Поиск по сайту
Результаты поиска по "исповед*".
Найдено 6 018 результатов
-
О своем видении приоритетов церковного воспитания сделал доклад игумен Петр (Мещеринов). В Москве 09 ноября 2006г. в Даниловом монастыре состоялся круглый стол на тему "Церковь и дети: поиск новых путей церковной работы с подрастающим поколением в современных условиях". "Одна из главных педагогических задач Православной Церкви сегодня - это научиться обращаться именно к детям. В Церкви нет детской проповеди; между тем, она сегодня необходима. Первое, основное, весьма насущное и нелегкое задание, стоящее перед христианским воспитателем - пробудить в ребенке ощущение реальности Бога. Другими словами, важно помочь ребенку узнать Бога, а не только узнать о Боге. Именно это ощущение реальности Бога почти совершенно отсутствует в современном обществе, в современных семьях. Это создаёт первую проблему – подмену христианского труда семьи внешней церковностью. Многие родители уверены, что их дети могут познать Бога только в храме, в обряде, в ритуале; между тем это совсем не так. Детское религиозное восприятие существенно отличается от взрослого. Дети способны воспринимать Живого Бога непосредственно, они чувствуют Его всюду: в окружающим их прекрасном и удивительном мире, в детской сиюминутной радости жизни и т.д. Но самым ближайшим образом дети способны ощутить Бога в атмосфере мира и любви, которая окружает их. И тут-то вся «загвоздка»: таковая атмосфера должна быть в семье. Мама и папа должны любить друг друга и своих детей; в семье должен быть мир; родители должны именно этим создавать условия, чтобы не мешать детям воспринимать Бога и духовную сферу жизни. Это делается вовсе не обрядом, не разговорами о Боге на «птичьем языке» (типа: смотри, Боженька-то тебя накажет), а исключительно примером жизни. Если для мамы и папы Христос – не нечто внешнее, не правило, не обязанность посещать храм, не кнут и пряник в попытках духовного воспитания, а самое дорогое, важное и ценное для самих себя, то дети без всяких слов воспримут Христа как Источника мира, добра и любви, которые есть в семье. Вообще всё так или иначе упирается в семью. Какие мы – такие и наши дети... Здесь нужно отметить и очень важное обстоятельство, которое способствует обрядовому, механическому восприятию Церкви. Это формальный подход к причащению, когда детей стараются причащать как можно чаще, а родители вместе с ними не причащаются. Таким образом семья не созидается как малая Церковь. Есть проблемы и с исповедями детей. Для ребёнка главный авторитет – это родители, он не должен подменяться авторитетом духовника, а тем более противоречить ему, как это, бывает, случается. Вторая ошибка – неучитывание специфики детского восприятия мира. Большинство сегодняшних православных родителей воцерковились сами в зрелом возрасте, через чтение книг, посещение храмов и монастырей, через «взрослое» по сути осмысление жизни, и т.д. У нас нет опыта собственного церковного детства, поэтому мы воцерковляем наших детей как маленьких взрослых. Но это ошибочно, потому что дети воспринимают мир по-другому. Их стихия – движение, игра, и – как я уже говорил – непосредственное восприятие мира, духовного в том числе. Детям трудно сосредоточиться на длительное время, или несколько часов неподвижно стоять на одном месте. Поэтому и к домашней молитве, и к храмовому богослужению у них совсем другое отношение, чем у взрослых. Дети знают и любят молитву, и склонны к ней; только у них она занимает несколько минут, больше они не могут сосредоточиться. И нужно научить детей, чтобы они в эти несколько минут именно молились, то есть обращали своё чистое сердце к Богу, а не механически читали детские молитвословы, изнывали на богослужении или ковыряли в носу, пока мама не прочтёт своё полуторачасовое правило. Третья ошибка – стремление к геттообразности. Мир вокруг полон соблазнов, и естественное желание родителей – оградить детей от них. Но порой у нас ограждение от соблазнов превращается в маргинализацию, в отрыв от социума. Нужно готовить детей к жизни в нехристианском мире таким образом, чтобы они смогли быть солью земли (Мф. 5, 13), то есть чтобы они выросли порядочными, мужественными, активными людьми, владеющими современными технологиями, образованными, развитыми и умеющими не на уровне церковности только (от которой далеки большинство наших современников), но и на всех путях жизни противостоять злу и греху и свидетельствовать о Христе, чтобы люди видели их добрые дела и прославляли Отца их Небесного (Мф. 5, 16). Что для этого нужно делать? Прежде всего совершенно неконструктивным представляется подход «запугивания», искания во всём бесовщины и козней врагов, погубляющих Святую Русь. В рамках этого взгляда современная светская культура считается излишней и даже вредной, потому что-де, она отвлекает от молитвы и всего церковного; плоды цивилизационного развития общества объявляются чуть ли не сатанизмом, готовящим приход антихриста, и т.д. В связи с этим детям запрещают общаться с нецерковными сверстниками («растлят»), не подпускают их к компьютеру («зомбирует»), и проч. А результат – дети вырастают не приспособленными к жизни, ибо, как не старайся, а из этого мира никуда не деться; серыми, необразованными, культурно и интеллектуально не развитыми. Не найдя своего места в социуме, они часто озлобляются, а иногда обвиняют в своём маргинальном положении Церковь, которая так совершенно не учит. Апостол Павел говорит: всё испытывайте, хорошего держитесь (1 Фесс. 5, 21); всё мне позволительно, но не всё полезно; всё мне позволительно, но ничто не должно обладать мною (1 Кор. 6, 12). От тлетворного влияния мира сего, которое, безусловно, имеет место, невозможно убежать; ему можно лишь противостоять. И противостояние это должно осуществляться не только на уровне духовности, а и на культурном и социальном уровне. А для этого нужно вооружить детей соответствующим «багажом»: развивать в них художественный эстетический вкус, приобщать их к классическому искусству, музыке, литературе, развивать творческие задатки ребёнка, - чтобы, столкнувшись с доминирующей сегодня агрессивно-попсовой антиэстетической средой, наши дети имели некое культурное «противоядие», которое они могли бы противопоставить массовой псевдокультуре. Между прочим, и сама церковность совершенно неотделима от культуры; не будучи культурно воспитанным человеком, невозможно как должно воспринять ни то же Богослужение, ни церковные историю, письменность, искусство. Культура – не враг Церкви, а первый её союзник; великая европейская и отечественная культура по сути своей – явление христианское; и родители просто обязаны приобщать ей детей. Я хочу особо подчеркнуть, что большим препятствием к этому является модное сейчас противопоставление русской культуры европейской. Это очень опасный подход. Если усматривать где-то «козни», то главная «кознь» мне видится здесь – в уничижении европейской христианской культуры. Перед лицом полной дехристианизации мира мы, христиане, просто не имеем права не пользоваться таким союзником, каким является европейская культура. Именно она даёт человеку противоядие, прививку от массовой оглупляющей попсы. Особенно это существенно в деле воспитания детей. Шекспир, Данте, Бах, Моцарт, Рембрандт – это жизненная необходимость для культурного воспитания. Русская художественная культура не сможет восполнить отсечение этого единого пространства христианской мысли и эстетики. Да и с практической стороны – читать, например, Диккенса подростку в миллион раз важнее и нужнее, чем, скажем, Шмелёва. Диккенс развивает лучшие качества души и ненавязчиво учит христианской нравственности, а Шмелёв сводит православную церковность к лубочности и еде... Очень важно, когда христианское воспитание совершается не в «лоб», не назидательно-дидактически, а жизненно, когда оно «встроено» в повседневную жизнь и деятельность ребёнка и подростка. Но для этого у Церкви должен быть опыт не мрачно поучать, предварительно запретив всё, чем живут сверстники поучаемого, а именно ненавязчиво, с любовью, примером являть христианскую систему ценностей. К сожалению, сегодня церковная педагогика предпочитает именно «рубить с плеча». Два примера. Книги, которые сегодня предлагаются детям – те же «Дети против волшебников», «Бабушкины очки» и проч. – навязчиво идеологичны. Это вообще не литература, это жалкий и недостойный кич – тупой, плоский и примитивно-дидактичный, способный оказать на детей, а особенно на подростков, обратное влияние. Второй пример – ОПК. Несмотря на неоднократные заявления Патриарха, что это должен быть культурологический предмет, совершенно явно протаскивается в школы Закон Божий, причём в самом неудачном варианте. Я проанализировал несколько учебников и методических пособий – все они никакого отношения собственно к культуре не имеют, все они – переложение учебника Закона Божия протоиерея Серафима Слободского. Ученику 1-го класса предлагается за год усвоить средний семинарский курс по догматическому, сравнительному и литургическому богословию... к какому эффекту это может привести – учит (вернее, не учит) нас история. Именно это, на мой взгляд, вызывает недовольство общества, которое мы привычно интерпретируем кознями злых либералов... Для решения всех этих задач, для создания общецерковной системы работы с детьми необходимы подготовленные кадры, работа которых должна соответственно оплачиваться. "Песню о том, что у Церкви нет денег, предлагаю забыть", -- привел о. Петр слова о. Андрея Кураева: "на купола и колокола деньги находятся, а на детей их нет?" В наше время недостаточно просто принадлежать к Православию и только лишь на этом основании обличать или что-то требовать от других. Сегодня нужно делами доказывать достоинство своего исповедания и соответствовать ему. Люди внешние прекрасно видят положение дел – системной детской и подростковой социальной и реабилитационной работы в церковной жизни нет, нет желания у Церкви тратиться на это. Но есть опыт, используемый или пытающийся использоваться упомянутыми мною общественными деятелями. Этот опыт по преимуществу западный. Вместо того, чтобы разобраться в нём, совместно сотрудничать с обществом и властью, использовать всё положительное в этом опыте, Церковь немедленно набрасывается на деятелей в этой области и их идеи, объявляя последние, порой совершенно голословно, глобалистскими, покушающимися на устои, сатанинскими, а первых – агентами «влияния», «изменения» и прочими интересными и своеобразными терминами. Безусловно, от ошибок никто не застрахован, но гораздо конструктивнее реально объединяться и делать общее дело, в процессе чего ошибки и исправятся. Мы идём другим путём – нагнетания мракобесия и обскурантизма, отталкивая тем самым от Церкви хотящих сотрудничать с нею людей. Пример – АА. Прекрасная реабилитационная программа, показавшая на деле свою и успешность, и непротиворечивость Православию, объявляется чуть ли не сайентологической сектой... То же – вопросы ювенальной юстиции, которых сегодня мы коснёмся. Нужно отчётливо осознавать: мы не имеем никакого права ничего диктовать внешним людям. Авторитетом для мира сейчас являются не обличения, а дела. Если бы у нас была, скажем, альтернативная всецерковная система реабилитации или социальной адаптации детей – тогда да, исходя из дел, мы могли бы предложить обществу свой опыт, лучше и успешнее западного или какого-либо ещё. Но так как этого ничего нет, наши слова обесцениваются и служат к дискредитации Церкви. Да и вообще, здесь вопрос шире и глубже, речь идёт именно о Церкви. Не «схлопываемся» ли мы в гетто, злобно огрызаясь на всё, что происходит вокруг – или видим во всём задание Божие к раскрытию сути и красоты Церкви, которая всегда творчески осмысляла и пользовалась современностью – средой, социумом, культурой – на благо людей. Пока наша церковная жизнь показывает, что мы больше склонны к первому." (с)osta Текст
-
Говорят:"Бог в душе и живи по совести", возникает вопрос - по какой?
тему ответил в Валентин пользователя Аветис_А в Гостевая (в смысле для гостей)
Можно присоединится к беседе? Есть много подтверждений милости Господней к людям. Вот некоторые из них: Иоана 10 14 Я есмь пастырь добрый; и знаю Моих, и Мои знают Меня. 15 Как Отец знает Меня, [так] и Я знаю Отца; и жизнь Мою полагаю за овец. 16 Есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора, и тех надлежит Мне привести: и они услышат голос Мой, и будет одно стадо и один Пастырь. Римлянам 10 9 Ибо если устами твоими будешь исповедывать Иисуса Господом и сердцем твоим веровать, что Бог воскресил Его из мертвых, то спасешься, 10 потому что сердцем веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению. 11 Ибо Писание говорит: всякий, верующий в Него, не постыдится. 12 Здесь нет различия между Иудеем и Еллином, потому что один Господь у всех, богатый для всех, призывающих Его. 13 Ибо всякий, кто призовет имя Господне, спасется. Римл 11 25 Ибо не хочу оставить вас, братия, в неведении о тайне сей, --чтобы вы не мечтали о себе, --что ожесточение произошло в Израиле отчасти, [до времени], пока войдет полное [число] язычников; 26 и так весь Израиль спасется, как написано: придет от Сиона Избавитель, и отвратит нечестие от Иакова. 27 И сей завет им от Меня, когда сниму с них грехи их. 28 В отношении к благовестию, они враги ради вас; а в отношении к избранию, возлюбленные [Божии] ради отцов. 29 Ибо дары и призвание Божие непреложны. 30 Как и вы некогда были непослушны Богу, а ныне помилованы, по непослушанию их, 31 так и они теперь непослушны для помилования вас, чтобы и сами они были помилованы. 32 Ибо всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать. 33 О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его! 34 Ибо кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему? 35 Или кто дал Ему наперед, чтобы Он должен был воздать? 36 Ибо все из Него, Им и к Нему. Ему слава во веки, аминь. -
Прошу молитв: имею крайнюю нужду в молитве о р.Б. Александре
тему ответил в alexch пользователя alexch в Просьбы о молитвенной помощи
Большое спасибо, батюшка, за добрые слова и надеюсь молитвы обо мне Как? я же как бы под запрещением, хотя это не мой духовник, а священник храма рядом с домом, на исповедь к которому я пошел впервые в жизни -
Митрополит Антоний Сурожский и его открытое письмо
тему ответил в Ту-22М3 пользователя Ту-22М3 в Гостевая (в смысле для гостей)
Я Вам тоже за это поставил минусик, потому что это не мои слова, но свидетельство владыки Илариона. Поэтому справедливо было бы ему, а не мне ставить минусик. Кроме того по всей видимости Вы ошибаетесь в этом вопросе, поскольку утверждают т отом, что вл. Антоний был сторонником женского священства не только вл. Иларион, но и другие авторитеты. Постараюсь их найти и привести здесь. так что возвращаю Вам Ваш портрет: Я скажу тебе с последней Прямотой: Все лишь бредни, шерри-бренди, Ангел мой. .... (с) О.Мандельштам Я сам уважаю вл. Антония Сурожского, и многие его проповеди и слова мне очень нравятся, но все же у него есть недочеты очень серьезные в исповедании Православия. И если мы на них не будем обращать внимания, то можем повредить своей вере. -
Почитать про матушку, чтобы понятнее было, кто рассказывает. Жизнь Дивеевской старицы схимонахини Маргариты, cоединившая обитель прежнюю и возрожденную. Дивеево было и всегда Будет рассадником духовных стариц, Христа ради юродивых и местом истинного умиления и успокоения молящихся. "Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря" Архимандрит Серафим (Чичагов ) Дивеево... Это небольшое нижегородское село избранно самой Царицей Небесной для основания в нем великой Обители, равной которой не было, нет и не будет во всей Вселенной. Существует она со второй половины XVIII века. По предсказанию Преподобного Серафима Саровского, монастырь в Дивееве станет единственной в мире женской лаврой, и здесь совершится всемирное диво. В 1990 году, спустя 63 года после разгона обители, вновь вернулась церковная жизнь в стены Троицкого собора, а в 1991 году возродилась монастырская община. Великая святыня - благодатные мощи Преподобного Серафима привлекает в Дивеево миллионы паломников. "Счастлив всяк, кто у убогого Серафима в Дивееве пробудет сутки от утра и до утра, ибо Матерь Божия, Царица Небесная каждые сутки посещает Дивеево", - говорил Преподобный Серафим. - "И Сама Она обещалась быть всегдашнею Игумению сей Обители Своей... И Сама Она всегда избирала тех, кто жил, служил и трудился в Обители этой". далее про матушку ВИДЕНИЕ СХИМОНАХИНИ МАРГАРИТЫ 9 февраля 1997 года, в день памяти святых новомучеников и исповедников Российских, отошла ко Господу старица схимонахиня Маргарита, последняя из Дивеевских сестер, подвизавшихся в обители до ее закрытия. Когда усопшую вместе с почившей почти одновременно с ней монахиней Ольгой переносили из Рождественского храма в Троицкий собор через монастырские ворота, на небе над облаками были видны два восьмиконечных креста. Многим была известна высота ее духовной жизни. Именно через нее Промыслу Божию было угодно, несмотря на все бури, через которые проходила ее жизнь, сохранить и передать для всей нашей Церкви кровать, рукавицы, вериги, поручи, епитрахиль, чугунок, в котором и сейчас для паломников сушатся сухарики, и другие драгоценные святыни преподобного Серафима. Перед смертью она долго и тяжело болела, находясь в полузабытьи. "Ровно за месяц до кончины, 9 января, - рассказывает инокиня Екатерина Чернышева, ухаживавшая за матушкой, - на третий день Рождества Христова, матушка Маргарита пришла в себя и в сильном волнении произнесла: "Опять я в Дивеево, а то была в Арзамасе и еще там была - и она показала на небо. - Я видела на небе Царя Николая, он там в великой славе, все к нему подходят, кланяются и просят прощения". Матушка добавила: "Он и раньше ко мне приходил, это было в году, когда праздновалось тысячелетие Крещения Руси, в Вертьянове". В том маленьком домике, где жила тогда схимонахиня Маргарита, обстановка была до крайности убогая и в то же время насыщенная благодатными дарами Преподобного. Матушка неоднократно рассказывала об этом посещении Государя, которое предварялось явлением Божией Матери, как он вошел в келью и приложился к святыням".
