Монахи о своих монастырях и не только...

[sasha 3 426]

Утешение монаха. Интервью с наместником Валаамского монастыря ...

 

[Татиана. 1 983]

Дивный остров Валаам!

[Neofita 2]

Какая интересная статья! Спаси Господи. Если не секрет, Вы, Sasha, не монах?

[Гость 1 058]

Саша и от меня огромное спасибо за ссылку на статью, мне тоже понравилось

[sasha 3 426]

Самый молодой наместник о самом древнем монастыре (+ ВИДЕО)

Самый молодой епископ Москвы о юбилее Новоспасского монастыря Москвы, том, почему в столице работают медленнее, чем в других городах, о чем говорить с молодежью, о лучшем возрасте поступления в монастырь и почему духовность противоположна морали

 

 

Прогулка по Новоспасскому монастырю: 20 лет после второго рождения (+ фото)

[sasha 3 426]

Архимандрит Тихон (Шевкунов): «Жизнь христианина – самое высокое в мире творчество»

— Сретенский монастырь возрождался первоначально как подворье Псково-Печерского монастыря. Каким видели этот монастырь в центре Москвы печерские старцы, давали ли советы по его устроению?

 

[sasha 3 426]

«ГЛАВНОЕ – НАУЧИТЬ НАРОД МОЛИТЬСЯ»

Интервью с наместником Свято-Успенского Псково-Печерского Псково-Печерского монастыря архимандритом Тихоном (Секретаревым)

 

Жизнь в монастыре важно построить на твердом фундаменте – страхе Божием. «Начало премудрости – страх Господень» (Притч.1:7). Страх Божий мы имеем в виду не рабский или наемничий, а сыновний, когда мы из любви к Богу боимся прогневать Его словом, делом или мыслию. Если у человека нет такого сознания, он никогда не приживется в монастыре и не получит духовного дарования. Этот сыновний страх Божий передан нам, как главная традиция старцев. Тогда и все внешнее придет в порядок, если же этого нет в душе, то ничего не будет.

 

[EКатерина 2 677]

Саша, спаси Господи за статью о Псково-Печерском монастыре!

Удивительная обитель! Удивительная по своей красоте и духу! По милости ее Небесной Покровительницы была там в этом году на Антипасху , Троицу и Собор Псково-Печерских святых и собираюсь туда к середине сентября. Соглашусь с каждым словом архимандрита Тихона, сказанным про особый дух этой обители. Словами очень сложно передать, что творится внутри, когда попадаешь в Успенский храм, в котором с 1473 года ежедневно совершаются богослужения, в Богом зданные пещеры, где почивают тела тысяч монашествующих. Душа, едва покинешь монастырь, рвется туда снова и снова, как и в Благословенную Оптину. Что-то есть особенное в глазах, во взгляде, печерских монахов. И, конечно, еще невероятное тепло, любовь и забота о каждой страждущей душе. Каждое слово, произнесенное на Литургии, там "достает" до самого сердца и остается в нем. Безусловно, если вы хотите помолиться, нужно обязательно ехать или в Оптину или в Печоры.

[sasha 3 426]

ой - ну это не мне )))) (я-то что - просто copy->paste) ... это Православие.ру и Сретенскому Монастырю в Москве - у них, если так позволительно выразиться, "тесные связи" (как я думаю) в Псково-Печерской обителью - так как Сретенский Монастырь начинался как "подворье Псково-Печерского монастыря" ... а потом уж.. стал, кем стал - Сретенским Ставропигиальным мужским монастырем в г. Москве ... мне тоже очень понравилось интервью... знаете, как-то запали слова про игумена-мученика Корнилия - что мученики имеют особое предстательство и заступничество (это я своими словами) - вот уж вся почти братия до-революционной Оптины (более 300-х человек) истреблена и новомученики - иноки Ферапонт и Трофим и иеромонах Василий ...

[EКатерина 2 677]

И им тоже - спасибо. Но, не скромничайте, Саша. Благодаря Вам она мною прочитана)

знаете, как-то запали слова про игумена-мученика Корнилия - что мученики имеют особое предстательство и заступничество (это я своими словами) - вот уж вся почти братия до-революционно Оптины (более 300-х человек) истреблена и новомученики - иноки Ферапонт и Трофим и иеромонах Василий ...

Оптинские новомученники меня за руку к Богу привели). Про Прп. Корнилия расскажу. Я когда второй раз ехала во Псков и Печоры, сказала своей коллеге на работе, которая не смогла поехать, чтоб написала ему записку, а я передам. Она про Прп. Корнилия ничего толком не знала, но записку написала, большую, подробную. В Успенском храме иду к мощам Преподобного, встречаю инока Печерского знакомого, заговорились. В общем, я записку не положила, куда-то дела, а приехав повинилась перед ней и в утешение сказала, что братья наверняка нашли записку в храме и положили куда надо). Я очень переживала по этому поводу, прося Прп. Корнилия простить меня и исполнить просьбы. За день до третьей поездки, вдруг нахожу записку, беру с собой. В Печорах с уже легким сердцем, радостно кладу ее к мощам, а по возвращению вместо "Здравствуй, Катя!" слышу: "Записка нашлась! Ты не представляешь, все так неожиданно и хорошо разрешилось!". Разрешилось, когда я еще была по пути в Печоры).

[серая мышка 32]

читая Ваши посты не нарадуюсь просто.Тоже так хочется побывать,но послушание то надо исполнять.

[EКатерина 2 677]

читая Ваши посты не нарадуюсь просто.Тоже так хочется побывать,но послушание то надо исполнять.

Надо.) А я Вам искренне желаю все же побывать там. Уверена, Вам понравятся Печоры). Я уже на подходе к Святым вратам обители заливаюсь слезами (радости, конечно). А так в обычной жизни) - не дождешься!))) Монастырь этот - необычный. Кстати, я забыла упомянуть, что он в овраге расположен. Задняя стена Успенского храма - край оврага, он и создавался как подземная пещера. А главный фасад его представляет собой иконостас. Красота такая ....)

Помощи Вам Божией в трудах!

[sasha 3 426]

О духовных «содругах» – преподобных Иосифе Волоцком и Ниле Сорском

Диакон Георгий Малков

 

Преподобный Иосиф (в миру Иоанн Санин; 1439/40–1515) уже в восьмилетнем возрасте был отдан родителями для обучения и духовного воспитания в Крестовоздвиженский монастырь в городке Волок на Ламе. Лет двенадцати его вернули домой, но вскоре он тайно ушел сначала в пустынь близ Твери, а затем по совету опытного старца перебрался к известному тогда своей духовной строгостью преподобному Пафнутию Боровскому, который и постриг его в 1460 году в монахи.

 

На своем иноческом пути Иосиф уже изначально проявил себя как твердый, склонный к подчеркнуто уставному благочестию и последовательно аскетичный монах.

 

Однако при всей своей внутренней сосредоточенности на монашеской аскезе Иосиф отнюдь не был лишен живого человеческого чувства любви к ближним, проявление которой во всех сторонах христианского бытия он всегда осознавал как личный моральный долг. В первую очередь именно в этом и следует искать истоки его постоянной устремленности, вслед за преподобным Пафнутием, к общественному служению – к помощи сирым, убогим, больным или же голодавшим во время неурожаев крестьянам.

Преподобный Иосиф Волоцкий

И что вовсе не типично для иноков, чаще всего стремившихся полностью оборвать все свои связи с прошлой, мирской жизнью, в том числе и с родными и близкими, преподобный Иосиф, судя по его «житию», некоторое время явно был мучим мыслями о своих одиноких и по старости беспомощных родителях. В конце концов, не выдержав этой душевной тревоги, он обратился за советом к преподобному Пафнутию. Тот, видя, что его ученик имеет «великое по Бозе усердие и крепкий и непоколебимый ум» и что «не вредит его материна любовь» – как это бывало присуще «обычно маломощным», – «повеле ему о них попечение имети, старости ради и немощи, отца веля в монастырь к собе взяти». В результате мать Иосифа по его совету приняла монашество в соседней Власиевской обители, а отца он взял к себе в келью, постриг его в иноки с именем Иоанникий и ухаживал за ним, «кормя его своима рука», поскольку тот был «в велицей немощи и во ослаблении рукама и ногама». Иосиф стал для отца и старцем, и учителем, и слугой, и «подпорой», «от уныниа утешая, чтяша Божественная Писания».

Как вспоминает один из составителей «Волоколамского патерика», престарелый родитель с благодарностью «глаголаше» Иосифу: «Что ти воздам, чадо, Бог тобе воздасть мзду, ради трудов твоих; не аз тобе отец, но мне отец ты еси – и в телесных, и в духовных». В скромной иноческой келье можно было воочию видеть «Божии любви исполнение: сын тружаяся, а отец слезами и молитвою спомагая. И тако поживе лет 15, отцу служаше, и старцева (то есть преподобного Пафнутия. – д. Г. М.) слова не преступая во всем».

 

Наблюдая за упорными трудами Иосифа и реальными проявлениями его любви и послушания, Пафнутий однажды заметил: «…сей после нас свой монастырь поставит, не менее нашего».

 

Подобным образом Иосиф пробыл в послушании у старца Пафнутия 18 лет. Перед кончиной старец повелел братии «у державного государя просити старца Иосифа на игуменство». Великий князь Иван III просьбу иноков удовлетворил.

 

Так Иосиф стал игуменом Боровского монастыря. Стремясь к устроению в нем общежительного жития, он вскоре посетил Кирилло-Белозерскую обитель для ознакомления с действовавшим в ней строгим «общежитным» уставом. И все же ввести кирилловский устав в Боровском монастыре Иосифу не удалось: многие иноки хотели жить здесь «особно». Тогда в 1479 году он основал под Волоколамском, как бы выполняя тем предсказание преподобного Пафнутия, собственную обитель – по типу Белозерской – с деревянным храмом в честь Успения Божией Матери.

Иосифо-Волоцкий монастырь со временем стал образцовым не только в духовном, но и в культурном отношении, постепенно превратившись в своеобразную церковную академию той поры: здесь переписывали книги и летописи, писали иконы, а здешняя библиотека считалась одной из богатейших на Руси. В 1485–1487 годах Иосиф воздвиг в обители белокаменный Успенский собор, к сожалению, не сохранившийся; на его месте ныне стоит изящный собор конца XVII столетия.

