ин. Василисса

Вы изволите знать мое усердное желание доб­ра всем членам нашего семейства. Но суждение мое односторонне: оно согласуется с родом жиз­ни, который я провожу. Мне всегда казалось, тем более теперь кажется, супружество игом тяжким и неудобь носимым; я страшился оного и не понимал, и теперь не понимаю, как могут люди решаться на оное. И потому сделайте ми­лость, устраните меня от суждения в сем деле; предоставьте мне желать благополучия своим братьям и сестрам, какой бы они ни избрали род жизни — брак или безбрачие. Из "Писем" свт. Игнатия Брянчанинова

Теперь и мой тоже Вообще все письмо поразило очень.

Много я страдал! Страдал наиболее из-за своей пламенной крови, из-за своей пламенной любви к ближнему, люб­ви, соединенной, казалось мне, с чистым, полным самоотвержением; из-за расположения к спра­ведливости; чести; из-за своего плотского разума. И теперь должен смотреть и смотреть за своею кровию, без этого она как раз похитит у моего сердца святой мир, отнимет меня из водительства Святого Духа, предаст водительству сатаны. Знай: Бог управляет миром, у Него нет неправ­ды. Но правда Его отличается от правды челове­ческой. Бог отверг правду человеческую, и она — грех, беззаконие, падение. Бог установил Свою все­святую правду, правду креста — Ею отверзает нам небо. Ему благоугодно, чтоб мы входили в Цар­ство Небесное многими скорбями. Образ испол­нения этой правды Бог подал Собою. Против правды Христовой, которая — Его крест, вооружается правда испорченного есте­ства нашего. Бунтуют против креста плоть и кровь наши. Крест призывает плоть к распятию, требует пролития крови, а им надо сохраниться, усилиться, властвовать, наслаждаться. Путь к кре­сту — весь из бед, поношений, лишений; они не хотят идти по этому пути; они — горды, они хо­тят процветать, величаться. Понимаешь ли, что плоть и кровь — горды? Всмотрись на украшен­ную плоть, на обильную кровь — как они напыщенны и надменны! Не без причины заповеда­ны нам нищета и пост! Не устрашись слов моих: они по наружности, с первого взгляду, страшны, жестоки. Исполнишь спасительный совет мой — и обретешь мир, исцеление сердцу твоему. Твое расположе­ние к N. болезненное. Воню твоего сердца обо­нял я, бывши у вас в обители, потом — при по­лучении первого письма твоего; во втором же письме душа твоя сама сознает его: болезнует, му­чится, мечется, стонет. Писал я тебе, свидетель­ствуясь деланием и учением святых отцов, что желающий перейти из плотского состояния в ду­ховное должен умереть для всех человеков. Ка­кая смерть без болезней! При свидании я тебе сказал: «Ты должен быть один». Сердце твое, ум сознали справедливость произнесенного, но ус­лышала кровь твоя приговор смертный на нее — и ужаснулась. Я понимал это; не остановился, не останавливаюсь сказать истину, необходимую для твоего спасения и преуспеяния. Услышь, ус­лышь голос грешника, слово грешника, голос и слово, избранные Богом в орудие твоего ожив­ления в Духе — и, хотя б то было с пролитием кровавого пота, исполни их. Мечом и луком тво­им отними у аммореев землю, отдай ее Сыну возлюбленному Отца, таинственному Иосифу — Христу. Землею называю твое сердце; аммореями — кровь, плоть, злых ду­хов, завладевших этою землею. У них надо отнять ее душевным подвигом, то есть деланием умным и сердечным. Приступи же к врачеванию прокаженной и расслабленной, беснующейся души твоей. Опира­ясь на веру, на живую, веру, ежедневно вставай — сперва по нескольку раз в день, раза по три и че­тыре — в течение краткой минуты на колени, го­вори Господу: «Господи! N., которого я думал так любить, думал так уважать, называл, обманыва­ясь, моим — Твой, Твое создание, Твоя собствен­ность. Он Твой — всеблагого Творца и Владыки своего! Ты всеблаг: хочешь устроить для него все благое. Ты всесилен: все можешь для него устро­ить, что ни восхощешь. Ты всепремудр: путей Тво­их духовных, судеб Твоих исследовать, постичь человеку невозможно... А я — кто? — Пылинка, горсть земли, сегодня существующая, завтра ис­чезающая. Какую могу принести ему пользу? — Могу лишь более повредить ему и себе моими порывами, которые кровь, которые грех. Предаю его в Твою волю и власть! Он уже есть, всегда был в Твоей полной воле и власти, но этого доселе не видел слепотствующий ум мой. Возвращаю Тебе Твое достояние, которое безумно похищал я у Тебя обольщавшим меня мнением моим и меч­танием. Исцели мое сердце, которое думало любить, но которое только больно: потому что лю­бит вне Твоих святых заповедей, с нарушением святого мира, с нарушением любви к Тебе и ближ­ним». И врагов нам повелено любить, и наруше­ние любви к ним есть нарушение заповеди, нарушение любви к ближнему. Встав с колен, повто­ряй несколько раз неспешно: «Господи! предаю его, себя, всех святой воле Твоей; буди во всем воля Твоя! За все — слава Тебе!» Когда ты с людьми и увидишь, что приближается к душе невидимое искушение, то повторяй мыслию вышесказанные слова. Когда видишь неустройство мира и вашего маленького мира — монастыря, повторяй слова: «Господи! Ты, всесильный, все это видишь; да бу­дет воля Твоя; да совершаются недомыслимые судьбы Твои. А я кто? Пылинка, чтоб мне вмеши­ваться в Твое непостижимое управление!» И N. должен так же поступать относительно тебя — предавать тебя Богу, Его воле, Его Промыслу. Для духовного руководства он слаб — влечет­ся твоею немощию. А в немощи твоей большая сила крови, красноречивой крови, восстающей против духовного закона: кто не ощутил в себе явного духовного действия, дарующего свободу, независимость, тому не выстоять против напора твоей крови. Ты должен быть один. Из тебя ска­зал я это, сказал и повторяю. Те, которым будешь поверять твои брани, повредятся — и, может быть, неисцельно. Мой жребий был постоянное одиночество, был и есть. Что делать? — Претер­пим тягость уединения. Увидев его, увидев сирот­ство наше на земле, Дух Святой в свое, известное Ему время, придет к нам. Тогда будешь не один и порадуешься тому, что был один. Умертвите вза­имное пристрастие истинным смирением, кото­рое предложено в вышенаписанных молитвах боговидения. Не должно вам безвременно, по вле­чению нежного чувства, то есть глупой крови, уча­щать друг к другу. Не будь нежен! Не позволяй себе разнеживаться! Будь истинный муж! В про­тивном случае, чтоб не постыдили нас жены, не причислили нас к женам по причине нашей слабости! Так, некоторая преподобная инокиня сказала нерадивым, некрепким инокам: «Вы — жены!» Имею основание искать от тебя этого. Дай! — потому что можешь дать. Когда придут тебе помыслы ревности и нежно­сти к N., а ему — к тебе, говорите сами себе: «Госпо­ди, он Твой! А я что?» Когда же усилится брань — к себе в келию и на колени!.. Подвизаясь так, вы ощутите по милости Божией исцеление от при­страстия друг ко другу, которым сердца ваши ли­шены свободы; они в плену и оттого в муке. Вре­мя ваше и здоровье теряются в пустых смущени­ях и бесплодных мучениях. Когда Бог дарует вам исцеление от пристрастия и вы ощутите свободу и легкость, тогда познаете, что настоящее ваше состояние было «искушение», было состояние ложное, а не духовное — и потому греховное, бо­гопротивное. Малости, незаметные в мирской жизни, в монастырской делаются уже не мало­стями, но весьма важными недостатками, могу­щими нанести неисцельный вред, не только ос­тановить — прекратить всякое духовное преуспеяние, сделать жительство в монастыре вполне бесплодным В особенности это относится к мо­нашествующим, которым на ниве Христовой до­сталась в удел для возделания умная молитва и прочие сопряженные с нею подвиги внутренние. Умри для челове­ков... Если ж не умрешь для людей, если будешь дозволять сердцу своему увлекаться, пленяться пустыми привязанностями — всю жизнь твою будешь пресмыкаться по земле, не сподобишься ничего духовного: кости твои падут вне земли обетованной. Из "Писем" свт. Игнатия Брянчанинова