-
Я столько страхов на тему ненастья могу рассказать. Ведь я весь мир исколесил десяток раз. Грозы бывают такие, что на мостике больно вперед смотреть, как будто сварочный аппарат поставили перед тобой. Нагибаешься и вниз смотришь. Только думаешь поскорей бы выйти из-под тучи. Такое я видел два раза, на юге Красного моря и в Индийском, возле Аравии. А шторма… И тут я грешный не Бога при этом боюсь а только бы чего из строя не вышло. Про страх к Богу не думаю, а если прижмет, так «Господи помилуй» само вылетает как из пулемета. Суда новые, напичканы аппаратурой, рулевого нет, все на автомате, один на мостике и время тянется медленно,… а сталь, из которой корпус судна не то, что на старых судах. Сейчас много судов построенных на такой стали, что ее волна режет как масло. Раньше бывало, согнет конструкцию, какую, но она держится. Один раз было такое, что судно было почти пустое, а остойчивость очень большая, т.е. судно вело себя как Ванька - Встанька. На ночной вахте моей ветер так усилился, такую зыбь нагнал, что … Я скорость снизил до минимума с тем только чтобы штормовать на волну, а судно начало сразу испытывать и килевую и бортовую качку. Так болтало нас…это тот случай, когда человек уже ничего не зделает, остаться только ждать и молиться или материться. Еще иногда думаешь, когда тяжко «Господи я не готов еще, мне ведь еще исповедаться надо, как же без исповеди» Но самое страшное, когда близкому твоему плохо и не знаешь чем помочь… Страха Божьего нету. Если бы был то исполнял в точности то, что батюшка на исповеди советовал и на молитвенное правило бежал поспешно и стоял бы на молитве как свеча. Исповедовался бы, так как, будто вот они две двери, передо мною, и откроют тебе ту – какую заслужил своим покаянием… Слова, слова … Прости нас Господи.
-
Из рассказа Никифорова-Волгина "Тайнодействие" ...."— Да, живем мы пока под ризою Божьей, Тайн Святых причащаемся, но наступит, сынок, время, когда сокроются от людей Христовы Тайны... Уйдут они в пещеры, в леса темные, на высокие горы. Дед твой Евдоким не раз твердил: "Ой, лютые придут времена. Все святости будут поруганы, все исповедники имени Христова смерть лютую и поругания примут... И наступит тогда конец свету! — А когда это будет? — В ладони Божьей эти сроки, а когда разогнется ладонь, — об этом не ведают даже ангелы. У староверов на Волге поверье ходит, что второе пришествие Спасителя будет ночью, при великой грозе и буре. Деды наши сурово к этому Дню приуготовлялись. — Как же? — Наступит, бывало, ночная гроза. Бабушка будит нас. Встаем и в чистые рубахи переодеваемся, а старики в саваны — словно к смертному часу готовимся. Бабушка с молитвою лампады затепляет. Мы садимся под иконы, в молчании и трепете слушаем грозу и крестимся. Во время такой грозы приходили к нам сродственники, соседи, чтобы провести грозные Господни часы вместе. Кланялись они в землю иконам и без единого слова садились на скамью. Дед, помню, зажигал желтую свечу, садился за стол и зачинал читать Евангелие, а потом пели мы "Се жених грядет в полунощи, и блажен раб его же обрящет бдящим"... Дед твой часто говаривал: мы-то, старики, еще поживем в мире, но вот детушкам да внукам нашим в большой буре доведется жить! " Это я о страхе. Когда я была маленькой, все мои летние каникулы проходили в Орловской области, почти на границе с Курской. Там летом такая гроза! Ух! И бабулюшка моя всегда так пугалась, нас загоняла в дом и велела сидеть тихо, не шевелиться, а уж если веселиться во время грозы начнем - подзатыльник обеспечен. Мы всегда думали - бабушка старенькая, боится природной стихии и живет пережитками. А бабушка, только недавно я это поняла благодаря этому рассказу (благодарю добрых людей за этого автора!), не боялась она грозы. Вот где был страх Божий, настоящий, не утерянный еще.
-
Я вам пишу и пишу, а вы все шутите. Все взял из Добротолюбия для мирян: СТРАХ БОЖИЙ Св. Климент Александрийский – Страх – начало любви и потом в нее переходит. Страх Божий, собственно, не боязнь Бога, а боязнь отпасть от Бога и впасть в грехи и страсти. Преп. Иоанн Лествичник – Луч солнечный, проникнувший чрез скважину в дом, освещает в нем все, так что видна бывает и тончайшая пыль, носящаяся в воздухе; подобно сему и когда страх Господень приходит в сердце, то показывает ему все грехи. Преп. Ефрем Сирин – На челе твоем всегда да будет крест, в сердце же – страх Божий. Блаж. Диадох – Никто не может возлюбить Бога от всего сердца, не возгрев прежде в чувстве сердца страха Божия, ибо душа в действенную любовь приходит после того уже, как очистится и умягчится действием страха Божия. В страх же Божий, со сказанным плодом от него, никто не может прийти, если не станет вне всех житейских попечений, ибо только тогда, когда ум успокоится в полном безмолвии и без попечений, начинается спасительное воздействие на него страха Божия, в сильном чувстве очищая его от всякой земной дебелости, чтобы таким образом возвесть его в полную любовь ко всеблагому Богу Так что страх есть принадлежность праведных, только еще очищаемых, в коих качествует средняя мера любви, а совершенная любовь есть принадлежность уже очищенных, в коих нет страха, так как совершенная любовь вон изгоняет страх (1Ин.4,18). Преп. Максим Исповедник – Страх Божий двояк: один рождается от угроз наказанием, от которого порождаются в нас по порядку: воздержание, терпение, упование на Бога и бесстрастие, из коего любовь. Другой – сопряжен с самою любовью, производя в душе благоговение, чтобы она от дерзновения любви не дошла до пренебрежения Бога. Страх двояк: один чистый, а другой – нечистый. Тот страх, который порождается по причине прегрешений, под действием ожидания мук, – нечист, так как причиною имеет сознаваемый за собою грех и не пребудет навсегда, потому что вместе с отьятием чрез покаяние греха исчезает. А тот, который и без этого боязливого беспокойства из-за грехов всегда стоит в душе, этот страх чист и никогда не отойдет, потому что он некако соприсущ Богу, как дань от лица тварей, проявляя собою естественное всем благоговеинство пред Его величием, превысшим всякого царства и силы. Преп. Симеон Новый Богослов – Кто проникнут страхом Божиим, тот не боится обращаться среди злых людей. Имея внутрь себя страх Божий и нося непобедимое оружие веры, он силен бывает на все и может делать даже то, что многим кажется трудным и невозможным. Он ходит среди них, как гигант среди обезьянок или лев среди псов и лисиц, уповая на Господа, твердостию мудрования своего изумляет их, ужасает смыслы их, поражая их словами премудрости, как жезлом железным. Старец Симеон Благоговейный – Должно всегда иметь страх Божий и каждодневно обследовать и обсуждать, что доброго и что худого сделано тобою, и доброе предавать забвению, чтобы не впасть в страсть тщеславия, а о противном тому проливать слезы с исповедью и напряженною молитвою. Преп. Никита Стифат – Страх, наперед сочетавшись с душою, чрез покаяние делает ее чреватою помышлением о суде. Тогда окружают ее болезни адских мучений (Пс. 114, 3); воздыхания и скорбные томления с сжатием сердца терзают ее при помышлении о будущем воздаянии за дела злые. Потом многими слезами и трудами во чреве помышления зачатое намерение содевать спасение, возрастивши, рождает на земле сердца своего дух спасения, т.е. решимость, и освободившись от мучений при мысли об аде и избавившись от стенаний под действием представления суда Божия, воспринимает в себя вожделение и радость будущих благ и сретается другинею-чистотою с целомудрием, кои искреннею любовью сочетавают ее с Богом. С Богом же сочетавшись, душа ощущает неизреченную сладость и от сего с удовольствием уже и наслаждением проливает слезы умиления, чуждою делается сочувствия всему, что в мире, и как бы в исступлении сущи, течет вслед Жениха-Христа, так взывая к Нему безгласным гласом: «Вслед Тебе в воню мира Твоего возтеку. Возвести ми, Его же возлюби душа моя, где посети? Где почиваеши в полудне чистого созерцания (Песн. 1, 3, 6), чтобы не быть мне вынужденною блуждать по стадам другов – Твоих праведников, ибо светлосияние всяких таинств у Тебя». Жених же, введши душу в сокровищехранительницу сокровенных Своих тайн, делает ее созерцательницею существ творений с премудростию. Преп. Ефрем Сирин – Если истинно возлюбил ты Господа и прилагаешь старание улучить будущее Царствие и дал обет трудиться по причине своих грехопадений, то помни суд и вечное мучение, со страхом ожидая исшествия своего из сего мира.
-
У меня тоже такое чувство необратимости... Не у нас а на западе. А я помню слова одного хорошего батюшки на проповеди, это 10 лет назад было, он сказал, что конец не наступит пока хотябы в одной церкви останится один священик и один прихожанин. А еще он сказал, что в последние дни люди будут ездить туристами в церкви и монастыри как в музеи. Будут смотреть на красоту куполов, икон и будут охать да ахать. А отцу Николаю, что с острова Залит одна старушка роптала: " Как тяжко живется ныне!" А он ей: " Ой, как хорошо живется, ой как хорошо!" Я подумал и действительно как хорошо. Церкви открыты. Можно ходить на исповедь хоть каждый день. А книг сколько поучительных! А мы все читаем и читаем, а начитаться не можем. Все слово волшебное ищем которое бы нас само изменило и привело к спасению на саночках. А еще говорят, что самые лучшие времена для христианства это те когда на христиан устраивали гонения. У Мережковского (его лучше не читать) есть такое где беседуют два священника и один другому говорит: " Вчера мужики приходили из деревни на службу. Исповедовались. И были их сердца как золото чисты." Подумайте только, сколько было таких мужиков по всей земле. Они были робами, но любили и Царя и барина почитали, и в Бога верили сердцем, и как работали - на совесть. А совесть - это Дух Святой. Дворяне их истязали, а те любили... Как хозяин наказывает своего пса, а он любит хозяина и готов ради него на все. И не надо много мудрости.
-
... Римские христиане встретили святого Игнатия с великой радостью и глубокой скорбью. Некоторые из них надеялись уговорить народ отказаться от кровавого зрелища, но святитель Игнатий умолил не делать этого. Преклонив колена, он молился вместе со всеми верующими о Церкви, о любви между братиями и о прекращении гонений на христиан. В день языческого праздника 20 декабря святого Игнатия вывели на арену цирка, и он обратился к народу: "Римские мужи, вы знаете, что я осужден на смерть не ради злодеяния, но ради Единого моего Бога, любовью к Которому я объят и к Которому стремлюсь. Я Его пшеница и буду смолот зубами зверей, чтобы быть Ему чистым хлебом". Сразу же после этого были выпущены львы. Предание повествует, что, идя на казнь, святой Игнатий непрестанно повторял Имя Иисуса Христа. Когда его спросили, почему он это делает, святой Игнатий отвечал, что носит это Имя в своем сердце, "а Кто запечатлен в моем сердце. Того я устами исповедую". Когда святой был растерзан, оказалось, что сердце его нетронуто. Разрезав сердце, язычники увидали на внутренних сторонах его золотую надпись: "Иисус Христос". В ночь после казни святитель Игнатий явился многим верующим во сне, чтобы их утешить, а некоторые видели его молящимся.
-
Какое слово поставлю в начале слов моего плача? какую первую мысль из печальных моих мыслей выражу словом? – Все они одинаково тяжки: каждая, когда предстанет уму, кажется тягчайшею; каждая кажется болезненнейшею для сердца, когда убодает, пронзает его. Стенания скопились в груди моей, теснятся в ней, хотят исторгнуться; но, предупреждаясь одно другим, возвращаются в грудь, производят в ней странное колебание. Обращу ли взоры ума на протекшие дни мои? это цепь обольщении, цепь грехов, цепь падений! – Взгляну ли на ту часть жизни, которая еще предлежит мне на поприще земного странствования? объемлет меня ужас: его производит немощь моя, доказанная мне бесчисленными опытами. Воззрю ли на душу мою? – нет ничего утешительного! вся она в греховных язвах; нет греха, которому бы она была непричастна; нет преступления, которым бы она себя не запечатлела! – Тело мое, бедное тело! обоняваю смрад твоего тления. Тление нетления не наследствует (1 Кор. 15:50). Жребий твой – по смерти в темнице гроба, по воскресении – в темнице ада! Какая участь ожидает мою душу, по разлучении ее с телом? благо было бы, если б предстал ей Ангел мирный и светлый, воспарил бы с нею в блаженные обители Едема. Но за что он предстанет? Какую добродетель, какой подвиг найдет в ней, достойные небожителей? Нет! скорее окружат ее полчища мрачных демонов, ангелов падших, найдут в ней сродство с собою, свое падение, свои свойства греховные, свою волю богопротивную, – отведут, увлекут ее в свои жилища, жилища вечной, лютой скорби, жилища вечного мрака и вместе огня неугасающего, жилища мук и стенаний непрерывных, бесконечных. Таким вижу себя, и рыдаю. То тихо скудные капли слез, подобные каплям росы, лишь орошают зеницы очей моих; то крупный слезный дождь катится по ланитам на одежды, или ложе; то слезы вовсе иссыхают, – один болезненный плач объемлет душу. Плачу умом, плачу сердцем, плачу телом, плачу всем существом моим; ощущаю плач не только в груди моей, – во всех членах тела моего. Они странно и несказанно участвуют в плаче, болезнуют от него. Душа моя! Прежде нежели наступило решительное, неотвратимое время перехода в будущность, позаботься о себе. Приступи, прилепись к Господу искренним, постоянным покаянием, – жительством благочестивым по Его всесвятым заповеданиям. Господь многомилостив, милостив бесконечно: Он приемлет всех прибегающих к Нему, очищает грехи грешников, исцеляет застаревшие, смердящие, смертельные язвы, дарует блаженство всем верующим в Него и повинующимся Ему. Рассмотри странствование твое земное с самого его начала, рассмотри великие благодеяния, излитые на тебя Богом, Ему вверь судьбу твою, ищи внедрить в себя Его святую волю, покорись Его всеблагим и премудрым определениям. Замечает Апостол: Аще быхом себе рассуждали, не быхом осуждены были (1 Кор. 11:31). Никто, никто прежде моего сотворения не ходатайствовал пред Творцом моим, чтоб Он вызвал меня всемогущим велением в бытие из ничтожества, Одним ходатаем моим пред Богом была Его, совечная Ему, благость. Я родился, не зная, что я существую, – начал существовать, как бы несуществующий. Увы! я родился падшим, я начал жить уже умершим: в беззакониях зачат есмь и в смерти греховной роди мя мати моя (Пс. 50:7). Жизнь и смерть были вместе началом моего существования. Я не знал, вполне не понимал, что я живу, что при жизни – мертв, при существовании – погибший. Что за таинство – рождение человека во грехе? Как не живший – уже умер? не шедший – пал? ничего неделавший – согрешил? Как дети в ложеснах праотца, отделенные от него тысячелетиями, – участники его греха? Благоговейно взирает ум мой на судьбы Божии; не понимает их; испытывать не дерзает; но видит, удивляется им, – и славословит непостижимого, недоведомого Бога. Мое рождение во грехе было бедствием, худшим самого небытия! Как не бедствие – родиться для скорбей скоротечной земной жизни, потом вечно существовать во тьме и мучениях ада! Нет за меня ходатаев; сам не имею сил исторгнуться из пропасти погибельной. Изъемлет меня оттуда десница Бога моего. Родив меня родителями моими для существования, Он рождает Собою во спасение: омывает от греховной скверны, обновляет Духом в водах крещения, принимает обеты верности моей из уст моего восприемника, нарекает на мне Свое Имя, запечатлевает Своею печатью, соделывает меня причастником Божества Своего, наследником Своего Царства. Совершаются надо мною чудеса, изливаются на меня неизреченный благодеяния в то время, как я ничего не чувствую, ничего не понимаю, не понимаю даже бытия моего. Призрел Ты на меня, Господь мой, когда я был немотствующим младенцем! Повитый пеленами, без разума, без способности к деянию, что принес я Тебе? как принял Ты обеты мои? как, приняв их, Ты излил дары Твои? Взирая на непостижимую благость Твою, прихожу в недоумение! И теперь не могу делать ничего более, как и сколько делал, бывши краткодневным младенцем: в молчании языка и ума, приношу Тебе младенческий плач и слезы без всякой мысли. Что же я воздал за толикие благодеяния, излитые на меня в то время, как я не понимал их? – я продолжал не понимать их, не знать их. Взоры мои обратились к миру; утехи, служения временные посреди его, казались мне достоянием, назначением человека. Смерти не существовало для меня! земная жизнь представлялась мне вечною: так мысль о смерти была чужда уму моему. Вечность!... в недозримую даль ее не пускались мои взоры! – Я знал догматы и учение святой Восточной Церкви, веровал им, но знание мое и вера были мертвые. В чем состояло падение человека, в чем состоит спасение его, какие их признаки, какие доказательства? – я не имел о том никакого опытного, живого знания. Я почитал заповедями Божьими одно ветхозаветное десятисловие, а заповедания Спасителя моего, всесвятые слова Его – одним нравоучением, последование