ин. Василисса

В русском человеке из простонародья нужно уметь отвлекать красоту его от наносного варварства. Обстоятельствами всей почти русской истории народ наш до того был предан разврату и до того был развращаем, соблазняем и постоянно мучим, что еще удивительно, как он дожил, сохранив человеческий образ, а не то что сохранив красоту его. Но он сохранил и красоту своего образа. Кто истинный друг человечества, у кого хоть раз билось сердце по страданиям народа, тот поймет и извинит всю непроходимую наносную грязь, в которую погружен народ наш, и сумеет отыскать в этой грязи бриллианты. Повторяю: судите русский народ не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он и в самой мерзости своей постоянно воздыхает. А ведь не все же и в народе - мерзавцы, есть прямо святые, да еще какие: сами светят и всем нам путь освещают! Я как-то слепо убежден, что нет такого подлеца и мерзавца в русском народе, который бы не знал, что он подл и мерзок, тогда как у других бывает так, что делает мерзость, да еще сам себя за нее похваливает, в принцип свою мерзость возводит, утверждает, что в ней-то и заключается l'Ordre и свет цивилизации, и несчастный кончает тем, что верит тому искренно, слепо и даже честно. Нет, судите наш народ не по тому, чем он есть, а по тому, чем желал бы стать. А идеалы его сильны и святы, и они-то и спасли его в века мучений; они срослись с душой его искони и наградили ее навеки простодушием и честностью, искренностию и широким всеоткрытым умом, и всё это в самом привлекательном гармоническом соединении. А если притом и так много грязи, то русский человек и тоскует от нее всего более сам, и верит, что всё это - лишь наносное и временное, наваждение диавольское, что кончится тьма и что непременно воссияет когда-нибудь вечный свет. Я не буду вспоминать про его исторические идеалы, про его Сергиев, Феодосиев Печерских и даже про Тихона Задонского. А кстати: многие ли знают про Тихона Задонского? Зачем это так совсем не знать и совсем дать себе слово не читать? Некогда, что ли? Поверьте, господа, что вы, к удивлению вашему, узнали бы прекрасные вещи ....Мне припомнился август месяц в нашей деревне: Я прошел за гумна и, спустившись в овраг, поднялся в Лоск. И вот я забился гуще в кусты и слышу, как недалеко, шагах в тридцати, на поляне, одиноко пашет мужик. Я знаю, что он пашет круто в гору и лошадь идет трудно, а до меня изредка долетает его окрик: "Ну-ну!" Я почти всех наших мужиков знаю, но не знаю, который это теперь пашет, да мне и всё равно, я весь погружен в мое дело, я тоже занят: я выламываю себе ореховый хлыст, чтоб стегать им лягушек. И теперь даже, когда я пишу это, мне так и послышался запах нашего деревенского березняка: впечатления эти остаются на всю жизнь. Вдруг, среди глубокой тишины, я ясно и отчетливо услышал крик: "Волк бежит!" Я вскрикнул и вне себя от испуга, крича в голос, выбежал на поляну, прямо на пашущего мужика. Это был наш мужик Марей. Не знаю, есть ли такое имя, но его все звали Мареем. Я знал его, но до того никогда почти не случалось мне заговорить с ним. Он даже остановил кобыленку, заслышав крик мой, и когда я, разбежавшись, уцепился одной рукой за его соху, а другою за его рукав, то он разглядел мой испуг. - Волк бежит! - прокричал я, задыхаясь. Он вскинул голову и невольно огляделся кругом, на мгновенье почти мне поверив. - Где волк? - Закричал... Кто-то закричал сейчас: "Волк бежит"... - пролепетал я. - Что ты, что ты, какой волк, померещилось; вишь! Какому тут волку быть! - бормотал он, ободряя меня. Но я весь трясся и еще крепче уцепился за его зипун и, должно быть, был очень бледен. Он смотрел на меня с беспокойною улыбкою, видимо боясь и тревожась за меня. - Ишь ведь испужался, ай-ай! - качал он головой. - Полно, родный. Ишь малец, ай! Он протянул руку и вдруг погладил меня по щеке. - Ну, полно же, ну, Христос с тобой, окстись. - Но я не крестился; углы губ моих вздрагивали, и, кажется, это особенно его поразило. Он протянул тихонько свой толстый, с черным ногтем, запачканный в земле палец и тихонько дотронулся до вспрыгивавших моих губ. - Ишь ведь, ай, - улыбнулся он мне какою-то материнскою и длинною улыбкой, - Господи, да что это, ишь ведь, ай, ай! Я понял наконец, что волка нет и что мне крик: "Волк бежит" - померещился. - Ну, я пойду, - сказал я, вопросительно и робко смотря на него. - Ну и ступай, а я те вослед посмотрю. Уж я тебя волку не дам! - прибавил он, всё так же матерински мне улыбаясь, - ну, Христос с тобой, ну ступай, - и он перекрестил меня рукой и сам перекрестился. Я пошел, оглядываясь назад почти каждые десять шагов. Марей, пока я шел, всё стоял с своей кобыленкой и смотрел мне вслед, каждый раз кивая мне головой, когда я оглядывался. Мне, признаться, было немножко перед ним стыдно, что я так испугался, но шел я, всё еще очень побаиваясь волка, пока не поднялся на косогор оврага, до первой риги; тут испуг соскочил совсем, и вдруг откуда ни возьмись бросилась ко мне наша дворовая собака Волчок. С Волчком-то я уж вполне ободрился и обернулся в последний раз к Марею; лица его я уже не мог разглядеть ясно, но чувствовал, что он все точно так же мне ласково улыбается и кивает головой. Я махнул ему рукой, он махнул мне тоже и тронул кобыленку. - Ну-ну! - послышался опять отдаленный окрик его, и кобыленка потянула опять свою соху. Я тогда, придя домой от Марея, никому не рассказал о моем "приключении". Да и какое это было приключение? Да и об Марее я тогда очень скоро забыл. Встречаясь с ним потом изредка, я никогда даже с ним не заговаривал, не только про волка, да и ни об чем, и вдруг теперь, двадцать лет спустя, в Сибири, припомнил всю эту встречу с такою ясностью, до самой последней черты. Значит, залегла же она в душе моей неприметно, сама собой и без воли моей, и вдруг припомнилась тогда, когда было надо; припомнилась эта нежная, материнская улыбка бедного крепостного мужика, его кресты, его покачиванье головой: "Ишь ведь, испужался, малец!" И особенно этот толстый его, запачканный в земле палец, которым он тихо и с робкою нежностью прикоснулся к вздрагивавшим губам моим. Конечно, всякий бы ободрил ребенка, но тут в этой уединенной встрече случилось как бы что-то совсем другое, и если б я был собственным его сыном, он не мог бы посмотреть на меня сияющим более светлою любовью взглядом, а кто его заставлял? Был он собственный крепостной наш мужик, а я все же его барчонок; никто бы не узнал, как он ласкал меня, и не наградил за то. Любил он, что ли, так уж очень маленьких детей? Такие бывают. Встреча была уединенная, в пустом поле, и только Бог, может, видел сверху, каким глубоким и просвещенным человеческим чувством и какою тонкою, почти женственною нежностью может быть наполнено сердце иного грубого, зверски невежественного крепостного русского мужика, еще и не ждавшего, не гадавшего тогда о своей свободе. И вот, когда я сошел с нар и огляделся кругом, помню, я вдруг почувствовал, что могу смотреть на этих несчастных совсем другим взглядом и что вдруг, каким-то чудом, исчезла совсем всякая ненависть и злоба в сердце моем. Я пошел, вглядываясь в встречавшиеся лица. Этот обритый и шельмованный мужик, с клеймами на лице и хмельной, орущий свою пьяную сиплую песню, ведь это тоже, может быть, тот же самый Марей: ведь я же не могу заглянуть в его сердце. Дневник писателя, 1876 г.

В настоящее время принадлежностью православных сайтов (или называющих себя православными) стали форумы. Это создает определенные проблемы и опасность, так как раньше люди получали сведения о Православии из книг, которые писались православными богословами и церковными деятелями. А теперь на форумах человек может потеряться в хаосе мнений, самого различного содержания и уровня. В принципе я не против форумов – они могут принести пользу, но при условии, если там будут выступать люди, профессионально подготовленные к обсуждению богословских или иных вопросов. Здесь необходима четкая и строгая работа модераторов, иначе, выплеснувшаяся на форуме грязь, может отравить участников и читателей форума, которые не поймут, где Православие, а где заблуждение. Если форум отдан на самотек, то с ним произойдет тоже, что с садом без садовника: сорняк заглушит остальные растения. Поэтому мне кажется, что православной общественности следует подумать о негативных сторонах подобных форумов и способах нейтрализовать их возможный вред. На форумах, по сути дела, не существует православной цензуры (не считая личных симпатий учредителей форума); каждый может, пролистав несколько страниц из богословской книги, высказать собственные мнения и выступить со своей концепцией, которая внезапно пришла ему в голову, как великое открытие. Люди, читающие бредни этих безответственных крикунов, могут вообще потерять ориентиры Православия. Для того чтобы вести дискуссии по богословским вопросам, необходимы определенные знания, но на форумах этого не требуется; получается наоборот: чем меньше знает человек, тем он более ведет себя развязано, тем слабее у него работают сдерживающие центры в голове, тем больше он старается перекричать других. Поэтому "форумчанин" должен обладать определенным богословским цензом и знаниями, чтобы он имел нравственное право через форум делиться с другими, и тем более поучать их. Я думаю, что базар, в который превращаются некоторые форумы, на руку тем антиправославным силам, которые хотят разрушить церковное Предание и традиции, вызвать сомнение в учении Церкви для того, чтобы затем создать новый вариант либерально-гуманистического христианства, где человек займет место Бога, понятие греха будет уничтожено, и сама свобода как свойство богоподобия сольется с понятием вседозволенности. Архимандрит Рафаил Карелин Форумы - школа православия или ярмарка тщеславия?

