Таблица лидеров

Основание всего закона Божия — любовь к Богу и ближним. Старайтесь возлюбить Господа. Как достичь этого? Он Сам сказал об этом: "Имеяй заповеди Моя и соблюдай их, той есту любяй Мя..." (Ин. 14, 21). Итак, по слову Самого Господа, путь к Нему, к Божественной любви один — исполнение заповедей Его, о которых Он, в свою очередь, говорит: "Заповеди Моя не тяжки суть". Заповеди эти все знают, каждый день они читаются или поются на Божественной литургии: блажени кротции; блажени милостивии и др. (Мф. 5, 3–12). Иная скажет: "Этой заповеди я соблюсти не могу, так как у меня нет средств на милостыню". Нет, и такая может исполнить заповедь о милости, и она может подать если не материальную, так духовную милостыню. Спросите: как же это? А вот как: тебя оскорбила такая-то или такой-то — прости его, вот и будет духовная милостыня. — Нет, я этого не могу! Разве можно простить такое ужасное оскорбление? Да я как вспомню о нем, так готова растерзать того, кто нанес мне его, а вы говорите: "Прости". — Так не можешь простить? — Не могу! — А простить-то надо! Сил не хватает? Так проси у Бога. Обратись к Нему и скажи: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную, и помоги мне простить". Скажи раз, другой, третий... — И что же будет? — Сама на опыте узнаешь — простишь обидчика. Другая говорит: — Вот та-то пронесла мое имя, яко зло, перед людьми, такого наговорила, чего никогда и не было, проходу мне не дает колкостями и насмешками. — А ты молчи, не отвечай ничего, потерпи. — А разве это можно стерпеть? — Не можешь? Опять обратись к Господу: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную, помоги мне стерпеть". Попробуй так просить и на опыте увидишь, что из этого выйдет. И так во всяком трудном положении обращайся к Господу — и поможет. Исполняй заповеди Его и проси Его помощи. Беда, если кто понадеется на свои силы и вздумает сам, не прибегая к Божественной помощи, исполнять заповеди, кто вздумает обойтись без смирения. Две добродетели необходимы в деле спасения: одна — любовь, другая — смирение. Без этих двух не только умная молитва, но и само спасение невозможно. Ведь вот Толстой, как он ужасно кончил, а раньше был религиозный человек, молебны заказывал, молился со слезами, все, казалось, было, одного не было — смирения. Любил осуждать других, не умел прощать людских недостатков. Не мог он переделать себя и плохо кончил. Надо себя недостойнее всех считать — вот верный и единственный путь к спасению, и еще — исполнение заповедей Господних. О них Господь сказал, что они "не тяжки суть", но своими силами нам их не выполнить, надо просить помощи у Господа — и даст. Кажется, просто. Просто, но сложно. Помолимся Ему, да просветит и укрепит Он нас в любви Своей. Из бесед прп. Варсонофия Оптинского

Кого-то мне все это напоминает... В мире его звали Филадельф Петрович Мишин. Где он родился, кто его отец и мать, каков путь его прежней жизи — покрыто тайной минувшего. Известно только, что он пришел в святую Лавру Сергия Преподобного в сороковых годах, то есть вскоре после ее открытия, пришел уже довольно измученным пожилым монахом, чтобы уже никогда больше не возвращаться в суетный мир. Облаченный в монашескую мантию, епитрахиль и поручи, согбенный, с белой головой и белой бородой, стоит отец Филадельф у аналоя. На аналое — святое Евангелие и крест как свидетели невидимо стоящего здесь Господа Христа. Уже довольно уставший, ослабевший, отец Филадельф еле держится на ногах. Праздничный день. Много причастников — приезжие, издалека. "Кто еще?" — кротко спрашивает старец слабым голосом. Подходит юноша. "Отец, жизнь померкла,— говорит он безнадежным голосом,— неудача в любви — и вот стало мрачно, как будто ночь страшная нависла над моей бедной головой. Отец святой, и веры нет в душе, все угасло". Юноша замолк. Голова касается аналоя. Черные кудри упали на святое Евангелие, на святой крест. "Отец, отец, а грехов сколько!" — еще глуше откуда-то снизу слышится голос. Старец утирает слезы. Потом он кладет свою десницу на голову юноши и отечески проникновенно говорит: "Дитя мое, зажги потухший свой светильник. Христос — Свеча негасимая. В Нем Едином истинная жизнь, счастье, смысл всего!.