которому и полезно и похвально, но не долг непременный. Таким образом несказанный дар благодати, данный при крещении, был завернут, как талант евангельской в убрусе незнания, закопан, глубоко сокрыт в землю, – в попечения о снискании преходящих знаний преходящего мира; засыпан, как прахом, помышлениями о преуспеянии и наслаждениях временных, о служении суете и темному свету суетного века. Детство мое было преисполнено скорбей. Здесь вижу руку Твою, Боже мой! Я не имел кому открыть моего сердца: начал изливать его пред Богом моим, начал читать Евангелие и жития святых Твоих. Завеса, изредка проницаемая, лежала для меня на Евангелии; но Пимены Твои, Твои Сисои и Макарии производили па меня чудное впечатление. Мысль, часто парившая к Богу молитвою и чтением, начала мало-помалу приносить мир и спокойствие в душу мою. Когда я быль пятнадцатилетним юношею, несказанная тишина возвеяла в уме и сердце моем. Но я не понимал ее, я полагал, что это – обыкновенное состояние всех человеков. Таким вступил я в военную и вместе ученую службу, не по своему избрание и желанию. Тогда я не смел, не умел желать ничего: потому что не нашел еще Истины, еще не увидел Ее ясно, чтоб пожелать Ее! Науки человеческие, изобретения падшего человеческого разума, сделались предметом моего внимания: к ним я устремился всеми силами души; неопределенные занятия и ощущения религиозные оставались в стороне. Протекли почти два года в занятиях земных: родилась и уже возросла в душе моей какая-то страшная пустота, явился голод, явилась тоска невыносимая – по Боге. Я начал оплакивать нерадение мое, оплакивать то забвение, которому я предал веру, оплакивать сладостную тишину, которую я потерял, оплакивать ту пустоту, которую я приобрел, которая меня тяготила, ужасала, наполняя ощущением сиротства, лишения жизни! И точно – это было томление души, удалившейся от истинной жизни своей, Бога. Вспоминаю: иду по улицам Петербурга в мундире юнкера, и слезы градом льются из очей!.. Зачем теперь не плачу так! теперь нужнее мне слезы! Я преполовил жизнь мою: быстрее потекли дни, месяцы и годы; – несутся к гробу, откуда нет возвращения, за которым нет покаяния и исправления. Понятия мои были уже зрелее; я искал в религии определительности. Безотчетные чувствования религиозные меня не удовлетворяли; я хотел видеть верное, ясное, Истину. В то время разнообразные религиозные идеи занимали и волновали столицу скверную, препирались, боролись между собою. Ни та, ни другая сторона не нравились моему сердцу; оно не доверяло им, оно страшилось их. В строгих думах снял я мундир юнкера, и надел мундир офицера. Я сожалел о юнкерском мундире: в нем можно было, приходя в храм Божий, встать в толпе солдат, в толпе простолюдинов, молиться и рыдать сколько душе угодно. Не до веселий, не до развлечения было юноше! Мир не представлял мне ничего приманчивого: я был к нему так хладен, как будто мир был вовсе без соблазнов! Точно – их не существовало для меня: мой ум был весь погружен в науки, и вместе горел желанием узнать, где кроется истинная вера, где кроется истинное учение о ней, чуждое заблуждений и догматических и нравственных. ...“Науки! Дайте мне, если можете дать, что либо вечное, положительное, дайте ничем неотъемлемое и верное, достойное назваться собственностью человека!” – Науки молчали. За удовлетворительным ответом, за ответом существенно нужным, жизненным, обращаюсь к вере. Но где ты скрываешься, вера истинная и святая? Я не мог тебя признать в фанатизме, который не был запечатлен Евангельскою кротостью; он дышал разгорячением и превозношением! я не мог тебя признать в учении своевольном, отделяющемся от Церкви, составляющем свою новую систему суетно и кичливо провозглашающем обретение новой, истинной веры христианской, чрез осмнадцать столетий по воплощении Бога Слова. Ах! в каком тяжком недоумении плавала душа моя! как она томилась ужасно! какие на нее восставали волны сомнений, рождавшиеся от недоверчивости к себе, от недоверчивости ко всему, что шумело, вопияло вокруг меня, – от незнания, невидения истины. ... Таковы благодеяния, которыми ущедрил меня Бог мой! таково нетленное сокровище, наставляющее в блаженную вечность, ниспосланное мне свыше от горнего престола Божественной милости и Премудрости. Чем возблагодарю Благодетеля? – Разве только тем, что посвящу на исследование и искание Его, на служение Ему, всю земную жизнь мою! Но этим воздам ли благодарность? – лишь сделаю себе новое, величайшее благодеяние. Бог, Сам Бог, мыслью благою уже отделил меня от суетного мира. Я жил посреди мира, но не был на общем, широком, углажденном пути: мысль благая повела меня отдельною стезею, к живым, прохладным источникам вод, по странам плодоносным, по местности живописной, но часто дикой, опасной, пересеченной пропастями, крайне уединенной. По ней редко странствует путник. Чтение Отцов с полною ясностью убедило меня, что спасение в недрах Российской Церкви несомненно, чего лишены религии западной Европы, как не сохранившие в целости ни догматического, ни нравственного учения первенствующей Церкви Христовой. Оно открыло мне, что сделал Христос для человечества; в чем состоит падение человека, почему необходим Искупитель, в чем заключается спасение, доставленное и доставляемое Искупителем. Оно твердило мне: должно развить, ощутить, увидеть в себе спасение, без чего вера во Христа – мертва, а христианство – слово и наименование без осуществления его! Охладело сердце к миру, к его служениям, к его великому, к его сладостному! Я решился оставить мир, жизнь земную посвятить для познания Христа, для усвоения Христу. Вступил я в монастырь, как кидается изумленный, закрыв глаза и отложив размышление, в огонь или пучину – как кидается воин, увлекаемый сердцем, в сечу кровавую, на явную смерть. Звезда, руководительница моя, мысль благая, пришла светить мне в уединении, в тишине, или правильнее, во мраке, в бурях монастырских. Чтоб окрепли и возмужали в иноке евангельские свойства, нужны непременно скорби и искушения. Кротость его должна быть испытана; смирение его должно быть испытано; терпение и вера – испытаны. Должно быть испытано – дороже ли ему Евангелие, слова и заповедания Христовы, в которых жизнь вечная, дороже ли они преимуществ, удобств и обычаев мира, дороже ли самой жизни? Тяжким сначала представляется вступление в искушения; но без них невозможно научиться прощению всех обид, любви к врагам, зрению во всем промысла Божия, этим высочайшим, окончательным, по отношению к ближнему, заповедям Евангелия. Если не претерпишь страданий, то не возможешь взойти на крест. Когда же перенесешь сперва страдания, то войдешь и в пристанище покоя, и будешь безмолвствовать без всяких забот, имея душу утвержденную в Господе и всегда прилепляющуюся к Нему(Ответ 2). Другой брат выразил пред Великим свое желание безмолвия. Отвечал ему Великий: “Брат! человек, имеющий на себе долги, если прежде не заплатит долгов, пребывает везде должником, куда бы он ни пошел, где бы ни поместился на жительство, в городе ли то будешь или в селе. Нигде не имеет он возможности жить спокойно. Когда же по причине своих долгов, он подвергнется оскорблениям от человеков, и, устыдившись, откуда бы то ни было достанет денег и уплатит долги: тогда, сделавшись свободным, смело, со многим дерзновением он может или пребывать среди человеческого общества, или жить в уединении. Так и монах, когда потщится по силе своей понести оскорбления, поношения, убытки: тогда научается смирению и подвигу духовному. За смирение его и подвиг прощаются ему согрешения его, как свидетельствует Писание: Виждь смирение мое и труд мой и остави вся грехи моя (Пс. 24:18). Помысли, сколько оскорблений и поношений потерпел Владыка наш Иисус Христос прежде креста: претерпев их, Он взошел уже на крест. Подобно этому никто не может достичь истинного и плодоносного безмолвия, никто не может взойти в святой покой совершенства, если прежде не пострадает со Христом и не претерпит всех страданий Его, памятуя наставление Апостола: аще страждем с Ним, и прославимся с Ним (Рим. 8:17). Не прельстись: иного пути ко спасению, кроме этого, – нет. Господь да поможет тебе, по воле Своей, положить прочное основание твоему зданию на твердом камени, как Он заповедал в Евангелии. Камень – Христос (1 Кор. 10:4; Ответ 342). Опытно познал я таинственное значение молчания Христова пред Пилатом и архиереями иудейскими. Какое счастье быть жертвою, подобно Иисусу! Или нет! Какое счастье быть распятым близ Спасителя, как был некогда распят блаженный разбойник, и вместе с этим разбойником, от убеждения души, исповедывать: достойная по делам моим приемлю: помяни меня, Господи, во царствии Твоем (Лк. 23:41, 42). Я – грешник, достойный казней, и временных и вечных; но незавиден мне жребий никого из человеков. Когда воззрю на грехи мои, они наводят на меня ужас; но и для ужасных грешников есть Искупитель. – Владыки земли, Пастыри Церкви, Отцы и Братия! Я уже более негоден в служение вам. К какому служению способен окованный недугами, прикованный ими к одру, держимый безвыходно в келлии? Извергните меня, извергните, как раба непотребного, служащего только отягощением для вас! Я не потревожу вас никакими просьбами, никакою заботою о мне. Мне не нужен сад с роскошною тенью и благовонными цветами; не нужны многие слуги; послужит мне ради имени Христова инок смиренный, пришлет мне на пищу и одежду христолюбец; не нужны мне покои обширные, не нужно мне никакое увеселение, никакое развлечение земное. Отпустите меня, отпустите больного, ни к чему неспособного! Обрету себе удаленный от шума столичного, удаленный от градов и весей, малоизвестный приют, уединенный и тихий: там в одиночестве довлачу до гроба дни мои. Болезненность моя делает тишину уединения необходимою для меня. Вы захотите знать, неужели в душе моей не таится никакого желания? – Могу удовлетворить ваше любопытство. Я – грешник: жажду покаяния. Оставляю человеков: они – слепые орудия во всемогущей деснице Промысла; приводят в исполнение то, что Он повелевает, или попускает. Обращением к человекам я хотел принесть дань любви и уважения к ближнему, дань приятнейшую, услаждающую сердце приносящего. Мир, занятый своею суетою, своими попечениями, развлечением и преуспеянием, даже не обратит внимания на слова мои: для него не понятен, странен голос души, ощутившей нужду в покаянии и безмолвии. Непостижимый, всесильный, всеблагий, всепремудрый Бог и Господь мой, Создатель и Спаситель! В слезах и прахе пред Тобою ничтожная пылинка – я, Тобою призванный к существованию, ощущению, допущенный к размышлению, желанию! Ты зришь сердце мое; Ты зришь, то ли в сокровенной глубине его хранится слово, которое намереваюсь произнести умом и устами! Ты ведаешь прежде моего прошения, чего я желаю просить; в судьбах Твоих решено уже, исполнить ли или отвергнуть мое прошение. Но Ты даровал мне самовластие, и я дерзаю принесть пред Тебя, произнести пред Тобою желание моего окаянного, моего бедствующего, моего изъязвленного сердца! Не внимай моему сердцу, не внимай словам молитвы моей, не сотвори по волн моей; но сотвори то, что Тебе угодно, что избирает и назначает для меня всесвятая, премудрая воля Твоя. Однако ж я скажу желание моего сердца; выражу словом стремление моего самовластия!.. Покаяния двери отверзи мне, Человеколюбче! блудно прожил я житие мое, достиг единонадесятого часа; все силы мои иссякли; не могу совершать заповедей и служений расслабевшим моим телом: даруй мне принести Тебе хотя покаяние, чтоб не пришлось мне уходить из гостиницы мира чуждым всякой надежды. Ты зришь мою немощь, немощь души и тела! Не могу стоять противу лица страстей и соблазнов! Изведи меня в уединенье и безмолвие, чтоб там мог я погрузиться весь, и умом, и сердцем, и телом, в покаяние... Покаяния жажду!.. Милосердый Господь, утоли мою неутолимую, снедающую меня жажду: даруй мне покаяние! Изливший на меня толикие, бесчисленные благодеяния, заверши и преисполни их дарованием покаяния! Владыка всесвятой! Не лиши меня дарования, о получении которого, в безумии моем, столько времени умоляю Тебя, не ведая, чего прошу, не ведая, способен ли я к получению дара, не ведая, сохраню ли его, если получу. Один из служителей Твоих, освященный и просвещенный Духом Святым, сказал: “Вне безмолвия нет истинного покаяния”(святой Исаак Сирский, Слово 41). Поразило это слово грешную мою душу, водрузилось в памяти, пронзает меня, как мечем, каждый раз, как ни возобновится воспоминанием. Не видя в себе покаяния, прихожу в недоумение; принуждаю себя к покаянию, но встречаюсь невольно с попечениями, развлечением, – они похищают у меня покаяние. Не могу удержать его среди молвы и смущений: уходит, ускользает, оставляет меня с пустотою и безнадежием. Многомилостивый Господь! Даруй мне покаяние, доставляемое безмолвием, покаяние постоянное, покаяние, могущее очистить скверны души и тела, покаяние, которое Ты даровал всем, кого избрал и призвал к себе, чьи имена назначены ко внесению в книгу живота, кому определил вечно зреть славу Твою и вечно славословить милость твою. Дар покаяния мне дороже и вожделеннее сокровищ всего мира. Очищенный покаянием, да узрю волю Твою непорочную, путь к Тебе непогрешительный, и да возвещу о них братии моей! Вы, искренние друзья мои, связанные со мною узами дружбы о Господе, не посетуйте на меня, не поскорбите о моем отшествии. Отхожу телом, чтоб приблизиться духом; по-видимому теряюсь для вас, по сущности вы приобретаете меня. Вручите меня покаянию: оно вам возвратит меня очищенным, просвещенным, и возвещу вам слово спасения, слово Божие. Покаяния двери отверзи мне, человеколюбивый Господь, даруй мне спасение вечное со всеми друзьями моими, о Тебе возлюбившими меня, да все в вечном блаженстве, в радости и наслаждении неизглаголанном, славословим Отца и Сына и Святого Духа, Бога, Единого и Триипостасного, явившего роду человеческому любовь и милость, превысшую слова, превысшую постижения! Аминь.
-
Всех с праздником Богоявления! Небольшой рассказик для смеха Крещенский экстрим: как я купалась в иордани Начиналось все бодро. Собрались небольшой компанией, пропели тропарь празднику и отправились на машине в подмосковный Радонеж. Ну как не искупаться на Крещение! Я и благословение взяла. Правда, были среди нас и те, кого купаться не благословили. Они ехали за компанию. Кому из нас больше повезло, не знаю. Радонеж. За бортом минус 36. Воздух от мороза хрустальный. Как будто стеклом дышишь. Приехали на литургию к Евангелию. Те, кто купаться не собирался, исповедовались и причастились. Ну а у остальных все мысли вместо службы, причастия, праздника были поглощены исключительно предстоящим купанием, и от этого было немножко стыдно. Причащаться мы не дерзнули. После литургии под колокольный звон все во главе с батюшкой спустились к реке, к деревянной купальне, похожей на избушку лесника. Звездное крещенское небо… Травинки и елочки искрятся морозным инеем… Река — ледяная таинственная дорога, пушистый снег на темных деревьях… Красота! Так как стоять в очереди на морозе немыслимо, решили заходить все разом: сначала мужчины, потом женщины. И вот мы терпеливо ждем, когда мужчины внутри закончат омовения. Чем дольше стоим, тем призрачнее надежда на благополучный исход нашего купания. Промерзаем. Думаем: «Ну, мужики! Устроили, понимаешь, музей ледяных фигур». Потом я жестоко корила себя за такое высокомерное отношение к мужикам, поскольку поняла на собственной шкуре, почему «они там так долго копаются». далее..
-
Тамара, хорошо что все написала…исповедалась…оно может чуток да легче станет…а что мы можем ответить…только у Бога ответ… Терпения тебе и любовь принесет вам добрые плоды…думаю, все сердца форумчан с тобой и твоими детками… и прости нас грешных.
-
Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго. Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы и вочеловечшася. Распятаго же за ны при Понтийстем Пилате, и страдавша, и погребенна. И воскресшаго в третий день по Писанием. И возшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца. И паки грядущаго со славою судити живым и мертвым, Егоже Царствию не будет конца. И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от Отца исходящего, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшаго пророки. Во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь. Исповедую едино крещение во оставление грехов. Чаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века. Аминь. Спаси, Господи, люди Твоя, и благослови достояние Твое, победы на сопротивныя даруя, и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство. Упокой, Господи, души усопших раб Твоих: родителей моих, сродников, благодетелей (имена их), и всех православных христиан, и прости им вся согрешения вольная и невольная, и даруй им Царствие Небесное.
-
Когда учение этих слов раскрывается в глубине сердца – спешишь на исповедь и исповедуешь грехи с рвением и ясностью, но с трудом произносишь слова. Слезы не дают. Потом мир приходит.