Анекдот этот случился со мной уже слишком давно, в мое доисторическое, так сказать, время, а именно в тридцать седьмом году, когда мне было всего лишь около пятнадцати лет от роду, по дороге из Москвы в Петербург. Я и старший брат мой ехали, с покойным отцом нашим, в Петербург, определяться в Главное инженерное училище. Был май месяц, было жарко. Мы ехали на долгих, почти шагом, и стояли на станциях часа по два и по три. Помню, как надоело нам, под конец, это путешествие, продолжавшееся почти неделю... И вот раз, перед вечером, мы стояли на станции, на постоялом дворе, в каком селе не помню, кажется в Тверской губернии; село было большое и богатое. Через полчаса готовились тронуться, а пока я смотрел в окно и увидел следующую вещь. Прямо против постоялого двора через улицу приходился станционный дом. Вдруг к крыльцу его подлетела курьерская тройка и выскочил фельдъегерь в полном мундире, с узенькими тогдашними фалдочками назади, в большой трехугольной шляпе с белыми, желтыми и, кажется, зелеными перьями (забыл эту подробность и мог бы справиться, но мне помнится, что мелькали и зеленые перья). Фельдъегерь был высокий, чрезвычайно плотный и сильный детина с багровым лицом. Он пробежал в станционный дом и уж наверно "хлопнул" там рюмку водки. Помню, мне тогда сказал наш извозчик, что такой фельдъегерь всегда на каждой станции выпивает по рюмке, без того не выдержал бы "такой муки". Между тем к почтовой станции подкатила новая переменная лихая тройка, и ямщик, молодой парень лет двадцати, держа на руке армяк, сам в красной рубахе, вскочил на облучок. Тотчас же выскочил и фельдъегерь, сбежал с ступенек и сел в тележку. Ямщик тронул, но не успел он и тронуть, как фельдъегерь приподнялся и молча, безо всяких каких-нибудь слов, поднял свой здоровенный правый кулак и, сверху, больно опустил его в самый затылок ямщика. Тот весь тряхнулся вперед, поднял кнут и изо всей силы охлестнул коренную. Лошади рванулись, но это вовсе не укротило фельдъегеря. Тут был метод, а не раздражение, нечто предвзятое и испытанное многолетним опытом, и страшный кулак взвился снова и снова ударил в затылок. Затем снова и снова, и так продолжалось, пока тройка не скрылась из виду. Разумеется, ямщик, едва державшийся от ударов, беспрерывно и каждую секунду хлестал лошадей, как бы выбитый из ума, и наконец нахлестал их до того, что они неслись как угорелые. Наш извозчик объяснил мне, что и все фельдъегеря почти так же ездят, а что этот особенно, и его все уже знают; что он, выпив водки и вскочив в тележку, начинает всегда с битья и бьет "всё на этот самый манер", безо всякой вины, бьет ровно, подымает и опускает и "продержит так ямщика с версту на кулаках, а затем уж перестанет. Коли соскучится, может, опять примется середи пути, а может, Бог пронесет; зато уж всегда подымается опять, как подъезжать опять к станции: начнет примерно за версту и пойдет подымать и опускать, таким манером и подъедет к станции, чтобы все в селе на него удивлялись; шея-то потом с месяц болит". Парень воротится, смеются над ним: "Ишь тебе фельдъегерь шею накостылял", а парень, может, в тот же день прибьет молоду жену: "Хоть с тебя сорву"; а может, и за то, что "смотрела и видела"... О, без сомнения, теперь не сорок лет назад, и курьеры не бьют народ, а народ уже сам себя бьет, удержав розги на своем суде. Не в этом и дело, а в причинах, ведущих за собою следствия. Нет фельдъегеря, зато есть "зелено-вино". Каким образом зелено-вино может походить на фельдъегеря? - Очень может, - тем, что оно так же скотинит и зверит человека, ожесточает его и отвлекает от светлых мыслей, тупит его перед всякой доброй пропагандой. Пьяному не до сострадания к животным, пьяный бросает жену и детей своих. Пьяный муж пришел к жене, которую бросил и не кормил с детьми много месяцев, и потребовал водки, и стал бить ее, чтобы вымучить еще водки, а несчастная каторжная работница (вспомните женский труд и во что он у нас пока ценится), не знавшая чем детей прокормить, схватила нож и пырнула его ножом. Это случилось недавно, и ее будут судить. И напрасно я рассказал об ней, ибо таких случаев сотни и тысячи, только разверните газеты. Но главнейшее сходство зелена-вина с фельдъегерем бесспорно в том, что оно так же неминуемо и так же неотразимо стоит над человеческой волей. Почтенное Общество покровительства животным состоит из семисот пятидесяти членов, людей могущих иметь влияние. Ну что если б оно захотело поспособствовать хоть немного уменьшению в народе пьянства и отравления целого поколения вином! Ведь иссякает народная сила, глохнет источник будущих богатств, беднеет ум и развитие, - и что вынесут в уме и сердце своем современные дети народа, взросшие в скверне отцов своих? Загорелось село и в селе церковь, вышел целовальник и крикнул народу, что если бросят отстаивать церковь, а отстоят кабак, то выкатит народу бочку. Церковь сгорела, а кабак отстояли. Примеры эти еще пока ничтожные, ввиду неисчисленных будущих ужасов. Почтенное Общество, если б захотело хоть немного поспособствовать устранению первоначальных причин, тем самым наверно облегчило бы себе и свою прекрасную пропаганду. А то как заставить сострадать, когда вещи сложились именно как бы с целью искоренить в человеке всякую человечность? Да и одно ли вино свирепствует и развращает народ в наше удивительное время? Носится как бы какой-то дурман повсеместно, какой-то зуд разврата. В народе началось какое-то неслыханное извращение идей с повсеместным поклонением материализму. Материализмом я называю, в данном случае, преклонение народа перед деньгами, пред властью золотого мешка. В народ как бы вдруг прорвалась мысль, что мешок теперь всё, заключает в себе всякую силу, а что всё, о чем говорили ему и чему учили его доселе отцы, - всё вздор. Беда, если он укрепится в таких мыслях; как ему и не мыслить так? Неужели, например, это недавнее крушение поезда на Одесской железной дороге с царскими новобранцами, где убили их более ста человек, - неужели вы думаете, что на народ не подействует такая власть развратительно? Народ видит и дивится такому могуществу: "Что хотят, то и делают" - и поневоле начинает сомневаться: "Вот она где, значит, настоящая сила, вот она где всегда сидела; стань богат, и всё твое, и всё можешь". Развратительнее этой мысли не может быть никакой другой. А она носится и проницает всё мало-помалу. Народ же ничем не защищен от таких идей, никаким просвещением, ни малейшей проповедью других противоположных идей. По всей России протянулось теперь почти двадцать тысяч верст железных дорог, и везде, даже самый последний чиновник на них, стоит пропагатором этой идеи, смотрит так, как бы имеющий беззаветную власть над вами и над судьбой вашей, над семьей вашей и над честью вашей, только бы вы попались к нему на железную дорогу. Недавно один начальник станции вытащил, собственною властью и рукой, из вагона, ехавшую даму, чтобы отдать ее какому-то господину, который пожаловался этому начальнику, что это жена его и находится от него в бегах, - и это без суда, без всякого подозрения, что он сделать это не вправе: ясно, что этот начальник, если был и не в бреду, то всё же как бы ошалел от собственного могущества. Все эти случаи и примеры прорываются в народ беспрерывным соблазном, он видит их каждый день и выводит неотразимые заключения... Повторяю, что-то носится в воздухе полное материализма и скептицизма; началось обожание даровой наживы, наслаждения без труда; всякий обман, всякое злодейство совершаются хладнокровно; убивают, чтобы вынуть хоть рубль из кармана. Я ведь знаю, что и прежде было много скверного, но ныне бесспорно удесятерилось. Главное, носится такая мысль, такое как бы учение или верование. В Петербурге, две-три недели тому, молоденький паренек, извозчик, вряд ли даже совершеннолетний, вез ночью старика и старуху и, заметив, что старик без сознания пьян, вынул перочинный ножичек и стал резать старуху. Их захватили, и дурачок тут же повинился: "Не знаю, как и случилось и как ножичек очутился в руках". И вправду, действительно не знал. Вот тут так именно среда. Его захватило и затянуло, как в машину, в современный зуд разврата, в современное направление народное; - даровая нажива, ну, как не попробовать, хоть перочинным ножичком. "Нет, в наше время не до пропаганды покровительства животным: это барская затея", - вот эту самую фразу я слышал, но глубоко ее отвергаю. Не будучи сам членом Общества, я готов, однако, служить ему, и, кажется, уже служу. Не знаю, выразил ли я хоть сколько-нибудь ясно желание мое о том "равновесии действий Общества с временными случайностями", о которых написал выше; но, понимая человеческую и очеловечивающую цель Общества, всё же ему глубоко предан. Я никогда не мог понять мысли, что лишь одна десятая доля людей должна получать высшее развитие, а остальные девять десятых должны лишь послужить к тому материалом и средством, а сами оставаться во мраке. Я не хочу мыслить и жить иначе, как с верой, что все наши девяносто миллионов русских (или там сколько их тогда народится) будут все, когда-нибудь, образованы, очеловечены и счастливы. Я знаю и верую твердо, что всеобщее просвещение никому у нас повредить не может. Верую даже, что царство мысли и света способно водвориться у нас, в нашей России, еще скорее, может быть, чем где бы то ни было, ибо у нас и теперь никто не захочет стать за идею о необходимости озверения одной части людей для благосостояния другой части, изображающей собою цивилизацию, как это везде во всей Европе. У нас же добровольно, самим верхним сословием, с царскою волею во главе, разрушено крепостное право! И потому, еще раз, приветствую Общество покровительства животным от горячего сердца; а хотел я лишь только высказать мысль, что желалось бы действовать не всё с конца, а хоть отчасти бы и с начала. Дневник писателя, 1876 г.