 

Монастырю покровительствовали и местный князь, и великий князь Московский, и архиепископ Новгородский Геннадий († 1505), поскольку удельный Волоколамск тогда еще подчинялся новгородским святителям. Все это способствовало не только дальнейшему устроению в обители нормальной монашеской жизни и ее относительно спокойному и благообразному течению, но помогало и ее экономическому процветанию. Последнее давало возможность волоцкому игумену уделять особое внимание христианской благотворительности. Как уже упоминалось выше, в неурожайные годы преподобный Иосиф неизменно, продолжая традицию старца Пафнутия, помогал голодавшим: в монастырской трапезной ежедневно кормилось до 600–700 человек.

 

Преподобный Иосиф отличался не только необычайно волевым характером и трезвым, практичным умом, но и склонностью к «книжной мудрости», в силу чего нередко поражал слушателей весьма большой по тем временам начитанностью. Как говорит Досифей Топорков – автор надгробного слова, посвященного волоцкому подвижнику, Иосиф «держал Священное Писание памятью на краю языка», что особенно проявлялось в его проповедях и при написании собственных литературно-богословских трудов. В историю древнерусской религиозной мысли преподобный вошел как автор известного «Просветителя» – книги в жанре слов, посвященных главным образом обличению распространившейся на рубеже XV–XVI столетий в Новгороде и Москве так называемой «ереси жидовствующих» (то есть, с учетом тогдашней лексики и говоря современным языком, «иудействующих»).

 

Приверженцы этого движения признавали только ветхозаветную часть Библии, в согласии с доктриной иудаизма отбрасывая всю систему христианских новозаветных ценностей: евангельское учение о Боге-Троице, саму Церковь, священство, богослужения, церковные таинства и иконы. Истинное богопознание они заменяли «лукавой зодией» – астрологией.

 

Мало того что еретики (порой пусть и справедливо обличая отдельные пороки некоторых недостойных христиан) разлагали древнерусское общество в целом, отметая внутреннюю правду христианского мирочувствия, при этом они к тому же допускали и беспримерные кощунства, цинично попирая религиозные святыни народа.

 

Как сообщают литературные источники, «еретики новгородские не только истребляли кресты и иконы, но выдумывали различные способы оскорбления этих священных предметов: кусали их, бросали в скверные места, спали на иконах и мылись на них, обливали их нечистотами, навязывали кресты воронам на хвост». Через некоторое время ересь проникла и в Москву, получив там известную поддержку даже при дворе великого князя. Более того, тогдашний митрополит Московский Зосима стал тайно исповедовать это еретическое учение, пока в конце концов его не обличили в неправославии, лишив святительского сана, «яко злобесного волка».

 

Живое народное чувство благоговения перед святостью Православия было всем этим глубоко уязвлено и унижено, и потому понятно, что в те – весьма крутые – времена общество и расправилось с еретиками достаточно сурово. После осуждения их Московским Собором 1503 года некоторых из них даже казнили.

 

В «идейно-теоретическом» же, богословском отношении ересь подверглась полному разгрому именно на страницах «Просветителя», где преподобный Иосиф подробно разобрал основные заблуждения жидовствующих и ответил на многие из возникавших в их среде вопросов сугубо богословского характера.

 

 

Постоянно поддерживал его в борьбе с еретиками и архиепископ Новгородский Геннадий, также довольно просвещенный для своего времени инок, известный нам как составитель полного русского списка так называемой Геннадиевой Библии, чей текст впоследствии лег в основу печатной Острожской Библии (1581) знаменитого типографа-«первопечатника» Ивана Федорова.

 

«Просветитель» Иосифа вошел также и в историю православной культуры – как первая попытка в богословии Древней Руси систематизировать для отечественного читателя православное учение об иконе и почитании святынь: в эту книгу Иосиф включил знаменитое «Послание иконописцу» (в трех Словах о почитании святых икон).

Преподобный Нил Сорский

Одновременно с обличением приверженцев новгородско-московской ереси преподобный Иосиф высказал в «Просветителе» (в его седьмом слове) и свои основные жизненные принципы, в которых был воспитан старцем Пафнутием и которые отражали в себе идеальный духовный образ христианина вообще – как он понимался тогда на Руси.

 

Вот некоторые из простых и ясных строк волоцкого подвижника: «Будь праведен, мудр, печальных утешитель, нищих кормитель, странников приемник, поборник обидимых, умилен к Богу, к людям приветлив, терпелив в напастях, недосадитель, щедр, милостив, в ответах сладок, кроток, не стремись к славе, будь нелицемерен, чадо Евангелия… незлатолюбив… будь смиренен, долу поникая, ум простирая к небесам… мало говори, а больше размышляй… трудись руками, за все благодари, в скорбях терпи, ко всем имей смирение, храни сердце от лукавых помышлений, не испытывай жизни ленивых, а поревнуй житию святых… еретика человека отвращайся… Беседуя с нищим, не оскорби его…» Или: «Всякому, созданному по образу Божию, головы своея поклоняти не стыдись, старшего почитать не ленись и старайся упокоить его старость, сверстников своих мирно встречай, меньших себя принимай с любовью… имей пристанища тихие, монастыри и дома святых, к ним прибегай, поскорби с ними, утешь их в нищете; если что имеешь в доме своем потребное, принеси им – ибо все это в руце Божии влагаеши».

 

Безусловно, все эти поучения не оставались и для самого Иосифа лишь отвлеченной дидактикой – подобные черты духовно-гармоничной человеческой личности вполне могут быть приложены и к нему самому – вспомним хотя бы о его христианском отношении к собственным родителям.

 

Будучи в политическом отношении сторонником сильной единодержавной власти Московских князей, Иосиф в то же время стремился укрепить и независимость Церкви, одним из необходимых условий чего являлась ее экономическая самостоятельность. Поэтому, в отличие от известных «заволжских» старцев, он последовательно выступал за возможность для монастырей церковного владения собственными селами и землей, что было вполне естественно для средневековой системы хозяйствования.

 

Если тогдашние «заволжцы», во главе с другим великим подвижником – преподобным Нилом Сорским (1433–1508), предпочитали вести тихую отшельническую жизнь в небольших северных пустыньках, стараясь избегать лишних экономических забот, то сторонники преподобного Иосифа стремились к деятельной общественной роли монастырей – к выполнению больших программ социальной помощи, к активной просветительской деятельности. Ученики и последователи волоцкого игумена были более обращены к самым широким слоям древнерусского общества, к «миру», христианским светом для которого, в меру своих сил, они и пытались стать.

 

Жизнь в обители преподобного Иосифа была неимоверно трудна. Как характеризовал ее в свое время один из известных русских епископов-проповедников второй половины XX века – митрополит Антоний (Блум), «монастырь, где жило около тысячи монахов, находился в холодном краю, но никогда не отапливался. Монахам не разрешалось носить ничего, кроме власяницы и накинутой поверх нее мантии. Ежедневное богослужение длилось десять часов, а работа в полях или в монастыре занимала часов семь-восемь. Порой они роптали и жаловались: “Мы голодаем, хотя житницы наши полны… а ты не даешь нам есть; мы жаждем, и у нас есть вода, а пить ты не разрешаешь”. Их святой и суровый настоятель отвечал: “Вы работаете не для удовлетворения своих нужд, не для обеспечения себе легкой жизни; вам и не следует жить в тепле, в покое. Посмотрите на окрестных крестьян: они голодны – мы должны работать для них; они терпят холод – для них мы должны заготовлять дрова; среди них много сирот – для них вы устраиваете приют; они невежественны – для них вы держите школу; старики у них бесприютны – для них вы должны содержать богадельню”. И эта несчастная тысяча монахов, некоторые из которых изо всех сил стремились к святости, роптали и роптали… И тем не менее под крепкой рукой своего игумена они вели жизнь, которая вся была – любовь. Бывало, что они восставали, когда плоть не выдерживала, но среди них была их совесть – преподобный Иосиф, который не позволял им пасть так низко, как они были готовы пасть. Выражаясь более современным языком, он, можно сказать, был коллективным “сверх-я”. Он стоял среди них со своими абсолютными требованиями… И если прочесть труды и житие преподобного Иосифа, то видишь несомненно, что там не было ничего, кроме любви, потому что ни о чем другом он не заботился. Его не волновали последствия, не важно было, что люди думают о его “безумных” порядках. Он лишь говорил, что эти люди голодны и нуждаются в помощи, и мы, познавшие Христа, знающие, Кто Он, должны принести Его этим людям. Если на это придется положить жизнь – что же, вы и жизнь положите! В его сочинениях вы найдете лишь редкие слова об ожидающем монахов упокоении и гораздо больше мест, где монахов предостерегают: если они не будут трудиться изо всех сил, их ждет адское пламя!».

Со временем, к сожалению, высокий нравственный пафос, столь присущий самому Иосифу и так ярко выразившийся в его стремлении всех «просветить» и всем помочь, оказался несколько снижен в кругу его позднейших последователей (так называемых иосифлян), для которых монастырские владения порой начинали значить гораздо больше, чем они того заслуживали. Это иногда как бы бросало – совершенно несправедливо – некую «мирскую» тень на действенно живой, искренний, неизменно бескорыстный и духовно-возвышенный образ преподобного Иосифа. В какой-то степени здесь сказалась обычная человеческая слабость, которая была совершенно чужда самому волоцкому игумену: «правда Иосифа», оставаясь собой, лишь значительно, увы, «потускнела от малодушия и податливости его преемников».

 

Не менее, чем преподобный Иосиф Волоцкий, в истории русского монашества того времени известен и воспитанник Кирилло-Белозерской обители – уже упоминавшийся преподобный Нил Сорский, из московского боярского рода Майковых.

 

Он имел достаточно хорошее образование и в монастыре был некоторое время переписчиком книг. По благословению мудрого старца Паисия Ярославова, Нил, вместе со своим постоянным «содругом», сыном боярина, монахом Иннокентием (Охлябениным), ушел из Кириллова на Афон. Здесь, а также в константинопольских монастырях он провел несколько лет, до тонкости усвоив «путь внутреннего очищения и непрестанной молитвы, совершаемой умом в сердце», достигая иногда в ней высших «светоносных озарений» Святого Духа. Иначе говоря, он принес на Русь опытное познание высшей степени исихастского «монашеского делания», то есть «молчальнического», созерцательно-молитвенного состояния души – как постоянного образа жизни настоящего монаха-мистика.