Обласканный, согретый, ободренный отходит юноша от аналоя. В его душе затеплился огонек надежды. Он понял смысл неудач в жизни. Он прикоснулся холодной душой к негасимому светильнику горячей веры и... увидел другой путь жизни — при свете Божественной благодати. На исповеди батюшка Филадельф был ко всем добр, и не было случая, чтобы он на кого-нибудь покричал, или кому после искреннего покаяния запретил Святое Причастие, или еще что такое подобное. "Бог простит, Бог простит. Бог простит",— только и слышится его уверение на открываемые грехи кающегося, как бы страшны они ни были. Это всепрощение выражало особое его дерзновение пред Господом. Батюшка вполне был уверен, что Господь непременно простит грехи кающемуся. Потому отец Филадельф предпочитал любовь строгости и всепрощение — наказанию. "Ты, милая детка, не горюй,— бывало, скажет он унывающей монахине или какой девице,— а поделывай, поделывай, сколько можешь. И все будет ладно...." Такое мягкое и ласковое отношение ко всем отнюдь не баловало людей, не расслабляло их в духовной жизни, а наоборот — поддерживало, воодушевляло и настраивало малодушных на борьбу с грехами, вызывало решительное желание начать новую жизнь, порвать с прежними пороками и больше не возвращаться к ним. Имея большой духовный опыт, старец хорошо понимал и прозревал, в чем именно настоящий человек нуждается, что ему может помочь в ведении доброй жизни, чего главного не хватает для спасения. Он верил в зиждительную силу любви. Он знал, что теперь-то особенно все люди нуждаются в ней, как в воздухе, что без любви жизнь совсем завянет, затмится, угаснет. Предпочитая любовь строгости, старец, однако, не был ко всем безразборчиво ласков и безволен. Если он видел, что человек упорствовал в своих грехах, явно глумился над всем святым и не желал вставать на праведный путь жизни, старец просто замолкал, переставал говорить. Отпускал собеседника, не грубя ему, но в душе у него залегали ужасная скорбь и мука. Особенно не любил старец, когда за ним бегали неотступно разные кликуши да пристрастные души. "Батюшка наш,— говорили они,— святой да прозорливый. Он исцеляет болезни и бесов прогоняет". Отец Филадельф нервничал, из себя выходил. "Вот дуры-то,— сурово говорил он,— нашли себе прозорливца. Да какой же я прозорливый-то? Не прозорливый я, а прожорливый, не святой, а косой. Исцеляет-то ведь Господь наш Иисус Христос. Он Единый Врач и Целитель. А я-то кто такой? Вот дуры-бабы, вот дуры так дуры. Филадельфа сделали прозорливым! Грамматику не учили, что ли? Почитай-ка возьми. Вот чего еще надумали". ...Как солнце угасает на вечерней заре, скрывая свои благодатные лучи от живущих, так тихо, незаметно угас старец Филадельф. В день его смерти, утром, какой-то незнакомец вошел в Троицкий собор, взял за ящиком большую свечу, подошел к иконе Преподобного Сергия, зажег свечу и, ставя ее у святого образа, сказал: "Гори дольше и не сгорай, ты — свеча негасимая ...." И свеча эта большая горела целый день, с утра до вечера. Когда она уже догорала и осталось совсем-совсем немного, неожиданно в собор вошел иеромонах и, обращаясь к гробовому дежурному, тихо сказал: "Умер отец Филадельф". И свеча тотчас погасла... Архимандрит Тихон (Агриков) "У Троицы окрыленные. Воспоминания"

В прошлом году примерно в это время на форуме Ромашка открыла замечательную тему «Рождество Христово»: для укрепления нашего душевного состояния во время поста, так сказать. Потом её закрыли, когда сам праздник прошёл. Но там есть удивительные рассказы. Мой любимый рождественский рассказ «Молитва алтарника» Н. Агафонова, рассказ В.А. Никифорова-Волгина «Серебряная метель», опубликованный Ромашкой, рассказ «Святая ночь» С. Лагерлеф, присланный Ольгой. И вот сегодня у нас в Беларуси выпал первый снег, приближение Рождества Христова почувствовалось как-то особенно, по дороге на работу я вспомнила эти удивительные рассказы. Декабрьские дни просто летят и тем самым приближают нас к великому празднику Рождества Христова… Душа ищет чего-то необыкновенного. И когда это простое обыкновенное тихое «что-то» случается, эта самая душа поёт, летает, хочет поделиться своей радостью с другими. Подумалось, что у А.П. Чехова есть прекрасный, всем известный рассказ «Ванька», до боли согревающий душу… Ванька Жуков, девятилетний мальчик, отданный три месяца тому назад в ученье к сапожнику Аляхину, в ночь под Рождество не ложился спать. Дождавшись, когда хозяева и подмастерья ушли к заутрене, он достал из хозяйского шкапа пузырек с чернилами, ручку с заржавленным пером и, разложив перед собой измятый лист бумаги, стал писать. Прежде чем вывести первую букву, он несколько раз пугливо оглянулся на двери и окна, покосился на темный образ, по обе стороны которого тянулись полки с колодками, и прерывисто вздохнул. Бумага лежала на скамье, а сам он стоял перед скамьей на коленях. «Милый дедушка, Константин Макарыч! — писал он. — И пишу тебе письмо. Поздравляю вас с Рождеством и желаю тебе всего от Господа Бога. Нету у меня ни отца, ни маменьки, только ты у меня один остался». Ванька перевел глаза на темное