Святитель Игнатий (Брянчанинов) (Дата рождения: 5 февраля 1807 г. — Дата смерти: 30 апреля 1867), в миру - Димитрий Александрович, происходил из старинной дворянской фамилии Брянчаниновых. Родился в с. Покровском Грязовецкого уезда Вологодской губернии. С детства желал посвятить себя иноческой жизни, но, исполняя волю отца, поступил в Военное инженерное училище, которое окончил в 1826 г. В Училище был принят первым по конкурсу и сразу же был определен во второй класс. Во время учебы стал главой кружка почитателей "святости и чести". Неординарные умственные способности и нравственные качества привлекали к нему внимание профессоров, преподавателей и учащихся. Имя талантливого юноши сделалось известным даже в царском дворце. Как родной отец с большой любовью и вниманием относился к нему российский Император Николай I и — он неоднократно собеседовал с юношей в присутствии своей жены Императрицы и детей. Несмотря на перспективу блестящей светской карьеры, Димитрий Александрович подает прошение об отставке, которое сначала не было удовлетворено, и он был направлен на службу в Динабургскую крепость, где тяжело заболел. В 1827 г. его прошение было принято, и, без ведома родителей, он поступает послушником в Александро-Свирский монастырь. Позже со своим старцем и известным подвижником иер. Леонидом (Львом), переезжает в монастырь Оптина пустынь. 28 июня 1831 года владыка Вологодский Стефан постригает Дмитрия в монашество с именем Игнатий, в честь антиохийского священномученика Игнатия Богоносца. В том же году 4 июля его рукополагают в иеродиакона, и чуть позже - 25 июля в иеромонаха. Потом он получает назначение настоятеля Пельшемского Лопотова мон-ря. 28 января 1833 г. возводится в сан игумена. Вскоре становится известен благодаря своим административным успехам. В 1833 году ему поручается в управление пришедшая в запустение Троице-Сергиевая пустынь под Петербургом. 27 октября 1857 г. в Санкт-Петербурге в Казанском будущий Святитель Игнатий был хиротонисан во епископский чин, В удел ему досталось Кавказская и Черноморская кафедра, а 4 января 1858 года он перебирается в город Ставрополь. Епископ Игнатий достойно трудился на Кавказской кафедре в условиях непростого, военного времени. Однако обострение тяжелой болезни заставила его подать просьбу высоко началию об увольнении на покой. В 1861 году прошение Игнатия удовлетворили, и он перебрался в Николо-Бабаевский монастырь Костромской епархии. Здесь он начинает вести уединенную молитвенную жизнь и создает многие известные боговдохновенные работы: (Отечник, Аскетические опыты и другие), продолжает переписку с духовными детьми. Сочинения Святителя актуальны и в наши дни, к ним обращаются многие современные читатели. 16 апреля 1867 г., в первый день Пасхи, он отслужил свою последнюю Литургию. 30 апреля, в Неделю Жен-мироносиц, свт Игнатий мирно отошел ко Господу. На его отпевании присутствовало около пяти тысяч человек. В 1988 году прошла его канонизация Русской Православной Церковью. Теперь мощи святителя находятся в Свято-Введенском Толгском монастыре Ярославской епархии. Память Святителя Игнатия совершается по старому стилю - 30 апреля, по новому - 13 мая. *** * Без беcчестий — нам не спастись. * В церкви, когда найдете нужным сесть, садитесь, потому что Бог внимает не тому, кто сидит или стоит, а тому, чей ум устремлен к Нему с должным благоговением. Стремление к Богу, благоговение пред Богом и страх Божий приобретаются вниманием к себе. * Вера ослабляется упованием на свой разум, неискренностью и самолюбием. * Возненавидь ненавистную Богу праздность, возлюби возлюбленный Богу труд, но души твоей не расслабляй пустою заботливостью, всегда бесполезною и излишнею. * Все поступки наши по отношению к ближнему, и добрые и злые, Господь будет судить, как бы они были сделаны относительно Его Самого (Матф. 25). * Все препятствия, встречаемые на поприще молитвы, побеждаются постоянством в молитве. * Все святые признавали себя недостойными Бога: этим они явили свое достоинство, состоящее в смирении. * Господь являет милость Свою к рабам Своим не в земном благополучии, а в земных скорбях. * Грех — причина всех скорбей человека и во времени и в вечности. * Грехи, по-видимому, ничтожные, но пренебрегаемые, не врачуемые покаянием, приводят к грехам более тяжким, а от невнимательной жизни зарождается в сердце гордость. * Для кого нет Бога в промысле Божием, для того нет Бога и в заповедях Божиих. * Добрые дела наши должны быть скрыты не только от человеков, но и от нас самих… * Если ты думаешь, что любишь Бога, а в сердце твоем живет неприятное расположение хотя к одному человеку: то ты — в горестном самообольщении. * Жизнь наша коротка. Что в ней ни приобретешь — все должно оставить при входе в вечность. Одно благо, которое пойдет с нами туда: любовь к Богу и любовь ради Бога к ближнему. * И слепому, и прокаженному, и поврежденному рассудком, и грудному младенцу, и уголовному преступнику, и язычнику окажи почтение, как образу Божию. Что тебе до их немощей и недостатков! Наблюдай за собою, чтоб тебе не иметь недостатка в любви. * Исповедыванием грехов расторгается дружба с грехами. Ненависть к грехам — признак истинного покаяния, — решимости вести жизнь добродетельную. * Исполнение заповедей Спасителя — единственный признак любви к Богу, принимаемой Спасителем. * Когда не можете сохраниться от шумного общества, то старайтесь сохраниться от многословия и излишних шуток, а когда и от сего не сохранитесь, то умывайтесь в покаянии. * Когда от души простишь всем ближним согрешения их, тогда откроются тебе твои собственные согрешения. * Кроме пути покаяния нет другой стези, возвращающей ко спасению. * Многие приступают к Господу, — немногие решаются последовать Ему. Многие читают Евангелие… немногие решаются направить поведение свое по правилам, которые законополагает Евангелие. * Молитва — бессильна, если не основана на посте, и пост — бесплоден, если на нем не создана молитва. * Не устрашись бурь, не ослабей от них: они — признак добрый. * При самомнении покаяние невозможно. * Святое Евангелие можно уподобить зеркалу. Каждый из нас, если захочет, увидит в нем состояние души своей… * Чем больше богатство без Бога, тем больше нищета. Чем больше знаний без Бога, тем больше пустота. Только Бог дает человеку богатство и мудрость. Мир без Бога производит нищих и глупцов.