Вы живы для человеков, вы любите их огнем естественным. Оттого и человеки для вас живы, а Христос — мертв. Во 2-й части «Добротолюбия», в книге иноков Каллиста и Игнатия, в главе 37-й приводятся следующие слова великого Варсоно­фия: «Еже не вменитися в человецех, сотворит тя вселитися во граде, а еже умрети от всякою че­ловека, сотворит тя наследовати град и со­кровища». Не убойтеся этой смерти — от нее рождается новая жизнь. Когда оживете новою жизнию, то увидите, что жизнь, умерщвления которой требует от нас Бог, есть смерть. Это та смерть, которою умер Адам немедленно по вкушении от запрещенного древа, ожив в смешан­ные познания и ощущения добра и зла. Скажите Богу о всех родственниках ваших живых и по­чивших, скажите о братиях обители вашей, о всех любимых вами: «Господи! Это все Твое, а я кто?» Точно, все это — Божие, Божие не будем похи­щать себе. И мнимо любимым нами вернее быть Божиими, нежели нашими. Не правда ли? Если правда, то примем правду во спасение. Умрем для естественной любви к ближнему и оживем но­вою любовию к нему, любовию в Боге. Тогда ум­рем естественною, смешанною любовию к ближ­нему, когда не сменим себя, по совету великого Варсонофия, в человецех, когда оплюем себя, как некую мерзость. Послужим ближнему в служе­нии нашем не как отцы чадам, но как рабы Гос­подам, как непотребные слуги святым ангелам.Те из свя­тых отцов, в которых обилие благодати не преливалось так, как в апостолах и других вели­чайших угодниках Божиих, не дерзали называть себя учителями и отцами. Из них преподобный Нил Сорский в предисловии к своему «Скитско­му уставу» говорит: «Не называю вас учениками моими: один у нас Учитель — Христос» и проч. И это по завещанию апостола, который говорит: аще кто глаголет, яко словеса Божия, аще кто служит яко от крепости, юже подает Бог, да о всем славится Бог Иисусом Христом (1 Пет. 4:11). Повсюду умерщвленное «я»! Повсюду Христос живый и подающий жизнь. Смирение убивает естественную любовь. А если она умира­ет от смирения, то жизнь ее составляется гордо­стию. Принадлежа к свойствам ветхого Адама, она требует умерщвления и воссоздания Духом. В ней живет идол «я», поставленный на престоле татебно вкравшегося самомнения и завешиваю­щийся завесою будто бы добродетели. Апостол Павел не любил этой любви в учениках своих к себе — за нее называл он их плотскими. Вооружаясь против нее, он писал против себя, желал во мнении учеников низложить, уронить, уничтожить себя. Еда Павел распятся за вас, го­ворил он им? — Кто убо есть Павел? Аз наса­дих, Аполлос напои, Бог же возрасти. Тем же не насаждаяй есть что, ми напаяяй, но возращаяй Бог(1 Кор. 1:13; 3: 5, 6—7). Видите ли, как ревно­стно ищет великий апостол, чтоб верующие во Христа были мертвы для человеков! Оживление для человеков есть умерщвление по отношению ко Христу, а следовательно, и ко всему Божествен­ному и духовному, потому что Христос есть еди­ный ходатай между Богом и человеками. Возревновали некогда ученики Иоанна Пред­течи, узнав, что все идут вослед Иисуса, — и отве­чал им великий Предтеча: имеяй невесту жених есть, а друг женихов стоя и послушая его, радо­стию радуется за глас женихов: сия убо радость моя исполнися. Оному подобает расти, мне же малитися (Ин. 3:29—30). Великие слова! Святые слова! Точно, тогда исполняют обязанность свою наставники, когда они ищут, чтоб в душах, при­водимых ими ко Христу, возвеличивался и возрас­тал один Христос. Они желают умалиться во мне­нии своих водимых, лишь бы возвеличился для них Христос, тогда эти наставники ощущают полноту радости, как достигшие конца своих желаний. Напротив того, те, которые приводят вверенные их руководству души к себе, а не ко Христу, скажу безошибочно, прелюбодействуют. Из "Писем" свт. Игнатия Брянчанинова

Да, Орел, по-моему, скоро вообще станет баптистским городом, если уже таковым не является. Училась там пять лет и на моем факультете чуть ли не одни баптисты были. Прям наваждение какое-то. Хорошо им там живется, это да, растут очень быстро. Ни в одном городе еще не видела такого количества их "домов молитвы".

не спорю, но ладно, когда одна болезнь, иммунитет еще справляется, а когда их так много, как же там бедному организму ребенка справится. это, мне кажется, как на маленького жеребнка свалить сразу кучу груза и пытаться заставить его резво скакать дальше. в общем, мы не медики, сошлись на том, что надо думать, прежде чем что-то колоть.

о чем и речь. а как же за ней уследишь-то? я лично слабо верю тому, о чем сейчас пишут и говорят в СМИ и тем более слабо верю тому, что говорят современные врачи. бабушки, дедушки крепче, потому что в них не кололи столько гадости при рождении, да и питались они куда лучше, чем мы сейчас (но это отдельный разговор). Вакцина это та же болезнь, как я поняла из фильма, и как же там выработаться иммунитету у ребенка, который только что родился и ему сразу же столько болезней привили. Это наоборот иммунитет убивает. Вот о чем была речь, насколько я поняла.

Любите друг друга, отцы. Любите народ Божий. Не святее же мы мирских за то, что сюда пришли и в сих стенах затворились, а, напротив, всякий сюда пришедший, уже тем самым, что пришел сюда, познал про себя, что он хуже всех мирских и всех и вся на земле... И чем долее потом будет жить инок в стенах своих, тем чувствительнее должен и сознавать сие. Ибо в противном случае незачем ему было и приходить сюда. Когда же познает, что не только он хуже всех мирских, но и пред всеми людьми за всех и за вся виноват, за все грехи людские, мировые и единоличные, то тогда лишь цель нашего единения достигнется. Ибо знайте, милые, что каждый единый из нас виновен за всех и за вся на земле несомненно, не только по общей мировой вине, а единолично каждый за всех людей и за всякого человека на сей земле. Сие сознание есть венец пути иноческого, да и всякого на земле человека. Ибо иноки не иные суть человеки, а лишь только такие, какими и всем на земле людям быть надлежало бы. Тогда лишь и умилилось бы сердце наше в любовь бесконечную, вселенскую, не знающую насыщения. Тогда каждый из вас будет в силах весь мир любовию приобрести и слезами своими мировые грехи омыть... Всяк ходи около сердца своего, всяк себе исповедайся неустанно. Греха своего не бойтесь, даже и сознав его, лишь бы покаяние было, но условий с Богом не делайте. Паки говорю — не гордитесь. Не гордитесь пред малыми, не гордитесь и пред великими. Не ненавидьте и отвергающих вас, позорящих вас, поносящих вас и на вас клевещущих. Не ненавидьте атеистов, злоучителей, материалистов, даже злых из них, не токмо добрых, ибо и из них много добрых, наипаче в наше время. Поминайте их на молитве тако: спаси всех, Господи, за кого некому помолиться, спаси и тех, кто не хочет Тебе молиться. И прибавьте тут же: не по гордости моей молю о сем, Господи, ибо и сам мерзок есмь паче всех и вся... Народ Божий любите, не отдавайте стада отбивать пришельцам, ибо если заснете в лени и в брезгливой гордости вашей, а пуще в корыстолюбии, то придут со всех стран и отобьют у вас стадо ваше. Толкуйте народу Евангелие неустанно... Не лихоимствуйте... Сребра и золота не любите, не держите... Веруйте и знамя держите. Высоко возносите его... Ф.М. Достоевский "Братья Карамазовы"

Куда б ни шел, ни ехал ты, Но здесь остановись Могиле этой дорогой Всем сердцем поклонись Кто б ни был ты: рыбак, шахтёр, Учёный иль пастух, Навек запомни: здесь лежит Твой самый лучший друг. И для тебя, и для меня Он сделал все, что мог: Себя в бою не пожалел, А Родину сберег. М. Исаковский