окно, в котором мелькало отражение его свечки, и живо вообразил себе своего деда Константина Макарыча, служащего ночным сторожем у господ Живаревых. Это маленький, тощенький, но необыкновенно юркий и подвижной старикашка лет 65-ти, с вечно смеющимся лицом и пьяными глазами. Днем он спит в людской кухне или балагурит с кухарками, ночью же, окутанный в просторный тулуп, ходит вокруг усадьбы и стучит в свою колотушку. За ним, опустив головы, шагают старая Каштанка и кобелек Вьюн, прозванный так за свой черный цвет и тело, длинное, как у ласки. Этот Вьюн необыкновенно почтителен и ласков, одинаково умильно смотрит как на своих, так и на чужих, но кредитом не пользуется. Под его почтительностью и смирением скрывается самое иезуитское ехидство. Никто лучше его не умеет вовремя подкрасться и цапнуть за ногу, забраться в ледник или украсть у мужика курицу. Ему уж не раз отбивали задние ноги, раза два его вешали, каждую неделю пороли до полусмерти, но он всегда оживал. Теперь, наверно, дед стоит у ворот, щурит глаза на ярко-красные окна деревенской церкви и, притопывая валенками, балагурит с дворней. Колотушка его подвязана к поясу. Он всплескивает руками, пожимается от холода и, старчески хихикая, щиплет то горничную, то кухарку. — Табачку нешто нам понюхать? — говорит он, подставляя бабам свою табакерку. Бабы нюхают и чихают. Дед приходит в неописанный восторг, заливается веселым смехом и кричит: — Отдирай, примерзло! Дают понюхать табаку и собакам. Каштанка чихает, крутит мордой и, обиженная, отходит в сторону. Вьюн же из почтительности не чихает и вертит хвостом. А погода великолепная. Воздух тих, прозрачен и свеж. Ночь темна, но видно всю деревню с ее белыми крышами и струйками дыма, идущими из труб, деревья, посребренные инеем, сугробы. Всё небо усыпано весело мигающими звездами, и Млечный Путь вырисовывается так ясно, как будто его перед праздником помыли и потерли снегом... Ванька вздохнул, умокнул перо и продолжал писать: «А вчерась мне была выволочка. Хозяин выволок меня за волосья на двор и отчесал шпандырем за то, что я качал ихнего ребятенка в люльке и по нечаянности заснул. А на неделе хозяйка велела мне почистить селедку, а я начал с хвоста, а она взяла селедку и ейной мордой начала меня в харю тыкать. Подмастерья надо мной насмехаются, посылают в кабак за водкой и велят красть у хозяев огурцы, а хозяин бьет чем попадя. А еды нету никакой. Утром дают хлеба, в обед каши и к вечеру тоже хлеба, а чтоб чаю или щей, то хозяева сами трескают. А спать мне велят в сенях, а когда ребятенок ихний плачет, я вовсе не сплю, а качаю люльку. Милый дедушка, сделай Божецкую милость, возьми меня отсюда домой, на деревню, нету никакой моей возможности... Кланяюсь тебе в ножки и буду вечно Бога молить, увези меня отсюда, а то помру...» Ванька покривил рот, потер своим черным кулаком глаза и всхлипнул. «Я буду тебе табак тереть, — продолжал он, — Богу молиться, а если что, то секи меня, как Сидорову козу. А ежели думаешь, должности мне нету, то я Христа ради попрошусь к приказчику сапоги чистить, али заместо Федьки в подпаски пойду. Дедушка милый, нету никакой возможности, просто смерть одна. Хотел было пешком на деревню бежать, да сапогов нету, морозу боюсь. А когда вырасту большой, то за это самое буду тебя кормить и в обиду никому не дам, а помрешь, стану за упокой души молить, всё равно как за мамку Пелагею. А Москва город большой. Дома всё господские и лошадей много, а овец нету и собаки не злые. Со звездой тут ребята не ходят и на клирос петь никого не пущают, а раз я видал в одной лавке на окне крючки продаются прямо с леской и на всякую рыбу, очень стоющие, даже такой есть один крючок, что пудового сома удержит. И видал которые лавки, где ружья всякие на манер бариновых, так что небось рублей сто кажное... А в мясных лавках и тетерева, и рябцы, и зайцы, а в котором месте их стреляют, про то сидельцы не сказывают. Милый дедушка, а когда у господ будет елка с гостинцами, возьми мне золоченный орех и в зеленый сундучок спрячь. Попроси у барышни Ольги Игнатьевны, скажи, для Ваньки». Ванька судорожно вздохнул и опять уставился на окно. Он вспомнил, что за елкой для господ всегда ходил в лес дед и брал с собою внука. Веселое было время! И дед крякал, и мороз крякал, а глядя на них, и Ванька крякал. Бывало, прежде чем вырубить елку, дед выкуривает трубку, долго нюхает табак, посмеивается над озябшим Ванюшкой... Молодые елки, окутанные инеем, стоят неподвижно и ждут, которой из них помирать? Откуда ни возьмись, по сугробам летит стрелой заяц... Дед не может чтоб не крикнуть: — Держи, держи... держи! Ах, куцый дьявол! Срубленную