 

Возвратившись в Белозерский монастырь, Нил, однако, оставался в нем недолго и вскоре построил в 15 верстах от него в лесу, на болотистой речке Соре, часовню и келью, а затем – с присоединившимися к нему иноками – срубил здесь и деревянную Сретенскую церковь, создав постепенно еще одну скромную пустынножительную северную обитель. В ней преподобный Нил и продолжил свой иноческий подвиг – «как муж духовный в слове, жизни и рассуждении» – по строжайшему скитскому уставу, требовавшему предельно одиночного, отшельнического жития в трудах, в полном неприятии земных благ, в совершенном отвержении любых форм владения каким-либо имуществом или угодьями.

Нигде, пожалуй, на Руси церковные службы не совершались с такой полнотой, строгостью и пламенным молитвенным духом, как в убогом скиту преподобного Нила. В отличие от также довольно сурового «общежитного» устава преподобного Иосифа, два руководства к духовной жизни, составленные Нилом, – «Предание ученикам своим о жительстве скитском» и «Устав скитский» – более нацелены на внутреннее совершенствование человеческой личности; для них характерна и большая разработанность учения о путях достижения иноком благодатного состояния его души, полностью укорененной во Христе. Дошедшие до нас сочинения великого учителя скитского подвижничества и ныне представляют собой драгоценное руководство для монашествующих; они, к тому же, являются и значительными памятниками древнерусской учительной литературы.

 

В первых четырех главах «Устава» (всего их 11) преподобный Нил «говорит вообще о сущности внутреннего подвижничества или о нашей внутренней борьбе с помыслами и страстями и о том, как вести нам эту борьбу, чем подкреплять себя в ней, как достигать победы. В пятой главе, самой важной и обширной, показывает, в частности, как вести нам внутреннюю брань против каждого из восьми греховных помыслов и страстей, от которых рождаются все прочие, именно: против чревообъядения, против помысла блуда, против страсти сребролюбия, против страсти гнева, против духа печали, против духа уныния, против страсти тщеславия, против помыслов гордостных. В остальных шести главах излагает общие средства, необходимые для успешного ведения духовной брани, каковы: молитва к Богу и призывание Его святого имени, памятование о смерти и о Страшном суде, внутреннее сокрушение и слезы, охранение себя от злых помыслов, устранение себя от всяких попечений, безмолвие и, наконец, соблюдение для каждого из исчисленных занятий и действий приличного времени и способа».

Если преподобный Иосиф стремился, как уже отмечалось, придать самому монашеству желательно наибольшее общественное звучание – и потому его идеалом церковной жизни было повсеместное создание крупных, экономически устроенных и влиятельных «общежитных» монастырей с почти воинскими порядком и дисциплиной, то преподобный Нил склонялся к другому типу иноческого жития – скитскому – и обращался преимущественно к другой стороне монашеского, как говорили в старину, «делания»: он был приверженцем более интеллектуально-осмысленной и молитвенно-созерцательной исихастской практики сугубо личностного, пустыннического (или хотя бы полупустыннического) иноческого «подвига». Совершать же такого рода подвиг, как считал Нил, гораздо удобнее в условиях совсем небольшой монашеской общины-скита – с тремя-четырьмя монахами, включая и опытного руководителя-старца. Только в этом случае обеспечивался, по его мнению, более осторожный и внимательный личностный подход старца к каждому ученику при духовном воспитании и обучении его «искусству из искусств» – постоянному «творению» Иисусовой молитвы.

 

Вступая в борьбу со врагом спасения, уходить одному, неопытному еще, иноку в пустынническое молитвенное безмолвие-«исихию» крайне опасно и духовно вредно. Это издавна было известно из истории православного монашества, и потому Нил настоятельно указывал в своем «Уставе» (приведем здесь выдержку из него – не только как свидетельство духовно-педагогической многоопытности великого старца, но и как вообще характернейший пример древнерусской учительной литературы в области христианской аскетики):

 

«Крайне опасно воину, неискусному в единоборстве, отделиться от многочисленного ополчения своего, чтобы одному ополчаться против врага; крайне опасно и иноку вступить в безмолвие прежде, нежели стяжет опытность и познает свои душевные страсти: тот гибнет телесно, сей – душевно. Ибо путь истинного безмолвия есть путь мудрых и тех токмо, которые стяжали Божественное утешение в трудном сем подвиге и помощь свыше – на время внутренней брани.

 

Кто захочет удалиться в безмолвие прежде времени, тому общий враг подготовит гораздо более смущения, нежели покоя, и доведет его до того, что он скажет: лучше бы мне не родиться.

 

Причина такого крушения – в высоте и неудободостижимости умной молитвы.

Памятование о Боге, то есть умная молитва, – превыше всего в деятельности иноческой, равно как любовь Божия есть глава всем добродетелям. И тот, кто безстудно и дерзостно домогается внити к Богу, чтоб беседовать с Ним и чисто вселить Его в себя с понуждением, тот, говорю, от бесов, если попущено будет, уловляется в смерть, потому что гордостно и дерзостно прежде времени устремляется к высоте сей. Токмо сильные и совершенные в состоянии наедине противоборствовать бесам и извлекать на них меч, иже есть глагол Божий…

Те, кто борется с плотскими страстями, могут исходить в уединенное житие, и то не просто, как прилучилось, но в свое время и с руководством наставника – ибо уединение требует ангельской крепости. Стужаемые же от душевных страстей да не дерзают даже видеть следов безмолвия, чтобы не низринуться в исступление».

 

Мудрый старец-«детоводитель» (так переводится греческое слово «педагог») ко Христу, возглавляющий немногих своих духовных детей на пути ко спасению, их общая, постоянно углубленная в молитву, внешне скудная жизнь без всяких мирских благ – все это вполне могло существовать и в самой дальней пустыньке-скиту. И в таких нелегких условиях эти несколько человек могли вполне прокормиться личным трудом, притом не обременяя себя, подобно иосифлянам, управлением крестьянами и монастырскими угодьями, а значит, и не отвлекая своих душ от единственно важного, по мнению Нила, иноческого дела – полного «умирания миру» для предельно достижимого общения с Богом в молитве, духовном трезвении и богослужении. Поэтому преподобный никогда и не поддерживал сколько-нибудь активного «стяжания» (то есть, попросту говоря, приобретения; причем следует подчеркнуть, что в древности это слово не имело нынешней негативной окраски) монастырями какой-либо (и прежде всего – земельной) собственности. Это, впрочем, вовсе не означает, что Нил выступал против всякого церковного имущества как такового. Он лишь призывал к умеренности в этой сфере религиозно-общественной жизни, признавая единственным богатством инока духовные дары «умной» молитвы, а единственно важным для христианина стяжанием – стяжание даров Духа Святого.

 

Как пишет уже упоминавшийся выше митрополит Антоний (Блум), «в своем “Уставе” Нил Сорский указал, что монах должен быть так беден, чтобы он не мог предложить даже материальной милостыни, кроме куска хлеба. Но он должен любить путника, или бродягу, или беглого разбойника, или еретика, отколовшегося от Церкви, – он должен так любить их, чтобы быть готовым поделиться с ним всем своим духовным опытом, всем содержанием своей души. Вот человек, который стремился знать только Христа, – Христа распятого; человек, который отказался от всего вещественного и не мог ничего дать, потому что ничем не обладал, – кроме завладевшего им Бога. Ведь Богом не владеют – Бог овладевает человеком, наполняя его Своим дыханием и Своим присутствием».

 

И однако преподобный Нил, несмотря на все свое предельное «скитничество», вовсе не замыкался в некоем сугубо индивидуалистическом уединении, равнодушно взирая на беды и нестроения окружавшего его мира, в том числе имевшие место и внутри самой Церкви. Он, например, участвовал в заседаниях Собора 1491 года против еретиков. Именно преподобные Паисий и Нил были первейшими советчиками новгородского владыки Геннадия в его борьбе с жидовствующими; именно они настаивали на необходимости скорейшего издания полного текста Библии, результатом чего и стала подготовка корпуса (пусть пока еще и рукописного) книг уже упоминавшейся Геннадиевой Библии. Занимался Нил и церковной историей: им, в частности, был составлен и отредактирован новый вариант сборника житий святых – двухтомные Четьи-Минеи.

Как смиренно жил преподобный Нил, так же смиренно он и скончался, завещав ученикам: «Аз, недостойный Нил, моих присных господий и братий, иже суть моего нрава, молю: по скончании моем повергните тело мое в пустыни, да изъядят е зверие и птицы, понеже согрешило есть Богу много и недостойно есть погребения. Аще ли сице не сотворите, то ископавше ров на месте, идеже живем, со всяким бесчестием погребите мя. Бойтеся же слова, еже великий Арсений завеща учеником своим, глаголя: на суде стану с вами, аще кому дадите тело мое. Тщание бо и мне было то, елико по силе моей, да не сподоблен буду чести и славы века сего никоторые, якоже в житии сем, тако и по смерти моей. Молю же всех, да помолятся о душе моей грешней, и прощения прошу от всех, и от мене прощение да будет. Бог да простит всех нас».

Об имущественной же стороне в завещании говорится лишь в небольшой приписке: «Крест большой, что в нем камень Страстей Господних, так и что писал есми сам книжки, то – господе моей и братии, кто учнет терпети на месте сем. Малые книжицы, Иоанн Дамаскин, Потребник… – в Кириллов монастырь. И прочие книги и вещи Кириллова монастыря, что мне давали за любовь Божию, чье что есть, тому и отдати, или нищим, или монастыря коего, или отъинуду христолюбца коего, что в лицех, – тому и отдати».

 

И в дальнейшем его пустынь оставалась одной из беднейших на Севере; мощи преподобного не были открыты и сохранялись погребенными в убогой часовне.

 

Подводя итог сказанному, следует заметить, что если преподобный Иосиф возглавил на рубеже XV–XVI столетий прежде всего московскую, в социальном отношении определенно более активную ветвь русского иночества, то преподобный Нил явился основным выразителем прежде всего внутренне-созерцательных идеалов монашества северорусского.

 

По существу же, оба направления в древнерусском иночестве (условно говоря, Иосифа Волоцкого и Нила Сорского) лишь выражали две стороны в целом единой позиции Русской Церкви в ее отношении к миру – одновременного признания необходимости углубленной молитвы о нем (как важнейшей задачи православного иночества) и деятельной заботы о его реальных (духовных и даже материальных) нуждах. Недаром оба преподобных – и Иосиф, и Нил – всегда равно почитались, как почитаются и доныне, всею православной Россией, ибо каждый из них сыграл выдающуюся роль в развитии монастырской жизни на Руси.

 

[Апрель 9 365]

Что же такое монастырь? И что там делают монахи?!