1. Когда я, удрученный болезнью, восчувствую приближение кончины земного бытия моего: Господи, помилуй меня. 2. Когда бедное сердце мое при последних ударах своих будет изнывать и томиться смертными муками: Господи, помилуй меня. 3. Когда очи мои в последний раз орошатся слезами при мысли, что в течение моей жизни оскорблял я Тебя, Боже, грехами моими: Господи, помилуй меня. 4. Когда частое биение сердца станет ускорять исход души моей: Господи, помилуй меня. 5. Когда смертная бледность лица моего и холодеющее тело мое поразит страхом близких моих: Господи, помилуй меня. 6. Когда зрение мое помрачится и пресечется голос, окаменеет язык мой: Господи, помилуй меня. 7. Когда страшные призраки и видения станут доводить меня до отчаяния в Твоем милосердии: Господи, помилуй меня. 8. Когда душа моя, пораженная воспоминаниями моих преступлений и страхом суда Твоего изнеможет в борьбе со врагами моего спасения, силящимися увлечь меня в область мрака мучений: Господи, помилуй меня. 9. Когда смертный пот оросит меня, и душа с болезненными страданиями будет отдаляться от тела: Господи, помилуй меня. 10. Когда смертный мрак закроет от мутного взора моего все предметы мира сего: Господи, помилуй меня. 11. Когда в теле моем прекратится все ощущение, оцепенеют жилы и окаменеют мышцы мои: Господи, помилуй меня. 12. Когда до слуха моего не будут уже доходить людские речи и звуки земные: Господи, помилуй меня. 13. Когда душа предстанет лицу Твоему, Боже, в ожидании Твоего назначения: Господи, помилуй меня. 14. Когда стану внимать праведному приговору суда Твоего, определяющего вечную участь мою: Господи, помилуй меня. 15. Когда тело, оставленное душею, сделается добычею червей и тления и, наконец, весь состав мой превратится в горсть праха: Господи, помилуй меня. 16. Когда трубный глас возбудит всех при втором Твоем пришествии и раскроется книга деяний моих, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного раба Твоего (имя) . В руце Твои, Господи, предаю дух мой. Аминь.

