История о разбойнике Опте (Основателе Оптиной Пустыни)

[Олег Сергиев 36]

Здравствуйте возлюбленные о Господе брития и сестры. Как я уже писал, провёл я в Оптиной Пустыни на послушаниях примерно года полтора. За это время мною было прочитано много святоотеческих книг, в том числе и издания Оптиной Пустыни, но нигде я не встречал историю о разбойнике и воре Опте. На просторах интернета так же ничего нет.

Хочу обратиться к администрации сайта, если эта история не правдивая, то попрошу меня строго не судить, а просто удалить её. Если же правдивая то пусть будет. Просто сама история имеет духовную сладость, и я не мог не поделиться этим духовным нектаром с Православными.

Её мне рассказал один из трудников монастыря. Я не буду рассказывать историю его жизни, как он приехал в монастырь. Не буду описывать, как мы пили чай и как он рассказал мне об этом, а расскажу своими словами. Постараюсь быть кратким. Ну что ж вот собственно сама история:

 

Жил разбойник и душегуб Опта, он беспощадно грабил и убивал людей, был главарём разбойников. Как то Опта заскочил в храм на лошади, в храме в этот момент молился  старец. Опта спрыгнул с коня, приставил к горлу старца меч и сказал:

- Отдавай всё что у тебя есть, золото, серебро, драгоценности. вообще всё.

= А у меня кроме этих икон ничего больше нету, - смиренно сказал старец..

Опта не поверил и убил его, потом он всё обыскал и действительно ничего не нашёл. Вскоре Опту начала мучать совесть. Он нашёл другого старца, рассказал ему о совершённом им грехе и сказал:

- Я хочу смыть с себя этот грех, и готов пойти на всё ради этого.

- Тебе не только надо смывать с себя этот грех, тебе нужно смыть с себя все грехи. Уезжай в глухие непроходимые леса , молись там о прощении и Господь простит тебя.

- Я хочу узнать сам момент, когда Бог простит меня, - сказал Опта.

Тогда старец дал ему лампадку и сказал: Молись перед Иконой Господа и пусть эта лампадка всегда стоит рядом. Как лампадка заждётся, значит Бог тебя простил.

Опта исполнил наставления старца и уехал в глухие непроходимые леса, где в наше время и расположился этот знаменитый на весь мир монастырь.

Сначала ему построили маленькую часовню, а вскоре и воздвигли храм.

И вот проходит сорок лет, Опта сидит на коленях в храме и молится. В храм на лошади заскакивает израненный воин весь в крови и громко кричит:

- Что же я натворил, что я сделал.

Опта соскакивает с колен, воин падает ему на руки и Опта кричит воину:

- Покайся, покайся.

Но Воин умирает у него на руках. Тогда Опта положил его перед Иконой Спасителя и сказал: Господи я сорок лет молился тебе о прощении всех моих грехов. Мне не нужно прощение пускай я пойду в ад. Пусть все мои молитвы пойдут на то, что б ему были прощены все его согрешения.

И в этот момент лампадка зажглась.

 

Жду Ваши отзывы

Изменено 22 марта, 2018 пользователем Олег Сергиев

[breathing 605]

Поучительная история. О том как нужно стяжать любовь к ближнему. Когда уже забываешь о себе, но помнишь только о ближнем. Таким и должен быть христианин. К этому и призывает нас Господь.

[Олег Сергиев 36]

Да Наталья я согласен с Вами, но что интересно я нигде ничего не читал об Опте. И в интернете ничего об этом нет. Правдивая она или нет я не знаю, хочется что б из Отцов кто-то написал свой комментарий. 

[Evgeniy Lednev 5]

 

ЧУДНАЯ ЛАМПАДА. СТАРИННАЯ ПОЭМА

 

Я прочел в старинной книге это чудное преданье.
Записал безвестный инок его людям в назиданье.Жил разбойник-душегубец, атаман большой ватаги,
Силы страшной непомерной, образец лихой отваги.
 