04.12.2010 00:17

Не келейный разговор

Много проблем бывает от неверного представления о монастырях и монахах. Берутся мифы из стереотипных слухов, СМИ, околоцерковной и популярной художественной литературы. Особенно много "красивых" образов от тех почитателей монастырских стен, кто все видит в розово-благочестивом 3D )) Навыдумывают, приезжают и удивляются, что на деле все не так выглядит ))

- У Вас же тут все радостные, красивые и спокойные!...

- Да! А Вы думали, что лица монахинь должны пугать суровостью, а мысли отрешенностью, походка в керзачах, мешковина, подозрительность ко всем гостям и напыщенное недовольство "мирскими" гаджетами? НЕТ!!!!

 

Итак, что же такое монастырь? И что там делают монахи?!Во-первых, монастырь - это не стены. Монастырь - это люди+устав. Т.е. это община монахов , которые выбрали для себя тот или иной уклад монастырской жизни, руководствуясь: Святыми Писанием и Преданием + реальные физические возможности членов общины, условия окружающей среды, традиционный быт местности. Вот это и есть монастырь. Все христианские общины объеденины вокруг Христа, а значит литургическая жизнь для всех обязательна, поэтому, я расскажу именно о монастыре, а про Литургику Вы уже все знаете ))

 

Цель монашеской жизни, цель организации монастыря. Главное в практике христианина - покаяние. Покаяние с греческого - перемена мысли, следовательно, и жизни. В основе христианского жития - покаяние. Покаяние же не возможно без живого общения с Богом, а значит: покаяние и молитва - это единое основание христианской жизни. Поэтому, монастырь - это такое место и такая община, в которой все направлено именно на перемену мыслей. Но человек не может только молиться и размышлять, поэтому ему дана возможность переключаться время от времени на труд. У кого-то труд физический, у кого-то творческий, зависит от склонности и дарованных Богом талантов. Предпочтение издревле отдавалось труду физическому, потому что он 1. доступен всем, 2. не занимает ум, а значит молитва и размышления могут не покидать монаха, что удобно. Но и про тех, кто работает головой я слышала, что, если работу они выполняют внутренне предстоя перед Богом, то она вменяется им в непрестанную молитву. Кстати, стяжавшим с Божией помощью непрестанную молитву монахам назначали незамысловатые работы, чтобы они не повредили себе или имуществу монастыря, потому что от самодвижной молитвы они естественно делались рассеянными. Бывали случаи, что у таких монахов разбегалось стадо или они повреждали себе руки на работах в лесу.

 

Итак, монастырь имеет чисто практическое назначение: это место для удобной и точной организации своей духовной жизни. Причем, приветствуется все, что помогает покаянию от чтение правила и аскезы до дел милосердия и миссии среди нуждающихся в ней. Отсекается же то, что, напротив, мешает монаху быть с Богом и исправлять свои страстные немощи. Если в моанстыре нет духовника, то ответственность за духовную жизнь ложится на монаха. В греческих монастырях, где братия выбирает игумена из числа опытных монахов своей общины и после слушает его как духовника, часть ответственности, по благочестивому преданию, ложится на игумена.

 

Интересно, что не столько важна сама добродетель, сколько путь к ней, потому что во время этого пути монах многажды падает и, если не отчаивается, то стяжевает смирение - главную монашескую драгоценность, которая позволяет Божественной благодати наполнять монашескую душу.

 

Послушание (мы все больше относим это слово к обозначению монастырского труда, хотя, на самом деле, послушание исходит от послушника к старцу и это выражение именно духовной жизни монаха, а наша же путанница от неточного перевода с греческого* ) - это молитвенное искание воли Божией - по слову старца Софрония. Человек, который понимает, что закостенел в порочном образе мыслей и поступках, ради того, чтобы не усугублять свое греховное состояние и не свернуть со спасительного пути из-за отсутствия опыта, а после и в поиске о себе воли Божией, отдает право своего решения и выбора старцу или единомысленному брату и так оберегает себя от своих же ошибок, учится терпению, смирению, а когда овладеет своими страстям, то и любви.

 

Ошибочно думать, что монах обязательно должен страдать, недосыпать, быть изможденным, бояться игумена, замкнуться в себе. Совсем нет! Каждому показано свое лекарство Главная работа всегда происходит внутри человека, в его молитвенном диалоге с Богом. В греческих монастырях ежедневное монашеское правило включает в себя далеко не только известные нам молитвы и каноны, но так же обязательное чтение богословской литературы или некоторые другие полезные для личности конкретного монаха дела. Если здоровому и сильному монаху для спокойного самочувствия нужно себя поудержать в еде или сне, то расслабленному от болезни напротив нужно подвигнуть себя к оставлению уныния, бодриться, соблюдать режим и лечение и удерживать себя от горделивых попыток "быть как все на сенокосе", ему прописано терпеть свою физическую немощь, а заодно и неминуемые следом братские поношения "ленивому и нерадивому".

Когда лекарство лечит, тогда человек хоть и чувствует его горечь, тем не менее, остается внутренне светел и и благодарен Богу.

 

Враг рода человеческого, насколько попускает ему Господь, ведет свою подпольную борьбу с каждым христианином. Эта внутренняя борьба с привычками, слабостями, страстями есть у всех христиан, точно так же, как в каждом христианине - монах он или мирянин - живет надежда и желание оставаться со Христом и в этой жизни, и в будущей.

 

Итак, монастырь - это место, где посвятившие свою жизнь Богу монахи создают себе наиболее удобные условия для перемены привычных мыслей и жизни к добродетельным. Т.е. по-сути, монастырь - это не просто дом монаха, где он живет, молится и трудится, монастырь, это место, где силами монахов созданы лучшие условия для перемены мыслей монаха от страстных к добродетельным.

 

 

----------------------------------------

* В греческом языке оба вида послушания обозначены двумя разными словами. Ипакои - это сердечное состояние, когда человек, ища волю Божию, отказывается от своей собственной воли ради исполнения воли Отца Небесного. Он ищет ее в Святом Евангелии, пытаясь изучить его теоретически и практически, и претворять и воплощать евангельские заповеди в жизнь. Внешнее послушание по-гречески называется диакония. Вся наша православная аскетика – деятельная, это не отрешенное богословие, благодать стяжевается через непосредственное делание. Как правило, в монастыре человек проходит через разные послушания , чтобы исполняя внешнее послушание , не забывал о внутреннем. Любое послушание , какое бы ни приходилось выполнять, надо делать во славу Божию, с любовью к Богу. От такого послушания человек испытывает духовную радость и утешение.

 

http://www.fotopalomnik.ru/admin/131-pogovorim/425-monahi.html

[Апрель 9 365]

«Альфа и омега монаха – это послушание»

Беседа с благочинным афонского монастыря Дохиар архимандритом Гавриилом

 

В середине октября иноки афонского монастыря Дохиар[1], возглавляемые благочинным обители архимандритом Гавриилом, приехали в Россию, чтобы помолиться у святынь Троице-Сергиевой Лавры, Дивеевского монастыря, Санкт-Петербурга и Москвы, а затем – Киева и Почаева и передать в дар Санкт-Петербургскому подворью Коневского монастыря список чтимой всем православном миром иконы «Скоропослушница». Побывали афонские иноки и в московском Сретенском монастыре, в котором 25 октября вместе с братией обители отслужили раннюю Божественную литургию. Песнопения литургии исполнялись попеременно на древнегреческом и церковнославянском языках. «Мы словно на Афоне побывали», – говорили прихожане. А после литургии, за трапезой, состоялась дружеская беседа с архимандритом Гавриилом, которому задавали много вопросов о монастыре Дохиар, его укладе, о настоятеле обители архимандрите Григории.

 

– Сегодняшний день, отец Гавриил, прихожане Сретенского монастыря надолго запомнят: сегодня сам Афон пришел к нам. Для наших прихожан это особенно значимо, ведь многие из них не имеют возможности отправиться на Афон, а для прихожанок паломничество на Святую Гору в принципе невозможно. Мы благодарим вас от всей души. Афон – это тот путеводный маяк, с которым каждый монах, каждый верующий сверяет управление своей духовной жизнью. От Афона мы заряжаемся нужными идеями и духовными ощущениями. Для нас хотя бы прикоснуться к великому монашескому наследию – великая радость.

 

– И мы благодарим вас, что дали нам возможность послужить здесь, в Сретенской обители, где забываешь, что находишься в центре Москвы. (Обращаясь к иеромонаху Симеону): А вы, отец Симеон, были в Дохиаре?

 

– К сожалению, не был.

 

– Ну, так мы вас похитим (улыбается).

 

– На Афоне каждый монастырь имеет какие-то свои традиции. Расскажите, геронда, чем Дохиар отличается от других афонских обителей?

 

– Конечно, сам Типикон, устав афонский едины для всех обителей Святой Горы, но в каждом монастыре есть некие особенности, детали, которые как раз и создают как бы особое лицо монастыря. Например, разница в том, где будет стоять канонарх или с какой стороны будет читать чтец. Распорядок дня может немного отличаться. Так, если кто-то не может утром поесть, то трапеза переносится на более позднее время. Это будет зависеть и от игумена, который дает распоряжения в зависимости от послушаний братии. Но различия эти незначительны.

 

 

У нас, в Дохиаре, лавровыми листьями осыпают пол храма на двунадесятые праздники, а на Пасху, начиная с Великой пятницы, – цветами дикой лаванды: она как раз цветет тогда. Но на самом деле это не святогорская традиция, это традиция Патмоса, где архимандрит Григорий, наш настоятель, принял постриг. Но сейчас уже и другие монастыри постепенно перенимают эту традицию. Приезжают к нам на престольный праздник монахи из близлежащих монастырей, видят это и перенимают. Украшают храм пахучими растениями, чтобы по-особому благоухало. Можно не только лавровыми листьями, но и другими растениями. Зимой, например, вечнозелеными, теми, которые не опадают. И даже ветки апельсинового дерева могут быть для благоухания. На Великую субботу, когда поется «Воскресни, Боже»… В это время как раз у нас цветут апельсиновые деревья.

 

Приезжайте к нам в обитель на Страстную седмицу.

 

– Боюсь, мы не выдержим афонской строгости.

 

– Это так прекрасно, что вы даже не заметите, как время пролетит, не ощутите никакой тяжести. А когда наступит Пасха, вы скажете: «Неужели закончилось? Может, еще что-то будет впереди, дальше?»

 

– А сколько паломников принимает монастырь Дохиар на Пасху и в Страстную седмицу?

