Перейти к публикации

OptinaRU

Модераторы
 Просмотреть профиль  Активность

  • Публикации

    3 316

  • Зарегистрирован

  • Посещение

  • Дней в лидерах

    277

Записи блога, опубликованные пользователем OptinaRU

  1. OptinaRU

    Взвешенное слово

    Автор: OptinaRU,

    Однажды в Оптиной случился весьма убыточный пожар в гостинице. О. Моисей, зная, что все меры приняты, смотрел спокойно на огонь, который был потушен, когда против него стали с Казанскою иконою.
     
    Всегда молчаливый, особенно скрытен был о. Моисей, если кто пытался расспрашивать о его жизни и внутреннем его делании. Тут ничего нельзя было от него узнать. Когда кто говорил о. Моисею о его заслугах, он недоверчиво улыбался.
     
    Однажды посетил Оптину один архиерей — и, осмотрев скит, спросил о. Моисея, кто это устроил. О. Моисей уклончиво ответил, что это устроилось постепенно на здешнем месте.
     
    — Я и сам вижу, что на здешнем, но кто именно построил?
    — Настоятель с братиею.
    — Говорят, что вы все это устроили.
    — Я тоже при этом находился…
     
    После таких ответов гость уже более не допытывался.
    Говорил о. Моисей медленно, взвешивая каждое слово, и, слушая других творил молитву Иисусову, перебирая четки.
     
    Из книги Е.Поселянина «Русские подвижники XIX века»
  2. OptinaRU
    Однажды Леонтьев спросил близкого ему отца Кли­мента: «Скажите мне откровенно: тут-то, на земле, есть ли хоть столько приятного у монаха, сколько бывает у миря­нина, при обыкновенной смене печалей и радостей жиз­ни?» «Есть, есть, — отвечал отец Климент, — и гораздо больше! Надо только иметь полное доверие к старцам. А без старчества и внутреннего послушания трудно и по­нять, как могут жить на свете иные монахи. Когда я по нужде бываю в миру, я не дождусь вернуться сюда. Мне скучно, если я не в Оптиной».
     
    Как и всякий человек, отец Климент тоже имел свои немощи. «Он был самолюбив, — отмечает Леонтьев, — но добросовестность, прямота и страх греха... были в нем сильнее всяких еще не угасших вполне страстей. Страсти и всякие чувства могли волновать его, но при помощи любимого старца и духовника, при постоянной усердной молитве борьба всегда кончалась победой честного инока над плотским еще человеком...»
    Здесь Леонтьев подчеркивает необходимость старче­ского окормления для победы над страстями. Он приво­дит пример из своей жизни: «У меня были разные проек­ты, один смелее, другой скромнее, в одном главную роль играли уроки русского языка и Священной истории, ко­торые я по вечерам даю теперь моим ребятам, в другом — интересы службы государственной, в третьем — экономия ближайшая, была между прочим и мысль ехать в Лива­дию... Но Богу угодно было расположить все иначе и к лучшему; на мысли о Козельске я ни разу не останавливался... Я написал о. Амвросию о моих проектах. Он все эти Ливадии и т. п. сразу отсек духовным мечом своим и сказал: «И без того его вызовут на службу, когда придет время. Пусть едет сюда, в Козельск».
     
    Это духовное приказание было для меня совершенным сюрпризом, о. Амвросий вообще очень мягок и осторо­жен со мной. И это решительное слово его ужасно обра­довало меня и доказало мне, что он полагается больше прежнего на мою веру. С души как камень спал, и хотя уны­вать я не унывал ни минуты все это время, но тихая буря сердца и напряжение ума то для решения отвлеченных во­просов, то по поводу ближайших житейских забот были так постоянно велики, а вера в звезду свою земную так мала, что это решение, не исшедшее от разума глупого... а истекшее из сердечного движения святого старца, до не­вероятности обрадовало меня своей неожиданностью».
     
    Старец, как разъясняет Леонтьев, «берет на себя нрав­ственную ответственность за частные дела, он влияет на подробности жизни; старец соглашается давать прямые советы, какой путь избрать в каждом отдельном случае, он решается иногда даже повелевать тем, кто с верою и по­корностью обращается к нему, старец осмеливается, в пре­делах, допущенных учением, разнообразить свои требова­ния и разрешения донельзя, смотря по личным условиям и по мере сил ученика и духовного сына своего... Старцы нередко решают одним словом своим «да» или «нет» са­мые важные семейные дела, вопросы о браках, о разлуках и примирениях, о наследствах и т. п.»
     
    В речах старца не услышишь чего-то «нового, красно­речивого, глубокого и тонкого», а для сомневающихся они могут быть и вовсе непонятны и неудобоисполнимы, по­тому что старцы «имеют в виду обыкновенно не счастье [земное], а загробное спасение наше. С житейской же сто­роны они стараются только не налагать на нас «бремена неудобоносимые»». Старец говорит «самые общеизвест­ные и общедоступные вещи», но тут действует «сильно не только смысл и содержание речей, сколько сознание, «что это все говорит он, тот, кого я духовно и нравствен­но так высоко чту...». Эта ученическая вера в лицо стар­ца, в силу высокой души, в святость высокой жизни... это чувство похоже не на умиление от красноречивой и ум­ной проповеди, оно скорее похоже на радость при приня­тии в себя даров таинства».
     
    Из книги монаха Арсения (Святогорского) «Аскетизм»
  3. OptinaRU
    Из переписки К. Н. Леонтьева и С.Ф. Шарапова:
     
    В 74 году я приехал из Тур­ции, «обвеянный афонским воздухом», и вскоре поехал в Оптину. Отец Амвросий мне чрезвычайно понравился; но я все-таки в течение пяти лет не получал от него тех уте­шений, которые получал от более сурового Иеронима Афонского. А душевная моя жизнь была очень сложная, трудная, очень запутанная — и сердечно, и хозяйственно и т. д.
     
    Ужаснее всего было то, что надо было говорить отцу Амвросию все кратко, все только в окончательном выво­де, без всяких объяснений. Это была мука — после Иерони­ма, который со мной беседовал, расспрашивал, про себя рассказывал, объяснял, богословствовал ит. д., - слышать всякий раз: «Вы покороче: я утомлен; я очень слаб; вы без предисловий; ждет игумения; ждет одна купчиха-вдова уж третий день. Покороче!» И т. д.
     
    Климент выручал, конечно; он рассуждал за старца; он употреблял все усилия, чтобы приучить меня к нему. Я старался — пять лет ездил в Оптину и очень любил туда ездить, но гораздо больше через Климента, чем через отца Амвросия.
     
    Когда Климент умер и я сидел в зальце отца Амвро­сия, ожидая, чтобы меня позвали, — я помолился на об­раз Спаса и сказал про себя: «Господи! Наставь же старца так, чтобы он был опорой и утешением! Ты знаешь мою борьбу!» (Она была иногда ужасна, ибо тогда я еще мог влюбляться, а в меня еще больше!)
     
    И вот отец Амвросий на этот раз продержал меня дол­го, успокоил, наставил, и с той минуты все пошло совсем иначе. Я стал с любовью его слушаться, и он видимо, очень меня любил и всячески меня утешал.
     
    Просите хорошего старца, «и дастся вам!»
     
    (фрагмент письма К. Н. Леонтьева о старчестве // РО. 1894. Октябрь. С. 816-818.)
     
    Из книги монаха Арсения (Святогорского) «Аскетизм»
  4. OptinaRU
    Необходимо хранить плод молитвы. Он погубляется, теряется очень часто от празднословия сразу после молитвы и от мечтания, которое есть то же празднословие, но лишь с самим собой. Молчание после молитвы весьма полезно; оно удерживает молитву в уме, сердце и даже на устах вслух себе. Не только монах, но и мирянин, приникающий к монашеству и потому ставший близким, как бы родным по духу к монашеству, на опыте увидит, как дорого совершение домашнего молитвенного правила.
     
    Не всякий может часто становиться на молитву в течение дня. Но понуждать себя на молитву, хотя мысленную, если при людях, всякому возможно. Возможно начинать и оканчивать всякое дело и занятие возношением ума к Богу. Не полезно холодное отношение к делу молитвы. «Отмолился, вычитал, что положено, и свободен. Отбыл повинность свою». Такая молитва не дает благих плодов. А такая молитва и бывает у тех, кто ограничивает свое обращение к Богу только совершением правила или хождением в церковь, не стремясь к тому, чтобы молитва наполнила и осветила всю их жизнь, все их дела. Желаемое настроение молитвенное не сразу достигается, требуются целые годы на приобретение сего, но понуждать себя необходимо, необходимо считать себя постоянно должником пред Богом, как во всех добродетелях, так и в молитве. Надо стяжать сердечное сознание необходимости молитвы, и чтобы не отгонять от себя молитвенного настроения, надо охранять себя от всякого неблагоговейного слова и поступка, от всего, что нарушает мир душевный, что не по совести, не по закону Божию.
     
    Из завещания прп. Никона Оптинского духовным детям
  5. OptinaRU
    Я заметила, что всегда очень тяжело собраться с мыслями перед тем, как сядешь писать о состоявшейся поездке в святое место. И это неудивительно - как можно по-земному рассказать о неземном! Невозможно описать словами и то, что происходило в душах паломников, побывавших в прошедшие выходные в Оптиной Пустыни. Однако, радостью всегда хочется делиться, поэтому я попробую…
     
    Из Саратова, после молебна в «Утоли моя печали», мы отправились в четыре часа. Дорога, на удивление, показалось не такой уж утомительной, время незаметно прошло за разговорами и слушанием книги «Пасха Красная», которая была у меня записана на диске в mp3 формате. Для тех, кто не знает, книга Нины Павловой «Пасха Красная» повествует о трагедии 1993 года, когда в Оптиной Пустыни на Пасху, сатанистом были убиты иеромонах Василий и иноки Ферапонт и Трофим. Многие паломники слышали об этой замечательной книге, но с содержанием познакомились только в этой поездке. Хороша эта книга и тем, что передает дух современной Оптиной, знакомит читателя с жизнью братии, порядками, радостями и проблемами нынешнего монастыря. Книга дарит и слезы и несказанную радость! Мы заслушались трогательным повествованием, поэтому ночью мало кто спал, а рано утром к Оптиной подъезжали уже не те паломники, которые выезжали из Саратова – мы теперь были напитаны духом обители, казалось, что уже сейчас она стала нам родной. Мы ехали с ощущением чуда в душе…
     
    По милости Божией до Оптиной мы добрались как раз вовремя. Нашу решимость немного поколебал водитель, который объявил, что «за бортом – 35 градусов», но на это отвечали тем, что мол хоть какой-то подвиг паломничества нам удастся в этот раз понести - раньше люди пешком ходили на богомолье… Паломников в такую погоду и впрямь было немного. Встречались группы из Москвы, но когда люди узнавали, что мы приехали из Саратова, уважительно хмыкали : «Молодцы, морозов не побоялись…».
     