Скрытый текст

 

Все сильнее становился атаман тот год от года,
Не давал чрез лес огромный ни проезда, ни прохода.
Не встречал никто пощады, кто бы той ни шел дорогой,
Будь купец богат иль странник, или сирый, иль убогий.
Свистом, хохотом и гиком, жаждой крови пламенея,
Расправлялися злодеи с каждой жертвой не жалея.
А ограбив, принимались за разгул и пированье,
И за версты слышны были песни их и ликованья.
И, творя молитвы, путник прибавлял скорее шагу,
Зная злобу этой шайки, их жестокость и отвагу.
За годами мчатся годы, атаман все свирепеет,
При одном упоминанье даже храбрые бледнеют.
И на всех такого страха шайка эта уж нагнала,
Что никто не йдет, ни едет, грабить некого им стало.
На совет сзывает шайку атаман лихой: «Ребята,
Погуляли мы отлично, жили весело, богато,
Хоть частенько рисковали под топор попасть на плаху,
Но зато теперь такого всюду задали мы страху,
Что, кажись, лесная птица пролететь давно боится
Над той чащей, где дружина наша храбрая таится.
Вот почти уже полгода, как обшарили палаты
Мы боярские, что были так разубраны богато,
А с тех пор хотя б копейка перепала нам какая.
Потому, ребята, дума у меня теперь такая:
Перейдем в другое место, то-то славно погуляем,
Чем не жизнь в степях далеких, что за синим за Дунаем».
«Ладно, батька, — отвечает стройным хором вся дружина. —
Только денег на дорогу нет у нас». — «Эка кручина!
Это горе мы поправим, недалеко ведь отсюда
Монастырь, а у монахов постоянно денег груда». —
«На святую-то обитель мы дерзнем?» —
«Эх вы, ребята, — атаман кричит, — давно ли
Вы настолько слабы стали?
Монастырь — какая крепость? И монахов испугались —
Вы, которых не страшили никогда петля и плаха. —
Засмеялся ядовито: — Не хотите ли в святые
Вы под старость записаться? Поздно, други дорогие,
И зачем? Убьем монахов — и в раю они, конечно,
Сразу все за нас молиться станут искренно и вечно,
Вам услугою отплатят те монахи за услугу.
Ну, живей, живей, ребята, за кинжал и за кольчугу».
На остроты атамана дружно все захохотали
И к походу на обитель собираться быстро стали.
Не пошел один лишь только, говоря: «И так я грешен…»
И в пример другим сейчас же атаманом был повешен.

Речка тихо омывает берег сонною волною,
И на ней стоит обитель белокаменной стеною.
Гулкий колокол монахов, как и всю окрестность, будит.
Братья в храм идут. Последней эта служба для них будет.
Тихий голос иерея, хора стройное их пенье
Нарушают свист и хохот, крики злобы и глумленья.
Беспощадные злодеи, разъяренные, как звери,
В храм врываются толпою, выбивая окна, двери.
Вот в алтарь бегут и всюду, будто волки, так и рыщут,
Денег спрятанных, сокровищ с нетерпеньем всюду ищут.
«Эй, — кричат монахам бледным, — где у вас все деньги скрыты?
Говорите живо, если не хотите быть убиты».
Братья иноки в ответ им: «Что вы, все богатство наше
Для служенья службы книги да серебряная чаша».
«Лжешь! — за бороду седую взяв отца архимандрита
И грозя ему кинжалом, атаман кричит сердито. —
Говори, где спрятал деньги, говори, не запинайся».
И на грозный окрик старец отвечает: «Брат, покайся.
Для Господнего терпенья не превзыдется вся мера».
«Так тебя и стану слушать я, седого лицемера.
Отвечай скорей, где деньги, увернуться не старайся».
Тот по-прежнему спокойно говорит: «Молю, покайся».
Но в порыве гнева диком он отцу архимандриту
Ткнул кинжал свой острый в сердце.
И скончался тут же старец, еще раз сказав: «Покайся».
«Бей всех», — в диком исступленье атаман кричит. Мгновенно
Пол и стены обагрились кровью иноков священной…
На другой день, где стояла эта бедная обитель,
Кучу мусора и пепла видел лишь окрестный житель…
Только с этого разбоя атаман переменился…
Мрачен стал он и задумчив, весь он как-то изменился,
Стали сниться атаману им погубленные души
И предсмертное «покайся» все звучало ему в уши.
И куда б ни уходил он, всюду грозно и сурово
Слух его теперь терзало роковое это слово.
В лес уйдет, где буйный ветер ветви гибкие колышет,
В шуме леса он «Покайся!» с тайным ужасом все слышит.
Выйдет на берег он, встанет, тайной грусти полный,
Смотрит на воду… «Покайся» — этим плеском шепчут волны.
Пред глазами стоит образ все того архимандрита:
Мука смертная во взоре, кровью мантия залита,
На устах все то же слово, грустно-кроткое «покайся»…
На минуту нет забвенья, ну хоть в землю зарывайся.
Вот любовь жила какая в сердце том, что перестало
Под ударом биться метким беззаконного кинжала.
И любовь та без границы не осталась без посева,
В сердце грешном заглушая злобы семя, семя гнева.
Шире страха в грешном сердце и тоски, и скорби рана…
Все разбойники давно уж разбрелись от атамана…
Одиноким он остался. Лишь его в уединенье
Навещали в жизни прошлой безобразные виденья.