Когда-то этот фильм и роль Кирилла Пирогова всю душу перевернули... И до сих пор переворачивают.. И голос его... Веками бы слушала (Николай Воинов - студент, в 1918 году он оказывается в небольшом южном городке. Вместе еще с пятью жителями городка его приговаривают к расстрелу. Последнюю ночь перед казнью осужденные проводят вместе, а на утро комиссар Роза предлагает Воинову сделку. Если он убьет своих товарищей по несчастью, то его будут считать "расстрелянным условно" и оставят в живых. Разумеется, Николай отвечает отказом и, когда Роза сует ему в руку пистолет, от нервного напряжения просто теряет сознание. А очнувшись, обнаруживает рядом с собой дымящийся револьвер и пять еще теплых трупов... Николай бежит из городка, но прошлое не отпускает его). Я убийца. Я убил пять человек. Жизнь моя немедля прекратилась. Но, тем не менее, я жив. Я хожу, дышу, мне хочется есть.. На куфаркином празднике я пожелал остаться в стороне, но она вложила мне в руки наган: «Убей или будешь сам убит». Теперь она моя госпожа. Теперь куфарка жрет мои трюфели и пьет мое бордо и рвет мои книги, она берет свою кровавую гармонику: "Пляши, Кока, пляши, под мой чумавой, мой бешенный наигрыш, иначе будешь сечен и бит на конюшне". И Кока пляшет... Все дни мытарств, в тщетной попытке убежать от собственного страха, ночные переходы от одного объятого пламенем войны поселения к другому, все события, вследствие которых я оказался в этом городке, родном для моего товарища Исая, чужом для меня, все предыдущие годы моей короткой жизни, всё, всё в одно мгновение потеряло всякий смысл. Я печалился только о том, что никто из моих родных не узнает где я, под каким небом зарыли мёртвое тело их сына, брата – Николая Воинова. На что я надеялся, назвавшись пятым? Что меня просто отпустят? Или найдут шестого вместо меня? Несчастный борец Дежавю повёл себя достойнее моего, он по крайности неприкрыто спасал свою жизнь, проявил понятный всем страх, я же – как сумасшедший бухгалтер какой-то бросился оспаривать их вычисления, пробовал лукавить, говорить на их языке. Я вылез из нашей шестёрки, встал перед их глазами совершено один… Что происходило со мной в те мгновения… Говорят, что в самые страшные минуты своей жизни человек замыкается в посторонних переживаниях, тем самым защищаясь от непереносимых страданий. Стыдно признаться самому себе, но мне показалось, будто эти пятеро оживлённо договариваются между собой, чтобы убежать от меня, тем самым лишив меня единственного шанса выбраться из этой кровавой истории и я почему-то страшно разозлился на них, разозлился ещё и за то, что они не понимают, что творится у меня в душе, не понимают, что мне во много, много раз страшнее, нежели им. Я слышал, как пуля просвистела возле виска, оставив мне словно в насмешку жизнь. Зачем она мне теперь?.. Что мне с ней делать? Я должен был с пятью мертвецами быть в той яме чуть присыпанный землей. Но я не умер, но и не остался жив, как было обещано. Эти странные, страшные люди обманули меня, но я не чувствовал злобу. Я лежал на снегу, небо было таким же белым, как и земля, как лист бумаги. А какое здесь небо летом? Осенью? Наверное, как всегда на юге сплошь в огромных звездах. Я никогда больше не увижу такого неба... И Лазурский не увидит... Он жил здесь, но, думаю, не смотрел на эти звезды, все книжки читал. И я понял, что меня – Николая Воинова – больше нет. А есть только пятеро мною убитых, которые что-то от меня требуют... Требуют... Но чего?.. Было холодно. Замерзшее небо, замерзшее море, ледяная мертвая земля и я – ни живой, ни мертвый среди этого белого безмолвного льда. Мне даже понравилось это жестокое бездушие природы по отношению к человеку, ко мне. Правильно. Пусть. Все кончено. Отныне все мое последующее существование будет отравлено смертью. Вспомнил одно из дикарских древнейших верований: блеск звезды, в которую переходит наша душа после смерти, состоит из блеска глаз съеденных нами людей. Для меня это обернулось кошмарной явью. Подарив зачем-то мне жизнь, они убили мою бессмертную душу. Смерть души во веки веков. Аминь. Мне ничего не хотелось, только спать. Ведь сон – это маленькая смерть. Все время думаю о Лазурском. Он совсем недавно избежал смерти, а теперь убит. Почему я это сделал? Почему – я? Я – дворянин, я – любящий сын, я – верующий, я – патриот. Я был предан своему народу, я люблю мою несчастную Россию. Все это исчезло в мгновение ока. Я стал хуже того скота, животного, которое вложило в мои руки наган. Я стал убийцей. Как они. Я убийца. Я убил пять человек. Жизнь моя немедля прекратилась. Но, тем не менее, я жив. Я хожу, дышу, мне хочется есть.. На куфаркином празднике я пожелал остаться в стороне, но она вложила мне в руки наган: «Убей или будешь сам убит». Я записал все случившееся со мною в дневнике моего убитого друга. Чтобы ничего не забыть. С этого момента мой дневник в настоящем времени. Не выкидываю страницы, чтобы осталась память от падения. Месяц после катастрофы... Печатаю фальшивые деньги. Руки в кислоте, свинец в легких. Не могу заснуть уже пять суток... Очень, очень плохое состояние... как стыдно... как стыдно... Привиделась девочка-счетчица.. Память работает… Нужно, чтобы воздуха для памяти не было, чтобы она не тлела... Дыму только будет много, когда память потухнет.. Но я задержу дыхание, дыма я не боюсь.. Я боюсь людей, их голосов, их тел... Я хочу, чтобы их не было.. Совсем.. Я мечтаю... Это мечта.. Я опять видел девочку... Как тебя зовут девочка? Девочка-счетчица... И не девочка она вовсе... Судьба. Это она убила их, ткнув грязным пальцем. "Шестой... Шестой.. Шестой" Вот такие теперь обличья у судьбы.. Лысая голова. Полоумные глаза. Цыпки на руках. Наверно страшно было Оресту, когда за ним гнались древние эриннии. А тут как? Как быть, если судьба идет за тобой по следу словно блаженная девочка или какой-нибудь сумасшедший с бритвой в руке.. Тесное чувство. Вот он крест. Уеду в глухое место, там посмотрю, жить мне или нет. Если жить – сколько жить? Объявление: «Требуется учитель. Обязательно университетское образование. Здоровая местность». Объявление в старой газете еще до всего этого. Где местность в наше время здоровая, там-то ад и есть. Самое место для меня. Не дай Бог снова принять кокаин. Вот в здоровом лесном аду-то и перейду на водку. Не дай Бог, не дай Бог. Вчера был у церкви, передернуло физически ясно. Думаю писать стихи и рассказать о своем грехе стихами. Это случилось в лесу, рядом с усадьбой, куда я пробирался... (Далее неразборчиво. Рисунок человека с вилами. Следующая страница отсутствует). Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси и помилуй мя грешнаго. Аминь. Я почувствовал, что еще войду в эту церковь и это будет момент моего счастья... На кого-то она похожа... Не упомню... Приятная семья. Ильины. Иван Алексеич – отец, помещик. Жена умерла год назад. Дочь, двое сыновей. Буду учить их. Кузен Арсений – странный, молчаливый. Кажется влюблен в Настю. На все готов, всегда рядом. Когда начались бунты и стали отбирать имения, Иван Алексеевич отправил своим мужикам телеграмму: "Жгите дом, режьте скот, рубите лес. Оставьте только одну березу – на розги и елку, чтобы было на чем вас вешать". И мужики испугались, вернули награбленное, попросили прощения. Ненавидеть не перестали. Боятся теперь. Может быть, Настя похожа на Лазурского?.. Только волосы светлые... Отсюда странное чувство. Варенье из коричных яблок душит меня. У меня во рту оно перемешивается с кровью.. (Рисунок - женский профиль, подпись - Настя.) Не знаю о чем говорить с ней... Может стихи почитать... Что-нибудь из Блока. "Вот скоро вечер придвинется и ночь на встречу судьбе. Тогда мой путь опрокинется и я возвращусь к тебе". Природа подарила ей особую силу и какой-то полет в осанке, в ее глазах есть не только особый свет, что мне вообще близко в женщине, но и огонь жизни, при этом постоянно ощущается сходство с другим молодым лицом, однажды виденным, и это ощущение странно неприятно... Наверняка ошибка памяти... Спасся от грозы и попал под электричество ... Убийца не только я.. Так же и Лазурский и старик Грек Кивелиди Николас.. Хожу по кругу одних и тех же смертей. Судьба тычет меня в них как слепого щенка - смотри, Кока, считай - шестой, двенадцатый. А мне самому, спасшемуся чудом от комиссарской пули, что? Ждать теперь другой пули? Откуда? Может быть кузен Арсений? Дуэль? "Паду ли я, стрелой пронзенный, иль мимо пролетит она?" И вот прекрасно, гляжу в ее глаза и вспоминаю эти стихи Бодлера. И по его мысли желтая змея, которая у меня жила в сердце на троне должна закричать "Нет". Но я не слышу этого крика. Она не кричит. Думаю это от того, что я всю осень не пил молока, а здесь пью постоянно и змея убаюкала. Когда я Настю обниму моими кровавыми руками, кровь на плечах у ней не выпадет. У меня в сердце зацветает весна и скоро я впущу туда посетителей, и поведу туда по зелени гулять одну барышню. Я решил сказать Насте то, что устал повторять сам себе все это время. Я убийца, я убил пять человек. Я чувствую, что все изменилось, что любовь меня прощает, что ОНИ меня простили. Я видел, что она хочет сказать мне какую-то нестрашную детскую тайну, какой-то случайно данный поцелуй или увлечение, у нее кто-то был до меня. Она так и не узнает, отчего мы больше никогда не встретимся... Хочу как дети в школе тысячу раз написать: Почему? Почему? Почему!? Весь дневник испишу "почему?". Почему этих мерзавцев, которых выбрали пальцем под расстрел, всех судьба сначала помиловала от смерти, а потом покарала мной, дураком, тридцать пятым?! 24 января (старого стиля). Вечер. Вначале планирование. Надо выбраться на дорогу. Золотую монетку в шинели пока не трогать. "Я убил пять человек" - выжечь себе на руке, как уголовный. Все по кругу, все в одно: я как будто в шутку волочусь следом за моими пятью трупами. Я попробую нарисовать таблицу. № 12 Гимназист - резал вены год назад. Номер... Какой же был номер у Грека.. № 24 Грек - в него попало бомбой. № 6 Лазурский - тоже спасся. Если спаслись, почему они погибли? Почему от меня? Я узнаю о том офицере, которого расстрелял. Если он тоже спасся, если циркач спасся - я проклят. Тогда надо будет самому застрелиться. Или лучше найти случайную пулю. Вот это будет правильно... Пули меня не берут. Проверено. А раз так - жизни не будет. Вот так я понимаю ад. Они все спаслись от случая и погибли от закономерности. Вот оно: случай бессилен, а закономерность всевластна. АД! Петербург ужасен. Очень холодно. Новая жизнь, новая грамматика. (почерк меняется) Долой Ъ (ер) и Ь (ять), как велели Советы. Женщину нашел, но не ту, которая нужна. Это кухарка у новых господ.. Подкармливает меня. Живу альфонсом... Хотя она и слова-то такого не знает. С этой женщиной была моя бы судьба, если бы я был просто честный убийца, а не член уравнения. А члену уравнения судьба искать жену Восемнадцатого. Его записка лежит в кармане, жжется. Все время ищу предлоги, чтобы не пойти по адресу. Возможно в солнечных странностях причина насилия и противоестественного поведения людей. Не случилось ли природной катастрофы в тот день, когда я стал палачом. Александр Блок - улыбка симпатичная, валенки из серой шерсти, над веком кожные складки, почти как у японцев. Возможно фраза: "Да, скифы мы, да, азиаты мы с раскосыми и жадными очами!" написана им о своей внешности. Если бы его стихи правильно прочитало больше людей... Был бы совсем другой мир. Совсем. Интересен мертвец № 18. Офицер Росляков. Две дамы, обе влюблены в него как кошки. Обе несчастны. Но счастья больше нет, его отменили, как букву ять. Меня расстраивает особенно, что мое расследование заходит в тупик. В отличие от других мною убитых, кроме неиследованного 30-го, №18 не имеет чудесного спасения. Не могу осмыслить, почему? Какая-то беда с логикой. Я думаю здесь какая-то ошибка. Получается, что покойник Росляков убит случайно. И если один номер из пяти не соответствует совпадению, то совпадение отсутствует. Все проверенные возможности: армия, детство, болезни, дачная жизнь, враги, результатов не дали. В армии служба была безопасна, во время войны и событий дальше интендант. Детство. По-видимому ничего. Болезни. Здоров. Дачная жизнь. Шрамов нет. Враги. Врагов нет. Все обычно. Никакого чудесного спасения. Итак, вывод: закона нет. Все поиски мнимых закономерностей по поводу других убитых мною - горячка больного мозга. Что теперь делать? За все это время от личности моей не осталось и следа. Сама она стала неузнаваемой, обезображенной, искалеченной. Был человек, Николай Воинов, и не стало его. Осталась дрянная, вялая плоть убийцы и тлеющая душу... В мозгу всплыли стихи Блока: Как тяжело ходить среди людей, И притворятся не погибшим, И об игре трагической страстей Повествовать еще не жившим. Это все обо мне. Необходимо сию же секунду менять жизнь, или именно и не надо ничего менять. Пускай раз все случайно все будет, как будет. Я дал согласие бежать с ней то ли в леса, то ли в поля, короче говоря, от судьбы. Почему бы и нет? Зачем было все это? Опыт, который никак не повлиял на жизнь. Продолжительность этой тупиковой ветви - декабрь 18-го - февраль 19-го. И того, три месяца. Когда началась мнимая закономерность событий? Приезд к Лазурскому исключаю. Привлечение в заложники тоже исключаю. Считаю началом неестественного хода событий счет по числам. Каждый шестой. Может быть повредило число шесть? Долго не писал в дневнике. Теперь надо. Все эти числа, знаки, символы нужны для запоминания фактов. N.B. не писать мысли. Переболел тифом. Нинель и Жанетта подобрали меня на улице без памяти. Отмыли, кормят. Боятся. Проститутки из цирковых. Когда это узнал, улыбнулся внутри. Не уйти мне никуда от моих мертвецов. Жду, когда появятся следы борца. Не буду торопить события. Она не понимает, что голова Крестителя на золотом блюде - это трагедия. Но та же голова на разбитой тарелке рядом с огрызком огурца и хвостом селедки - сущий вздор. Неуч, быдло. Они не знают, что нельзя так просто послать к императору дворника с наганом - пристрели. Или даже Николеньку-студента тоже нельзя. Как это было? Как встретил убийцу? Куда попали пули? Как он лежал потом? Кто взял его сапоги? Если бы знать... Хотел сурово замкнуться для трагедии. Хотел стать не только вне класса, вне быта, но и вне жизни. Ничего не вышло. Нинель и Жанет обнесли как будто в нелепую клоунскую мелодрамму и моя трагедия охрамела. Тошнота в мозгу. Ненавижу Нинель, ненавижу и Жанетту. Итак, с тридцатым борцом Дежавю, вором, обокравшим воров все понятно. И он чудом спасся, как те остальные. Таблица моя заполнена, доказана теорема потруднее Ферма, но за это никто мне награды не выдаст. Нет смерти для меня. Вечный жид, Агасфер, Кока. Снова выжил, не помню, что было со мной. Ограбили. Дневник остался. Куда же он от меня? Очередное подтверждение моей неуязвимости. Пули не берут, глад и мор не страшны. Страшно другое, закон судьбы действует и я часть этого закона, я и есть Судьба. Конец моим скитаниям. Перед глазами шестеро: грек, брат Настеньки, офицер, борец, Исай. У всех чудесное спасение и я в конце, смерть от меня. Закономерность = Судьба, значит я и есть Судьба. Выход - другая жизнь. - Помните, я убил пять человек? - Вы? ВЫ НЕ УБИЛИ! ВЫ НЕ УБИЛИ! Николай Иванович Воинов. Николай Иванович Воинов. Николай Иванович Воинов. Николай Иванович Воинов. Николай Иванович Воинов. Николай Иванович Воинов. Николай Иванович Воинов. Николай Иванович Воинов...