    Из-за морозов или по другим причинам, но чувствовалось, что Господь обильно посылает нам утешения. Так, приехав Оптину и оставив вещи в гостинице, мы сразу же побежали на Раннюю Литургию. Здесь началось наше знакомство с монастырскими службами, храмами, прихожанами и братией… Утром в субботу в Казанском храме народу было немного, поэтому нам — усталым путникам — даже иногда удавалось присесть на скамеечки, заботливо расставленные в центральной части храма. Эти скамеечки как бы говорили : «у нас здесь, в Оптиной, все по-доброму, все к людям с душой и любовью…». Почти сразу после Богослужения мы отправились в соседний Введенский храм, где ежедневно у мощей преподобного старца Амвросия совершается молебен с акафистом этому великому святому. Войдя в храм и приложившись к раке преподобного, поняла, что я дома. Батюшка Амвросий лежал как живой, от раки не хотелось уходить, хотелось остаться здесь навсегда. Я позавидовала молодым послушницам (а может трудницам), которые пели в тот день акафист – как же здорово приходить сюда каждый день и восхвалять Господа за то, что он дает нам таких святых! Глаза наполнились слезами радости, а усталость с дороги как рукой сняло. Ради такой теплоты в сердце можно было и весь мир объехать, не то, что 1000 километров преодолеть! По окончании молебна стекло раки открывают, и мы имели возможность приложиться к самим мощам, конечно скрытым под тканью. Как при жизни о. Амвросий принимал всех нуждающихся в его утешениях в любое время, часто из-за болезни лежа на кровати, так и сейчас он лежал перед нами и позволял нам, грешным, так близко быть к его честным святым останкам!
     
    После молебна местный экскурсовод рассказала нам много интересного из истории Оптиной Пустыни, о жизни знаменитых Оптинских старцев,об известных деятелях русской культуры, духовно связанных с монастырем, о современной жизни обители. По расписанию трапезной, в час дня, то есть сразу после экскурсии мы должны были отправиться на обед. Однако, нам удалось перенести время обеда, ведь в 13:00 каждую субботу в часовне, на месте погребения убиенных в 1993 году братьев, совершается лития… и мы просто не могли не прийти и не помолиться об упокоении этих новомученников. В таких случаях, правда, молятся уже больше не об отошедших ко Господу, а молятся им самим… По молитвам новомученников оптинских часто совершаются различные чудеса, ожидается прославление братьев в лике святых. Часовня на могилках новомученников поразила меня. Часовня не отапливается, поэтому внутри было очень холодно, но я всем сердцем ощущала какую-то другую, неземную теплоту. Сквозь небольшие окошки на стенах пробивались яркие солнечные лучики. Они обнимали потемневшие деревянные кресты и вместе с неуходящим ароматом ладана, живыми гвоздиками и розами, лежащими на могилках, и Божественным умиротворением, которое витало повсюду, создавали ощущение Пасхи, ощущение весны… «Христос воскресе!» — кричало сердце, отказываясь горевать и ронять слезу по убиенным — ведь они живы, а смертью своей прославили нашего Господа!
     
    Уже после обеда удалось побывать на молебне с акафистом преподобным Оптинским старцам, а потом и на Всенощной. Теперь мы видели совсем другой Казанский храм – людей было много, однако даже это обстоятельство не нарушало тишину сердца. Лично для меня вечернее Богослужение оказалось очень тяжелым. Или из-за усталости после дороги или из-за бесовской брани (говорят,что в святых местах на человека наваливается больше искушений) мне постоянно хотелось спать. Был момент, когда меня буквально поймала, рядом стоявшая послушница – я провалилась в сон и чуть не упала. Было очень стыдно, но бороться с сонливостью не получалось. Но вот и прошел полиелей, а это значило, что вскоре батюшки выйдут на исповедь. Было очень волнительно, ведь батюшек много, а кого из них выбрать, так чтобы не ошибиться,так чтобы получить хороший совет, не знаешь. Наслышанная про строгость местных священнослужителей, выбрала батюшку, который, подходя к своим духовным чадам, широко,от всего сердца, заулыбался. Вот и очередное утешением нам от Господа – все паломники, прошедшие исповедь, были допущены до причастия! Мы очень радовались друг за друга, вообще здесь в Оптиной, наша небольшая группа паломников быстро превратилась в компанию друзей, искренне друг за друга переживающих и сорадующихся.
     
    Я думаю, что Оптина дарит людям Любовь. Там все пропитано ею.
     
    Воскресным утром я отделилась от группы. Решила пойти на Раннюю Литургию, для того, чтобы после службы успеть искупаться в источнике и высохнуть перед отъездом. Да, я решилась в тридцатипятиградусный мороз искупаться в святом источнике Пафнутия Боровского. Сейчас я не понимаю, как я смогла сделать это, но поистине «все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе»! Искупаться я хотела еще накануне, но на исповеди забыла попросить на это благословение. После же причастия, увидела, что в уголочке вышел из алтаря схимник, и к нему народ стоит в очередь за благословением. Он поразил меня своими улыбающимися глазами, в которых я тоже увидела Любовь. «Не боишься?» — заулыбавшись спросил он меня, — «Боюсь!». «Ну, Бог в помощь!». Потом мне сказали, что это схиархимандрит о. Захария – старец из Троице-Сергиевой Лавры. Наверное, я бы повернула на лесной тропинке назад, не доходя до купели. Тем более, что уже тогда сильно замерзла, но в голове звучало: «Бог в помощь!». Ну, думаю, раз схиархимандрит благословил, то надо решаться! Иначе, получится, откажусь от помощи Божией. Не буду описывать, как было страшно и тяжело лезть в обледеневшую купель, в которой, к тому же и никого не было. Да и вообще поблизости не было ни души! Но каким-то чудесным образом, с молитвой, я сподобилась три раза погрузиться в святые воды источника Пафнутия Боровского. До гостиницы я летела пулей, там на мое счастье оказались мои паломницы, бросившиеся отогревать меня пуховыми шалями. После, они из любопытства ходили посмотреть на источник и ругали меня за то, что я так неразумно смело отправилась купаться одна, никого не предупредив, ведь случись что, меня б еще не скоро там нашли. Сказали, что не иначе как Ангел меня оттуда вытащил и довел до гостиницы и, что действительно только с благословением можно на такое решиться. А я с улыбкой думала о том, что уж точно не достойна такой кончины: после исповеди,причастия и купания в святом источнике на святой Оптинской земле. Слава Богу, все закончилось удачно и, отогревшись, я почувствовала насколько мне хорошо! Вся усталость дороги, переживания последних дней, тяжелые мысли - все это оставило меня. Захотелось жить и любить людей.
     
    С грустью, оставив Оптину Пустынь, мы направились в Шамордино – там находится основанный преподобным старцем Казанский свято-Амвросиевский женский монастырь. Монастырь встретил нас…тишиной. Величественный Казанский Собор был почти пуст – лишь несколько путников, с любопытством разглядывающих необычные вышитые местными насельницами иконы, и пара тихо беседующих о чем-то монахинь. В таких местах можно услышать себя, можно забыть обо всем и молча с благоговением взирать на святые иконы. Здесь, в тишине, можно было бесконечно сидеть на скамейке и подолгу разговаривать со словоохотливой монахиней за свечным ящиком, но пора было отправляться в путь. Для меня в тот день было еще одно маленькое утешение. После говения перед причастием и приключений с источником, в дикий мороз хотелось съесть чего-нибудь вкусненького и лучше мясного. В Оптине мяса, конечно, не встретишь, а здесь, за воротами Шамординского монастыря, стояла женщина, продававшая горячие напитки и пирожки. С радостью увидев табличку «пирожки с мясом», я спросила у нее : «Ну вкусные-то пирожки?» — «Да нормальные», — прозвучало в ответ. Оказалось, что это был самый вкусный пирожок с мясом за всю мою жизнь!
     
    Мне было грустно возвращаться домой из Оптиной. Уже, подъезжая к Саратову, мы остановились в кафе для того, чтобы попить горячего чая. В соседнем зале гуляла шумная компания, вовсю гремела музыка. «Добро пожаловать в ад» — с усмешкой сказала сидевшая рядом со мной паломница. Ад – это, конечно, сильно сказано, хотя, с другой стороны, ад – это там, где нет Бога.
     
    В Оптиной — Любовь, а значит и Бог, ощущались повсюду, поэтому, если сподобит Господь, я обязательно туда еще раз вернусь!
     
    Рассказ паломницы
  6. OptinaRU

    О любви к ближним

    Автор: OptinaRU,

    Видел ваше друг против друга возмущение и не удивляюсь оному: враг завидует вашему мирному жительству, старается различными кознями возмутить мир ваш и разрушить ваше согласие; но благодарение Господу, что не порадовался враг, но посрамился вашим объяснением и смирением друг перед другом. Так и впредь поступайте; я вас предварял, что любовь, дружба и согласие противным искушаются; не тогда только они тверды, когда мы любим ласкающих нас и уважающих и не замечаем, какие в сердце нашем кроются страсти гордости, самолюбия, злобы, гнева, зависти и прочее. Как бы ни случилось, по нечаянности ли, неумышленно, или по вражиему прилогу, друг друга оскорбить или оскорбиться и возмущаться, не закосневайте в оном, не давайте пищи страстям, не утешайте врага: вы уже испытали, знаете, как одержать над ним победу, при Божией помощи: самоукорение, смирение, "прости!"; а ежели будете раздувать искру вражды и плести помыслы, то недолго пламени возгореться, и запутаетесь в пленицы помыслов, самосмышления и самооправдания, потеряете мир, — то что сего бедственнее и плачевнее?
     
    Тебя не любят, — ты люби их; то, что тебя не любят, не от тебя зависит, а их любить состоит в твоей воле и есть твоя обязанность, ибо Господь заповедал: любить не любящих нас, но врагов (Мф. 5, 44), а когда в нас этого нет, то и кольми паче должны мы смиряться и прогонять гордость и молиться о сем Господу. Не ищи любви в других к себе, а ищи ее в себе, не только к ближним, но и к врагам. Заповедь непременная также о любви врагов; но как мы далеки от исполнения оной! И только, только можем, хотя отчасти, приблизиться к сему, когда будем себя укорять, поминая грехи свои.
     
    Из писем прп. Макария Оптинского
  7. OptinaRU
    Милосердием и долготерпением Божиим и еще сподобились мы дожить до всерадостного и торжественного праздника Рождества Христова, с которым усердно и поздравляю вас. По обычаю своему желал бы я вам сказать нечто и для пользы душевной, и в утешение.
     
    Всегда люди жаловались на различные скорби, и напасти, и болезни; а в настоящее время, кроме других скорбей, все почти жалуются и на тяжелые обстоятельства. И удивляться этому не должно. Настоящая жизнь есть ни что иное, как приготовление к жизни будущей.
     
    Как кто проведет настоящую жизнь, сообразно тому получит участь в жизни будущей — или блаженную, или злополучную. Все христиане, особенно правоверующие, желают наследовать блаженную участь в жизни будущей. А для получения сего неизбежно понести различные скорби и болезни, по сказанному в слове Божием (Деян. 14: 22): многими скорбьми подобает нам внити во Царствие Божие. Люди разделяются на праведных и грешных, но ни те, ни другие не свободны от различных скорбей или болезней, как сказано в псалмах: многи скорби праведным; многи раны грешному. Святой Давид первых увещавает не малодушествовать, уверяя, что от всех скорбей Господь избавит их, а вторых, то есть грешных, — увещавает не отчаиваться, глаголя, что хотя и многи раны грешному, но уповающего на Господа — милость обыдет, то есть, если грешный с верой и упованием в покаянии будет прибегать ко Господу, то получит помилование и прощение согрешений.
     
    Всеблагий Господь праведным посылает различные скорби, во-первых, для того, чтобы не ослабевали в подвигах благочестия и, разленившись, не уклонились в противную сторону, и не погибли, как сказано у пророка Иезекииля: Егда реку праведнику: жизнию жив будеши: сей же уповая на правду свою и сотворит беззаконие, вся правды его не воспомянутся, в неправде своей, юже сотвори, в той умрет (Иез. 33: 13). Во-вторых, праведным Господь посылает различные скорби для того, чтобы через это они совершенно очистились от грехов и страстей, и получили велие воздаяние в будущем веке, по сказанному: «яко злато в горниле искуси их, и яко всеплодие жертвенное прият я».
     