елку дед тащил в господский дом, а там принимались убирать ее... Больше всех хлопотала барышня Ольга Игнатьевна, любимица Ваньки. Когда еще была жива Ванькина мать Пелагея и служила у господ в горничных, Ольга Игнатьевна кормила Ваньку леденцами и от нечего делать выучила его читать, писать, считать до ста и даже танцевать кадриль. Когда же Пелагея умерла, сироту Ваньку спровадили в людскую кухню к деду, а из кухни в Москву к сапожнику Аляхину... «Приезжай, милый дедушка, — продолжал Ванька, — Христом Богом тебя молю, возьми меня отседа. Пожалей ты меня сироту несчастную, а то меня все колотят и кушать страсть хочется, а скука такая, что и сказать нельзя, всё плачу. А намедни хозяин колодкой по голове ударил, так что упал и насилу очухался. Пропащая моя жизнь, хуже собаки всякой... А еще кланяюсь Алене, кривому Егорке и кучеру, а гармонию мою никому не отдавай. Остаюсь твой внук Иван Жуков, милый дедушка приезжай». Ванька свернул вчетверо исписанный лист и вложил его в конверт, купленный накануне за копейку... Подумав немного, он умокнул перо и написал адрес: На деревню дедушке. Потом почесался, подумал и прибавил: «Константину Макарычу». Довольный тем, что ему не помешали писать, он надел шапку и, не набрасывая на себя шубейки, прямо в рубахе выбежал на улицу... Сидельцы из мясной лавки, которых он расспрашивал накануне, сказали ему, что письма опускаются в почтовые ящики, а из ящиков развозятся по всей земле на почтовых тройках с пьяными ямщиками и звонкими колокольцами. Ванька добежал до первого почтового ящика и сунул драгоценное письмо в щель... Убаюканный сладкими надеждами, он час спустя крепко спал... Ему снилась печка. На печи сидит дед, свесив босые ноги, и читает письмо кухаркам... Около печи ходит Вьюн и вертит хвостом...

В книге о патриархе Павле «Будем Людьми» описывается случай, когда Павел спас тонущего в холодных водах реки «Дрина» мальчика. Название реки вряд ли широко известно широкому кругу российских читателей. Впрочем, те места наполнены историей. Мне хочется привести отрывок из письма моего друга из Сербии о тех местах, тех мыслях и ощущениях, которые возникают при упоминании реки Дрина в наши дни декабря 2011 года в Белграде: "Река Дрина всегда имела большое значение в истории сербского народа. У сербов есть поговорка: Дрина и соединяет, и разделяет. Попробую привести несколько примеров. Река Дрина была границей между восточной и западной частями Римского царства (395 г). Эта граница осталась после развала Римского царства и переселения на эту территорию различных народов. Сербский народ всегда будет словно распят на настоящем ветряке истории, между европейским востоком и западом. Русло реки Дрины насчитывает множество мостов. Самый знаменитый из них — старый мост в Вишеграде, построенный в 1571 году на средства Мехмед-паши Соколовича. Строительство этого моста Иво Андрич описал в своем романе «Мост на Дрине», за который получил Нобелевскую премию. Мехмед-паша Соколович был сербом, рожденным в Герцеговине, учился в монастыре Милешево, а в пятнадцатилетнем возрасте был угнан турками и обращен в мусульманство. Во времена всех войн здесь проходили самые кровавые битвы. Например, во время Первой мировой войны, в 1914 году, на реке Дрине началась первая великая битва между сербским народом и австро-венгерской армией. Битва на Дрине состояла из ряда боев (Церская битва, Колубарская битва), которые силы Королевства Югославии вели для того, чтобы остановить попытку армии Австро-Венгрии войти в Сербию. После тяжелых и кровавых боев сербская армия была вынуждена отступить. Австро-венгерская армия жестоко отомстила сербскому населению. Как воспоминание об этой битве композитором Станиславом Бинички была написана песня «Марш на Дрине», которая и сейчас весьма популярна среди сербского народа: . И во время последней войны, в 1993 году, во время распада Югославии на Дрине велись самые тяжелые бои. Достаточно упомянуть Братунац и село Кравице, где 7 января 1993 года, на Рождество, мусульманские силы под командованием Насера Орича вырезали все население села Кравице и нескольких окрестных сел. В марте 1993 года армия Республики Сербской начала контрнаступление и через семьдесят дней снова заняла Кравице. Только тогда местные жители смогли похоронить своих погибших односельчан на кладбище в Братунце. В наши дни все осуждают сербов за то, что они совершили геноцид над мусульманами в Сребренице, но никто и не вспоминает о том, что мусульмане сделали с сербами на Рождество. В наши дни река Дрина стала границей между Сербией и Республикой Сербской. Это мои первые ассоциации, вызванные упоминанием реки Дрины."

