбирала у нее собранные с таким риском крохи. У нас же она в каждый приезд обходила несколько домов, где ее давно знали. Появлялась нечасто — раз в две-три недели. Если Наташи долго не было, мы с женой начинали волноваться: уж не случилось ли чего? Знакомство наше продолжалось несколько лет. Однажды я разговорился с женой нашего священника, которая тоже все это время помогала Наташе. И не сразу смог осмыслить услышанное. Дело в том, что матушке она рассказывала о себе совсем другую историю. Не помню всех подробностей, но в этом варианте Наташиных злоключений никакой Чечни не было и в помине. Зато детей у нее оказалось уже не двое, а… пятеро! И прописана она была в Овсороке — деревне, где еще с послевоенных времен обосновался цыганский табор. Все это матушка своими глазами прочла в ее паспорте, который Наташа сама показывала. А приходские всезнающие бабульки говорили еще более интересные вещи: будто живет она там преспокойно с мужем-цыганом. А к нам ездит, потому что таков национальный обычай — цыганская жена должна промышлять либо гаданием, либо попрошайничеством. Вот ведь какая версия: хочешь — верь, хочешь — нет… Я — не хотел. Потому что лично знал Наташу не один год и верил своим глазам больше, чем досужим россказням. Ну не укладывалось у меня такое в голове, и все тут! А закончилась эта история следующим образом. Однажды поехали мы с женой за какой-то надобностью в тот самый соседний райцентр. Влезли в битком набитый автобус. К середине пути в салоне стало попросторней. Мы перебрались на заднюю площадку, где освободились места. И увидели прямо перед собой… Наташу. С пятью детьми. И с коренастым цыганом в обнимку. Она сразу же сделала вид, будто не замечает нас. Мы тоже старались не смотреть в ее сторону. Это стоило нам всем значительных усилий, поскольку сидели мы в двух шагах напротив друг друга. Вскоре они сошли у какой-то придорожной деревушки. С тех пор Наташу я больше не встречал. Два смысла милостыни Ни в коем случае не оспаривая чьей-либо точки зрения, сразу хочу сказать: я стараюсь по мере сил подавать каждому, кто ко мне обращается (за исключением, разве что, откровенно пьяных). Мне кажется, что за всеми этими спорами и обсуждениями на тему «кому дать, кому не дать» мы незаметно ушли в сторону от христианского понимания милостыни и теперь рассматриваем ее лишь как социальное понятие. А ведь это далеко не одно и то же. В христианстве мы призваны делами милосердия исправлять самих себя; учиться любить ближнего не на словах, а на деле; милостыней лечить свою душу. Казалось бы, очевидная мысль. Но сегодня мы почему-то куда более озабочены совсем другими проблемами: как потратит нищий полученные от нас деньги? Не напьется ли на них? Не согрешит ли с их помощью? А может быть, он и вовсе подпольный миллионер и аферист? И здесь нам неизбежно приходится делать вывод: подавляющее большинство сегодняшних нищих — «неправильные». То есть – не соответствующие нашим высоким требованиям к настоящему, добросовестному нищему, которому мы могли бы вручить милостыню с твердой уверенностью в том, что он потратит ее исключительно на благое дело. Пытаясь угадать, как просящий распорядится полученными деньгами, мы, по сути, выносим ему приговор. То есть уже загодя считаем его мошенником, пьяницей, тунеядцем и т. д. И самое главное — понимаем вдруг, что не любим этого человека. А значит, денег ему не дадим. Вот это я и называю социальным подходом, когда «хорошим» нищим мы даем милостыню, «плохим» — нет. А ведь и в евангельские времена нищие едва ли были более нравственным народом, чем теперь. Однако Христос ясно и недвусмысленно сказал: просящему — дай. Любому. Каждому, кто к тебе обратится. И вовсе не потому, что он достоин подаяния, а совсем по другой причине: каким бы он ни был плохим и нечестным, мы все равно призваны отнестись к нему с любовью. Иначе и сами отпадем от Любви Божьей. Вот чего нужно действительно бояться, а не гадать — жулик этот несчастный или нет. Однажды я столкнулся в магазине с нищенкой, покупавшей пиво на только что выпрошенные у меня деньги. Сперва, конечно, возмутился. А потом подумал: ну а что, разве я сам никогда не покупал себе пивка в охотку? Какая разница-то? Вот, Господь посылает мне деньги, и я трачу их по своему усмотрению. В том числе и на пиво. И нищенке Господь тоже послал деньги, на этот раз — через меня. И она точно так же свободна распоряжаться ими. Так что же тогда меня возмущает в ее выборе, за который я себя, кстати, никогда не осуждал? А возмущает меня следующее: когда я понимаю, что побирушка может за день насобирать в большом городе денег больше, чем