    На грешных же наводит Господь различные напасти и болезни, чтобы привлечь их к покаянию, как Сам говорит во Святом Евангелии: не приидох бо призвати праведники, но грешники на покаяние (Мф. 9: 13); и паки: покайтеся, приближибося Царствие Небесное (Мф. 3: 2).
     
    Всем вообще говорит Господь — и праведным, и грешным: Приидите ко Мне вcu труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы: возмите иго Мое на себе и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем: и обрящете покой душам вашим (Мф. 11: 28): и паки: в терпении вашем стяжите душы ваша... Претерпевый же до конца, той спасен будет (Лк. 21: 19; Мф. 10: 22).
     
    Рождейся от Девы и Пришедый грешники спасти, помилуй создание Твое и подаждь нам терпение и смирение и покаяние истинное, да не лишени будем десныя части помилованных Твоих. Аминь!
     
    Из писем прп. Амвросия Оптинского
  8. OptinaRU
    Из переписки К. Н. Леонтьева и С.Ф. Шарапова:
     
    « … Очень рад, что Вы хорошо причастились. Помоги Вам Бог!
    Но какое влияние я мог на это иметь — не догадываюсь. И почему Вы говорите, что я «позаботился о душе Ва­шей» — тоже не знаю. Подозреваю кой-что; но высказать моего подозрения не могу. Вам приличнее в подобном слу­чае — быть откровенным...
     
    Ваш искренний К. Н. Леонтьев».
     
    Шарапов отвечает Леонтьеву 6 мая 1888 года:
     
    «Дорогой Константин Николаевич! Спасибо на добром, хорошем письме. Дороги такие письма. Жалею, что не могу писать подробно — ведь моя жизнь каторга! Буду краток …
     
    Я писал, что Вам обязан отчасти тем, что поговел, не говея перед этим 15 лет. Вы удивлены? Видите ли: раз Уманов показал мне Ваше письмо, где есть вопрос — говел ли я? Меня это навело на раздумье. Отчего человек чужой душой интересуется? Но, кроме Вас, поговеть меня умоля­ла одна особа, которую я очень люблю и которая глубоко и наивно, чисто по-детски (а ведь это самое лучшее?) ве­рит. Пошел я к Иванцову. Вот в первый раз увидал власт­ного священника! Был же мне нагоняй!
     
    Хочу у Вас попросить одного разъяснения. Я живу с женщиной замужней, сам не женат. Любим друг друга очень, жизнь довольно христианская (она очень верую­щая и вера довольно действенная). Муж ее жив, но жить ей с ним было нельзя, не жила с ним уже 9 лет до связи со мной. Прожили мы год, как ангелы, мирно, тихо, бла­городно. Говеет она. Священник очень либерально раз­решает ей жить со мной и дальше. Говею я. Иванцов тоже говорит: это грех, но уж пусть будет, ибо без него больший разврат мог бы быть. Таким образом, грех, который мы делаем сознательно, как бы благословляется. Нарушение закона брака Церковь может простить тогда, когда он не повторяется или когда человек хоть в ту минуту (при по­каянии) решается его не повторять. Но как быть здесь: я говорю: я делаю и буду делать грех. Священник говорит: нужды ради, и делай, и дает мне отпущение грехов. Воз можен ли здесь такой компромисс? И если невозможен, то что должен я делать, чтобы помириться не с моей со­вестью, а с моим разумом, который находит противоречие и протестует. (Совесть молчит, ибо наша жизнь чистая и честная.) Как Вы на это взглянете?
     
    Искренне Вам преданный С. Шарапов».
     
    Леонтьев ответил Шарапову 18 мая большим письмом:
     
    «На ваш главный вопрос, дорогой Сергей Федорович (о незаконном сожительстве с любимой женщиной), я не мог позволить себе ответить сам без благословения отца Амвросия; ибо это не общетеоретический вопрос, а пря­мо вопрос той практической духовной казуистики, кото­рые решать может, без греха, только человек истинно ду­ховной жизни или, по крайней мере, духовного сана. Я же ни то, ни другое. Поэтому я прочел конец Вашего письма нашему старцу и получил следующий ответ: «Надо оста­вить эту женщину; наградить ее, если она бедна, чтобы она не бедствовала, искать себе невесту и жениться. Если же привязанность препятствует этому, то надо усердно молиться Богу о том, чтобы Он развязал эту связь так или иначе. При усердной молитве и чувство мало-помалу пройдет или обстоятельства изменятся».
     
    Ничего больше он не сказал. Да и сказать больше нече­го о подобном деле с точки зрения духовной. От себя по­зволю себе прибавить еще, что по духу Церкви (насколько я в силах понять) мне кажется — верность заповеди и та­инству важна, а не женщине. Поэтому-то верность требу­ется в браке; а не верность в сердечном чувстве. Это может по нашему романтическому (все-таки) воспитанию ка­заться и несколько сухим. Но что же делать! Я нахожу, что совсем не полезно «подкрашивать» христианство все од ним розовым цветом, как это любят делать многие в наше время, не будучи в состоянии примириться с некоторыми чертами его суровой прямоты. Мало ли что сухо иногда! Иногда причащаешься усталый, недоспавши, с равноду­шием, даже не без раздражения. Очень сухо. Но прича­щаться надо. И тот, кто, расстроившись этим сознанием своей сухости, уйдет из церкви, не причастившись, и от­ложит опять говение до другого времени, в ожидании бо­лее идеального, умиленного состояния — согрешит гораз­до больше, чем спроста причастившись в этом состоянии сухости. Духовные радости не от нас; они утешение Божие за сухое понуждение наше.
     
    Впрочем, у кого есть вера и страх греха, тот совершен­но сухому чувству вполне никогда и не поддается в этом случае; а будут у него и умилительные движения (о ко­торых и Вы писали в первом письме Вашем). Так я сам учился, прежде всего на Афоне в 71—72 году, и мне было сначала очень трудно к этому привыкнуть.
     
    Но желал при­выкнуть и привык!...»
     
     
    Из книги монаха Арсения (Святогорского) «Аскетизм»
  9. OptinaRU
    … Громадные постройки были производимы без денег, на веру — и столько же для обители, сколько на помощь бедным, для заработков.
    «Есть ли у вас, батюшка, деньги? — спрашивали приближенные при начале стройки. — Есть, есть, — и покажет 15, 20 рублей. — Да ведь это не деньги — дело тысячное». А о. Моисей улыбнется и скажет: «А про Бога забыл: у меня нет, так у Него есть». И вера эта не была посрамлена. Очень часто бывало, что рабочие просили уплаты, когда у настоятеля было всего несколько медных монет; он просил обождать, и чрез день-два по почте приходили деньги. Когда же и этого не было, он занимал и при первом случае возвращал все сполна.
     
    Каменные гостиницы, для которых иногда срывали гору и возили землю в озера, и обширная ограда строились в голодный год, когда пуд муки продавали по 5 руб. асс. Хлеба и у братии было мало; монастырь был набит голодным людом из окрестностей, и в это самое время о. Моисей вел постройки и кормил народ. Народная беда прошла глубоко к его сердцу. Однажды, когда его стали уговаривать оставить стройку в таких тяжких обстоятельствах, от глубокого волнения отверзлись его всегда молчаливые уста, и, обливаясь слезами он ответил:
     
    «Эх брат, на что же мы образ-то ангельский носим? Для чего же Христос Спаситель наш душу Свою за нас положил? Зачем же Он слова любви проповедал нам? Для того ли, чтоб мы великое Его слово о любви к ближним повторяли только устами? Что же народу-то с голоду что ли умирать? Ведь он во имя Христово просит… Будем же делать, дондеже Господь не закрыл еще для нас щедрую руку Свою. Он не для того посылает нам Свои дары, чтоб мы их прятали под спуд, а чтоб возвращали в такую тяжелую годину тому же народу, от которого мы их получаем».
     
    Вообще нищелюбие о. Моисея не знало предлов. Он покупал иногда за высшую, чем просили, цену вовсе ненужные вещи только для того, чтоб помочь нуждающемуся продавцу, покупал гнилые припасы, сам и употребляя их в пищу, держал на жалованьи сирот, одних для отпугивания ворон, других для ловли кротов.
     
    При отце Моисее образовался значительный приезд богомольцев в Оптину. Все они встречали самый заботливый прием. Архимандрит сам обходил гостиницы, был радушен и у себя в келлии. Он имел способность говорить со всяким согласно его пониманно и развитию.
     
    Когда кто просил чего-нибудь из обители "на благословение", о. Моисей отдавал лучшее и иногда последнее.
     
    В гостинице не было установлено платы, но всякому предлагалоськласть в кружку по усердию. Один богатый купец спросил настоятеля, не боится ли он, что все не будут платить, а жить даром?
     
    — Не заплатят 99? Бог пошлет сотого, который за всех заплатит, — сказал о. Моисей.
     
    Купец после того стал благодетелем Оптиной.
     
    Значительным пожертвованиям о. Моисей не дивился. Одно семейство, много дававшее Оптиной, пришло жаловаться за что-то на гостиника и упомянуло о своих благодеяниях.
     
    — Мы думали, — отвечал о. Моисей, — что вы благотворили ради Бога и от Него ждете награды, а мы, убогие и неисправные, чем воздадим?
     
    Но не сухостью сердечною отвечал о. Моисей на благотворение искреннее, а горячими молитвами.
     
     
    Из книги Евгения Поселянина «Русские подвижники XIX века»
  10. OptinaRU
    4/17 ноября 1987 года Введенскую Оптину Пустынь вернули Православной Церкви. В Оптину вновь устремились люди, чтобы в святых ее стенах испросить молитв почивших старцев, с их благодатной помощью исцелиться духовно и телесно, разобраться в жизни своей, в поисках духовного руководства и пути спасения.
     
    Настал день, когда в Оптинскую обитель вернулся и старец Нектарий. 3/16 июля 1989 года, в день обретения мощей святителя Филиппа, были обретены святые мощи старца Нектария.
     
    Помолившись у могилок Оптинских старцев, взяв благословение у наместника монастыря архимандрита Евлогия, 15 июля группа братий из пяти человек и с ними двое мирян в 9 часов вечера выехали из Оптиной в село Холмищи, к месту упокоения святых останков старца Нектария.
     
    Рано утром прибыли на место. Сельское кладбище находится в еловом лесу, путь к нему лежит через поля. Могилка старца была ухожена, несмотря на десятилетия великих испытаний. На могильном холмике были цветы, среди них – пасхальные яички, венки. Как и прежде, стояли два креста – деревянный и металлический, на деревянном надпись: «Старец иеросхимонах Нектарий».
     
    Отслужив заупокойную литию по старцу, начали копать, постоянно читая Псалтирь. Закончили при вторичном чтении Псалтири на 90-м псалме «Живый в помощи Вышняго». В земле попадались пули, осколки снарядов. Углубившись на метр, обнаружили верх склепа. Он был кирпичный, как все склепы оптинских захоронений. Внутри все засыпано песком, который попал туда через большой пролом в верхнем покрытии. В песке нашли один из поручей, в нем – часть четок. Как только дошли до склепа, всеми стало ощущаться дивное благоухание.
     
    Работа прерывалась лишь для того, чтобы совершить литию по старцу. Как только разобрали верхнюю часть склепа и выбрали из него песок, открылся гроб. «Когда крышку гроба сняли, – вспоминает один из участников поездки, – нашим глазам предстали честные мощи старца Нектария. Останки старца были облачены в мантию, епитрахиль, на одной руке – поруч с разорванными четками. Со страхом Божиим и любовью мы стали прикладываться к святым останкам».
     