В непроходной чаще леса от людского скрыта взора,
Находилась небольшая полутемная пещера.
В ней спасался некий старец, благочестием сиявший,
Трудный путь уединенья с самой юности избравший.
Полон кроткою любовью к людям бедным и гонимым,
Он для всех отцом являлся и наставником любимым.
Ко всем равно относился: к славным или неизвестным,
И, врачуя словом души, он врачом был и телесным.
Кто к нему ни приходил бы: болен или страшно грешен,
От него шел ободренный, и спокоен и утешен.
И несли ему отвсюду все грехи свое и горе.
…Раз весенним ранним утром атаман пришел к пещере,
Но на стук его пещера, как другим, не отворилась.
День стоит он перед нею; вот уж солнце закатилось,
Ночь прошла, на ясном небе вновь зажглась заря рассвета,
Снова день, но из пещеры ни ответа, ни привета.
Слышит только: Божий старец держит правило там строго,
Славит он Отца и Сына и Святого Духа Бога.
Не отходит от пещеры атаман, молясь и каясь,
Освежаясь лишь водою и кореньями питаясь.
«Отвори мне, отче, двери, что пред грешником закрыты».
И слезами атамана камни все кругом облиты.
Тридцать дней, не отступаясь, пролежал он у пещеры,
Ожидая: вот-вот стукнут под святой рукою двери.
В тридцать первый день он слышит из пещеры голос:
«Брате, встань! Грехов несешь ты бремя тяжкое без меры.
Не отчайся, в милосердье Божье ты исполнись веры.
Твердо веруй, покаянье примет Бог с благоволеньем,
Коль себе ты душу живу стяжешь истинным терпеньем.
Царство нудится Господне, тот его лишь получает,
Кто любовь, смиренье, веру и терпенье прилагает.
Тридцать дней тебя томил я, твою искренность я мерил.
Если, брат, ты перед Богом так надеялся и верил,
Что мое упорство все же превзошло твое усердье,
На тебя ж оно приклонит и Господне милосердье».
Атаман поведал старцу, с сокрушением рыдая,
Все грехи свои, совета, как спасенья, ожидая.
Старец с грешником на землю пал, и плакал, и молился,
Наконец с такою речью к атаману обратился:
«С миром, брат, иди ты снова в самый лес тот отдаленный,
Что служил тебе приютом прежней жизни беззаконной.
Ископай себе землянку, поселись в ней одинокий
И молись там денно-нощно, с верой чистой и глубокой.
Умоли за души эти, что погублены тобою,
Умолишь и за свою ты. И вот на, возьми с собою
Эту чудную лампаду и поставь перед иконой.
Масла влей, не зажигая сам лампады… а в день оный,
В день, в который Серцеведец ниспошлет тебе прощенье
И грехи твои на небе встретят полное забвенье,
Эта чудная лампада даст тебе святое знамя:
В ней, зажженное незримо, засияет ярко пламя».