-
МОНАСТЫРСКИЙ МЕД Вот пришли они к игумений на поклон. "В ноги бух! - рассказывал батюшка. - Игумения и говорит: "Так что делать, Павелко! Цыплят много, куриц, пусть смотрит, чтобы воронье не растащило". Так началось для о. Павла монастырское послушание. "Цыплят пас, потом коров пас, лошадей, - вспоминал он. - Пятьсот десятин земли! Ой, как жили-то... Потом - нечего ему, то есть мне, Павелке, - к алтарю надо приучать! Стал к алтарю ходить, кадила подавать, кадила раздувать..." "Шибко в монастыре работали," - вспоминал батюшка. В поле, на огороде, на скотном дворе, сеяли, убирали, косили, копали - постоянно на свежем воздухе. А люди в основном молодые, все время хотелось есть. И вот Павелка придумал, как накормить сестер-послушниц медом: "Было мне в ту пору годков пять-семь, не больше. Только-только стали мед у нас качать на монастырской пасеке, и я тут как тут на монастырской лошадке мед свожу. Распоряжалась медом в монастыре только игумения, она и учет меду вела. Ладно! А медку-то хочется, да и сестры-то хотят, а благословения нет. Не велено нам меду-то есть. - Матушка игумения, медку-то благословите! - Не положено, Павлуша, - отвечает она. - Ладно, - соглашаюсь,- как хотите, воля ваша. А сам бегом на скотный двор бегу, в голове план зреет, как меду-то раздобыть. Хватаю крысу из капкана, которая побольше, и несу к леднику, где мед хранят. Погоди, зараза, и мигом с нею туда. Ветошью-то крысу медом вымазал, несу: - Матушка! Матушка! — а с крысы мед течет, я ее за хвост держу: - Вот в бочонке утонула! А крику, что ты! Крыса сроду меда не видела и бочонка того. А для всех мед осквернен, все в ужасе - крыса утонула! - Тащи, Павелка, тот бочонок и вон его! - игумения велит. - Только-только чтобы его близко в монастыре не было! Хорошо! Мне то и надо. Давай, вези! Увез, где-то там припрятал... Пришло воскресенье, идти на исповедь... А исповедывал протоиерей о. Николай (Розин), умер он давно и похоронен в Мологе. - Отец Николай, батюшка! - начинаю я со слезами на глазах. - Стыдно! Так, мол, и так, бочонок меду-то я стащил. Но не о себе думал, сестер пожалел, хотел угостить... - Да, Павлуша, грех твой велик, но то, что попечение имел не только о себе, но и о сестрах, вину твою смягчает... - А потом тихо так он мне в самое ушко-то шепчет: "Но если мне, сынок, бидончик один, другой нацедишь... Господь, видя твою доброту и раскаяние, грех простит! Только, смотри, никому о том ни слова, а я о тебе, дитя мое, помолюсь". Да Господи, да Милостивый, Слава Тебе! Легко-то как! Бегу, бидончик меду-то протоиерею несу. В дом ему снес, попадье отдал. Слава Тебе, Господи! Гора с плеч". Эта история с монастырским медом стала уже народной легендой, потому и рассказывают ее по-разному. Одни говорят, что была не крыса, а мышь. Другие добавляют, что эту мышь поймал монастырский кот Зефир, а в просторечии - Зифа. Третьи уверяют, что Павелка пообещал игумений помолиться "о скверноядших", когда станет священником... Но мы передаем эту историю так, как рассказал ее сам батюшка, и ни слова больше! Моя ссылка
-
а вы исповедуйте его сначала, потом сразу осознаете -
В следующем году исполнится 30 лет с того момента, как Священный синод РПЦ создал подготовительную комиссию к празднованию 1000-летия Крещения Руси 14.01.2011 Тогда-то и решили - к празднику необходимо возродить традицию канонизации и причислить к лику святых ряд выдающихся христиан. И уже через семь лет сонм русских святых пополнился именами Дмитрия Донского, Феофана Затворника, блаженной Ксении Петербургской... Всего же за новейшую историю России к лику святых причислены более 1700 человек. Хотя за всю дореволюционную историю Русской церкви таковых было около 700. Кто же они, новые русские святые, задумались мы и напросились в гости к секретарю Синодальной комиссии по канонизации святых протоиерею Максиму МАКСИМОВУ. ...В Новодевичьем монастыре время утренней трапезы, а потому в коридорах Московского епархиального управления, скрывающегося за монастырскими стенами, сладко пахнет выпечкой. Здесь и трудится батюшка Максим. Он запаздывает, а когда наконец появляется, просит прощения. Переезд, говорит, у нас... - И куда вас? - Вон в то соседнее здание, в нем музей до последнего времени был, а теперь сотрудники его освобождают. Закон новый вышел о передаче имущества церковного назначения обратно в лоно Церкви, слышали? - Ага. А музейщики не в обиде? - Они только счастливы: сидели в неприспособленных для музея помещениях друг на дружке, а теперь им новое здание в Измайловском парке построили, комфортное и обустроенное. Да и сами жаловались, что неудобно им как-то в святом месте... СВЯТЫХ СОГЛАСОВЫВАЛИ С КПСС - Отец Максим, есть какие-то критерии святости? По этому признаку человек подходит, а по этому - нет... - В первую очередь принадлежность человека к православию. При этом быть не просто крещеным, но и искренне верующим. Потом - человек в своей жизни являет определенный подвиг. Очень важным является свидетельство Бога относительно этого человека, которое проявляется через чудеса. И соответственно необходимо почитание в народе после его кончины. При жизни Церковь никого никогда не канонизировала и в дальнейшем не будет. - А сколько лет должно пройти после смерти? - Вплоть до 600 лет проходило. - Как часто совершалась канонизация до революции? - Во времена от Петра I до Николая II всего десять канонизаций было. К революции у нас образовался гигантский диссонанс: за пару веков Церковь воспитала, явила миру огромное число подвижников, но не могла их прославить, потому что власти относились к этому настороженно. Потом царскую власть сменила сами знаете какая власть... И только в 1981 году, когда встал вопрос о праздновании тысячелетия Крещения Руси, при Синоде была образована специальная историко-каноническая рабочая группа. Вот благодаря этому в 1988 году и были канонизированы первые девять человек: святители Феофан Затворник, Игнатий Брянчанинов, Макарий Московский, блаженная Ксения, Дмитрий Донской, преподобные иконописец Андрей Рублев, Паисий Величковский, Амвросий Оптинский, Максим Грек. - Это без оглядки на КПСС? - Согласования с властями, безусловно, шли. - И штамп компартии был соответствующий на решении Синода? - Ну, подобные им. Так вот, когда Собор 1988 года завершил свою работу, было принято однозначное решение - продолжить эту работу. Так появилась Синодальная комиссия по канонизации. И тогда стало ясно - основной взгляд комиссия должна обратить на новомучеников... К МУЧЕНИКАМ КРИТЕРИЙ ЧУДЕС НЕ ПРИМЕНЯЕТСЯ - Это 30-е годы? - За все годы репрессий, начиная с 1918 и до 60-х годов. Но без допуска к архивным документам это было невозможно. Нужно было сравнивать, насколько совпадают письменные источники с устным преданием. Требовалось разобраться в очень непростой обстановке, в которой жила Церковь в эти годы, когда возникла масса расколов, были отрекшиеся от веры. Поэтому первые десять лет ушли на то, чтобы осмыслить тот период. Однозначно было нельзя сказать, что все, кто был расстрелян, они мученики. И было принято решение - знакомиться с полным комплексом архивно-следственных дел. В результате выявились и священники, и монахи, и миряне, которые реально исповедовали Христа перед богоборческой властью. На сегодняшний день только Бутовских мучеников канонизировано более 450 человек. - Какими чудесами они отметились? - К мученикам чудеса, как необходимый для прославления критерий, неприложимы. Само чудо было явлено в их жизни тем, что люди отдали земную жизнь, движимые исключительно любовью к Богу и верой в жизнь вечную. В их мученичестве не было ничего напоказ, не было ничего пафосного. Когда тебя закрыли с уголовниками, морят голодом, бьют и требуют неизвестно чего, а твоя христианская совесть ничем не омрачена: ты не отрекся от Бога, не лжесвидетельствуешь на близких и незнакомых тебе людей. Вот в этом и подвиг новомучеников, что они не сломались. «ОТФИЛЬТРОВКА ИДЕТ СЕРЬЕЗНАЯ» - Хорошо, все достоинства у кандидата в святые есть. А кто решает, быть ему святым или нет? - Сначала община, которая почитает его, доводит это до сведения своего правящего архиерея. Тот проверяет: насколько это почитание законно, имеет оно основания для этого или это выдумка - люди ведь часто придумывают легенды. Потом документы подаются в нашу комиссию... - Сколько в нее человек входит? - Девять человек всего. Мы имеем право привлекать абсолютно любых людей к решению тех или иных проблем и задач. Сам вопрос проходит огромное количество внутренних решений - и до, и после нас. Отфильтровка идет очень серьезная. - Скажите, а у вас в комиссии тоже есть «адвокат дьявола»*? - У нас нет такой должности «почетной». Но любой исследователь, входящий в комиссию, должен задавать себе такие вопросы, сомневаться. - А было такое, когда кандидатура не прошла? - Безусловно. Иногда по «техническим» причинам, к примеру не полностью собраны документы, а значит, нет полной картины произошедшего. Или в процессе исследования выявили документы, которые свидетельствуют о наличии препятствий. Например, недавно выяснилось, что один репрессированный священник измыслил свою биографию. Обнаруживались иногда документы, доказывающие сотрудничество с властями, когда человек был секретным осведомителем. Порой человек сам от возводимой клеветы отказывался, а по другому делу подписал лжесвидетельство против ближнего... - Но бывало же так наверняка, когда осведомитель ничего плохого не успел сделать... - Было. Однако то, что человек согласился на предательство, но не успел совершить его, не освобождает от ответственности за сделанный выбор. - То есть все, кто был убит за веру, могут претендовать на причисление к лику святых? - Это очень поверхностное понимание. Сам по себе подвиг и реакция Церкви на этот подвиг могли не совпадать. Церковь, например, не признавала святыми тех, которые сами вызывались на мучения. Например, сознательно вызывали агрессию в язычниках, зная, что произойдет вслед за этим. - Разновидность самоубийства? - Скорее гордости. Дальше - Церковь не признавала святыми тех, кто находился с ней в расколе, которые иначе исповедуют веру. - Лев Николаевич? - И он в том числе... СВЯТОГО ВАЛЕНТИНА ПРИЗНАЕМ, НО... - А как быть с католическими святыми? С тем же святым Валентином? - До раскола Церкви, дата которого официально исчисляется 1054 годом, все святые являются почитаемыми всей Православной церковью. Святой Валентин не исключение. Наличествует ли имя святого в календаре или нет - вопрос технический. Календарь, как правило, отображает только тех святых, почитание которых существует в данной Поместной церкви. - Значит, день святого Валентина наша молодежь отмечает правильно? - В том, КАК празднуют, ничего общего с подвигом и подражанием ему я не вижу. Память о святых мучениках - повод задуматься о чистоте своей жизни и веры, а не повод к безудержному разгулу... - А вот должны ли мы почитать святых, которых канонизировала, скажем, Украинская церковь Московского патриархата? - Святые любой Поместной или Автономной церкви почитаемы всей Вселенской церковью. Допустим, в Сербии канонизировали человека, это не значит, что для нас он не святой. Но его почитание для нас не явлено, потому что он не имел ничего общего с нашей Церковью. Однако если вы попадете в Сербию и зайдете в храм, то у вас нет никаких оснований сказать, что он не святой. О ГЕРОЯХ БЫЛЫХ ВРЕМЕН... - Много ли канонизировано воинов, сложивших головы на фронтах Второй мировой? - Ни одного. Канонизируют за веру, а не за военные подвиги. Поймите: в жизни народа существует масса героев. Кто-то что-то открыл в науке, кто-то изобрел ракету и запустил ее в космос, кто-то написал гениальное произведение, изменившее ход развития литературы, или пожарный, который детей из огня спас... Но все это герои человеческие, и Церковь, восхваляя их героизм, не канонизирует их, потому что это все - элемент человеческой, мирской жизни. Но элемент сопряжения человеческой жизни и личного благочестия не всегда прослеживается в героях. Человек может быть гениальным ученым, но при этом быть нравственно разложившимся человеком. - Но неужели из миллионов бойцов Красной Армии, погибших в борьбе с фашизмом, не было ни одного, отдавшего жизнь за Христа? - Нам нужны фактические доказательства. Как вы предполагаете изучить этот вопрос? Просто канонизировать всех красноармейцев? Это абсурдно. Любой подвиг персонален. И поэтому требуются не просто свидетельства людей, что человек на самом деле был благочестив, что он верующий во Христа и что он именно за Христа погиб. Нужны документы, а их нет. И потом - что нам известно о прошедшей войне? Мы и сейчас не можем понять, за кого воевал советский народ: за товарища Сталина? За Русь православную? За своих близких и Родину? - Кто-то за свой дом, кто-то за Сталина, а кто-то и за Христа... - Вот видите, у нас уже нет одинакового критерия суждения об этих людях... Среди святых, конечно, есть участники войны. Скажем, владыка Лука Войно-Ясеницкий, который был хирургом в военном госпитале и честно делал свое дело. Благодаря ему медицина научилась бороться с гнойными ранами. При его канонизации это открытие было поставлено ему в заслугу, характеризующее его человеколюбие. Но это было не основным, а главное - что он защищал Церковь, за это сидел многие годы, был в ссылке. И вот тоже - перед человеком открывается выбор: взять обидеться, громко хлопнуть дверью и сидеть в комнате. Или, несмотря ни на что, выйти навстречу страдающим людям. Он еще встретит сталинские преследования после войны, хрущевские антирелигиозные гонения... Несмотря на то что Русская церковь отказывается канонизировать погибшего солдата, в ряде регионов его чтут как святого. ВОИН ЕВГЕНИЙ НЕ СТАНЕТ СВЯТЫМ - А почему воин Евгений (Родионов) почитается лишь Астраханской и Енотаевской епархией? - Насчет указанной вами епархии это неправда. Сама епархия канонизировать его не могла и не канонизировала, а потому и местночтимым он быть не может. - Сразу несколько источников в Интернете говорят об этом... - Добросовестно или недобросовестно заблуждаются... - Но почему не канонизировали? - Нет никаких документальных сведений об обстоятельствах смерти человека. Все рассказы, которые существуют в развернутом или сжатом виде, есть всего лишь умопредставление людей на эту тему. - То есть нужно привести чеченцев, которые отрезали ему голову, чтобы они подтвердили, что Евгений отказался снять нательный крестик? - Вопрос вообще в ответственности таких свидетелей. Тем более они убиты, время упущено. - С другой стороны, уже написано о его христианской жизни, которой он жил до армии... - Не знаю, никто этого не подтвердил. - ...а в ряде храмов той же Сербии его почитают как святого... - Ввести в заблуждение даже вас оказалось возможным. И их тоже. - ...а еще один известный священник говорил, что Евгений принял мученическую смерть за Христа. - Он это сказал, видимо, исходя из существующих легендарных представлений об этом. Единственный живой свидетель, который может рассказать об этом, - это мать, которая, заметим, не присутствовала при гибели сына, поэтому свидетелем может быть названа условно. Я вот так же, как вы сейчас мне вопросы задаете, у нее спросил: «Откуда известно, что сын принял смерть именно так?» Она сказала, что это общая, типологическая ситуация со всеми русскими воинами, попавшими в плен и убитыми. Но Церковь не может опираться на типологические свидетельства. Потому что в одной и той же ситуации люди поступают по-разному. Ведь так мы придем к тому, что поставим вопрос о канонизации тысяч погибших в Чечне солдат. А почему нет, если вопрос типологический? Или вы меня будете уверять, что все солдаты - христиане и знают, за что умирают?.. Знаете, что меня лично удивляет здесь? - Что? - С какой легкостью люди берутся судить о смерти. Обвиняя меня, например, что я не почитаю реального мученика, что я за это - проклятый от Бога человек... Хотя я совершенно не понимаю, откуда у них-то столько дерзновения!.. За осторожность никто не будет наказан. А вот за оплошность... Были пионеры-герои, и вся страна зачитывалась их житиями. Теперь это все неактуально. Для молодежи нужны теперь новые герои. Вот как рассуждают люди! А при чем здесь Церковь тогда и канонизация? - А вот, кстати, недавно вычитал, что кто-то предложил канонизировать якобы расстрелянных нами в Катыни поляков. Как мучеников, разумеется... - На фоне предложений причислить к лику святых Жукова и Сталина можно, наверное, и их канонизировать. Шутка. Можно взять любую святую идею и с ног на голову поставить. Давайте еще Зою Космодемьянскую канонизируем... - Она же не за Христа... - А чудеса какие?.. Все это за уши притянутые вещи. К тому же и она сама, наверное, против этого была бы. Она же комсомольский работник, жизнь посвятила делу партии, а ее в святые... - А кстати: одно время сообщалось, что образована некая комиссия, собирающая чудеса вокруг Патриарха Алексия II. Есть ли соответствующие чудеса? И готова ли комиссия по канонизации сегодня рассмотреть вопрос о канонизации Алексия II? - Я не могу подтвердить ничего подобного... АРХИВЫ СНОВА ЗАКРЫВАЮТ - А что за миряне привлекаются к работе комиссии? - Все, кого комиссия сочтет необходимым привлечь для помощи и консультации. - И архивные документы? - Разумеется, но сейчас получать их становится все труднее и труднее: происходит процесс обратного засекречивания архивов. Ряд министерств и ведомств приняли решения об ограничении допуска к материалам следственных дел уже реабилитированных лиц. Там жесткие-прежесткие правила. - Это зачем? - Там же смежную информацию можно обнаружить: кто принимал решение о расстреле, кто входил в «тройку» НКВД, кто лжесвидетельствовал... Многие из этих персонажей еще живы, как живы и их дети. Опасаются, что родственники расстрелянных пойдут сейчас кому-то мстить, что ли?.. Так что вместо комплексного изучения материалов нам из дела дадут один листочек почитать, из которого ничего установить не получится... СПРАВКА «КП» *АДВОКАТ ДЬЯВОЛА - так неофициально в католицизме называли (1587 - 1983 гг.) священника, который на процедуре канонизации праведника должен был собрать и перечислить порочащие его поступки. Противостоять ему должен был «адвокат Бога» - священник, перечислявший добродетели праведника. Выслушав все стороны, другие священники должны были сделать вывод: причислять его к лику святых или отклонить кандидатуру. Как погиб воин Евгений Родионов Родился 23 мая 1977 года в селе Чибирлей Кузнецкого района Пензенской области. В 1995 году призван в Пограничные войска. После «учебки» в г. Озерске был отправлен на погранзаставу на границе Ингушетии и Чечни. 13 февраля 1996 года вместе с сослуживцами Андреем Трусовым, Игорем Яковлевым и Александром Железновым остановил «уазик» «Скорой помощи», принадлежавший боевикам. Все четверо попали в плен. Сразу после исчезновения их с поста Родионов с товарищами были объявлены дезертирами. По словам бригадира боевиков Руслана Хайхароева, которые он сказал в присутствии представителя ОБСЕ, у Родионова «был выбор, чтобы остаться в живых. Он мог бы веру сменить, но не захотел с себя крест снимать. Бежать пытался...». 23 мая 1996 года рядовому Родионову отрезали голову, остальные были расстреляны. Похоронен солдат близ деревни Сатино-Русское Подольского района Московской области, возле церкви Вознесения Христова. Посмертно награжден орденом Мужества и орденом «Слава России». Нательный крестик Евгения Родионова передан матерью в храм Святителя Николая в Пыжах и хранится в алтаре. Моя ссылка