    Прежде чем покинуть кладбище, приписали к надписи на кресте: «Мощи старца Нектария обретены и перевезены в Оптину 3/16 июля 1989 года». Этот крест остался на месте погребения старца.
     
    В 17 часов 30 минут мощи старца были торжественно, со звоном колоколов, встречены в Оптиной у Казанских ворот братией и народом. Когда торжественная процессия пошла по обители, встретившей своего старца через шестьдесят пять лет разлуки, от мощей исходило чудесное благоухание. Мощи старца были установлены в Амвросиевском приделе Введенского собора.
     
    Старец Нектарий нес крест старческого служения в годы самых тяжелых испытаний для Русской Православной Церкви, русского народа - богоборчества, гонений, братоубийственной войны, голода, разрухи. И сам старец прошел испытания, выпавшие на долю многих людей того времени – был гоним, сослан. В годы жестоких искушений он нес не только крест своих испытаний, но брал на себя беды, лишения, горести многих людей, укреплял их в вере.
     
    Как свидетельство того, что старец Нектарий не оставил нас и после кончины, им были явлены многие посмертные чудеса. Возрождение Оптиной Пустыни после многих лет забвения и поругания – также есть зримое чудо, свидетельство благодатных молитв и помощи Оптинских старцев, которую ощущает множество людей, вновь притекающих в святые ее стены.
     
    И как при жизни старца Нектария, так и после блаженной кончины его каждый, кто обращается к нему с истинной верой, получает благодатную помощь. Будем и мы просить великого Оптинского старца и молитвенника, да ходатайствует он пред Престолом Божиим и о нашем спасении.
     
    Из книги «Житие иеросхимонаха Нектария»
  11. OptinaRU
    Многие из христиан и верующих, по слабости человеческой и малодушию своему, особенно в скорбях и болезнях, имеют обычай нередко говорить: забыл меня Бог (или нас). Вот святой Давид за это и упрекает нас псаломскими словами: Еда забудет ущедрити Бог, или удержит во гневе Своем щедроты Своя? Слова эти показывают, что Господь изливает щедроты Своя на создание Свое не только тогда, когда люди ведут себя как следует, но и тогда, когда они прогневляют Господа, как сказано в Евангелии, что Всеблагий Господь, по милосердию Своему, солнцем Своим сияет на злыя и благия, и дождит на праведныя и неправедные. Сам Господь через другого пророка глаголет к созданию Своему: аще же и забудет... жена... изчадия чрева своего... Аз не забуду тебе (Ис. 49: 15).
     
    Ошибка и заблуждение человечества происходят оттого, что мы не понимаем как следует намерение Божие и волю Божию о нас. Господь, по благости Своей и милосердию Своему, хочет даровать нам вечное блаженство на небе, в Царствии Небесном, а мы, по слепоте своей, более желаем, ищем счастья и благополучия временного, на земле. Вот Господь, по благости Своей и по любви к роду человеческому, и вразумляет нас разными скорбями и болезнями и другими бедствиями, как свидетельствует апостол: Егоже бо любит Господь, наказует: биет же всякого сына, егоже приемлет. Аще же без наказания есте... убо прелюбодейчищи есте, а не сынове (Евр. 12: 6, 8).
     
    Немало между нами и таких, которые хотят и вечное блаженство получить в Царствии Небесном, и вместе с тем желают и временное иметь счастье и полное благополучие. Но это невозможно, как объявляется в слове Божием (Деян. 14: 22): многими скорбьми подобает нам внити в Царствие Божие, а наследие со Христом получают только те, которые, Христа ради, на земле переносят различные скорби и страдания, как свидетельствует апостол: понеже с Ним, то есть со Христом, страждем, да и с Ним прославимся (Рим. 8: 17).
     
    Когда же в скорбях наших и болезнях будем малодушествовать и роптать на Бога, и на людей, и на участь свою, в таком случае не прославимся, но и осудимся. Постараемся же исправиться, хотя и не делами, но, по крайней мере, душевным и мысленным расположением, как говорит Иоанн Лествичник: «Не постихся, ни бдех, ни на земли легах, но смирихся, и спасе мя Господь». И другой святой Исаак Сирин говорит: «Смирение и без дел прощает многие согрешения, а дела без смирения бесполезны».
     
    Из писем прп. Амвросия Оптинского
  12. OptinaRU
    Константин Николаевич Леонтьев выявляет путь логических рассуждений, при­водящих к осознанию необходимости старчества:
     
    «Определяя точнее смысл старчества, надо сказать так: разум наш недостаточен; есть минуты в жизни, когда он нам неотступно твердит: "Я знаю только то, что я ничего не знаю!" Нужна положительная вера; у меня эта вера есть. Я знаю, положим, в общих чертах учение Церкви. Читал "Жития". Там я беспрестанно вижу примеры, как цари, полководцы, ученые и вообще миряне прибегали за советами к людям высокой духовной жизни, к людям, освободившимся, по возможности, по мере сил челове­ческих, от страстей и пристрастий.
     
    Отпущения грехов на исповеди мне недостаточно; меня это не успокаивает; я не доверяю вполне и постоянно по долгу христианско­го смирения свидетельству одной моей совести, ибо это свидетельство прежде всего основано на гордости лично­го разума; поэтому в трудных случаях моей жизни, где я беспрестанно поставлен между грехом и скорбью, я хочу обращаться с верой к человеку беспристрастному и по возможности удаленному от наших мирских волнений, хотя и понимающему их прекрасно.
     
    Я верю не в то, чтобы духовник или старец этот был безгрешен (безгрешен толь­ко Бог; и святые падали), ни даже что он умом своим не­погрешим (это тоже невозможно). Нет! Я с теплою верой в Бога и в Церковь и, конечно, с личным доверием к это­му человеку за его хорошую жизнь прихожу к нему, и, что бы он мне ни ответил на откровение моих тайн, даже по­мыслов, я приму покорно и постараюсь исполнить. А при этом я, верующий мирянин, могу быть лично и очень умен, и чрезвычайно развит, и в житейских делах гораз­до опытнее этого старца.
     
    Но стоит мне только вспомнить историю человечества или взглянуть беспристрастно на окружающую жизнь, чтобы понять, до чего даже гений бывает иногда неразумен и до чего самый хороший че­ловек иногда срывается и в отдельных случаях поступает хуже худого. И Священное Писание, и история Церкви к тому же совпадают вполне в этом отношении с практиче­ской жизнью. Иуда был апостол; а разбойник разбойни­чал. И так различно они кончили свою жизнь!
     
    Арий был человек лично прекрасной жизни, но он сделал Церкви и человечеству более вреда своею умственною гордостью, чем многие убийцы и развратные люди. <...>
     
    Говоря о пользе и даже необходимости старчества для монахов, надо подразумевать и то, что оно и для мирян может быть чрезвычайно полезно.
     
    Я даже спрашиваю себя, не полезнее ли оно иногда для мирян, чем для самих монахов? Монах, если он мало-мальски добросовестен, сдерживается начальством, общи­ной; он беспрестанно в церкви слышит поучения, имеет всю возможность читать часто Св. Писание и святых от­цов, а мирянину нашего времени когда самому подумать внимательно о Боге и своей душе?» (Леонтьев К. Н. Отец Климент Зедергольм... С. 189—190.)
     
    Используя жизнеописание отца Леонида Оптинского, Леонтьев показывает богоустановленность старчества.
     
    «Старчество состоит в искреннем духовном отноше­нии духовных детей к своему духовному отцу и стар­цу... Этот образ монашеского жития основан на евангель­ском, апостольском и святоотеческом учении... "Не всех же должно вопрошати, но единаго, ему же вверено есть и других окормление и житием блистающа, убога убо суща, многа же богатяща по Писанию (2 Кор. 6, 10). Мнози бо не искусни, мнози несмысленных повредиша, их же суд имут по смерти. Не всех бо есть наставити и инех, но им же дадеся божественное рассуждение, — по апостолу, рассуждение духов (1 Кор. 12, 10), отлучающее горшее от лучшаго мечем слова. Кийждо бо свой разум и рассуждение естествен­но или деятельно или художественно имать, а не вси ду­ховное"» (Леонтьев К. Н. Отец Климент Зедергольм... С. 190.)
     
    Из книги монаха Арсения (Святогорского) «Аскетизм»
  13. OptinaRU

    О церковном пении

    Автор: OptinaRU,

    Слова церковных песнопений, тропарей, канонов могут наполнить душу блаженством, не совсем еще погрязшую в житейском море. Но чтобы пение церковное производило должное впечатление, необходимо вникать в смысл этих песен, и тогда не оторвешься от них, а если многие бесчувственно стоят в церкви, позевывают, и только ждут, когда окончится служба, то это потому что не понимают они смысла церковных песнопений. Особенно трогают душу старинные церковные напевы… Но для спасения жизни нужно петь Господу не голосом, а самой жизнью своей.
     
    Теперь даже в церковь проникают театральные напевы и мелодии, вытесняя старинное пение, а между тем это последнее часто бывает высоко художественным, но его не понимают.
     
    Как-то я был у обедни в одном монастыре и в первый раз слушал там так называемое столбовое пение. Херувимская, Милость Мира и др. произвели на меня сильное впечатление. Народу было мало, я стоял в уголке и плакал, как ребенок. После обедни я зашел к Игумену и рассказал ему о своем впечатлении.
     
    — А вы, верно, никогда не слышали столбового пения? – спросил меня Игумен.
     
    — Нет, – отвечаю, – даже названия не знал.
     
    — А что такое столбовой дворянин?
     
    — Ну, это значит имеющий древний род.
     
    — Так и столбовое пение – это древнее пение, мы заимствовали его от отцов, а те – от греков. Теперь оно редко где встречается, забывают его, много появилось новых напевов – Алябьева, Львова и других. Правда, и из новых есть необычайно талантливые: Турчанинов, например. Его напевы известны не только в России, но и за границей, даже в Америке, и то оценили его по достоинству.
     
    Недавно регент спрашивает меня:
     
    — Благословите запричастный спеть «Воскресения день».
     
    — Бог благословит, – отвечаю, – это и нужно.
     
    — Только новым напевом.
     
    — Каким же? Пропойте хотя бы на один голос. – Он пропел.
     
    — Ну, – говорю, – такой напев может вызвать только слезы уныния, а совсем не радостное настроение. Нет, уж пойте по-старинному. – Так и спели.
     
    В Св. Писании жизнь во Христе называется пением. «Крепость моя и пение мое Господь и бысть ми во спасение» (Пс. 117, 14), «Воспою Господеви в животе моем» (Пс. 103, 34; 145, 2).
     
    Из бесед прп. Варсонофия Оптинского
  14. OptinaRU
    Случающиеся вам внешние или внутренние скорби, конечно, — посещения Божии, да не превозноситесь мнением о благе, в спокойствии обретаемом; ибо и при оных показательство и тщеславие на вас вооружаются: что же бы было без оных? Благо нам, яко смиряет нас Господь! (Пс. 118, 71). Заметьте, что сии искушения бывают и великим подвижникам к искусу веры их, а не всегда и они в утешении обретаются, — то мы, малейшие, не должны ли принимать оных с благодарением; но и не такие наши скорби, какие они переносили, но тень оных.
     
    Дарования без искушений весьма опасны; враг может обольстить святынею, а искушения смирят. Буди же воля Господня. Искушений устрашаться не должно, и не наскакивать на них; а какие пошлет Бог, принимать с благодарением; в кресте познается любовь Божия, а не в сладости утешения.
     