+++ 1000000

она - идеал православной женщины, жены и матери!!!

люблю, люблю ее, очень!!!!! Спаси Господи, Саша!!

Родилась будущая супруга Государя Николая II Российская Императрица Александра Федоровна в Дармштадте 7 июня 1872 года в семье Великого герцога Гессен-Дармштадтского Людвига IV и дочери царствующей Английской Королевы Виктории Великой герцогини Алисы. Девочку назвали Алисой в честь матери, но вскоре переделали это имя в “Аликс”. Аликс, не устававшая носить цветы по больницам, походила своей красотой на ее сестру Елизавету: сероглазая с черными ресницами, рыжеватыми волосами. Эту “милую, веселую маленькую девочку, всегда смеющуюся, с ямочкой на щеке” в семье еще называли “солнышком”, как она и будет подписывать свои письма потом супругу Государю Николаю Александровичу. Беда, что ее 35-летняя мать умерла, когда Аликс было всего шесть лет. В 15 лет по своей усидчивости и хорошей памяти Аликс отменно знала историю, литературу, географию, искусствоведение, естественные науки и математику. Основным языком для этой германской принцессы был английский и, конечно, отлично владела немецким; на французском же говорила с акцентом. Аликс стала блестящей пианисткой, чему ее учил директор Дармштадтской оперы, и больше всего любила музыку Вагнера. Она прекрасно вышивала, с тонким вкусом подбирая для этого рисунки и цвета. Друзья Герцогского Дома сочувственно качали головами: такой умнице и красавице от застенчивости бы избавиться... Четвертая герцогская дочь Аликс стала похожа на прежнее “солнышко” через несколько месяцев, когда вместе с братом Эрнестом и отцом приехала погостить у сестры Елизаветы в Петербурге. Они остановились на Невском проспекте в доме принцессы Елизаветы, прозванной в Дармштадте Эллой, а теперь — Великой княгини Елизаветы Федоровны. Сюда к “тете Элле”, “тетеньке” без церемоний часто заезжал Цесаревич Николай. Елизавета Федоровна являлась веселой, остроумной хозяйкой дома, в котором царили приемы и балы. Была раскидистая русская зима 1889 года, Аликс, как могла, преодолевала стеснительность и не отставала в развлечениях петербургской великосветской молодежи: ходила на каток, каталась на санках с горки. Цесаревич очень увлекся ею, и принцесса его полюбила, хотя ни за что не призналась бы в этом тогда и самой себе. Но лишь с Николаем Романовым она была естественна, могла свободно разговаривать и смеяться. Вернувшись домой, Аликс поняла, что только за русского Царевича выйдет замуж. Они стали писать друг другу нежные письма. Они признались в глубоком взаимном чувстве, мечтали о дне, когда соединятся навеки. Однако Королева Виктория тоже мечтала сделать эту свою внучку Королевой Английской. Она стала сватать Аликс за своего внука принца Альберта Кларенского. Дармштадтская принцесса терпеть его не могла за безбожие, неказистую внешность. Альберт и сравниться не мог с умнейшим, изящным, духовным, чувствительным русским Цесаревичем! Когда Королева Виктория предложила ей замужество с принцем, Аликс категорически это отвергла. Она выпалила огорченной бабушке, что их брак не принесет счастья ни ей, ни Альберту. И пришлось Королеве отступить. Все эти годы мечтал повести под венец Аликс и Николай Романов, но и его родители, как бабушка Аликс Гессенской, хотели бракосочетать сына с другим человеком. Государь Александр Третий с супругой Марией Федоровной противились союзу Наследника с принцессой из Дармштадта, потому что знали о неизлечимой аристократической болезни, несворачиваемости “голубой” крови — гемофилии, преследующей ее род Кобургского Дома. ...Государь Александр стал настаивать, что Аликс, как и другие принцессы, не согласится переменить свою веру. Николай просил отпустить его в Дармштадт на переговоры с нею, отец не соглашался на это до 1894 года, пока не заболел. Случай попросить руки Аликс представился Николаю Александровичу при женитьбе ее брата Великого герцога Эрнеста Людвига на принцессе Виктории Мелите. Бракосочетание было в Кобурге, где Аликс встретилась с российским Цесаревичем впервые после 1889 года. Он сделал ей предложение. Но случилось то, что предполагал отец, о преодолении чего Николай Александрович молился последние пять лет их разлуки: Аликс не хотела переходить в Православие. На пламенные уговоры Николая Романова принцесса плакала и повторяла, что не в состоянии отказаться от своей религии. Королева Виктория, видя, что внучка может остаться совсем не у дел, стала тоже безуспешно ее убеждать принять русскую веру. Лишь у Эллы, Великой княгини Елизаветы Федоровны, начало это получаться. Она, старше Аликс на восемь лет, после смерти их матери вместе с сестрой Викторией пыталась заменить младшей умершую. Елизавета Федоровна очень хотела быть вместе с Аликс в России. Великая княгиня хорошо знала Цесаревича Ники, любила его и была уверена: этот брак будет счастлив. После сделанного предложения наследник записал в своем дневнике: «Говорили до 12 часов, но безуспешно, она все противится перемене религии. Она, бедная, много плакала". Но полному обращению принцессы помогли искренние, горячие слова наследника, излившиеся из его любящего сердца: «Аликс, я понимаю Ваши религиозные чувства и благоговею перед ними. Но ведь мы веруем в одного Христа; другого Христа нет. Бог, сотворивший мир, дал нам душу и сердце. И мое сердце и Ваше Он наполнил любовью, чтобы мы слились душа с душой, чтобы мы стали едины и пошли одной дорогой в жизни. Без Его воли нет ничего. Пусть не тревожит Вас совесть о том, что моя вера станет Вашей верой. Когда Вы узнаете после, как прекрасна, благодатна и смиренна наша православная религия, как величественны и великолепны наши храмы и монастыри и как торжественны и величавы наши богослужения, — Вы их полюбите, Алике, и ничто не будет нас разделять». Принцесса с затаенным дыханием слушала вдохновенные слова цесаревича, и тут вдруг она заметила, что из его голубых глаз потекли слезы. Сердце ее, и так переполненное любовью и печалью, не выдержало, и из уст послышалось тихое: «Я согласна». В октябре 1894 года Аликс срочно вызвали в Россию: Государь Александр Третий тяжело заболел. В Ливадии, где Царь лечился, собралась вся Романовская Семья, готовились к самому худшему. Несмотря на скверное самочувствие, Александр Александрович поднялся с постели и надел мундир, чтобы встретить невесту сына. Государь Император Александр III скончался 20 октября 1894 года. В тот же день принял Престол Николай Александрович, а на следующий день 21 октября его невеста принцесса Гессен-Дармштадтская Алиса присоединилась к Православию и стала называться Александрой Феодоровной. 14 ноября 1894 года состоялось бракосочетание Государя Императора Николая II с Александрой Федоровной, после которого она написала в дневник мужу: “Никогда бы не поверила, что может быть такая полнота счастья в этом мире — такое чувство единения двух смертных существ. Мы не разлучимся более. Наконец-то мы вместе, и наши жизни связаны до конца, а когда эта жизнь кончится, то в другом мире мы встретимся снова, и уже не разлучимся вовеки”. Первые 20 лет супружества царской четы были самыми счастливыми их личной семейной жизни. Более счастливой семьи никто из близко знавших их не встречал. Св. мученицы и сами это сознавали—так, государыня в одном из своих писем к государю писала: «В нынешние времена редко видишь такие браки... Ты — моя жизнь, мой свет... Когда на сердце тяжело от забот и тревог, каждое проявление нежности дает силу и бесконечное счастье. Ах, если бы дети наши могли бы так же быть счастливы в своей супружеской жизни». И другие, наблюдая со стороны их тихое счастье и примерную семейную жизнь, удивлялись этой идиллии двух венценосных супругов. Пьер Жильяр, воспитатель наследника цесаревича Алексия, писал: «Какой пример, если бы только о нем знали, давала эта столь достойная семейная жизнь, полная такой нежности. Но как мало людей о ней подозревали. Правда, что эта семья была слишком равнодушна к общественному мнению и укрывалась от посторонних взглядов». Другой близкий к царской семье человек, флигель- адъютант Мордвинов, вспоминал; «Я навсегда буду под впечатлением этой изумительной, до встречи с ними никогда ранее мною не виданной, чудной во всех отношениях семьи». «Я скажу про них просто, — говорил камердинер Волков, — это была самая святая и чистая семья». Осенью 1895 г. родилась первая дочь- славный, крупный ребенок, вызвавший новые заботы, давший новые радости. «Богом нам посланную дочку при молитве мы назвали Ольгой», — отметил в своем дневнике государь. Св. княжна Ольга очень любила Россию и так же, как и ее отец, любила простой русский народ. Когда заходила речь о том, что она может выйти замуж за одного из иностранных принцев то она не хотела и слышать об этом, говоря: «Я не хочу покидать Россию. Я — русская и хочу остаться русской». Через два года родилась вторая девочка, названная во святом Крещении Татьяной, еще через два года — Мария, а еще через два года — Анастасия. С появлением детей св. царица отдала им все свое внимание: кормила, ежедневно сама купала, неотступно бывала в детской, не доверяя своих детей никому. Бывало, что, держа на руках ребенка, она обсуждала серьезные вопросы своего нового учреждения или, одной рукой качая колыбель, она другой подписывала деловые бумаги. Государыня не любила ни минуты оставаться праздной, и своих детей она приучила к труду. Чудные вышивки выходили из-под их быстрых рук. Две старшие дочери — Ольга и Татьяна — во время войны работали с матерью в лазарете, исполняя обязанности хирургических сестер. Во время прославления прп. Серафима Саровского царственные мученики горячо молились в Сарове пред мощами новоявленного угодника Божия, о даровании им сына — наследника. На следующий год у них родился мальчик, который во святом Крещении был назван Алексием в честь св. Алексия, митрополита Московского. Наследник от природы был наделен исключительной красотой. Радости счастливым родителям, казалось, не было предела, но вот уже на второй месяц после его рождения обнаружилось, что ребенку передалась наследственная болезнь Гессенского дома — гемофилия, которая ставила жизнь его под постоянную угрозу внезапной смерти. Даже при легких ушибах происходили внутренние кровоизлияния, от которых наследник сильно страдал. Государыня писала о детях государю: «Они делили все наши душевные волнения... Крошка чувствует так много своей маленькой чуткой душой — никогда не буду в состоянии возблагодарить Бога достаточно за ту чудную милость, которую Он мне дал в тебе и в них. Мы одно». Когда бунтующая революционная толпа заполонила Петроград, а царский поезд был остановлен на станции Дно для составления отречения от престола, Аликс осталась одна. Дети болели корью, лежали с высокой температурой. Придворные разбежались, осталась кучка верных людей. Электричество было отключено, воды не было – приходилось ходить на пруд, откалывать лед и топить его на плите. Дворец с беззащитными детьми остался под защитой Императрицы. Она одна не падала духом и не верила в отречение до последнего. Аликс поддерживала горстку верных солдат, оставшихся нести караул вокруг дворца - теперь это была вся ее Армия. В день, когда отрекшийся от Престола экс-Государь вернулся во дворец, ее подруга, Анна Вырубова записала в дневнике: «Как пятнадцатилетняя девочка бежала она по бесконечным лестницам и коридорам дворца ему навстречу. Встретившись, они обнялись, и оставшись наедине разрыдались…» Находясь в ссылке, предчувствуя скорую казнь, в письме к Анне Вырубовой Государыня подводила итоги своей жизни: «Милая, родная моя… Да, прошлое кончено. Благодарю Бога за все, что было, что получила – и буду жить воспоминаниями, которые никто у меня не отнимет… Какая я стала старая, но чувствую себя матерью страны, и страдаю как за своего ребенка и люблю мою Родину, несмотря на все ужасы теперь…Ты же знаешь, что НЕЛЬЗЯ ВЫРВАТЬ ЛЮБОВЬ ИЗ МОЕГО СЕРДЦА, и Россию тоже… Несмотря на черную неблагодарность Государю, которая разрывает мое сердце…Господи, смилуйся и спаси Россию». Царская семья жила идеалами Святой Руси и являла собой ярких ее представителей. Они любили посещать монастыри, встречаться с подвижниками, подвизавшимися в них. Государыня посетила блаженную Пашу Саровскую в Дивеевской обители. В 1916 г., посетив Новгород с его древними памятниками и святынями, она навестила юродивую, стосемилетнюю старицу-затворницу Марию Михайловну, жившую в Десятинном монастыре. «Вот идет мученица—царица Александра», — встретила ее такими словами блаженная Марья. Затем благословила ее, поцеловала и сказала: «А ты, красавица, — тяжелый крест — не страшись...» Светское общество высмеивало лучшие религиозные чувства государыни, называло ее за глаза фанатичкой и ханжой и мечтало о насильном пострижении ее в монахини. За три дня до убиения царственных мучеников к ним был последний раз приглашен священник для свершения службы. Батюшка служил обедницу, по чину службы положено было в определенном месте прочесть кондак «Со святыми упокой...» Почему-то на этот раз диакон, вместо того чтобы прочесть этот кондак, запел его, запел и священник. Царственные мученики, движимые каким-то неведомым чувством, опустились на колени. Так они прощались с этим миром, чутко отзываясь на призывы мира горнего — Царствия вечного. Александре Федоровне было сорок шесть лет, когда ее убили.