 

– У нас никаких ограничений не бывает: кто хочет, тот приезжает. Правда, сейчас в обители идут реставрационные работы. Обновляются братские корпуса, и братия переехали пока в архондарик[2]. Так что в Пасху 2011 года у нас, наверное, будут трудности с размещением паломников, но мы постараемся всех как-то устроить. Ведь Пасха – это очень красиво. Как раз на таких службах и понимаешь, что значит Пасха, православная Пасха, и что значит вообще Православие.

 

– Геронда, мы слышали очень много поучительных историй про настоятеля Дохиара архимандрита Григория. Не могли бы и вы что-нибудь рассказать?

 

– Если я вам буду рассказывать про своего старца, вы скажете, что я ему похвалы воспеваю (смеется).

 

 

– Ничего страшного. Мы знаем, что настоятель Дохиара очень почитаем на Афоне и в Греции. А у нас о греческом мире знают не слишком много. Расскажите, что это за человек, как он пришел на Афон. Нам из первых уст хотелось бы узнать о нем.

 

– Со старцем мы познакомились на Патмосе в 1961 году, в духовной школе. Ему тогда было 19 лет, а мне – 17. Он вырос на острове Паросе, одном из Кикладских островов. Он имел счастье возрасти под сенью монастыря, который называется Лонговарда[3]. В этом монастыре было много великих и духовных мужей. Этот монастырь продолжал традиции колливадского движения[4]. Вы знаете про это движение?

 

– Да, знаем. Это святые Никодим Святогорец, Макарий Нотарас[5].

 

– Лонговард был продолжением этого движения. Последним из братии этого монастыря был старец Филофей (Зервакос)[6]. И как раз и бабушка, и мама архимандрита Григория, нашего старца, приходили на исповедь к отцу Филофею. Ну, и конечно, женщины брали с собой мальчика. Он был маленьким и не мог прикладываться к иконам, и тогда монах брал его под руки и поднимал. С детства он исповедовался отцу Филофею (Зервакосу). А в 12 лет он отправился учиться в духовную школу. Отец Филофей препоручил его другому старцу, отцу Амфилохию (Макрису)[7]. И с 12 лет он стал исповедоваться отцу Амфилохию. В духовной школе я и познакомился с нашим будущим настоятелем. Мы подружились. Потом наши духовные узы окрепли, потому что мы стали духовными чадами отца Амфилохия. А с 1971 года он уже стал моим старцем.

 

Уже с первого знакомства я увидел, что у этого тогда еще мальчика большие духовные дарования. И не только духовные дарования, но и административные способности. А ведь очень редко бывает, когда в одном человеке сочетаются эти два дара. Но его Бог щедро наградил. И потому, что его Господь наделил такими талантами, он очень легко все схватывал, на лету; и он от всех своих духовных руководителей, от тех, кто окружал старцев, – от всех набрал понемножку. В 1967 году он принял постриг от старца Амфилохия. На Новый год: 1 января 1967 года. И я в этот же год принял постриг, только на Пасху – в Великую субботу.

 

А в 1970 году старец Амфилохий преставился Богу. И по причинам, от нас не зависящим, мы вынуждены были уехать из скита, где жил старец Амфилохий. Мы поехали в Этолокарнанийский монастырь. Это в Центральной Греции. Потом мы переехали в другой монастырь, в Эвритании[8]. Это монастырь Прусской иконы Божией Матери. Но там мы страдали от жесткого климата этих мест, особенно зимой. К тому же в этот монастырь приходило очень много паломников. И потому, когда нас пригласили монахи Дохиарского монастыря вместе с братством переехать к ним в обитель, мы и переехали в Дохиар. Дохиарский монастырь в то время был увядающим: всего-то четыре-пять старчиков было в этом монастыре.

 

 

– Он был общежительным или особножительным в то время?

 

– Особножительным[9]. И очень бедным был. Никаких доходов у обители не было. Даже не было келий, в которых мы могли бы жить. А нас было 12 человек. Мы жили в башне при входе, наверху, в одной комнате. У монастыря три башни. Мы жили в той, что при входе. А самая большая – посередине монастыря, и она как бы венчает весь монастырь такой короной. Нам пришлось постепенно восстанавливать братский корпус, чтобы каждый мог жить в своей келье.

 

Тогда монастырь был особножительным, а 15 сентября[10] первым игуменом общежительного монастыря стал отец Григорий. Было его поставление.

 

С того момента начинается история восстановления монастыря. С большими трудностями, конечно. Денег не было. И как раз эта работа, которая велась в обители, и стала проблемой для некоторых: работать приходилось много, терпеть холод. Словно бы в Сибири. Ну, и все остальное.

 

Вообще-то монах должен работать. И у святых отцов мы находим изречения, где говорится, что монах не должен работать меньше четырех часов, и, конечно, должна быть работа руками, тяжелая работа. Так было в Лонговарде: в этом монастыре все отцы работали. Они жили только от того, что имели, то есть монастырь был, можно сказать, «сельскохозяйственный». Братия не жили на подаяние, они никого не обременяли, даже наоборот: монастырь помогал людям. И когда началась Вторая мировая война, на Грецию напали Германия и Италия, и в 1940-х годах монастырь помогал местным жителям. Ежедневно раздавалась еда и зерно, чтобы поддержать жителей. Мы переняли традицию того монастыря, что монах должен работать. То же самое нам говорил и старец Амфилохий на Патмосе. Он хотел, чтобы монахи работали, чтобы они не жили на подаяние людей, а напротив, сами бы подавали милостыню нуждающимся. По древнему уставу есть такое правило, что монах должен работать столько, сколько требуется для покрытия его нужд, да еще чтобы он мог из того, что приобретет своей работой, остаток отдать нуждающимся. Это то, что относится к практической части. Конечно, это достаточно «скандальное» требование для многих.

 

И еще хочу сказать вот о чем. Те старчики, что жили в Дохиаре до нашего прихода туда, не привыкли к общежительности, они не привыкли слушать кого-то. И многие говорили старцу Григорию: «Прогони их». Но у него был свой путь, и он, конечно, никого прогонять и не думал. Он говорил всегда, что мы пришли не для того, чтобы разогнать предыдущую братию, а чтобы помочь создавшемуся положению. И когда кому-то из престарелых монахов обещали хорошие условия в другом монастыре, он собирал свои пожитки и уходил, то нам приходилось его догонять и просить, чтобы он вернулся в наш монастырь. И спустя много лет этот монах умирал на наших руках, у нас в монастыре. Молодым монахам, которые создавали общежитие в других монастырях и хотели прогнать не привыкших к такому порядку братьев, наше терпение не нравилось, потому что осуждало их. Вот они и смущались и говорили против нас.

 

Наш старец Григорий, когда дело доходило до общих вопросов Святой Горы, всегда высказывал мнение по существу проблемы. Поэтому многие из святогорцев признают его как старца и говорят, что это правильный человек. И на его решения, на его суждения многие опираются и прислушиваются к нему.

 

 

– В русской традиции, если человек дал обет перед постригом пребывать в конкретном монастыре, то он по своему желанию в принципе никуда не может уйти. Разве в греческой традиции монах может по своему желанию перейти в другой монастырь?

 

– Обеты, молитвы, они общие везде, ничем не отличаются. У нас тоже так, везде так.

 

Но, знаете ли, монашествующие – самые странные существа (смеется). Мы даем обещание перед престолом в храме – не где-то в келье, не где-то еще в другом месте происходит постриг, а в храме, – и это означает, что все наши обеты мы даем перед Богом, а не перед каким-то человеком. Но если ты монаха как-то обидишь словом, он просто берет свой чемоданчик и убегает из монастыря (смеется). В то время как женатому человеку, конечно, сложнее вот так разлучиться, развестись, хотя он таких обетов, как монах, и не дает. Потому я и говорю, что мы самые странные существа.

 

– А если после принятия пострига изменилась ситуация в монастыре: скажем, был поставлен другой игумен, который живет другой жизнью, или этот же игумен сам по себе изменился, что делать монаху? Что делать, если атмосфера в монастыре изменилась и стало тяжело идти по намеченному пути?

 

– Каждый монастырь имеет свой устав, и в нем сказано, так же как и в уставе всей Святой Горы, так же как и в канонах и уставе всей Церкви, что монаху запрещено уходить из монастыря. Существует только два случая, когда это правило нарушается и позволяется монаху уйти из монастыря. Это когда игумен проповедует какую-то ересь, уклоняется в ересь или когда создается положение, соблазнительное для монаха: какой-то скандал, например. Тогда и только тогда – в случае соблазна и ереси. А если что-то другое: строгий игумен, мягкий игумен, нравится он, не нравится – уйти невозможно, запрещено.

 

 

– В вашем монастыре, как мы знаем, преобладают трудовые послушания. А могут ли они быть заменены на интеллектуальные? Скажем, заниматься не ручным трудом, а обработкой текста на компьютере?

 

– Наш старец этого не признает (смеется). Вы скажете, что у вас в монастыре нет трудовых послушаний? Конечно, есть. Вы скажете, что у нас нет компьютеров в монастыре? Конечно, есть.

 

Но я из-за своего преклонного возраста не разбираюсь ни в программах, ни в компьютере. Моя работа – и бухгалтерия, и документы, которые приходится оформлять, подписывать. Я всем этим занимаюсь. Но когда настоятель заходит ко мне, на мое рабочее место, он смотрит вот так и говорит: «А, это все диавольское, от диавола» (смеется). А вот молодежь, молодые монахи, конечно, используют компьютер, разбираются в нем, но я не знаю, что там. Конечно, если говорить по правде, настоятель не хочет этого.

 

Но он никогда не препятствует кому-то заниматься такой интеллектуальной работой или писать книжку, или учиться. Наша молодежь учится в университетах, они, конечно, занимаются и на компьютерах. Но такая жизнь сложилась и у настоятеля, и у меня, наш монастырь в таком положении, что мы никак иначе не можем содержать себя, как только ручным трудом, трудом от наших рук.

 

У нас есть оливковый сад, и мы должны трудиться в нем целыми днями. Поливаем, собираем оливки, отжимаем масло – все вручную. У нас есть подворье на полуострове Халкидики, мы все там сами построили, своими руками. Нам никто не помогал, мы не нанимали строителей. Мы все сами делаем. Это наша жизнь, мы так привыкли.

 

– Мы ездили на Афон, и очень добрая память осталась от Дохиара и Констамонита – двух монастырей, в которых совсем нет наемных работников. Констамонит особое впечатление произвел еще и потому, что там нет электричества.