ЯВЛЕНИЕ БОЖИЕЙ МАТЕРИ НА КУРСКОЙ ДУГЕ В книге "Православные чудеса XX века" этому дивному чуду посвящено всего лишь несколько строк, но они воскрешают в памяти каждого русского человека переломный момент в ходе Великой Отечественной войны. "Мой дядя, - вспоминает наш современник, - видел во время войны Матерь Божию, - это было на Курской дуге. Она явилась на небе, указала рукой в сторону немцев, как бы обозначая направление нашего наступления. Вся рота это видела - и все упали на колени, все уверовали и сердечно молились Пресвятой Богородице. А война с того дня потекла, действительно, в другом направлении - русские стали наступать. Так мой дядя-фронтовик стал верующим... И ВЫВЕЛА ПО ТРОПОЧКЕ К СВОИМ... Среди наших известнейших священнослужителей было немало ветеранов Великой Отечественной войны, оставивших потомству свои воспоминания о боевом прошлом, о чудесных встречах на дорогах войны. Вот что рассказал о себе наместник Псково-Печерского монастыря архимандрит Алипий (Воронов). В молодости он был неверующим человеком. Когда началась Великая Отечественная война, его, офицера, призвали на фронт. На прощание мать дала ему иконку Божией Матери и завещала: "Сынок, когда тебе будет трудно, достань иконку, помолись Богородице - Она тебе поможет!" Материнское напутствие не изгладилось из памяти: согревало, вселяло надежду. Однажды с группой своих солдат он попал в окружение в лесу, был ранен. С трех сторон немцы, с четвертой - вязкое болото. Тут-то и вспомнил он материнский наказ. Поотстал немного от своих, достал иконку и, как мог, стал молиться: "Богородица Дева, если Ты есть - помоги!" Помолился и возвращается к своим, а рядом с ними стоит старушка, обращается к ним: "Что, заплутали, сынки? Пойдемте, я вам тропочку покажу!" И вывела всех по тропочке к своим. Отец Алипий отстал опять и говорит старушке: "Ну, мать, не знаю, как тебя и отблагодарить!" А "старушка" ему отвечает: "А ты Мне еще всю жизнь свою служить будешь!" - и пропала, как будто и не было. Тут-то и вспомнил он прощальное материнское напутствие, тут только и понял он, что это была за "старушка"! И слова те оказались неложными: действительно, и служил он потом всю жизнь Божией Матери - долгие годы был наместником Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря. С ЛЮБОВЬЮ - РАДИ ГОСПОДА Этот рассказ был записан в Дивееве со слов известной старицы - схимонахини Маргариты. В голодное время года войны она приютила беженку. А дома оставалось всего одно одеяло и пальто. И отдала матушка Маргарита ей одеяло. Зима, топить почти нечем. Прикроет грудь пальтишком - ноги мерзнут, ноги укроет - грудь мерзнет. И так месяц за месяцем. Однажды м. Маргарита молилась перед своей любимой иконой Божией Матери и видит: оживает Царица Небесная и начинает укутывать поношенным ее одеялом... Младенца Христа! Все, что мы делаем ради Господа, с любовью принимается на Небесах. ПЛАЧ БОГОРОДИЦЫ Рассказ фронтовика Место, где мы сидели в окопах, казалось каким-то особенным. Словно кто-то помогал нам: немцы атаковали нас превосходящими силами, а мы их отбрасывали, и потери у нас были на удивление небольшими. А в тот день бой был особенно жестоким. Вся ничейная полоса покрылась телами убитых - и наших, и немцев. Бой стих только к вечеру. Мы занялись, кто, чем в ожидании, когда нам ужин привезут. Я достал кисет, закурил, а земляк мой, Иван Божков, отошел в сторону. Вдруг вижу: Божков высунул голову над бруствером. - Иван, - кричу, - ты что делаешь? Снайпера дожидаешься? Божков опустился в окоп - сам не свой. И говорит мне тихо: - Петя, там женщина плачет... - Тебе показалось, откуда тут женщине взяться? Но когда со стороны немцев стихла "музыка", мы услышали, что где-то и вправду плачет женщина. Божков надел на голову каску и вылез на бруствер. - Там туман клубится, - говорит он нам. - А в тумане по ничейной полосе в нашу сторону идет женщина... Наклоняется над убитыми и плачет. Господи! Она похожа на Богородицу... Братцы! Ведь нас Господь избрал для этой памятной минуты, на наших глазах чудо совершается! Перед нами святое видение!.. Мы осторожно выглянули из окопа. По ничейной полосе в клубах тумана шла женщина в темной и длинной одежде. Она склонялась к земле и громко плакала. Тут кто-то говорит: - А немцы тоже на видение смотрят. Вон их каски над окопами торчат... Да, тут что-то не так. Смотри, какая Она высокая, раза в два выше обычной женщины... Господи, как же Она плакала, прямо в душе все переворачивалось! Пока мы смотрели на видение, странный туман покрыл большую часть ничейной полосы. Мне подумалось: "Надо же, будто саваном погибших укрывает..." А Женщина, так похожая на Богородицу, вдруг перестала плакать, повернулась в сторону наших окопов и поклонилась. - Богородица в нашу сторону поклонилась! Победа за нами! - громко сказал Божков. "ЭТО БЫЛО С МОИМ ОТЦОМ..." "Это было с моим отцом..." - так начал свой удивительный рассказ священник Михаил Махов. Ушел его отец на фронт молодым, тридцатилетним. "Вот бабушка наша Феодосия, его мать, и начала утром и вечером молиться о сыне-воине..." Молилась неустанно - перед иконами свечи зажигала, поклоны земные неисчислимые клала. Но... пришла похоронка. И в семье решили не показывать бабушке. "А она все продолжает о здравии своего Сережи молиться - об отце моем..." И вот однажды, встав поутру, говорит: "Странный сон сегодня приснился. Будто Сергей прошел задами, за огородами, чтобы мальчишки его не опередили, вошел в дом, а я у печки хлопочу. Он закрыл мне руками глаза и молчит. А я говорю: - Сережа, пусти, я тебя узнала! - повернулась к нему, а он говорит мне: - Я, мать, ненадолго, покажусь, что живой, и пойду. А потом я приду. Что скажут про меня - не верь. Живой я, живой!" - Странный сон! Наверное, надо за него помолиться, - и она снова пошла к иконам. И тут не выдержало у деда сердце: - Не плачь, мать! На вот и за упокой помолись! - и дает ей похоронку. А она посмотрела на похоронку и отвечает: - Да нет, живой он! Сам сегодня сказал. И продолжает молиться о здравии. Отец смотрит и молчит. Он-то думал, что сейчас слезы будут, а она спокойная. И вымолила-таки... Однажды бабушка Феодосия стояла у печки, вдруг глаза ее кто-то закрыл ладонями. - Сережа, - воскликнула она, - да отпусти ты! Я узнала тебя! И повернулась. Сын стоял перед нею. Он прошел задами, за огородами, чтобы мальчишки вперед него не прибежали, вошел тихонько в дом, подошел к матери и закрыл ей глаза руками. МОЛИТВА ПОД ГУСЕНИЦАМИ По-настоящему верующим человеком о. Олег (Олег Викторович Киселев) стал в годы Великой Отечественной войны. В 1944 году, уже пройдя немало фронтовых дорог, он оказался под Ленинградом. Немцы отходили с тяжелыми боями и большими потерями, но дрались ожесточенно. - Была долгая вражеская артподготовка, - вспоминает отец Олег, - потом пошли немецкие танки, наши подбивали их из орудий, а я с напарником - из противотанкового ружья. Подбили мы два танка, но немцы прорвались и стали "утюжить" наши окопы: наезжали на окоп и, пройдя по нему гусеницами, пытались раздавить солдат, оружие, разрушить окоп... Мы стреляли по танку, но он двигался вперед: земля осыпалась, танк ревел, заглушая все. Я оказался под ним, гусеницы почти задевали меня, окоп оседал, оседал также и танк. Меня засыпало землей, танк ворочался надо мной. Вот-вот буду раздавлен. Не страх охватил меня, а беспредельный ужас! И тогда вспыхнула в моем сознании молитва: "Господи Иисусе, Сыне Божий! Пресвятая Богородица! Спаси и помоги!" Всю свою душу вложил я в эту неистовую мольбу к Богу и Пресвятой Богородице. В сотые доли секунды пронеслась вся моя жизнь передо мною, но особенно четко пронзила мысль о Боге, моей вине перед Ним. А далее... Танк, проутюжив окоп, пополз дальше, но был подбит - об этом я узнал позже. Меня солдаты отрыли, вытащили, влили в горло водку - и я быстро пришел в себя. Подошел лейтенант и удивленно воскликнул: "Ребята! Взгляните на Киселева, он весь седой!" Действительно, за несколько минут, проведенных под гусеницами танка, я поседел. Там же, на поле боя, дал я обет Господу Богу и Пресвятой Богородице стать после войны священником, что и исполнил.

мне кажется, если Господь определил духовника, то находись вы хоть на разных концах света, Он все равно вас к нему приведет. да и душу не обманешь, она потянется сама к подобной душе.

http://www.rvb.ru/dostoevski/tocvol13.htm - вот еще за 1876.

именно дневник 1873 года вот - http://magister.msk.ru/library/dostoevs/dostdn01.htm а так надо искать, у Федора Михайловича их несколько, и один бесценнее другого на мой взгляд.