"...Все силы, рубли и копеечки были отданы тогда на возрождение монастыря. А монахи спали на полу в полуразрушенных кельях, где сквозили окна и стены, а плохинькая печь почти не давала тепла. А потом выпал снег, и половина братии, простудившись, слегла. И тогда отец наместник распорядился выдать каждому монаху теплое одеяло. Об одеялах надо сказать особо. Во время "окопного" быта большинство паломников ночевало на полу в церкви. Одеял и матрасов хватало лишь на детей и старушек. А остальные ночевали так: одной половиной пальто укроешься, а другую подстелешь под себя. Среди ночи просыпаешься от холода - вытопленная с вечера печь уже остыла, и вымораживает стены зима. И тут замечаешь движение в храме - один за другим входят монахи и укрывают спящих своими одеялами. Сквозь сон замечаю, как меня укрыл своим одеялом старец Илий, а потом начал растапливать печь. Спишь под теплым одеялом, как у Христа за пазухой. И вдруг будит мысль - это мне тепло, а какого другим? Кто-то, согревшись, уже укрывает своим одеялом соседа, а тот чуть позже передает одеяло другим.... ...Вот другая история из тех же "окопных" времен. Автобус привозит в монастырь беженцев откуда-то с юга, где тогда полыхала война. То, что это беженцы, видно невооруженным глазом: на дворе зима, а они одеты по-летнему, и у детей в летних сандаликах синие от холода ноги. Женщины спешно срывают с себя пуховые шали и шубы, кутая в них малышей. Я тоже отдала свое пальто беженке в ситцевом платье, чтобы в итоге познать: живет в моем сердце жадная жаба, и рассуждает она по жабьему - пальто единственное, в чем ходить зимой? Но верен Христос в обетованиях, сказав, что неисчислимо больше получит тот, кто оставит родных ради Господа и, продав свое имение, раздаст все нищим. Уже на следующий день благотворители завалили нас теплыми вещами, а мне почему-то усиленно навязывали манто, подбитое мехом горностая. Чтобы соответствовать столь роскошному манто, надобно "Мерседес", а не валенки с галошами. Отказалась я от манто, другие тоже отказались, и манто попало в итоге в Шамордино, в женский монастырь.. Но и там не знали, что делать с манто. Потом рассудили - все-таки теплая вещь, и отдали манто сторожихе Марусе. Подпоясалась она солдатским ремнем и сторожит ночами в манто монастырь. А жизнь у сторожихи была такая тяжелая, что слаще паренной репы она, как говорится, ничего не ела. О цене манто она и не догадывалась. И когда архитектор объяснил ей, что манто , подбитое горностаем, раньше носили только цари, Мария, поразмыслив, сказала: - У меня хороших вещей никогда не было. Вот и дал мне Господь царский тулуп. Впрочем, царский тулуп Мария носила недолго. Вскоре она приняла монашеский постриг, и облачил ее Царь Небесный уже в иные , но тоже царского достоинства одежды..." ( из книги Нины Павловой "Михайлов день")

Когда бывает в сердце грустно, И плакать хочется опять - Не верь обманчивым ты чувствам, Здесь важно вовремя понять: Ты неслучайно выбран Богом, На этом именно пути, И чтоб другим помочь в подобном - Ты должен через всё это пройти. Не бойся, выше сил не будет, Доверься Богу, будь готов! Всё благодатию покроет Господь молитвами отцов.