 

– У нас электричество есть, конечно, на кухне, там, где склад, холодильники и в архондарике. Сейчас и в братский корпус провели электричество по той простой причине, что человек разучился пользоваться масляными лампами. Сейчас ни в одном доме Греции нет таких ламп, и паломники, приезжающие к нам в обитель, и новые монахи просто не умеют ими пользоваться: или больше фитиль выкрутят, или меньше, так что или стекло может лопнуть, или, не дай Бог, пожар может случиться. И чтобы от этого всего избавиться, оградить себя – ну, не дай Бог, монастырь сгорит, – мы решили провести электричество. Электричество мы провели не на свои деньги, это сделали наши благотворители.

 

 

– Простите за такой вопрос: почему в монастыре Дохиар так много кошек?

 

– Потому что старец их очень любит. И еще потому, что у нас очень много мышей. Есть и змеи. А кошки их ловят. Нам старец сразу предложил: «Выбирайте, что вы хотите: или мышей со змеями в монастыре, или чтобы кошки провоняли вам все кельи». Мы выбрали последнее.

 

– А не могли бы вы рассказать какие-нибудь поучительные истории из жизни игумена?

 

– Из того, что я уже рассказал, можно представить приблизительно образ нашего старца. Наш настоятель держится святых отцов, а они говорят: если ты не работаешь, то диавол начинает управлять тобой, он вселяется в твои мысли, в твои помыслы. А когда ты работаешь, ты перестаешь о чем-то думать. Поэтому мы и должны работать. А о большем мне говорить не хотелось бы.

 

– Может быть, тогда вы расскажете про старца Паисия или старца Порфирия? Про тех подвижников, которые жили на Афоне и скончались в 1990-е годы, и тех, кто есть сейчас.

 

– Я не хочу вам рассказывать какие-то истории про нашего старца, потому что он не такой как все. Скажем, отец Порфирий, которого признает наш игумен отец Григорий. К нему приходили люди и говорили: «Вот такие у меня проблемы, у меня есть участок пахотной земли, но я никак не могу сообразить, где лучше колодец бурить». И старец мог сказать: «У тебя такое вот расстояние, там у тебя находится дом, там дерево и там ты найдешь источник». Отец Григорий же, наоборот, считает, что подобные вещи только искушают людей, и поэтому он не принимает этого, несмотря на то, что признает отца Порфирия. Поэтому если я вам буду что-то такое говорить, то вы скажете: «Ну и что, что отец Гавриил нам говорит, мы не этого ждали».

 

– Нам как раз хотелось бы услышать о таких случаях, которые помогли привести человека в Церковь или на исповедь, заставить причаститься. То, что связано не с житейскими проблемами, а с делами духовными.

 

 

– Отец Ефрем из Катунакии был отцом послушания и покаяния. Когда к нему кто-то приходил, он говорил только об этом. Он не удивлял человека, называя его по имени, он говорил о покаянии и послушании. И отец Паисий[11] тоже только о послушании говорил. И отец Амфилохий, наш общий старец, тоже об этом говорил. И отец Григорий тоже говорит о послушании. Альфа и омега монаха – это послушание. И если посмотреть, откуда это идет, то увидим, что уже первые отцы говорили о послушании и покаянии. О чудесах и о чем-то таком подобном ни отец Паисий никогда не говорил, ни отец Ефрем из Катунакии.

 

Я хочу вам сказать, что священник через свою хиротонию получает такую благодать, что если он хороший клирик, то может творить чудеса при своей жизни. Но если он скончался и не происходят чудеса, значит, то, что он творил, все эти чудеса – были по благодати его священства, а не по каким-то его трудам аскетическим. Об отце Порфирии было так много написано всего, но, знаете, после его смерти ничего не происходит. Я прошу вас не думать, что я против отца Порфирия (смеется). Он был действительно большим подвижником. Но мы спрашивали его учеников: после смерти происходит что-то на его могиле? – Нет, ничего. А при жизни что происходило! Столько рассказов! А после смерти ничего не происходит.

 

Отец Ефрем никогда не говорил о чудесах. А мы с ним общались очень часто. В 1978 году отец Григорий, наш настоятель, послал нас на Афон с несколькими монахами, и мы посетили отца Ефрема. И, между прочим, он нам сказал: «Вы еще придете сюда спустя два года». Мы пришли к отцу Паисию, он нам много чего говорил и то же самое сказал: «Через два года приходите». И их предсказания оправдались: через два года мы прибыли на Святую Гору.

 

 

Старец Паисий Святогорец

Отец Паисий привел нам несколько примеров из своей жизни о том, как он научился послушанию. Отец Паисий рассказал и вот что. Когда он молодой приехал на Святую Гору, в одну келью – не помню, как называется келья, то он пришел к старцу, и тот спрашивает: «А в миру ты чем занимался? Какая у тебя профессия?» – «Я плотник» – «Ну, хорошо, пойдем тогда сейчас с тобой рамы сделаем для окна. Сними мерки с этого окна…» Он снял мерку. Нашли дерево, стали распиливать. Отец Паисий говорит: «Здесь нужно отрезать, здесь нужно отрезать». А старец: «Нет, не здесь, а чуть подальше». Паисий тогда: «Да как же это? Окно меньше! Здесь надо, здесь давайте». «Делай то, что я тебе говорю», – отвечает старец. Ну, он рассмеялся, конечно, и сделал, как старец сказал. Пошли вставлять, а не входит рама в окно-то. А старец говорит: «Разве я тебя не предупреждал, что неправильные мерки? Ты неправильно смерил. Снова мерь». Он снова снял мерки. И теперь говорит: «Не здесь надо отрезать, а вот здесь». Опять то же самое. И опять его ругает старец: «Ты неправильно смерил». И заново. Целый день одну раму делают! Отец Паисий думает: «И чего он от меня хочет, этот человек?» Вот в четвертый раз старец говорит ему: «Вот здесь будешь резать». И тогда отец Паисий ответил: «Как благословите». А старец ему: «Ну, наконец-то. Давно надо было сказать так». Вот так научился послушанию отец Паисий. Это сам отец Паисий нам рассказывал.

 

– Геронда, мы вам очень признательны за эту беседу. Не могли бы вы напоследок сказать нечто доброе для наших читателей?

 

– Это для маленьких детей? (смеется)

 

Я бы посоветовал приехать на Святую Гору и сесть у ног не премудрого Гамалиила, а нашего старца Григория. И попросить, чтобы он сказал слово. Чтобы услышать поучение из первых уст, а не из вторых. Он много чего может рассказать.

 

Может быть, с первого взгляда он покажется таким неприступным, но если просто к нему подойти, попросить, он многое что может сделать, рассказать, открыться. Конечно, некоторые люди, которые к нему подходят, смущаются, потому что он может прилюдно кого-нибудь обличить, сказать: «Ты женатый?» – «Да». – «Дети есть?» – «Ну, да». – «А любовница?»

 

Да, он говорит прямо. И многие смущаются: «Почему этот игумен так со мной обращается? Он плохо говорит». Но старец этим хочет привести людей к Церкви.

 

 

И я вас тоже благодарю. Извините за то возмущение, которое мы принесли, за ошибки наши. Благодарю за ту честь, которую вы мне оказали, – честь предстоять Божественную литургию. И я хочу еще раз повторить: одно дело – увидеть всё своими глазами, чтобы от Святой Горы осталось верное впечатление, но совсем другое – услышать верное слово из первых уст.

С архимандритом Гавриилом беседовали Иеромонах Симеон (Томачинский), Иеромонах Ириней (Пиковский), Антон Поспелов

1 ноября 2010 года

http://www.pravoslav...guest/42460.htm

 

[SergeyV 33]

"– В русской традиции, если человек дал обет перед постригом пребывать в конкретном монастыре, то он по своему желанию в принципе никуда не может уйти. Разве в греческой традиции монах может по своему желанию перейти в другой монастырь?"

 

Интересно! А чем это обосновывается? Или как всегда без каких бы то ни было оснований? Ведь это позднейшее введение в устав под влиянием царизма стремившегося подчинить церковь светской власти.

[SergeyV 33]

"Еще при жизни преподобного Пахомия выдвинулся другой достопамятный отец коптского монашества, Шнуди. В 343 г. он постригся еще 9-летним мальчиком в Тавенниси. Отсюда Шнуди перешел в другой монастырь Пахомиева устава, основанный отшельником Бгулом. Это был так называемый «Белый Монастырь», прозванный так за свои высокие каменные стены наподобие крепости против города Ахим в Ливийских горах. Шнуди по смерти Бгула в 388 г. избран игуменом. Он широко развил жизнь монастыря. Вокруг него возникли новые монастыри, и в зависимости от него построились женские монастыри. Шнуди был властным игуменом. Карал строптивых и провинившихся и плеткой и посохом. Одного забил так, что тот умер. Население боготворило Шнуди, ибо он широко помогал бедным. Он вникал в жизнь окрестного населения и по ее общественной стороне: он судил и обличал окрестное священство, недостатки государственного суда и администрации. Даже варвары-кочевники боялись его. Сами римские войска находили y Шнуди поддержку их борьбе с разбойниками Фиваидской пустыни. Шнуди царил в крае как некий грозный пророк наподобие Илии в Израиле. От Шнуди остались письма и проповеди на саидском наречии коптского языка (изданы Амелино). Латинские и греческие писатели, даже посещавшие Фиваиду, не оставили нам о Шнуди сведений. Поэтому молчат о нем и наши традиционные учебники." (Карташев)

[SergeyV 33]

"Правила Василия способствовали упорядочению жизни монахов и собиранию их в стены монастырей из первоначального рассеянного, недисциплинированного состояния. Этим уставным порядком были очень заинтересованы и церковные, и государственные власти. Монахи вольные, опираясь на народное почитание за их пророческий обличительный тон, начинали бродить по городам. Их впутывали в суждения о поведении властей, административных и судебных. He разбираясь в сути дел, монахи порывались защищать по их мнению обиженных. Отсюда возникают даже народные бунты. Посему император Феодосий Великий запретил монахам жить и появляться в городах. Император писал западному святителю Амвросию, жалуясь на монахов: «Monachi multa scelera faciunt». Ho вскоре мы увидим не только добровольное вторжение монахов в великие догматические споры эпохи вселенских соборов, но и прямое вовлечение их в это самим православным обществом." (Карташев)

[SergeyV 33]

А это вообще..: "Тогда Феофил разослал своей пастве извещение о том, что из Нитрийских монастырей должны быть изгнаны три лица. И вот эти лица имели смелость прийти к Феофилу в Александрию и попросили объяснения: в чем же причина такого гнева? Но не знающий удержа Феофил вместо слов сразу приступил к действиям. В древности епископы носили всегда свой малый, небогослужебный омофор. Феофил вскипел, набросил на шею Аммонию свой омофор и начал душить и бить его, приговаривая: «Еретик! говори скорей анафему Оригену!» Монахи в страхе убежали к себе в пустыню под прикрытие своих собратий."