-
Постигнуть тайну Креста Христова. Слово на панихиде в день памяти мученика воина Евгения 23 мая 1999 года. Протоиерей Александр Шаргунов Сегодня я хотел бы выделить из этого сонма нового мученика и исповедника - воина Евгения, принявшего смерть за Христа 23 мая 1996 года, в праздник Вознесения Господня, в селении Бамут в Чечне. День смерти его был в день его рождения, когда ему исполнилось 19 лет. Мы слышали уже о других христианских мучениках чеченского плена - о убиенном протоиерее Анатолии, о трех юных солдатах, распятых в Великую Пятницу несколько лет назад, о других мучениках этой войны. И вот теперь - Евгений Родионов. Маленькая заметка о нем с опозданием в два с лишним года наконец появилась в патриотическом журнале. Промелькнул сюжет в телепередаче "Русского дома" - и все. Как будто ничего особенного не случилось, и можно забыть о нем. В то время, как вся Россия должна бы увидеть, что это ее национальный герой, в то время, как это событие должно быть поставлено посередине Церкви, на свещнице, да светит всем в нашем доме. Что же произошло? О чем рассказал матери Евгения в присутствии представителей ОБСЕ убийца его? Молодым солдатам, захваченным в плен, сказали: "Кто хочет остаться живым, пусть снимет свой нательный крестик и назовет себя мусульманином". Когда Евгений отказался снять свой крестик, его стали жестоко избивать. Потом подвергли издевательствам и пыткам, которые продолжались в течение трех месяцев. Потом - убили, отрубив голову. Могилу его за огромные деньги указали матери сами чеченцы. Мать опознала тело сына по нательному крестику. Поразительно, что даже с мертвого они не сняли крестик - не посмели. Что такое нательный крестик? Почему так ненавидит его сатана и делает все, чтобы никто его не носил, или носил просто как бессмысленное украшение? Многие, наверное, слышали рассказ о юном Ленине, о том, как в детстве в приступе ярости в ответ на настойчивые приглашения пойти в церковь он выбежал из дома на снег, сорвал с себя крестик и стал топтать его. То, что произойдет потом с Россией, будет связано с этим эпизодом его биографии. Я помню, как в шестидесятые годы одна молодая женщина испытывала после принятия крещения дьявольские нападения. Ночью на нее сквозь сон навалилась такая тяжесть, что она, осознавая присутствие нечистого, не могла пошевелить рукою, чтобы перекреститься. Голос ласковый и гипнотически-повелительный сказал ей: "Сними крестик, ведь он такой маленький". Она уже было послушно потянулась к крестику, но когда коснулась его, пришла в себя, прочла "Отче наш", перекрестилась и услышала, как дьявол с тяжким стоном отошел от нее. Другой молодой человек в те же годы рассказывал, какие искушения он пережил после крещения. Дьявол начал внушать ему, что внешнее необязательно, пусть в сердце будет вера: зачем крестик носить на шее, можно сказать, напоказ? Когда он уже был готов снять свой крестик, Господь сказал ему во сне: "Крестик - это колокольчик на шее овцы, чтобы Пастырь мог скорее услышать ее, когда она в беде".
-
вы пробовали поговорить со священником..по-моему это самое лучшее; а вообще - вам необходима чистосердечная исповедь в том, как вы повредили своему брату и покаяние с вашей стороны - просить Господа прощение за то, что вы сделали, возможно взять добровольную епитимью и усердно молиться о вашем брате постоянно, чтобы Господь простил вас и управил и исправил жизнь вашего брата,а также исправил ваши ошибки; Если брат крещенный - заказывайте о нем молебны, посещайте монастыри, просите за него; если некрещенный - молите Господа привести его к вере и покаянию. Ведь Господь может и камни сделать хлебами, Ему возможно все. Все,что не случается в жизни, происходит либо по Его промыслу, либо по его попущению для нашего вразумления и исправления. Обязательно поговорите со священником и исповедуйтесь.
-
Кто был в Оптиной?
тему ответил в Гость пользователя Иулия в Рассказы, впечатления, отзывы о пребывании в Оптиной
Оптина меня не отпускает. И Слава Богу за это! Еду туда как домой. И не смотря на разные препятствия, у меня получилось встретить Рождество в Оптиной. А препятствия начались ещё в Москве, когда я поняла, что остаюсь дома одна и собаку девать некуда. Решила взять её с собой, тем самым лишив себя ночевки в гостинице. Смело решила, что и в машине мы с моей немецкой овчаркой переночуем. Честно говоря, решимости было столько, что и ночевка в стае волкодавов не остановили бы меня. Выехала в сочельник в 11 утра. Ехала, как всегда, с приключениями. Сначала (неожиданно) закончился на дороге бензин. Датчик соврал прилично, только желтая лампочка загорелась, а через 5км. я встала. Ну да меня это не удивило. Не впервой. Поразительное спокойствие и умиротворенность было у меня. Чувствовала, что Господь рядом, а с ним совсем не страшно. Не успела и 300м. пройти с пластиковой бутылкой в сторону заправки, как остановился мужчина и предложил подвезти. И на заправке влили бензин в пластик, хотя это запрещено. Да и мой спаситель не бросил меня, а отвез обратно к машине. Но на этом приключения не закончились. Когда я на этой самой заправке уже заправляла полный бак (на всякий случай), то потеряла ключи от машины. А так как на заправке я бегала в магазин, гуляла с собакой и т.д, то радиус поиска был большой. Люди начали ругаться, так как машина заняла единственный аппарат с 95 бензином. Но, Слава Богу, не долго я рылась в сугробах, нашла ключи и продолжила дорогу в Оптину. Приехала за 10мин. до начала службы. Заперла собаку в машине и побежала на службу, даже не успев переобуться в удобную обувь (а были на мне сапоги с высокими каблуками). Ну да, ни разу не вспомнила о ногах на службе. Такая она была необыкновенная – торжественная и красивая. Я первый раз была на службе во Владимирском храме. Душа пела. А когда Батюшки, облаченные в белое, начали Величание, я настолько растрогалась, в душе что-то прорвалось, слезы рекой полились. Радость обволокла всю меня. Так и стояла – улыбалась, радовалась в душе и слезы лила. А потом была исповедь, слезы покаяния и настоящее Чудо, которое подарил мне Господь через отца Михаила. Не буду говорить в подробностях, скажу лишь, что это связано с моим наказанием, которое было ранее. И теперь Один Батюшка прогнал от себя, даже грехи мои не отпустив и не став меня слушать. А батюшка Михаил спас. Он мне жизнь подарил. Я до сих пор как во сне всё это вижу. И грехи отпустил и благословил Причащаться. Батюшка сказал: «Ко мне теперь ходи. Тебе надо как можно чаще исповедоваться и Причащаться» И даже время назначил след. Исповеди. Вышла я из храма в обморочном состоянии, не помню, как дошла до стоянки, помню только звездное небо. Я шла, смотрела на небо и благодарила Господа за этот аванс, за огромный подарок, за милость ко мне грешной. Понимала, что теперь просто не имею права свернуть с пути, что стоять буду до конца. У меня душа летала. До Ранней Литургии (в 1 ночи) оставалось 2 часа. Я сидела в машине и молилась. Читала Правила ко Причастию. К часу побежала на службу. Усталости не чувствовалось. В храмах людей было столько, что и войти было очень сложно. Волна людей протиснула меня к свечному ящику во Владимирском храме, где я и простояла всю службу. Но было радостно, что столько людей в храме, что одна Радость у нас. Много детей (и это на ночной службе!). И ведь стоят целыми семьями! Не могу не рассказать про одну такую семью, Молодой папа – в казачьей форме, мама с грудным ребенком на руках и сын от силы 2-х лет. Мальчик уснул в углу, мама молилась, кормя ребенка грудью. Отец стоял над своим молодым семейством. И было в этом столько любви к Богу, столько радости! И пока будут вот такие семьи, пока будут стоять дети на длинных праздничных службах, с такими уставшими, но светлыми и радостными лицами, - Будет жить Россия. И если мы, жившие в безбожии и приходящие к Богу во взрослом возрасте, в основном через скорби, ещё немощны и слабы, то дети, с молоком матери впитывающие молитву, возродят Россию. Низкий поклон таким семьям! Служба закончилась в четвертом часу. Остаток ночи я провела без сна в машине. Уставшая, но счастливая. Зато встретила Оптинский рассвет – ещё одно Чудо Господа. Сходила на позднюю Литургию, поклонилась Старцам Оптинским, купила подарки в лавке и в обед тронулась в обратный путь. Господь дал силы. Слава Богу за Всё! -
Т. МИЛЛЕР МАТУШКА НАТАЛИЯ СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ПРАВОСЛАВНОЙ МОСКВЫ 20-90-х ГОДОВ ХХ в. <Н. Н. СОКОЛОВА. ПОД КРОВОМ ВСЕВЫШНЕГО. НОВОСИБИРСК, 1998> " На северо-восточной окраине Москвы, в Лосинке, на обочине Ярославского шоссе стоит храм во имя святых мучеников Адриана и Наталии. В этом храме в течение 40 лет (1953–1994) служил добрый пастырь отец Владимир Соколов, которого с теплой признательностью по сей день вспоминают прихожане. Батюшка всецело принадлежал храму, весь лик священника светился радостью, своим великолепным тенором он возносил ликующую песнь хвалы Господу, будучи настоятелем, за ранней обедней читал “Апостола”, а когда не служил всенощную, то читал и пел с певчими. Вместе с отцом Владимиром клиросное послушание несла его матушка, Наталия Николаевна. Те, кто бывал тогда в храме, единогласно свидетельствуют: “Так, как читала часы Наталия Николаевна, никто не читал”. Слово читала тут неуместно: из глубины ее сердца лилась молитва, полная любви, благодарности и умиления, вся душа матушки как бы распахивалась перед Спасителем мира. Казалось, так молиться можно только в глухом скиту, порвав все связи с миром, а Наталия Николаевна жила в Москве, была матерью многочисленного семейства. Автобиографическая повесть матушки Наталии делает понятным феномен семьи Соколовых и приоткрывает завесу над будничной жизнью народа Божиего в советскую эпоху. Н. Н. Соколова родилась 8 сентября 1925 года в семье Пестовых. В жизни ее отца, Николая Евграфовича Пестова (1892–1982) сбылись провидческие слова отца Алексия Мечева, сказанные им на допросе в ГПУ: “Верующими не родятся, а становятся. Вот, может быть, пройдет время, и Вы уверуете в Бога, захотите стать священником, придете ко мне”[1]. Далекий от христианства, член коммунистической партии, начальник Всеобуча приуральского Военного округа (1919–1921), окружной военный комиссар Н. Е. Пестов пережил в начале 1921 года глубокое внутреннее потрясение, после чего уволился из рядов РККА, в скором времени нашел свой путь к Богу, познакомился с отцом Алексеем Мечевым и стал ревностным членом Маросейской общины. Позднее Николай Евграфович рассказывал в своем дневнике о том событии, которое переломило его жизнь: “В ночь на 1 марта я увидел отчетливый сон: Какое-то полутемное обширное подземелье с земляными стенами и сводами. С левой стороны вижу в стене вход в коридор, ведущий куда-то вниз... Я стою в стороне от этого входа... И вот у входа появляется светящаяся фигура Христа... Лицо Его светилось от какого-то внутреннего света. Оно было так прекрасно, как никогда в жизни я не видел на земле... ...Проходя мимо меня, Он обернулся и посмотрел на меня. Во взоре была необычайная серьезность, глубина, проникновенность и строгость; не только всепокоряющая Сила и Величие, но Огонь могущества, святости и бесконечно снисходящая любовь... Я падаю на колени и поклоняюсь Ему до земли... Я проснулся мгновенно. Полное ощущение явственности виденного сна. Сердце бешено колотится, готовое вырваться из груди. Все мое существо было потрясено до основания. Ум не может вместить, что же произошло? Я — комиссар, и вдруг Христос? Почему? Зачем? Полное смятение всех чувств... В ту ночь Господь вошел в мое сердце, и с тех пор, что бы я ни делал, ни чувствовал, я знаю, что Христос всегда был рядом со мной, всегда пребывал рядом со мной и никогда не покидал меня”[2]. Наташа Пестова родилась, когда ее родители уже окончили МВТУ. В последние годы Николай Евграфович вел педагогическую и научную работу в вузах Москвы, в январе 1941 года защитил диссертацию на степень доктора химических наук[3]. Детей в семье Пестовых воспитывали с любовью, учили молиться и прививали им радостное восприятие мира. Вот как вспоминает Наталия Николаевна свои младенческие годы, любовь отца к детям: “Я помню отца с первых лет моей жизни, то есть с 1927–28 годов. От папы всегда веяло лаской, тишиной и покоем. Его любили не только родные, но абсолютно все: и соседи, и сослуживцы, и знакомые — все, кто его знал... если ему случалось раздражаться (а детская резвость кого не выведет из терпения), то папа спешил уйти в свой кабинет. Он выходил только успокоившись, помолившись, и тогда только начинал внимательно разбирать наши детские ссоры и жалобы. Папа подолгу беседовал с нами, тремя детьми, но вообще предпочитал разговаривать с собеседником один на один... Отец никогда не уклонялся от нашего воспитания, никогда не отговаривался занятиями и работой и уделял детям много времени, борясь за наши души, как и за свою собственную... Я была готова просидеть на коленях у отца целый вечер. До чего же мне было с ним хорошо! Через ласку отца я познала Божественную Любовь — бесконечную, терпеливую, нежную, заботливую. Мои чувства к отцу с годами перешли в чувство к Богу: чувство полного доверия, чувство счастия быть с любимым, чувство надежды, что все уладится, все будет хорошо, чувство покоя и умиротворения души, находящейся в сильных и могучих руках Любимого... Папа нас никогда не наказывал, мама говорила: «Дети из тебя веревки вьют!». Но папа отвечал: «Где действует любовь, там строгость не нужна»”[4]. Супруги Пестовы не омрачали жизнь своих детей рассказами об ужасах тех лет. Наташу с братьями отвозили летом на дачу, где они дружно и весело проводили время в обществе знакомых верующих семей. Вместе с тем в доме Николая Евграфовича находили приют возвращавшиеся из ссылок исповедники. “Я спала в одной комнате с мамой, — вспоминает Наталия Николаевна. — Но очень часто мама уступала свою кровать неожиданным гостям, женщинам, жившим у нас по неделе, по две, а то и дольше. Мама ухаживала за ними, как за святыми, пострадавшими за веру, даже часто шила что-то для них. Я спала с этими «тайными» монахинями в те дни в одной комнате, в углу на своем сундуке. Но никто никогда не рассказывал нам об ужасах тюрем и ссылок, видно, щадили наше детское воображение”[5]. Фундаментом быта семьи была молитва. Утром и вечером читалось молитвенное правило, под праздники вычитывали уставное богослужение, а днем Зоя Вениаминовна возносила молитву своими словами. “Мама научила нас молиться от души и своими словами, — пишет дочь Николая Евграфовича. — Когда папа болел или задерживался на работе, мама вставала вместе с нами и горячо выпрашивала у Бога благополучие нашему семейству. Для меня это был пример настоящей