Интересные мысли.. Кстати, насчет войны и военных слухов. У меня есть один знакомый парадоксалист. Я его давно знаю. Это человек совершенно никому не известный и характер странный: он мечтатель. Об нем я непременно поговорю подробнее. Но теперь мне припомнилось, как однажды, впрочем уже несколько лет тому, он раз заспорил со мной о войне. Он защищал войну вообще и, может быть, единственно из игры в парадоксы. Замечу, что он "статский" и самый мирный и незлобивый человек, какой только может быть на свете и у нас в Петербурге. - Дикая мысль, - говорил он, между прочим, - что война есть бич для человечества. Напротив, самая полезная вещь. Один только вид войны ненавистен и действительно пагубен: это война междоусобная, братоубийственная. Она мертвит и разлагает государство, продолжается всегда слишком долго и озверяет народ на целые столетия. Но политическая, международная война приносит лишь одну пользу, во всех отношениях, а потому совершенно необходима. - Помилуйте, народ идет на народ, люди идут убивать друг друга, что тут необходимого? - Всё и в высшей степени. Но, во-первых, ложь, что люди идут убивать друг друга: никогда этого не бывает на первом плане, а, напротив, идут жертвовать собственною жизнью - вот что должно стоять на первом плане. Это же совсем другое. Нет выше идеи, как пожертвовать собственною жизнию, отстаивая своих братьев и свое отечество или даже просто отстаивая интересы своего отечества. Без великодушных идей человечество жить не может, и я даже подозреваю, что человечество именно потому и любит войну, чтоб участвовать в великодушной идее. Тут потребность. - Да разве человечество любит войну? - А как же? Кто унывает во время войны? Напротив, все тотчас же ободряются, у всех поднят дух, и не слышно об обыкновенной апатии или скуке, как в мирное время. А потом, когда война кончится, как любят вспоминать о ней, даже в случае поражения! И не верьте, когда в войну все, встречаясь, говорят друг другу, качая головами: "Вот несчастье, вот дожили!" Это лишь одно приличие. Напротив, у всякого праздник в душе. Знаете, ужасно трудно признаваться в иных идеях: скажут, - зверь, ретроград, осудят; этого боятся. Хвалить войну никто не решится. - Но вы говорите о великодушных идеях, об очеловечении. Разве не найдется великодушных идей без войны? Напротив, во время мира им еще удобнее развиться. - Совершенно напротив, совершенно обратно. Великодушие гибнет в периоды долгого мира, а вместо него являются цинизм, равнодушие, скука и много - много что злобная насмешка, да и то почти для праздной забавы, а не для дела. Положительно можно сказать, что долгий мир ожесточает людей. В долгий мир социальный перевес всегда переходит на сторону всего, что есть дурного и грубого в человечестве, - главное к богатству и капиталу. Честь, человеколюбие, самопожертвование еще уважаются, еще ценятся, стоят высоко сейчас после войны, но чем дольше продолжается мир - все эти прекрасные великодушные вещи бледнеют, засыхают, мертвеют, а богатство, стяжание захватывают всё. Остается под конец лишь одно лицемерие - лицемерие чести, самопожертвования, долга, так что, пожалуй, их еще и будут продолжать уважать, несмотря на весь цинизм, но только лишь на красных словах для формы. Настоящей чести не будет, а останутся формулы. Формулы чести - это смерть чести. Долгий мир производит апатию, низменность мысли, разврат, притупляет чувства. Наслаждения не утончаются, а грубеют. Грубое богатство не может наслаждаться великодушием, а требует наслаждений более скоромных, более близких к делу, то есть к прямейшему удовлетворению плоти. Наслаждения становятся плотоядными. Сластолюбие вызывает сладострастие, а сладострастие всегда жестокость. Вы никак не можете всего этого отрицать, потому что нельзя отрицать главного факта: что социальный перевес во время долгого мира всегда под конец переходит к грубому богатству. - Но наука, искусства - разве в продолжение войны они могут развиваться; а это великие и великодушные идеи. - Тут-то я вас и ловлю. Наука и искусства именно развиваются всегда в первый период после войны. Война их обновляет, освежает, вызывает, крепит мысли и дает толчок. Напротив, в долгий мир и наука глохнет. Без сомнения, занятие наукой требует великодушия, даже самоотвержения. Но многие ли из ученых устоят перед язвой мира? Ложная честь, самолюбие, сластолюбие захватят и их. Справьтесь, например, с такою страстью как зависть: она груба и пошла, но она проникнет и в самую благородную душу ученого. Захочется и ему участвовать во всеобщей пышности, в блеске. Что значит перед торжеством богатства торжество какого-нибудь научного открытия, если только оно не будет так эффектно, как, например, открытие планеты Нептун. Много ли останется истинных тружеников, как вы думаете? Напротив, захочется славы, вот и явится в науке шарлатанство, гоньба за эффектом, а пуще всего утилитаризм, потому что захочется и богатства. В искусстве то же самое: такая же погоня за эффектом, за какою-нибудь утонченностью. Простые, ясные, великодушные и здоровые идеи будут уже не в моде: понадобится что-нибудь гораздо поскоромнее; понадобится искусственность страстей. Мало-помалу утратится чувство меры и гармонии; явятся искривления чувств и страстей, так называемые утонченности чувства, которые в сущности только их огрубелость. Вот этому-то всему подчиняется всегда искусство в конце долгого мира. Если б не было на свете войны, искусство бы заглохло окончательно. Все лучшие идеи искусства даны войной, борьбой. Подите в трагедию, смотрите на статуи: вот Гораций Корнеля, вот Аполлон Бельведерский, поражающий чудовище... - А Мадонны, а христианство? - Христианство само признает факт войны и пророчествует, что меч не прейдет до кончины мира: это очень замечательно и поражает. О, без сомнения, в высшем, в нравственном смысле оно отвергает войны и требует братолюбия. Я сам первый возрадуюсь, когда раскуют мечи на орала. Но вопрос: когда это может случиться? И стоит ли расковывать теперь мечи на орала? Теперешний мир всегда и везде хуже войны, до того хуже, что Даже безнравственно становится под конец его поддерживать: нечего ценить, совсем нечего сохранять, совестно и пошло сохранять. Богатство, грубость наслаждений порождают лень, а лень порождает рабов. Чтоб удержать рабов в рабском состоянии, надо отнять от них свободную волю и возможность просвещения. Ведь вы же не можете не нуждаться в рабе, кто бы вы ни были, даже если вы самый гуманнейший человек? Замечу еще, что в период мира укореняется трусливость и бесчестность. Человек по природе своей страшно наклонен к трусливости и бесстыдству и отлично про себя это знает; вот почему, может быть, он так и жаждет войны, и так любит войну: он чувствует в ней лекарство. Война развивает братолюбие и соединяет народы. - Как соединяет народы? - Заставляя их взаимно уважать друг друга. Война освежает людей. Человеколюбие всего более развивается лишь на поле битвы. Это даже странный факт, что война менее обозляет, чем мир. В самом деле, какая-нибудь политическая обида в мирное время, какой-нибудь нахальный договор, политическое давление, высокомерный запрос - вроде как делала нам Европа в 63-м году - гораздо более обозляют, чем откровенный бой. Вспомните, ненавидели ли мы французов и англичан во время крымской кампании? Напротив, как будто ближе сошлись с ними, как будто породнились даже. Мы интересовались их мнением об нашей храбрости, ласкали их пленных; наши солдаты и офицеры выходили на аванпосты во время перемирий и чуть не обнимались с врагами, даже пили водку вместе. Россия читала про это с наслаждением в газетах, что не мешало, однако же, великолепно драться. Развивался рыцарский дух. А про материальные бедствия войны я и говорить не стану: кто не знает закона, по которому после войны всё как бы воскресает силами. Экономические силы страны возбуждаются в десять раз, как будто грозовая туча пролилась обильным дождем над иссохшею почвой. Пострадавшим от войны сейчас же и все помогают, тогда как во время мира целые области могут вымирать с голоду, прежде чем мы почешемся или дадим три целковых. - Но разве народ не страдает в войну больше всех, не несет разорения и тягостей, неминуемых и несравненно больших, чем высшие слои общества? - Может быть, но временно; а зато выигрывает гораздо больше, чем теряет. Именно для народа война оставляет самые лучшие и высшие последствия. Как хотите, будьте самым гуманным человеком, но вы все-таки считаете себя выше простолюдина. Кто меряет в наше время душу на душу, христианской меркой? Меряют карманом, властью, силой, - и простолюдин это отлично знает всей своей массой. Тут не то что зависть, - тут является какое-то невыносимое чувство нравственного неравенства, слишком язвительного для простонародия. Как ни освобождайте и какие ни пишите законы, неравенство людей не уничтожится в теперешнем обществе. Единственное лекарство - война. Пальятивное, моментальное, но отрадное для народа. Война поднимает дух народа и его сознание собственного достоинства. Война равняет всех во время боя и мирит господина и раба в самом высшем проявлении человеческого достоинства - в жертве жизнию за общее дело, за всех, за отечество. Неужели вы думаете, что масса, самая даже темная масса мужиков и нищих, не нуждается в потребности деятельного проявления великодушных чувств? А во время мира чем масса может заявить свое великодушие и человеческое достоинство? Мы и на единичные-то проявления великодушия в простонародье смотрим, едва удостоивая замечать их, иногда с улыбкою недоверчивости, иногда просто не веря, а иногда так и подозрительно. Когда же поверим героизму какой-нибудь единицы, то тотчас же наделаем шуму, как перед чем-то необыкновенным; и что же выходит: наше удивление и наши похвалы похожи на презрение. Во время войны всё это исчезает само собой, и наступает полное равенство героизма. Пролитая кровь важная вещь. Взаимный подвиг великодушия порождает самую твердую связь неравенств и сословий. Помещик и мужик, сражаясь вместе в двенадцатом году, были ближе друг к другу, чем у себя в деревне, в мирной усадьбе. Война есть повод массе уважать себя, а потому народ и любит войну: он слагает про войну песни, он долго потом заслушивается легенд и рассказов о ней... пролитая кровь важная вещь! Нет, война в наше время необходима; без войны провалился бы мир или, по крайней мере, обратился бы в какую-то слизь, в какую-то подлую слякоть, зараженную гнилыми ранами... Я, конечно, перестал спорить. С мечтателями спорить нельзя. Но есть, однако же, престранный факт: теперь начинают спорить и подымают рассуждения о таких вещах, которые, казалось бы, давным-давно решены и сданы в архив. Теперь это всё выкапывается опять. Главное в том, что это повсеместно. Ф.М. Достоевский "Дневник писателя. 1876 г."