    За случающиеся с вами смущения не унывайте и не давайте плещи врагу, но самоукорением и смирением поражайте его и искореняйте свои страсти. Смотрительно, может быть, попускается вам падать, дабы прийти в истинное смирение; а то, когда скоро увидите страсти свои изнемогшими и возмните себя совершенными, и впадете в прелесть. А то, видно, надобно еще потрудиться, и поневоле подвергнуть себя мысленно пред всеми.
     
    Из писем прп. Макария Оптинского
  15. OptinaRU
    Как легче спастись? Каким путем?
     
    - Вообрази, что Господь Иисус Христос ходит по земле со всею Своею простотою человеческою и евангельскою. Ходя при Нем, был ли бы ты лучше, нежели теперь? Если бы ты был, яко апостолы, простосердечен, не скрывал бы своих человеческих недостатков, не притворял бы себе особеннаго благоговения, ходил бы нелицемерствуя, то этот путь, хотя как будто легкий, но не всем дается, не всем понятен; а этот путь ближайший ко спасению и привлекает благодать Божию. Непритворство, нековарство, откровенность души, - вот что приятно смиренному сердцем Господу. Аще не будете яко дети, не внидете в Царствие Божие.
     
    Всем ли дается умная молитва?
     
    - Кого посетит Господь тяжким испытанием, скорбию, лишением возлюбленного из ближних, тот и невольно помолится всем сердцем и всем помышлением своим, всем умом своим. Следственно, источник молитвы у всякого есть; но отверзается он или постепенным углублением в себя, по учению отцев, или мгновенно Божиим сверлом.
    Кто болит любовию к ближнему, тот мало замечает их глупости; а молит Господа со страхом, да внушится, что сказать ближнему на пользу, и дело совета исполняет благоговейно, яко дело Божие. Иногда и после молитвы не находишь ответа полезного: тут устыждаешься и окаяваешь самого себя. При таком чувстве собственного недостоинства - не до глупостей человеческих; готов всякому сказать: помолися обо мне, рабе Божий.
     
    Некоторые, знаемые мною отцы имеют великую любовь к Матери Божией, и хвалятся тем; мне сомнительно в них такое усердие.
     
    - Да! Кто выставляет на вид свое ублажение, в тех сомнительно. Иногда мы хвалимся и нашими молениями, а между тем далеки от Царицы Небесной. Матерь Божию восхвалим Ея добродетелями, - чистотою, смирением, а не нашим велехвалением.
     
    Какие книги святых отцев лучше читать: Лествичника, Исаака Сирина или аввы Варсанофия?
     
    - Слова святых деяньми читай.
     
    Что скажете об акафистах, которыми иные переполняют свои правила?
     
    - Слова акафиста кто понимает так, как их песнописец, и вникает в каждое их слово, тот и во акафисте молит или хвалит не без ума; только бы он не приписал себе и своему уму чужие труды и чужие слова, псалмы или гимны: мы только их чтецы. Еще не все Давиды, прочетшие Псалтирь, и не все Дамаскины, прочетшие каноны. Лучше простое, всем нам близкое мытарево моление.
     
    Из духовного наследия прп. Льва Оптинского
  16. OptinaRU
    Нигде не сказано, чтобы спасение наше местом определялось; а напротив, в Святом Евангелии прямо и ясно читаем: аще ли хощеши внити в живот, соблюди заповеди (Мф. 19; 17); где бы кому ни пришлось жить, по сказанному в псалмах: На всяком месте владычества Его: благослови, душе моя, Господа (Пс. 102; 22). Спасение может получить христианин на всяком месте, и в миру живя. Но в Евангелии, в другом месте, читаем и следующее: аще хощеши совершен быти, продаждь имение и даждъ нищым (Мф. 19; 21), и прочее. Святой Исаак Сирин на основании этих слов пишет: «Можно получить милость Божию малую и милость Божию великую в совершенстве — тем, которые совершенно посвящают себя Богу, оставляя мир». При этом вникни в слова Господа: аще хощеши внити в живот... аще хощеши совершен быти, и увидишь, что нигде Господь не хочет неволей понуждать человека, а везде представляет благому нашему произволению, и через собственное произволение люди бывают или добры, или злы. Поэтому напрасно будем обвинять, что будто бы живущие с нами и окружающие нас мешают и препятствуют нашему спасению или совершенству духовному. Самуил жил и воспитывался у Илии священника, при развратных его сыновьях, и сохранил себя, и был великим пророком.
     
    А Иуду и трехлетняя жизнь пред лицом Самого Спасителя не сделала лучшим, когда он видел столько чудес, постоянно слышал Евангельскую проповедь, а сделался еще худшим, продал Учителя своего и Избавителя мира за тридесять сребренников, из которых каждый не более русского полтинника. Все это пишу тебе для того, чтобы ты вполне могла убедиться, что неудовлетворительность наша душевная и духовная происходит от нас самих, от нашего неискусства и от неправильно составленного мнения, с которым никак не хотим расстаться. А оно-то и наводит на нас и смущение, и сомнение, и разное недоумение; а все это нас томит, и отягощает, и приводит в безотрадное состояние. Хорошо было бы, если бы мы могли понять простое святоотеческое слово: «Аще смиримся, то на всяком месте обрящем покой, не обходя умом многие иные места, на которых может быть с нами то же, если не худшее». А по апостольскому слову (2 Кор. 8; 6): сеяй о благословении, о благословении и пожнет.
     
    Из писем прп. Амвросия Оптинского
  17. OptinaRU

    Перед исповедью

    Автор: OptinaRU,

    Поздний вечер, скит... В тишине этой тёплой ночи слышен плеск воды неподалёку, и всюду песни сверчков... Иногда этот таинственный оркестр нарушают удары падающих яблок, напоминающих о том, что лето уже давно перекатило свою вершину и неуклонно движется к своему завершению...
     
    Рядом с крыльцом горит фонарь, вокруг которого кружат мотыльки, создающие всё ещё летнее настроение, но удары яблок ставят жирные точки после каждой мечтательной и тёплой мысли о лете... Скоро начнётся прекрасная творческая пора — грациозная осень с обилием ярких красок и обострившихся новых чувств… А как таинственно и вкрадчиво, меж двух сосен, словно подглядывая, светит луна! Обличая мрак, она будто бы руководит всем этим оркестром.
     
    Всю эту величественную красоту создал Господь, и мы, созерцая её, должны непременно помнить об этом. И я снова подумал о яблоках: ведь если их не убирать, то они падают на землю, начинают портиться и по саду становится неприятно ходить. А на ином и вовсе можно подскользнуться и упасть... Подобно и в душе: если не исповедать вовремя грехи, то они начинают бродить и загнивать, лишая наш душевный сад того прекрасного состояния, в каком создал его Господь.
     
    Поспешу же собрать все до единого яблока во вверенном мне саду и приглашу Владыку и Творца к себе, чтобы забрал их, ведь Он заплатил за них высокую цену, и да очистит Он сад мой, и украсит его, и да пребудет в нем со мною во веки. Аминь.
     
    Рассказ паломника
  18. OptinaRU
    Вот наступает Успенский пост, все вы будете говеть и причащаться Святых Таин. Некоторые мирские думают, что говеть нужно только один раз в году, но это несправедливо, говеть нужно чаще. Многие мои духовные дети часто причащаются, оттого и исповедовать их мне легче, я знаю всю их душу; тех же, которые по два или три года не говеют, и исповедовать трудно, очень уж замарается душа, не знаешь, как и очистить ее.
     
    Это все равно как в жизни случается. Мои предшественники очень запустили квартиру, в которой я теперь живу, и рабочим много труда пришлось приложить: белить, красить ее, пока она не приняла приличный вид; так и с душой бывает. Люди, преданные мiру, часто и совсем оставляют Церковь, начинают увлекаться чем-то другим.
     
    Вспомните Евангельскую притчу, что Царство Небесное подобно закваске, которую женщина взявши положила в три меры муки, доколе вскисло все (Мф. 13, 33). Пока хлеб пресный, не закис, он невкусен. Каждый человек переживает период брожения, т.е. время, когда страсти нападают подобно псам, шипят подобно гадам, воют, как волки, и даже ревут, как медведи. Опасное это время, его необходимо, нужно пережить, побороть все страсти, чтобы наследовать Жизнь Вечную.
     
    Виноград, из которого приготовляется вино, сначала подвергается брожению. Бурно идет этот процесс, пока, наконец, не получится чистое, вкусное и крепкое вино. Даже обыкновенный квас, когда бродит, достигает такой напряженности, что если в бочке не открыть предохранительный клапан, то бочку разорвет, как разорвало однажды у нас в Скиту сороковедерную бочку. Так и страсти волнуют человека, и как необходим ему в это время руководитель! Представьте себе, что какой-то человек ночной порой идет по лесу. Полная темнота вокруг, и он не знает, куда идти.
     
    В отдалении слышится вой волков, под ногами шипят змеи, а там слышен шум несущегося потока. Страшно ему. Но вдруг слышит странник чьи-то шаги. Сжалось его сердце: «Это, должно быть, разбойник идет убить меня», — подумал он. Но напрасно испугался странник: это не разбойник, а путник, который пришел помочь ему. Он держит в руках фонарь и указывает дорогу: «Иди сюда, ты не туда пошел», — говорит он заблудившемуся, и тот благополучно выбирается из леса и доходит до своего села.
     
    Так и в жизни необходимо руководство. Земная жизнь — это ночь, во время которой легко нападать врагу, но духовное водительство спасает нас. И из вас некоторые пережили уже, а другие переживают время брожения, и даже, может быть, очень сильного, но не бойтесь, с Господом не страшно. «Господи, спаси меня! Господи, помоги мне!» — должна вопиять всякая верующая душа — и Господь никогда не оставит.
     
    Из бесед прп. Варсонофия Оптинского
  19. OptinaRU
    Истинное христианство и истинное монашество заключается в исполнении евангельских заповедей. Где нет этого исполнения, там нет и христианства, ни монашества, какова бы ни была наружность. Монах — это тот, кто во всяком месте и деле, во всякое время руководствуется единственно Божиими заповедями и Божиим словом. Монашество — бескровное мученичество.
     
    Мука не есть лишение себя утех семейной жизни, сладкой пищи, телесного комфорта и других житейских развлечений и утешений. Это только путь к муке, а в пути иногда бывают радостные и приятные встречи, в пути есть ощущение собственной силы и удовлетворение от преодолеваемых препятствий. Собственно же мука — это предстояние пред лицем своей беспомощности и непрестанного лицезрения своего пленения силою страстей. Это состояние сравнимо с положением человека, терпящего истязания от взявших его в плен и предчувствующего свою гибель.
     
    Монах добровольно подставляет грудь мечу Слова Божьего и тот проникает до разделения души и духа, обнажает и будит помышления сердечные. Это все совершается духовно так же реально и болезненно и мучительно, как и телесно.
     
    Сущность монашеского жительства заключается в том, чтобы исцелить свою поврежденную волю, соединить ее с волею Божиею, освятить этим соединением... Истинное послушание — послушание Богу, единому Богу. Тот, кто не может один, сам собою, подчиниться этому послушанию, берет себе в помощники человека, которому послушание Богу более знакомо. А не могут люди с сильными порывами, потому что порывы их уносят.
     
    Укрепить свое сердце, наполнить его благодатью и одолеть, подчинить тело сердечным стремлениям и намерениям — вот задача. Поставить сердце во главу, сделать его владыкою своего существа и отдать его в подчинение Христу за ту милость и ту благодать, которою Господь и укрепил и обновил это сердце.
     