я сам за этот же день зарабатываю, то подавать милостыню как-то уже и не хочется. Ну не хочется мне, чтобы тот, кому я помогаю, жил лучше, чем я! Вот если гарантировано, что его условия жизни хуже моих, тогда подам без проблем. Только где ж ее взять, такую гарантию? Справку о доходах у нищих спрашивать? Или частного детектива нанимать, чтоб проследил, как они расходуют полученные от меня средства? Такие вот мысли... Горькие и гадкие, если честно. Запотевшая денежка Есть такой святой – Иоанн Милостивый, патриарх Александрийский. Однажды его слуги заметили в толпе нищих несколько хорошо одетых девиц, также просивших подаяния. На вопрос слуг, подавать ли милостыню и им тоже, он ответил: «Если вы действительно рабы Христовы, то подавайте так, как Христос повелел, не взирая на лица и не расспрашивая о жизни тех, кому даете». И ведь это сказал не кто-то, а святой, вошедший в историю Церкви под именем Милостивого. То есть – осуществившего добродетель милостыни так, как она должна быть осуществлена и всеми нами. Ну как же мне с ним спорить? И на каком основании? Я стараюсь каждому обратившемуся дать хотя бы что-нибудь. Не надеясь особо изменить его жизнь к лучшему — ну что там изменит моя десятка? — а просто для того, чтобы самому остаться человеком и не смотреть на несчастного опустившегося бродягу как на никчемный отброс. В дневниках Тараса Шевченко есть страшная запись: «Шел я в декабре по набережной. Навстречу босяк. Дай, говорит, алтын. Я поленился расстегивать свитку. Бог, отвечаю, подаст. Иду дальше, слышу — плеск воды. Возвращаюсь бегом. Оказывается, нищий мой в проруби утопился. Люди собрались, пристава зовут... С того дня я всегда подаю любому нищему. А вдруг, думаю, он решил измерить на мне предел человеческой жестокости...» Я не знаю, почему обратившийся ко мне с просьбой человек оказался в бедственном положении. Не знаю, что им движет. Ничего о нем не знаю, кроме того, что сам он о себе рассказал. И не дай мне Бог в таких случаях принять настоящую людскую беду за ловкое мошенничество. Уж лучше я еще сто раз ошибусь в другую сторону, чем хотя бы однажды окажусь мерилом жестокости для подлинно бедствующего. Никакие святоотеческие цитаты не смогут меня в этом разубедить. Конечно, фраза из Дидахе о запотевшей в руке милостыне — очень сильный аргумент. Но только в том случае, если она цитируется вне контекста. Потому что строкой выше там же, в первой главе Дидахе, написано: Всякому просящему у тебя давай и не требуй назад, ибо Отец хочет, чтобы всем было раздаваемо от даров каждого. Блажен дающий по заповеди, ибо он неповинен. Горе тому, кто берет! Ибо если он берет, имея в том нужду, то он неповинен; а не имеющий нужды даст отчет, зачем и на что он взял… И цитата из Василия Великого, несмотря на всю свою убедительность, в данном случае не работает, поскольку речь в ней идет о совершенно иной ситуации. Приведенные мною в начале статьи слова святителя взяты из наставления человеку, который решил раздать все свое имущество без остатка. К нему-то обращаясь, и пишет Василий Великий: …не на себя должно брать раздаяние имения, но поручить тому, на кого возложено распоряжаться делами бедных. …Ибо нужна опытность, чтобы различить истинно нуждающегося и просящего по любостяжательности. Остается лишь удивляться, с какой легкостью и постоянством искажается смысл этих слов в многочисленных публикациях, где они приводятся в качестве доказательства прямо противоположной мысли. Василий Великий призывает собеседника не заниматься благотворительностью лично, по причине отсутствия опыта. У нас же сегодня эта фраза часто воспринимается едва ли не как требование ко всем и каждому руководствоваться такой опытностью. Но ведь нет ее почти ни у кого, за редчайшим исключением. И у меня тоже нет. А вот нищие вокруг – есть. И время от времени обращаются ко мне с просьбой о милостыне. Плохие, обманщики, воры, пьяницы – Бог весть, кто они там такие. И что мне с ними делать? Да, Иоанн Кронштадтский любил повторять слова о запотевшей в руке милостыне. Но ведь как же он и благотворил при этом! Сколько раз жена корила кронштадтского пастыря за то, что он возвращался вечером домой без сапог, подарив их на улице очередному босяку! Вот бы в чем равняться на Праведника. Иначе получается, что милостыня у меня в руке потеет, а сапоги-то на месте… Жизнь наша не такая уж и долгая. Как мы ее ни проживем — в нищете ли, в богатстве – все равно через какое-то время она закончится. И единственный ее результат для всех будет лишь в одном: научились ли мы любить другого человека? Научились ли видеть сквозь все его недостатки образ Божий? Да, мне трудно с любовью отнестись к нищему. А ему трудно с любовью отнестись ко мне. И купюра в кружку не изменит чужой жизни. Но с моей стороны она может стать делом любви, а нищему поможет смотреть на меня хотя бы без неприязни. Впрочем, об этом сказано еще так: пусть запотеет милостыня твоя в руках твоих, прежде чем узнаешь, кому даешь. Хорошие и правильные слова. Вот только к себе я их примерить никак не могу. Потому что боюсь так и остаться с сопревшей в кулаке денежкой, для которой не нашлось «достойного» нищего. Журнал "Фома"