Десять лет уж пролетело, как с лампадой возвратился
Атаман в лес и в пещере, в дикой чаще поселился.
День и ночь он на коленях пред иконою святою
Молит: «Господи, помилуй, — с верой чистой и живою. —
Ниспошли мне мир Твой, Боже, и грехов моих прощенье,
От руки моей погибшим даруй вечное спасенье».
Он лежит во прах повергнут, не дерзая бросить взгляда
В угол тот, где пред иконой чуть чернеется лампада.
«Твоего спасенья дай мне, Милосердный Боже, знамя», —
Молит он порой. Напрасно, не горит в лампаде пламя.
Вновь отчаяние в душу атамана заползает,
Но горячая молитва злого беса прогоняет.
Иль его одолевают безобразные виденья,
Манят дней былых забавы, и пиры, и наслажденья.
Вновь горячая молитва побеждает силы ада,
Но ни разу за все время не зажглась его лампада…
Пролетает год за годом, два десятка лет минуло,
И в душе у атамана все прошедшее уснуло.
Он привык к уединенью и к молитве постоянной
И ничем не искушал уж старца демон окаянный.
И когда людей убитых старцу чудилось виденье,
Он читал на бледных лицах не страданье, а прощенье.
И лицо архимандрита скорби уж не выражало,
Но любовью братски-кроткой всепрощающе дышало.
И на мантии след крови становился все тусклее,
А лицо у атамана все яснее и светлее.
Он с природою сдружился и с собою звал с любовью
Все, что пело и дышало, — на молитву, к славословью.
И с любовью даже звери к старцу кроткому ласкались,
Они в чаще полутемной без боязни с ним встречались.
И к нему порой, как в гости, словно добрые соседи,
Приходили волки, зубры и мохнатые медведи.
И с природой в сердце старца пробуждалася отрада…
Только нет ему прощенья, не горит его лампада.

Три прошло десятилетья, и давно уж понемногу
Проторили к келье старца люди грешные дорогу.
И к былому атаману, душегубцу и злодею,
Шел больной, шел лютый грешник каждый с скорбию своею.
И служила старца вера с поражающим терпеньем
Многим злым и грешным людям самым лучшим поученьем.
Помогал радушно старец всем молитвой и советом,
Но до сей поры лампада не зажглася ярким светом.
На Страстной неделе как-то вышел старец в лес из кельи,
И воскресшая природа его встретила весельем:
Ручейки, шумя, бежали из-под тающего снега,
И весны была разлита всюду сладостная нега.
Сев на камень придорожный, погрузился старец в думу,
С тихой радостью внимая треску льда и леса шуму.
В этих звуках прежде слышал он призывы к покаянью,
Ныне ж слышал радость жизни, весть святую упованья.
Видит он: какой-то путник, бедный, слабый и убогий,
Чуть бредет к его пещере вязкой мокрою дорогой.
Старец бросился навстречу бедняку; тот еле-еле
Мог идти и тяжко дышит, только слава: душа в теле.
Старец ввел его в пещеру, дал поесть ему, напиться,
Изо мха устроил ложе, уложил и стал молиться.
Пролежал три дня тот путник, не сказав ему ни слова,
Не то злясь, ни то дивуясь на отшельника святого.
Наконец спросил он старца: «Отчего твоя лампада
Не горит перед иконой, как в святые дни бы надо?
Иль купить не постарался перед праздником елея?»
«Нет, — ответил с грустью старец, — добрых дел я не имею».
Рассказал он тут пришельцу жизнь свою и покаянье
И в ответ на то услышал безутешное рыданье.
«Отче, грешник я великий», — все твердил он с горьким плачем.
«Все мы грешны, — молвил старец. — Перед Богом что мы значим.
Милосердный и всещедрый даже в самом Своем гневе:
Мытаря Он спас, блудницу и разбойника на древе.
Разорвет грехов Он наших бесконечные страницы.
Нет Его долготерпенью с милосердием границы».
«Нет, отец, с тобой так будет, веришь, вижу, ты без меры.
У меня же не найдется даже тени этой веры.
Лишь отчаянье гнездится в сердце, нету мне спасенья…»
Снова влить старался старец в сердце брата утешенье.
С кроткой ласкою сердечной говорит ему все то же.
Тот забудется, он молит: «О, помилуй его, Боже».
К утру странник исповедал старцу грех — безмерный, лютый —
И, сказав: «Молися, отче», — отходить стал в ту ж минуту.
«Нет прощенья», — вновь он крикнул, и душа вмиг улетела…