"...Первыми приглашали в трапезную мастеров-строителей, и чего только не было у них на столах: огурчики-помидорчики, жареная рыба, сыр, сметана, творог, а на десерт пироги или блинчики с медом. Мастеров ценили, и было за что: они работали даже ночью при свете прожекторов. И работали так вдохновенно, что на глазах возрождался монастырь. Стол для паломников и трудниклов был намного беднее, хотя это были те же добровольцы-строители и порой высокой квалификации. Но они были "свои", работали во славу Христа и, зная о бедности монастыря, отказывались от платы за труд. Конечно, временами приходилось трудновато, а только жили по обычаю предков: "Лапти носили, а кресты золотили". В последнюю очередь кормили монахов, и это был самый бедный стол. Когда в монастыре, случалось, не хватало хлеба, то хлеба не доставалось именно им. "Сильные, вниз!" - писал скончавшийся в ссылке святитель Василий Кинешемский (ск.в 1945г), подразумевая под этим вот что. В основание дома, в фундамент всегда закладывают тяжелын камни-валуны или бетонные блоки - иначе дому не устоять. Точно также основой общества являются те духовно сильные люди, что несут на себе немощи немощных и главные тяготы жизни.. Если же сильные господствуют над слабыми, добиваясь для себя барских привелегий, то это признак духовной болезни государства, общества или монастыря. Впрочем, книги о монашестве и о сильных духом были прочитаны значительно позже, а тогда об этом рассказывала сама жизнь. Монахи, действительно, несли на себе главные тяготы и работали намного больше других. Тяжелее всего было расчистить руины и вынести из монастыря буквально тонны мусора. Техники никакой - лопата да носилки. Бери больше - кидай дальше. Бывало, несешь эти тяжеленные носилки, и сил уже нет: не могу, надоело, устала, брошу. Но тут у тебя перехватывает носилки будущий игумен, а тогда еще студент-паломник. - Отдохни, сестра, - говорит он, улыбаясь. - Знаешь, я иногда так изнемогаю на послушании, что решаю все бросить и сбежать из монастыря. А потом говорю себе: нет, лучше умру на послушании. А как только решаюсь умереть, сразу оживаю - сил прибавляется или на легкое послушание переводят. Вот тайна монастырского послушания: сначала думаешь - это мы, молодцы-герои, возрождаем монастырь. А потом понимаешь - это Господь возрождает наши души, исцеляя их от застарелых страстей. Тут не носилки тяжелые, а груз грехов - лень, расслабленность, а, главное, гордость: как это меня, кандидата наук, заставили выносить на носилках всякую дрянь. Сначала возропщешь, а, изнемогая, помолишься : Господи, Ты был послушлив Отцу Небесному до самой смерти, а я на послушании у Тебя, Но я такая немощная, нетерпеливая, гневливая! На послушании особенно остро ощущаешь свои немощи и грехи. А сила Божия в немощи совершается. Надо всего лишь выдержать лечение и немного потерпеть. И вдруг подхватывают тебя вместе с носилками некие сильные руки, и несет уже ветер Божьей благодати. Ради этих минут неземного счастья люди и живут в монастыре..." (продолжение будет)

"Отец Филадельф, расскажи нам, как Николай Чудотворец спас тебя от голода". Мы притихли. Старец благодушно прищурился. Посмотрел на всех любовно, потом воодушевленно перекрестился и начал: "Угодник Божий Николай Чудотворец всю жизнь меня хранит и питает. А вот однажды он спас меня от неминуемой злой голодной смерти". Голос его дрогнул. Старец умолк. Долго копался в своей рясе, вынул платочек и стал утирать непрошеные слезы. Нам стало неудобно, и мы понурили свои головы, чтобы не видеть слез старца. Он справился со слезами и продолжал: В ссылке я был. Голодный год. Есть было совсем нечего. Работа очень и очень тяжелая. А есть нечего. Совсем почти нечего. Да еще зима суровая, пасмурная. Транспорт не мог ходить, и доставка прекратилась. Мы несколько суток были совсем голодны и холодны. Да еще, как на грех, мороз прибавил до сорока градусов. Птица мерзла на лету. А одежонка-то… Многие мои собратья полегли, обессилили и не могли ходить. Я тоже собрался умирать с голоду и холоду. Ночевали мы в отдельных хибарках, маленьких таких и совсем худых. Окна заткнуты тряпками. На полу снег, – надул в щели. Дверь полуоткрыта. Понамерзло на ней льда целый вагон. Был холодный вечер. Я лежал, уткнувшись в тряпки. Мороз лез и леденил все тело. Вдруг мне сильно захотелось спать. Я знал прекрасно, что это предвестник смерти. Чуть засни и… все, больше бы я не встал навеки. С силой поднявшись, я решил последний раз помолиться святителю и чудотворцу Николаю. «Угодничек Божий, – сказал я ему, – ведь я помираю. Ты все видишь. Ты скорый помощник, и сам приди ко мне, помоги». Дальше не помню, что говорил или не говорил, – не помню. Только слышу я сильный стук в дверь. Открыл. Порыв сильного ветра с холодным снегом обдал лицо. Никого не было.