..."И вот, - говорил один из таких старцев однажды в дружеской беседе наедине с одним слушателем, - выслушиваю я людей двадцать лет, и верите ли, уж сколько, казалось бы, в двадцать лет знакомства моего с самыми потаенными и сложными болезнями души человеческой; но и через двадцать лет приходишь иногда в содрогание и в негодование, слушая иные тайны. Теряешь необходимое спокойствие духа для подания утешения и сам вынужден себя же укреплять в смирении и безмятежности..." И тут-то он и рассказал ту удивительную повесть из народного быта, о которой я выше упомянул. "Вижу, вползает ко мне раз мужик на коленях. Я еще из окна видел, как он полз по земле. Первым словом ко мне: - Нет мне спасения; проклят! И что бы ты ни сказал - всё одно проклят! Я его кое-как успокоил; вижу, за страданием приполз человек; издалека. - Собрались мы в деревне несколько парней, - начал он говорить, - и стали промежду себя спорить: "Кто кого дерзостнее сделает?" Я по гордости вызвался перед всеми. Другой парень отвел меня и говорит мне с глазу на глаз: - Это никак невозможно тебе, чтобы ты сделал, как говоришь. Хвастаешь. Я ему стал клятву давать. - Нет, стой, поклянись, говорит, своим спасением на том свете, что всё сделаешь, как я тебе укажу. Поклялся. - Теперь скоро пост, говорит, стань говеть. Когда пойдешь к причастью - причастье прими, но не проглоти. Отойдешь - вынь рукой и сохрани. А там я тебе укажу. Так я и сделал. Прямо из церкви повел меня в огород. Взял жердь, воткнул в землю и говорит: положи! Я положил на жердь. - Теперь, говорит, принеси ружье. Я принес. - Заряди. Зарядил. - Подыми и выстрели. Я поднял руку и наметился. И вот только бы выстрелить, вдруг предо мною как есть крест, а на нем Распятый. Тут я и упал с ружьем в бесчувствии". Другое дело психологическая часть факта. Тут являются перед нами два народные типа, в высшей степени изображающие нам весь русский народ в его целом. Это прежде всего забвение всякой мерки во всем (и, заметьте, всегда почти временное и проходящее, являющееся как бы каким-то наваждением). Это потребность хватить через край, потребность в замирающем ощущении, дойдя до пропасти, свеситься в нее наполовину, заглянуть в самую бездну и - в частных случаях, но весьма нередких - броситься в нее как ошалелому вниз головой. Это потребность отрицания в человеке, иногда самом неотрицающем и благоговеющем, отрицания всего, самой главной святыни сердца своего, самого полного идеала своего, всей народной святыни во всей ее полноте, перед которой сейчас лишь благоговел и которая вдруг как будто стала ему невыносимым каким-то бременем. Особенно поражает та торопливость, стремительность, с которою русский человек спешит иногда заявить себя, в иные характерные минуты своей или народной жизни, заявить себя в хорошем или в поганом. Иногда тут просто нет удержу. Любовь ли, вино ли, разгул, самолюбие, зависть - тут иной русский человек отдается почти беззаветно, готов порвать все, отречься от всего, от семьи, обычая, Бога. Иной добрейший человек как-то вдруг может сделаться омерзительным безобразником и преступником, - стоит только попасть ему в этот вихрь, роковой для нас круговорот судорожного и моментального самоотрицания и саморазрушения, так свойственный русскому народному характеру в иные роковые минуты его жизни. Но зато с такого же силою, с такого же стремительностью, с такою же жаждою самосохранения и покаяния русский человек, равно как и весь народ, и спасает себя сам, и обыкновенно, когда дойдет до последней черты, то есть когда уже идти больше некуда. Но особенно характерно то, что обратный толчок, толчок восстановления и самоспасения, всегда бывает серьезнее прежнего порыва - порыва отрицания и саморазрушения. То есть то бывает всегда на счету как бы мелкого малодушия; тогда как в восстановление свое русский человек уходит с самым огромным и серьезным усилием, а на отрицательное прежнее движение свое смотрит с презрением к самому себе.Я думаю, самая главная, самая коренная духовная потребность русского народа есть потребность страдания, всегдашнего и неутолимого, везде и во всем. Этою жаждою страдания он, кажется, заражен искони веков. Страдальческая струя проходит через всю его историю, не от внешних только несчастий и бедствий, а бьет ключом из самого сердца народного. У русского народа даже в счастье непременно есть часть страдания, иначе счастье его для него неполно. Никогда, даже в самые торжественные минуты его истории, не имеет он гордого и торжествующего вида, а лишь умиленный до страдания вид; он воздыхает и относит славу свою к милости Господа. Страданием своим русский народ как бы наслаждается. Что в целом народе, то и в отдельных типах, говоря, впрочем, лишь вообще. Вглядитесь, например, в многочисленные типы русского безобразника. Тут не один лишь разгул через край, иногда удивляющий дерзостью своих пределов и мерзостью падения души человеческой. Безобразник этот прежде всего сам страдалец. Наивно-торжественного довольства собою в русском человеке совсем даже нет, даже в глупом. Возьмите русского пьяницу и, например, хоть немецкого пьяницу: русский пакостнее немецкого, но пьяный немец несомненно глупее и смешнее русского. Немцы - народ по преимуществу самодовольный и гордый собою. В пьяном же немце эти основные черты народные вырастают в размерах выпитого пива. Пьяный немец несомненно счастливый человек и никогда не плачет; он поет самохвальные песни и гордится собою. Приходит домой пьяный как стелька, но гордый собою. Русский пьяница любит пить с горя и плакать. Если же куражится, то не торжествует, а лишь буянит. Всегда вспомнит какую-нибудь обиду и упрекает обидчика, тут ли он, нет ли. Он дерзостно, пожалуй, доказывает, что он чуть ли не генерал, горько ругается, если ему не верят, и, чтобы уверить, в конце концов всегда зовет "караул". Но ведь потому он так и безобразен, потому и зовет "караул", что в тайниках пьяной души своей наверно сам убежден, что он вовсе не "генерал", а только гадкий пьяница и опакостился ниже всякой скотины. Что в микроскопическом примере, то и в крупном. Самый крупный безобразник, самый даже красивый своею дерзостью и изящными пороками, так что ему даже подражают глупцы, все-таки слышит каким-то чутьем, в тайниках безобразной души своей, что в конце концов он лишь негодяй и только. Он недоволен собою; в сердце его нарастает попрек, и он мстит за него окружающим; беснуется и мечется на всех, и тут-то вот и доходит до краю, борясь с накопляющимся ежеминутно в сердце страданием своим, а вместе с тем и как бы упиваясь им с наслаждением. Если он способен восстать из своего унижения, то мстит себе за прошлое падение ужасно, даже больнее, чем вымещал на других в чаду безобразия свои тайные муки от собственного недовольства собою. ...А между тем одно уже то, что он именно остановился на ней, показывает, что он уже, может быть, и мыслил о ней. Может быть, давно уже, с детства, эта мечта заползала в душу его, потрясала ее ужасом, а вместе с тем и мучительным наслаждением. Что придумал он всё давно уже, и ружье и огород, и держал только в страшной тайне - в этом почти нет сомнения. Придумал, разумеется, не для того, чтобы исполнить, да и не посмел бы, может быть, один никогда. Просто нравилось ему это видение, проницало его душу изредка, манило его, а он робко подавался и отступал, холодея от ужаса. Один момент такой неслыханной дерзости, а там хоть всё пропадай! И, уж конечно, он веровал, что за это ему вечная гибель; но - "был же и я на таком верху!.." Можно многое не сознавать, а лишь чувствовать. Можно очень много знать бессознательно. Но, не правда ли, любопытная душа, и, главное, из этого быта. В этом всё ведь и дело. Хорошо бы тоже узнать, как он считал себя: виновнее или нет своей жертвы? Судя по кажущемуся его развитию, надо полагать, что считал виновнее или по крайней мере равным по вине; так что, вызывая жертву на "дерзость", вызывал и себя. Говорят, русский народ плохо знает Евангелие, не знает основных правил веры. Конечно так, но Христа он знает и носит его в своем сердце искони. В этом нет никакого сомнения. Как возможно истинное представление Христа без учения о вере? Это другой вопрос. Но сердечное знание Христа и истинное представление о нем существует вполне. Оно передается из поколения в поколение и слилось с сердцами людей. Может быть, единственная любовь народа русского есть Христос, и он любит образ Его по-своему, то есть до страдания. Названием же православного, то есть истиннее всех исповедующего Христа, он гордится более всего. Повторю: можно очень много знать бессознательно. Дневник писателя, 1873 г.

..Отчего же одному русскому еще кажется, что праздник этот празднуется, как следует, и празднуется так в одной его земле? Мечта ли это? Но зачем же эта мечта не приходит ни к кому другому, кроме русского? Что значит, в самом деле, что самый праздник исчез, а видимые признаки его так ясно носятся по лицу земли нашей: раздаются слова: «Христос Воскрес!» - и поцелуй, и всякий раз так же торжественно выступает святая полночь, и гулы всезвонных колоколов гудят и гудят по всей земле, точно как бы будят нас? Где носятся так очевидно призраки, там недаром носятся; где будят, там разбудят. Не умирают те обычаи, которым определено быть вечными. Умирают в букве, но оживают в духе. Померкают временно, умирают в пустых и выветрившихся толпах, но воскресают с новой силой в избранных, затем, чтобы в сильнейшем свете от них разлиться по всему миру. Не умрет из нашей старины ни зерна того, что есть в ней истинно русского и что освящено Самим Христом. Разнесется звонкими струнами поэтов, развозвестится благоухающими устами святителей, вспыхнет померкнувшее - и праздник Светлого Воскресенья воспразднуется, как следует, прежде у нас, нежели у других народов! На чем же основываясь, на каких данных, заключенных в сердцах наших, опираясь, можем сказать это? Лучше ли мы других народов? Ближе ли жизнью ко Христу, чем они? - Никого мы не лучше, а жизни еще неустроенней и беспорядочней всех их. «Хуже мы всех прочих» - вот что мы должны всегда говорить о себе. Но есть в нашей природе то, что нам пророчит это. Уже самое неустройство наше нам это пророчит. Мы еще растопленный металл, не отлившийся в свою национальную форму; еще нам возможно выбросить, оттолкнуть от себя нам неприличное и внести в себя все, что уже невозможно другим народам, получившим форму и закалившимся в ней. Что есть много в коренной природе нашей, нами позабытой, близкого закону Христа, - доказательство тому уже то, что без меча пришел к нам Христос, и приготовленная земля сердец наших призывала сама собой Его слово, что есть уже начала братства Христова в самой нашей славянской природе, и побратание людей было у нас родней даже и кровного братства; что еще нет у нас непримиримой ненависти сословья противу сословья и тех озлобленных партий, какие водятся в Европе и которые поставляют препятствие непреоборимое к соединению людей и братской любви между ними; что есть, наконец, у нас отвага, никому не сродная, и если предстанет нам всем какое-нибудь дело, решительно невозможное ни для какого другого народа, хотя бы даже, например, сбросить с себя вдруг и разом все недостатки наши, все позорящее высокую природу человека, то с болью собственного тела, не пожалев самих себя, как в двенадцатом году, не пожалев имуществ, жгли домы свои и земные достатки, так рванется у нас все сбрасывать с себя позорящее и пятнающее нас, ни одна душа не отстанет от другой, и в такие минуты всякие ссоры, ненависти, вражды - все бывает позабыто, брат повиснет на груди у брата, и вся Россия - один человек. Вот на чем основываясь, можно сказать, что праздник Воскресенья Христова воспразднуется прежде у нас, чем у других. И твердо говорит мне это душа моя; и это не мысль, выдуманная в голове. Такие мысли не выдумываются. Внушеньем Божиим порождаются они разом в сердцах многих людей, друг друга не видавших, живущих на разных концах земли, и в одно время, как бы из одних уст, изглашаются. Знаю я твердо, что не один человек в России, хотя я его и не знаю, твердо верит тому и говорит: «У нас прежде, чем во всякой другой земле воспразднуется Светлое Вокресение Христово!» Н.В. Гоголь

Александра Федоровна - мой идеал, пример для подражания!!!!!!!! Спаси Господи, Ольга