искренней молитвы. Мы повторяли за матерью простые понятные слова, обращенные к Богу: «Господи, дай папе нашему здоровье!». Поклон. «Господи, сохрани нашу семью от беды!». Поклон. Или: «Господи, прости нас, прими за все наше благодарение»”. А о том, какой плод приносило семя, посеянное родителями в душе ребенка, говорит эпизод предвоенного времени: “Уехав на работу после выходного дня, папа мой забыл в нашей избе на подоконнике свой маленький карманный молитвослов. Я знала, что отец с этой книжечкой не расстается. Я решила до папиного приезда спрятать молитвенничек в свой карман, чтобы не попал он к неверующим людям. Я спустилась по крутому берегу к реке, спряталась за высоким кустарником. Передо мною расстилалась зеркальная гладь, противоположный берег был далек и безлюден, кругом царила тишина. Тут я достала из кармана папин молитвенничек, начала искать в нем что-нибудь новое. Утренние и вечерние правила мы уже читали наизусть с одиннадцати-двенадцати лет, так что молитвенник никогда раньше я в руки не брала. Акафисты святым у нас были в отдельных книжечках, а о существовании акафиста Иисусу Христу я никогда не слышала. Тут он открылся мне. Я впилась в него, как голодная в хлеб: «Иисусе, желание мое — не отрини меня!.. Иисусе, Пастырю мой — взыщи меня...» — шептала я. Я как будто нашла ключ в комнату, где могла теперь быть с моим Спасителем. Я без храма в деревне тосковала по Нем, не находила слов для беседы с Господом, не знала, что сказать Ему. А тут знакомые евангельские события вставали перед моим мысленным взором и образы сопровождались обращением ко Христу. Я целовала крохотную потрепанную книжечку, прижимала ее к сердцу. Через нее я нашла общение с Богом, я стала счастлива”[6]. Первым серьезным испытанием для девочки-подростка стали суровые годы Великой Отечественной войны. Наташа оказалась на трудфронте без хлебной карточки. Предстояло вернуться за ней в Москву, что было почти невозможно без особого пропуска. Вера и молитва вывели школьницу из тупика, трудфронт сделал ее взрослой с четким и осознанным ориентиром в жизни. Вот что читаем мы об этом в ее книге: “Все эти дни я про себя все время молилась, читала правила, призывала святых на помощь. А тут уж не молитва пошла, а слезный вопль ко Господу: «Господи! Помоги добраться до дому!». Иду с рюкзаком напрямик через лес, чтобы поскорее выйти на Волоколамское шоссе... А силы на исходе. Я опустилась на землю у обочины дороги и стала ждать — не проедет ли какая машина. А шли они с фронта редко-редко... Я сижу, жду... Новые непривычные чувства охватили меня. Я одна, никто не знает, где я. Умру тут, и никто не найдет. В ушах звучат слова псалма: «Отец мой и мать моя оставили меня, но Господь мой приимет меня». Вот тут я оценила свою близость к Богу. «Зачем мне теперь знание языков, физики, математики, истории и тому подобного? Все это суета, все ни к чему. Вот вера в помощь святых, знание их милосердия — это мне нужно. Значит, папа больше всех был прав, когда давал мне священные книги...». И я начала поочередно просить помощи у преподобного Серафима, преподобного Сергия, святителя Николая: «Ну, останови мне, батюшка, машину! Посади меня! Помоги мне добраться домой без пропуска! Ведь я изнемогаю, сил нет. Помощи только свыше жду. О Царица Небесная! Не оставь меня здесь одну погибнуть». Остановилась машина. — Что тебе, девочка? — До Москвы, до метро довезите, пожалуйста. — А пропуск есть? На заставе тебя проверят. — Нет. Но у меня нет сил идти. Посадите меня. — Ну, ложись на дно кузова, да не поднимайся... ........................................... — Сходи, девочка! — Спасибо. Тут уж мне все знакомо, и я через час дома. Еле дошла, упала на мамину постель и плачу, плачу... Это потрясение изменило мой характер, мою душу. Я проболела двадцать дней. А когда поправилась, снова вернулась на трудфронт, но уже другая... Вместо предполагаемых трех недель я проработала на трудфронте почти все лето. Лишь в августе я снова взялась за книги, но уже 10-го класса. «Что с тобой? Как ты изменилась?» — говорили мне учителя. Да я и сама чувствовала, что детство прошло, что я стала серьезнее, задумчивее. Больше я не интересовалась светской литературой. Что может она дать душе? Я теперь поняла, что жизнь наша в руках Господа, что Он волен взять ее, когда захочет, а потому надо беречь каждый час. Он не повторится, а вечность близка...”[7]. Окончив среднюю школу, дочь Николая Евграфовича поступила в полиграфический институт, затем перешла в художественную школу, а после нее — в Строгановский художественный институт. Наташа прилежно занималась, но верующей девушке трудно было вписаться в студенческую среду: светская жизнь была ей чужда, ее душа любила Бога, а не мир. “Однажды, — вспоминает Наталия Николаевна, — под Новый год я была в институте: гремела музыка, появились гости — военные, девушки в зале танцевали, все вокруг было увешано бумажными фонариками и другими украшениями, где-то угощались... «Как хорошо, как весело!» — ликовали мои подружки, пробегая мимо меня. А я стояла у стенки, как чужая, мне тоже хотелось танцевать, но я не умела, да меня никто и не приглашал. Какая-то тоска наполнила мое сердце, а молиться тут было стыдно, ведь пост Рождественский, война, а я пришла на веселье. Голос совести превозмог — я надела пальто и ушла. О, как хороша показалась мне эта морозная звездная темная ночь! Пустые тихие улицы, и я — одна. Но со мной — Бог, и так отрадно Ему молиться. Вот счастье-то!”[8]. Будучи студенткой второго курса, Наташа Пестова в январе 1948 года рассталась со Строгановкой и восьмого февраля обвенчалась с Владимиром Соколовым, псаломщиком подмосковной Гребневской церкви, сыном служившего в этой церкви и умершего в тюрьме диакона Петра. 14 февраля Владимир Соколов был рукоположен во диакона в свой родной приход. Господь поставил теперь Наталию Николаевну на то поприще служения Богу и людям, к которому в начале века отец Валентин Амфитеатров и отец Алексей Мечев готовили своих духовных чад, называя это служение “монастырем в миру”. Чистое, целомудренное чувство юной девушки переживалось ею как готовность на самопожертвование ради блага церкви. Вот как она сама рассказывает об этом: “С амвона быстрым легким шагом шел ко мне юноша. Я застыла с мокрыми вещами в руках, а юноша, проходя мимо, слегка кивнул головой и сказал: «Здравствуйте». Взгляд его, приветливый и веселый, как стрела из сказки пронзил мое сердце... От отца Бориса я узнала, что тот молодой человек — псаломщик, он только что демобилизовался из армии, что живет рядом с храмом, службу знает прекрасно от отца, который служил здесь тридцать лет в сане диакона, пока не был арестован и умер в тюрьме. Только тогда я узнала, что можно было бы рукоположить псаломщика во диаконы, если бы он был женат. «Но Володя на девушек и не смотрит, слишком скромный, стеснительный», — говорил отец Борис... А у меня появилась мысль: «Хотя я и мечтаю попасть куда-нибудь в монастырь, но мама об этом и слушать не хочет. А без благословения родителей — нельзя. А вот пожертвовать своим девством, чтобы открыть дорогу к престолу Божиему человеку, на это я бы согласилась». Понятно, что в храм меня теперь тянуло как магнитом, и я не пропускала уже церковных служб... По дороге через поле Володя рассказывал мне о своей матери, о ее переживаниях за прошедшие годы. Он помнил, как у них отобрали участок земли, как увели лошадь, корову. Детей не принимали в школу. Родители вынуждены были отправлять детей на зиму к родственникам в Москву или в другие поселки, скрывая при этом, чьи они дети. А перед войной арестовали отца Володи, потому что он не согласился закрыть храм... Началась война. Братья — Борис, Василий и Володя были на фронте, отец их — в тюрьме... Мать Володи Елизавета Семеновна осталась с одним старшим сыном Виктором, который работал на местном военном заводе... Неожиданно пришла милиция и арестовала Виктора... Мать осталась одна. Весной она так нуждалась, что ходила по избам и просила дать ей хоть одну картошину... — Вот сколько пережила моя мама, — сказал Володя, — в какие времена мы живем... Но мама моя не упала духом, молилась; верила и жила надеждой... А Вы смогли бы пережить такие испытания? — Очень тяжелые испытания веры, — отвечала я, — только с Божией помощью это возможно. Но я знаю, что Господь никогда не пошлет нам страданий выше наших сил, Он всегда укрепит и поможет. — Тогда нам с Вами можно будет идти по одному пути, — радостно сказал Володя. И мы пошли молча, пока не поймали машину, на которой я уехала, пожав жениху руку. От избытка чувств не говорят, но молча открывают свои сердца перед Господом. И Господь, всегда пребывающий с нами, наполняет души вверившихся Ему неизреченной радостью, блаженством... Так было и со мной. Видно, такой радостью сияло мое лицо, когда я, до смерти голодная, вернулась домой. Мама моя дивилась моему аппетиту... Ей все хотелось знать, что у нас было: «объяснение в любви» или «предложение», как это бывает в романах. А у нас с Володей ничего не было. Было одно желание — исполнить волю Божию”[9]. После свадьбы в Москве молодые едут в более чем скромное жилище Соколовых в Гребневе. Душа Наташи поет хвалу Господу: “Вот я и ушла из суетного мира. Теперь здесь, в тишине лесов и полей, под сводами храма мы с Володей будем воспевать хвалу Господу. Но, кажется, всей жизни нашей будет недостаточно, чтобы воздать Тебе, Боже, должное благодарение”[10]. Вскоре наступает Великий пост, Страстная неделя, юная матушка всем существом своим впитывает красоту уставных служб: “...Не сравнимо ни с чем богослужение с Великой Пятницы на Великую Субботу! Тихо, молитвенно звучат слова канона, умильно, печально поет хор, все стоят со свечами, как на похоронах. Духовенство поднимает Плащаницу и несет ее над собой. В широко открытые двери храма все тихо выходят под звездное небо... Замолкло пение канона «Волною морскою», все проходят под Плащаницей. А там уже гремит пророчество о всеобщем воскресении. В сердце звучат слова Господа: «Печаль ваша в радость будет». Проходит несколько часов и начинается торжественная обедня Великой Субботы. Я любила сама читать пятнадцать паремий, которые, как обычно, подготавливают к чуду Воскресения. Читала я четко, не спеша, с выражением, стараясь, чтобы все было понятно... Как же радуется сердце, когда начинается «перекличка» хоров: «Господа пойте и превозносите во веки», «Славно бо прославися!». Потом трио перед Царскими вратами тоскует по Воскресению, как бы прося Христа: «Воскресни, Боже...», «Воскресни, яко Ты царствуеши вовеки!»... ...В храме до вечера стоит шум, говор, беспорядок. Наконец, на улице темнеет, освящение куличей окончено, двери храма закрываются... Мы с Володей остались вдвоем, перед нами святая Плащаница. А на полу беспорядок, бумаги, скользкая грязь... Володенька приносит ведра с водой, тряпки и начинает мыть полы. Я следую его примеру. Еле успели прибраться, заперли храм, спешим домой переодеться к службе”[11]. Наталия Николаевна навсегда сохранила в своем сердце пасхальную радость и вдохновение юности. Господь благословил ее чадородием, даровав трех сынов и двух дочек, которых родители вместе с дедушкой и бабушкой вырастили для служения Церкви. Основой воспитания неизменно оставались вера, любовь и непрекращающаяся молитва к Богу. Промыслом Божиим все три мальчика Соколовы в раннем младенчестве побывали у самых врат смерти, но их удержала молитва отца и матери. Вот как рассказывает матушка Наталия об угрозе, нависавшей над младшим сыном Федей: “В апреле, когда болезнь утихала, около двенадцати часов дня я услышала Федин кашель. Я прибежала на второй этаж, взяла на руки двухмесячного младенца и вдруг... Я позвала мужа: «Володя! Федя умирает!». Отец схватил меня за локоть и высунул мою руку с ребенком за окно. Там был еще мороз. Головка Феди в чепчике лежала на моей ладони. «Постоим, может быть отдышится», — сказал отец. Он поддерживал мою руку с ребенком и меня саму. Мы молча стояли несколько минут, мы молились. Личико Феди было бело как снег, и спокойно, недвижимо; безжизненные глазки широко открыты... Я почувствовала, что душа Феденьки улетела, а это безжизненное тельце стало мне вдруг как чужое: «Господи, Господи!» — без слов стучали наши сердца. И Господь явил Свою силу: личико ребенка вдруг стало подергиваться, глазки закрылись, бледность стала пропадать. Отец тут же втянул через форточку мою руку с сыном... Мы поцеловались и душой возблагодарили Господа, мы почувствовали, что Бог слышит нашу молитву”[12]. Родительская любовь не отпустила чистые младенческие души уйти безгрешными к Престолу Божию, они остались на земле как бы в долгу у Бога, Божиими людьми, и всю жизнь слышали зов Божий в сердце. “Мы видели следующее, — пишет Наталия Николаевна, — ребенок едва ходить начал, еще не умеет говорить, не понимает речи взрослых, а уже «служит» Богу. Он держит в ручонке вертикально карандаш или палочку, заменяющую ему свечку, встает перед иконами и серьезно, сосредоточенно, не обращая внимания на членов семьи, начинает петь, или, вернее, гудеть что-то похожее на «аллилуйя» или «помилуй»... Рядом с Колей неизменно становился Сима и повторял все движения братца. И никогда ни одной улыбки при этом, ни баловства. Мы с отцом только радовались: дети изливают, как умеют, свои чувства перед Господом... Убежит Федя, бывало, утром, вернется только к обеду. — Ты где, сынок, пропадал? — Батюшке помогал. У него целый мешок поминаний, где же ему все прочесть? Я ему читать помогал. — Да ведь ты читать не умеешь, букв даже не знаешь! — А разве надо буквы знать, чтобы Богу молиться? Я перебираю записочки, вожу по строчкам пальцем, губами шевелю, крещусь, кланяюсь. Все делаю, как батюшка. Они мною довольны, говорят мне: «Читай, Федя, читай, твои молитвы скорее всех наших до Бога дойдут»[13]. С четырех лет мальчики прислуживали в храме. Все трое стали священнослужителями. Раскрыв подчас в весьма мелких подробностях свою жизнь в родительском доме и в семье отца Владимира, матушка Наталия подводит читателя к главному итогу пройденного ею пути и накопленного опыта: “За свою семидесятилетнюю жизнь я убедилась в том, что Христос желает Сам быть Другом души человеческой. И Он ведет каждую душу такими жизненными путями, на которых постепенно отсекаются от сердца человека привязанности к миру. Благо тому, кто открывает Небесному Отцу свое сердце, в скорби зовет Его, просит утешения, и Господь приходит все чаще и чаще, наполняя душу, вверившуюся Ему, не земной, но духовной радостью. Однако общение с Богом не быстро, не в короткое время начинается. Запавшее в душу зерно благодарности, как семя, медленно прорастает. Об этом Спаситель говорит нам в Евангелии. Но можно духовный рост души изобразить и образно, как постройку дома, который строится медленно: сначала фундамент, потом стены, потом крыша... А под конец штукатурка, внутренняя отделка, чтобы приятно было жить в комнатах. Так и в душе человеческой происходит. Закладывается фундамент: это детство, понятия о жизни, первые чувства, первые впечатления, первые умственные выводы. Хорошо, если фундамент крепкий, построенный на вере в Бога, а то стены в дальнейшем дадут трещины... Но вот и крыша над головой — теперь непогода и ветер, и буря житейская не страшны. Ну, строитель, вешай дверь и зови почаще к себе Небесного Гостя. Но найдет ли Он у тебя уют и чистоту? Так украшай же, друг, свою душу добродетелями. А главное — с любовью принимай почаще Небесного Гостя. Спаситель сказал: «Принимающий того, кого Я пошлю — Меня принимает». Это тот период, когда мы принимаем близких уже любящим сердцем: кому-то на улице (при встрече) посочувствуем, о ком-то перед Богом вздохнем от души... Принимать в дом души своей скорбь ближнего — это уже наш последний период, когда дом души уже построен. Сами-то мы помочь человеку в его горе не можем, так нам остается одно: «Войти в комнату свою, помолиться Отцу своему». Открывай Ему свои мысли, открой боль сердца своего... Не следует считать, что Господь всегда исполнит просимое нами, исполнит быстро наши желания. Но утешить нас — Он всегда утешит, и быстро. Скорбь пройдет, ибо душа почувствует себя в сильных, любвеобильных руках Отца Небесного. Он украсит дом души, призывающей Его, Своим Посещением. И Свет, и Тепло, и Чистота, и даже Милосердие Святого Духа — все это дары Его, все он несет с Собою. Но не сразу и не всем одинаково... Одни люди в торжественном пении церковного хора возносятся душою к Небесам. А другой человек в тишине, среди величественной природы чует своего Бога. Он один, но дары Его различны, и пути к Нему тоже различны. Господь их Сам указывает, Сам ведет душу человека ко спасению... Своей работой я старалась убедить читателя в истине слов Спасителя: «Не оставлю вас сиротами, приду к вам» и «Я с вами во все дни до скончания века». Буду рада, если прочитавшие мой труд поймут, что Господь близко, что Он всегда нас слышит и не оставит без Своей помощи. А потому смело идите за Господом, сказавшим: «Не бойся, малое стадо, ибо Отец благоволил дать вам Царство»”[14]. За эту книгу хочется в ноги поклониться матушке Наталии, а ее внукам пожелать, чтобы и они сумели приумножить духовное наследство, скопленное для них трудами приснопамятных отца Владимира и Николая Евграфовича. Вечная память этим рабам Божиим!" © Т. А. Миллер, 1999