Неправильные нищие, или запотевшая милостыня Александр Ткаченко Иногда делаешь все вроде бы правильно, а душа не на месте. У меня так бывает всякий раз, когда иду вдоль шеренги помятых личностей, выпрашивающих на подходах к храму денежку «во славу Божию». Или когда в метро вижу очередную печальную женщину с картонкой в руках: «Помогите Христа ради! Умирает сын-дочь-внук-муж». Или когда поддатый инвалид в армейской форме пристает к водителям, пока машины стоят в пробке у железнодорожного переезда.... Ведь сто раз уже, наверное, видел по телевизору репортажи о подобных способах «разводки на жалость». И в глубине души склонен считать, что так оно все и есть: денежку, полученную возле храма «во славу Божию», помятые личности тут же потратят на горячительные напитки, у женщины из метро никто не умирает, а пьяный инвалид — наемник мафии. Все так. Только вот душа… Как-то она все же беспокоится, если прохожу мимо таких «неправильных» нищих, ничего не подав. Неуютно ей тогда бывает, душе. Мается она потом. Будто спрашивает, мол, что ж ты, христианин? Тебе ведь ясно заповедано: просящему — дай. А ты чего? А я ей тут же в ответ слова Василия Великого: …нужна опытность, чтобы различить истинно нуждающегося и просящего по любостяжательности. И кто дает угнетенному бедностию, тот дает Господу и от Него получит награду; а кто ссужает всякого мимоходящего, тот бросает псу, который докучает своею безотвязностию, но не возбуждает жалости своей нищетою. Вот так. Поспорь, душа, со святителем! А если мало этих слов — добавлю еще и из Дидахе: …пусть запотеет милостыня твоя в руках твоих, прежде чем ты узнаешь, кому даешь. И в придачу укажу еще на Иоанна Кронштадтского, который очень любил эту цитату и часто упоминал ее. Короче, неоспоримо и авторитетно докажу своей душе, что подавать милостыню невесть кому — дело душевредное и богопротивное. Вроде бы и докажу, и объясню, и на Отцов сошлюсь… а только мимо все. Она, глупая, все равно чего-то болит, тревожится. И никакие авторитеты ей тут не указ... Мое отношение к нищим формировалось достаточно долго, под впечатлением ряда наблюдений, встреч и знакомств с людьми этого круга. О некоторых из них я хотел бы вкратце рассказать. После пожара Смотреть на это было страшно. По грязноватому весеннему снегу разметались цветастым пунктиром одежки моих детей. Я шел вдоль обочины и почти машинально подбирал желтую Антошкину курточку, синие штанишки Никиты, свитер, связанный для Глеба бабушкой Олей… А потом растерянно стоял на дороге с охапкой мокрой испачканной детской одежды. И не понимал, что нужно делать дальше... Я не знаю, почему обратившийся ко мне с просьбой человек оказался в бедственном положении. Не знаю, что им движет. Ничего о нем не знаю, кроме того, что сам он о себе рассказал. И не дай мне Бог в таких случаях принять настоящую людскую беду за ловкое мошенничество. Уж лучше я еще сто раз ошибусь в другую сторону, чем хотя бы однажды окажусь мерилом жестокости для подлинно бедствующего. Никакие святоотеческие цитаты не смогут меня в этом разубедить. Конечно, фраза из Дидахе о запотевшей в руке милостыне — очень сильный аргумент. Но только в том случае, если она цитируется вне контекста. Потому что строкой выше там же, в первой главе Дидахе, написано: Всякому просящему у тебя давай и не требуй назад, ибо Отец хочет, чтобы всем было раздаваемо от даров каждого. Блажен дающий по заповеди, ибо он неповинен. Горе тому, кто берет! Ибо если он берет, имея в том нужду, то он неповинен; а не имеющий нужды даст отчет, зачем и на что он взял… И цитата из Василия Великого, несмотря на всю свою убедительность, в данном случае не работает, поскольку речь в ней идет о совершенно иной ситуации. Приведенные мною в начале статьи слова святителя взяты из наставления человеку, который решил раздать все свое имущество без остатка. К нему-то обращаясь, и пишет Василий Великий: …не на себя должно брать раздаяние имения, но поручить тому, на кого возложено распоряжаться делами бедных. …Ибо нужна опытность, чтобы различить истинно