Три дня старец оставался с грустью новою у тела.
Трое суток непрестанно он молил о мертвом брате:
«Пощади его, Источник бесконечной Благодати».
В третий день уж на закате в почве таявшей, чрез силу
Он большим сучком древесным вырыл мертвому могилу.
С тихой искренней молитвой: «О, прими в Свои Селенья
Дух усопшего, Владыко» — предал тело погребенью.
Этот вечер был субботний, завтра будет Воскресенье,
Старец думает: «И брату ниспошлет Господь прощенье».
У пещеры сел, любуясь лесом, словно бы притихшим.
Он в душе молил о брате, как и он сам, согрешившем.
А в природе словно тайна в этот вечер совершалась
И в каком-то ожиданье будто все в ней волновалось.
Старцу, жившему с природой, столько лет, давно понятной,
Все казалось будто новым в этом лесе ароматном.
Он услышал, как, промчавшись по верхушкам в темном лесе,
Шаловливый теплый ветер зашептал: «Христос Воскресе».
То же самое шептали и ручей в снегу гремучий,
И веселый дождик, брызнув из промчавшейся вмиг тучи.
То же самое кричали дружным хором вереницы
Вперегонку пролетавшей перелетной разной птицы.
Видит старец вновь виденье: все убитые им встали
И ему: «Христос Воскресе» — хором радостно сказали.
Видит он архимандрита, на лице следа нет муки,
В белой ризе простирает к старцу радостно он руки.
Вмиг вселилась старцу в душу небывалая отрада…
Тихо он побрел в пещеру, где стоит его лампада.
Тишь и тьма в его пещере…
Хилый, скорбный, истомленный,
Перед темною иконой рухнул старец на колена…
Преисполнилось в нем сердце и любви и состраданья,
Был готов для блага ближних он пойти бы на страданья.
«О, воскресший днесь из мертвых, нам отверзший двери рая!
Я склоняюсь пред Тобою, Милосердья ожидая.
Давший нам Святое Царство света, правды, благодати,
Пред Тобою припадая, я молю о бедном брате:
Пощади его Ты душу, и любовью бесконечной
Все загладь его деянья, и прости его, Предвечный.
Если жертвы Ты восхочешь его ради оправданья,
Все мои зачти молитвы и мое все покаянье.
Я не умер и начну я покаянье это снова,
Но спаси его, нас ради Воплотившееся Слово.
Коль по правде Твоей вечной подлежит он наказанью,
На меня обрушь, молюся, все те стрелы, все страданья,
Обреки меня на муки, лишь его спаси от ада…»
Осиял вдруг свет пещеру и затеплилась лампада…
В неземном восторге старец пред иконой пал в то время,
И с души его скатилось жизни тягостное бремя.
И душа ввысь полетела прямо к Божьему Престолу,
На земле осталось тело, распростершееся долу…
А лампада все сияла нестерпимо ярким светом,
Словно в ней душа горела та же, что и в теле этом.

Взяли иноки с молитвой недоступное для тленья
Тело старца из пещеры в монастырь для погребенья.
И один смиренный инок эту жизнь и покаянье
Записал в часы досуга всем нам грешным в назиданье.

 

 

Изменено 3 ноября, 2018 пользователем sibiryak
спойлер

[~ Весна ~ 2 876]

52 минуты назад, Evgeniy Lednev сказал:

ЧУДНАЯ ЛАМПАДА. СТАРИННАЯ ПОЭМА

Спасибо! А кто же автор?)