-
Воспоминания диакона Ю.Малкова об о. Иоанне Крестьянкине. В соавторстве с сыном П. Малковым позже была издана книга У"пещер Богом зданных" Печерские подвижники благочестия xx века. Эта книга - живая школа Православия, школа мудрости и веры. Архимандрит Иоанн (Крестьянкин) Впервые отца Иоанна я увидел в монастыре и услышал его проповеди году в 69–70-м. Он сразу произвел на меня впечатление человека одновременно и очень спокойного, сосредоточенного, и в то же время чрезвычайно энергичного, бодрого и духовно целеустремленного. Поблескивая и очками, и глазами (иногда даже чуть лукаво, но очень ласково щурясь), он, когда его можно было видеть быстро идущим по монастырскому двору, производил впечатление даже не идущего, а как бы летящего, но все время налетающего на преграду из устремлявшихся к нему богомольцев, только что не хватавших его за полы — так привлекал он всех своей вдумчивой и как бы заботливой и терпеливой добротой. Сам же я познакомился с ним поближе, когда тогдашний наместник отец Алипий дал мне послушание сопровождать его на машине из Печор в Псков и помочь сесть в псковском аэропорту на самолет в Великие Луки, куда отец Иоанн срочно был направлен на отпевание местного городского священника и, насколько я помню, временно заменить его на приходе. По дороге в машине он живо расспрашивал меня о моей жизни, намерениях, о том, как я попал в монастырь и чем занимаюсь в Москве, об МГУ (который я тогда закончил и где некоторое время работал) и о степени религиозности в среде его преподавателей — и из замечаний его по этому поводу складывалось впечатление, что он смотрит на всю нашу современную жизнь как-то двойственно: и с прискорбием, с жалостью, и одновременно, несмотря ни на что, с удивительно твердым, можно сказать — несокрушимым оптимизмом. В этом он оказался для меня чрезвычайно схож с наместником отцом Алипием (умершим в 1975 году), который, когда я докладывал потом ему о благополучном отлете отца Иоанна и своем ярком впечатлении о нем, сказал: да у меня таких, как он, и трех-то монахов не наберется! Уже годом-двумя позже, бывая в обители по редакционным заданиям от “Журнала Московской Патриархии”, я изредка посещал отца Иоанна в его келье вместе с жившим по соседству с ним моим добрым знакомым печерским монахом — впоследствии архимандритом, уже тоже скончавшимся отцом Агафангелом (Догадиным), очень батюшку любившим. Посещения эти всегда бывали очень краткими: только получить благословение, попросить помолиться. Отец Иоанн, встречая нас, своим бодрым говорком почти что журчал всегда что-то очень теплое и благожелательное и обязательно в итоге не призывал, а с искренней радостью буквально тащил меня в красный угол. Здесь он непременно доставал пузырек какого-нибудь особенного елея — из Иерусалима, из Америки (чаще — от каких-нибудь русских особочтимых богородичных икон) и тут же, почти нежно пришептывая, начинал быстро-быстро помазывать — как обычно — и лоб, и глаза, и руки, при этом сам же порой и расстегивая у меня поосновательнее пуговицы у ворота, залезая кисточкой с елеем поглубже и приговаривая: “Вот и сердечко помажем, сердечко, чтобы в нем злых помыслов уж никак бы не было, никак не было!”. Даже и в такие краткие посещения от его искренней пастырской ласки всегда было как-то горячо-радостно на душе. Достаточно близкие и доверительные отношения сложились уже гораздо позже, когда после значительного перерыва я вновь стал относительно постоянно бывать в Печерах. В преддверии празднования 1000-летия Крещения Руси я осмелился — под присмотром и с благословения одного из московских священников — составить службу Собору Псковских святых и почти готовый уже текст вознамерился показать именно в монастыре — то есть, по сути, на своей духовной родине. И тут, естественно, дело не обошлось без отца Иоанна. Он, слава Богу, текст одобрил и со свойственной ему всегда решительностью тут же это дело и продвинул. По монастырской линии со службой все было в порядке (ее рассмотрел и одобрил, особенно в данном случае доверяя положительному мнению отца Иоанна, тогдашний монастырский наместник архимандрит Гавриил (ныне архиепископ Благовещенский и Тындинский). Однако на местном епархиальном уровне необходимо еще было благословение правящего псковского архиерея. Им в то время был владыка Иоанн (Разумов), совсем немощный старец, с которым подобные дела было делать уже не просто. И вот я помню, что по счастливому совпадению — или же по промыслу Божию, судить не берусь — как раз в эти дни в монастырь на какой-то праздник прибыл Владыка, и отец Иоанн просто-напросто “отловил” его на внутренней, гостевой лестнице трапезной, по которой все мы тогда после праздничного обеда спускались. И, пробираясь к архиерею сквозь иноков и монастырских гостей, отец Иоанн скороговоркой шептал мне “вот сейчас, сейчас мы его и поймаем!”. И уже через мгновение Владыка, в растерянности от такого напора отца Иоанна, буквально оказался зажат им в угол. Выслушав несколько кратких слов батюшки о сути дела — с просьбой о благословении на дальнейшее утверждение текста в Москве, Владыка тут же, как бы в некоем доброжелательном изумлении и полностью доверяя отцу Иоанну, дал необходимое благословение. И уже через несколько месяцев служба, утвержденная Патриархом (чему к тому же способствовали положительный отзыв Издательского отдела Патриархата и добрая поддержка владыки Филарета, ныне Митрополита Минского), была впервые совершена в Псковской епархии — и в Печерской обители, и в псковском Свято-Троицком кафедральном соборе. Однако на этом подобное литургическое творчество, поддержанное тогда монастырем, не остановилось. Вскоре же отец Иоанн пригласил меня к себе в келью и объявил: “Ну, слава Богу, для всей Псковской земли вы потрудились, теперь нужно то же самое сделать и для нашей обители: пишите, друже, службу всем Печерским святым — обитель вас на это благословляет”. Мне, естественно, ничего другого не оставалось: я с радостью, но и с некоторой тревогой — получится ли — согласился. Так отец Иоанн своей благой волей направил меня еще на один труд для обители. При этом, замечу, он и тут, причем удивительно просто и естественно, проявил столь свойственные ему два качества: жизненную трезвость и духовную дерзновенность. Дело в том, что еще при самом первом своем посещении Печерской обители (а было это в 1959 году), оказавшись в монастырских пещерах, я почему-то особенно был привлечен одним захоронением — при самом входе, с большой каменной плитой-надгробием, с древними висящими веригами в изголовье. Это — место упокоения старца рубежа XVIII–XIX веков Лазаря, издавна, как я потом узнал, почитавшегося в монастыре. Уже гораздо позже нашел я литературно-исторические материалы о нем, вполне подтвердившие правомерность такого его почитания. В ту же пору я ничего о нем не знал, но могилка его как-то “застряла” в сердце. И вот, когда я занялся написанием службы, передо мной настоятельно встал вопрос: а не написать ли и Лазарю соответствующие тропари в каноне, то есть не утвердить ли полуторавековое народное почитание его неумирающей памяти письменно и богослужебно? И тут я обратился к отцу Иоанну. Внимательно выслушав мои соображения, он просто сказал: “Пишите. У нас в монастыре его давно почитают как святого, да и народная память в таких делах никогда не лжет. Святой он — нисколько не сомневайтесь. А на соборе наших старцев мы их об этом так прямо и спросим. Все согласятся — так и оставим… Что нам московских-то архиереев зря беспокоить? Всю службу в Москве разом подпишут — так и Лазаря при этом справедливо прославим…”. В результате собор старцев единогласно принял решение о желательности включения праведного Лазаря в Собор монастырских святых. И, по молитвам отца Иоанна и печерских иноков, в дальнейшем все так и произошло: Святейший Патриарх по представлению Богослужебной комиссии утвердил как самый состав Собора Псково-печерских святых, так и текст службы! Вообще необходимо подчеркнуть, что отец Иоанн удивительным образом, в силу неизменно присущей ему широты, совмещал в себе чрезвычайную духовную свободу со столь же предельным церковным послушанием. Я испытал это и на своем личном опыте. Он всегда учил именно церковному пониманию канонически утвержденной дисциплины в Церкви. И если я в свое время по неофитскому легкомыслию (а крестился я и начал воцерковляться только на 25-м году жизни) порой позволял себе вполне, так сказать, еще “по-мирски” и весьма иногда злопыхательски критиковать вынужденный в то советское время известный сервилизм церковной власти по отношению к сильным мира сего, он мягко, но самым строгим и определенным образом пресекал мои диссидентские настроения, уча тому, что без дисциплины и духовно осмысленного почитания церковной иерархии может наступить только всеобщее разорение Церкви. При этом он особенно настаивал на том, что как бы мы критически порой ни относились к действиям отдельных носителей этой власти, подчиняться им все равно остается нашим непременным духовным долгом. И если такое здравое, без ненужных страстей отношение к церковной власти мы сохраним, то Господь Сам в конце концов все выправит и приведет церковный корабль, несмотря даже на все немощи кормчих, в гавань Своего Царства. В противном же случае пределов нашему критиканству не будет, а будет в итоге только сплошной грех своеволия и полный развал церковной жизни. И в этом отношении он всегда был очень строг, и если я порой в беседе с ним по наивности своей ненароком увлекался излишним критиканством, он просто затворял мне рот ладонью, и на этом я иссякал. Вообще он часто говорил: “Осуждать других гораздо проще, чем самого себя. Смотрите на себя и следите только за собой — это гораздо важней. И если бы мы все это поняли и все это делали, то у нас бы уже почти рай наступил, и критиковать-то было бы уже и некого. Всегда осуждайте только себя, только себя, а поводов у нас для этого — несть числа, несть числа”. В то же время он мог порой бывать и очень снисходителен и даже широк в оценке тех или иных обстоятельств церковной жизни. Показательный пример: в монастыре иногда начинали — более среди молодых монахов, еще склонных по недостаточной духовной опытности к зилотскому “супер-православию”, — звучать отдельные обвинения в излишнем якобы либерализме глубоко почитавшегося отцом Иоанном владыки Антония Сурожского: что мол он в парижском Нотр-Даме проповедует... Но когда такую критику по отношению к владыке Антонию слышал отец Иоанн, он прикладывал палец к губам — и говорил: “Тсс… Ни-ни, ни слова…”. И добавлял: “…Нам нельзя, а ему можно!”. Незабываема и его радостная широта в добром отношении к людям… Как хорошо было у него находиться, когда он — еще тогда бодрый и относительно здоровый — принимал на благословение у себя в келье всю нашу семью, как любил он порой и пошутить, усаживая нас с сыном на диванчик, устраиваясь при этом сам на низеньком, кажется, детском стульчике у наших ног и приговаривая: “Ну вот, и я тут, как малый Ванечка, Жанчик, Гансик, пристроюсь… Рассказывайте, что там у вас…”. И, наконец, хочу сказать еще несколько слов о том, какую роль — можно сказать, пророческую — сыграл отец Иоанн в моей жизни как будущего священнослужителя. Еще весной 1988 года я говорил с ним о возможности моего рукоположения. Он тогда довольно подробно беседовал со мной, принял исповедь за всю предшествующую жизнь и сказал, в частности, о грехах, совершенных мной еще до крещения, так: “Это все делал, по сути, человек, который в вас уже умер, и хотя память о том покойнике нужно с печалью и сожалением неизменно хранить, но в то же время — и забыть! Я вас на принятие сана благословляю, но думаю, что это будет еще не скоро. При этом сами свою судьбу тут не пытайтесь решать и ничего для этого не делайте. Когда можно и нужно будет, Господь все Сам устроит…”. Я ушел тогда от него и с радостным, и со смущенным сердцем… Когда же все это еще произойдет? После той беседы-напутствия прошло немало лет… Причем батюшка, по-видимому, помнил о том как бы двойном итоге нашего разговора. И потому, с одной стороны, он и позже мог, увидев вдруг в монастырском коридоре меня, только что приехавшего в обитель и направляющегося к его келье, раскрыть широко руки и еще издали шутливо приветствовать: “А вот и наш отец-протопресвитер идет!”. А с другой — продолжать утверждать, что все, все будет только впереди... Как-то году в 95-м я вновь напомнил ему о своем внутреннем стремлении к рукоположению, на что он ответил: “Нет, нет… Пока нельзя. Вы еще не все ведь и о монастыре написали. Пишите, пишите!.. Потом, потом…”. Наконец жизнь как-то определеннее стала подводить меня к исполнению давнего желания. Но дело складывалось так, что все же кое-какие усилия, так сказать, заявительного характера и определенные волевые конкретные шаги требовались в ту пору и от меня. Я написал батюшке письмо, на которое он, ответил, касаясь, в частности, этого вопроса, следующим образом: “Дорогой Юрий Григорьевич… продвигать процесс рукоположения со своей стороны внешними хлопотами я бы Вам не советовал. У Бога все бывает вовремя для тех, кто умеет ждать. Молюсь о вас и помню”. И здесь отец Иоанн поистине оказался всеведущ — во всяком случае конкретно в отношении моей церковной судьбы. Прошло еще несколько лет (а с того самого первого разговора — лет пятнадцать!), и мне, без каких-либо поползновений с моей стороны, иереем Борисом Михайловым было предложено служить диаконом в окормляемом им храме Покрова Пресвятой Богородицы в Филях. Он сам же и ходатайствовал об этом перед владыкой Арсением. Благословение было дано, и весной 2003 года я был рукоположен в сан диакона. Отец Иоанн и тут, как и во многих других случаях, оказался прав! Вечная ему память. 9 апреля 2006 г. Алфа и Омега №48 2007 © Ю. Г. Малков, 2007
-
Спасибо, Ольга. Нашла воспоминания, написанные дочерью свмч.Михаила Шика. Е. ШИК ПУТЬ (О моем отце — Михаиле Владимировиче Шике — отце Михаиле)* ....Начинается новый путь. Первая веха на нём — принятие крещения в том же 1918 году и за этим — женитьба. Через три года Наталия Дмитриевна — уже его жена — напишет: И Ты припал к купели очищенья В преддверьи таинства иного. Христово имя Ты принес мне раньше, Чем отдал обручальное кольцо. Крест, подаренный в 1915 году “вместо кольца”, теперь возвращается вместе с кольцом. Знаменательно, что при крещении, избирая себе небесного покровителя, Михаил Владимирович останавливает свой выбор не на Архистратиге Небесных Сил — Архангеле Михаиле, а на мученике и исповеднике Михаиле — князе Черниговском, пострадавшем в Орде за свою веру, — ему, по его словам, был близок образ этого русского князя. Здесь, как кажется, не только преклонение перед жертвой, но и выражение собственного отношения М. В. к России, “принявшей его в сыновство”, как он пишет в одном из своих писем. Крещение состоялось в июне, в Киеве, а в июле того же года Михаил Владимирович и Наталия Дмитриевна обвенчались в одном из подмосковных монастырей. Н. Д. вспоминает: ...