http://dl.dropbox.com/u/14810178/eb457738fb6b.mp3

Нужно в человеке видеть лучшее, что в нем есть, и уметь находить красоту и добро в жизни каждого, если мы хотим вдохновлять людей на развитие лучших их качеств. Богу не нужна помощь, чтобы раскрывать Его бутоны и давать цвести Его розам. Бутоны должны раскрываться и розы цвести естественным путем, путем, который определил Господь. Заставлять их цвести раньше времени значило бы погубить их. Мы должны быть максимально осторожными, пытаясь влиять на духовную жизнь других людей, особенно детей. Насилие может принести непоправимый вред. Лучшее, что мы можем сделать, чтобы развить духовную жизнь других - это дать им атмосферу любви и чистоты. Новая дружеская связь для многих меняет все будущее. Для каждого из нас много значит знать, что кто-то нами интересуется. Один из первых секретов умения помогать - это способность ободрять других. Ободрение нас вдохновляет; если его нет, гаснут многие благородные возможности. Ты думаешь, что не можешь добиться многого в жизни, не можешь сделать ничего хорошего, ничего прекрасного. Тебе кажется, что и твои друзья думают так же, и тебя охватывает безнадежное чувство собственной незначительности. Потом приходит кто-то, кто видит твои способности, чей взгляд ловит драгоценные проблески твоей души, кто видит в твоей жизни возможности, о которых ты никогда не подозревал, и говорит тебе об этом. Ты понимаешь, что это для тебя значит. *** Чтобы взойти по великой небесной лествице любви, надо самому стать камнем, ступенькой этой лествицы, на которую, поднимаясь наверх, будут ступать другие. *** Слово Божие - это лампада. Где бы она ни светила, она высвечивает какие-то изъяны, пятна, пороки в сердцах и жизнях. Где бы ни звучало слово Христа, оно обнажает и омывает недостатки. *** Радость - это отличие христианина. Христианину никогда не следует впадать в уныние, никогда не следует сомневаться в том, что добро победит зло. Плачущий, жалующийся, напуганный христианин предает своего Бога. Неисчислимыми путями проявляется в жизни слово Христа, запавшее в сердце. В беде оно приносит нам утешение, в минуты слабости - силу. Оно заставляет лица сиять, делает мужчин патриотами, а женщин терпеливыми и добрыми. Оно приносит в дома благословение, в жизнь - красоту. *** Самое правильное понятие о дружбе - это то, что она дает нам возможность служить, помогать, защищать другого. Момент, когда у нас появляется новый друг - это священный момент. Это еще одна жизнь, порученная нам, чтобы мы могли быть для нее благом, внести в нее красоту, быть ей убежищем и защитой. *** Сердца тянутся друг к другу, говоря о своих родственных интересах, души — говоря о божественном. *** Каждая преданная сестра может оказать такое сильное влияние на своего брата, которое будет вести его, как перст Господа, по верной жизненной дороге. В своем собственном доме, на собственном примере покажите им всю возвышенную красоту истинной, благородной женственности. Стремясь ко всему нежному, чистому, святому в божественном идеале женщины, будьте воплощением добродетели и сделайте добродетель для всех настолько привлекательной, чтобы порок у них всегда вызывал только отвращение. Пусть они видят в вас такую чистоту души, благородство духа, такую божественную святость, чтобы ваше сияние всегда охраняло их, куда бы они ни шли, как защитная оболочка или как Ангел, парящий над их головами в вечном благословении. Пусть каждая женщина с помощью Божией стремится к совершенству. Когда у вашего брата появятся искушения, тогда перед глазами возникнут видения такой любви и чистоты, что он с отвращением отвернется от искусительницы. Женщина для него — объект или уважения, или презрения, и зависит это от того, что он видит в душе своей сестры. Поэтому сестре надо стараться завоевывать любовь и уважение брата. Она не сможет причинить большего вреда, если внушит ему мысль, что все женщины бессердечны и легкомысленны, жаждут только удовольствий и желают, чтобы ими восхищались. А братьям, в свою очередь, следует охранять сестер. *** Отношение к женщинам — вот лучший способ проверить благородство мужчины. Он должен к каждой женщине относиться с почтением, независимо от того, богатая она или бедная, высокое или низкое занимает общественное положение, и оказывать ей всяческие знаки уважения. Брат должен защищать свою сестру от любого зла и нежелательного влияния. Он должен ради нее вести себя безупречно, быть великодушным, правдивым, бескорыстным, любить Бога. Каждый, у кого есть сестра, должен ее лелеять и любить. Власть, которой она обладает, это власть истинной женственности, которая покоряет чистотой своей души, и сила ее в мягкости. *** Без чистоты невозможно представить истинную женственность. Даже среди этого мира, погрязшего в грехах и пороках, возможно сохранить эту святую чистоту. «Я видел лилию, плавающую в черной болотной воде. Все вокруг прогнило, а лилия оставалась чистой, как ангельские одежды. В темном пруду появилась рябь, она покачивала лилию, но ни пятнышка не появилось на ней». Так что даже в нашем безнравственном мире молодой женщине можно сохранить незапятнанной свою душу, излучая святую, бескорыстную любовь.

не вем про цареславие, но эта статья очень понравилась ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!!!!!!!