Но что это такое? Свежие следы от двери. Заглянул дальше за угол… Сумка большая стоит. И снег еще не успел ее замести. Боже мой, да что же это такое за привидение? Еще раз оглянулся на следы. Они уходили в сторону леса. Кругом ни души. Только буря еще сильнее расходилась. Взял эту сумку. Тяжелая. Принес в хату, открыл… Милые вы мои детки… – и старец навзрыд заплакал. – В сумке-то были свежие хлебы. Да еще теплые, совсем горячие! Будто только вот из печи их вытащили. А какая там печка?! На пятьдесят верст не было ни одной хозяйской хаты, одни ссыльные да арестанты. И вот этим хлебом мы жили целую неделю. Когда утихла пурга, принесли нам паек. И никто тогда не умер. А в других лагерях, слышно было, многие померзли в эту метель. А наши никто не замерз. Чудотворец Николай спас нас!.. Архимандрит Филадельф (Мишин)

О КРОТОСТИ МУДРОСТИ Беседа на Святой Литургии в четверг тридцать третьей недели по Пятидесятнице, в Партриаршьей капелле Святого Симеона Мироточивого. "Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби. Остерегайтесь же людей: ибо они будут отдавать вас в судилища и в синагогах своих будут бить вас, и поведут вас к правителям и царям за Меня, для свидетельства перед ними и язычниками. Когда же будут предавать вас, не заботьтесь, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать, ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас. Предаст же брат брата на смерть, и отец – сына; и восстанут дети на родителей, и умертвят их; и будете ненавидимы всеми за имя Мое; претерпевший же до конца спасется. ". (Матфей 10, 16-22; Зач. 36) Быть настоящим человеком в этом мире равносильно быть овцой среди волков, потому что "весь мир во зле лежит" (Иоанн 5, 19). Я уже говорил об этом, но повторюсь, потому что это следует хорошо запомнить: овца, находящаяся среди волков, подвергается опасности с двух сторон. Первая опасность заключается в том, что волки могут ее разорвать. Но не на это посылает нас Сын Божий. Вторая опасность заключается в том, что овца понимает, что не сможет выжить среди волков, если сама не станет волком. Поэтому она точит зубы, учится рычать, ее копыта превращаются в когти и овца становится волком. И на это Христос нас не посылает. Мы должны своей верой и своей жизнью по вере сделать так, чтобы волки, если захотят, стали овцами Христа. Христос дает нам решение, чтобы мы смогли избежать обеих опасностей и говорит нам: "итак, будьте мудры, как змии, и просты, как голуби". Мудрость убережет вас от волков и они не смогут разорвать вас. А кротость и доброта уберегут вас от превращения в волков. С другой стороны, это означает, что мы можем развивать способности своего разума, свои умственные способности практически бесконечно, но с условием, что параллельно будем развивать в себе и доброту, потому что тогда доброта будет сохранять в нас равновесие. Вместе с нами на этот мир тысячами очей своих смотрят пчелы и мухи. Но разумом мы видим то, чего они не могут видеть, а это - внутренние духовные качества и вечность. Но разум холоден. Иногда он режет помимо сердца, через сердце. В противоположность ему, доброта тепла, но слепа. Как я уже говорил, у нашего народа есть пословица: добрый да глупый - братья. То есть, если кто-нибудь добр, но при этом небольшого ума, каждый может не только воспользоваться этим, но и посмеяться над таким человеком, подшутить над ним. А для того, чтобы наш ум не перешел в злобу, а доброта не перешла в глупость, нужно соединить ум и доброту. Тогда это будет настоящий евангельский человек, настоящий православный христианин. И умный, и добрый. Опасно, если человек развивает только ум, забывая о доброте, или считая, что доброта существует только для маленьких людей, низших чинов, таким образом он может потратить впустую и свою жизнь, и жизнь своих близких. Потому что многие великие преступники и обманщики обладали весьма развитым умом и хорошими способностями, хорошо учились в школе. Но, как я уже говорил, им не хватило доброты. Здесь и лежит решение для христианина. Развивать разум, данный нам Богом, благодаря чему мы отличаемся от остальных живых существ, у которых есть только инстинкты. И у нас есть инстинкты, но есть и разум, подаренный нам Богом, которым Он нас возвысил. У нас есть и душа, и воля, и свобода. Пусть Господь научит нас и поможет нам всегда иметь и развивать и разум, и доброту, во славу Ему, нашей семье, нашему народу, на пользу всему человечеству и во спасение всех нас. Благослови вас Бог! 16 января 1997г.