    Из дневниковых записей иером. Василия (Рослякова)
  20. OptinaRU
    Родители наши были русские православные люди, веровавшие без всяких лукавых мудрований. Старшими из детей были Люба и Надя. До меня включительно мы все были погодками. Старшие братья были: Володя, Коля, Сережа и я. Моложе меня — Митроша и Алеша. Всех нас, кроме Алеши, крестили в церкви Ризы положения (Положение в Москве Ризы Господней) на Донской. Эта церковь в неприкосновенности сохранилась и сейчас.
     
    В моей памяти не сохранилось ничего из времени жизни на Донской, откуда мы затем переехали на Якиманку. Я очень хорошо помню комнату с колоннами посередине (кажется, две колонны), в которой мы всегда играли. Чтобы мы не валялись по непокрытому полу, нам обшивали ситцем широкий войлок и набитые ватой такие же подушки. Для игры это давало нам широкое поле деятельности. Один раз мы выдумали игру в избиение младенцев. Осложнение произошло в том, что никто не хотел быть Иродом. Наконец, договорились, что бросим жребий, и на кого попадет — «чур, не отказываться». Жребий пал на Колю. Он подчинился и начал прилежно «избивать» нас, «младенцев», причем это избиение происходило совсем безболезненно.
     
    В свое время папа много помогал дедушке Лаврентию Ивановичу в его коммерции. Впоследствии дедушка, видя трудное положение нашей семьи и идя навстречу желанию бабушки Марии Степановны иметь постоянно при себе любимую дочь Верочку (маму), уговорил папу переехать к ним для совместного проживания, для чего была очень пригодна большая, прекрасная квартира на Большой Ордынке, в приходе церкви Божией Матери «Всех скорбящих Радосте». С этой квартирой и с этим храмом связаны наши главнейшие воспоминания.
     
    ***
    Мама много раз рассказывала, что когда Коля был маленьким, он однажды чем-то болел. Болезнь приобрела катастрофический характер, и смертельный исход, несмотря на все меры, принимавшиеся врачами, был решен. Когда наш постоянный врач Константин Николаевич Салтыков (превосходный человек!) к ночи уехал, оставив Колю уже в безнадежном состоянии, у его постельки остались только папа с мамой. И вот страшный час смерти наступил! Сердце уже не билось. На зеркале, прилагаемом ко рту, никаких следов дыхания не обозначалось...
    Но для материнского сердца это никак не служило поводом к прекращению ухода за умирающим. Наоборот, только еще больше побуждало к всяческому растиранию уже холодеющего и вытянувшегося тела ребенка. Напрасно папа уговаривал маму «перестать мучить» и себя, и «покойника». Она, не переставая молиться святителю и чудотворцу Николаю и обильно орошая тело Коли горячими слезами, терла, терла его, и... о, чудо! Ребенок вздохнул. Тут уже и папа устремился на помощь. Их ли усилиями, или чудом святителя Николая, но ребенок ожил и, по прошествии какого-то времени, выздоровел. Мама всегда рассказывала об этом как о несомненном для нее чуде святителя Николая. И конечно, не для служения страстям мира сего возвращен был к жизни этот чудный ребенок.
     
    Так еще в младенческих годах был отмечен Божественною милостию и благословением будущий преемник великих Оптинских старцев.
     
    Мама говорила, что, когда Коля тяжко страдал во время той болезни, он переносил страдания с удивительным терпением. Эта черта сохранилась в Коле и во всю его жизнь.
     
    ***
    Кроме общих детских игр, в которых Коля никогда не был пассивным, вспоминаю я отдельные случаи из его жизни, касающиеся только его. Помню, однажды на даче вздумалось нам уничтожить осиное гнездо, устроенное осами в чулане. Гнездо находилось довольно высоко, и достать его нам, детям, было очень трудно. Коля, тогда ему было лет 11 — 12, хватаясь за перекладины в грубо сколоченной из нетесанных досок стене, полез вверх. Стараясь зацепить гнездо, он сорвался и, падая, пытался упереться в стену, но вместо того ладонью напоролся на огромный, острый ржавый гвоздь. Вся ладонь оказалась разорванной и обе кровавые половинки широко разворотились. От неожиданности Коля вскрикнул, но ни одного стона, ни крика от боли мы, в ужасе смотревшие на все это, от него не слыхали. Он только очень быстро пошел к маме, зажимая рану. Мамин ужас был неописуем. Но, вся заливаясь слезами, она сразу взялась промывать зияющую рану и потом залила ее йодом. Мы широко открытыми глазами смотрели на эту необыкновенную операцию. Казалось, что боль испытывает мама, — так сильно отражалось страдание в ее глазах, в ее словах и дрожащих руках. А сам пострадавший не проронил ни единой слезы, не издал ни одного стона, и только с огромной силой закушенные губы могли служить поводом к пониманию его боли и его изумительного терпения.
     
    ***
    Характеры наши были совсем различны. В детских играх я не был полноценным участником, так как меня связывало в действиях то, что я многого не видел физически, что видели другие. Только в 12 лет я узнал, что близорук, и стал носить очки. И вообще я был всегда как-то тише, чем Коля, который из всех братьев выделялся своею бойкостью и энергией. Всегда он весь дышал весельем, за словом в карман не лазил. Понятно, что имея к тому же привлекательную внешность, он был любимцем барышень и постоянным их кавалером. Володя, а так же Люба и Надя играли на рояле, и не проходило дня, чтобы Коля под их аккомпанемент не пел чего-нибудь. Репертуар был небогат, но исполнение, если и не отличалось виртуозностью, то всегда подкупало всех своею задушевностью и искренностью, которыми так и дышало все в певце.
     
    ***
    Братья мои, Коля и Сережа, вместе со всем классом за резкую демонстрацию были исключены из гимназии и с рядом товарищей готовились у нас на квартире к сдаче экзаменов на аттестат зрелости экстернами. Группа была небольшая, разнокалиберная. Много было горячих разговоров, но много и пустой болтовни. Это все близко к сердцу принимал Коля, тогда как Сережа был более хладнокровным и занимался химией, которую чрезвычайно любил. А Колю все это стало заставлять более глубоко вдумываться в жизнь... Так наступил и 1905 год.
    О товарищах брата: «Двое застрелились...» Помню, что застрелился один, фамилию его забыл. А другой после 1905 года был повешен — Морозов. Перерезан поездом был Саша Суворинский... Не думаю, чтобы он был неверующим. Так просто, по веянию времени, говорил лишнее. Отпевали Сашу очень хорошо...
     
    ***
    Коля любил ходить в церковь Воскресения в Кадашах. Как-то я его спросил, почему он любит ходить туда. Я там до этого не был ни разу. Он мне признался, что ходит туда из-за одной барышни, к которой неравнодушен, и предложил мне пойти посмотреть на нее. Пошли. Барышня оказалась действительно прекрасная и внешне и, по-видимому, внутренне, по своему духовному устроению. Но на меня вдруг напал ужас, — иначе назвать это состояние я не могу. Я ушел от всенощной и взял слово с Коли, что и он туда больше не пойдет. Он туда больше не ходил.
     
    ***
    В те дни много толковали о спиритизме, о вызывании душ умерших людей и т.п. Пришла и нам мысль заняться этим делом. Как мало мы тогда еще в подобных вещах разбирались! Взяли большой лист бумаги, в разбросанном виде изобразили на ней все буквы и цифры, очертили один угол. Потом взяли, опрокинули блюдце, начертили на нем полоску, положили на очерченный угол бумаги. Сели друг против друга под углом и пальцами рук прикоснулись к блюдцу. Так держали мы, пока блюдце не стало двигаться. Чем дальше, тем быстрее. То просто ходило оно и бегало по бумаге, то останавливалось черточкой у какой-либо буквы. Я знаю, что я Колю не обманывал, и, что он меня не обманывает, я также был убежден. Сначала не получалось ничего серьезного, ничего не значащие слова. Потом было набрано что-то такое, что нас взволновало (все это мы всячески старались после забыть). Мы встали на колени и усердно помолились и снова сели к блюдцу. Долго блюдце стояло, потом начало носиться быстро, и — раз, за угол. Мы — снова, и опять та же история. Тогда мы, как к живому, обратились к блюдцу с требованием объяснить, в чем дело. Ответ: «Не могу». — «Почему?» — «Потому что вы верующие». Перед тем еще называлось какое-то мужское имя и фамилия, и блюдце говорило, что «я здесь жил, а теперь мучаюсь» и т.п. Вообще мы испугались общения с сатаной. Сожгли бумагу, блюдце вымыли, а может быть, и разбили, — точно не помню, и стали на молитву. Больше опыта не повторяли.
     
    ***
    Преподавателем Закона Божия у нас был священник, настоятель церкви Иоанна Предтечи на Пятницкой, о. Петр Петрович Сахаров (умер митрофорным протоиереем, настоятелем собора Василия Блаженного). Ко мне он благоволил. Поэтому я однажды и обратился к нему за разъяснением мучившего меня вопроса о происхождении зла. Он предложил мне зайти еще к нему на дом, и мы с Колей пошли к нему. Два основных вопроса предложили мы ему. Первый — о происхождении зла, и вразумительного ответа не получили. Второй вопрос: посоветует ли он нам пойти в монастырь. Эта мысль меня уже давно занимала, а для Коли она была нова. И если посоветует, то куда. Надо сказать, что о. Петр не имел никаких наклонностей к монашеской жизни, — так все мы считали по его внешним поступкам. Отец Петр вздохнул и сказал нам, что он в этом вопросе мало сведущ, но что у него есть товарищ по Духовной Академии, епископ Трифон, с которым он и предложил нас познакомить. Мы охотно и с радостью согласились.
     
    Вот до каких вопросов мы с Колей уже дошли! Правда, о монашеской жизни мы не имели ни малейшего представления. Вернее, имели совершенно дикое представление. Нам казалось, что нам придется чуть ли не голодать, и очень-очень много молиться в церкви. О чем-либо другом мы не помышляли, а эти два вида монашеской жизни мы были готовы принять с полным самоотвержением.
     
    Интересна одна деталь. Среди всевозможных книг, дедушкиных и папиных, я нашел справочник под названием «Вся Россия». Между разного рода справочными материалами там было перечисление всех монастырей Российской Империи. Еще до того, как мы обратились к о. Петру, я порезал на отдельные кусочки весь перечень монастырей, и мы с Колей из общей массы решили вытянуть тот монастырь, куда нам уйти. Помолились и потянули жребий. Вытянулось — «Козельская Введенская Оптина Пустынь Калужской губернии», а на другой стороне что-то другое, тот монастырь я позабыл. Когда мы ходили к о. Петру, то все же спросили его, не знает ли он что-нибудь об этих монастырях? Возможно, что упоминание нами об Оптиной Пустыни и привело его к мысли познакомить нас с владыкой Трифоном, так как он хорошо знал, что Владыка — Оптинский постриженец. Случай этот поистине замечателен! В нем явно видна рука Промысла Божия.
     
    ***
    Верно, что первое время своего возрождения духовного Коля никому из домашних ничего не говорил о своих переживаниях. Но от меня у него не было ничего сокрытого, так же, как и у меня от него.
     
    К этому времени Коля с Сережей, сдав экзамены экстернами, уже учились в университете. Коля - на физико-математическом, а Сережа пошел по своей любимой химии. Мы стали сознавать, что жизнь наша, как и всех вокруг, идет не так, как надо. В частности, мы стали понимать, что мало ходить в церковь, и даже петь и читать, а надо по-серьезному молиться.
     