В 1916 году Оптинский Старец Анатолий (Потапов) произнес пророческие слова: "Судьба царя — судьба России. Радоваться будет царь — радоваться будет Россия. Заплачет царь — заплачет Россия... Не будет царя — не будет и России". Николай родился 6 мая 1868 года в день Иова Многострадального. Трагическая судьба русского Императора символично отразилась в судьбе библейского страдальца Иова, который непродолжительное время лишился всего имущества и всех детей. Но он не взроптал на судьбу: «Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращаюсь. Господь дал, Господь взял, да будет имя Господне благословенно» (Иов.1,21). Цесаревича Николая сызмальства и весьма основательно готовил к служению Отечеству его Державный родитель. Николай нравственным и душевным складом был вполне достоин своего отца и Александр III однажды как-то сказал своему сыну: «Я скорее начну сомневаться в себе, чем в тебе». В морских путешествиях Цесаревич был ознакомлен с военно-морской службой и устройством военно-морских судов. Среди военных он отдыхал душой. «Я… страшно сроднился и полюбил службу; в особенности наших молодцов-солдат!» — писал в дневнике Николай. Русский Царь лично участвовал в военных манёврах русской армии. К тому же «он был неутомимый ездок, закатывал концы вёрст по 12 без передышки. Половина свиты… зачастую сильно отставала», — восхищался его неутомимостью военный министр Сухомлинов. В первый день Мировой войны 20 июля 1914 года Император Николай II обратился к высшим чинам Империи со словами: «Я здесь торжественно заявляю, что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский воин не уйдёт с земли нашей». Этой клятве Николай II сохранял верность до конца. «Сначала сам Государь захотел стать во главе армии и уже избрал себе помощников… Но потом Совет Министров… убедил Государя отказаться от своего решения, и тогда только Великий Князь Николай Николаевич был назначен Верховным Главнокомандующим», — вспоминал протопресвитер русской армии Георгий Шавельский. Русское общество восприняло начало войны с воодушевлением. Шавельский утверждал: «Война сразу стала популярной, ибо Германия и Австрия подняли меч на Россию, заступившуюся за сербов. Русскому народу всегда были по сердцу освободительные войны». Для Императора психологически всё было гораздо сложнее: «Я никогда не переживал пытки, подобной этим мучительным дням, предшествовавшим войне», — приводит слова Николая II генерал Дитерихс. Царь был весьма волевой человек. Взять хотя бы свидетельство генерала В. Ф. Джунковского, товарища министра внутренних дел: «Когда настала война, Государь единоличным своим повелением запретил продажу вина, и Россия, по мановению Царя сразу стала трезвой державой». «Государь, вопреки всем мнениям и постановлению Совета Министров, присоединившегося к министру финансов, повелел прекратить продажу водки раз и навсегда, а министру финансов найти другой источник дохода». «Нельзя ставить в зависимость благосостояние казны от разорения духовных и хозяйственных сил множества моих верноподданных», — объяснял своё решение Николай II. Разве мог бы человек слабохарактерный отважиться в самые роковые для России месяцы войны встать во главе отступающей армии?! Русская армия в тот период одними штыками сдерживала сильнейший натиск германской, австро-венгерской и турецкой армий. Потери её в тот период были самыми большими за всю войну. Во всю раскручивался глобальный план «тёмных сил», мечтавших о мировом господстве. Но именно в этот момент Император Николай II принял решение стать во главе Армии. «Это было единственным выходом из создавшейся критической обстановке, — писал историк А. Керсновский. — (…) История часто видела монархов, становившихся во главе победоносных армий для лёгких лавров завершения победы. Но она никогда ещё не встречала венценосца, берущего на себя крест возглавить армию, казалось, безнадёжно разбитую, знающего заранее, что здесь его могут венчать не лавры, а только тернии». «Господи, помоги и вразуми меня», — написал в этот день в своём дневнике Николай II. Смена командования всколыхнула на подвиг русские войска. В первый же день, как стало известно, что сам Царь возглавил армию, наши войска на Юго-Западном фронте успешно атаковали противника. Генерал Иванов сообщал в Ставку: «Сегодня (25 августа 1915 г.) наша 11 армия (Щербачёва) в Галиции атаковала две германские дивизии… было взято свыше 150 офицеров и 7000 солдат, 30 орудий и много пулемётов». «И это случилось сейчас же после того, как наши войска узнали о том, что я взял на себя верховное командование. Это воистину Божья милость, и какая скорая», — писал Император. «Всегда уравновешенный Государь и был причиной резкого улучшения положения на фронте после смены Верховного Командования» — объяснял стабилизацию фронта историк Кобылин. Генерал Алексеев за спиной Царя-Главнокомандующего перестал нервничать, войска перестали отступать, фронт стабилизировался, тыл успокоился, оборонная промышленность стала наращивать выпуск необходимого количества артиллерийских снарядов. Одно из первых распоряжений Императора Николая II касалось наведения порядка на фронте, где он требовал «не останавливаться ни перед какими мерами для водворения строгой дисциплины в войсках». За 23-летний период царствования Николая II население России увеличилось на 62 миллиона человек, прирост его составлял в среднем 2,7 миллиона в год. Вот он самый истинный показатель качества государственной власти в России. Экономика России также развивалась бурно. Россия по темпам прироста промышленности выходила на первое место в мире. Прирост только железнодорожной сети во время царствования Николая II превосходил в 2 раза прирост её в советский период, составлял почти 2000 км/год. Для сравнения: БАМ длиной в 3000 км строился с применением самой современной техники почти 10 лет. Расходы же на образование и культуру в царствование последнего Русского Императора выросли в 8 раз, гораздо более, чем в Англии и Франции за тот же период. Николай II был порядочным, честным человеком. Эти качества отмечали и его политические противники. Даже экс-премьер России А. Ф. Керенский не мог не оценить его личных качеств: «…Этот человек (Николай II) трагической судьбы любил свою страну с беззаветной преданностью и не захотел покупать отсрочку капитуляцией перед кайзером. Думай Николай II больше о своём благополучии, чем о чести и достоинстве России, он бы наверняка нашёл путь к соглашению с кайзером. В 1915 г., когда России приходилось особенно трудно, немцы обратились к Царю с весьма выгодными предложениями, которые предусматривали передачу ему столь желаемых для России Дарданелл и Босфора. Царь даже не снизошёл до ответа». О его благородстве может свидетельствовать и другой факт (Из воспоминаний Джунковского): «В одном из госпиталей среди раненых было много пленных немцев и австрийцев, Государь обошёл и палаты, занятые ими, при этом… сказал врачу: «Надеюсь, что не делается никакого различия в содержании раненых, и мы не поступаем так, как наши противники». Николай II всем сердцем любил свой народ, и до возложения на себя обязанностей главнокомандующего, он непрестанно объезжал города и веси. «Государь объехал почти всю матушку Россию,— свидетельствовал генерал Джунковский, — везде, во всех городах наблюдался такой высокий искренний патриотический подъём, воспоминание о котором до сих пор вызывает в моей душе сильное волнение. Со стороны всего населения от верхов до низов, проявлено было столько бесконечной любви и преданности монарху, столько благоговения, что если бы кто в то время сказал, что через 2 года будет революция и династия Романовых будет свергнута, никто бы этому не поверил». В последнем обращении к Армии Николай Александрович напишет: «В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимые мною войска. После отречения Моего за Себя и за Сына Моего от престола Российского власть передана Временному правительству… Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия… Твёрдо верю, что не угасла в ваших сердцах беспредельная любовь к Нашей Великой Родине. Да благословит вас Господь Бог и да ведёт вас к победе Святой Великомученик и Победоносец Георгий». Этот прощальный приказ Николая II генерал Алексеев утаил от армии и позже горько раскаивался о том. Из воспоминаний генерала Лукомского: «Государь обратился к нам с призывом повиноваться Временному правительству и приложить все усилия к тому, чтобы война с Германией и Австро-Венгрией продолжалась до победного конца. Затем, пожелав всем всего лучшего и поцеловав генерала Алексеева, Государь стал всех обходить, останавливаясь и разговаривая с некоторыми. Напряжение было очень большое, некоторые не могли сдержаться и громко рыдали. У двух произошёл истерический припадок. Несколько человек во весь рост рухнули в обморок. …Один старик конвоец, стоявший близко от меня, сначала как-то странно застонал, затем у него начали капать из глаз крупные слёзы, а затем, вскрикнув, он, не сгибаясь в коленях, во весь свой большой рост упал навзничь на пол. Государь не выдержал; оборвал Свой обход, поклонился и, вытирая глаза, быстро вышел из зала». Генерал Воейков написал о своём Императоре Николае II: «…Личность Царя не была справедливо оценена его подданными… всю красоту его нравственного облика поймут только будущие поколения… Также поймут и оценят в будущем государя Николая II и все народы мира. Он пал жертвою натиска интернационалистов, встретивших единодушную поддержку со стороны чужестранцев: всем им было на руку падение великой России на пути к её расцвету и прогрессу под скипетром «Белого царя». Сергей ПОРОХИН, полковник запаса, кандидат философских наук