[Иероманах Варлаам Миронов 3]

В ‎22‎.‎03‎.‎2018 в 11:45, Олег Сергиев сказал:

Здравствуйте возлюбленные о Господе брития и сестры. Как я уже писал, провёл я в Оптиной Пустыни на послушаниях примерно года полтора. За это время мною было прочитано много святоотеческих книг, в том числе и издания Оптиной Пустыни, но нигде я не встречал историю о разбойнике и воре Опте. На просторах интернета так же ничего нет.

Хочу обратиться к администрации сайта, если эта история не правдивая, то попрошу меня строго не судить, а просто удалить её. Если же правдивая то пусть будет. Просто сама история имеет духовную сладость, и я не мог не поделиться этим духовным нектаром с Православными.

Её мне рассказал один из трудников монастыря. Я не буду рассказывать историю его жизни, как он приехал в монастырь. Не буду описывать, как мы пили чай и как он рассказал мне об этом, а расскажу своими словами. Постараюсь быть кратким. Ну что ж вот собственно сама история:

 

Жил разбойник и душегуб Опта, он беспощадно грабил и убивал людей, был главарём разбойников. Как то Опта заскочил в храм на лошади, в храме в этот момент молился  старец. Опта спрыгнул с коня, приставил к горлу старца меч и сказал:

- Отдавай всё что у тебя есть, золото, серебро, драгоценности. вообще всё.

= А у меня кроме этих икон ничего больше нету, - смиренно сказал старец..

Опта не поверил и убил его, потом он всё обыскал и действительно ничего не нашёл. Вскоре Опту начала мучать совесть. Он нашёл другого старца, рассказал ему о совершённом им грехе и сказал:

- Я хочу смыть с себя этот грех, и готов пойти на всё ради этого.

- Тебе не только надо смывать с себя этот грех, тебе нужно смыть с себя все грехи. Уезжай в глухие непроходимые леса , молись там о прощении и Господь простит тебя.

- Я хочу узнать сам момент, когда Бог простит меня, - сказал Опта.

Тогда старец дал ему лампадку и сказал: Молись перед Иконой Господа и пусть эта лампадка всегда стоит рядом. Как лампадка заждётся, значит Бог тебя простил.

Опта исполнил наставления старца и уехал в глухие непроходимые леса, где в наше время и расположился этот знаменитый на весь мир монастырь.

Сначала ему построили маленькую часовню, а вскоре и воздвигли храм.

И вот проходит сорок лет, Опта сидит на коленях в храме и молится. В храм на лошади заскакивает израненный воин весь в крови и громко кричит:

- Что же я натворил, что я сделал.

Опта соскакивает с колен, воин падает ему на руки и Опта кричит воину:

- Покайся, покайся.

Но Воин умирает у него на руках. Тогда Опта положил его перед Иконой Спасителя и сказал: Господи я сорок лет молился тебе о прощении всех моих грехов. Мне не нужно прощение пускай я пойду в ад. Пусть все мои молитвы пойдут на то, что б ему были прощены все его согрешения.

И в этот момент лампадка зажглась.

 

Жду Ваши отзывы

 

 Встречал в нэте предположение, что Опта был сообщником Кудияра. Опта основал монастырь, а Кулияр продолжал грабить.

[Ирина8 1 673]

Так Опт сейчас в лике святых?

 

Изменено 23 апреля, 2019 пользователем Ирина8

[Юрий Кур 3 260]

36 минут назад, Ирина8 сказал:

Так Опт сейчас в лике святых?

Может у Бога и во святых, но здесь факт существования  человека с таким именем, насколько мне известно, не доказан.