Удивительно!! А.Косничев "Монах" К.Маковский "Молодая монахиня" А.Шилов. "Первая зелень" С.Брусилов "Новый послушник" Михаил Васильевич Нестеров "Монах" Павел Рыженко "Прп.Сергий с медведем" Павел Рыженко "Муравейник" Павел Рыженко "И душа успокоится..." И.Крамской Вл.Марков "Монах" Т.Юшманова "Тишина" Вл. Киреев "К тому берегу" Василий Иванович Навозов "Духовное окормление" (1890) Кириак Константинович Костанди Кириак Константинович Костанди "Ранняя весна" (1915) Павел Рыженко Борис Клементьев "Исповедь" М.Нестеров "Великий постриг" А.Шилов "За монастырской стеной" А.Шилов "Матушка Макария" А.Шилов "Сестра милосердия" С.Афонина "Прп. Антоний и Феодосий Киево-Печерские"

1.Истинный духовник приводит людей ко Христу; неистинные духовники привязывают людей к самим себе. 2.Истинный духовник учит людей жить со Христом; неистинные духовники учат людей жить с духовниками. 3.Истинный духовник полон Христом; неистинные духовники полны цитат и многознания. 4.Истинный духовник открывает людям, как возлюбить Христа всем сердцем и всею душою; неистинные духовники учат как устроится в этом мире. 5.Истинный духовник живет по воле Божией и все вокруг следуют его примеру; неистинные духовники доказывают и убеждают, но никто вокруг не понимает как жить во Христе. 6.Истинный духовник всецело утвердил ум во Христе, и всем вокруг ясно, как это делать; неистинные духовники учат и наставляют, но сердца ближних остаются пустыми. 7.Истинный духовник незаметен и прост, но все вокруг мирны и спокойны; неистинные духовники руководят и приказывают, но рядом с ними – разброд и шатание. 8.Истинный духовник учит своим примером стоять ближних в благодати; неистинные духовники учат достижению преходящих земных целей и после их ухода все разваливается. 9.Истинный духовник учит жить Царством Небесным; неистинные духовники учат жить царством земным. 10.Истинный духовник смотрит в сердца ближних; неистинные духовники смотрят в их карманы. 11.Как смиренный не может начальствовать в миру, так и тщеславный не может быть Старцем. 12.Старец, прогоняющий нерадивых послушников, подобен Моисею в Египте; Старец, терпящий их – подобен Христу на кресте. 13.Умение найти достойного Старца – это способность самому быть достойным послушником. 14.Старец – не помощник в браках и разводах, а помощник в Спасении 15.Старец – не политик и не любитель знакомств с князьями мира сего, а наперстник Царя Небесного. 16.Старец – не предсказатель и гадатель, но тот, кто умудрен Святым Духом жить по воле Божией. 17.Старец – не тот, кто во плоти, но тот, кто безплотен. 18.Старец – не тот, кто в страстях, но тот, кто безстрастен. 19.Старец – не тот, кто на земле, но тот, чье сердце в Царстве Небесном. 20.Старец – не тот, кто величав и учителен, но тот, кто прост и уничижен. 21.Трудно несведущему определить достоинства драгоценного камня; трудно неведающему определить достоинства духовника. 22.Трудно в горах найти редкий минерал; трудно среди множества духовников найти истинного духовника. 23.Как бы мы ни старались найти самого лучшего духовника, наши наклонности и страсти выберут его без нас. 24.Как подобное притягивается подобным, так и Бог определяет каждой душе своего духовника. 25.Лучшее к лучшему, худшее к худшему – трудно обойти этот закон в духовном мире. 26.Сердце выбирает сердце – таковы сокровенные духовные отношения на пути Спасения. 27.Истинный Старец ценен своим постижением, а истинный послушник – своим смирением. 28.Истинный Старец не стремится старчествовать, истинный послушник не стремится своевольничать. 29.Истинный Старец не считает себя святым, ибо он отдал сердце Богу; истинный послушник не считает себя имеющим тело и душу, ибо он отдал их Старцу. 30.Хочешь найти истинного Старца? Смирись, насколько можешь... 31.Кто нашел истинного послушника? Тот, кто отказался от своей воли. 32.Истинный Старец – Христос во плоти, истинный послушник – Лазарь во гробе. Моя ссылка Монах Симеон Афонский