Огромную боль вызывает сегодня то, что русский человек находится в подавленном, духовно обреченном состоянии. В массе своей он растерян. Он унижен. Он обнищал. И вот это духовное падение и духовная униженность, естественно, вызывают и ответный отпор. Но, чаще всего, к сожалению, люди сдаются. Махают рукой не только на себя, на свою семью, на своих детей, на свое будущее, они махают рукой на всю нацию: «Да, мы, русские, вот мы такие! Ну что теперь делать?! История русского народа закончилась»... Посмотрите наше мироощущение русского народа. Оно коренится даже в самом названии: русский, потому что здесь тоже есть великое тяготение к добру. Ныне покойный великий русский лингвист академик Трубачев установил и доказал, и после этого споры как-то утихли о происхождении слова русский. Ученый доказал, что слово русский – это наше этнические имя, такое же, как ваши фамилия и отчество. В нем заключена наша национальность, это наше имя. И вот, слово русский происходит от древнего индоевропейского корня рус. Этот корень означает: белый, светлый. Дело в том, что белый и понятие свет тяготеет к добру в категории русского языка. Слова же темный, черный, мрачный и ночь, мрак тяготеют ко злу. Мы так устроены. Мы воспринимали себя так издревле. Многие тысячи лет все-таки нашему отеческому имени, воспринимаем себя как народ света, как народ белый. При чем это верно и антропологически, потому что мы, видимо, и внешне тоже были достаточно светлый народ: светлые глаза и светлые, русые волосы. Это такой цвет волос, которые вы можете часто видеть у наших детей. С одной стороны его можно увидеть непритягательного, как серовато пепельного цвета, но он вдруг на солнце блеснет золотом. Потрясающий цвет! Светлые волосы, белая кожа – антропологически белый народ, светлый. Но, скорее всего, само название это – от мироощущения, миросозерцания, потому что народ, стремящийся к правде, к свету, неизменно чувствовал себя русским, то есть, народом света. Посмотрите, как эта категория срабатывает сегодня, когда на улицах Москвы вдруг, в одночасье мы увидели много людей другой национальности. А для русского человека, наверно, это и для других этносов характерно, очень важно, много ли вокруг своих людей, или их опасно мало. Это срабатывает чутье и знак опасности. И вот, когда людей других национальностей стало чрезмерно много для русского самосознания и для русского миросозерцания и картины мира, тогда появилось понятие черный. Обратите внимание на выражение: «Я купил у черного». Это не ксенофобская категория. Это категория архетипа нашего самосознания: это опасность – знак опасности. Неважно, этот человек черноволос, негр он или кто-то другой. Неважно. Это знак и сигнал опасности – черный, в отличие от своих – белых, светлых, русских. Конечно, нам теперь пытаются навязать толерантность к ним, терпимость, устыдить нас в этом словоупотреблении. Но как переписать внутреннее миросозерцание народа?! Как устыдить человека в том, чему тысяча лет? Я думаю, это просто невозможно... Так что же делать с таким народом, если им правят, но при этом ведут ко злу? Если вышестоящие – те, кто правят народом, мыслят к преисподней, а должны, с точки зрения народа, думать о благе народа? Что делать с таким народом, ведь он, рано или поздно, начнет все исправлять – приводить в соответствие с архетипами своего самосознания, как не раз бывало в русской истории? Вот власть предприняла и видит один выход – переписывание архетипов нашего самосознания, смена наших идеалов. Есть путь следующий, он колониальный и страшный путь, когда маленькому человеку с года, с двух, когда он впитывает язык и языковую картину мира, начинают втолковывать чужую речь, чужой язык или воспитывать его в так называемом двуязычии. Это для русского человека страшно. Быть одновременно англоговорящим, франкоговорящим, страшно, потому что чужая картина мира, помимо воли человеческой, расстраивает его сознание. Как у нас дворянство лишилось национальных корней, совершило фактически самоубийство в 25-м году? Они воспитаны были на французской культуре, они воспитаны были в этих категориях. Их предупреждал Александр Семенович Шишков, что этого делать нельзя, но это совершилось. <…> Аналогичное, расстраивающее сознание детей действо происходит и от просмотра американских мультфильмов перед экраном телевизора. Это чужое поведение, эти стереотипы, которые наши дети будут видеть и видят на экранах, они могут в действительности только втоптать, заглушить, забить то, что у русского человека хранится внутри. Вот в чем дело, то есть надо пробудить «спящие корешки», чтобы они дали ростки. Человека развернуть к своей культуре, национальному типу поведения, все-таки можно. Заглушить, забить наше национальное чутье, чувства и наш национальный тип поведения можно, но на время. И как это делается путем распространения определенных мифов о русском народе, которые сегодня, как вирус, живут в нашей культуре, в информационном пространстве, внушаются нам с экранов. Вот эти мифы нужно разоблачать! Вот об этом мы поговорим. Нам, русским, ставят вину и часто упрекают в нашей неспособности управлять – управлять своим государством, управлять своими подчиненными. Да даже и в семье порядка нет. Вот неспособны русские к порядку, утверждают наши оппоненты, предлагая свои услуги. Ссылаются они при этом на древнюю «Повесть временных лет», где преподобный Нестор, процитировал призыв славян к Рюрику: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Придите править и володеть нами». И получается, что с тех пор мы только и призываем кого-нибудь «править и володеть нами», и сейчас пребываем в состоянии управления внешнего, когда нами правят и владеют некие люди со стороны. На самом деле этот миф уже очень давно существует в русской культуре. И он навязывается нам, я думаю, со времен Ломоносова, когда немцы вошли в русскую науку, с их мнением Михаил Васильевич яростно боролся, и когда германская теория распространилась на все плачевное состояние в государстве. Любой промах, любой провал, свойственный каждой стране и каждому народу, объяснялся нашим, русским неумением управлять, организовывать и править. И при этом мимо внимания обучающих нас порядку людей проходило то, что мы построили самую большую страну в мире, что в общем небольшим числом людей освоили колоссальные земли, что практически во всех войнах выходили победителями. Все это признаки потрясающей организации и умения управлять. Тогда откуда мифы, и как они рождались?! На мой взгляд, здесь тоже есть языковые истоки этих мифов. Дело в том, что русские люди просто организовываются совсем по-другому, нежели человек западный, который навязывает нам свою систему организации. У нас есть два слова – подчинение и послушание, два равнополюсных слова, которые используются при организации управлении. Что такое подчинение? Здесь есть корень чин, тот же корень, что и в слове закон. Подчинение – это порядок исполнения закона, действие по закону. Подчинение у нас в России – вещь очень неприятная. Вот у немцев подчинение – это самое удобное отношение: начальник – подчиненный. У них древний правитель – это конунг. Это европейский корень – дающий закон, законодатель. К нам это слово пришло в виде князь. Однако долго оно не прожило – заменилось на кесарь, цесарь, царь и заменилось другими отношениями. У нас подчинение не в чести, подчинение закону – нечто холодное и безсердечное. Русскому человеку, который не отрицает этого, подчинение – нечто довольно противное. Но есть другое понятие – послушание. Послушание – это слово, которое принято в семье, в семейных отношениях. Послушание – это отношение детей к отцу, когда между собой все братья и сестры. Вот эти отношения свойственны русской системе управления и организации. Посмотрите, как это работает. В армии это провидел Суворов, когда говорил: «Отцы-командиры». В русской солдатской песне поется: «Солдатушки, браво, ребятушки, а кто ваши отцы? Наши отцы – полководцы. Вот, кто наши отцы!» Посмотрите, те же самые отношения в казацкой вольнице. Там атаман. А что такое атаман? Ата по-тюркски – отец, манн – человек. Человек-отец – вот кто такой атаман. И он для них еще и по-русски батька. Посмотрите сейчас, солдаты хороших комбатов зовут батяня, батя. Перед нами древний тип организации, дожившей до сегодняшнего дня, в которой русский человек организуется наилучшим образом. Почему? Потому что существует доверие, существует отношение почти кровного родства и понимание, что тебя родной человек не предаст. То же самое наблюдаем в государственном управлении. У нас Царь-то кто был? Батюшка! Эти отношения отцовства и, соответственно, братства между собой и послушание отцу сохранялись и в государственном управлении. И какие бы ни были там промежуточные чиновники, Царь – батюшка. <…> Что такое нарушение подчинения в организации, где действуют законы подчинения? Это, всего-навсего, нарушение закона. Что такое закон для русского человека? «Закон, что дышло: куда повернул, туда и вышло!» Плевали на закон русские люди, как хотите! Не действует, не работает этот архетип. У нас Бог – Отец. Священник – батюшка. Есть и поговорка, свидетельствующая о том, что только русский человек пронизан этим состоянием отцовства и сродства: «У меня, молодца, четыре отца, пятый – батюшка». Четыре отца, кто они? Бог, Царь, священник-духовник и крестный отец. Четыре отца, пятый – батюшка. Вот как! Опять-таки имеем ощущение любви и невозможности предать тебя. Вот в каких условиях думает жить русский человек, и он тогда творит чудеса. Он тогда творит чудеса геройства. Он послушен, он делает то, что ему скажут, из чувства любви, преданности, в отличие от уважения закона. Итак, отношения, построенные на законе и послушании, отношения, построенные на подчинении и любви – два полюса. И сегодня мы попали в непростую ситуацию. Какое послушание может быть человеку, который заботится о тиграх, когда голодают дети? Какое послушание управителю, который катается на Баливах и устраивает футбольные чемпионаты, когда в стране закрываются больницы и люди вымирают, по официальной статистике, по миллиону в год? Это что – отец?! Это что – подобие любви, опеки и заботы? Нет! И когда это народ видит, когда русский человек это интуитивно, неосознанно, языком, чувствует, тогда возникает естественная реакция на предательство «одного из отцов». <…> Таким образом, миф о нашем неумении управлять создан людьми, которые просто живут по законам подчинения в управлении. А мы живем по законам послушания в управлении. И сегодня эти законы категорически нарушены. Существует еще один миф: русские люди ленивы, бездеятельны, ничего не хотят в силу того, что у них созерцательный характер. И даже, если вы откроете сочинения русских немцев, которые любят русский народ, как Вальтер Шуберт, например, там все равно будет этот разговор, что «русские предпочитают ничего не делать». И знаете почему? – «Чтобы не нарушить ход Богом данной истории». Эти глупости все время вдалбливаются нам в голову. При этом напомню, русские построили колоссальную империю. У русских есть в характере умение напряженно трудиться, не свойственное ни одному народу. Это, кстати, заложено и климатом, потому что у нас короткое лето. Мы за три-четыре месяца привыкли успевать сделать то, что другие народы делают в течение года – получить продукты собственного существования. И вот это – характер, способности на чрезвычайно напряженную работу, на немыслимые для других народов подвиги и вдруг… русская лень. Почему?! Я думаю, что тут снова взгляд иностранцев, ведь, прежде всего, нас судят западные народы. Они строят грамматику на двух понятиях – «иметь» и «желать». Посмотрите, в прошедшем времени в английском языке «I was having» – как бы «я имел был», если буквально переводить. Или «я буду жить» – «I will live», то есть «я хочу жить». Таким образом, глагол «иметь» и глагол «хотеть» вплетаются во всю грамматику английского языка. Стало быть, они формируют и закон сознания – обладания и желания обладать в английском характере, в американском характере или англоязычном. Такова же немецкая грамматика, французская грамматика. <…> Таким образом, желательность и владетельность – две категории, которые определяют их языки. А что же в русском? В русском языке – только глагол «быть». «Я был», «я жил» – никаких «хочу», «имею» – нет! В будущем времени: «я буду». И все. Вы думаете, это не влияет на наше сознание? Влияет. Но мы имеем дело с действительностью, и мы ее вот так видим: не как объект овладения, желания, не как объект посягательства на нее. Поэтому форма владения у нас чрезвычайно интересная. Мы просто говорим: «у меня есть». Это когда дано – и все. Это не когда я хапнул, хавал. «Хапнуть» и «хавать» – два глагола в точности однокоренные, и то, что для немца и англичанина «владеть» и «иметь», для нас – «хапать» и «хавать». И это достойно полного презрения. Говоря «есть», мы говорим о том, что нам принадлежит. Это дано и – точка! То есть русский смотрит на мир по-другому. Мы грамматически смотрим на мир по-другому. Да, русскому народу могут быть навязаны другие категории жизни. Сегодня, например, психология захватничества полностью заполонила сознание русских людей. Но все ли подчиняются этой психологии? Далеко не все! Мы употребляем другую психологию. Большинство предпочитают жить по поговорке: «Будет с нас – не дети у нас. А дети будут – сами добудут». Вот это – наше. Разное отношение, но при этом у русского человека существует удивительное слово, по которому нас оценивают как созерцателей. Созерцатели – бездельники, живут на «авось». Знаете, русский «авось». Что это такое? В одной книге о старинных поговорках русского народа я вычитала: «Русский крепок на трех сваях: «авось», «небось», и «как-нибудь». Сначала, конечно, была оскорблена. Ну, как так, крепок на «авось», на «небось» и «как-нибудь»?! Да мы-то?! Пришлось задуматься над смыслом этих слов, над смыслами слов, которые в корне поменяли сегодня значение. Их как бы перешифровали. Посмотрите, что значило в древности: «авось». Это три слова – «а», «во», «сь»? И означали они: «А вот так!» Наперекор! Сделаю так, как хочу! А что такое «небось»? «Не», «бо», «сь» – три слова. Это буквально означало: «Нет, не так!» И последнее: «как-нибудь». Что такое, «как-нибудь» – это означало: «Любыми силами!» Как бы то ни было! Во что бы то ни стало! Значит, русский действительно крепок на трех сваях! Он живет по принципу: «Авось» – «А вот так!» «Небось» – «А не вовсе, как вы мне предписываете!» И «как-нибудь» – любой ценой! Это действительно «сваи». Это действительно то, на чем стоит русский характер, который попытались перешифровать, переделать и превратить в какую-то слякоть. Так где же здесь созерцательность? Итак, понятно, почему в глазах европейцев, американцев, мы, русские, выглядим созерцателями. Да мы и не стремимся к обладанию. Мы не стремимся захапать чужое добро. Мы не стремимся пожелать имущество ближнего. У нас этого нет. Мы довольствуемся тем, что у нас есть. Татьяна Миронова, доктор филологических наук, писатель

Если кто-либо хочет избежать всплесков эмоций, то прежде всего он должен, насколько это для него возможно, удалить от себя расслабленность и робость . Но этого мало. Для того, чтобы убежать от своей эгоистической индивидуальности, нужно прорваться к Небесной Жизни. Как? – В этом-то все и дело. Этому очень помогает, если кто вообще освобождается от вещественного. Поскольку существует такой закон: земные вещи – переключают душу на вещественное… Духовная жизнь никогда не сможет сосуществовать вместе с жизнью, погруженной в материю. Более того, если духовный человек захотел бы пожить материальной жизнью, полагая, что это не принесет ему вреда, такой человек в тот же день потеряет все, что имел. Причем, сам-то он этого даже не увидит… Именно по этой причине жизнь духовных людей должна быть превыше-естественной. Это необходимо. Ведь непременным условием является то, что они должны сделать усилие, освободить свою душу от мирской атмосферы и проскочить в духовное пространство… Только там они смогут по-настоящему почувствовать Встречу с Богом, возгореться от Божественного Огня. Только оттуда они смогут увидеть, насколько Рай лучше того вещественного образа жизни, к которому они привыкли. В этом – цель. Прыгнуть вверх. Оторваться от земного. Вот смотрите: Бог – благ, поэтому, прежде всего, Он сначала испытывает, насколько сердце человека может вместить, а лишь после этого – наполняет сердце любовью. Так вот, этот живой механизм может срабатывать, только если человек сам в него включится, если он, насколько сможет, вступит в борьбу, чтобы исправить свои привычные реакции и прорваться к познанию себя. Тогда его душа, подобно ракете, пробивается через вещественную атмосферу и выскакивает в космическое пространство! Этот процесс необратим. Ведь если человек только начинает познавать, насколько его механизм восприятия искажен, то, хочет он – или не хочет, душа его начинает погружаться в глубины смирения. А погрузившись в тишину смирения, человек встречает там… Благодать Божию! Благодать же, взяв человека, просвещает его неким таинственным образом - для него непостижимым и даже недоступным рассудку. Вот так в человеке прославляется Бог! Паисий Святогорец