    Вспомнил я еще один случай. У меня в комнате стоял большой, полный икон иконостас-угольник. Как-то, когда Коля стал у меня уже постоянным посетителем, открыл я дверцу киота и дал ему прочесть надпись на дереве, которая гласила: «Обязуюсь в течение десяти лет уничтожить язычество во всем мире. Н. Беляев». Я спрашиваю: «Помнишь?» А дело было давным-давно, мы еще были мальчиками, когда Коля похвалился мне, что выполнит это обязательство. Ну, мы поулыбались.
     
    ***
    Помнится, когда мы первый раз выходили из оптинского Скита в первый приезд, наc остановил привратник, брат Алексей Егорович, очень интересный, неграмотный старец. Разговорились. В частности, я спросил: «Соловьи тут есть?» Ответ: «Нет, не слыхал... А вот волков много». И, видя наши озадаченные его неожиданным ответом лица, пояснил: «Поют, как по нотам». Дальше. Видя в его руках кривую палку, кто-то из нас сказал, что нужно бы сделать хороший посошок. Ответ последовал такой же неожиданный, как и первый: «Дал бы Бог хромости, а палок в лесу до пропасти!» Оба ответа нас очень порадовали...
     
     
    Из воспоминаний И.М. Беляева (комментарии к «Дневнику послушника Николая Беляева»)
  21. OptinaRU
    Что дороже всего на свете? — Время! И что теряем без сожаления и бесполезно? Время! Чем не дорожим и пренебрегаем больше всего? Временем! Потеряем время — потеряем себя! Потеряем все! Когда самую ничтожную вещь потеряли мы, то ищем ее. А потеряем время — даже не осознаем. Время дано Господом для правильного употребления его во спасение души и приобретение вечной жизни. Время должно распределять так, как хороший хозяин распределяет каждую монету — какая для чего. Каждая имеет у него свое значение. Так и время будем распределять полезно, а не для пустых забав и увеселений, разговоров, пиров, гулянок. Взыщет Господь, что мы украли время для своих прихотей, а не для Бога и не для души употребили.
     
    Если здесь, в земной юдоли скорбей, в мире удовольствий замедлить, то вечер (то есть закат дней) незаметно подступит и смерть застанет душу неготовой, без добрых дел, и времени их сотворить уже не будет. Смерть неумолима! Ни один богач богатством, ни сребролюбец деньгами, ни богатырь силою, ни царь, ни воин не могут откупиться от смерти, и никто из них не может взять с собою ничего, приобретенного ими. Наг родился человек, наг отходит. Только вера, добрые дела, милостыня идут с нами в будущую жизнь...
     
    Из наставлений прп. Севастиана Карагандинского
  22. OptinaRU
    Однажды среди беседы о нравах отец Севастиан сказал: «Вот этих людей нельзя трогать, они, по гордости, не вынесут ни замечания, ни выговора. А других, по их смирению, можно». Иногда пробирал одного кого-нибудь при всех (бывало, даже не виноватого, но смиренного и терпеливого), чтобы вразумить тех, которым нельзя сказать о проступках и недостатках прямо. Таких он сам не укорял и не обличал и другим не велел, но ждал, терпел и молился, пока человек сам не осознает и не обратится с покаянием к Богу и к духовному отцу.
     
    Батюшка внушал не забывать страждущих и больных, особенно лежащих в больнице, быть чуткими, сострадательными к ним — может, и сами такими будем. Многим молодым девушкам благословлял работать в больнице. «Самое жестокое сердце, глядя на таких страдальцев, может смягчиться и сделаться сочувственным и сострадательным к ближнему. От этого зависит спасение души». Говорил батюшка беречь свое здоровье. В большие холода одеваться и обуваться потеплее, хотя это и не модно: «Берегите свое здоровье , оно — дар Божий. Злоупотреблять своим здоровьем грешно перед Богом».
     
    Говоря о пользе нестяжания, отец Севастиан приводил в пример одного своего знакомого священника, у которого после кончины ничего не осталось: ни денег, ни вещей. «Как хорошо! Как легко умирать, когда нет ничего лишнего! И будет приют в Царстве Небесном». Поскольку сам отец Севастиан был милостивым, сострадательным к больным и неимущим, то и других тому же учил: «В этом и заключается наше спасение. Если сам ты не милуешь ближних и, что еще хуже, не прощаешь, то как у Господа будешь просить себе милости и прощения?» Но не без рассуждения батюшка и сам подавал милостыню и других предупреждал. Особенно пьяниц избегал. Не одобрял скупость и расточительность, без нужды.
     
    С сожалением говорил о тех, кто редко бывает в храме, редко или совсем не причащается. Часто говорил: «Не дорого начало, не дорога середина, а дорог конец». И много приводил примеров, когда в начале духовного пути человек горячо возьмется молиться, поститься и прочее, да еще без благословения, но впоследствии охладевает и оставляет этот путь. Приучал дорожить праздничными церковными службами, не менять их ни на что житейское, душевредное. «Только в церкви человек обновляется душой и получает облегчение в своих скорбях и болезнях».
     
    Пробирал тех монахинь, которые любили напоказ одеваться в монашеское, или мирских вдов и девиц, одевающихся в черное. Говорил: «Лучше всего одеваться в синий или серый цвет, скромно. Черное не спасает и красное не погубит». Молодым говорил, что они не должны уделять своей внешности много внимания. Советовал одеваться в пестрое, чтобы не их поносили напрасно.
     
    Иногда отец Севастиан говорил о брачных узах и об обязанностях супругов: о верности, доверии, о терпении в случае болезни одного из супругов или детей. Упрекал неблагодарных детей, напоминая им заботы родительские: их труд, любовь, бессонные ночи у колыбели, страх за жизнь и здоровье детей. «Чти отца и матерь, да долголетен будеши на земли». В пример ставил тех детей, которые чтили своих родителей при их жизни и по смерти молятся за них.
     
    Когда батюшке говорили о видениях, он давал один ответ: «А я ничего не вижу!» И приводил слова святых отцов, что не тот выше, кто видит ангелов, а тот, кто видит свои грехи.
     
    «Читай книги, там все найдешь! В деле своего спасения не забывай прибегать к помощи святых отцов и святых мучеников. Их молитвами Господь избавляет от страстей. Только один Господь силен избавить от них просящих у Него помощи. И покоя не ищите до самой смерти. Тогда может быть покой, когда пропоют «Со святыми упокой»... А до этого не ищи покоя до самой смерти. Человек рождается не для покоя, а для того, чтобы потрудиться, потерпеть ради будущей жизни. Здесь мы странники, пришельцы, гости. А у странников нет покоя в чужой стране, в чужих делах. Они, ступая шаг за шагом, идут вперед и вперед, чтобы скорее достичь родного отечества, то есть Дома Божия, Царства Небесного»...
     
    Из жития прп. Севастиана Карагандинского
  23. OptinaRU
    Какое средство употреблять против помыслов, сильно влекущих меня к осуждению ближнего, и особенно того, который меня чувствительно оскорбляет?
     
    – При появлении помыслов, побуждающих тебя к осуждению ближнего за нанесенную им тебе обиду, сообрази состояние скорби твоей с бывшим состоянием скорби Спасителя мира. Сей, великаго Совета Ангел, Сын Божий, будучи без греха, терпел великодушно величайшия скорби; не тем ли более должны терпеть горестные случаи мы, – люди грешные, достойные наказаний. Мы должны также более и обвинять себя: в сем случае, оружием самоосуждения мы будем сражаться с возмутителем духа нашего, невидимым Филистимлянином, окрадывающим Богообразный кивот души нашей. Того, напротив, который наносит нам оскорбления, мы должны почитать благодетелем нашим: он не другое что, как орудие, коим Бог устраивает наше спасение.
     
    Таким образом, мы будем почитать обижающих нас благодетелями, и когда начнем приучать себя к самообвинению, тогда неприметно успеем во внутреннем обвинении, тогда сердце наше, с помощию Вышнего, может сделаться в духовном смысле мягким, кротким; человек соделается вместилищем благодати и мира духовного. Тогда душа почувствует такой мир, которого мы в состоянии горести ощущать или, лучше сказать вкушать, не можем. Сей-то мир будет просвещать разум подвижника; заря кротости духовной прострет свои лучи на ум, слово, умное чувство, тогда он удобнее может отразить зло, покорить и посвятить сердце всему тому, что только спасительно. Неудовольствия будут уже казаться радостными и приятными.
     
    Ощущая в себе не только склонность, но и самыя действия тщеславия, и желая оного избавиться, каким образом можно успеть в том?
     
    – Если ты будешь продолжать послушание с откровенностию, когда не будешь ни в чем настоятельно склонять старших к соглашению с твоей волею, и выискивать их благоволение к себе, если совершенно повергнешь свое ничтожество пред Богом, то всемогущею благодатию Его можешь со временем избавиться от тщеславия. Сия страсть от юности до преклонных лет и до самого гроба нередко простирается: она не только страстных, преспевающих, но иногда и совершенных преследует; почему и требует не малой осмотрительности. Безстрастный Творец лишь может искоренить ее. О! коль трудно избегнуть сего яда, убивающего плоды и самых зрелых добродетелей.
     
    Я весьма желаю исправить себя, но все увлекаюсь стремлением страстей: что должно делать для преодоления их?
     
    – Желай, и Бог всемогущий даст тебе по сердцу твоему: ибо начало добродетелей и источник есть расположение, желание добра о Господе. Страсти победить сам собою человек не может. Это дело десницы Вышняго, действие силы Божеской. С нашей стороны должно только непосредственно хранить, данное нам от Бога, святое произволение, и по оному пролагать старание достигнуть в страну безстрастия: и Вышний, без сомнения, совершит подвиг желающего. И так, если желаете воскреснуть от гроба страстей, то имей о том всегда внимательную мысль, попечения, неуклонную деятельность, ревность. Уповав на Бога, могущего показать силу Свою в немощах наших благодатию Своею, и спасешься.
     
    Каким образом избавиться от рассеяния мысли и в самой молитве?
     
    – Моляся устами, молися и умом, т. е. заключай ум в силу слов молитвы.
     
    Если увлечешься размышлением о каком-либо предмете, то, ощутив свою неосмотрительность в том, углуби свое внимание в молитву. Всегда поступай так, и ощутишь пользу. Постоянство ума привлекает особенные действия благодати.
     
    Каким образом согревается охладевшая душа?
     
    – Словом Божиим, молитвой, смиренным благодарным чувствованием сердца к Богу во всех изменениях, не только наружного состояния, но и внутреннего.
     
    Из келейных записок Павла Петровича Тамбовцева
  24. OptinaRU
    Мое знакомство с о. Амвросием произошло при довольно своеобразных обстоятельствах. В 1882 году, во время отпуска из Южной Болгарии, я, живя в Москве, встретился и познакомился с одной женщиной, родственницей очень близкого мне семейства. Эта женщина и была причиною моего знакомства и сближения с праведным Старцем, ибо он был ее постоянным духовным отцом в течение нескольких лет. Надо заметить, что это была замечательно религиозная особа: в посты, например, она ежедневно посещала все церковные службы, являясь в церковь ранее всех и уходя последней. Мне, человеку тогда с другим совсем направлением, все это казалось ничем иным, как ханжеством и даже недугом душевным. Но вскоре мне пришлось переменить свой образ мыслей.
     