 

http://www.velib.com/book_print.php?author=k_270_2&book=kartashev_anton_vselenskie_sobori∂=glava_5_nachal'naja_istorija_monashestva

[A Lost Sheep 12 109]

Интересно! А чем это обосновывается? Или как всегда без каких бы то ни было оснований? Ведь это позднейшее введение в устав под влиянием царизма стремившегося подчинить церковь светской власти.

 

В Церкви очень многое развивалось постепенно, не сразу, это вполне естественный процесс познания. И догматика, и правила, и уставные положения. Монашество явило собой абсолютно новое явление для мира, и потому правила монашеской жизни также не сразу установились, пока не был приобретен опыт, порой неприятный и горький. Личные же недостатки отдельных людей в Церкви были и будут. Церковь это не собрание ангелов, а лечебное учреждение. Так что примеры Феофила и Шнуди ни о чем не говорят, просто отдельные личности, не оставившие за собой особого следа. Если бы Церковь зависела от личных качеств людей, то она не пережила бы и апостольских времен. А по обетованию Божию будет стоять до конца света. Карташев он гиперкритик, его тоже надо читать аккуратно.

 

А что касается царизма, то "Сердце царево в руце Божией" (Притч. 21, 1) Так что всё это обосновано Промыслом Божиим. Как всегда - основание одно и то же.

 

Сколько я видел подобных случаев, если монах начинает переходить из монастыря в монастырь, ему потом очень трудно удержаться на новом месте, и в конце концов превращаются такие монахи в "Шаталову Пустынь", только лишнее искушение для мирян.

[SergeyV 33]

В Церкви очень многое развивалось постепенно, не сразу, это вполне естественный процесс познания.

 

Смотря в какую сторону оно развивается и какими факторами обо обусловлено. В данном случае это прямое влияние мира на внутреннюю жизнь церкви и монашества. Естественно ни чего хорошего это не несёт.

 

То что монашество было новым явлением, это не совсем так, ведь до этого были есеи, буддизм был уже в Индии.

 

Замечу, что это было не просто какое то правило духовной жизни, а именно административная мера, при этом предписывалось монахов возвращать в те монастыри в которых они были пострижены.

Такое предписание ставит целью ограничение свободы передвижения и как следствие усиление власти и контроля над монахами. Контроля с целью навязывания своих правил и законов как и собственной политики.

То что многие не могут ужиться в монастыре есть следствие тех порядков которые там установлены. Беспрекословное послушание не терпящее ни какой критики есть путь к заблуждению.

[A Lost Sheep 12 109]

Смотря в какую сторону оно развивается и какими факторами оно обусловлено. В данном случае это прямое влияние мира на внутреннюю жизнь церкви и монашества. Естественно ни чего хорошего это не несёт.

 

А смотреть-то кто будет и решать, что хорошо, а что плохо, такие несовершенные личности, как мы с вами? Упаси Боже. Между тем, влияние мира на внутреннюю жизнь церкви тоже попускается Богом по грехам верующих. И так было с древности, таких примеров Библия полна. Согрешили израильтяне - пожалуйте в вавилонский плен. Вот это естественно.

 

То что многие не могут ужиться в монастыре есть следствие тех порядков которые там установлены. Беспрекословное послушание не терпящее ни какой критики есть путь к заблуждению.

 

А как же иначе? Если вы забыли, послушание - это один из трех обетов, которые монах дает перед Богом. Сам дает, добровольно, никто не заставляет, почему-то потом об этом забывают. Ну и в монастыре тоже никто никого не держит. Не нравится слушаться - иди куда знаешь. Я и примеров таких видел немало, и говорил с такими монахами, счастливых среди них почему-то не обретается. Те кто поумнее, те скорбят о своей немощи. Прочие жалуются на внешние обстоятельства.

 

Насчет "пути к заблуждению" тут вы тоже забываете, что это послушание ради Бога, а не ради самого себя любимого. А послушание ради Бога сам Господь контролирует, и никакого заблуждения не допустит. А если человек не слушается, тогда ему попускаются отдельные искушения для вразумления.

 

Да и то, что сейчас практикуется в монастырях, трудно назвать беспрекословным послушанием, компромиссы по немощи человеческой, как со стороны начальства, так и со стороны монахов. Не стреляйте в пианиста, как говорится, он играет как умеет... ))

[sasha 3 426]

Елена Воробьева. Спасский монастырь: древняя обитель нового тысячелетия

 

…Если человечество когда-нибудь все же построит машину времени, то тем из наших потомков, кто, благодаря этому, сможет заглянуть в Якутск 17-го века, надо думать, очень повезет.

Потому что им выпадет редкая возможность увидеть то, что когда-то являлось одним из символов Якутска и украшением его – Спасский мужской монастырь. Нам, живущим здесь и сейчас, на память о нем остались лишь предания. Да, пожалуй, еще виды – на чудом сохранившихся гравюрах и пожелтевших от времени старинных открытках.

Воинствующее безбожие, пожары и время – вот что оказалось убийственным для монастыря с трехсотлетней историей, не раз восстававшим из пепла, но оказавшимся не в силах пережить советскую власть…

 

Впрочем, в августе епископ Якутский и Ленский Роман озвучил новость, которая заинтриговала многих: епархия намерена монастырь возродить. Каким он будет – древний монастырь уже нового тысячелетия? Об этом я поинтересовалась у ответственного за возрождение монастырской жизни иеромонаха Никона (Бачманова).

Ювелирная работа

– Отец Никон, когда в конце лета владыка Роман публично заявил о том, что епархия намерена восстановить в Якутске Спасский монастырь, для многих его жителей новость стала откровением. Не желание это само по себе – его можно только приветствовать. Дело в том, что даже многие из тех, кто родился и вырос в Якутске, и, возможно, считал, что неплохо с ним знаком, и не догадывались, что когда-то здесь был и монастырь…

 

– Тем не менее он действительно существовал аж с 17 века. Если судить по старинным фотографиям, тогда это была окраина и достаточно пустынное место. А сегодня оказалось в самом центре города – сейчас там стоит Государственный музей истории культуры и народов Севера им.Е.Ярославского. Поэтому, можно понять, как видоизменился за века Якутск.

 

 

Как и многие монастыри на Руси, Спасская обитель начиналась с возведения храма. Так же, как и те, что строились после него, до наших дней он не дожил. Один из последних монастырских храмов – большой Вознесенский собор – просуществовал до середины прошлого века. Остальные постройки, будучи деревянными, оказались разрушены, и причиной тому нередко становились пожары.

 

Для нас восстановление монастыря означает не только возведение его стен. Не менее важно и восстановление летописи монастыря, его исторических хроник. Вот почему сейчас мы ведем, можно сказать, ювелирную работу, по крупицам собирая данные о его бывших настоятелях, насельниках, строителях, начиная с ХVII века. Ведь многие из монастырской братии были по-настоящему незаурядными людьми…

Для справки: В 1640 году на пожертвования царя Михаила Федоровича прибывшим из Вологды игуменом Нафанаилом I при Якутском остроге была создана монастырская церковь во имя преподобного Михаила Малеина. Из-за частых переносов острога положение обители было непостоянным. Однако известно, что в 1663 году служилые люди Якутского острога «изволили быть в Якуцком остроге монастырю во имя Спаса» и избрали Ивана Афанасьевича Овчинникова в черные священники и строители монастыря. В 1663-1665 годах монастырь получил пожертвование от царя Алексея Михайловича, на которое и была построена Спасская церковь.

Дело в том, что в отличие от многих других монастырей у Спасского была очень важная особенность – он был миссионерским.

Одновременно там проживало не больше 20-30 иноков. А все потому, что монахи Спасского монастыря редко задерживались в Якутске надолго — сюда они возвращались для духовной поддержки. Выражаясь современным языком, жизнь их заключалась в бесконечных «долгосрочных командировках» — в постоянных миссиях, которые они предпринимали в самые дальние уголки Якутии и за ее пределы, неся местному населению Слово Божье и просвещение. Кстати, позже в 1829 году, при монастыре откроется духовное училище…

 

Жизнь насельников монастыря была нелегка, порой опасна и очень многогранна. Настолько, что я очень надеюсь на то, что когда-нибудь эта тема заинтересует студентов нашего Якутской духовной семинарии или исторических факультетов светских высших учебных заведений и за исследование истории миссионерства в Якутии они возьмутся всерьез.

 

Не единственный, но главный

– Это будет интереснейшая работа… А почему все-таки выбор пал на Спасский монастырь? Он был в Якутии единственный или главный?

– В Якутии существовали и другие монастыри, но мужской, каким являлся Спасский, был один. И в то же время он, бесспорно, оставался главным, что опять-таки связано с его миссионерской направленностью. Ведь монахи, отправляясь в дальние улусы и наслега, несли с собой не только проповедь Евавнгелия, но и просвещение в самом широком смысле этого слова. И особенно ярко это проявилось в деятельности святителя Иннокентия (Вениаминова).

 

Для справки: митрополит (а в то время – архиепископ Камчатский, Курильский и Алеутский) Иннокентий (Вениаминов), которого называют просветителем Якутии и Дальнего Востока, был настоятелем монастыря с 1853 по 1860 год. При нем в монастыре развернулось большое строительство и в частности, была устроена церковь в архиерейском доме, построенном в 1859 году. Именно при нем в Якутске впервые были изданы книги на якутском языке и состоялась первая служба на языке саха.

– Эта миссия монастыря будет продолжена?

– Да, задачи у него здесь, в Якутии, будут особые. Нам нужно не просто создать монашескую общину, дав возможность иноческой жизни тем из якутян, кто хотел бы этого для себя, желая больше послужить Богу, церкви, людям. Тем, кто мечтает подражать таким подвижникам как преподобный Сергий Радонежский, Серафим Саровский и сотни других…

Здесь предстоит собрать людей, которые вслед за предшественниками, когда-то основавшими монастырь и немало в нем потрудившись, хотел бы подражать послушникам и насельникам прежних веков прежде всего в нелегком деле миссионерства. Причем, не только в столице республики, но и самых отдаленных ее уголках, чтобы и там разделить с людьми и проповедь о Христе, и жизнь.