1.Истинный духовник приводит людей ко Христу; неистинные духовники привязывают людей к самим себе. 2.Истинный духовник учит людей жить со Христом; неистинные духовники учат людей жить с духовниками. 3.Истинный духовник полон Христом; неистинные духовники полны цитат и многознания. 4.Истинный духовник открывает людям, как возлюбить Христа всем сердцем и всею душою; неистинные духовники учат как устроится в этом мире. 5.Истинный духовник живет по воле Божией и все вокруг следуют его примеру; неистинные духовники доказывают и убеждают, но никто вокруг не понимает как жить во Христе. 6.Истинный духовник всецело утвердил ум во Христе, и всем вокруг ясно, как это делать; неистинные духовники учат и наставляют, но сердца ближних остаются пустыми. 7.Истинный духовник незаметен и прост, но все вокруг мирны и спокойны; неистинные духовники руководят и приказывают, но рядом с ними – разброд и шатание. 8.Истинный духовник учит своим примером стоять ближних в благодати; неистинные духовники учат достижению преходящих земных целей и после их ухода все разваливается. 9.Истинный духовник учит жить Царством Небесным; неистинные духовники учат жить царством земным. 10.Истинный духовник смотрит в сердца ближних; неистинные духовники смотрят в их карманы. 11.Как смиренный не может начальствовать в миру, так и тщеславный не может быть Старцем. 12.Старец, прогоняющий нерадивых послушников, подобен Моисею в Египте; Старец, терпящий их – подобен Христу на кресте. 13.Умение найти достойного Старца – это способность самому быть достойным послушником. 14.Старец – не помощник в браках и разводах, а помощник в Спасении 15.Старец – не политик и не любитель знакомств с князьями мира сего, а наперстник Царя Небесного. 16.Старец – не предсказатель и гадатель, но тот, кто умудрен Святым Духом жить по воле Божией. 17.Старец – не тот, кто во плоти, но тот, кто безплотен. 18.Старец – не тот, кто в страстях, но тот, кто безстрастен. 19.Старец – не тот, кто на земле, но тот, чье сердце в Царстве Небесном. 20.Старец – не тот, кто величав и учителен, но тот, кто прост и уничижен. 21.Трудно несведущему определить достоинства драгоценного камня; трудно неведающему определить достоинства духовника. 22.Трудно в горах найти редкий минерал; трудно среди множества духовников найти истинного духовника. 23.Как бы мы ни старались найти самого лучшего духовника, наши наклонности и страсти выберут его без нас. 24.Как подобное притягивается подобным, так и Бог определяет каждой душе своего духовника. 25.Лучшее к лучшему, худшее к худшему – трудно обойти этот закон в духовном мире. 26.Сердце выбирает сердце – таковы сокровенные духовные отношения на пути Спасения. 27.Истинный Старец ценен своим постижением, а истинный послушник – своим смирением. 28.Истинный Старец не стремится старчествовать, истинный послушник не стремится своевольничать. 29.Истинный Старец не считает себя святым, ибо он отдал сердце Богу; истинный послушник не считает себя имеющим тело и душу, ибо он отдал их Старцу. 30.Хочешь найти истинного Старца? Смирись, насколько можешь... 31.Кто нашел истинного послушника? Тот, кто отказался от своей воли. 32.Истинный Старец – Христос во плоти, истинный послушник – Лазарь во гробе. Моя ссылка Монах Симеон Афонский

Прекрасный сайт!!!! Спаси Господи!

Возлюбиши ближняго твоего якоже сам себе. Очевидно: чтоб возлюбить ближнего, как самого себя, предварительно нужно правильно полюбить себя. Любим ли мы себя? Несмотря на странность этого вопроса — нового и занимательного только как будто по излишеству в нем, — должно сказать, что весьма редкий из человеков любит себя. Большая часть людей ненавидит себя, старается сделать себе как можно больше зла. Если измерить зло, соделанное человеку в его жизни, то найдется, что лютейший враг не сделал ему столько зла, сколько сделал зла человек сам себе. Каждый из вас, взглянув беспристрастно в свою совесть, найдет это замечание справедливым. Какая бы тому была причина? Какая причина тому, что мы почти беспрестанно делаем себе зло, между тем как постоянно и ненасытно желаем себе добра? Причина заключается в том, что мы правильную любовь к себе заменили самолюбием, которое внушает нам стремиться к безразборчивому исполнению пожеланий наших, нашей падшей воли, руководимой лжеименным разумом и лукавою совестью. Мы увлекаемся и корыстолюбием, и честолюбием, и мщением, и памятозлобием, и всеми греховными прихотями! Мы льстим себе и обманываем себя, думая удовлетворять любви к себе, между тем как удовлетворяем только неудовлетворимому самолюбию нашему. Стремясь удовлетворять самолюбию нашему, мы злодействуем себе, губим себя. Правильная любовь к себе заключается в исполнении животворящих Христовых заповедей: сия есть любы, да ходим по заповедем Его, сказал святой Иоанн Богослов. Если ты не гневаешься и не памятозлобствуешь — любишь себя. Если не клянешься и не лжешь — любишь себя. Если не обижаешь, не похищаешь, не мстишь; если долготерпелив к ближнему твоему, кроток и незлобив — ты любишь себя. Если благословляешь клянущих тебя, творишь добро ненавидящим тебя, молишься за причиняющих тебе напасти и воздвигающих на тебя гонение, то любишь себя; ты — сын Небесного Отца, который Своим солнцем сияет на злых и благих, Который посылает дожди Свои и праведным и неправедным. Если приносишь Богу тщательные и теплые молитвы из сердца сокрушенного и смиренного, то любишь себя. Если ты воздержен, не тщеславен, трезвен, то любишь себя. Если ты милостынею к нищей братии переносишь твое достояние с земли на Небо и твое тленное имение соделываешь нетленным, а временную собственность — собственностью вечною и неотъемлемою, то любишь себя. Если ты до того милостив, что соболезнуешь всем немощам и недостаткам ближнего твоего и отрицаешься от осуждения и уничижения твоего ближнего, то ты любишь себя. В то время как ты воспрещаешь себе суждение и осуждение ближнего, на что не имеешь никакого права, — правосудный и милосердый Бог устраняет праведное суждение и отменяет праведное осуждение, заслуженные тобою за многие грехи твои. Полюбивший правильно самого себя может богоугодно любить ближнего. Сыны мира, недугующие самолюбием и порабощенные ему, выражают любовь к ближнему безразборчивым исполнением всех пожеланий ближнего. Ученики Евангелия выражают любовь к ближнему исполнением относительно его всесвятых заповеданий Господа своего; удовлетворение пожеланиям и прихотям человеческим они признают душепагубным человекоугодием и страшатся его столько же, сколько страшатся и убегают самолюбия. Самолюбие есть искажение любви по отношению к самому себе, человекоугодие есть искажение любви по отношению к ближнему. Самолюбец губит себя, а человекоугодник губит и себя и ближнего. Самолюбие — горестное самообольщение; человекоугодие усиливается и ближнего соделать общником этого самообольщения. Не подумайте, братия, что любовь от самоотвержения приобретает несвойственную ей суровость, а от исключительного исполнения евангельских заповедей утрачивает теплоту, делается чем-то холодным и машинальным. Нет! Евангельские заповеди изгоняют из сердца плотской огнь, который очень скоро потухает при какой-либо, иногда самомалейшей противности; но они вводят огнь духовный, которого не могут погасить не только злодеяния человеческие, но и самые усилия падших ангелов. Пылал этим священным огнем святой первомученик Стефан. Извлеченный убийцами своими за город, побиваемый камнями, он молился. Последовали удары смертоносные; от лютости их пал Стефан полумертвым на колени, но огнь любви к ближнему в минуты разлуки с жизнью еще живее воспылал в нем, и возопил он гласом велиим об убийцах своих: Господи, не постави им греха сего! С этими словами первомученик предал Господу дух свой. Последним движением его сердца было — движение любви к ближним, последним словом и делом была молитва за убийц своих. Свт. Игнатий Брянчанинов

Ольга, спаси Господи! Да, о. Василий, он такой, поднимает даже тогда, когда кажется, что уже подняться просто невозможно...

во славу Божию, Ника!

Иеромонаху Василию (Рослякову) С тобой я говорю, а ты - на Небесах. Мы в этой странной жизни были незнакомы, Но затаились слезы, только не в глазах, А в глубине груди - пронзительны и новы. Отец! В своих стихах ты, как и прежде, жив! Как прежде ты для нас любовию сияешь, Звучит в твоих строках особенный мотив, Которым ты сердца больные исцеляешь. Ах, как же я хочу увидеться с тобой И святости твоей своей душой коснуться, Пройти с тобой в раю какой-нибудь тропой, И у тебя в гостях заснуть и не проснуться, Чтоб больше никогда не обрести себя Едва-едва живой в сем невозможном мире, Где существуем мы, не веря, не любя, Где Богу не поют в кимвалях и псалтири, Где каждый человек друг другу люпус эст, Где от безбожной жизни нет уединенья, Где редко ко греху рождается протест, Где множество дорог, но мало троп к спасенью... И вот, я говорю об этом всем - тебе, О чем не каждый раз расскажешь и напишешь... А ты сейчас стоишь в Небесном алтаре И слушаешь меня... и бесконечно слышишь!© Анастасия Абрамова

Мне кажется, свт. Игнатий Брянчанинов очень хорошо о скорбях сказал: "Несущие бремя скорбей должны нести его со смирением, с покорностью Богу, ведая, что оно возложено на них Богом. Если они грешны, то скорби служат воздаянием во времени за грехи их. За сознание своей греховности, за благодушное терпение скорби они избавляются воздаяния в вечности. Если они невинны, то посланная или попущенная скорбь, как постигшая их по мановению Божию, с всеблагою божественною целью, приготовляет им особенные блаженство и славу в вечности. Ропот на посланную скорбь, ропот на Бога, пославшего скорбь, уничтожает божественную цель скорби, лишает спасения, подвергает вечной муке."