нуждающегося и просящего по любостяжательности. Остается лишь удивляться, с какой легкостью и постоянством искажается смысл этих слов в многочисленных публикациях, где они приводятся в качестве доказательства прямо противоположной мысли. Василий Великий призывает собеседника не заниматься благотворительностью лично, по причине отсутствия опыта. У нас же сегодня эта фраза часто воспринимается едва ли не как требование ко всем и каждому руководствоваться такой опытностью. Но ведь нет ее почти ни у кого, за редчайшим исключением. И у меня тоже нет. А вот нищие вокруг – есть. И время от времени обращаются ко мне с просьбой о милостыне. Плохие, обманщики, воры, пьяницы – Бог весть, кто они там такие. И что мне с ними делать? Да, Иоанн Кронштадтский любил повторять слова о запотевшей в руке милостыне. Но ведь как же он и благотворил при этом! Сколько раз жена корила кронштадтского пастыря за то, что он возвращался вечером домой без сапог, подарив их на улице очередному босяку! Вот бы в чем равняться на Праведника. Иначе получается, что милостыня у меня в руке потеет, а сапоги-то на месте… Жизнь наша не такая уж и долгая. Как мы ее ни проживем — в нищете ли, в богатстве – все равно через какое-то время она закончится. И единственный ее результат для всех будет лишь в одном: научились ли мы любить другого человека? Научились ли видеть сквозь все его недостатки образ Божий? Да, мне трудно с любовью отнестись к нищему. А ему трудно с любовью отнестись ко мне. И купюра в кружку не изменит чужой жизни. Но с моей стороны она может стать делом любви, а нищему поможет смотреть на меня хотя бы без неприязни. Впрочем, об этом сказано еще так: пусть запотеет милостыня твоя в руках твоих, прежде чем узнаешь, кому даешь. Хорошие и правильные слова. Вот только к себе я их примерить никак не могу. Потому что боюсь так и остаться с сопревшей в кулаке денежкой, для которой не нашлось «достойного» нищего. Журнал "Фома"

ИннаАнна, я не в коем случае не защищаю этот бизнес, и тоже негативно к нему отношусь, об одном из таких тоже писала, но вопрос немножечко в другом... Вот идете вы в метро или по улице, и видите одного из таких, просящих милостыню. И как поступить? Подать или не подать? Или потребовать сначала у них документы, медицинское заключение для того чтобы положить какие-то там десять рублей. (Ну я утрирую конечно, простите, но в общем так оно и есть). Или просто проходить мимо всех, потому что кругом одни враги и шарлатаны? Если почитать последние темы на форуме – то вообще получается, что за ближних молиться нельзя, только за себя, милостыню подавать нельзя, т.к. везде обман, а спасаться тогда как будем? В Евангелии сказано только: «Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся.» (Мф.5,42) и нет уточнения кому давать, а кому нет. А вот преп.Максим Исповедник пишет: «Творящий милостыню… не делает различия между злым и благим, между праведным и неправедным в потребностях телесных. Но всем равно разделяет, соразмерно с нуждою; хотя добродетельного, за благое расположение воли его, предпочитает порочному».http://azbyka.ru/dic...tynya-all.shtml

Эту статью читала пару лет назад в одной из соцсетей, но дело ведь совершенно не в бизнесе. Они за каждую такую полученную копейку сами ответят перед Господом. Да, действительно жутко, действительно страшно, что может быть из десяти просящих милостыню девять будет проходимцев, но ведь ещё страшнее для нас, когда из десяти просящих милостыню, мы пройдем мимо того одного, кому действительно могли бы помочь. И вот за это уже отвечать перед Господом придется нам. И одно дело, когда ты знаешь на что твоя копейка будет потрачена на несовсем хорошие цели, а другое дело - когда ты думаешь, ты предполагаешь, но на 100% знает это только Господь. Говорить на эту тему конечно можно много и долго, а можно просто взять пойти и помочь. Простите, братья и сестры, вот такое вот мое личное мнение по этой теме. :-))

я в таких случаях просто даю милостыню продуктами, а не деньгами. А некоторые знакомые даже и зная куда пойдет его милостыня-говорят: "пусть лучше я дам ему эти деньги на эту бутылку, чем он пойдет и украдет их." И каждый по-своему прав.

Да, Ярик, к сожалению это так... Причем предлагали им и поработать, и подработать, на что один из них на одну такую просьбу не настоятеля конечно, а других сотрудников - вынул из кармана целую пачку денег и сказал- " на что мне твои N рублей? Я и сам тебе могу заплатить.." кто при этом присутствовал-конечно были шокированы! Конечно не все такие, это может и исключения из правил, но вот в данном случае, к сожалению так...