И Бога славили, качая головами, Волшебные Влахернские леса... В тот день, Ты знаешь ли? Я два дала обета: Тебе — один Другой — Распятому Христу. Теперь они идут за Христом вместе. Но гладких путей в жизни не бывает. Христианский брак — это всегда необходимость и труд — соразмерять любовь земную и любовь небесную. И когда в 1921 году, после трех лет брака, у них всё ещё нет детей, когда Н. Д. оказывается в тюрьме (во время разгона властями кооперативного движения, в котором Н. Д. принимала активное участие), она тревожно спрашивает: Любя Тебя — могу ль Христа любить? Любя Христа — могу ль Твоею быть? На это М. В. твердо отвечает: И ведаю, что путь нам не двоится, Любовь не застит нам Христа, Любовь очищенная, та, что не боится Тяготы друга несть к подножию Креста. До принятия первого священного сана — диакона — пройдут ещё годы, но сердце М. В. уже действительно “у подножия Креста”, раз оно диктует ему строки, полные сопереживания Страстей Господних и готовности разделить их: Крестное древо уже взнесено. Слава страстям Твоим, Господи! Выше всего, что земле суждено, Выше всех чаяний мира оно, Слава страстям Твоим, Господи! Славят пророки из ветхих гробов, Славят народы всех стран и веков. Грешники ада сквозь пламень грехов Славят превыше вознесшийся звезд Страшного таинства крест. Слава страстям Твоим, Господи! Это — из цикла стихов “В Страстную Седмицу”, написанных М. В. в начале 20-х годов, может быть в том же 1921-м. И ещё там же: Сына Своего Единородного На кресте покинувший Бог Дал нам пути свободного И предельной жертвы залог. Только там, где Бог отступился, Человеку дано явить, Что затем он в Духе родился, Чтобы чашу Христа испить. В отличие от тяжёлых фронтовых колебаний, когда жертва кажется то необходимой, то бессмысленной, здесь, в лучах Креста, в окружении единомышленников, которых он был лишён в армии, жертва приобретает глубокий смысл. М. В. считает, что в это время, в условиях всё ужесточающихся репрессий против Церкви, к жертве ведёт не легкомыслие и гордыня, как думают некоторые, а “логика первого решения” и “логика исторического момента” (так вспоминает его слова В. Г. Мирович[7] — его крестная мать и близкий друг). А круг единомышленников и друзей, собравшихся вокруг Троице-Сергиевой Лавры в Сергиевом Посаде, где поселились молодые супруги — М. В. и Н. Д. — очень велик и значителен. Это и отец Павел Флоренский[8], и С. П. Мансуров[9], и Ю. А. Олсуфьев[10], с которыми М. В. трудится в “Комиссии по охране памятников старины и искусства Троице-Сергиевой Лавры”, и отец Сергий Сидоров[11], с которым, как и с его женой Татьяной Петровной, М. В. и Н. Д. связывает тесная дружба, и чета Фаворских[12], и многие другие. Появляется и духовный наставник — старец Зосимовой пустыни иеросхимонах Алексий[13] (ныне прославленный). С его благословения и по его рекомендации М. В. делает свой решительный шаг на сегодняшний фронт — фронт активной борьбы с обновленчеством — орудием советской власти в войне против Православной Церкви. Этот шаг — принятие сана диакона. Однако сразу после рукоположения, которое совершает в июле 1925 года митрополит Петр (Полянский)[14] — местоблюститель Патриаршего престола — возникают проблемы, связанные с национальностью М. В. Кому нужен диакон-еврей? Потребовалось вмешательство старца отца Алексия и помощь отца Сергия Сидорова — тогда настоятеля храма святых апостолов Петра и Павла в Сергиевом Посаде. Отец Сергий вспоминает об этом так: “Меня вызвал к себе старец (отец Алексий — Е. Ш.) и сказал: — Вот вам мой приказ. Исполните его, если меня любите. Возьмите к себе Михаила Владимировича Шика в заштатные диаконы, вы его знаете. — Знаю, — отвечал я, — и горячо люблю и уважаю, но он еврей, и я боюсь, что мои прихожане, заражённые ненавистью к евреям, не захотят его принять. Но старец настаивает: — ...Не скрою от вас: это желание моё видеть Михаила Владимировича диаконом у вас, а впоследствии священником явилось мне вчера в часы чтения мною акафиста Божией Матери. Я попросил благословения старца и вышел от него с несколько тревожными думами <...> Церковный совет сперва отказался принять Михаила Владимировича сверхштатным диаконом, но после того, как я пригрозил ему отставкой и созывом общего собрания верующих, согласился”[15]. На этот раз жертва принята. Уже в декабре того же 1925 года отца Михаила арестовывают “по делу митрополита Петра”, арестованного раньше, и после полугодового тюремного заключения высылают этапом в г. Турткуль (тогда Кара-Калпакской автономной области Туркестана). Дома остаётся жена с тремя маленькими детьми (третий ребенок — автор этих строк — родился, когда отец Михаил уже был в тюрьме). И этап, и жизнь в Турткуле проходят под знаком Креста. Крест и защищает и ободряет. В дневнике, который отец Михаил вёл во время этапа, есть такая запись (от 6/19 июля 1926 г.): «С нами этапом пришла и вместе была заперта в “школе”[16] группа бывших начальствующих лиц из изолятора с остр. Возрождение на Аральском море. Шпана порывалась свести счеты с этой компанией. Когда в первый день я пошёл в уборную без подрясника, ко мне подошли двое молодцов и стали допрашивать, не я ли начальник “острова”. Я показал свою косицу, обличающую моё духовное звание. Они отошли, но через минуту, не совсем убеждённые, вернулись с вопросом: “а крест носишь?”. Я указал на свой вырезанный в Бутырках из фанеры крест. Недоверие ещё не было побеждено: “почему самодельный?”. Объяснил, что в ГПУ кресты снимают. “Да, верно, они против религии идут”. Таким образом, святой Крест оградил меня от побоев». Этот самодельный крест, уже прибыв на место, отец Михаил укрепил у себя над кроватью, украсив его маленьким венком из сухих ветвей терновника, которым уколол себе ногу, гуляя вдоль арыка. “Вот оно, палестинское терние, которое впивалось в пречистое тело Спасителя нашего”, — пишет он Анне Дмитриевне, сестре жены. Две награды ожидают отца диакона Михаила на этом “малом” крестном пути. Первая (по времени) — в мае 1927 года, после полуторагодовой разлуки, приезжает на побывку жена со старшим сыном — пятилетним Серёжей. И другая — главная — 12 июня, на Троицу, отца Михаила рукополагает во иерея архиепископ Симферопольский и Таврический Никодим (Кротков)[17], священномученик, отбывавший ссылку там же. К рукоположению отца Михаила рекомендовал епископ Волоколамский Герман (Ряшенцев)[18], также священномученик, знавший отца Михаила по Сергиеву и по совместному этапу, а с Наталией Дмитриевной владыка Герман близко познакомился в тюрьме в 1921 году. Скоро и освобождение. В декабре 1927 года отец Михаил возвращается в Сергиев, недолгое время служит в храме святых Петра и Павла, где начинал диаконом, а затем Сергиев приходится покинуть — там опять начинаются аресты. Семья — уже с четырьмя детьми — живёт в ближнем Подмосковье; отец Михаил служит в разных храмах Москвы. Наконец сливается воедино его служение людям и Богу. Реализуются его пастырские способности, его философское образование. Вокруг него много духовных детей, он входит в “Маросейский кружок”, известен в Москве как “замечательный проповедник и вдумчивый философ”[19]. О том, как он служил в эти годы, пишет в своих записках об отце Михаиле упоминавшаяся уже В. Г. Мирович: «Один из приятелей М. В., тоже священник, однажды сказал: “Когда М. В. в алтаре, он не так, как мы, русские, служит, — он ходит перед Богом, предстоит перед Ним, как будто Бог на расстоянии пяти шагов от него. Когда он кадит у престола, он отступает в священном ужасе, чтобы не задеть касанием кадила Адонаи, на Которого чины ангельские взирать не смеют. С таким лицом, какое я видел у М. В., Авраам беседовал под дубом Мамврийскиим со Святой Троицей, явившейся ему в виде трёх Архистратигов небесных сил. Мне жалко, — прибавил этот священник, — что вы не видели этого лица Михаила Владимировича, и поэтому можно сказать, что вы вообще его не видели”. О себе могу сказать, что я это лицо видела у Михаила в день его крещения. И ещё несколько раз в жизни». Отец Михаил считает недостойным как-то маскироваться, хотя время уже непростое; утверждает, что конспирация уместна в политике, а к вере не имеет никакого отношения. Но наступает время и для конспирации... В 1930 году он вместе с отцом Владимиром Амбарцумовым[20] (ныне прославленным) вынужден уйти за штат с последнего места их служения — церкви святителя Николая у Соломенной сторожки. Они считали неканоничным поминовение митрополита Сергия (Страгородского) в качестве Патриаршего местоблюстителя в то время, когда был жив митрополит Петр (Полянский), находившийся в заключении. А если до этого в разных храмах было возможно поминовение во время Великого входа в качестве Предстоятеля того или другого иерарха, то с 1930 года стало строго обязательным для официально служащих священников поминать митрополита Сергия. Здесь прошла ещё одна “линия фронта” — между официальной Церковью и “непоминающими”, которые не могли согласиться с грубым вмешательством советской власти в церковные дела. “Непоминающими” стали многие архиереи, в том числе священномученик Серафим (Звездинский)[21], епископ Дмитровский, и владыка Арсений (Жадановский)[22], епископ Серпуховской — оба близкие к нашей семье. С их благословения отец Михаил стал служить тайно, на имевшемся у него антиминсе (вероятно, от епископа Серафима), в купленном к тому времени с помощью родителей отца Михаила доме в Малоярославце, в 120 км от Москвы. Туда приезжали из Москвы его духовные дети — “участники контрреволюционной организации церковников”, как будет потом сказано в обвинительном заключении. Печально знаменитый в истории нашей страны и нашей Церкви год ознаменовался и арестом отца Михаила в Малоярославце (25 февраля 1937 г.). Вероятно, он ясно представлял себе, что его ожидает. Во всяком случае, когда на второй день после ареста отца Михаила под конвоем везли в Москву в общем вагоне пассажирского поезда и в том же вагоне оказалась его жена — Н. Д. (ехавшая сообщить родственникам и друзьям о случившемся), они писали друг другу знаками на запотевшем стекле, и отец Михаил начертил на стекле крест — видимо, и как своё последнее благословение, и как знак принятия своего креста. О том, что он был расстрелян “по делу епископа Арсения” с ним и с другими священниками 27 сентября 1937 года родные узнали лишь в 1991 году, а о месте казни — Бутовском полигоне — в 1994. То, что жизнь отца Михаила оборвалась на 50-м году жизни именно в праздник Воздвижения Креста Господня — мне (и многим моим друзьям и близким) представляется весьма символичным. Хочется верить, что это — не простое совпадение, а Промысел. И не перестают звучать в моей душе строчки, написанные отцом за 15 лет до кончины — строчки из того же “Страстного” цикла, приложимые, как мы теперь знаем, и к его судьбе, и ко многим, многим судьбам: Девятый час искупленья, Последний вздох на Кресте — Да будет вам весть воскресенья Вкусившие смерть во Христе.....
-
Вопросы учеников и ответы старца оптинского старца иеромонаха Леонида (в схиме Льва) Главы из книги "Жизнеописание оптинского старца иеромонаха Леонида (в схиме Льва)". Вопросы ученика (Павла Тамбовцева) и ответы старца. Представляемые при сем вопросы ученика и ответы старца суть келейные записки одного из учеников о.Леонида, Павла Петровича Тамбовцева. Он был уроженец Курской губернии, города Белгорода, сын богатого купца. Воспитание получил весьма недостаточное по своим природным способностям, но образовал сам себя прилежным чтением Свящ. Писания, отеческих книг, а более всего советами и старческими увещаниями о.Леонида, занимаясь при нем перепискою книг св. отцов, и временно, по диктовке старца, пиша ответы к многочисленным его духовным детям. На все свои недоумения испрашивал он разрешения у старца, и о.Леонид отвечал на них с ясностию и опытностию, отличавшими его пред всеми; а сия опытность была плод бесчисленных скорбей им претерпенных, наблюдательности, чрезвычайной памяти, сохранявшей все читанное и слышанное. Приходящих к нему не изгонял он, по словеси Христову; а ученикам своим объяснял сокровенные тайны Премудрости Божией. Павел Тамбовцев был один из пламенных и ревностных воспитанников его, ловивший капли благодати от уст старца, сохранявший их в горячем своем сердце и передававший их своим языком несколько восторженно; но иначе объясняться он не мог, по восторженному настроению, своего ума. Кратка была жизнь этого юноши, которую окончил он на 26 году (4 августа 1835 г.), если не в победе над всем страстями, по крайней мере в борьбе с ними, низложенный на смертный одр величайшим для него бедствием. Отец его, которого он уважал чрезмерно, сделался самоубийцею. Для верующих христиан что могло быть страшнее мысли, что погибла навсегда душа, ближайшая к нему? Это помышление, повсюду преследуя юного страдальца, было выше его сил. Сначала он впал в меланхолию от борения духа, потом огнь душевный воспламенил внутренность, и горячка прервала дни его. Кроме предлагаемого сна (см. ниже), который был предвестием его страданий, замечательно еще его видение. В скиту Оптиной пустыни, по чиноположению, денно и нощно отправляется чтение Псалтири в поминовение усопших и о здравии благотворителей. Павел читал в церкви полунощную чреду, и когда начал поминать усопших и творить обычные поклоны, - видит собственное свое подобие в конце правого клироса. Он долго смотрел на это явление; наконец решился подойти к клиросу, и лишь только дошел до него, видение исчезло, а его объял страх. Павел вышел из церкви, запер ее, пошел к старцу, и разбудив его, передал ему виденное. О.Леонид успокоил его и послал дочитывать свой час. Павел скончался во время Елеосвящения над ним в твердой памяти. Быстро смотрел он наверх, и обращая взоры по сторонам на воздухе, закрывал глаза, содрогался, и опять смотрел со вниманием на предмет, которого никто не видел; только всем заметно было, что он видит врагов своей души, которые возмущали ее в страшный час его исхода. Потом смежил очи, перекрестился, вздохнул, и жизнь его угасла. В сей день он исповедывался и приобщился Св. Тайн. Вечная вам память, достоблаженный старец и послушный ученик! 1. Каким образом поступать, когда я, находясь в кругу братии, не могу воздержаться от слов, и когда говорю, то кого-либо обижаю словами? - Должно помнить произносимый Св. Церковию к Богу глас сей: положи, Господи, хранение устом моим, и дверь ограждения о устнах моих. Притом надобно воображать, что те, которые говорят, делают сие в разуме духовном: они сего достойны; а ты считай себя недостойным разговора с ними, и когда спросят тебя, отвечай с благоговением. Когда же увлечешься сему противным, кайся и старайся неотложно исправиться. Должно еще вести себя так, чтобы братия не заметили в тебе твоей отличности во исправлении. 2. Как поступать, когда я вижу в других вольное выражение мыслей и соблазняюсь; равно как и в тебе, отче, иногда не видя старческой кротости в обращении с другими, также оскорбляюсь? - Это тебе кажется так от невнимательности и нерассуждения твоего. Не должно никого осуждать, ибо ты не знаешь, с какою они целию сие делают, и с какою целию с кем-либо я поступаю. Таковыми поступками скорее обнаруживается внутренний людской характер; и для дышащих презорством это нужно. Итак ты несправедлив. Старайся более внимать себе, а не разбирать дела, обращение и поступки других. Ты пришел в училище самоотвержения исполнять поведенное тебе, но не имеешь права судить, где, когда и как с кем поступают. 3. Я не вижу в братии любви, и для исследования какого-либо предмета из Священного Писания не нахожу собеседников? - Не может быть, чтобы у них не было любви; так должно думать и по справедливости заключать. Если же ты не видишь в них любви, то это потому, что ты сам в себе любви не имеешь. Покажи прежде сам истинные черты любви, и тогда увидишь, что любовь у них обитает и к тебе хранится обильно. Притом мы имеем заповедь Божию любить чистосердечно ближних; а искать от них любви, о том нигде не сказано. А что они не могут, или лучше сказать, не дерзают беседовать с тобою от Писания, то ты не должен искать сего с ревностью. Где смирение у них, там и простота, а сия Божественная отрасль не испытывает судеб Божиих: она только верою повинуется, и до времени довольствуется только теми понятиями, которые ей открывает вера. Не будет Бог о том послушника испытывать: почему он не богословствовал, но почему не внимал себе. Бог не оставит их относительно спасения; если Ему благоугодно будет, то и откроет им тайны Своего смотрения; а разум, просвещенный светом Божиим, по мере веры, выше всякого учения: ибо естественно, разум изобрел учение, а не учение разум. 4. Почему, в течение пятилетнего жительства в пустынной здешней обители, стараясь сколько-нибудь о собственном назидании, я чувствую напротив, что действительно сделался хуже, о чем свидетельствуют неосмотрительные мои поступки, хладность сердца и недостаток великодушия? Вопросы другого ученика (Антония Бочкова) и ответы старца. 1. Что такое осуждение и почему отцы применяют осуждающего к антихристу? - Осуждение есть, когда ты, видя или зная грехи, или порок брата твоего, говоришь от сердца: "Он, по-моему мнению, достоин или муки, или казни, или болезни." Тогда ты становишься якобы судия ближняго, и хощешь воссесть на престол единаго Судии - Христа; потому за гордое безумие твое ты и применяешься ко антихристу. Ино есть злоречие и оглаголание, но это еще не осуждение. Ино есть соблазн, когда невольно по естественному чувству, душа соблазняется на постыдное дело или слово. Молчание отцев, занимавшихся внутренним деланием, не знало грехов ближнего, а видело только одно свое падение. 2. Могу ли я на исповеди говорить о согрешившем со мною в слове или в деле? - Разве ты хочешь каяться за него? Если он не хочет сознаться в своем грехе, говори только о своем: согреших злословием или страстными разглагольствиями, или чем-либо от таковых. 3. Могу ли я предложить брату принести покаяние старцу в соделанном вместе словесном грехе? (Старец улыбнулся) - Слишком велико твое рачение о спасении брата твоего. Думаю, что помолиться лучше, чтобы Господь Сам то ему внушил. 4. Отцы говорят, что подробное изъяснение блудных помыслов и дел напрасно, что довольно объяснять их кратким общим словом, что воспоминание о них сквернит уста и помыслы. Так ли это? - Это так. Отцы были опытнее нас в душевных делах. Но каждому человеку различное правило. Иной старец может бесстрастно и безвредно выслушать твое исповедание; да и ты, положим, можешь не очень страстно и с сокрушением исповедываться подробно, и ко смирению твоему посрамить себя: потому и подробное исповедание (хоть и редко) бывает на пользу. Но видно старцы знали великое милосердие Божие, не желающее крайнего пристыждения нашего; потому и заблагорассудили исповедание худых помыслов сократить. Иногда тебе диавол внушит их: и ты будешь являть не свои помыслы, а его навевание, и он поругается тебе во благом. Иногда и старец, не очень твердый, не вывеет скоро помыслы твои из уха своего сердечного.