Владыка Роман поставил перед нами четкую цель: не просто собрать братию – то есть людей, которые хотели бы испытать себя в этой, иной, жизни, но тех, то готовится именно к такому служению.

– Известно, что старый Спасский монастырь включал целый комплекс разнообразных строений. Что из этого планируется восстановить сейчас?

– Правящий архиерей утвердил эскизный проект, который представляет собой ансамбль из трех сооружений.

Во-первых, это храм, капсула в основание которого была заложена в августе этого года епископом Гатчинским Амвросием (Ермаковым) в сослужении нашего архиерея, владыки Романа, а также епископа Курского и Рыльского Германа и епископа Пятигорского и Черкесского Феофилакта. Кроме того, там будут хозяйственный блок и келейный корпус для монахов. Он интересен тем, что его внешний облик – это архитектурная реплика с одного из старинных зданий Якутска – духовной консистории, которая, кстати, на том же месте и стояла.

– То есть пока о том, чтобы воссоздать монастырь в его первозданном виде, речь не идет?

– Территория не позволяет. Хотя, конечно, восстановить там имело бы смысл многое, прежде всего для того, чтобы украсить город.

Ведь в монастыре был прекрасный Вознесенский храм, очень интересный Келейный корпус, кстати, каменный – разобрали его лишь в прошлом веке… Но пока нужно воздвигнуть самое необходимое: постоянно действующий храм и братский келейный корпус.

– Восстановление монастыря запланировано на его прежнем месте, а значит, в теснейшем соседстве с музеем. Как они будут сосуществовать?

– В последние время отношения Русской Православной церкви и музейных работников можно определить одной фразой – «соработничество и сотрудничество». По мысли Святейшего Патриарха Кирилла, роль работников музеев имеет для церкви огромное значение, потому что это во многом благодаря им оказались сохранены те церковные святыни, которые имеются сегодня у церкви и верующих. Для Якутии же это особенно это актуально. И тут мы прежде всего должны вспомнить Дмитрия Кононовича Сивцева, который сохранил для потомков не один ныне действующий храм. Один из ярких примеров – прекрасная старая церковь в селе Черкех, что в Таттинском улусе, настоятелем которой я, кстати, и являюсь.

 

Поэтому фундамент отношений монастыря и музея – это дружба и сотрудничество. И на данный момент существует четкая договоренность владыки Романа и директора музея Егора Спиридоновича Шишигина о том, чтобы использовать помещение будущего келейного корпуса монастыря в качестве выставочного зала. Там предполагается разместить постоянную экспозицию истории православия в Якутии. И думаю, что выиграют от этого не только музей и монастырь, но, прежде всего, горожане.

Для справки: архивы сохранили для нас имена иеромонаха Спасского монастыря Макария – миссионера, приехавшего из Тобольска и служившего на реках Индигирка и Колыма в 1668-1680 годах. Сохранились имена настоятелей монастыря архимандрита Евфимия, архимандрита Феофана, насельников – протоиерея Андрея Тарлыкова, иеромонаха Евфимия, монахов Мелевсиппа и Алексия…

 

«Не от мира, а для него…»

– Отец Никон, а много ли среди современных якутян людей, желающих посвятить себя столь нелегкому служению, как монашество?

– Знаете, монашествующие никогда не являлись в обществе большинством. Но всегда отображали духовное состояние всего общества.

 

На Руси монаха называли иноком – от слова «иной». Так вот тот путь, который человек выбирает в своей жизни для себя, избирается им не абы как, а в соответствии с качествами, которые ему дал Господь. Как каждый брак – явление уникальное само по себе, так и избрание иного жизненного пути, что, собственно, и есть монашество, тоже индивидуально. Каждого Господь ведет за руку своим путем.

Существует стереотип, что уход в монастырь – это уход от мира. Так вот, если понимать под миром бытовые привычки, по которым живут миллионы людей, то тогда возможно и так. Однако, добровольно отказываясь от многих из них, но идя в монастырь, чтобы послужить церкви и людям, инок на самом деле уходит не от мира, а для мира.

 

– А если человек в какой-то момент поймет, что путь, который он когда-то избрал, не его?

– Вот как раз для этого в монастырях существует очень человеколюбивая практика – испытание, или монашеский искус. Человеку предлагают испытать себя: просто пожить в монастыре, потрудиться, пройти послушание… По сути, окунуться в эту атмосферу – не как паломник или случайный гость, а как часть этого общества.

– И сколько это может длиться?

– Зависит от человека. Ведь как люди в брак вступают? Иные годами друг друга проверяют, а иные на следующий день в ЗАГС бегут… Так и в монашестве. Только окунувшись в атмосферу монастыря можно по-настоящему проверить самого себя: свои устремления, заблуждения. Но в то же время и раскрыться самому, отчего окружающим становится ясно, что стоит за его приходом в монастырь: предназначение или ошибка?

 

Конечно, здесь речь, прежде всего, здесь о доверии к Богу. Имея опыт крепкой веры, люди выбирают этот путь, руководствуясь не эмоциями или поиском выгоды. Потому что монашество – это крест. И принимая иноческий постриг, человек целиком вверяет себя Богу и Церкви…

 

Но, знаете, даже если человек и не склонен к иноческой жизни, я думаю, что время от времени в атмосфере монастыря ему все-таки стоит бывать. Это помогает мирянам вынырнуть из суеты и вспомнить о вещах, имеющих для души первостепенное значение…

– Отец Никон, о сроках строительства монастыря спрашивать не буду: говорить об этом – дело неблагодарное. А вот каким Спасский монастырь хотелось бы, в конце концов, увидеть вам – человеку, который назначен владыкой Романом быть ответственным за это?

– Знаете, в истории монашества – российского и зарубежного – монастыри всегда были индикаторами духовного уровня народа. К примеру, во времена преподобного Сергия Радонежского, в четырнадцатом веке, когда Россия находилась в сложнейшем политическом состоянии, вопреки всему произошел расцвет духовный: один из его симптомов – появление новых монастырей.

 

Сегодня у России – новый день. Если еще лет двадцать назад перед нами особенно остро стояла задача восстановления или возведения храмов в стране, то сегодня во многих регионах России это факт уже свершившийся. Теперь на первый план выходят задачи просвещения. По мысли Святейшего Патриарха Кирилла, именно монастыри должны выполнять просветительские функции. Причем, как стационарно, то есть на местах, так и в миссионерских поездках. Вот почему сегодня столь важно возродить Спасский монастырь.

 

Тем более, что наша епархия подает в этом другим пример: наши священники регулярно посещают дальние районы, где нет регулярной церковной жизни. И пока не существует монастыря, монахи тоже служат на приходах. Иначе никак: регион большой, храмов много, а священников не хватает…

 

Елена Воробьева

 

[SergeyV 33]

А смотреть-то кто будет и решать, что хорошо, а что плохо, такие несовершенные личности, как мы с вами? Упаси Боже. Между тем, влияние мира на внутреннюю жизнь церкви тоже попускается Богом по грехам верующих. И так было с древности, таких примеров Библия полна. Согрешили израильтяне - пожалуйте в вавилонский плен. Вот это естественно.

Что хорошо, а что плохо может решить только сам человек. Тем более, что подобное положение вещей сложилось ещё во времена царизма, так что продолжать придерживаться тех правил которые сложились под их давлением теперь несколько странно, когда в этом уже нет ни какой необходимости.

 

А как же иначе? Если вы забыли, послушание - это один из трех обетов, которые монах дает перед Богом. Сам дает, добровольно, никто не заставляет, почему-то потом об этом забывают. Ну и в монастыре тоже никто никого не держит. Не нравится слушаться - иди куда знаешь. Я и примеров таких видел немало, и говорил с такими монахами, счастливых среди них почему-то не обретается. Те кто поумнее, те скорбят о своей немощи. Прочие жалуются на внешние обстоятельства.

 

Так я ведь знаю это, но вопрос то как раз в том, по каким причинам были приняты подобные обеты? Почему я и говорю, что многие правила были приняты в угоду светским властям, с целью дисциплинировать и подчинить монашество власти мирской посредством послушания церковному начальству. Об этом я и приводил цитаты.

То что среди них не обретается счастливых это понятно, ведь их поведение осуждается общественным мнением, которое в свою очередь имеет вполне своё материальное выражение в виде дисциплинарных мер. Да и просто так непослушание не будут проявлять, если это происходить, то обычно в следствие неблагоприятного отношения начальства. Хотя конечно же причины могут быть разные.

 

Насчет "пути к заблуждению" тут вы тоже забываете, что это послушание ради Бога, а не ради самого себя любимого. А послушание ради Бога сам Господь контролирует, и никакого заблуждения не допустит. А если человек не слушается, тогда ему попускаются отдельные искушения для вразумления.

 

Ради Бога, или ради себя, это ещё зависит от целей какие преследует это послушание. Но для меня сомнительна необходимость такого правила вообще. Думаю послушание должно быть добровольным, а не насильственным. Иначе оно превращается в нечто напоминающее дедовщину в армии. Поэтому кому подчиняться братия должна выбирать добровольно, через выбор для себя руководителя, как это было принято в первых монастырях, а не через назначения начальства архиереем.

То что Господь не допустит заблуждения, довольно таки спорное утверждение, с чего это он должен так поступать? Это мне напоминает желание прикрыть промыслом Бога стремление к собственной власти над людьми.

 

Да и то, что сейчас практикуется в монастырях, трудно назвать беспрекословным послушанием, компромиссы по немощи человеческой, как со стороны начальства, так и со стороны монахов. Не стреляйте в пианиста, как говорится, он играет как умеет... ))

 

Может быть это связано с тем, что монахи стали немного умнее? Трудно таких убедить в том что через такого же грешного человека открывается нам воля божия. Я ещё могу поверить если это будет святой человек, или по крайней мере рассудительный.

 

К стати, монашество это ведь уединённая жизнь, какое вообще может быть при этом послушание? Послушание кому, монахи жили в пустыне где и людей то не было на сотни километров.

[A Lost Sheep 12 109]

Что хорошо, а что плохо может решить только сам человек.

 

ну здрасте... Дальше можно было и не продолжать. Тогда зачем Христос воплотился и на землю пришел, раз и без Него могли разобраться, как жить? И зачем нам Закон Божий и заповеди, мы и сами с усами.

 

Сначала надо разобраться с базовыми положениями, а потом уже с частностями.