    Между прочим моя знакомая, вдобавок ко всему сказанному, до такой степени увлекалась послушанием, еще мне тогда неизвестному какому-то Оптинскому старцу, что была готова исполнить всякое его малейшее требование или желание. В один октябрьский день эта особа показала мне полученную ею через какую-то монахиню записку от о. Амвросия, писанную карандашом, в которой ей приказывалось немедленно бросить все и приехать к нему в Оптину. Что особенно ее беспокоило, это приписка взять с собою пенсионную книжку. «Видно, Батюшка надолго вызывает меня», — говорила она с грустью. Напрасно я убеждал ее не верить никаким «старцам» или «юродивым» и оставаться дома. На следующее утро я получил от нее по городской почте записку, что, не смея ослушаться Батюшки, она уезжает в Оптину, а через восемь дней ко мне пришло от нее уведомление, что о. Амвросий приказывает ей остаться в Оптиной на весь Рождественский пост, а пока отсылает ее в женский монастырь в Белев.
     
    Считая поведение моей знакомой плодом окончательного душевного расстройства и обвиняя в этом исключительно старца Амвросия, я взял два больших листа почтовой бумаги и написал ему длиннейшее письмо, в котором в самых вежливых и почтительных выражениях высказал много резкостей, приправляя каждую текстами Св. Писания и протолковывая эти тексты на свой лад. Не прочитав написанного, я тотчас отправил письмо по почте.
     
    И что же? Через пять дней моя знакомая возвратилась, рассказала мне, что, к ее изумлению, о. Амвросий не только остался доволен моим письмом, но приказал ей немедленно возвратиться в Москву, прислал мне просфору и просил передать мне свое желание видеть меня в Оптиной. Я был тронут таким результатом моего послания и решил исполнить желание Старца при первой возможности, чувствуя себя виноватым перед ним за необузданность моего пера.
     
    На четвертой неделе Великого поста 1883 года я выехал в Оптину через Тулу и Калугу; из последнего города пришлось ехать 60 верст на почтовых. Утомленный дорогой, я наскоро напился чаю и лег спать. Когда я сидел на другой день утром за чаем, ко мне явился келейник о. Амвросия с приглашением «пожаловать к Батюшке». Я нисколько впрочем не удивился этому, предполагая, что ему доносят о каждом приезжем.
     
    Оптинская пустынь состоит из двух частей: собственно монастыря с храмами, корпусами монашеских келий, скотными и конными дворами, которые, кстати сказать, содержатся в образцовом виде, как по постройкам, так и относительно животных, гостиницами и разными хозяйственными зданиями, и скита, где в то время жили только строгие подвижники. В ограду скита женщины не допускаются. Мы с послушником прошли мимо собора, через фруктовый сад, пересекая всю площадь монастыря, и вышли через ограду. Перед нами во все стороны густо раскинулся лес, а прямо убегала тропинка. Она-то и вела через лес к скиту, отстоящему от монастыря на полверсты. Мы вышли на поляну, и перед нами открылась белая ограда. Вправо от входных ворот виделся небольшой белый каменный флигелек, одною половиною выходивший наружу, а другою прятавшийся внутри ограды.
     
    Войдя в ограду, мы повернули направо к внутреннему крыльцу флигеля, который казался обширнее, чем представлялось снаружи. Прямо с крыльца дверь отворялась в коридор, разделявший флигель пополам: направо первая комната небольшая, но чисто меблированная — приемная для мужчин, налево собственное помещение о. Амвросия; а далее комнаты для послушников и для приема женщин. Послушник, приняв от меня пальто, пригласил войти в приемную, и я отправился вслед за ним по коридору, уставленному по обе стороны скамьями, на которых ожидали с десяток посетителей.
     
    Повернув налево, чрез маленькую переднюю, я прошел в узенькую дверь и очутился в каморке аршина четыре в длину и около трех в ширину, с довольно низким потолком. Прямо против двери было небольшое окно и под ним маленький столик с выдвижным ящичком и шкапчиком; правой стороны я не помню, но левая сторона каморки привлекла мое внимание. На постели, сделанной из досок, покрытых тонким ковром или матрасом, полулежал в черном поношенном подряснике и такой же скуфейке, облокотясь рукою на ситцевую подушку и перебирая зерна четок, маленький старичок, с небольшою клинообразною бородой, с проницательными добрыми глазами и чрезвычайно симпатичным лицом, — решительный контраст Старцу, рисовавшемуся в моем воображении!
     
    Я остановился, ожидая приглашения приблизиться. Старичок, внимательно и не шевелясь, вглядывался в меня с минуту. Наконец он немного приподнялся, улыбнулся и сделал мне знак рукою подойти. Я подошел и поневоле должен был опуститься на колено, чтобы взять благословение. Благословив меня, о. Амвросий взял мою руку, еще пристально посмотрел мне в глаза и мягким и веселым голосом произнес: «Так вон он какой, этот свирепый защитник своего счастья!» Я пробормотал что-то вроде извинения, но он остановил меня и, указав на лежащее на столе мое письмо, продолжал: «Нечего извиняться! Я очень доволен этим письмом, чему доказательством служит мое желание вас видеть. Какая это на вас форма?» Я ответил, что командую Южно-Болгарской дружиной, и что это форма Восточно-румелийских войск. «Первое название хорошо, а второму и быть бы не следовало!» — серьезно произнес он. — «Мне очень приятно, Батюшка, слышать, что вы совершенно согласны в вашем взгляде с покойным Скобелевым и со всеми истинно-русскими!» — ответил я с почтительным поклоном. — «Ведь Вы были и в Сербии добровольцем, как мне говорила С.? Кстати, как ее здоровье? Я слышал, что она была больна после поездки в Петербург». — «Слава Богу, поправилась», — сказал я. Старец опять улыбнулся и сказал: «Я вас не удерживаю более, вы видели, сколько людей ожидает слова утешения. Ступайте, мы потом поговорим. Да, вы надолго приехали сюда?» — «Я думаю еще съездить взглянуть на ваш знаменитый город Козельск и выехать из Оптиной в четверг». — «Вот и прекрасно! Значит, вы сможете отговеть здесь». — «Отец Амвросий! Сегодня вторник, когда же я успею отговеть? Четверг послезавтра!» — возразил я немного удивленным тоном. — «Для истинного покаяния нужны не годы и не дни, а одно мгновение», — заметил он серьезно, почти строго, — «сегодня вы будете у вечерней службы, завтра у заутрени и преждеосвященной обедни, а после вечерни придете ко мне на исповедь, в четверг приобщитесь Св. Таин и вечером можете выехать в Москву».
     
    Выйдя из ограды, я обратил внимание на какое-то особое движение в группе женщин. Любопытствуя узнать, в чем дело, я приблизился к ним. Какая-то довольно пожилая женщина, с болезненным лицем, сидя на пне, рассказывала, что она шла с больными ногами пешком из Воронежа, надеясь, что старец Амвросий исцелит ее, и пройдя пчельник, в семи верстах от монастыря, она заблудилась, выбилась из сил и в слезах упала на сваленное бревно, но к ней подошел какой-то старичок в подряснике и скуфейке, спросил о причине ее слез и указал ей клюкой направление пути. Она пошла в указанную сторону и, повернув за кусты, тотчас увидала монастырь. Все решили, что это — или монастырский лесник, или кто-либо из келейников; как вдруг на крылечко вышел уже знакомый мне служка и громко спросил: «Где тут Авдотья из Воронежа?» Все молчали, переглядываясь. Служка повторил свой вопрос громче, прибавив, что ее зовет Батюшка. «Голубушки мои! Да ведь Авдотья из Воронежа, я сама и есть!» — воскликнула только что пришедшая рассказчица с больными ногами, приподымаясь с пня. Все молча расступились, и странница, проковыляв до крылечка, скрылась в его дверях... Минут через пятнадцать она вышла из домика, вся в слезах, и на посыпавшиеся вопросы, чуть не рыдая, отвечала, что старичок, указавший ей дорогу в лесу, был никто иной, как сам отец Амвросий!
     
    В большом раздумье вернулся я в гостиницу. Что же это такое, думалось мне...
    Я решился исполнить обряд моего короткого говения по всем правилам религии: выдержал пост по-монастырски и все церковные службы также. В среду вечером после вечерни я прямо из церкви отправился в скит; Старец принял меня только через полчаса. Войдя в каморку, я застал его в том же положении, как и первый раз и, став на колена, принял благословение. «Ну, теперь я могу поговорить с тобой подолее, подвинься сюда поближе», — сказал мне ласково Старец. Я предполагал, что мне порядком достанется на исповеди, ибо не говел целых шесть лет, и приготовился вынести грозу. О. Амвросий начал меня расспрашивать о моем детстве, воспитании, службе, наиболее замечательных лицах, с которыми мне приходилось сталкиваться в жизни, о моем несчастном браке, о Сербии, Болгарии и Турции, пересыпая завязавшийся разговор замечаниями и улыбками. Я, который и в церкви-то не мог стоять на коленях вследствие боли в ногах, не заметил, что наш разговор продолжался более часа... С каждой его фразой мне казалось, что я более и более сродняюсь с ним душею и сердцем.
     
    «Передай мне епитрахиль и крест», — сказал мне вдруг отец Амвросий, помолчав минуты две. Я подал то и другое. Надев на себя епитрахиль, он приказал мне нагнуться и, накрыв епитрахилью, начал читать разрешительную молитву. Я живо выдернул из-под нее голову и воскликнул: «Батюшка! А исповедь? Ведь я грешник великий!» Старец взглянул на меня, если так можно выразиться, ласково-строгим взглядом, накрыл епитрахилью и, докончив молитву, дал поцеловать крест. «Можешь идти теперь, сын мой! Завтра, после Литургии, зайди ко мне». И ласково отпустил меня.
     
    Никогда в жизни не совершал я такой чудной прогулки, как на этот раз, от скита до монастыря. Точно какое-то громадное облегчение чувствовалось во всем существе моем... Я и не заметил, как дошел до своего номера и как затем заснул.
     
    На следующий день, приобщившись Св. Таин, после Литургии, я отправился к моему новому духовному отцу. Старец ласково встретил меня, благословил просфорою и подарил получасовою беседою, в которой высказал мне несколько наставлений и указаний в пути моей жизни, которых я никогда не забуду, и которые поныне служат часто мне и утешением, и поддержкой в трудные минуты. Прощаясь, он опять благословил и поцеловал меня и дал завернутую в бумагу просфору для передачи его духовной дочери. Распорядившись относительно лошадей, я потрапезовал в обществе о. гостинника и, отслушав вечерню, помчался на почтовой тройке по направлению к Калуге, унося с собой самое лучшее воспоминание о приветливой Оптиной Пустыни, а в сердце своем — любовь и уважение к старцу отцу Амвросию, этому великому наставнику и целителю душ и сердец человеческих.
     
    Рассказ достопочтенного москвича В.В.Ящерова, взят из журнала «Русский паломник» за 1896 год, № 34-36.
     
    Из книги архим. Агапита (Беловидова) «Жизнеописание Оптинского старца Амвросия»
  25. OptinaRU
    Cей день, его же сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь! Т. е. в сии священные дни великого праздника Пасхи Христовой, в которую вся тварь веселится и радуется, должно и нам с Вами веселиться, радоваться, благодушествовать и благодарить Бога о всем; а Вы, мой друг, огорчаетесь всем, и унываете.
     
    Не знаю, что бы сказать Вам, разве о том, что Вы и сами и видите и слышите, а именно: вот настала и приятная весна, и мушки и бабочки весело летают по воздуху, и в Божиих храмах ежедневно приглашают всех к веселию же, велегласно взывая: людие, веселитеся! А посему и Вы, возлюбленнии Божии, не унывайте и не говорите, что ямы и что пием, и во что оденемся? Но всей душой ищите прежде всего Царствия Божия и правды Его, а прочая все от великодаровитаго Господа Бога получите с избытком; ибо у Господа Бога милости много.
     
    Из писем прп. Антония Оптинского
×
×
  • Создать...