 

https://www.optina.ru/istorija_stroitelstva_monastyrja_optina_pustyn_v_pervoj_polovine_hih_veka/#002

Относительно происхождения названия монастыря также существует несколько версий. После публикации работ иеромонаха Ераста (Вытропского) общепринята гипотеза происхождения данного названия «Оптина» от слова «общий», то есть монастырь был общим для проживания монахов и монахинь. Эту версию как наиболее вероятную приводит и «Записка о возникновении монастыря Оптиной пустыни». До ХVI в. существовали небольшие особножительные обители, которые возникали вокруг приходских храмов, когда рядом с ними строили свои кельи отдельные иноки. При этом близ церкви могли селиться как монахи, так и монахини. Со временем такая стихийно возникшая община все более упорядочивала свою деятельность и начинала принимать черты монастыря, который нередко мог быть «оптиным», то есть общим для монахов и монахинь. Такие обители могли возникать и иным образом, когда братия разоренного монастыря находила приют в женской обители или наоборот. В трудные годы ордынского ига приходилось мириться с таким явлением, которое прежде, в домонгольские времена, едва ли было возможно. Подобные «двойные» монастыри были упразднены на соборе 1503 года. Таким образом, церковно-славянское слово «обтъ», «обтом» превратилось в «Оптину», а все название исследуемой обители читалось как «Общий монастырь Макарьевской пустыни». В пользу этой версии говорят данные монастырского синодика[13], в котором в числе поминаемых первых насельников обители, помещены попеременно иноки-схимники и инокини-схимницы. Кроме того, в самом городе Козельске не было ни одного монастыря до 1670 года (в этом году был открыт Вознесенский девичий монастырь). Также Оптиными монастырями назывались еще близлежащие Жабынский и Болховский[14]. По другой версии название «Оптин» со значением «общий», следует относить к характеристике монастыря как «общежительных» в отличие от «особных», «необщежительных».

[сценарист 0]

А почему имя Опт встречается только однажды, когда говорят о разбойнике? наверняка, бы были и другие люди, носящие такое имя? Или нет?

[A Lost Sheep 12 109]

Вроде бы как Опта это не имя, а прозвище, обозначающее именно "разбойник". Старое слово "обтъ" обозначало не только нечто общее, но и количественную полноту. То есть, забрать что-то оптом обозначает забрать всё подчистую, вообще всё, чем и занимались разбойники. Возможно, здесь и происходит смысловая стыковка.

 

Словарь Даля:

 

Обтъ, оптъ (общій) м. общій валовой счетъ чего, особ. въ продажѣ, противоп.раздробъ, или торговля дробная, розничная. Болъ. уптрб. творит. пад. о́бтомъ въ видѣ нар. огуломъ, тулаемъ, гуртомъ, чо́хомъ, валомъ, сплошь, сподрядъ, безъ разбору, безъ выбору, все что есть.

[Владислав-777 61]

В 22.03.2018 в 18:37, Олег Сергиев сказал:

.....что интересно я нигде ничего не читал об Опте. И в интернете ничего об этом нет. Правдивая она или нет я не знаю, хочется что б из Отцов кто-то написал свой комментарий. 

Главное, что история правильная. Спасибо вам. 

[Сергей А. 0]

Спаси Бог за душеполезную историю. Пусть может Опт и не святой. Но вылезти и такой грязи!?! Не даром его именем удостоились называться будущие Старцы монастыря.

 

Вспомнилось из поучений Паисия Святогорца о неосуждении:

 

"Есть люди, которые совершают тяжкие преступления, но у них есть много смягчающих обстоятельств. Кто знает, каковы эти люди в глазах Божиих? Если бы Бог нам не помогал, то, может, и мы были бы хулиганами. Допустим, преступник совершил двадцать преступлений, я его осуждаю, но не знаю, что у него было в прошлом. Кто знает, сколько преступлений совершил его отец!.. Может, с его детских лет посылали воровать? А потом, в молодости, много лет он провёл в тюрьме, где его учили опытные воры. Он мог бы совершить не двадцать, а сорок преступлений, но сдержался. А я со своими наследственными задатками и воспитанием теперь уже должен был бы творить чудеса. Я творю чудеса? Не творю. Значит, извинения мне нет. Но даже пусть я совершил двадцать чудес, а ведь мог совершить сорок. Значит, опять же, извинения мне нет. Такими помыслами мы отгоняем осуждение и слегка размягчаем наше твёрдое сердце. Не надо спешить делать выводы